Глава 9. Продолжение рассказа о необыкновенных приключениях дона Дульери бывшего Великого Инквизитора, начатого в подвешенном состоянии последнего, на верхней площадке небоскрёба "Пирамида".

Глава 9. Продолжение рассказа о необыкновенных

приключениях дона Дульери

бывшего Великого Инквизитора,

начатого в подвешенном

состоянии последнего, на верхней площадке

небоскрёба "Пирамида".

Над берегом вновь повисла тишина. Все обдумывали рассказ падре Микаэля, только Дульери что-то презрительно сопел про себя.

— Вам не кажется, что у нас по-прежнему больше вопросов, чем ответов? — Задумчиво промычал Бык.

— Я, что-то не слышал, чтобы здесь кто-то задавал вопросы! — Язвительно заметил Дульери.

— Ну, так давайте зададим их! — Воскликнул профессор Прыск, вскакивая на плечо Драгиса. — Принцесса Анджелика, я думаю, что право задать первый вопрос принадлежит вам!

— Ладно. — Согласилась Анджелика и после секундного размышления спросила:

— Почему молнии, пули и ядра, во сне и наяву попадают мне по одному и тому же месту?

При этом она указала на пятно от удара ядром, ещё не исчезнувшее с её золотистой чешуйчатой брони. Все присутствующие учёные и не учёные переглянулись в растерянности и пожали плечами.

— Первый опыт не удался! — Вздохнул Фиг. — Дрась, попробуй теперь ты!

— Хорошо! Как случилось, что все три ведьмы и бастард Рогелло Бодакулы оказались на службе у клана Дульери?

— Здесь нет никакого секрета! — Махнул рукой Дуля, отправляя в рот очередную гадюку. — Когда я появился в том мире, Клодина уже успела организовать свой бизнес: она притворялась гадалкой и даже имела свой офис недалеко от входа в парк, хоть, насколько мне известно, никогда не умела предсказывать будущее. Две младшие ведьмы торговали на рынке экзотическими фруктами. Кстати, откуда они их брали, я не знаю до сих пор! Барбарус к тому времени служил в полиции и мог бы сделать неплохую карьеру, но однажды его сбил трамвай...

— Так это был он?

— Так он остался жив?

Эти два восклицания принадлежали Быку и падре Микаэлю. Дульери, увидев их удивление, состроил ещё более презрительную гримасу.

— Вот, что бы хотелось узнать лично мне, — процедил он сквозь зубы, — так это почему от меня скрыли тот факт, что этот отступник жив? Если б я только знал!..

— Возможно, у Барбаруса и ведьм были свои причины не раскрывать перед тобой все карты, братец! — Процедил Фиг сквозь зубы.

— Никому нельзя доверять! — Буркнул Дульери вполголоса.

— А сами-то вы как попали в тот новорожденный мир, дон Дульери? — Спросила Мегги. — Как стали боссом мафии? Расскажите нам!

Дульери явно ожидал этот вопрос. На его физиономии отразилось такое гротескное самодовольство, что рот буквально растянулся до ушей, глаза превратились в узкие щёлочки, а сам он так надулся от важности, что это сделало его похожим на бильярдный шар на ножках. Он откашлялся, словно политик собирающийся сделать заявление, вынул изо рта недоеденный хвост гадюки, сунул его в нагрудный карман и начал свой рассказ:

— Здесь кое-кто жаловался, что провел, дескать, в разлуке семь лет! К вашему сведению я по милости некоей облезлой метлы отбарабанил лет семьдесят в мире, где совсем не собирался задерживаться. Как я уже рассказывал, столкновение с Глупником вызвало взрыв, который угрохал множество народу, разорвал в куски Рогелло Бодакулу, а нас обоих разбил на атомы. Как ни странно, это спасло меня от гибели, ведь что испанцы, что гёзы были людьми суеверными и, несмотря на то, что бились друг с другом не на жизнь, а на смерть, вполне могли объединить свои усилия для того, чтобы поймать и отправить на костёр "дьявола" свалившегося с неба! Но этого не случилось, а вышло так, что обе армии разбежались в разные стороны, оставив на поле боя убитых и раненых. Скажу вам, это было не просто — собраться вновь после того, как тебя распылили. Но у меня был стимул! Глупник! Такая удача выпадает нечасто, и грех было ей не воспользоваться. Я собрал нас обоих, как единое целое...

— Вот гад! — Выкрикнул Фиг и казалось он сейчас снова кинется на брата.

— Остынь! — Приказал Драгис и в очередной раз усадил друга на место.

— Но кто же такой этот Глупник? — Спросила Мегги.

— Да! — Подхватил профессор Прыск. — Может, наконец, вы расскажете нам, кто или что носит это странное и нелепое имя?

— Ну что, сказать им? — Спросил Дульери у Фига, но тот лишь махнул рукой.

— Полагаю, что получил разрешение! — Продолжил Дуля с сарказмом в голосе. — Так вот, на самом деле нас не два, а четыре брата. Мы двое живём в реальном мире, точнее сказать в реальных мирах, а те двое в мирах противоположных, нереальных. Это не просто объяснить и не просто понять, так как редко кто может ясно представить себе антимир. Как и мы в этой реальности противостоим друг другу, так и они там в своей находятся в вечном конфликте. Мы называем их Умник и Глупник, поскольку они там отвечают за две стороны сознания. Это не имена, а прозвища. Имена у них такие же дурацкие, как и у нас...

— Говори за себя! — Обиженно крикнул Фиг. — Мне своего имени нечего стыдиться!

— А какие у них имена? — Спросила Мегги, снова загораясь любопытством.

— Шиш и Кукиш! — Ответил Фиг. — А что смешного?

Последняя фраза относилась к Драгису, который прилагал отчаянные усилия, чтобы не разразиться гомерическим хохотом. Остальные присутствующие тоже прятали улыбки, чтобы не казаться невежливыми.

— Ладно, с вашими именами всё ясно! — Сказал, наконец, Драгис. — А прозвища у вас тоже есть?

— Конечно! — Ответил Дульери. — В обитаемых мирах мы известны, как Чёрт и Ангел.

Над берегом вновь повисла тишина, а Дульери довольный произведённым эффектом, пояснил:

— Под этими прозвищами мы упоминаемся практически во всех мифологиях, всех миров и народов. Удивлены? Да, мы давно живём! Так давно, что и говорить об этом не стоит. Ну и конечно, вокруг нас накручено невероятное количество всяких легенд и небылиц. Смешнее всего читать описание нашей внешности! Поглядите на Фига, вы видите у него белые крылья, ореол над головой и золотую трубу? Н-да, у меня тоже нет ни рогов, ни копыт, ни трезубца. А ещё, мы по своей сути не такие, как о нас привыкли думать, но об этом, как-нибудь в следующий раз. Так вот, Умник и Глупник не просто соответствуют нам в своей реальности, они нам подобны. Соответственно Умник подобен мне, а Глупник, как вы понимаете — Фигу. Но, поскольку они являются сущностями нереальных миров, нам крайне трудно встретиться, а если такая встреча состоится, то последствия могут быть непредсказуемы! При этом сталкиваться со своим антиподом крайне опасно, ведь это не что иное, как взаимное проникновение реальности и антиреальности друг в друга! Иное дело встреча с антиподом брата. Здесь может закрутиться спираль событий, которая иногда рождает новые миры или влияет на судьбу уже имеющихся. Но я вижу, что всё это слишком сложно для ваших умов! Может, я просто расскажу, что было дальше?

— Да, конечно, дон Дульери, продолжайте, пожалуйста! — Вскричала Мегги и Дульери продолжил:

— Итак, я овладел Глупником, и его энергия отрицания дала мне такую силу, что я едва не наделал ошибок. Не всякий на моём месте удержался бы от искушения поиграть мускулами, но как бы я не был силён, привлекать внимание не стоило. Осторожно, стараясь не шуметь, я обрёл материальность, принял вид раненного воина и похромал в ту сторону, куда так храбро сбежало войско гёзов. Почему я выбрал их, а не испанцев? Сам не знаю. Возможно потому, что среди войска герцога Альбы был Рогелло Бодакула. Я тогда ещё не знал, что вы меня так ловко обманули, и воспринимал его гибель за чистую монету.

Не буду вдаваться в излишние подробности своего пребывания у гёзов: излагать события семидесяти лет это занятие долгое и утомительное. Скажу только, что эти люди меня удивили, насмешили и порадовали! Удивили, как любого разумного человека удивляют фанатики. Насмешили своей воистину детской наивностью, которая граничила с беспечностью, недальновидностью и прочими качествами такого рода. Порадовали они меня тем, что я понял — здесь можно развернуться! И я развернулся!

Поначалу я думал, что фламандским увальням не выстоять перед головорезами герцога Альбы, но потом понял — отсутствие боевого опыта им заменяет потрясающее упрямство. Впрочем, оно же им часто мешало. Например, добившись значительных успехов, захватив город Брилле и выставив испанцев из северных провинций, они вообразили, будто это всё что им нужно и занялись своей любимой торговлей вместо того, чтобы совсем выкинуть врага из Нидерландов!

Меня вообще поначалу страшно раздражала их манера после любого небольшого успеха расходиться по домам, не обращая внимание на то, что враг у них под самым носом зализывает раны, собирается с силами и готовится к новому нападению. Да, потом, когда уже становилось поздно, когда снова полыхали их деревни, а жители в панике бежали под защиту городских стен, гёзы вдруг просыпались и давали достойный отпор, но после того, как потрёпанные испанцы отступали, всё повторялось снова!

Бывало и так, что захватив небольшой город, испанцы устанавливали там свои порядки, глумились над жителями, убивали и грабили, а соседний город, покрупнее, и не думал вмешиваться. Наоборот! Тамошние купцы радовались, что у них стало меньше конкурентов! И так продолжалось до тех пор, пока испанские знамёна не появлялись уже под их стенами. Тогда начинались призывы к народу, пламенные речи о героизме, сначала скупые, а затем и щедрые пожертвования в пользу армии и всё такое прочее. В результате испанцы получали по зубам, оставляли захваченный город и уходили, но менее чем через год появлялись снова и всё повторялось. В конце концов, от этой бесконечной канители устали сами испанцы, война становилась всё более вялой, и тогда я придумал следующее!

Испания, как вам может быть известно, страна сравнительно небогатая, а в те времена она и вовсе поражала всех скромностью своих жителей, частенько влачащих нищенское существование. Зато, какой там был королевский двор! И на содержание этого двора были нужны деньги. Большие деньги! А где их взять? У своих подданных конечно! Но что делать, если подданные окончательно разорены, а денег нужно по-прежнему много? Например, можно сократить расходы, на что-нибудь менее важное, чем балы и приёмы.

Вот я и смотался в Мадрид и нашептал министру финансов идею о том, что не грех будет сократить расходы на содержание армии. Хотя бы совсем чуть-чуть… И представляете? Он меня послушал! Его величество тоже одобрил проект "временного" сокращения финансирования затянувшейся войны и дело закрутилось! Я даже не представлял, насколько успешной окажется моя задумка. Солдатам перестали выплачивать жалование. Испанцы начали голодать, но любые проявления недовольства пресекались самым жестоким образом. Что оставалось несчастным грандам животы, которых урчали так, что это можно было принять за раскаты грома? Взять пропитание у противника, конечно же! И они его взяли...

4 ноября 1576 года испанские солдаты подняли мятеж, но не против своих командиров, а против противника, который в это время не ожидал нападения. Они ворвались в город Антверпен, разграбили его и убили 8 тысяч мирных жителей!

Я сам перепугался того, что наделал! Чистенький, жирненький Антверпен. Город — игрушка с аккуратными домами, окружёнными цветущими палисадниками. С тщательно выметенными улицами, вымощенными тесаным камнем, пригнанным так, что и букашка не споткнётся, зацепившись за выступающий край. С готическими соборами, воткнувшими свои острые шпили прямо в небо. С румяными кумушками в белоснежных чепцах и передниках, вечно спешащими то на рынок, то в церковь. С почтенными бюргерами, никогда и никуда не спешащими, а торжественно несущими свои пивные животики в туго натянутых жилетах, украшенных золотыми цепями со знаками торговых гильдий. С толстощёкими детьми, похожими на свежевыпеченные пышки, постоянно жующими сладости. Э-эх, да что там говорить! Если бы вы побывали в этом славном городе в те годы, вы бы в него влюбились, как это случилось тогда со мной. Но для моих целей необходима была именно такая жертва...

Это произошло на рассвете, в тот час, когда случается больше всего человеческих мерзостей. Город ещё спал, но ворота уже были открыты, чтобы впустить тележные обозы на незанятые народом улицы. Однако на этот раз обозов не было — их спихнули с дороги, опрокинув повозки, перебив и распугав людей и лошадей. Испанцы напали молча. Не было обычного в таких случаях барабанного боя, не было грозного и торжественного пения боевых горнов. Да и сами испанцы, вошедшие в ворота Антверпена, совсем не были похожи на тех утончённых, изящных кабальеро, которые, когда-то покинули родную Кастилию и Арагон, чтобы навести порядок в мятежной Фландрии!

Из под покрытых золотой насечкой шлемов выглядывали лица, заросшие густыми бородами, порой до самых глаз, горящих лютой ненавистью к этим самодовольным еретикам, которых они обвиняли во всех своих бедах. Могучие волосатые пальцы сжимали рукояти мечей и древки копий, давно уже ставшие продолжением руки, которая не знала иной работы, кроме ратного дела. Да! Это были волки, врывающиеся в закут с беззащитными овцами! Они и вели себя, как волки...

Первыми погибли толстые, ленивые стражники, умеющие лишь наводить страх на крестьян, пересчитывать телеги и тюки, тянуть взятки с мелких торговцев и мародёрствовать там и сям, благо это сходило им с рук, пока в воротах поддерживался порядок. Они ещё не успели, как следует продрать глаза, когда увидели перед собой не мирные караваны, а стройные ряды вражеских латников.

Кстати, даже собираясь грабить, испанцы держали боевой строй, а стражу перерезали, не остановившись ни на шаг. Войдя в город, они не бросились грабить дома, склады и лавки, нет. Они без лишней суеты дошли до городской площади, где, кроме собора, красовались здания ратуши и магистрата, установили пушки, которые прикатили с собой, и дали залп! Потом ещё и ещё! Что тут началось! Простите за избитую фразу, но город загудел, как потревоженный улей.

Жители забегали, не успев сменить ночные рубашки на дневную одежду. Ни о каком сопротивлении речи быть не могло, тот, кто появлялся на улице с оружием, тут же попадал на испанские копья! Но таких было не много, большинство никак не могло решить, что следует сделать сначала: забаррикадировать входную дверь или зарыть сундук с деньгами в садике на заднем дворе? И то, и другое, как вы понимаете, было совершенно бесполезно: тот, кто хочет уберечь своё добро должен заранее позаботиться о сохранном месте в доме, а возможным грабителям, от которых нельзя отбрыкаться, оставить приличный лакомый куш, чтобы отвлечь их внимание от основного капитала! Это же очевидно, но редко кто так делает. Люди, или беспечно оставляют свои богатства на виду, или пытаются спрятать всё сразу, а в результате всё теряют. Так было и в тот раз.

Когда здания городского управления вспыхнули, испанцы разделились на небольшие отряды и начали прочёсывать город. Во избежание случайностей, половина их осталась возле пушек, готовая в случае нужды ударить по городскому ополчению, если оно вдруг задумает дать отпор. Но в этом не было необходимости. Небольшие группы вооружённых горожан уничтожались на месте, а собраться, в сколько-нибудь крупное войско у них так и не получилось. Те, кто пытался пробиться к воротам, увидели, что там стоит испанский отряд с пушкой направленной внутрь города, между тем, как казармы городской стражи пылают, а их обитатели вповалку валяются во дворе в лужах собственной крови.

Пожары в городе начались практически сразу, но я думаю, что испанцы здесь не причём. Скорее всего, виноваты опрокинутые в панике свечи. Я даже был свидетелем того, как испанские солдаты помогали тушить горящий дом… прежде чем его ограбить!

Увы, далеко не все мародёры были такими милосердными. Они нападали на дома, как и привыкли воевать — отрядами, а там, где встречали сопротивление, вырезали целые семьи. Когда те, кто грабил, сгибаясь под тяжестью добычи, вернулись на площадь, часть войска, что оставалась у пушек, снялась с места и двинулась на "охоту". Потом пришло время тех, кто охранял ворота, и так продолжалось три дня! За это время в городе не осталось ни одного дома и ни одной хозяйственной постройки, где не побывали бы испанцы. Они ограбили даже католические храмы, хоть сами были католиками! Видите ли, у них так повелось, что любой грех, совершённый на войне, можно замолить, а то, что сделано на территории противника вообще грехом не считается! Ух, до чего мне нравились эти парни, но я сделал ставку на другие силы!

Итак, через три дня испанцы ушли. Ушли, оставив после себя растерзанный город со зданиями, лежащими в руинах, с неприбранными трупами на улицах, с жителями, слоняющимися без дела и глядящими на весь этот ужас пустыми, бессмысленными глазами. Антверпен напоминал брошенную в канаву девку, над которой поглумилась дюжина подонков, по рассеянности забывших на прощанье свернуть ей шею...

А каких жутких сцен я там насмотрелся. Красота, да и только! В одном месте, хозяин дома, отец семейства, прибитый арбалетными болтами к собственной двери. В другом, почтенная матрона сидит над трупами мужа и пяти сыновей, свесив на грудь совершенно седую голову. Она явно сошла с ума, глаза её закрыты, она раскачивается из стороны в сторону и тихонько что-то напевает. Страшнее всего при этом звучит её невнятный смех пополам с каким-то бульканьем! Дальше — полыхает большой деревянный дом, а из самого центра пожарища, где наверно жарче, чем в аду, доносится истошный крик младенца, причём ясно, что огонь уже добрался до его колыбели, но ничего поделать нельзя и только обвалившаяся кровля прекращает эти душераздирающие вопли! Или вот, бежит вдоль по улице девочка лет пятнадцати, её одежда порвана, белокурые волосы растрепались по ветру, голубые глаза распахнуты от ужаса на пол-лица! Но тут её ловит группа испанцев, ей улыбаются сквозь чёрные бороды, говорят что-то ласковое, гладят по головке, дают леденец и ведут в какой-то сарай...

Кстати, в те времена шутили, что через девять месяцев тамошнее население почернеет волосом и посмуглеет кожей, а ещё, что испанцы оставили городу больше новых жителей, чем поубивали старых! И точно! Они там ни одной юбки не пропустили от семи до пятидесяти лет! Ха, ха! Ой!..

Рассказчик прервался, получив корявой палкой по лбу. Палку, выдернутую из кучи, заготовленной для костра, метнул Фиг, а в следующий момент он сам бросился на брата с кулаками, но был пойман за ремень штанов ловкой рукой Драгиса и, несмотря на яростное сопротивление, снова водворён на место. Как ни странно, но Дуля только злобно посмотрел на брата, потёр ушибленный лоб, но больше никак не выразил возмущения по поводу полученного тумака, а просто продолжил свой рассказ:

— Как бы там ни было, главная цель, ради которой я всё это затеял, была достигнута — гёзы озверели! Вышло так, что набег на Антверпен, названный "Испанской яростью", испанцам больше повредил, чем принёс пользы.

(К слову — собственно испанцы составляли лишь основу этого войска, а всё остальное были французы, бельгийцы, немцы и даже голландцы, нанявшиеся во фламандское войско испанского короля.)

Так — вот, как я уже говорил, гёзы были людьми склонными впадать в крайности. А ещё они подхватывали на лету самые безумные идеи. Например, иконоборчество. Это была одна из самых забавных моих идей. Понятно, когда прихожане возмущённые лживостью и лицемерием, какого-нибудь попа, лупили его и выгоняли из церкви, но иконы-то здесь причём? Так нет же! По всей стране эти "истинно верующие" принялись разбивать и жечь изображения тех, кому они поклонялись! Вот была потеха!

Или вот ещё: Испания с давних пор была на ножах с Османской империей. Эта война не прекращалась в течение столетий, разве что переходила время от времени в тихую стадию, когда вместо сражений на суше и на море обе стороны занимались пиратством и охотились за купеческими судами друг у друга. Ну, я и подкинул простакам гёзам идейку заключить союз с турками против испанцев. Правда, тут дело не выгорело. Гёзы вовсю орали, что лучше турки, чем испанский король, даже нашили флагов с полумесяцем, но османские галеры так и не появились у фландрских берегов. Правда Испанию такой союз основательно напугал, тем более что его неожиданно поддержала Франция. Но речь сейчас не о том.

Итак, гёзы озверели. Они стали преследовать испанцев на суше и на море. Особенно на море! Любо-дорого было смотреть, как вчерашние ремесленники, лавочники и крестьяне превращаются в морских головорезов! Их неуклюжие торговые суда, совершено не приспособленные для драки стали настоящим бичом для испанцев, считавших себя повелителями морей! А это неподражаемое фламандское упрямство!

Вам, наверное, приходилось видеть изображение одноглазого пирата с деревянной ногой, крюком вместо руки, но увешанного оружием и грозного, как разъярённый буйвол? Вот вам портрет морского гёза! Конечно, я был рад присоединиться к таким молодцам! Тем более рад, что в промежутках между битвами с ненавистным врагом, гёзы не гнушались пиратством, и это мне безумно нравилось!

Я до того увлёкся, что сам принялся участвовать в драках и разбоях вместо того, чтобы, как это положено существу моей природы, подстрекать и науськивать людей совершающих очередное сумасбродство! В конце концов, это едва не стоило мне жизни.

По крайней мере, я мог быть выброшен из миров сущих на долгие века, а это совершенно недопустимо! Ведь тогда во всей красе может развернуться мой драгоценный братец, который сейчас рвётся с цепи, явно намереваясь меня загрызть! В таком случае в нашей части обитаемых миров может победить абсолютное добро, а это приведёт к гибели Вселенной и всех её миров, параллельных перпендикулярных и всех прочих! Всех! И прошу принять мои слова совершенно серьёзно, я не шучу и никого не обманываю!

Абсолютная победа добра это конец всего сущего! Только равновесие поддерживает существование материи, как таковой, и любой перекос грозит катастрофой. Если хотите пример, то такая победа добра над злом сравнима с принятием чрезмерной дозы лекарства, которое при этом превращается в яд!

Представьте себе такую картинку: маленькая девочка в весёленьком платьице и с бантиками на голове бегает по зелёному лугу под голубым небом! Ну, ещё там, она рвёт цветы, ест землянику и всё такое прочее. Представили? Что это, хорошо? Даже я скажу, что хорошо! Красиво, мило, очаровательно. А теперь представьте, что таких девочек на лугу сотни! Тысячи! Миллионы! Миллиарды! Им тесно не только на лугу, а вообще тесно в том мире, где происходит этот кошмар! Они давят и душат друг друга! Их рёбра ломаются от такой тесноты, а инстинкт выживания заставляет их бороться за существование с животной яростью! Через некоторое время наиболее сильные, пройдя по трупам, окажутся на поверхности жуткой кровавой массы, но это будут уже не милые дети, а кровожадные чудовища, стремящиеся поглощать друг друга! Думаете, я преувеличиваю? Ничуть! Я знаю, что так не бывает, но ваша вожделенная победа добра будет выглядеть именно так и никак иначе! Впрочем, извините! Я основательно отвлёкся.

Итак, в боях, победах и поражениях проходило время, которое я мог бы употребить с гораздо большей пользой. Но, как я уже говорил, я увлёкся. А время, между тем, неумолимо шло вперёд. Пока я развлекался на море, десять лет пробежали незаметно. Тем временем многострадальный Антверпен был заново отстроен, а потом снова взят штурмом, разрушен и разграблен. Я понял, что для успеха всего дела необходимо закрепиться на берегу и стал организовывать строительство морских крепостей с удобными гаванями, ремонтными доками, кузницами, оружейными и прочими жизненно необходимыми предприятиями.

Голландцы, как никто, знали толк в таких трудах и дело быстро пошло на лад. Конечно же, это совершенно не понравилось испанцам, и они пошли на нас в новый поход!

Я был готов к этому, тем более что в лагере врага у меня давно были свои шпионы. Поэтому, когда армада кораблей до отказа набитых отчаянными головорезами появилась среди ночи под нашими стенами, мы были готовы устроить им хорошую встречу!

Надо сказать, что гёзы давно усвоили: драться в рукопашную со злыми, как черти и прекрасно обученными кабальеро — себе дороже! Испанский гранд в доспехах и с мечом, без страха вступал в схватку с тремя — четырьмя здоровенными мужиками, вооружёнными топорами и дубинами, и одерживал победу! Поэтому гёзы частенько делали ставку на огнестрельное оружие. Пускай оно было в те годы примитивным, но в умелых руках поворачивало ход событий в пользу того у кого его было больше!

Конечно, испанцы и в этом не были дураками. Они понаделали себе достаточно пушек, мушкетов и пистолей, изящных, как большинство изделий их Родины и вполне смертоносных. А вот гёзы не гнались за изяществом. Их оружие было грубоватым и тяжёлым, зато оно оказалось вдесятеро дешевле испанских изделий, а это значило, что его можно было заготовить в соответственно большем количестве! К тому же они не стеснялись наварганить громоздких многоствольных стреляющих монстров, а это давало о-го-го, какое преимущество в эпоху, когда ещё не были изобретены патроны, и каждый ствол приходилось набивать порохом и пулями отдельно!

Итак, в предрассветный час, когда чёрное, словно дёготь, небо едва начинало сереть, когда все добрые люди, кроме тех, кто от века вынужден жить и работать в деревне, спокойно лежат в своих кроватях и предаются самому сладкому из снов — утреннему сну, когда даже самые стойкие прячут зевки и часто моргают слипающимися глазами, мы увидели стройные ряды серых, словно призраки галер, появившихся как будто ниоткуда у нашего берега.

Они подошли без единого огонька и без единого лишнего всплеска! Как им это удалось? До сих пор не имею ни малейшего понятия! Но, повторюсь, для нас их появление не было неожиданностью. Как только первая галера подошла к мелководью, готовясь высадить десант, сотни людей, прятавшиеся на стенах и валах, на башнях и среди прибрежных скал отбросили рогожи, под которыми прятали зажжённые фитили и приставили их к запальным отверстиям!

Дружный залп множества кулеврин, фальконетов, бомбард, мортир, фузей, мушкетов и пистолей заставил вздрогнуть саму землю и море! На испанцев ринулся рой из свинцовых пчёл и чугунных шершней! Я видел, как закованные в узорчатую броню воины переваливались через борта своих кораблей, чтобы навсегда скрыться в морской пучине! Несколько судов сразу же вспыхнули, будто были сделаны из соломы, и свет от их пожаров озарил общую панику, которая началась среди тех, кто выжил! Тем не менее, какая-то часть самых отчаянных сынов Кастилии и Арагона сумела-таки высадиться и двинуться по пояс в воде к берегу. Увидев это, я приказал открыть ворота и выслать им навстречу отряд стрелков, который возглавил сам! И это было той самой моей ошибкой, которая чуть было, не привела к катастрофе.

Они набросились на нас с отчаянием обречённых! Залп, который мы дали по ним, свалил две первые шеренги, но второй раз зарядить оружие мы уже не успели! Несколько десятков толедских клинков засверкали в утреннем полумраке, как молнии, каждую секунду находя себе жертву. Гёзы, как могли, отбивались своими грубыми тесаками, годными разве что для рубки мяса, но справиться с разъярёнными бретёрами не было никакой возможности, и мы побежали!

Наверно никто не добрался бы до ворот живым, но со стены снова поднялась пальба, которая заставила наших преследователей остановиться и отступить. Но вдруг из их рядов выскочил, какой-то великан, закованный в броню и, орудуя огромным мечом, позаимствованным из рыцарских времён, опять погнал нас словно овец к воротам!

Вы не представляете моего удивления, когда в этом великане я узнал нашего общего знакомого — Рогелло Бодакулу, собственной персоной! Вероятно, на нём была мимикрийная маска, иначе, как можно было объяснить, что никто кроме меня не видит торчащих над шлемом рогов? Однако рассмотреть его, как следует, мне не удалось, я лишь отметил про себя, что выглядит он, как-то моложе, что ли?

В следующий миг на меня обрушился удар страшного меча, который я смог с грехом пополам парировать стволом мушкета. Тем не менее, я полетел кубарем, выронил свой мушкет и сам не знаю, как оказался в холодных чёрных, как дёготь волнах. Я решил, что это конец. От сотрясения вызванного ударом и жуткого холода я понял, что теряю сознание, и только одна мысль, неуместная в такой ситуации не покидала меня: на голове у моего заклятого врага было два рога!

Я очнулся всё от того же холода и понял, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Вероятно двойственная натура, которой я тогда был, это сочетание с бессознательным Глупником помогла мне выжить, но от этого было не легче. Голова на одеревеневшей шее, (ведь я был в человеческом образе), тоже не крутилась, но скосив глаза туда и сюда, я понял, что нахожусь в открытом море. За то время пока я был без сознания, небо из чёрно-серого стало грязно-серым, а скупое солнце, (был уже конец октября), не принесло тепла ни земле, ни водам. Стало ясно, что если не произойдёт чудо, мне в скором времени будет крышка от холода. В этот самый момент я услышал странный звук напоминающий хлопанье крыльев и слова прозвучавшие совсем близко:

— Всё хорошо, дон Мигель! Мы выберемся, дон Мигель! Ещё немного и я смогу согреть вас, дон Мигель! Да где же эта чёртова дырка! Ах, я старый дурак! Не смог уберечь ребёнка! Дон Мигель, не закрывайте глаза, спасение уже близко! И зачем я пустил тебя, несмышлёныш, в такое дело! Но разве можно удержать этих Самбульо, когда пахнет хорошей дракой?!"

Из всего услышанного я понял, только то, что рядом были люди, а значит, появилась надежда выкарабкаться. Я открыл рот, чтобы позвать на помощь, но не смог выдавить ни звука из заледеневшего горла. Тогда я сделал над собой невероятное усилие и повернул голову в ту сторону, откуда раздавались услышанные мной слова. Адская боль в одеревенелых мышцах чуть было не погрузила меня обратно в беспамятство. Я даже почувствовал, что в шее что-то сломалось, но то, что я увидел, заставило меня позабыть о боли!

Первое, что бросилось в глаза, это был совершенно невероятных размеров красный попугай, который летел над самой поверхностью воды. Он часто хлопал крыльями, но двигался медленно, и было видно, что он невероятно устал. Причина такого поведения обнаружилась сразу же: лапы попугая судорожно сжимали ворот кирасы надетой на человека, который безжизненно лежал на воде, раскинув руки и ноги. Впрочем "лежал" это сильно сказано! Скорее он всё время норовил утонуть, так-как был в доспехах и этой птице, какой бы крупной и сильной она не была, стоило невероятных усилий удерживать его голову над поверхностью воды.

— Анхе, Анхе! — Приговаривал между тем попугай, (кстати, меня почему то совсем не удивило, что он использует связную и осмысленную речь). — Что будет если я не смогу спасти твоего пра-пра-пра-правнука? Какими глазами мне тогда смотреть на твой портрет? А что скажу твоей тени, когда мы встретимся?.. Четыре столетия насмарку!.. Но, вот кажется!..

При этих словах попугай остановился, не переставая работать крыльями, и во что-то всматриваясь. Я, по-прежнему, мало что понимал из увиденного и услышанного, но моё сознание успело ожить, и теперь лихорадочно искало путь к спасению.

Но вот попугай, похоже, разглядел то, что искал. В его глазах засветилась радость, он чаще заработал крыльями и отцепил когти правой лапы от ворота кирасы. Казалось, он почернел от напряжения, но, прилагая невероятные усилия, поднял свободную лапу и взмахнул ей так, как будто собирался царапнуть, что-то перед собой! В тот же миг в воздухе появилась некая вертикальная щель, которая тут же стала расширяться.

Я конечно не в первый раз видел межпространственный разрез, но чтобы его сделал попугай?.. Однако в тот момент мне было не до удивлений. От сознания, что может быть это и есть путь к спасению, меня бросило в жар! Я вдруг почувствовал, что могу двигаться! Но когда я попытался это сделать, меня вновь скрутила такая боль, что потемнело в глазах! Тогда, собрав последние силы, я протянул руку и уцепился за пустые ножны от меча, которые были пристёгнуты к поясу воина опекаемого попугаем.

Едва мои пальцы сомкнулись на этой спасительной соломинке, как сильный рывок едва не вырвал её из моей руки. В следующее мгновение я почувствовал, что лечу куда-то с невероятной скоростью, потом всё закружилось и потемнело перед глазами, затем последовал удар, и моё сознание погасло, как свечка, которую накрыли колпачком.

Очнулся я от чувства блаженного тепла и яркого солнечного света бьющего прямо в глаза. Сообразив, что могу двигаться, я тут же сел и огляделся вокруг. Берег, точнее песчаный пляж на котором я находился, был мне совершенно незнаком. Можно было сказать лишь то, что сейчас я был весьма далеко от холодных Нидерландов.

Повернув голову, я обнаружил неподалёку растущие пальмы, под одной из которых лежал человек. Я тут же узнал в нём испанского воина, которого так отчаянно пытался спасти попугай, только сейчас его лицо было, не синим, как тогда, а просто бледным, глаза были закрыты, но грудь, освобождённая от доспехов, валявшихся рядом, едва заметно вздымалась. Это говорило о том, что парень жив, но по-видимому без сознания.

На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Белокурые волосы, несвойственные испанской крови, падали на лоб, но изящные черты лица выдавали старо-кастильское происхождение жителя северного испанского побережья. Я поднялся, и ещё толком не соображая, что делаю, двинулся к этому юноше, но в тот же миг между нами появился давешний попугай, обрушившийся откуда-то сверху. Попугай имел потрёпанный и весьма усталый вид, но глядел так грозно и решительно, как будто был не птицей, а сторожевым псом.

— Каррамба! — Выкрикнул этот пернатый сторож и расправил крылья.

Я хотел было отпихнуть его ногой в сторону, но тут этот странный представитель птичьего племени вытянул шею, раскрыл клюв и выпустил в мою сторону фонтан огня, который едва не спалил мне бороду! (Я тогда носил бороду, но брил усы на голландский манер.) От неожиданности я сел там, где стоял, а попугай сложил крылья, принял подчёркнуто небрежный вид и спросил самым невозмутимым тоном:

— Переговоры?

Что-то в этой птице было такое… Даже если не принимать во внимание способность связно говорить и дышать пламенем, что-то необъяснимое внушало уважение и заставляло с ним считаться. По этой причине я утвердительно кивнул, стараясь при этом сохранить собственное достоинство.

Попугай несколько расслабился. (Несмотря на всю свою решительность, он всё же боялся меня, и я это чувствовал). Он вскочил на валяющуюся тут же корягу, уселся на ней поудобнее, (разве что ногу на ногу не закинул), извлёк откуда-то курительную трубку, плюнул в неё и задымил, как какой-нибудь морской волк из тех, что вечно торчат на пристани и глядят на весь мир свысока, словно бочка на которой помещается их зад ничуть не ниже королевского трона!

— Ты вторгся на мою территорию. — Сказал попугай, выпустив облако дыма, размером с нестриженого барана тонкорунной породы.

— У меня не было выбора. — Ответил я и вдруг сообразил, что оправдываюсь! Тогда я немедленно принял грозный вид и спросил:

— Что ты называешь своей территорией, и с какой стати я должен тебе верить?

— Своей территорией я называю этот мир, в котором ты сейчас пребываешь. — Заявил попугай, обведя в воздухе вокруг себя мундштуком трубки. — Я этот мир открыл, и я его освоил. Вход сюда разрешён только с моего позволения и только тем, кого я называю друзьями. Все остальные либо становятся моей добычей, либо убираются вон.

При слове "добыча" у меня мурашки побежали по спине.

— А вот он, — я указал на юношу, лежащего под пальмой, — он тебе друг или добыча?

— Он мне, что-то вроде внука. — Был ответ. — Точнее пра-пра-пра-правнука. Я за этим юнцом присматриваю, чтобы был жив и здоров, а для удобства мы на людях изображаем попугая и его хозяина.

— То-то я смотрю, что он еле жив и не слишком здоров после вчерашней драки! — Усмехнулся я и тут же пожалел об этом, так-как из клюва попугая снова полыхнуло огнём.

— Давай-ка лучше решать то, что касается нас двоих! — Сказал он нахмурившись. — Точнее, вопрос сводится к тому, насколько быстро ты намерен убраться с моей территории, прежде чем я стану рассматривать тебя в качестве добычи?

— Полегче! — Набычился я в ответ, нашаривая на поясе матросский нож фламандской ковки, единственное оружие, которое у меня осталось.

Это возымело действие. Как бы ни был грозен пернатый хозяин этих мест, драки он явно не желал и постарался смягчить ситуацию.

— Ладно, ладно! — Сказал попугай примирительно. — Не будем тратить пламя даром, пока не поссорились! Давай лучше решать, как всё сделать по-тихому и при соблюдении взаимных интересов!

— Это другое дело! — Ответил я и вдруг, неожиданно для себя, добавил:

— Сдаётся мне, что ты не совсем попугай?

— Сдаётся, что ты не совсем человек! — Парировал пернатый и снова выпустил облако дыма.

Таким образом, отношения были налажены, (я имею ввиду, что на самом деле, ни фи… ничего не было ясно, но мы без лишних слов признали силу и авторитет друг друга), а значит можно было переходить к решению насущных вопросов.

— У меня здесь нет никаких дел, разве что немного очухаться после холодного купания! — Сказал я. — Поэтому я охотно вернусь восвояси. Вопрос в том, как это сделать? Попал я сюда в полудохлом состоянии, прицепившись к вам наподобие рыбы прилипалы. Выйти хотелось бы более достойным способом, но я пока не представляю, как это сделать. Может, подскажешь?

Попугай ответил после длительной паузы.

— Я могу вернуть тебя назад, но врядли тебе это понравится.

— Почему?

— Прикинь, ты окажешься посреди весьма прохладного моря на расстоянии нескольких часов свободного плавания от берега. Кроме того, есть вероятность, что ты столкнёшься с отступающей испанской эскадрой, и даже мне страшно подумать, что сделают соотечественники дона Мигеля, когда узнают в тебе бравого гёза!

— Мне послышалось или в ком-то заговорило благородство?

— Тебе не послышалось. Поживёшь с этими благородными пару-другую сотен лет и так облагородишься, что родная мама не признает!

Эта тема, по-видимому, сильно задела моего собеседника за живое. Он досадливо сплюнул на мокрый песок, который зашипел, как будто на него упала капля раскалённого метала, после чего затянулся из трубки так, что раздулся точно шар и встопорщил перья. Я даже подумал, что он сейчас лопнет, но он благополучно выдохнул очередное гигантское облако дыма и изрёк усталым голосом:

— Есть и другой вариант!..

Что это за вариант мне тогда узнать так и не удалось. Зато я услышал:

— Умри, проклятый еретик! — После чего перед моим носом сверкнули три фута великолепной стали, но в следующее мгновение их владелец потерял равновесие и рухнул в мои объятия, выронив шпагу, сверкнувшую на солнце бриллиантовой россыпью.

Я уже упоминал, что испанцы, особенно родовитая знать, превосходные фехтовальщики. Так вот, наиболее умелые из них, частенько носили не один, а два или три клинка сразу. Один из таких мечей был потяжелее и побольше, а другие потоньше и полегче.

Теперь я вдруг вспомнил, где видел этого юнца! Это его тогда смахнуло залпом с борта галеры у меня на глазах. Меч, который он держал в руках, собираясь идти в атаку, теперь, наверное, покоился на дне у фламандского берега. Именно за его опустевшие ножны я ухватился впоследствии, когда встретился с этой странной парочкой в открытом море. А теперь, едва пришедший в себя идальго, напал на меня с запасной шпагой. Мило, ничего не скажешь!

Зато сейчас он был полностью в моих руках. Если бы я захотел, то свернул бы ему шею голыми руками, но мне это было ни к чему. Я оглянулся на попугая, усмехнулся и попросту отнёс слабо сопротивляющегося глупыша обратно под пальму. Там парень снова вырубился, и было от чего! Его левая рука оказалась простреленной насквозь, кость перебита, мышцы разорваны. Рука фактически была оторвана и болталась на обрывках плоти. Проще всего её было совсем отрезать, но и тогда было бы чудом, если б мальчишка остался в живых. Я уже потянулся за ножом, когда услышал над ухом леденящий кровь голос:

— Не вздумай!

Да, это говорил попугай, но сейчас на него было страшно смотреть! Он казался вдруг постаревшим, даже перья, как будто, изменили цвет, но в его взгляде читалась такая угроза, что я понял — одно неверное движение и мне конец! Что ж, если хочет рискнуть жизнью своего подопечного, пожалуйста! Без необходимых лекарств парень, скорее всего, получит гангрену и вскоре испустит дух в страшных мучениях. Я пожал плечами, как мог осторожнее положил раненого на примитивное ложе из листьев, а затем смастерил лубок и поместил в него то, что осталось от руки молодого идальго.

Пока я жил среди морских гёзов, такие операции приходилось делать часто, и надо сказать, что я в них немало понаторел. Тем не менее, рана была слишком серьёзная, а кроме того у парня оказались сломаны два ребра, и на лбу красовалась основательная шишка. Всё это были последствия попадания протестантских пуль, и от мгновенной смерти его спасли только превосходные доспехи, превратившиеся сейчас в груду железного лома.

Несколько дней юный дон Мигель провёл в бреду. Уже к вечеру первого дня у него случился страшный жар, и я подумал было, что всё закончится весьма скоро, но к моему удивлению раненый продолжал жить. Делать мне было всё равно больше нечего, и я взялся за ним ухаживать. Просто так, чтобы посмотреть, что из всего этого получится.

Попугай, похоже, вообще не спал. Он то и дело мотался в лес и приносил оттуда какие-то ягоды, листья и коренья из которых я под его руководством понаделал разных примочек и отваров. По-видимому, пернатый знал в этом толк, так-как жар у нашего пациента удалось сбить уже на следующий день, но до поправки было ещё далеко. Прошла, как минимум неделя, когда я с удивлением понял — парень выкарабкался! Более того! Его рука хоть и распухла, но никаких признаков гангрены не было видно. Правда, пальцы этой руки не шевелились даже тогда, когда он пришёл в себя, но тут уж ничего не могли поделать ни я, ни попугай. Н-да. Если б я знал тогда чьего предка помог вытащить практически с того света!..

Итак, прошло недели три с нашего появления на том острове. Молодой дворянин был ещё слаб, но уже стало ясно, что он идёт на поправку. Поначалу он смотрел на меня волком, но вскоре смирился с тем, что находится в обществе еретика и мятежника, а через некоторое время с увлечением слушал мои рассказы о жизни пиратов. В этом деле мы даже устраивали соревнования с попугаем, который знал о пиратах поболее моего! Конечно, в ряде случаев это сводилось к состязанию, вроде — "кто кого переврёт", но безусый юнец принимал всё за чистую монету. Было забавно видеть, как он слушает, распахнув свои серые, совершенно детские глаза и верит каждому нашему слову.

Как-то раз, вечером, когда солнце уже склонилось над горизонтом и собиралось нырнуть в океан, мы с попугаем сидели на берегу и курили. Дикий табак рос повсюду на этом острове, а трубку я вырезал себе сам и теперь мог пускать дым не хуже своего нового знакомого.

Дон Мигель, к тому времени, уже был в состоянии прогуливаться самостоятельно и сейчас развлекался тем, что бродил по кромке прибоя и швырял в воду мелкие камешки. Из одежды на этом молодом человеке были только дырявые панталоны. Его пропитанная кровью рубашка давно пошла на тряпки, а сапоги, разбухшие от морской воды, после сушки скукожились так, что были впору разве только попугаю. Тем не менее, этот бравый вояка с левой рукой на перевязи, привесил к поясу шпагу, а сзади пристроил, какой-то странный, то-ли кинжал, то-ли короткий меч с клинком необычной формы, клиновидным, широким у основания и острым на кончике, как игла.

Пока хозяин этого оружия был в беспамятстве, я хорошо рассмотрел и клинок, и ножны, но так и не смог определить происхождение странного меча. Попугай на мой вопрос о том, что это такое, только недовольно буркнул, что это-де семейная реликвия и трогать её лишний раз не надо. Ясно было одно, вещь эта весьма старая и потрёпанная. Это было видно по множеству потёртостей и царапин на ножнах и рукояти. Но при этом, клинок выглядел так, будто только вчера вышел из кузницы...

Мои полусонные размышления прервал свист летящего предмета, сопровождаемый неяркой вспышкой! Это заняло, какую-то долю секунды, но я с удивлением сообразил, что мимо меня только что пролетел тот самый непонятный меч или кинжал, и был он брошен рукой дона Мигеля. Из кустов позади нас раздался короткий вскрик, и там упало, что-то тяжёлое. Попугай, сидевший рядом, вскочил, но тут же замер в напряжённом внимании и даже не вынул трубку из клюва.

Они появились из ниоткуда и сразу заполнили весь берег, хоть, как потом выяснилось, их было не больше дюжины. Это были странные смуглые люди, невысокого роста, одетые в просторные одежды, какого-то восточного покроя. Глядя на их белозубые улыбки, чёрные волосы и золотые серьги в ушах, я подумал было, что это турки, но сразу отмёл эту мысль, так-как на груди у каждого из них висел крест, а ещё среди нападавших были женщины. И женщины эти были одеты, мягко говоря, легковато, а точнее, вообще едва одеты, что восточным людям совершенно не свойственно. Они, похоже, не заметили нашего с попугаем присутствия, но яростно набросились на молодого идальго!

Дон Мигель, к моему удивлению, совершенно не испугался, а выхватил свою шпагу, ловко принял на неё дюжину ударов длинных ножей и немедленно сам перешёл в наступление. А ещё, меня поразило то, что он смеялся! Не просто смеялся, а от души хохотал заливистым мальчишечьим хохотом словно ребёнок, получивший давно желанную игрушку!

Его шпага мелькала с такой скоростью, что глаз уже не улавливал её движения. Парень явно был не новичок в фехтовании и вскоре один из его противников вскрикнул и отскочил, схватившись за лицо. За ним немедленно последовал и второй с пробитым плечом. Следующий после ловкого выпада гибкого клинка лишился ножа и бросился за ним вдогонку.

Но тут в драку вступила одна из полуголых бестий. Увернувшись от секущего удара шпаги, она выхватила сразу два кинжала и ловко взяла клинок молодого идальго в "замок"! Я уже решил бежать своему пациенту на помощь, но тут произошло что-то странное: вся компания замерла в немом оцепенении, как бы ожидая чего-то, но ничего не происходило.

Дон Мигель, виновато улыбаясь, пожимал плечами, а окружающие с неподдельным удивлением смотрели на его руку безжизненно висящую на перевязи. Женщина, которая только что яростно билась с нашим подопечным, бросила свои кинжалы и принялась ощупывать эту руку с выражением материнской заботы на лице. Все вдруг разом загалдели, мешая испанскую речь с какой-то ещё, и, по словам и жестам этих странных людей я понял, что они весьма опечалены и раздосадованы увиденным.

Некоторые даже принялись что-то выкрикивать, вскидывать руки с зажатым в них оружием вверх и грозить кулаками в сторону моря. Между тем, произошло ещё одно явление: из кустов вылез, какой-то здоровяк в кожаных доспехах, показал на своё пузо, из которого торчал кинжал дона Мигеля и заявил с гордостью:

— Не пробил-таки!

Эти слова были обращены к попугаю, но тут новоприбывший увидел то, что происходило на берегу, нахмурился и поспешил туда же. Всё повторилось по новой: удивлённые возгласы, горестные вскрики, гневные вопли и проклятия в сторону моря. Вскоре здоровяк снова предстал перед нами. Его физиономия была перекошена, кулаки судорожно сжаты и он буквально трясся от негодования.

— Т-ты! Т-ты-ы! — Выдавил он сквозь зубы, обращаясь к попугаю.

— Кто это? — Спросил я, стараясь сохранить невозмутимый вид.

— Свирры! — Был ответ. — Восьмое или девятое поколение, я точно не помню. Слуги, телохранители и особая гвардия семьи Самбульо. Я их вывел, скрестив арендаторов земель принадлежащих этой фамилии с девушками — пиратками, но это давняя история.

— И этот? — Я кивнул на пыхтящего здоровяка, рожа которого грозила превратиться из багрово-красной в чёрную.

— Да, он тоже им сродни. Только предками тех были беженцы-италики, удравшие в Испанию в десятом веке, а этот потомок тех же пираток, погулявших с ганзейскими матросами.

— Ещё одна пиратская история?

— Только правдивая, а потому непригодная для нежных ушек моего сеньора. Тебе рассказал бы, но не сейчас!

— От чего же?

— Некогда! Похоже, сейчас нас будут бить!

С этими словами попугай взмыл вверх и вовремя, так-как в следующую секунду по бревну, где он сидел, грохнул кулачище размером с детскую голову! Близнец этого кулака тотчас нацелился мне в челюсть, но я не стал ждать, когда он завершит своё движение, а кувыркнулся назад и дал тягу! Некоторое время земля стонала за моей спиной от тяжких шагов, но вскоре они стихли, и я смог перевести дух.

— Ничего, они скоро остынут, и можно будет вернуться! — Прозвучал знакомый голос над самым моим ухом.

Оглянувшись, я увидел попугая, преспокойно сидящего на ветке всё с той же трубкой в клюве. Мне очень хотелось проделать с ним то-же самое, что попытался тот здоровяк, но я сдержался. На берег мы вернулись, когда совсем стемнело. Там уже горело несколько костров, а возле самого большого из них дон Мигель увлечённо рассказывал, что-то вышеупомянутым "свиррам". Его слушали внимательно, лишь время от времени раздавались негромкие восклицания. Подойдя поближе, я разглядел, что женщины в этой компании на сей раз, одеты, как положено и даже головы у них повязаны платками.

— Они скидывают одежду только когда купаются, занимаются любовью или дерутся, не то, что их пра-пра-пра-прабабки! — Насмешливо сказал попугай, который, похоже, прочёл мои мысли.

Ответить я не смог, так-как на моё плечо вдруг опустилась громадная лапища принадлежавшая тому бугаю, от которого пришлось удирать намедни.

— Не бойся, Гёз! — Прогудел он миролюбиво. — Я не трону тебя, Гёз! Прости, я тогда не знал, что ты лечил нашего господина! А ведь это странно, вы ведь враги! Я правильно понимаю, Гёз? Тогда почему же ты его лечил? Может быть, это Огонёк тебя заставил? Он может! Он кого хочешь, заставит, он такой! Ха-ха! Кстати, я — Ганс! Ганс — Древолом! Так меня прозвали потому, что я деревья кулаками ломаю! Я тут самый сильный и всё умею! Не умею только подойти к господину так, чтобы он не услышал! Он всегда слышит и кидает в меня свой акинак, поэтому я ношу эти доспехи не снимая, а он каждый раз в меня попадает и смеётся! Представляешь, Гёз? Вот потеха! Ты Гёз, а я Ганс! Ха-ха!

Пока бугаище нёс всю эту ахинею, он так тряс моё плечо, что я думал, мои кости скоро вылетят наружу! Но тут мы подошли к костру, где на меня поглядели с любопытством, но без враждебности.

— Вот, привёл! — Самодовольно сказал Ганс, но тут же отпустил моё плечо, захлопнул пасть и юркнул в тень, под пристальным взглядом той самой тётки, которая так ловко поймала кинжалами шпагу дона Мигеля.

Это была женщина лет тридцати, красивая, властная, гибкая и сильная. Похоже, здесь все её слушались, а кое-кто даже побаивался. Она встала мне навстречу и поклонилась с почтением, но без раболепства.

— Мы все выражаем вам благодарность, дон Дульери, за то участие, которое вы приняли в судьбе нашего господина! — Сказала она, глядя на меня пристальным изучающим взглядом. — Прошу вас быть гостем у нашего костра и разделить с нами вечернюю трапезу.

Жизнь среди гёзов отучила меня от изысканных манер, поэтому я промямлил, что-то в ответ, но от трапезы не отказался, тем более что от соседних костров тянуло божественным запахом жареного мяса, а в руках у некоторых свирров появились бурдюки, в которых обычно держали вино! В течение последнего месяца мой рацион составляли моллюски и орехи, на которые я уже смотреть не мог без содрогания.

Мои ожидания оправдались, и этот ужин на лоне природы показался мне королевским пиром! К тому же в душу запало обращение — "дон Дульери"! Собственно так меня начал называть мальчишка Мигель, когда очнулся от беспамятства, но теперь эти слова прозвучали, как-то по-другому! Короче, новая компания нравилась мне всё больше и больше. Пока я уплетал баранью ногу, они продолжили, прерванный моим появлением, разговор.

— Ваша матушка была чрезвычайно удручена тем, что вы сбежали из дома, дон Мигель! — Говорила предводительница всей компании. — Она немедленно отправила нас вдогонку, но всё, что мы увидели это несколько потрёпанных судов, преследуемых эскадрой гёзов. Среди выживших вас не было, и мы готовы были предположить самое худшее...

— Ага! Уже подумали было, что вы потонули или попали в плен, но тут Магдалена вспомнила, что с вами был Огонёк… Ой!

Последний монолог произнёс Ганс, просунувший свою красную физиономию в круг света. Та, которую он назвал Магдаленой, что было силы, шлёпнула его по глуповатой роже, и он снова скрылся в темноте.

— Когда вы появились, я думал, что мама тоже здесь! — Сказал дон Мигель.

— Она не смогла отправиться с нами, так-как должна была сопровождать вашего отца и братьев, которых пригласил маркиз Санта-Круз.

— Дон Альваро? Знаменитый адмирал? А зачем он пригласил их?

— Маркиз смог убедить нашего мудрого короля в необходимости построить громадный флот для нападения на Англию. Эту огромную эскадру уже прозвали "Непобедимой армадой" и говорят, что её величина превосходит любой флот, какой только был в истории! Этот флот должен перевезти на британские острова армию герцога Пармского, которая сразу же пойдёт на Лондон. Англия обречена!

— Каррамба! Ну почему я не с ними?! Когда вернёмся, сразу отправлюсь вдогонку...

— С незалеченной рукой? Так вы только усугубите гнев своих родителей и будете с позором отправлены обратно. Разумнее будет подождать, ведь армада выходит в поход не завтра!

— Но если я не успею, то им достанется всё самое интересное!..

— А если ваша рука вообще больше не станет двигаться?

— Я могу сражаться одной рукой!

— Можете, но, чтобы стать мастером боя при одной руке, нужны годы тренировок. Сегодня я могла вас одолеть именно потому, что вы сейчас однорукий. Скажем проще, мне поручено ваше обучение, и я не выпущу вас на поле боя, пока не буду убеждена, что вы готовы к настоящему сражению!

Дон Мигель грустно повесил голову и принялся теребить пальцы своей левой руки, которые упорно не подавали признаков жизни.

— А клан свирров участвует в походе? — Спросил он, после некоторого размышления.

— Только мужчины. Женщин на корабли не допускают.

— Тогда я соберу свою команду из пираний, и мы нападём на англичан с другой стороны!

На мгновение глаза Магдалены сверкнули неким внутренним восторгом, но она тут же погасила этот взгляд и ответила тоном, не допускающим возражений:

— Вы же знаете, что это запрещено! Девушки обученные, как пираньи имеют право принять участие в войне только в исключительных случаях! Они-то с вами пойдут куда угодно, ясное дело — кровь горячая, но их не пустят старшие, которые ещё не забыли правила. К тому же, ваш отец забрал все корабли семьи Самбульо, осталась только "Анхелика", но она такая старая, что не выдержит сколь-нибудь длительного плавания!

Мне надоело слушать их препирательства, и я пошёл на боковую. Не знаю, что на меня так подействовало, события ли прошедшего дня или выпитое вино, но лишь только я коснулся головой вороха листьев, служившего мне спальным ложем, как тотчас провалился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся я от сильной головной боли и поначалу решил, что ночь ещё не кончилась, но поморгав глазами, понял — на них повязка от которой ничего не видно вокруг. Кроме того, во рту у меня торчало, что-то несъедобное, имеющее премерзкий вкус старой тряпки. Это явно был кляп, а попытка вытащить его привела к третьему открытию — я оказался накрепко связан по рукам и ногам!

Однако это было ещё не всё. Вечером я улёгся на мягкие листья, а теперь лежал на чём-то твёрдом, впивающимся мне в бока выступами и неровностями, и эта поверхность всё время покачивалась. Плеск волн, раздававшийся вокруг, сказал мне, что лежу я на дне лодки, которая плывёт в открытом море.

— Огонёк! — Раздался где-то рядом знакомый гудящий голос. — Он, кажись, очнулся!

В следующий миг повязка с моих глаз была сорвана и яркая вспышка взорвала мой мозг адской болью. Значит, солнце светило вовсю и находилось в зените.

— Извини, компаньон! — Прозвучал голос, который я узнал бы из тысячи: голос нахального красного попугая. — Мне пришлось это сделать, чтобы ты нечаянно не поднял шум. Поверь, нам с Гансом очень неприятно так поступать с тобой, но, к сожалению, ты слишком много знаешь! Именно поэтому я не могу вернуть тебя назад, как обещал. План маркиза Санта-Круз мне известен давно, но это такая строгая тайна, что о ней знают только особо приближённые ко двору и их доверенные люди. Магдалена очень удивила меня, когда стала болтать об этом в твоём присутствии. Она забыла об осторожности, но я-то не забыл! Так, что я не могу теперь просто взять и отпустить тебя на все четыре стороны. Конечно, можно было бы тебя оставить с нами и никуда не отпускать, но такому, как ты не место в окружении молодого сеньора Самбульо. Ты либо испортишь мальчишку, либо предашь, а ещё, ты ведь хитрый, сбежать можешь! Вобщем, ещё раз извини и прощай! Приступай, Ганс!

Я похолодел. Я понял, что сейчас должно произойти и задрожал, как осиновый лист! Конечно, меня отвезли подальше от берега, чтобы утопить и вся эта речь, не более чем бравада мерзопакостного существа с птичьей наружностью и драконьим нутром! Зрение уже успело вернуться ко мне и сейчас я увидел наклонившуюся надомной красную рожу того битюга с которым я имел несчастье познакомиться на острове.

— Ты не сердись на меня, дружище Гёз! — Прогудел он с неподдельным огорчением. — Мне очень жаль, Гёз, но я вынужден это сделать… Вобщем… Прости, пожалуйста! Э-эх!..

С этими словами он поднял меня одной рукой, словно тряпичную куклу, ещё раз всхлипнул, размахнулся и швырнул куда-то далеко вперёд! Я зажмурился, ожидая, что вот-вот рухну в морскую пучину, где мне и придёт конец, но этого не случилось.

Прошло немало времени, прежде чем я осмелился открыть глаза, и тут же закрыл их. Пространство вокруг меня вертелось и ходило ходуном. На какую-то долю секунды я подумал, что уже умер, но почему-то не помнил, как это произошло. Однако, вскоре я догадался, что еще пребываю среди живых, что меня не утопили, а просто выбросили из того мира, который пернатое чудовище объявило своим! Думаете, я испытал при этом чувство благодарности к огнедышащему попугаю? Как бы ни так! Долгие годы я мечтал отведать жаркое из некоего однорогого козла, а теперь мечтаю ещё и о попугае, зажаренном на вертеле!

Мечты мечтами, но в то время меня больше всего занимал вопрос, куда это я лечу с такой бешеной скоростью, и каким будет приземление? Впрочем, по поводу приземления я вскоре беспокоиться перестал, так-как оно немедленно состоялось, и было достаточно мягким, хоть и не слишком почётным: меня приняла в свои объятия большая куча гниющих отбросов, из которой выскочило два или три десятка откормленных крыс. Когда мне удалось сбросить путы, выбраться оттуда и немного протереть глаза, я понял, что нахожусь на свалке, на окраине огромного города освещающего своими огнями хмурое ночное небо.

Что было со мной дальше? К чему излишние подробности? Они уже не имеют прямого отношения к делу. Скажу только, что после ряда взлётов и падений, после многих удач и разочарований я, наконец встал во главе той организации, которую вы привыкли называть Мафией, а мы зовём Обществом чести. Я преуспел на этом поприще, и процветал бы там до сих пор, не вмешайся в мои дела сначала эта безбашенная троица, а затем и ведьма в драконьем обличие, которая уже однажды сыграла роковую роль в моей судьбе! Вот вам моя история. У кого-нибудь есть вопросы?

Даже если вопросы были, то их всё равно никто не торопился задавать. Все присутствующие размышляли, и тишину нарушал только плеск волн и хруст, с которым Бык пережёвывал траву.

— Ну, вроде бы как выяснили, что там с кем было! — Нарушил общее молчание всё тот же Бык. — Делать-то, что будем?

Этот вопрос произвёл на всех удручающее впечатление, и общее глубокое молчание стало ещё более глубоким. Впрочем, это длилось недолго, так-как несколько тяжких вздохов разорвали тишину над пляжем не хуже пушечных выстрелов.

— Может, для начала поспим? — Устало спросил Мик и неуклюже встал со своей импровизированной подстилки.

Все присутствующие переглянулись и обнаружили, что пока они слушали все эти рассказы, снова наступил вечер, волнение на море успокоилось, ветер разогнал облака и похоже сам отправился на боковую. Звёзды на небе светили так ярко и опустились так низко, что их, казалось, можно было потрогать руками. Очевидно, что Мик, или иначе, падре Микаэль, совершенно прав, и, как говорится, утро вечера мудренее, а потому все вдруг засобирались и заговорили вполголоса, словно боялись помешать соседу.

— Ой! Извините, дон Дульери! — Вдруг раздался голос Мегги, от которого все вздрогнули. — Я вспомнила, что хотела спросить! А сейчас вы по-прежнему соединены с этим, как его? С Глупником?

Дуля помедлил с ответом. Вопрос, похоже, застал его врасплох, и отвечать на него не хотелось, но всё же он сделал над собой усилие и сказал:

— Нет, в данный момент моя связь с третьим братом разорвана. Это жаль, ведь благодаря этому единению я обладал гораздо большими возможностями, чем сейчас!

— А когда эта связь была разорвана?

— В тот самый момент, когда открылся проход сюда, и всех нас снесло с крыши небоскрёба. Я обнаружил это, когда очнулся в зарослях репейника. Видите ли, пока мы были одним целым, я сам был человечнее, что ли? А сейчас...

— А сейчас считай, что тебе повезло! — Буркнул Фиг и направился вслед за Быком в густую траву.

— Но не значит ли это, — не унималась Мегги, — что ваш третий брат остался там, то есть в том мире, откуда вы попали сюда?

Дуля на минуту задумался.

— Мне это в голову не приходило. — Сказал он с таким видом, как будто сделал открытие. — Интересно, что может натворить Глупник в реальном мире, если явится в нём не как абстракция, а во плоти, вроде нас с Фигом? Жаль, что это невозможно проверить, ведь назад пройти нельзя...

— Назад можно! Это вперёд нельзя, а назад можно!..

Мегги и Дуля удивлённо оглянулись в ту сторону, откуда прозвучали эти слова и поняли, что это сказал Мик, но сейчас он уже спал, вытянувшись возле костра и подложив под голову сложенную вчетверо громадную кепку.

* * *