Глава 7

В темноте передо мной опять возникли стеклянные колбы высотой в человеческий рост. Луч фонарика скользил по медным табличкам, буквы на них кривлялись и плясали, и только на самой последней, вычищенной до зеркального блеска, я опять читала своё имя.

Я вздрогнула и проснулась — сидящая на лестнице. Кровь била в виски. В плечо больно впивались прутья перил, щиколотки сводило от холода. Я тряхнула головой, чтобы проснуться, и ощутила на коленях приятную тяжесть монографии. Пальцы всё ещё сжимали фонарик.

Я учёный. Я должна анализировать данные, а не поддаваться глупой панике.

Для классификации объектов необходимо выделить ведущий признак…

Люди в стеклянных колбах — люди, чьи лица стёрло время — кто они такие? Зачем он расставил их в музее, как живых кукол? И что общего у меня — и у них, мёртвых, забытых всеми?

«Избранный» — красный штамп по светло-зелёному удостоверению. Я расстегнула молнию на самом надёжном кармане, покрутила удостоверение в руках. Я вынула его из кармана рыжего парня. Избранный.

И потом избранной сделалась сама.

Могла ли я предположить, что каждый из этих, стоящих неподвижным рядом вдоль стены, был избранным? И удостоверение шло от одного к другому, менялись номера, выведенные в верхней графе, желтела от времени бумага, бледнел золотистый штемпель университета.

И никто из них не смог победить чудовище. Не справился. Но я ничего о них не знала, и могла только гадать, тыкать пальцем в тёмное небо.

Типичная причина ошибок — недостаток экспериментальных данных.

Я не спала.

Я склонила голову к книге и тут же вздрогнула, ощутив его близкое присутствие. Шеф сидел на ступеньке рядом. Он потянулся и поднял с пола обронённый фонарик. Кружок жёлтого света прыгнул по стенам.

Пока я моргала, пытаясь вернуться в реальность, Шеф достал очки из потайного кармана и сверкнул бликами на меня. Я не успела забыть про музей, и Шеф, конечно, всё увидел. Но ничего не сказал.

В его руках была папка из прозрачного пластика, одна из тех, в которых хранятся статьи в спецотделе. Чтобы сырость и пыль не испортили драгоценные данные.

— Туман, это та самая статья.

В свете фонарика я рассмотрела библиотечный код, что был на карточке — его надписали чёрными чернилами в углу листа — и больше ничего. Чистый лист, чуть тронутый желтизной.

Я торопливо щёлкнула кнопкой-застёжкой, нервные пальцы перебрали тонкую стопку листов. Шеф сидел рядом — неподвижный.

«Тише», — как будто сказал он. — «Осторожнее».

Я угомонила нервные пальцы и вытащила статью из пластиковой кожуры. Каждый из листов был совершенно чистым.

— Что это? — недоверчиво выдала я.

Знаю, он не стал бы шутить. Не в том мы были месте и не в том положении, чтобы тратить время на дурацкие проделки. Шеф поднялся на ноги и кивнул мне на дверной проём, из-за которого сочился белый свет.

— Пойдём.

В его кабинете портреты великих учёных подёрнулись туманной дымкой. Я тёрла глаза, но туман не исчезал. Я стояла посреди комнаты, с невидимой статьей в руках, и крутилась на месте, пытаясь понять, что изменилось.

Они отвернулись и все смотрели мимо. Бабочки и жуки попрятались по шкафам. Шеф опустился в своё кресло. Загорелась его настольная лампа, едва-едва разогнала густой сумрак.

Я решилась спросить.

— А кто такой проректор?

Улыбка — точнее её бледная тень — слетела с лица Шефа. Он откинулся на спинку кресла, с головой ушёл в темноту, а под светом лампы остались только его пальцы, стиснувшие подлокотники кресла.

— Видишь ли, Туман, проректор — это одно из самых древних существ университета. Говорят, когда-то их было трое. Они наводили ужас на весь университет. Был неписанный уговор: раз в году факультеты выбирали троих аспирантов, которых приносили в жертву. Их отводили на минус третий этаж, откуда никто никогда не поднимался. Если что-то шло не так, жертв не привели вовремя, или они слишком сопротивлялись, или факультеты пытались схитрить и подсовывали вместо аспирантов людей извне, проректора вершили жестокий суд. Знаешь разрушенную галерею в крыле физиков? Впрочем, вряд ли ты была там. Сейчас не принято вспоминать прошлое. Со временем трёх аспирантов им сделалось мало. Проректора требовали всё больше и больше жертв. По ночам они стали выбираться на верхние этажи и убивать тех, кто бродил по коридорам. И тогда факультеты решили их уничтожить.

Я сдавленно выдохнула. Потрескивала жёлтая лампа. Мёртвые учёные напряжённо слушали. Замерли на своих булавках даже бабочки и жуки.

Руки Шефа лежали неподвижно, а лицо вуалью покрывала темнота.

— И тогда собирались девять завкафов с естественных факультетов и семь завкафов с гуманитарных. Страшная это была битва, Туман, пролилось так много крови. Немногие, видевшие её, выжили.

— Они убили проректоров? — сорвалась на хрип я.

— Всю ночь стены университета дрожали под ударами, а утром с минус третьего этажа поднялись только двое. Завкафедрой экологии нёс в руке голову старшего проректора. Завкафедрой прикладной математики — среднего. Они сказали нам, что все три проректора погибли, но голову младшего не видел никто.

Шеф замолчал. Я судорожно сглотнула.

Я открыла рот, чтобы рассказать ему о шагах, которые слышу у себя за спиной. О фигуре, сотканной из темноты — которая слишком высокая, слишком неподвижная, слишком неживая для всего живого. О колбах, в которых в формалине хранятся мёртвые герои, и возле самого выхода из залы стоит последняя — пока ещё пустая колба. И поняла, что ничего не смогу сказать. Голосовые связки не подчинялись.

Тень проректора, которая до сих пор оставалась просто тенью — эфемерным призраком из сплетен и кошмарных снов — обросла плотью. Он был настоящим.

— Да, мы умираем понемногу, Туман. Когда чудовище хаоса прогрызает дыру в стене университета, стираются строчки в древних книгах, горят коридоры определителей, а мы исчезаем. Придёт день, и мы растворимся совсем. Университета больше не будет.

Я села рядом, потрясённая тем, как это быстро. Я надеялась, у меня осталась горстка времени, чтобы свыкнуться и стать сильнее. Умнее. Решительнее. Подождать, пока из неказистой оболочки меня вылупится настоящий герой.

Очки Шефа блеснули в темноте.

— Нет, — сказал он в ответ на мои мысли. — Чудовище должна убить именно эта Туман. Та, которая сидит передо мной и ворочает в голове бессмысленные вопросы. Другой уже не будет.

Он взял статью из моих рук, поднёс к жёлтому свету. Бледные страницы зашуршали, как от ветра. Одну за другой Шеф перебрал все свои лупы: большую с витой ручкой, среднюю, в серебряной оправе, самую маленькую, заключённую в чёрный пластик. Ничего не помогло. Листы по-прежнему хранили девственную белизну.

Подержать их что ли над зажжённой свечкой? Побрызгать лимонным соком?

— Попробуй ты разгадать её секрет.

— Мне нужно быстрее найти меч, — сказала я хрипло, но уже почти уверенно.

— Иди, — кивнул Шеф.

У меня было четыре тени: по одной на каждой из стен площадки перед деканатом. Белая лампа покачивалась под потолком, и потому то одна моя тень, то другая вырастала до исполинских размеров.

Я развернулась на месте, убеждаясь, что за мной никто не наблюдает из тёмных ниш и тупиковых коридоров. Двери в коллекционные были плотно закрыты. Я вздохнула поглубже и рванула кнопку на мутном пластике.

Белые листы вывалились мне в руки. Чёрные кадастровые номера побледнели под вечным светом. Я подняла страницы повыше и развернула их веером. И увидела, как на каждой проступают чёрные буквы. Медленно, как будто ветер сдувает вековые слои пыли.

***

На кафедре мы чуть не поубивали друг друга определителями.

— Всем ясно, что чудовище — сипункулида, — сказал Галка, развернув книжку так, что жалобно треснул корешок. С разворота на нас смотрел широкий червяк бледно-фиолетового покойницкого цвета.

Я долго смотрела на него, пытаясь сопоставить с чудовищем. Ну, может, оно и было светло-фиолетовым, в темноте я мало что разглядела, но уж точно без хоботка.

— Сам ты сипункулида. — Аша так усердно копалась на книжной полке, что оттуда, как пушечные снаряды, то и дело вылетали пыльные тома. Один чуть не стукнул мне по лбу — я вовремя успела увернуться, и он со всего размаха врезался в стену. — Это самая типичная аннелида, ты сегменты видел? А параподии? Это же программа первого курса. Сейчас я тебе покажу.

Я сидела в углу кафедры, привалившись спиной к стене, готовая, если что, прятаться за дальним шкафом.

— Я третьекурсник, — возмутился Галка.

Вот какие аргументы пошли в ход. Я его таким нервным никогда не видела. Одно неловкое движение — и со стола на пол полетели чашки с ложками. От грохота замолчали даже сквозняки в далёких коридорах.

Вика тихонько убралась за шкафы, чтобы не попасть под следующую раздачу. Я возмущённо забарабанила пальцами по столешнице.

— Как вы вообще можете спорить о том, чего не видели?

Аша вынырнула из шкафа, прижимая к груди сразу два определителя. Она уставилась на меня из-под капюшона, но он тут был невеликой защитой. Меня всё равно прожгло насквозь.

— Ну и что ты там видела? — холодно поинтересовалась она. — Тип, класс, отряд?

Я открыла рот и тут же закрыла. Программа первого курса сама собой выветрилась из головы. Аша швырнула в меня книжкой — я едва успела поймать, пока старинный фолиант не снёс мне пол-лица.

— Подучись, студент. А потом голос подавать будешь.

— Сипункулида! — выкрикнул Галка, яростно потрясая своими конспектами, почерк в которых не всегда мог разобрать даже он сам.

От хлопка двери все вздрогнули и оглянулись. Наискосок кафедры метнулась молния болотного цвета. Зелёная проскочила мимо Аши и юркнула под стол, так что только угол клеёнки закачался, как от сквозняка.

— Тихо там! Шеф идёт.

Аша, застывшая в театральном поклоне, подняла первую попавшуюся книжку и сунула её мне. Я ошарашено уставилась в разворот с бабочками.

— Вот, смотри, здесь дана подробная систематика…

Галка с заумным видом обратился к своим конспектам, как будто это было нормально — стоять посреди царящего на кафедре бардака с торчащими дыбом волосками и читать конспекты вверх ногами.

Опять скрипнула дверь, и друг за другом заскрипели деревянные половицы. Шеф окинул нас быстрым взглядом — сверкнули стёкла очков. Он кашлянул.

— Как приятно, когда аспиранты обсуждают научные темы. И всё-таки, господа, зайдите ко мне в кабинет.

— Пятый этаж. — Галка смотрел в сторону и дёргал бородку. — Туда много лет никто не поднимался.

Остальные закивали, как заводные куклы. Они все были — тени, в полутёмном кабинете Шефа, где свет настольной лампы просто не дотягивался до их лиц, чтобы высветить истинные чувства. «Да, да, много лет, никто, никто».

Я сидела в полукруге жёлтого света. Я — единственная, чьё лицо было у всех на виду. И поэтому я тоже кивнула. Просто на всякий случай.

Понятное дело, если меч великих учёных существовал, то где же его могли спрятать, как только ни в самом надёжном месте университета. Там, куда простым смертным вход строго воспрещён. Там, где вершатся наши судьбы. На пятом этаже, в обиталище ректора.

— Никто не знает, что там теперь происходит, — сказал Галка. Если бы я не видела его полусонную улыбку из положения пришпиленного к стене насекомого, я бы подумала, что Галка и правда за меня боится. Переживает.

Шеф стоял за моей спиной, и в стеклянных дверцах шкафа поселилось его отражение. Лупа на витой ручке застыла над страницами статьи. Вечный свет проявил буквы, и всё вдруг сделалось очень просто. Проще и не придумаешь.

— Кто-то из вас поднимался выше третьего этажа? — Лупа в руках Шефа качнулась в сторону них — аспирантов за кругом света.

Аша несмело потянула вверх руку. Из длинного рукава толстовки выглядывали самые кончики пальцев с остатками блестящего лака на ногтях. Полуободранный лак на ногтях, как бьющаяся на шее жилка, как личное имя извне университетских стен — всё это признаки живого человека.

Странно, в последнее время у меня то и дело возникало ощущение, будто вокруг одни ожившие функции и призраки ночных коридоров.

— Нарисуешь план лестниц, — сказал Шеф. — Остальные, соберите все официальные бланки, которые есть на кафедре. В таком деле ни одна мелочь не бывает лишней. Туман потребуются все обереги, которые мы сможем найти.

Аша то ли кашлянула, то ли всхлипнула — непривычно тихо, не разобрать, — и жалобно переспросила:

— И отчёт по гранту отдать ей теперь?

— Отдайте.

— Но…

Аша всхлипнула и отвернулась в темноту.

Шеф сделал вид, что не заметил её кривляний. Лупа качнулась в мою сторону.

— Туман, ты не должна попадаться никому на глаза. Твоя задача — как можно скорее отыскать приёмную ректора. Как говорится в первоисточниках, она расположена как раз перед его кабинетом. Забирай меч оттуда и сразу же назад. Сделай всё, чтобы тебя не было ни слышно, ни видно. Есть вопросы?

— Есть, — не выдержала я. — Почему нужно воровать? Почему нельзя просто попросить меч у ректора? Он должен помочь нам. Он ведь не хочет, чтобы университет был разрушен, да?

Моя мысль — простая и прозрачная, словно капля воды — заставила их всех поднять глаза и удивлённо вытаращиться.

— Нельзя так просто понять, чего хочет ректор, Туман, — за всех ответил Шеф. Остальные вторили ему взглядами. Монотонно кивал из темноты Галка. Мол, да, он согласен с каждым словом. Мол, да, он объяснит мне подробнее потом, пусть Шеф не утруждается. — Чтобы узнать, чего хочет ректор, нужно попасть к нему на аудиенцию. А что, если он не захочет говорить? Если он будет не на нашей стороне? Мы не можем терять время. И мы не можем рисковать избранным.

— Но вы же видели ректора, да? — Хрипло спросила я. Я отчаянно искала опору в окружающей реальности, а реальность проваливалась под ногами, как весенний лёд.

Шеф подался вперёд. Его тень на дверце шкафа слилась с моей. Я ощутила его запах: приятный аромат библиотечной пыли, старых коллекций и кофе. И обернувшись, нашла его глаза — так близко, что различила своё отражение в чёрной глубине зрачков.

— Нет, — сказал Шеф. — Никогда.

***

К лестнице меня по приказу Шефа провожали Аша с Галкой. Они шли в двух шагах сзади, как будто не имели ко мне никакого отношения и просто так гуляли в темноте коридоров. И они постоянно шептались.

А я ощущала себя куклой на выставке. Изо всех дверей, из лестничных проёмов, из ниш на меня внимательно смотрели. И тоже шептались. Я не понимала и половины университетских диалектов, но по интонациям догадывалась.

«Смотрите, она идёт за мечом». «Смотрите, у неё сачок за спиной». «Смотрите-смотрите, на рукояти сачка — человеческая кровь и сажа».

Я делала вид, что не замечаю, а они выныривали призраками из темноты: лица тех, кто верил или не верил в избранного, но наверняка уже верил в чудовище. Я отворачивалась. Я смотрела под ноги. Потяжелевшая сумка била по бедру. Сачок больно впивался между лопатками.

— Ну вот, — сказала Аша, замирая у первой мраморной ступеньки. — Дальше мы не пойдём, даже не надейся.

Я грудью легла на перила, заглянула туда, где кончались ступеньки. Четвёртый этаж был совершенно тёмный, там не горели даже аварийные лампы. Это ничего — у меня в сумке лежал новый мощный фонарик. Если верить планам эвакуации, на четвёртом этаже я пробуду всего ничего — два поворота, и я выйду к лестнице на пятый.

— А мы ведь хотели тебя спасти, — произнёс Галка. — Мы отговаривали Шефа, как могли.

Я думала — они уже ушли. Я обернулась: они стояли, держась за руки, как парочка детсадовцев, дружные и несчастные перед стеной густого сумрака.

— Спасти?

— Нашей кафедре не повезло, — буркнула Аша из темноты под капюшоном. — Уже второй избранный за последние три года.

Темнота с лестницы целовала меня в затылок, а я стояла спиной. И едва дышала, чтобы не пропустить ни единого слова.

— Артём, — сказала Аша и покрутила рукой в воздухе, рисуя непонятные символы и виньетки. — Такой смешной рыжий мальчик в вечной клетчатой рубашке. Он пришёл на кафедру вместе со мной. И всего нас пришло четверо, а потом из подземелий поднялся алый туман, и сошлись звёзды, и загорелся вечный свет, а мир… Просто тогда случился взрыв на третий электростанции, помнишь? Мы думали, что это рухнул мир. Мы думали, что он избранный. А он тоже отказывался поначалу.

— Артём, — повторила я пересохшими губами. Или не я. Или это повторил сквозняк, засевший в тёмных коридорах.

Аша с Галкой переглянулись, как могут только люди, которые преодолели вместе огромное испытание. Даже Шеф со своими очками не мог бы увидеть в их головах больше слов, чем было сказано. Потому что в тот вечер Аша с Галкой сказали мне всё.

От их правды у меня заломило в висках.

— Правда, он не вернулся с минус второго этажа, — медленно покачал головой Галка. Он больше не улыбался. — Мы ждали его. Всё надеялись. Всё ремонтировали разрушенные коридоры и собирали на пепелищах клочки старых книг. Когда пришла ты, мы решили, что хватит. Мы больше не отдадим чудовищу никого с нашей кафедры. Пусть отдуваются другие.

Они стояли в двух шагах от меня, а казалось — что в целой вечности шагов. Оба в объятьях темноты. Стояли и держались за руки.

— Почему всегда мы? — выкрикнула Аша. Они опять переглянулись.

— Предыдущий был физиком, — шепнул Галка.

— Нет, математик!

— Не имеет значения.

— Туман, — сказала Аша тоном скрипучих половиц. — Мы хотели…

— …тебя спасти, — тем же хриплым тоном подхватил Галка. Их голоса срослись друг с другом. Уже не различить, не разрезать на две части. — Но ты….

— …так рвёшься чудовищу в пасть…

— …иди. Может, у тебя и правда что-то получится…

— …если не получится, прощай.

— …Ты будешь последним избранным нашего университета. Следующего он уже не дождётся.

— Последним избранным, — повторила я, как что-то само собой разумеющееся. Развернулась и зашагала по лестнице вверх.

Здесь не было праздных прохожих, как на втором и третьем этажах, не было снующих туда-сюда официальных функций, как в кромешной темноте четвёртого. Здесь не было даже охраны. Терминал на пятый этаж я миновала по пропуску Шефа, а дальше меня никто не остановил.

Пустой коридор ярко освещали белые лампы, даже теперь, когда остальной университет перешёл в режим жестокой экономии. В начищенном полу скользило моё отражение: жалкий крысёнок на фоне сверкающего великолепия. В рабочей одежде и стоптанных кедах, с сачком, закреплённым на спине, я смотрелась так чужеродно, что хотелось зажмуриться.

Ряды дверей уходили к горизонту, на каждой висела золочёная табличка. Я вздохнула поглубже и в последний раз сверилась с планом верхних коридоров. Этот план Аша рисовала на моей ладони, от злости царапая кожу остриём чернильного карандаша. Теперь, даже когда карандашные линии сотрутся, мне на память останутся тонкие шрамы.

В точке, где я стояла, заканчивалась испытанная дорога, а дальше начиналась неизвестность. Нужно было приниматься за поиски.

Дверь у пропускных терминалов дрогнула, как будто снаружи стучали — осторожно, костяшками пальцев. Я обернулась, но никого там не увидела.

Я нащупала в кармане коробку с булавками и протянула руку к двери. На табличке значилась полнейшая абракадабра, но чуть ниже шелестел от сквозняка листок, приколотый кнопкой.

Буквы выцвели: «Внимание! В связи с… вход воспрещён… без особого допуска… приказ ректора номер…». Я знала всё это, даже не читая. Так сказал Шеф: восемьдесят лет назад ректор заперся у себя в кабинете под защитой ловушек и охранников, чтобы никто не прошёл мимо без особого распоряжения. Шло время, ловушки ржавели, охранники старели и умирали, а ректор так и не вышел.

Дверь у терминалов дрогнула ещё раз и наконец распахнулась. За ней была тёмная лестница, ни лучика света. Из дверного проёма ко мне рванул ветер. Лист бумаги затрепетал, рискуя совсем оторваться, а потом ко мне понеслись три сверкающие точки.

Свет отражался в перламутровых крыльях. Они с готовностью сели на протянутую руку.

— Неуригона, Сциапус, Хризотус, зачем вы полетели за мной?

В фасеточных глазах отражалась только я — много маленьких меня вверх ногами.

— Это же опасно. Я не могу допустить, чтобы вы пострадали, — сказала я, но уже шёпотом, уже зная, что вернуть их обратно не сумею. Дорогу обратно отрезала дверь. Пройти через пропускной терминал дважды невозможно — если я выйду сейчас, я не вернусь обратно.

— Ладно. — Я сглотнула сладковатый привкус и выпрямилась, чтобы отдалить от себя близкий холод пола. — Мы пойдём вместе.

Мухи спрятались в складках рубашки. Я нажала на ручку. В расширяющийся дверной проём хлынул свет.

В центре сверкающей залы сидел зверь. Изящные интерьеры вокруг были выпачканы кровью и чьими-то внутренностями. Чёрная жижа капала с потолка. Мы со зверем встретились взглядами и томительную секунду смотрели друг на друга. Заклинание замёрзло у меня во рту, так и не выйдя наружу. Зверь лениво поднялся и двинулся вперёд.

Обмерев, я наблюдала, как мрамор идёт трещинами в тех местах, где ступают огромные лапы. Он раскрыл пасть, показывая три ряда зубов. Пахнуло тухлятиной. Чёрные потёки тянулись по белой шерсти — зверь уже завтракал и, кажется, даже обедал, но это не имело значения. Чёрные потёки были даже на золотистой табличке с надписью «страж», которая покачивалась у него на шее, пуская солнечных зайчиков.

Я отступила, соображая, что могла слышать о нём. Бесполезно, Аша и Шеф ничего о страже не говорили.

Падать на пол, демонстрируя покорность? Нет, это работает только со взбесившимися функциями. Обычные заклинания, вроде «я всего на минуточку» и «мне только спросить» тут тоже не сработают. А булавки вряд ли проткнут его толстую шкуру.

Я отступала, пока не вжалась спиной в закрытую дверь, а когда выяснила, что идти больше некуда, выхватила из-за спины сачок.

Рукоять, укреплённая металлом, просвистела во вздохе от его черепа. Зверь напружинился, но не прыгнул. Одно очень длинное мгновение мы смотрели друг на друга, выжидали, кто не выдержит первым.

— Избранная, — сказал он человеческим голосом, который показался мне странно знакомым, — уходи, и я тебя не трону. Я — твоё второе предупреждение.

Зверь был всего лишь зверем — не самым опасным существом пятого этажа. По крайней мере, его зубы и когти оставались на виду, и я знала, чего ждать. Или надеялась, что знала.

Удар мощной лапы пришёлся в стену чуть левее моего плеча. Мраморная плита дала трещину.

Следующий удар был мой, и он пришёлся точно в чёрный и влажный нос зверя. Рукоять сачка звонко ударила металлом об металл. Страж тряхнул головой, всего на мгновение выведенный из строя.

Я бросилась в сторону — там, где я стояла, ещё одна мраморная плита распалась на две части. В выпаде я упала на одно колено, но дотянулась. Зверя швырнуло к стене.

Мы закружили друг напротив друга, как заводные игрушки. Его янтарные глаза с искорками электричества на дне, мои человеческие глаза. Моё хриплое дыхание, его хриплое дыхание. Чем больше кругов, тем меньше сил. Капельки пота на моих висках, конденсат на его носу.

В дверь снова осторожно стукнулись. Я тряхнула головой.

Не думала, что использовать артефакты придётся так сразу. Они лежали у меня в сумке — каждый в своём отделении, в папке, чтобы не измялись. Шаг. Ещё шаг. Выход из комнаты оказался у меня за спиной.

Если бы я хоть не миг выпустила взгляд стража, он бы мгновенно кинулся. В правой руке я всё ещё держала сачок — рукоятью в сторону зверя, а левой уже тянулась к застёжкам.

Прежде, чем удивиться, я рванула застёжку сумки и выхватила первое, что попалось под пальцы.

— Протокол заседания учёного совета!

Зверь попятился, лапы заскользили по гладкому полу.

Чёткая печать и все нужные подписи были на своих местах — этот артефакт творили древние мастера. Он хранился у нас на кафедре уже бог знает сколько лет, прежде чем Шеф сказал: «Мы не имеем права рисковать избранным».

Я двинулась вперёд, тыча протоколом зверю в нос, он по-собачьи взвизгнул, подогнулись задние лапы. В один большой прыжок я оказалась у двери. На ощупь повернула ручку.

Вторая комната оказалась пуста. Я прижалась спиной к двери, пытаясь отдышаться. Использованный протокол пошёл чёрными пятнами. Теперь он был бесполезен — просто бумага с размазанным текстом.

Двери вели из комнаты в комнату: такие одинаковые, что я быстро сбилась со счёта. Я шла мимо рабочих столов с грудами бумаг, сверху донизу оплетённых паутиной. В комьях пыли в углах угадывались скукоженные человеческие фигуры. Неподвижные, мёртвые.

Однажды ректор решил скрыться за лабиринтом из одинаковых комнат. В каждой он поселил стража или создал ловушку. Но шло время, стражи умирали, ловушки портились, а ректор так и не вышел.

Чем дальше я шла, тем больше верила, что когда найду его кабинет — единственную дверь, на табличке которой ясная надпись, а не сумбур из символов, — я не утащу меч без спросу.

Я войду к ректору. Без страха. Я объясню ему всё, как есть. Я покажу ему удостоверение, и человеческую кровь на рукояти сачка, и мух, прячущихся в складках моей рубашки.

Он поверит. Он не сможет не поверить.

И он поможет нам. Он ведь не может остаться в стороне, когда рушится университет, как не может родитель молча и безучастно смотреть, как погибает ребёнок. А мне очень нужны союзники. Маленькая слабая Туман не может в одиночку сразить чудовище Хаоса, даже если у неё появится великий меч.

Попадались тяжёлые двери, стонущие ржавыми петлями, двери-сейфы, об замки которых я ломала ногти, и двери-гробы, заколоченные огромными гвоздями, и двери-крышки люков, которые отходили с трудом, шипя изнутри вакуумом.

Я бы могла сойти с ума, блуждая по мёртвому пятому этажу, пронизанному ярким больничным светом, но теперь я была не одна.

Это была обычная дверь, тонкая, с золочёной изящной ручкой, но только я потянулась к ней, мухи взмыли в воздух. Я замерла и прислушалась. Из всех щелей лезло унылое бормотание.

— Что там? — Я припала глазом к особенно широкой щели: десяток аморфных фигур сновали по комнате, шевелились, перетекали из формы в форму.

Свет был приглушен, комната уходила вправо и влево, и сколько я не всматривалась, я не видела выхода из неё. Я отпрянула от двери, походила взад-вперёд.

Симулякры — их знает весь университет, от профессора до самого распоследнего абитуриенты. Симулякры — это бывшие приспешники ректора. Отвергнутые, они толпились в дальних необитаемых комнатах, питались тем, что удавалось стащить у других обитателей университета. Как шакалы, тащили чужие исписанные тетрадки и рвали на части, а потом запихивали в чёрные огромные рты. А если удавалось добыть серьёзную статью, устраивали настоящий пир и пляски на всю ночь.

Так говорили. Аша ещё рассказала, что однажды слышала их дикий топот над головой — как раз после того, как у ботаников пропала пара старых фолиантов.

Эти явно были голодны — они беспокойно метались от стены к стене. Тонкая дверь не защитит меня, если они почуют. Но дорога к ректору была всего одна — через лабиринт комнат, а значит, отступать я не имела права.

— Мы пойдём в лобовую атаку, — сказала я мухам. — Главное — не бояться.

Держа сачок наизготовку, я дёрнула дверь. Чёрно-белое мельтешение в комнате сделалось медленнее.

Симулякры чуяли страх, как собаки, и, как собаки, бросались. А если уж бросались, то рвали в клочья. Потому что такие жалкие и подневольные создания радовались, если топтали того, кто ещё слабее. Но я их не боялась.

Из невнятного бормотания вычленились слова:

— …тема исследования не актуальна, результаты эксперимента не подтверждены, не подтверждены, не подтверждены…

Они обступили меня со всех сторон, обдавая тухлым дыханием. Прижимались, разевали чёрные рты мне навстречу. Один подплыл совсем близко, в самое ухо выкрикнул:

— Ваши выводы ненаучны!

Я на секунду зажмурилась и прикрыла ладонью мух, спрятавшихся под воротом рубашки. Выхода всё не было видно.

Только не бояться.

Я шла, прорываясь через них, как через кустарник. Рукам делалось то горячо, то холодно. Призрачные пальцы устремлялись на меня, лезли в лицо. Извивающиеся тела закрывали обзор.

— Ваши данные ошибочны. Грубейшие нарушения методик! Профанация!

Не бояться.

Я сильнее стискивала зубы и шла вперёд. В одно мгновение мне почудился прямоугольный силуэт двери, и лучик света, выбивающийся из щели внизу. К тому времени комнату заволокла густая дымка цвета табака, с запахом табака, со вкусом табака. У меня невыносимо скребло в горле.

Из угла выбралась скользкая полужидкая фигура.

— Ваши научные изыскания бесполезны! — Крикнул бесформенный рот мне прямо в лицо.

Я вздрогнула. Неожиданность это, или он, не целясь, попал в моё слабое место, — не знаю. Я помню колонну юристов, уходящую по лестнице вверх. Кому они нужны, если мир уже погиб? И кому нужны биологи?

Отчаянно захотелось сесть на корточки, закрыть голову руками. Было очень страшно стать ненужной. Я почти сразу взяла себя в руки, но симулякры уже почуяли слабость. Они рванули на меня с силой цунами, а я бросилась к эфемерной двери.

Чёрные руки обхватывали меня за шею, чёрные пальцы впивались с беззащитную ямку между ключицами, лезли под рубашку, цеплялись за ремень. Я думала: «Только бы не упасть». И ещё: «Только бы они не причинили вред мухам».

Рукоять сачка врезалась то в одного, то в другого, но удары приходились как будто в перину. Симулякры сплелись в единый ком с сотней гибких пластилиновых рук. Их вкус во рту — вкус горелого пластика. Я махнула сачком ещё раз и едва не лишилась его — он по середину рукояти влип в кучу аморфных тел.

Я дёрнулась, отрывая кому-то пальцы. Самый тяжёлый, самый последний рывок к двери.

Всё. Я захлопнула её и навалилась плечом, пока замок не щёлкнул дважды, как и положено. По другую сторону в неё ещё колотили сотни пластилиновых кулаков, потерявших такую близкую, такую желанную добычу.

— Только Шефу не говорите, — усмехнулась я, сидя в пыли под стеной. — Узнает, что я не верю в собственную науку… Не говорите ему, ладно?

В фасеточных мушиных глазах отражалось много меня — и каждая кривила губы в нервной улыбке. Минуту назад я чуть не совершила самую страшную ошибку в своей жизни. На что нужен учёный, который сомневается в своей собственной науке?

После второго десятка я принялась отмечать номера комнат химическим карандашом на дверных проёмах, чтобы не сбиться со счёта, и кончик моего языка, наверное, посинел от того, с какой яростью я считала пройденные коридоры.

Оплетённые паутиной обитатели комнат застыли в затейливых позах. Я проходила мимо, ловя взглядом старинные автоматические ручки, окаменевшие в их костяных пальцах, и ошмётки официальных костюмов. На четвёртом витке лабиринта ртутные лампы издавали в точности такой же гул, как и на первых трёх.

— Слушайте, — сказала я мухам, — слушайте, я расскажу вам историю. Одна девочка поднялась на пятый этаж и навсегда осталась бродить в бесконечных комнатах. Потому что выхода отсюда на самом деле не существует.

Хризотус выглянул из-за отворота рубашки и посмотрел вопросительно. Я попробовала улыбнуться ему в ответ, и почти смогла, когда услышала глухой звук за спиной, вдалеке, за десятком закрытых дверей.

Отголоски разнеслись по лабиринту, как эхо далекого землетрясения. Шаги. Я застыла на месте, скованная страхом по рукам и ногам. Я узнала эти шаги, я не спутала бы их ни с чем.

— Проректор.

Я рванула вперёд, на едином дыхании пройдя ещё три комнаты и червеобразный коридор. Последняя дверь перекосилась, табличка на ней покрылась чёрным пятнами плесени. Но я так врезалась в неё плечом, что треснули гнилые доски. Я вылетела в просторную залу, наполненную медленным вальсом разговоров.

Живые люди. Я хлебнула спёртого воздуха, моргая изо всех сил. Если бы это было видением, оно бы уже растворилось, но Шеф ничего не говорил о том, что на пятом этаже остался кто-то живой.

Между тем из-за письменного стола навстречу мне поднялась улыбчивая дама, и на её груди висел золотистый бейдж с надписью «секретарь». А за её спиной я различила дверь — на двери чёрным по золотому было выведено «Приёмная». Моё сердце пропустило удар от волнения.

— Пожалуйста, проходите. Ваш визит очень важен для нас.

Остальные — люди в форме разных факультетов, рассевшиеся в креслах по обе стороны — проследили за тем, как я осторожно приближаюсь к письменному столу. Я коснулась его края — настоящий. Настоящими были и стеклянная ваза с разноцветными камешками, и мерцающая лампочка на коммуникаторе, и веер белоснежных бумаг.

— Мне нужно попасть на аудиенцию к ректору. Это очень срочно!

Мухи зашевелились под воротом рубашки. Я передёрнула плечами, чтобы угомонить их. Не все люди обожают насекомых. Так что неизвестно, как отреагирует улыбчивая секретарша, когда на неё вытаращатся фасеточные глаза.

Я не хотела, чтобы кого-нибудь из моих любимцев прихлопнули газетой.

— Да-да, — кивнула дама. — Конечно, мы понимаем.

«Здесь всем очень срочно», — загомонила очередь в полтона.

— Вы попадёте к нему в течение часа. Пожалуйста, присядьте пока что.

Я неуверенно глянула через плечо и увидела пустующее кресло у стены — между дородным мужчиной в зелёном халате и нервным парнем в очках. Я опять повернулась к секретарю. Внутри шевельнулась смутная тревога.

— Вы, должно быть, не понимаете. Это в самом деле очень важно. Речь идёт о судьбе университета!

«Здесь у всех судьба университета», — снова прошлось в очереди.

— Конечно, — однотонно отозвалась дама. — Мы сделаем всё возможное. Пожалуйста, присядьте.

Я впитала дыхание сквозняков. За пределом освещённой комнаты, за десятком запертых дверей я опять ждала тяжёлых шагов. Но больше ничего не услышала. Делать было нечего, я поплелась к свободному креслу, и только когда села, ощутила, как же гудят уставшие ноги.

Монотонное бормотание очереди слилось с гудением ламп. Из-под опущенных ресниц я оглядела своих соседей: почёсывался грузный мужчина в зелёном, нервный парень качал ногой. У другой стены женщина теребила кончик длинной косы, перевязанной белой приборной лентой. Молодой человек с вязанкой проводов на коленях скользнул по мне заинтересованным взглядом.

— Биофак?

— Да.

— А-а, — протянул он разочарованно и тут же отвернулся.

Часы над столом секретаря никак не желали двигать минутной стрелкой. Я на секунду прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. Затылком коснулась холодной шершавой стены, впитала в себя её спокойствие. Звук голосов накатывал и отступал, как прибой. Тише, тише, ещё тише.

В темноте перед глазами поплыли цветные пятна.

«Сколько прошло времени?» Я вздрогнула от этой мысли, попыталась шевельнуться и не смогла. Тело, скованное сном, не подчинялось. Я рванулась сильнее и ощутила, как затухает внутри последняя искорка силы. Паника угасала.

«Я посижу ещё немного». И потом: «Я так устала. Даже избранные имеют право на отдых». Замечательное оправдание — угомонит любую совесть.

Под воротником рубашки я ощутила эфемерное шевеление. Шесть тонких ног перебрались на шею, ещё шесть — пощекотали висок. Крошечный хоботок воткнулся мне в мочку уха.

— А! — вскрикнула я, резко просыпаясь от боли. — Кусаться? Предательница!...

Тело рванулось, разом преодолевая липкое сопротивление. Зазвенели рвущиеся нити. Я оказалась на ногах, едва дыша от того, как тугой лентой перехватывало грудь.

Ладоням было липко. Я задержалась, счищая с них вязкую серую массу. Взгляд скользнул ниже: меня всю оплетали серые нити. Туго перехватывали ноги, не давая сделать шаг. Я склонилась, чтобы разорвать их. Никак.

В сумке был нож, выданный мне на всякий случай. Хороший полевой нож Шефа — ему теперь незачем, всё равно мир за пределами университета рухнул. Я подцепила лезвием серые нити и кое-как высвободилась. Липкие ошмётки остались на одежде. Я решила, что отряхнусь потом.

В огромной комнате горела единственная тусклая лампа. Я часто заморгала, всё ещё надеясь, что нахожусь в продолжении сна. Вдоль стен тянулись ряды кресел, и в каждом из них сидели засушенные мумии, оплетённые серой паутиной.

Одна из них — в зелёном халате — с повёрнутой ко мне головой, скалилась во все тридцать два жёлтых зуба. У другой длинная коса была перехвачена белой приборной лентой. Третья запрокинула голову, касаясь затылком стены. На облупившейся штукатурке расцвели пятна плесени.

Четвёртой мумией могла бы стать я. Неуригона вспорхнула с моего плеча и зависла перед лицом, лукаво склонив голову на бок.

— Спасибо, — сказала я виновато. Она спасла меня, а я кроме как «предательница» не нашла других слов. — Извини.

Она качнула головой раз, другой, и снова спряталась под воротником.

За секретарским столом никого не было. Я подошла ближе — на полу скрючился ком пыли, по форме похожий на человеческое тело. Носком кеды я пошевелила его — врассыпную бросились чёрные твари, живущие в тенях. С шорохом рассыпались истлевающие остатки одежды.

Ссохшееся лицо смотрело на меня безучастно. Не выпуская его из виду, я шагнула к двери, и тут опять услышала шаги. Теперь они были гораздо ближе. В трёх комнатах от меня, а может и в двух. Неторопливые и тяжёлые шаги проректора.

Лицо секретаря пошло рябью, как вода под порывом ветра. Мёртвые глазницы наполнились живым мраком. Челюсть шевельнулась вправо-влево, будто проверяя, способна ли ещё шевелиться.

— Избранная, — сказала секретарь тем же голосом, что и страж из первой комнаты, — это твоё третье и последнее предупреждение. Сейчас ты ещё можешь повернуть назад, и я тебя выпущу. Но ещё один шаг к двери — и ты мертва. Колба с формалином ждёт тебя, избранная.

Я шарахнулась в сторону, так что вписалась в дверь плечом. Из горла вырвался невнятный хрип. Проректор шёл ко мне. Он следовал за мной, а я теряла драгоценные секунды, чтобы поспать, чтобы разглядеть табличку на двери, чтобы поболтать с мертвецом.

Я сорвала с себя последние ошмётки паутины и рванула дверь.

— Держитесь теперь. — Я прикрывала мух ладонью, чтобы сквозняки не обтрепали им крылья.

Спирали лабиринта сужались — это было ясно уже по тому, как накренились стены и покосились двери в проёмах. В очередной комнате мне под ноги кинулись зубастые опечатки, но быстро получили сачком по рогатым головам, заскулили и убрались в сумрак.

С каждым шагом проректора мигали ртутные лампы. По звуку его шагов я могла бы отсчитать, сколько комнат нас разделяет теперь. Могла бы, если бы позволила себе остановиться хоть на минуту и остановить хоровод судорожных мыслей.

Вперёд.

Поперёк дороги вырос узловатый силуэт дерева. Корень, гибкий, как змея, потянулся мне навстречу. В другой раз я бы обязательно отступила, чтобы обдумать подходящую тактику.

Дерево-бюрократ выпустило в мою сторону ещё несколько извивающихся побегов. Походя, я перепрыгнула через один, отбила атаку второго металлической рукоятью сачка. Третий впился в косяк.

Я выбила плечом очередную дверь и ввалилась в просторную залу. По ней вольготно плясали пылевые вихри. По стенам висели пустые покосившиеся рамы. Я шла вдоль, пока не увидела дверь в самом углу.

«Приёмная ректора».

Кончики пальцев похолодели от волнения. Я замерла и прислушалась. В соседней комнате замер проректор. Я всё-таки его победила. Последняя дверь — и золотая табличка на ней, как оберег. Сюда проректору входа не было.

К ректору он сунуться не рискнёт.

Я прошла вдоль стен, ведя пальцем по пыльным обоям, сохранившим позолоченные университетские вензеля. На вбитых в стену крюках висели картины без изображений, ржавые цепи, календари и битые зеркала причудливых форм, в которых почти ничего уже не отражалось.

Над заваленным камином были вбиты в стену два штыря, на которых — я ощутила — должен лежать мой меч. Меч я признала своим, даже не видя, и ощутила острую тянущую боль в области сердца. Его здесь не было. Может быть, ректор спрятал его понадёжнее?

От волнения я не сразу вспомнила стандартное приветствие и забыла выстучать по двери положенную дробь, прежде чем войти.

— Доброе утро. Слава науке…

Огромный стол разделял комнату на две части: по одну его сторону замерла я. Кресло ректора, развёрнутое ко мне высокой спинкой, было по другую. Я не видела его лица и даже не слышала голоса, но коленки заранее дрогнули. Мне бы сесть, но в вычищенном до блеска кабинете не было второго кресла.

В стеклянной столешнице плавало отражение грязного крысёнка, который явился на пятый этаж, в святая святых университета.

— Простите, что я без записи, но дело архисложное. Чудовище Хаоса уничтожает университет. Уже рушится библиотека мёртвых авторов и первый этаж, и переход в крыло математиков… — Я запнулась, вообразив, что ректор кивает мне в ответ. Чёрное кресло было неподвижно. — А я вроде как избранная. У меня ведь даже есть удостоверение. Но мне очень нужен меч. Без него никак не победить чудовище.

Я затихла, ожидая ответа. В молчании ректора мне почудилось раздумье, потом — презрение, потом — безразличие. Моё отражение в стеклянной поверхности стола подалось вперёд. Задрожала от частого дыхания самая длинная прядь волос.

— Господин ректор, если не остановить чудовище, оно уничтожит нас. Эти дыры в стенах…

Я запнулась опять. В его молчании был шум океана, хотя океанов во внешнем мире больше не существовало. Тихо и нежно скрипнула половица за пределами комнаты. Кто-то осторожный подступил к двери по ту сторону и прислушался.

— Господин ректор, если вы считаете, что избранным должен быть кто-то другой, я подчинюсь вашей воле, я не буду против, только понимаете, избранный нужен университету прямо сейчас, и малейшее промедление…

В тишине коридоров отчаянно вздохнул ветер.

— Господин ректор…

Я потянулась, почти легла на блестящий стеклянный стол. Бумаги в кожаных папках покоились ровным рядом по ту сторону, я задела их, столкнула на пол. С шорохом раскатились отточенные карандаши.

— Господин…

Я дотянулась и толкнула кресло в тёплую кожаную спинку, похожую на тело большого животного. Кресло беззвучно провернулось вокруг своей оси и замерло, зацепившись подлокотником за угол стола.

В нём не было никого.

Вторая мысль, которая пришла мне в голову, была: бежать. Нет, была ещё и первая мысль, бессвязная, окутанная облаком паники, но её я решила обдумать потом. Потом, потом, когда по ту сторону двери меня не будет поджидать древнее чудище. Потом, когда я выберусь с пятого этажа — если я выберусь.

Вторая мысль казалась куда перспективнее. Бежать. Сачок сам собой оказался в руке. Я замерла в двух шагах от двери, и хотя я не умела видеть через стены, я всё равно встретилась взглядами с тем, кто меня там ждал. С древним чудовищем.

Оно теперь не торопилось. Знало, что я никуда не денусь из самого центра лабиринта. Я судорожно сглотнула, понимая, что чудовище не торопилось и раньше — оно знало, что загоняет меня в тупик, потому неторопясь шагало по пустым и гулким комнатам.

Не возьмёшь.

Я так вшиблась в дверь, что сумрачное чёрное существо отлетело к противоположной стене. Я различила только длинные щупальца и бледное лицо под потолком, чёрную щель рта от одного края до другого края, и бросилась вон.

Рукоять сачка ударила по чему-то мягкому, живому. Вслед удару я послала веер булавок, спрятанных в ладони. Чёрная жижа плеснулась на пол.

Отлично. У него была кровь, кожа поддавалась металлу, а значит, я могла с ним бороться.

Теперь на пятом этаже было темно и сыро — разбитые лампы хрустели под ногами. Я бежала, пока хватало сил, вырывая петли дверей. Грозовой гул сзади означал, что проректор несётся следом. Опасный и сильный от злости. Мои булавки задержали его на секунду, а может и меньше.

Вечно бежать я бы не смогла — сбивалось дыхание и кровь молотом колотила в виски. Задыхаясь, я заползла в одну из ниш, вжалась в гудящую водопроводную трубу. На холодном металле выступили капельки конденсата.

Мне повезло: шум воды заглушал звук, который издавали мои стучащие зубы. Я кожей ощутила чужое присутствие. Волны странного запаха накатывали со стороны дверей. Потом я снова услышала шаги и вжалась в трубу, исходящую каплями ледяной воды.

Этот звук шагов — шорох осколков кафеля, и кое-где пол проваливался под его тяжёлой походкой. Он спотыкался о переломанные колонны и шагал дальше. Я зажмурилась, оставляя в мире только себя, покрытую капельками воды, как потом, и его шаги.

Потянулась самая трудная секунда. Он замер у моего убежища, и зазвенели бьющиеся стёкла — рядом на стене висел старый план эвакуации. Ударилась об пол тяжёлая рама. Я зажмурилась сильнее, пряча крошечных мух под ладонью. Я мимикрировала под университет, стала частью трубы — по моим венам текла холодная вода, по нервам пробегала дрожь каменных стен.

Я просила великого Дарвина, чтобы проректор меня не почуял. Ведь так уже было с чудовищем Хаоса.

Он шагнул вперёд. Под ноги попался провал, и плитка в том месте захрустела, как сломанная кость. Он шёл дальше, а под моей ладонью дрожали нежные крылья. Я сделалась частью стены и каменной кожей ощущала, какие болезненные прикосновения его рук. Я сделалась частью университета, и смотрела на него отовсюду, как на фигурку на своей ладони. Лезвия полосовали меня до крови, а я безучастно смотрела.

Как только шаги отдалились, я ползком выбралась из ниши. В ладони впивались осколки плиток, окаменевшая спина едва гнулась. Зрение никак не желало возвращаться.

Кое-как поднявшись на ноги, я бросилась в другой конец коридора. Пробираясь на ощупь, дошла до двери, ведущей назад.

Я пробиралась обходными путями, прячась в темноте перегоревших ламп и чуть что ныряя за колонны и в ниши. Дорога по главным комнатам и знакомым коридорам заняла бы куда меньше времени, но там меня наверняка уже поджидали.

Этот путь я обнаружила, когда наощупь искала другие двери. Та, в которую ушёл проректор, была высокой, с золочёной ручкой. Во вторую я едва втиснулась, сложившись вдвое. Узкий коридор, облупившиеся стены и старые деревянные половицы. Кое-где громоздились горы хлама, так что я рисковала сломать себе шею, когда карабкалась через них.

С обеих стен на меня дуло холодным ветром из вентиляционных решеток. Я скользила вдоль стены, касаясь её ладонями — на коже оставались белые крошки — и слушала мерное дыхание университета.

Пока опасность была далеко, шаги проректора почти растворились в остальных звуках. Я мечтала ощутить что-нибудь привычное, знакомое. Как хлопают дверцы шкафа в коллекционной, или как закипает единственный на всю кафедру чайник. Вика обожала его и всегда грела руки паром от закипевшей воды.

Переходы, комнаты, двери. Одна была завалена старой мебелью. Я проползала у самой стены, прикрывая мух ладонью. В полумраке приходилось ощупывать ногой каждую половицу, прежде чем наступить. Некоторые проваливались, и из провалов пахло гнилью.

По моим расчётам, я находилась примерно на полпути к лестнице, когда он появился в конце коридора. Я не успела понять, как это получилось. Наверное, какой-нибудь из переходов открылся в таком неподходящем месте — и пронзил комнаты насквозь.

Проректор выбрался из него, прогибая под собой гнилой пол. Узкие плети засвистели, разрезая воздух. Он не вмещался в коридор весь — под потолком застыло округлое лицо со щелью вместо рта и парой чёрных глаз. Когда-то он был человеком.

Глупо было надеяться, что он меня не заметил. Если не увидел, то наверняка унюхал — так судорожно колотились о черепную коробку мои мысли. Университет не успел меня спрятать. Я рванула вперёд, теряя тонкую ниточку связи с нервными окончаниями в стенах.

Справа мне почудился тёмный провал дверей. Воображение успело нарисовать повисшую на одной петле дверь и узкую лестницу сразу за ней. Это оказался всего лишь провал с переплетением проводов и труб внутри. Одно из щупалец просвистело рядом, я дёрнулась, и ощутила прикосновение ветра пониже лопаток.

Дороги назад всё равно не было. Сжав зубы, я понеслась вперёд зигзагами — от стены к стене, от одного пятна темноты к другому. Моему преследователю плевать было на свет, он, похоже, видел на несколько коридоров вокруг, даже сквозь стены. А мне требовалось касаться их, чтобы видеть, что дальше.

Через три запертых двери с левой стороны я ощутила выход — сладко засосало за солнечным сплетением. Дверь оказалась заперта на железный засов. Пока я ломала об него ногти, одно из щупалец вспороло рубашку у меня на плече. Потоком воздуха чуть не сшибло Неуригону.

— Держитесь. — Я дёрнула дверь на себя.

Проход вёл в новое переплетение комнат. Мне требовалось секунд пять, чтобы прислушаться и понять, где спрятаться. Какой из переходов ведёт к лестнице. Проректору требовалось секунды три, чтобы меня догнать и спутать по рукам и ногам.

Я вильнула в сторону, путая следы, оставляя отпечатки пальцев на стенах, чтобы сбить с толку его обоняние. Я ужасно волновалась, чтобы не переломать крылья мухам, и прикрывала ладонью каждый раз, когда меня припечатывало к стене.

Пришлось выбирать дорогу наобум, надеясь, что университет всё ещё не отвернулся от меня. Новые ответвления коридора вырастали прямо на моих глазах: открывались в стенах чёрные ниши, светлели и уходили вдаль. Но проректор не вёлся на эти фокусы — он преследовал меня, огромными скачками сокращая расстояние. Мне никак не удавалось оторваться. Щупальца били по стенам, срывая целые пласты штукатурки.

Это не могло длиться вечно, однажды он догнал бы меня. Но от отчаяния я в очередной раз вильнула и влетела в низкую арку под густым переплетением труб. Это оказался переход — короткий и чёрный, как подземелье. Он пружинил под ногами.

Я выскочила на твёрдый пол и по запаху поняла, что почти выбралась. Здесь тянуло ароматом пыльных книг и — чуть ощутимо — пирожками из столовой.

Не к добру.

Из-под дверей выбивались тонкие лучики света. На стене справа слабо шевелилась огромная бесформенная фигура. Она потянулась ко мне тонкими отростками щупалец.

Тут они меня и нагнали. Должно быть, ждали всю ночь, или даже не первую ночь, пока я вернусь, чтобы получить наконец свою законную еду. Дождались.

Трое симулякров выскочили из-за поворота. Я нырнула в низкий переход и растворилась в полумраке — одна из дверей на самом деле вела не в тупик, а на чёрную лестницу. Два пролёта вверх я прыгала через ступеньку, почти не касаясь перил. От бешеной гонки сводило мышцы.

Стена за моей спиной взорвалась изнутри. Каменные осколки с грохотом покатились вниз по лестнице. Щупальце проректора мазнуло меня по плечу, так стремительно, что я даже не успела испугаться, но на кожу как будто плеснули кипящей щёлочью.

Ноги ослабели, и я рухнула — носом в очередную ступеньку, — успевая заметить, как сверху вырисовывается прямоугольник жёлтого света. Там открылась дверь и зазвучал невнятный говор симулякров.

Я мгновенно перекатилась на спину. Если встречать опасность, то лицом к лицу. От усталости не было даже страха. Во мне не было ничего, кроме дрожи, холода и ненависти. Я ведь почти добралась, почти добежала. Почти увидела свет в конце тёмного коридора.

— Не говори, что я тебя не предупреждал, избранная. Аспирантский билет, — потребовал проректор, замирая в десяти ступенях внизу. Щупальца успокоились и теперь едва шевелились у него над головой, как водоросли в стоячей воде.

Его голос походил на скрип двери. Я закивала, зная, что он превосходно видит в полумраке, и зашарила по карманам брюк. Мысли работали быстрее: если он доберётся до удостоверения избранного, то уничтожит, конечно.

И кто я такая без удостоверения? Просто случайная девочка, решившая, что сможет стать великим учёным. Просто девочка, которой не положен древний меч.

Руки дрожали, и это было к лучшему. Пусть думает, что я смертельно боюсь.

— Сейчас. Подождите. Секунду…

Аспирантское удостоверение привычно лежало в самом надёжном кармане брюк, в том, что застёгивался на молнию, а в кармане у колена я прятала коробку с энтомологическими булавками. Если швырнуть их веером, он не сумеет увернуться, хотя бы несколько булавок вопьются в цель. И тогда у меня появится шанс.

Он почувствовал. Плеть обвилась вокруг моего запястья и дёрнула вверх, едва не вывернув сустав.

— Аспирантский, — повторил проректор. Я взвыла сквозь зубы.

Другая плеть пробиралась в верхний карман рубашки. Я нечеловечески выгнулась, пытаясь отдалить страшный момент. Если он доберётся до удостоверения, если уж он решил меня уничтожить, зелёная корочка вспыхнет голубым пламенем, и вместе с ним пеплом осыплюсь и я.

Из кармана брюк вывалилась коробочка с булавками и поскакала вниз по ступеням. Я на секунду забыла даже про боль и представила, как рассыпается в темноте моё последнее оружие. По дороге отскочила крышка.

Мои мухи взвились в воздух — несколько едва различимых точек закружили у меня над головой.

— Назад! — закричала я, забыв позаботиться о подходящем тембре голоса.

Они то ли не услышали, то ли не посчитали нужным послушаться. Я лежала на полу, с вывернутой рукой, а в шею и поясницу впивались ступеньки. В такой позе не особенно покомандуешь. А ещё я поняла, что не чувствую привычной щекотки под ключицей. Значит, Неуригона тоже улетела.

Светящаяся стая метнулась проректору в лицо. Плеть, которая шарила у меня по карманам, взвилась вверх и хлестнула по воздуху. Щелчок сопровождался вспышкой в сумраке. Стая мух распалась на отдельные точки.

Я ощутила, как мурашки бегут по шее. В приступах ярости у меня всегда холодело в голове.

Симулякры с сопением поползли вниз по лестнице, к нам. Я рванулась, одновременно выворачиваясь из захвата и ударяя змеевидную плеть об угол ступеньки. Её хватка ощутимо ослабла. С влажным хлюпаньем бетон рассёк ослизлую кожу.

Я умудрилась вскочить. Коробок с булавками выпал, но было ещё несколько штук, удачно спрятанные в потайном кармане, и оказалось, что пуговица на нём давно оторвана, так что мне не пришлось тратить драгоценное мгновение.

Плеть снова хлестнула воздух, и я увидела, как одна светящаяся точка планирует вниз, как тополиная пушинка. Горло перехватило отчаянным беззвучным криком. Я развернулась и швырнула булавки веером в симулякров. Вовремя, потому что одного я срезала в шаге от себя.

Он кулем осел на бетон, так и замер с прижатыми к груди коленями. Остальные булавки ушли в темноту, как в воду. Я не различила, что с ними стало, потому что уже прыгнула вперёд, к проректору.

Очередной веер ударил канонадой. Одно из щупалец агонически изогнулось. Мухи кружили у самого лица проректора, заставляя его бессмысленно вращаться на месте. Живая плеть лупила по воздуху, и по стене, вышибая куски штукатурки, и один раз едва не зацепила меня.

Я прижимала ладони к стене, отчаянно требуя у университета помощи. Ощутив сражение, сюда скоро набегут симулякры изо всех тёмных углов. Когда ещё им выпадет радость плотно пообедать.

Мне ни за что не выиграть сражение. Мне нужен был путь для отступления, подошёл бы любой переход, вот только на создание самого узенького требовалось время.

— Есть. — Стена под руками провалилась, дыхнув мне в лицо формалином. — За мной!

Нужный тембр голоса подобрался сам собой. Мухи рванули за мной следом в кромешной темноте. Я не могла их видеть, но ощущала присутствие. Мы понеслись по новоявленному переходу, тонкому и нежному как ивовая лоза. Проход за моей спиной схлопнулся, оставив проректора и его солдат в кромешной темноте.

На бегу я пощупала самый надёжный карман. Аспирантский билет лежал там, надёжно закрытый на молнию. По счастью, держала она всё ещё крепко.