Глава 10

Фонарик то и дело вырывал из темноты белые стрелки, нарисованные мелом на стенах. Из-за них я чувствовала себя мухой в сачке. Мухой, которая ползёт туда, куда её направляет опытная рука ловца. В банку с формалином.

Кирпичная кладка скоро перешла в бетонные монолиты. Я шла по стрелкам, хотя сворачивать и так было некуда. Я отсчитала сотый круг на винтовой лестнице, и бетон кончился, уступив место средневековой каменной кладке. Лестница изошла на нет.

В огромной зале, куда я попала, каждый шаг повторяло эхо. От этого казалось, будто меня преследуют. Идут по пятам. Я через каждый шаг замирала и нервно оборачивалась.

Темнота пожирала тощий лучик моего фонарика, и рассмотреть пространство я могла разве что на полшага от себя. От этого зала казалась ещё огромнее. Сколько я ни шла, я не могла добраться хоть до чего-то.

Очередной камень отчётливо щёлкнул под ногой. Я вздрогнула и отступила. В ту же секунду я увидела, как будто мне позволили увидеть: огромные колонны, подпирающие темноту потолка, и квадраты мраморных плит пола. Впереди громоздилось что-то бесформенное и чёрное.

Из темноты на меня смотрело бледное лицо проректора. Он сидел за письменным столом, почти таким же огромным, как в кабинете ректора, только совершенно пустым. Щупальца сложились перед ним в страшном подобии скрещенных рук. Щель рта расплылась в скрипучем приветствии.

— Избранная. Мы тебя ждали. Пора уже завершить эту историю.

Мой фонарик погас сам собой, но темнота отступила ещё дальше. Я оказалась в центре огромной залы, колоннами уходящей в темноту потолка. Такой пустой и такой затхлой, что я невольно задержала дыхание.

У стен сидели те, кого я вначале приняла за кукол. Неподвижные безголовые силуэты. Руки, сложенные на коленях. Белые пальцы, как трупные черви. Костюмы-тройки, аккуратные узлы галстуков. Над петлями галстуков торчали только короткие обрубки шей. И только потом я поняла, кто это такие.

Проректор поднимался из-за стола. Процесс затягивался, а я стояла неподвижно, не отрывая от него взгляда. Я боялась, что если начну разглядывать мёртвых завкафов, в одном из них узнаю Шефа, и потому не оборачивалась.

Щупальца проректора распластались за его спиной, как руки морской звезды. Их было много, и в каждой — две сколоченные крест-накрест планки. Я невольно попятилась, поняв вдруг, чем всё обернётся.

Те, кто сидел у стен, начали подниматься. Неловко, будто впервые ощущая свои тела, они дёргали руками и ногами в такт тому, как покачивались крестовины в щупальцах проректора. Слепые, шарили по стенам и колоннам. Падали на колени и ползли.

Тошнота комом подкатила к горлу. Я шла сюда, чтобы убивать проректора, а вместо себя он подсовывал мне безголовых кукол. Мысль о том, что среди них мог быть Шеф, отчаянно колотилась внутри черепной коробки. Рука, в которой я держала меч, задрожала.

— Дерись, избранная! Дерись! Такие правила.

— Плевать мне на ваши правила!

Я толкнула безголового, который подобрался ко мне ближе остальных, и бросилась к проректору. Крестовины в его руках завертелись быстрее. Марионетки наползли на меня со всех сторон, как болотная трясина, цеплялись за одежду, не давали идти.

Я стряхнула одного, до второго дотянулась мечом. Лезвие прошло через человеческое тело легко и невесомо, так что меня окатило холодным потом. Обрубки бледных рук задёргались на полу. Я играла по его правилам.

— Нет!

Я выскользнула из кукольных рук, оставляя на откуп куртку, которую слепые завкафы тут же принялись терзать, думая, что это всё ещё я. Проректор был слишком занят, а потом оказалось, что меч рубит его щупальца ничуть не хуже, чем человеческое тело.

Пара сразу отлетела. Я услышала, как за спиной с глухим стуком падают тела, лишившиеся управления. Другие марионетки натыкались на них, падали. Незрячие, они валились друг на друга, и огромная куча из тел шевелила десятками рук сразу.

— Дерись!

— Вот, пожалуйста.

Я занесла меч, целясь в самое толстое переплетение чёрных жил, в то место, где пульсировала жизнь. Он успел загородиться от удара, но ещё одно отрубленное щупальце задёргалось на мраморе.

Чёрные брызги хлынули, как из прорванной трубы. Я ощутила на губах сладковатый привкус победы. От него закружилась голова. Я наступала, отчаянно, как будто точно знала, что живой отсюда не выберусь.

Тот, кто надеется остаться в живых, оглядывается назад, а я не оглядывалась.

Щупальца беспорядочно хлестали воздух, их удары приходились и по мне. В щёку вонзился острый каменный обломок. Но я облизывала кровь с губ и пьянела от неё. Я не чувствовала боли. Меч то срывался, скользя по его задубевшей шкуре, то рассекал живое.

Проректор страшно взвыл. Ударной волной его крика меня перебросило через стол, и спиной я впечаталась в колонну. Хрустнул старый камень. Когда слух и зрение вернулись, я различила огромную чёрную тень, одним махом переломившую стол пополам.

Ещё один прыжок — и проректор был уже в шаге от меня.

— Нарушать правила?

Я собиралась поднять меч, но поняла вдруг, что не могу. Тело больше мне не подчинялось. В голове разливалось чернильное пятно. Я в последний раз облизнула губы и ничего не ощутила — никакой крови.

— Учёный должен раздвигать границы привычного, — прошептала я.

В темноте вокруг нас закачались безголовые куклы. Проректор вырос до самого потолка, воздел щупальца. Крикнул:

— Нет! Учёный должен соответствовать требованиям!

Завкафы согласно закачались. Утробный гул прошёлся от стены к стене.

Щупальце ударило меня в грудь, вышибив слабый хрип. Другое опутало мне руку от плеча до самого запястья. Я рванулась и ощутила, как взрываются болью старые раны.

Пальцы сами собой разжались, и меч выпал.

Вот всём университете было темно. Сегодня не горели даже привычные бледно-жёлтые лампы. Светились красным только фонари над дверями, прожигая стены алыми буквами «выход». В их свете я различила красную дорожку, которая тянулась за мной по ступенькам лестницы, по мрамору, потом — по деревянному полу второго этажа.

Стены университета содрогались под мерными шагами проректора. Когда море темноты меня отпускало, я открывала глаза и видела запертые двери коллекционных. Из-под них не выбивалось ни лучика света. Потом темнота опять накатывала и укрывала меня тёплым одеялом.

У двери музея проректор меня выпустил. Сквозь туман перед глазами я различила большую связку ключей. Защёлкали замки. Я шевельнулась, разминая онемевшие пальцы, перевернулась на спину. Двери плыли перед глазами.

Проректор вернулся за мной — я закрыла глаза. Потом потянулись высокие потолки музея. Я знала, куда он тащит меня, подцепив за оба запястья, и красная дорожка на мраморе становилась всё бледнее и бледнее.

А завтра Аша с Галкой выйдут из комнат, отопрут замки, отодвинут тяжёлые шкафы, которыми баррикадировали двери, когда услышали далёкие шаги проректора. Они увидят мои следы, проследят их до музея, и наверняка всё поймут.

«Нет у нас больше избранного», — скажет Галка, и Аша скорбно подожмёт губы.

Я уплывала в темноту под арками музея, навстречу разноцветным кругам и вспышкам. Темнота пахла пирожками из столовой — подгоревшим жиром и тушёной капустой. У меня эфемерно засосало в желудке.

«Не к добру», — пронеслось в голове.

Из темноты мне навстречу вылетели мухи. Я улыбнулась, ощутив прикосновения тонких лапок в ямочке между ключицами. Одна, две, три. Их фасеточные глаза — лучшее, что я могла бы увидеть перед тем, как буду навечно заточена в колбу с формалином. Как хорошо, что в бреду мне привиделись именно мои мухи.

— Сциапус, — прошептала я непослушными губами. И догадка хлестнула меня наотмашь, так что разогнала мутную темноту перед глазами.

Они не были мороком. Они летели за мной, сорвавшиеся с булавок, беззвучные, верные. Блестели перламутровые крылья в редких отблесках ламп. Мухи летели целой стаей и рассыпались на сотню светящихся искорок, если проректор замирал в переходе.

Я наблюдала широко распахнутыми глазами за тем, как меняются экспозиции от залы к зале. Я знала, что совсем скоро…

Уже. Первая колба возникла слева. Проректор задержался на секунду — одно из щупалец коснулось ламп, и они вспыхнули. Он бросил меня на мраморе. Тяжёлые шаги теперь удалялись от колбы к колбе. У каждой он замирал, стирая пыль времени с медной таблички. Пустая колба виднелась впереди, у самого выхода.

Он не боялся, что я сбегу. Куда? Весь университет — теперь его владения. Он найдёт меня, вытащит из любого тёмного угла. Сбежав, я могла только продлить свою агонию.

Я поднялась на локтях, на скользком от крови мраморе.

— Улетайте отсюда.

Мухи зависли перед моим лицом, трепеща крыльями.

— Улетайте, вы мне ничем не поможете. Меч пропал. Я не справилась.

Сциапус спикировал мне на плечо. Из темноты перехода донесся шорох. Я вгляделась туда: навстречу нам неслось облако серебристых крыльев. Мои мухи — все, какие только были, даже те, что с обломанной ногой или ввалившимися глазами, все, у кого осталось хотя бы одно крыло, они были здесь.

В тонких сухих лапках они несли мой меч. И издали казалось, что меч летит сам, высоко над полом, окутанный волшебным перламутром.

Я обернулась к Сциапусу. Он склонил голову набок, глянул хитро.

«Ты ведь обещала, что не сдашься».

Удостоверение избранного всё ещё лежало у меня в кармане. В том, самом надёжном, который застёгнут на молнию. Проректор его не отобрал, потому, наверное, что и так не сомневался в своей победе.

Я поднялась, ощущая, как покачивается мрамор под ногами, и приняла меч. Пальцы привычно провели по долу, рука качнулась, приноравливаясь к приятной тяжести.

Мухи закружили вокруг меня в медленном танце.

— Не приближайтесь, я не хочу, чтобы вас зацепило.

Мы развернулись друг к другу одновременно. Я — с занесённым мечом, проректор — с тенью удивления на бледном лице. Чёрные щупальца распустились, как цветок, от стены до стены. Мгновение, и они все рванули мне навстречу.

— Девочка, ты меня злишь. Будь разумнее, девочка. Я не хотел бы тебя увечить.

— Чтобы красивее смотрелась в колбе? — захрипела я, но окончание фразы изошло на нет. Когда несёшься навстречу монстру, не хватает дыхания на остроумные ответы.

Первое щупальце скользнуло мимо, проскрежетало по полу костяными шипами. Лицо на его окончании скорчило злобную гримасу. Я схватила воздух ртом и рубанула, почти без замаха. Все силы были вложены в удар, но меч прошёл чуть вскользь, рассекая чёрную плоть до середины.

Лицо щупальца удивлённо вытянулось и мёртво застыло. Проректор взвыл, в ответ ему пронзительно зазвенело стекло. Щупальце агонически дёрнулось, разбрызгивая вокруг себя светло-алую кровь. Меня окатило с ног до головы.

Дезориентированная, я попятилась, и второе щупальце ударило по ногам. Одно колено подломилось. Я едва устояла. Если бы я упала, это означало бы мгновенное поражение. Остальные щупальца нависли из-под высоких арок, напружинившиеся, словно змеи, оскалившие зубы в гримасах злости.

Я вскочила на ноги и с размаху ударила по ближней лампе. Во все стороны брызнуло стекло и янтарные искры света, и тут же стало темнее. Лампы теперь горели только в другом конце залы, освещая проректора с головы до ног.

— Сдавайся, сдавайся, — запричитали щупальца, плаксиво выгибая безгубые рты.

— Ну давай, иди сюда, — прошипела я, пятясь в полумрак.

Я хотела заманить его на свою территорию. Два щупальца рванули одновременно, заходя справа и слева. Я крутанулась на месте, в той точке, где мрамор был ещё влажный и скользкий от крови. Ушла от первого удара и занесла меч.

Лезвие вошло в щупальце по самую рукоять. Проректор судорожно дёрнулся, едва не вырвав меч у меня из рук. Распахнутые глаза щупальца оказались совсем близко. Я различила пёстрые крапинки на мутнеющей радужке.

Он подтянул щупальца к себе и замер — похожий на огромную морскую звезду, в мигании оставшихся ламп.

Все щупальца одновременно вшиблись в стену музея. От страшного удара пол и потолок поменялись местами. Я не удержалась на ногах, запнулась о мёртвое щупальце и рухнула в темноту. Мрамор пах чем-то остро-знакомым, от чего мутилось в голове.

«Формалин», — подумала я, распластанная на полу, как бабочка, готовая для наколки. — «Все эти колбы полны формалина».

Я не знала, откуда взялся проректор. Понятия не имела, какие загадочные пути эволюции привели к тому, что в подвале университета зародилось плотоядное многорукое существо. Но я видела, как он истекает кровью, и как от дыхания вздымается его впалая грудь, а значит, он был живым — не мороком, не тенью. Живым, как я.

Любое живое существо засыпает в формалине. А я залью формалином всю залу. В этих колбах его должно хватить на стадо мамонтов, а уж на одного жалкого проректора — хватит с избытком.

Скользкое щупальце мазнуло меня по щиколотке. Я перекатилась в кромешную темноту и опять натолкнулась на щупальце. Оно оплело меня за щиколотки. Удар меча прошёлся по касательной, едва задев окаменевшую чешую.

Оно потащило меня к свету. Лицо щупальца мерзко корчилось, зависнув над моим лицом. Другое мёртвой хваткой вцепилось в меч. Я бессмысленно тратила силы, перетягивая его на себя.

Проректор подцепил меня и поднял над полом — отодвинув подальше, чтобы я не смогла дотянуться до него остриём меча. Щупальца ослабели, я смогла наконец вдохнуть и ощутить, как болит каждая мышца в избитом теле.

— Я видел избранных, которые сражались куда лучше, чем ты. Они все здесь, в стеклянных колбах.

— Может быть, — прохрипела я, почти не слыша собственный голос. Дыхания давно не хватало, чтобы болтать. Но я могла хотя бы додумать свои сокрушительные тирады, чтобы не пасть духом. — Ты никогда не видел таких упрямых!

Я рванулась в объятиях щупалец. Они тут же сжались, едва не переламывая мне рёбра, но это было уже неважно. Я не могла дотянуться мечом до проректора, но колба оказалась в опасной близости.

Меч прошёл сквозь стекло, как сквозь масло. Нас окатило стеклянной пылью. Формалин широким потоком полился на пол. Щупальце разжалось, и я упала, вдохнув ядовитый сладковатый запах полной грудью. Ладони защипало.

Щупальца слепо хлестнули по обе стороны от меня, разбивая мраморные плиты. Их осколки становились дыбом и топорщили к потолку тупые сколы.

Ничего больше не видя и не слыша, я вскочила. Бежать. Почти все лампы погасли. В темноте за моей спиной проректор выл и швырял осколками мрамора. Я видела, как лопнули ещё две колбы, и запах формалина стал густым, как сгущённое молоко.

Стараясь не дышать, я бросилась к целой колбе. Из неё на меня глянуло мёртвое лицо черноволосой девушки. Я успела заметить, как побледнели и почти стёрлись золотистые символы на её университетской мантии.

Теперь меч был отдельно от меня. Он бил сам, я бы никогда не выдержала такого бешеного ритма ударов. Я почти ничего не видела в мешанине из сумрака, стеклянных осколков и тумана в голове, а он находил цели и бил. Я почти не дышала.

Я бежала по колено в мутной жидкости. Одежда промокла насквозь. Боль достигла высшей точки и вдруг исчезла. Наверное, моё человеческое тело просто-напросто не выдержало.

Наверное, я уже умерла.

Я обернулась всего раз: в формалиновом море плавали тела героев. Удары проректора делались всё тише. В свете единственной оставшейся лампы я больше не видела огромного паука. Нет, у стены валялась бесформенная груда. Толстые щупальца шевелились в ритме океанского прибоя.

Я бежала из залы в залу, пока хватало сил. Пока воздух проходил в сдавленное спазмом горло. Потом вдруг выяснила, что стою на месте, а экспонаты музея сами несутся мимо меня, по кругу, бешеной каруселью.

Чучело медведя и манекен, наряженный в красное платье, и гипсовое изваяние античного философа. Пробегая мимо меня, они каждый раз замирали и подмигивали. Я махнула им рукой и рассмеялась. Стало так легко, что я решила потанцевать.

Но ноги не слушались. Я упала на колени. Меч звякнул о мрамор. Не в силах остановить хохот, рвущийся из груди, я упёрлась ладонями в пол, и поняла, что больше не смеюсь, а кашляю.

Во рту сделалось солоно от крови. Внутренности заявили мне, что собираются наружу. Я упала и увидела, как летит мне навстречу арочный потолок.

Наверное, тогда я всё-таки умерла.

— Туман, — сказал знакомый голос.

Я вынырнула из темноты и увидела перед собой два ярких блика. Они понеслись мне навстречу. Я вдруг ощутила своё тело, каждую ноющую мышцу, каждую ссадину на коже. Ощутила, как в голове медленно ворочается огромный ком мыслей.

Шеф снял очки, и я различила призрачные очертания предметов вокруг. Горела одна настольная лампа, и портреты великих учёных тонули в темноте.

Я шевельнулась. Я лежала на жёстком кожаном диванчике в кабинете Шефа, накрытая пахнущим пылью одеялом.

— Вы вернулись, а думала… я боялась, что вы… — Я заелозила руками по скользкой кожаной обивке дивана. Никак не получалось принять сидячее положение. Шеф взял меня за плечо и заставил снова лечь.

— Три дня назад. Как раз тем самым утром, когда из музея потёк формалин. Тогда мы вскрыли дверь и нашли там тебя, и… всё остальное, а потом — проректора. Его голова заняла своё место рядом с двумя другими.

— Простите меня.

Я спрятала взгляд, вспомнив, что обещала Шефу никуда не ходить, пока он не вернётся, но я всерьёз думала, что он погиб, столкнувшись с проректором.

Он давно всё знал. Очки с оранжевыми бликами лежали на краю стола. Я разглядела верхнюю пуговицу на его рубашке — непривычно расстёгнутую, и пиджак — непривычно повисший на спинке кресла. В сумраке комнаты его лицо прорезали глубокие хмурые морщины.

— Туман.

Я осторожно подняла голову.

— Хватит, — сказал Шеф. — Неужели ты думаешь, я не вижу, как всё это оборачивается? Это я прошу у тебя прощения.

Так было ещё страшнее.

— За что? — спросила я, комкая в руках угол пыльного одеяла.

— Я прекрасно знал, как всё это кончится. Я знал, что герой погибнет, я знал, что университет всё равно рухнет. Такие правила, их не изменить людскими силами. Но я увидел тебя и понадеялся, что хотя бы в этот раз у нас появятся шансы.

Мы помолчали, глядя друг на друга. В кабинете, полном выморочного марева, больше не сновали туда-сюда жуки и не порхали бабочки. Из черноты портретов сбежали великие учёные. Лупы и карандаши покрылись слоем чёрной пыли.

— Ты думаешь, ты для меня — просто функция, которая должна исполнить положенную роль? Вроде охранника, вросшего по пояс в мрамор, только чуть сложнее. Не отказывайся, я знаю, ты действительно так думаешь. Вот что, Туман. Брось всё это — битвы, мечи, чудовища. Пиши диссертацию. Ты ведь за этим пришла в университет. У нас есть ещё немного времени. Ты умная, ты успеешь написать.

Он поднялся и подошёл к картотеке. Он привык, что последнее слово всегда остаётся за ним. И никто, конечно же, не стал бы спорить с профессором. Никто.

— Нет, — выкрикнула я, до смерти испугавшись, что он уйдёт и не дослушает. — Шеф, где мой меч?

Коробка стукнулась о полку шкафа. Шеф замер вполоборота.

— Там, где и положено быть старому хламу.

К горлу подкатили горячие слёзы. Чуть не захлебнувшись в них, я села, спустила ноги на холодный пол. Ощутила скрипучие половицы, мир вокруг: пошатнувшийся, но всё ещё прежний мир.

— Я не понимаю. Ведь я прошла минус второй этаж и пятый, и я убила проректора. Я могу сражаться с чудовищем!

В темноте вспыхнули два янтарных огонька. Шеф тряхнул очки за одну дужку, надел и глянул на меня так, что я не выдержала и зажмурилась.

— Туман. Ты, конечно, можешь пойти против моей воли. Я не привяжу тебя к батарее. Но помни, я этого не позволял. Я уже потерял двух своих учеников. Трёх, если посчитать Артёма. Я не хочу потерять ещё и тебя.

Захлопнулась дверь кабинета. Я легла, уткнувшись лицом в кожаную обивку дивана, и с головой накрылась пыльным одеялом. Диван пах сухими насекомыми, и мне хотелось зарыться в него полностью.

К полудню Аша притащила мне обед: чашку с горячим кофе и ломтик шоколада.

— Дура ты набитая, — сказала она, глядя в моё безразличное лицо. — Радовалась бы, что жива. Зря что ли Шеф тебя из музея вынес? Ты это… не смей даже. Не вздумай!

— Что? — поморщилась я. Внутри всё выворачивалось наизнанку при одной только мысли о еде.

— Что-что! Тут даже и без шефских очков ясно, что ты меч собираешься искать и на минус третий топать. Слушай, — она подсела на краешек дивана, ощутимо сдвинув меня к спинке. — Ну правда, хватит. Чудовище вечно тут шаталось. Бывает, обрушит стену или лестницу. Так починить же можно. А ты лучше бы диссертацию шла писать.

— Зачем? — обижено буркнула я. — Чтобы остаться с написанной диссертацией на руинах университета? И что теперь будет с другими факультетами?

— Не драматизируй. — Аша богатырски похлопала меня по плечу. — Когда Шеф вернулся, он с другими завкафами встретились в большом конференц-зале. Всю ночь просидели там. Завкафы историки потрясали какой-то древней бумажкой, вроде как там написано, что наша крайняя коллекционная, да и вообще весь коридор принадлежал раньше их факультету.

— Что? — возмутилась я. — В самом деле?

Аша по-шпионски оглянулась на дверь, но вряд ли нас кто-то подслушивал кроме засушенных жуков и бабочек.

— Мы с ребятами бегали послушать под дверью, о чём они говорят. Может, и было так — сто лет назад — кто теперь разберёт! Только, по-моему, это всё равно ничего не значит.

Я прерывисто вздохнула. Хотела сказать, как всё это бессмысленно, но взглянула на её грустно ссутуленные плечи и промолчала.

— Ничего у них не вышло, — протянула Аша, отодвигаясь в темноту, — общим голосованием факультетов комната всё равно за нами осталась. А потом они пакт подписали, пакт о ненападении. Это плюс. Но есть и минусы. Теперь любое появление в чужих коридорах считается за военное вторжение. Учти. Сейчас все самозабвенно границы чертят и блокпосты организуют. Особенно по корпусам не пошатаешься.

Она встала, собираясь уходить.

— Подожди, — не выдержала я и села так резко, что поверхность кофе в чашке пошла кругами. — Ладно, хорошо, я понимаю. Я слабая и не справлюсь с чудовищем. Но ведь нас так много в университете. Есть физики с их сверхновым оружием, есть историки с их луками и мечами. Яды химиков, заклинатели-философы, мы, в конце концов. Почему нельзя выступить против чудовища всем вместе. Неужели хоть раз в тысячелетие факультеты не сумеют договориться? Ради спасения нашего общего дома.

Аша обернулась ко мне от самой двери. Было страшно, что она может уйти вот так, ухмыльнувшись напоследок, или отделаться парой бессмысленных фраз. Она тяжело вздохнула и сделала два шага назад.

— Туман. — Ещё два шага ко мне. Аша почти попала в круг жёлтого света. — Понимаешь… — Последний шаг — и её силуэт прочертился в разбавленном сумраке шефского кабинета. — Всё это мы уже проходили. Физики, химики, философы, даже математики, кто угодно. Избранные были на всех факультетах. Никто не справился.

Холод впился в мои босые ноги. Одеяло со змеиным шорохом сползло вниз. Я встала, разом оказавшись выше неё, одёрнула рубашку, затвердевшую от присохшей крови.

— Я говорю об…

— Я поняла, о чём ты говоришь, — сказала Аша и стащила с головы капюшон.

У неё были очень светлые глаза. Кукольные кудряшки спускались до плеч, и наискось лица, перерезая поперёк губы, тянулся неровный шрам.

— Год назад, когда к нам на кафедру пришёл Артём, когда сошлись звёзды, и поднялся алый туман, и зажегся вечный свет, мы решили прекратить всё это. Он не добыл меч — мы побоялись, что он не вернётся с минус второго этажа, и потому мы решили сделать проще. Засада.

Плечи Аши дрогнули, как будто она рассказывала о самых простых вещах. Мне непривычно было смотреть в её глаза. Я ведь постоянно разговаривала только с темнотой под её капюшоном.

— Засада на минус первом. Я, Галка, Шеф, Агнесса и Артём. Ещё были ребята с других факультетов. Планы, карты, ночи, проведённые над ними. Физики и химики работали сутками и создавали такое, что мозг сломать можно. От заклинаний гуманитариев звенело в ушах. И ничего, Туман. Ничего у нас не получилось. Явилось чудовище, махнуло хвостом и уничтожило то, что мы создавали месяцами. Махнуло ещё раз, и чуть было не сбросило в чёрную пропасть нас всех. Это Хаос. Его не победить.

— И потом Артём пошёл на минус второй этаж?

— Да. За мечом. И судьба двинулась по привычному кругу.

***

— Но если нельзя поднять на войну аспирантов, можно ведь действовать выше? Через заведующих кафедрами. У них в руках такая сила, что страшно даже представить.

— Туман, нет, — сказал Шеф, не оборачиваясь. — Иди.

Я сжала зубы, чтобы не зашипеть от злости, и пошла к дверям, но вернулась с полпути. Упёрлась ладонями в край его стола, так что пошатнулась подставка с карандашами и стукнулись друг о друга лупы. Оранжевый шар лампы запрыгал перед глазами.

— Ну почему?

Шеф оторвался наконец от блокнота. Глянул на меня поверх очков. Наверное, очки ему больше и не требовались — он и так читал мысли из моей головы, прежде чем я успевала их подумать.

— Я уже сказал тебе. Ничего не получится.

Глухая стена.

Я устало опустила руки. Портреты великих учёных давно закутались в темноту. В полумраке у меня под ногами перекатывались комки пыли. Раньше кабинет был наполнен шорохом крыльев и лапок, теперь никто не решался лишний раз выползать из тёплых коробок.

Вдруг явится чудовище. Вдруг следующим, что оно решит сожрать, будет наша кафедра.

— Но ведь можно просто попробовать, — сказала я тихо, не рассчитывая, что он услышит.

Шеф опустил большую лупу на стол. Витая рукоять стукнула о дерево чуть громче, чем всегда. Я поняла, что на этот раз вывела его из себя. Сделала то, чего никому не удавалось. Ну я же избранная.

— Хорошо. Раз так — попробуй. Завтра утром в конференц-зале. Не опоздай.

В конференц-зал мы с Шефом явились вместе. Я — по праву избранной, других аспирантов здесь не было.

Торжественная зала колоннами уходила в темноту потолка, амфитеатром спускалась к трибуне из чёрного лакированного дерева. Кое-где на тяжёлых атласных занавесях и на гнутых спинках кресел сохранились золочёные вензеля университета. Я села во втором ряду амфитеатра, по правую руку от Шефа. Чуть ближе к выходу — так было спокойнее.

За трибуну выбрался невысокий человечек, потёр лысину, блестящую в искусственном свете.

— Уважаемые коллеги, как вы знаете, мы собрались здесь, чтобы обсудить судьбу университета. Данные говорят о том, что ректор покинул нас, а значит, необходимо выбрать самого достойного среди нас, чтобы он мудро руководил и заботливо правил.

Выбрать нового ректора? А не слишком ли он поторопился? Когда чудище выедает дыры в стенах университета, самое время подраться за власть.

Я оглянулась на Шефа, бросила взгляд на задние ряды: справа и слева все молчали, и я не решилась его перебить. Человечек за кафедрой откашлялся. Поправил пуховый платок, повязанный на пояснице поверх пиджака.

— Уважаемые коллеги! Я уполномочен заявить, что выставляю на пост ректора свою кандидатуру. Всем известно, что мы, психологи, лучше других разбираемся в людях. Решение конфликтов — мой конёк. Ничьи глубинные мотивации и затаённые страхи не останутся незамеченными!

Сзади зашумели: шум нарастал волнами, переходил от одного сектора кресел к другому, и когда коснулся нашего, из последнего ряда поднялся мужчина в рабочей куртке поверх официального костюма и сбежал вниз по ступеням.

— Коллеги! — сказал он, и голос отразился эхом от колонн. Я узнала в мужчине завкафа ботаников. Как сказать — узнала, скорее уж догадалась по торчащему из кармана гербарному образцу. — Я считаю, что уважаемый психолог прав. Новым ректором должен стать тот, кто лучше разбирается в законах Вселенной и жизни. Но кто другой это может быть, кроме биолога?

Заговорили все разом. Я не выдержала и подалась вверх, распластав ладони по столу. Я напряжённо задрожала, но Шеф мягко взял меня за плечо и заставил опуститься на место. Из соседнего сектора встали сразу трое. Навязчиво потянуло аммиачной селитрой и сероводородом.

— Позвольте, раз уж мы заговорили о законах Вселенной, то о каких биологах идёт речь? Всем известно, что зарождение жизни произошло не так уж давно. Химия и только химия правит миром. Все ваши потаённые мотивации и подкорковые инстинкты — что это, как не химические реакции?

Я поняла, что общего натиска мне не выдержать. Психолога вытащили из-за кафедры. Я увидела, как с загадочными лицами поднимаются из своего сектора физики, и поняла — всё кончено. Если уж свою песню заведут они…

— Спокойнее, спокойнее, — крикнул оттесненный психолог, поднырнул под чью-то руку и снова оказался в центре событий. — Не забывайте, что у нас на повестке дня ещё один вопрос. Поступило заявление о том, что на нижних этажах университета обнаружилось некое существо, разрушающее стены. Я правильно помню?

Он обернулся ко мне. И вдруг ко мне обернулись все. Я поняла, что пора, и встала, жмурясь от яркого света ламп. Страшно не было — вместо страха осталось чувство полёта.

Я обнаружила вдруг, что с трибуны не рассмотреть лиц. Только пальцы слишком сильно вцепились в её край.

— Уважаемые коллеги, я аспирант факультета биологии. Разрешите представить вашему вниманию…

Свою речь я знала наизусть. Я повторяла её столько раз, что бедная Аша, которой приходилось всё это выслушивать, могла бы выступить за меня. Я отшлифовала её до стеклянного блеска, чтобы каждое слово стояло на своём законном месте.

Но не успела добраться и до пятого предложения. Из яркого света возникла фигура: кто-то поднялся с кресла. Я увидела бледное пятно лица, руку, протянутую в жесте немого возражения.

— Вы говорите, что сами видели существо. Вы можете предоставить протокол исследования?

Едва я выдохнула, подыскав подходящую отговорку, поднялся следующий.

— Вы наблюдали его всего раз? По-вашему, это достаточно представительная выборка? Мне кажется, эксперимент должен иметь больше повторностей. Единичный случай может оказаться всего-навсего приборной погрешностью.

Волна жара бросилась к лицу.

— Подождите, вы называете погрешностью…

Но вскочила женщина в цветастой шали.

— Вы уверены, что эта методика соответствует научным стандартам? Возможно, вам следует ещё раз проштудировать список одобренных методик.

Я собиралась ответить, им всем, каждому в отдельности — я могла бы припечатать ответом, я знала все нужные слова — правильные, логичные, но только глупо крутила головой. И каждый раз, как только открывала рот, тут же получала наотмашь ещё одним вопросом.

Голоса звучали вразнобой, потом вдруг окатили меня океанской волной, не разбиваясь на отдельные фразы. Я испытала острое желание забиться под трибуну, закрыть голову руками.

Шум утих, и я осталась одна, за трибуной, как беспомощная рыба, выброшенная на берег. Хватала ртом воздух и не знала, о чём говорить дальше. Из-за стола поднялся человечек, поясница которого была обмотана шалью.

— У вас всё? Садитесь. Спасибо за доклад.

Я молча отправилась на своё место.

Шеф протянул мне платок, и я уткнулась лицом в знакомый запах книжной пыли и кофе. Мы сидели на чёрной лестнице, за захлопнутой дверью, и ни единый лучик света не проникал к нам из коридора.

Я изо всех сил старалась не всхлипывать слишком громко, иначе моё поражение стало бы достоянием всего факультета, несмотря на темноту и закрытые двери.

Шеф погладил меня по плечу.

— Ну ничего. Ты хотела попробовать, ты попробовала. Пойми, не могло быть по-другому. Зато теперь ты знаешь.

Он мне говорил. Он меня предупреждал, а я не верила. Я считала, что такая особенная — я переломаю старую окаменевшую научную машину. Я ведь не такая, как все. Ну как же.

Несправедливость распирала меня изнутри, так что я думала — лопну.

— Они даже не попытались меня выслушать!

— Да, — просто отозвался Шеф. — Они закостенели в старых методиках и правилах. Они не верят ни во что, моложе тысячи лет. Твои слова нагнали на них такого страху, как грузовик на первобытного человека. Им просто легче сделать вид, что тебя не существует.

Я всхлипнула тише. Солёная несправедливость внутри иссякала, хотя я думала — она не кончится никогда.

— Теперь ты понимаешь, почему нельзя поднять на войну все факультеты?

Я кивнула в темноте, всхлипнула в последний раз и запрокинула голову, чтобы хоть немного остудить разгорячённое лицо.

Шеф поднялся.

— Знаешь что, отдай-ка мне сачок. Пусть постоит у меня в кабинете, хорошо?

Я забыла выдохнуть. Мы ведь сидели в темноте, и Шеф даже не достал из кармана очки. Как он мог понять, о чём я думаю? Иногда мне казалось, что очки больше не нужны. Мои мысли просто становились его мыслями, и всё.

— Он у меня в комнате, — пробормотала я, чуть охрипнув.

— Хорошо. Булавки?

Я достала из кармана гремящий коробок и положила ему на ладонь. Пальцы никак не хотели разжиматься. Почти полная упаковка. Такие острые — прошлым вечером я отточила их до серебристого блеска. Шеф вынул коробок из моих неверных пальцев, тряхнул им раз и спрятал в потайном кармане.

— Приходи ко мне. Я дам тебе новых мух, из закрытого фонда. Ты таких ещё не видела.

***

Ступеньки, деревянный дверной косяк, ключ на ржавом гвозде. Мне сделалось лучше, только когда я заперла решётку изнутри, погладила выгнувшиеся железные прутья, как будто могла их выпрямить.

Понемногу вернулось зрение, и прошла боль, которую я нечаянно присвоила — это боль университета от дыры в стене, которую чудовище пробило сегодня утром в крыле историков, и капли холодной воды — как сукровица на ранах.

В библиотеке было мёртво. Я бежала привычной дорогой, по-детски надеясь, что чем дальше убегу, тем безопаснее будет. Из-под ног вспархивали ошмётки пепла. С каждым моим визитом здесь оставалось всё меньше и меньше шкафов. Веди я по ним рукой, моя рука то и дело проваливалась бы в пустоту. Хорошо, что я помнила путь не на ощупь.

У земляной стены, у задней стены чьего-то стеллажа я села на пол, чтобы передохнуть. Дождаться итога. Сциапус затих в ямке у ключицы, почти не ощутимый. Я погладила воздух над ним — осторожно, одним пальцем.

Университет содрогнулся, я закрыла глаза и не увидела, как через соседний стеллаж ко мне просочился Янг.

— Что случилось? — прошептал он, затравленно оглянулся, будто нас могли подслушивать. Библиотека походила на выжженное поле, но его стеллаж каким-то чудом уцелел. Может, потому что был самым крайним у дальней стены.

— Я не смогла его убить, — прошептала я, открывая глаза. — У меня больше нет меча.

Я была земляной стеной за стеллажами. Книжным пеплом, который ещё помнил, что было написано на сгоревших листах. И периферийными нервными окончаниями я чуяла, как чудовище Хаоса бродит где-то в коротких ответвлениях коридоров. Тех самых пустых отростков, которые университет создаёт, только чтобы запутать мои следы.

Янг смотрел безнадёжно. Я подумала вдруг, что это чистой воды везение — то, что я до сих пор могу с ним разговаривать. Мёртвые авторы, чьи стеллажи уничтожены, уходят в небытие. Стеллаж Янга сильно пострадал, но несколько книг ещё остались. Удача. Или, как он сам сказал бы, стараясь улыбаться, всё из-за того, что никто никогда не забредает в самый дальний угол библиотеки.

Я не выдержала и хрипло рассмеялась, указав туда, где выгибались толстые железные прутья.

— Один из проректоров. У меня хватило наглости ослушаться его, а потом я его убила. С тех пор чудовище как будто взбесилось. Раньше оно являлось только по ночам, да и то в нижних коридорах, а теперь рыщет по всему зданию. Все делают вид, что это в порядке вещей. Но никто не знает, насколько ещё хватит прочности университета.

Он всё понял. Кивнул, пряча глаза за бликами очков. В библиотеке тускло мерцали лампы — над оставшимися стеллажами — островки света в море темноты. Попрятавшиеся мёртвые авторы чуть осмелели, и кое-где зашевелились их силуэты, зашептали голоса.

— Шеф запретил мне сражаться с чудовищем. Забрал меч. И даже сачок забрал.

Я говорила, как будто оправдывалась. Как будто просила у Янга прощения за то, что умываю руки. Мне просто необходимо было у кого-то попросить прощения. Потому я говорила, запинаясь, торопясь выговорить всё то, что наболело.

— Но понимаешь, я больше так не могу. Я неделями сижу над коллекцией, привожу свои мизерные наработки в какой-никакой порядок, и тут где-то рядом проносится чудовище. И всё. Хаос. Моя работа летит в мусор. Я целыми днями сижу с определителем, и только мне удаётся выпрямить и осветить некоторые коридоры, мимо проносится чудище. И всё. Опять темнота, опять трещины в полу, опять целые болота мутной воды. Ценой огромных усилий я умудряюсь сохранить клочок порядка, а вокруг всё равно — бесконечный хаос.

Янг кивал и не улыбался. Он был отличным слушателем, как и все мёртвые. Призрачные пальцы успокаивающе легли мне на плечо — или сделали вид, что легли. Прикосновения призрака неощутимы.

— Но так было во все времена. Со всеми учёными, правда. Я знаю. Вся наша жизнь положена на то, чтобы создать клочок порядка в абсолютном хаосе вселенной.

Я слушала его и всё больше верила в свою безумную идею. Не знаю, откуда бралась эта решимость.

— Может быть. Но я так не могу. Только представь, что было бы, если бы я смогла остановить чудище. Сколько бы мы всего сделали для науки. Всё было бы так просто.

Он смотрел напряжённо и внимательно, поджав губы, как прилежный ученик на очень сложную формулу. Он не мог понять, притворяюсь ли я, или сошла с ума на самом деле.

Я улыбнулась, но ощутила, как вместо милой улыбки получается кривая гримаса, и уголки губ нервно подрагивают, и зрачки Янга расширяются от испуга.

— Я кое-что придумала. Может быть, идея слишком безумная, может быть, я никогда не вернусь, но я сойду с ума, если не попробую.

— Только возвращайтесь, пожалуйста. Я буду ждать, — пробормотал Янг, не глядя на меня.

Я кивнула, хотя вряд ли он увидел. Тонкие отростки нервов подсказывали, что чудовище бродит в подвалах математического крыла, ищет там кого-то. Срывает планы эвакуации со стен и крошит в пыль кафельную плитку. Мне нужно было уходить, пока оно далеко. Пока оно не развалило какой-нибудь коридор на пути к моей коллекционной.

— Тогда до встречи? — сказала я.

— До встречи, — торопливо кивнул Янг.

Я не удержалась и провела рукой по каталогу, указательным пальцем, осторожно — по корешку, с тихим шорохом вспотрошила плотно сложенные страницы. Замерла, ощутив сладко-горькую дрожь в солнечном сплетении.

На самом деле мало что изменилось. Теперь вся коллекционная была в моей власти. Я могла, если бы захотела, разложить свои коробки на Викином столе, но я не хотела. Её стол покрывался пылью, а я по-прежнему отодвигалась от него на два метра, положенные по нормативу, хотя для этого мне приходилось вжиматься в стену.

Точно так же горели рыжие коридорные лампы, одна красная — над лестницей, и одна вечная — у деканата. Прошлой ночью Зелёная под шумок тащила свою коробку в комнату Ярослава.

Плохое так быстро делалось привычным. Ночной сквозняк развевал страшные воспоминания вместе с пылью.

Следующим утром я вышла с кафедры. Я старалась идти как можно тише и пряталась в тени у стен, но половицы предательски скрипели. С кафедры выскочила Аша. Она бежала за мной до самого поворота. Хватала за руку, вцеплялась в плечо, но я каждый раз выворачивалась. В конце концов, она отчаялась.

— Хоть мух пожалей, раз себя не жалко. Я сейчас пойду и открою твой шкаф. Пусть они все разлетятся.

Я пожала плечами — это получилось непривычно легко, потому что за ними теперь не было сачка. Ничего не впивалось мне между лопаток.

Ашины наигранные угрозы меня не впечатляли. Я ведь знала, что у неё рука не поднимется. А мух я хорошенько заперла в шкафу. Сами они теперь не выберутся и не полетят за мной.

Аша подотстала на секунду, чтобы отдышаться, упёрлась ладонями в колени, но у потайной лестницы снова догнала.

— Я всё Шефу расскажу!

С верхней ступеньки я обернулась к ней, почти улыбаясь. Аша не шевельнулась, как будто увидела перед собой стену. Непреодолимую черту. Дальше могла идти только я одна.

Я потянулась и обняла её за плечи, ощутив нервно напряжённые мышцы под толстовкой.

— Расскажи.

Путь через секретную лестницу всё ещё пах тушёной капустой. Я постояла в дверном проёме, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Сначала я различила чёрные дыры в стенах — вся столовая была залита сумраком, но темнота в дырах была ещё ярче, ещё чернее.

Потом проступили тёмно-серые перегородки и груды мебели в углах. И ещё что-то, большое, шевелящееся. С треском порванной бумаги, с хрустом крошащегося камня чудовище ело. Моё появление оторвало его от трапезы.

В дальнем углу ухнуло. Тяжёлый хвост ударил в стену. Ударная волна прошла по стене и перекосила дверной проём. Я не удержалась и упала на одно колено, но вскочила быстро, как только могла.

«Великий Дарвин, что я делаю!»

Огромное тело прошуршало по битому кафелю. Его путь занял секунду, а может и меньше. Меня окатило запахом тления. Чувствительные отростки ощупали стены вокруг. Чудовище не видело меня, но чуяло прекрасно.

Оно было совсем близко. Огромный хвост метался из стороны в сторону. Он ещё раз ударился в стену, и хрустнули, как спички, две дальние колонны.

«Великий Дарвин, что я делаю, что я…»

Я сделала шаг вперёд. Единственный шаг, как будто вниз с обрыва. Внутри всё заледенело. За моей спиной дверной проём сложился, как карточный домик. Деревянные планки хрустнули, словно кости. Я протянула чудовищу раскрытую ладонь, как будто протягивала на ней свой страх.

— У меня нет оружия.

Усики скользнули по руке, как холодные белые пальцы. Я закрыла глаза, умоляя себя не шевелиться. Тело свело судорогой. Если бы я хоть вздрогнула — чудовище бросилось бы в лобовую атаку. А у меня не было даже пути для отступления.

Сложились карточным домиком все мои пути. Хвост ударил в стену ещё раз, но уже слабее. Ударная волна едва погнула деревянные перегородки.

— Вот, смотри. — Я протянула чудовищу обе ладони сразу.

«Что я делаю!»

Оно ощупало мои руки, влажными щупальцами скользнуло по запястьям. Его горячее дыхание продувало насквозь мою одежду. Хвост ударил ещё раз, прошуршал по битому кафелю и замер.

Судорожное оцепенение постепенно проходило. Паническая мысль больше не металась в голове. Я сделала ещё шаг.

— Можно мне пройти?

Наше напряжённое противостояние друг напротив друга переломилось пополам, как сухая ветка. Чудище подалось назад. Я вошла в брошенную столовую, как в древний замок, захваченный драконом. Одна, в кромешной темноте, рука об руку с тварью хаоса.

Я вошла.