Глава 3

… — Определитель? — сказал Галка, одним глотком прикончив чай в Викиной кружке. У них уже была одна кружка на двоих, словно бедные аспиранты не могли позволить себе вторую. С Викиной стороны на кружке всегда оставался отпечаток красной помады, словно её личное клеймо. — Здорово. Определитель — это великолепно. Помню, как я делал свой. Ох, и набродился тогда по лабиринту, заблудился конечно же. Выбрался — через месяц. Злой, голодный, уставший. На втором курсе это было.

Он мечтательно улыбнулся. Вика возмущённо дёрнула его за рукав.

Определитель — это лабиринт в стенах университета, и одновременно — за его пределами. Одно слово «определитель» заставляло трепетать всех вокруг, как что-то очень важное и значительное, оттого трепетала и я.

Я спросила у Галки, в чём тут проблема — пройти определитель от начала до конца. Он усмехнулся.

— Там темно, — сказал он, намекая, что под словом «темно» прячется целая куча не самых приятных эпитетов. А ещё: — Там бывает очень холодно. Случается, там живут опечатки. Они мелкие, и зубы у них мелкие, да и рога не особо острые, но могут загнать в тупик, а если нападут целой стаей… Так что возьми с собой коробочку булавок потолще. Ты же умеешь метать булавки? Надо научиться.

Я забыла, что надо дышать. Стояла посреди коллекционной и смотрела на беззаботного Галку. Он решил сделаться строгим преподавателем и свёл брови к переносице. Решил, что ещё недостаточно меня напугал.

— У тебя определитель мух? Тогда осторожнее. Последний раз в определитель мух спускались лет сто назад. Там, наверное, половина коридоров обвалилась, а вторая половина проросла друг через друга и перепуталась. Главное, если увидишь трясину, не лезь в неё. Там может быть глубоко.

Он потеребил острую бородку.

— И зачем тебе Шеф дал такое сложное заданье? Ладно, пойду я.

— Подожди, — не выдержала я. Галка оглянулся на меня от самой двери. — Кто такой избранный? Зелёная сказала мне…

— Избранный? — спросил он неторопливо и опять подёргал себя за бородку. — Зачем ты спрашиваешь? Все знают, кто такой избранный. Ну я всё-таки пойду. Работать надо.

Я точно видела, что он соврал.

В коридоре перемигивались тусклые лампы. Я тщательно заперла за собой дверь коллекционной, как будто Зелёная могла бы войти следом, и села, закрыв глаза. Тишину нарушало только далёкое Викино бормотание.

— Все говорят про этого избранного, а объяснить никто не может, — проворчала я, хоть и знала, что Вика меня не услышит.

Шкаф с моей коллекцией стоял в углу. Одна дверца чуть отходила, вторая запиралась на гнутый гвоздь. Его шляпка процарапала глубокий след в мягком пластике. Дверцы нехотя разошлись, и вместо узких полок я увидела тёмный проём, как вход в подземелье.

— Я скоро вернусь, — сказала я Вике на всякий случай. Бесполезно.

Такого коридора не было в университете. Я знала на факультете каждый угол, каждую царапину на плинтусе, так что я была уверена. Такого коридора я не видела точно. Потолок терялся в темноте. От одной стены до другой было так далеко, что я показалась сама себе крошечной пылинкой.

Впереди, где мерцал бледный свет, я различила колонну, такую толстую, что не обхватить руками. Я оглянулась назад: там чернел вход в подземелье. Вернуться в коллекционную я могла легко и просто — один шаг назад. Но должна была идти вперёд.

На звук шагов из глубины коридора откликалось эхо. Вблизи оказалось, что колонна исписана символами.

Я провела рукой, стряхивая пыль с древнего камня. Каждый символ в отдельности был мне понятен, но вместе они складывались в глубокое болото. Трясина, в которой я тут же погрязла по уши.

От колонны вправо и влево тянулись два коридора, наполненные густым туманом. Что там, в конце каждого из них, я рассмотреть не могла. Туман перетекал от стены к стене, а единственная лампа горела над входом.

Я трогала каменный пол носком кеды, прежде чем шагнуть. Под густыми клубами не было видно, что там, ровный камень или пропасть. Свет лампы истлевал за спиной, и прежде чем он исчез совсем, я остановилась.

Идти в кромешную темноту я не могла — не хватало смелости. Может быть, чуть дальше нашёлся бы ещё один перекрёсток с ещё одной лампой, но сколько придётся идти до него, усмиряя панику в груди?

Я вернулась к столбу. Правый коридор оказался точно таким, как и левый. Здесь не было сквозняков, но лампа покачивалась на тонком проводе, когда я в третий раз вернулась ко входу.

Я села перед колонной, прямо в холодный туман, и уставилась на символы. Бессмыслица, полнейшая абракадабра, мне никогда и ни за что разобрать её смысла.

В перерывах между отчаянными попытками поработать я полюбила прятаться в углу у деканата и наблюдать за студентами. Притворяться, что я одна из них. Мне нравилось их братство, не предписанное уставом. Они передавали друг другу картонные стаканчики с кофе, менялись конспектами и откусывали всей группой от одного бутерброда.

Я жалела, что не была такой же, как они. Студенты не принадлежали университету всецело, как мы. Студенты приходили по утрам, пёстрой шумной толпой собирались в мраморном холле, а потом разбредались по аудиториям. Они пахли Наружностью. Тем самым запахом ветра и дыма, который я уже начала забывать. А в шесть вечера они уже исчезали.

Самым страшным монстром из их легенд была сессия, а ещё — Тот-самый-преподаватель-который-никому-не-ставит-зачёт. Я-то понимала, что их сессии — ничто по сравнению с нашими заседаниями кафедры. Ну что студентам сделает Тот-самый-преподаватель? Отчислит разве что. Двери музея для них не откроются.

Я ведь тоже хотела быть среди них. Я ночами готовилась к вступительным экзаменам, тайком, под одеялом, чтобы отец не заметил света в моей комнате. Но он всё равно заметил и всё понял. И в день главного экзамена просто запер меня в доме, а я до вечера просидела, царапая ногтями металлическую дверь.

Перед второй парой мимо проносился Галка в компании двух хихикающих студенток. Наверное, всем хихикающим студенткам выдают униформу: лакированные сапожки до колен и юбку, которая заканчивается высоко над ними. А потом им осветляют волосы и завивают крупными локонами. Галка был донельзя довольным, он улыбался, он делал знаки руками, а студентки радостно смеялись.

Проходила Аша, тащившая за собой доисторический прибор, накрытый простыней. За ней по полу волочился чёрный электрический шнур, как змея с раздвоенным языком. Аша прикрикивала на студентов, и те покорно расступались. Каждый раз — с кафедры в лекционную аудиторию, потом обратно. Как древний ритуал.

Шеф выходит из кабинета, встряхивал очками, чтобы высвободить сразу обе дужки, и под его взглядом коридор молниеносно замолкал. Я знала всё его расписание: Лекция номер три, лекция номер пять, потом короткий перерыв на кофе, а потом он пропадал до самого вечера — до того момента, когда из коридоров исчезают студенты. И возвращался всегда по запасной лестнице — никогда не ходил по центральному коридору.

Вечером приходила Зелёная. Она подолгу мялась у двери деканата, не замечала меня, или делала вид, что не замечает. Она словно чего-то ждала и гуляла туда-сюда под дверью Шефского кабинета. Но я не помню, чтобы она хоть раз чего-нибудь дождалась. Она уходит и возвращается только глубокой ночью. Она садится у самой двери и раскрывает на коленях очередную толстую книгу.

На университет наползала очередная ночь — время суток я определяла по топоту в коридорах, или по абсолютной тишине, или по тому, как гудят старые трубы в стенах. Я сидела перед открытой коробкой. Тонкие крылышки мух подрагивали и переливались в свете белых ламп. Викины муравьи расползлись по всей коллекционной, и они с Галкой долго загоняли их обратно в шкаф, ругаясь сквозь зубы.

Он сказал, что надо бы достать сахар, потому что муравьи, они хоть и засушенные экземпляры, а сахар любят просто по привычке. Вика вспомнила десятка два видовых названий, подзывала их к себе и рассовывала по коробкам, а остальных пришлось ловить вручную. Снимая со штанины очередной Викин экземпляр, я втайне ей завидовала. Мои мухи были мертвее мёртвых, хотя я помнила наизусть все их имена.

Глядя на то, как их крылья покачиваются от сквозняка, я ощущала себя полнейшим ничтожеством. Наверное, я была единственным аспирантом, который даже не знал, как подступиться к заданию.

Я так долго вглядывалась в определитель, что он тоже начал вглядываться в меня. Бесполезно. Глупое блуждание по тёмным коридорам тоже не принесло никакой пользы. Разобраться в беспорядочной вязи символов, понять их логику не получалось. Должно быть, когда я разберусь, в конце одного из коридоров зажжётся ещё одна лампа и укажет верный пусть.

Но я даже не знала, с какой стороны начать их читать. И справка с печатью тут не помогла бы. В библиотеке мёртвых авторов мне не хватало горстки времени. А здесь мне не хватало нескольких лет упорной работы.

Зелёная куда-то исчезла — я больше не встречала её в полутёмных коридорах, хотя каждый раз внутренне сжималась, если видела за поворотом эфемерную тень. Галка и Вика пропадали где-то, а если и сидели в коллекционной, то не обращали на меня внимания.

Когда все они уходили, я садилась перед разложенными на столе книгами и погружалась в них, как в мутную воду. Я уже не надеялась, что смогу пройти задание, но пыталась — просто по инерции, просто потому что ничего больше не могла.

В темноте коллекционной мне в голову лезли мысли одна страшнее другой. Мухи эфемерно перешёптывались. Мне чудилось, они говорят обо мне. О том, что я никогда не сумею стать учёным.

Что я никакая не избранная, а просто случайная девочка, которой вдруг захотелось бочком погреться о великую науку. Четвёртая из трёх возможных. К тому же я сжульничала, а значит, ввела всех в заблуждение.

В моём жесте не было даже намёка на героизм. Только безнадёга. Я встала, ногтем большого пальца расправила на ладони мятую справку с печатью, так что стали различимы полустёртые буквы.

Внезапно всё стало очень простым и лёгким. Я пойду к Шефу и признаюсь, что напрасно получила такой высокий балл. Что я просто соврала, ошиблась. Я не прошла даже первое испытание. Пусть сам решает, что делать.

Я улыбнулась мухам на прощанье, закрыла коробку, чтобы сквозняк ненароком не обломал им крылышки, и пошла на кафедру.

Университет был непривычно тихим, будто замер в ожидании оглушительного скандала. Мне хотелось думать, что я — самое важное его событие в это мгновение. Мне становилось чуть легче от этого.

На последнем повороте коридора, из темноты вынырнул Ярослав и вцепился мне в локоть мёртвой хваткой.

— Слушай, Яна… тебя же Яна зовут, да? Помоги мне, а?

С ума сойти, он знал моё имя — в последние дни даже я сама стала его забывать. Ярослав раньше и не смотрел в мою сторону, разве что в первую нашу встречу — ответил на моё нервное «привет» презрительным подрагиванием в уголках губ. Ещё бы, у него ведь бабушка работала в деканате. Куда нам, простым смертным, до такого поднебесья.

— Не могу. Мне срочно нужно на кафедру… — я попыталась отцепить от себя его пальцы, но они как зыбучие пески втянули меня в темноту за колонной.

— Выручи. Вопрос ценою в жизни.

Я чуть не рассмеялась. В моём кармане лежала мятая справка с печатью — вот что было вопросом ценою в жизнь. Но Ярослав дышал мне в лицо холодом и страхом, так что сопротивляться дальше было делом бессмысленным. Я поддалась.

Никогда раньше я не входила в его комнату. Тут было так же тесно, как у нас с Викой, и очень накурено, так что дым висел в воздухе сплошной пеленой. Точно как у нас на столе громоздились книги и коробки с коллекцией. Чайник, чашка, огрызки затупившихся карандашей, жёлтый свет лампы.

Ярослав хлопнул дверью за моей спиной и зашептал, путаясь в окончаниях и предлогах:

— Понимаешь, у меня проблемы. Шеф дал задание — переписать каталог музейных видов, а то он, видите ли, совсем старый, рассыпается в руках.

Я стряхнула со штанины засушенного шмеля. Пока Ярослав говорил — мне в самое ухо, обхватив сзади за шею, как маньяк-душитель, я только и делала, что наблюдала за его шмелями. Они обижено гудели под самым потолком и расползались по дверцам шкафа, выкладывая своими телами затейливые узоры. До меня только начал доходить смысл его слов.

— Что?

— Очень старый каталог. Я оставил его на столе и вышел… пройтись. Я не знал, что… Не думал.

Мрачным усилием я отвела его руку от своего горла и обернулась. Его кожаная куртка пахла городскими улицами — а я уже забыла, как там пахнет, за стенами университета.

Я кивала, потихоньку отступая к двери. Где-то в пятках родилось подозрение, что Ярослав меня так просто не выпустит. Под потолком гудело шмелиное безумие.

— Не знаю, чем тебе помочь.

Дверь была заперта, сколько я не шарила руками вслепую, я никак не могла нащупать ключ. Я упёрлась спиной в дверной косяк — Ярослав навис надо мной, придавив с двух сторон руками. Белый, как мраморные стены, он весь трясся, и от этого шмели расходились всё сильнее.

— Сквозняк подхватил его и унёс. Я искал две ночи подряд. Ничего. Помоги мне, иначе я провалю следующий отчёт. Если каталога нет, то как я выполню задание? — Лицо Ярослава приблизилось и загородило весь остальной мир вместе с разбросанными по полу бумагами, шмелями и мятой справкой в моём кармане. — Пожалуйста.

Я знала, что если университет по-настоящему завладел чем-нибудь, он никогда не вернёт это. Я знала, что поиски бесполезны. Но как я могла сказать об этом Ярославу, если его руки опять сцепились на моей шее.

Он зашептал горячее, почти касаясь губами моего виска.

— Брось, Яна, я же не дурак. Я слышал, какой у тебя балл за первое задание. Думаешь, я не догадался, что ты избранная? Говорят, ты отлично знаешь тут все коридоры. Читаешь планы эвакуации. Да и вообще, университет сам тебе помогает. Поищи мой каталог, прошу. Для тебя же это — раз плюнуть, ну!

— Уговорил! Я поищу, только выпусти.

Я толкнула его в грудь, но легче было сдвинуть с места коллекционный шкаф. Ярослав улыбнулся — левый уголок губ пополз вверх, он всё полз и полз, нечеловечески, до самой мочки уха. И всё-таки он меня выпустил. Я забилась в углу, кашляя и раздирая ногтями кожу. Организм очень не любил, когда ему перекрывали дыхание.

Пока я валялась на полу, шмели притихли. Чёрные тельца молча подползали ко мне со всех сторон. Ярослав стоял тут же, огромный, выросший если не до потолка, то, как минимум, до верхней перекладины дверного проёма.

— Минус первый этаж не забудь проверить. Сквозняки очень любят утаскивать туда потерянные вещи.

В коридоре я привела себя в порядок — разгладила смятую рубашку, стряхнула пыль. Ещё не хватало, чтобы кто-нибудь из аспирантов догадался об этой мерзкой сцене. Почуют слабость — нападут всей стаей, как шакалы.

Я нашарила в кармане мятую справку. Испугалась вдруг, что она вывалится и потеряется в бесконечных университетских коридорах. Такой страх — как ночной кошмар из детства. Тогда взвоем мы с Ярославом дружным хором.

Сквозняк я обнаружила как всегда, за колонной у деканата. Он проснулся и приветливо помахал мне хвостом из пушистой пыли.

— У Ярослава каталог пропал. Ты не видел?

Тяжелое гудение шмелей послышалось у левого плеча. Я дёрнула головой, запоздало вспоминая, что даже сухие они могут ужалить, и весьма неприятно. Шмель тяжело ударился о щёку.

Сквозняк безразлично уполз под дверь деканата. Вряд ли он взял каталог. Наш кафедральный сквозняк был добрый и вечно сонный. Его подкармливали сахаром, а он притаскивал нам разные приятные запахи с главной лестницы.

А мне-то что делать? Жаловаться на кафедру — только в крайнем случае. У Ярослава бабушка в деканате работает — чем мне помогут на кафедре? Ну посочувствуют разве что. Четвёртая из трёх. Кто-то из нас должен отсеяться, и уж явно не внук деканатской работницы. Так не бывает.

Шмели конвоировали меня до перехода и за пожаропрочной дверью задумчиво зависли. Наверное, никогда до сих пор не выбирались за пределы кафедры. В чужих коридорах и сквозняки были чужие, неразговорчивые. Я шарила по тёмным углам, а сама думала, как избавиться от надзирателей.

У кафедры микробиологов они поотстали — может, запах пептона сбил шмелей с толку. Я нырнула в узкий переход, потом ещё в один, пробежала по крутой лестнице, на ходу ловя взглядом планы эвакуации. Кажется, оторвалась.

Я выдохнула чуть спокойнее, пронеслась мимо удивлённых химиков и взлетела вверх по другой лестнице. Главное, быстрее добраться до нашей с Викой коллекционной. Там они меня не достанут, пусть осаждают двери хоть до утра.

Я не успела. В тот самый момент, когда я вынырнула из-за поворота со стороны главной лестницы, шмели вылетели из-за колонн перед деканатом. Из-за тусклых дребезжащих ламп по коридору прыгали тени, и в моих глазах шмели выросли до размера дирижаблей.

Добежать до коллекционной я теперь не могла — они бы перехватили меня на середине дороги. Отступать тоже было некуда: за спиной остался один коридор, прямой, как стрела. Оставались только обходные пути. Я зашарила руками по стенам, мысленно умоляя университет оставить мне хоть самый маленький переход.

За стенами утробно гудело, будто за ними мчался поезд метро. Под моей ладонью оказалась холодная круглая ручка. Я повернула её и ввалилась в душную темноту. Дверь хлопнула, а следом об неё глухо ударились шмелиные тела.

В кромешном мраке я прижалась спиной к двери. Место, куда я попала, вовсе не походило на лекционную аудиторию, да и все учебные комнаты на ночь запирались. Эта была открыта, а значит, была обитаема.

В шаге от меня вспыхнул спичечный огонёк — рыжее пламя лизнуло темноту и высветило часть лица: тонкие губы, шрам на подбородке.

— Извини, что без приглашения, — выдавила я, чтобы хоть что-то сказать.

Рыжий огонёк затрепетал и потух, но вместо него по комнате расползлось белёсое сияние, будто сами стены были подсвечены изнутри.

— Это ты, — сказала Зелёная, по-вампирски улыбаясь. — Как определитель?

Шевеление темноты мне не нравилось. Она прорвалась сразу во всех щелях, и к Зелёной побежали тонколапые быстрые тени. Пауки. Шорох мохнатых лап был теперь повсюду.

— Знаешь, отлично. — Я припала затылком к двери, нашарила ручку. За стеной было тихо. Я понадеялась, что глупые шмели улетели искать меня в других коридорах.

Она меня не слушала. Пауки, быстро шевеля лапами, забирались к ней под плащ.

— Хочу поставить тебя в известность, что я уже почти выполнила своё задание. А вот на счёт тебя, избранная, не уверена. Уходи отсюда, этот свет пугает моих малышей.

Я старалась думать о шмелях, а не о пауках под её одеждой. Если шмели улетели, я без проблем добегу до своей коллекционной, а там пусть попробуют вытащить меня наружу.

В коридоре по-прежнему мигали тусклые лампы. Я рванула наискосок, от колонны к колонне, чтобы успеть спрятаться, если что. Я не видела, откуда вынырнули шмели. Может, из прорех в стенах, или они прятались под лампами. И была ли их целая стая, или так казалось из-за скачущих по стенам теней, я не успела понять.

На бегу я мечтала только, что Вика вернулась в коллекционную, и вынимать ключ из кармана не придётся. Куда там. Я дёрнула дверь — заперто. Ключ завалился в самый дальний угол — пока я его доставала, затылок пощекотало близкое трепетание перепончатых крыльев.

Дверь поддалась, и я упала в привычный желтоватый свет. Они влетели следом, и правда — целая стая зловещего гула. Я дёрнулась в сторону, боком вписываясь в угол стола, по пути уронила стул. От удара коробка с мухами вздрогнула.

Шмели нависли надо мной, как единая сущность из множества тел. Один взгляд из множества фасеточных глаз заставил меня застыть на месте. Остановить их мог один человек во всём мире. Ну или Шеф, но вряд ли Шеф явится спасать меня.

— Ярослав, убери своих…

Они кинулись на меня чёрной гудящей массой, запахом высохших полей и пыли. Я упала в темноту под столом, успев только закрыть голову руками. Я слышала удар, как будто порыв ветра с размаху врезался в стену, и потом сделалось тихо.

Всё ещё лёжа в пыли, я открыла глаза. Было тихо, и подрагивал желтоватый свет лампы. В том месте моей груди, где раньше колотилось сердце, расползался колючий холод.

Я потянулась, скользя пальцами по голому паркету, и села. Панически вгляделась в темноту по углам. Если они отступили, то почему? Кого испугались?

Шмелей нигде не было, и Ярослава тоже. Но повсюду замерли зеленовато-жёлтые танцующие тени, целый млечный путь из перламутровых крыльев на стеклянных дверцах шкафа. Мухи смотрели на меня, лукаво склоняя головы на бок. Я дрожала, не в силах поверить в происходящее.

Булавки стояли пустые — крышка была сбита на бок. Это я толкнула её, когда падала. И они вырвались на свободу. Я подставила руку — две мухи уселись мне на подушечки пальцев.

— Вы меня спасли.

Хлопнула дверь, и мухи с шорохом посыпались в коробку. Мгновение — и все вернулись на свои булавки. Вошла Вика, раскрасневшаяся от горячего чая на кафедре, но уже решившая работать дальше. Остановилась, рассматривая пятна пыли на моей помятой рубашке. Носовым платком вытерла размазанную помаду.

— Ты чего дверь оставляешь открытой? Все муравьи поразбегаются.

— Почему их не трое? — спросила Вика, начисто разрушив хрупкое утреннее молчание.

Я подняла голову от разложенных на столе книжек. Я не сразу поняла, о чём она — глупо смотрела перед собой и моргала, как будто собиралась увидеть ответ на мутном оконном стекле, потом обернулась к Вике.

— Почему их двое? — повторила она. — Я не могу понять. Смотри, если на первый курс всегда поступают только трое, а в конце года один… не справляется.

Она загибала пальцы, как будто рассказывала сказку о глупых утятах. Этот пошёл в магазин, и его сбила машина, этот свалился в реку, этого сцапала кошка…

— Подожди, я опять запуталась. Пусть бы на первый курс пришли трое: Аша, Агнесса и ещё кто-то третий. Куда подевалась Агнесса, я понимаю. Но где же третий? Или я совсем разучилась считать?

— Нет, не разучилась, — кивнула я, ища какое-нибудь мирное объяснение. — Возможно, он просто…

— Ушёл, — подсказала Вика, кривя губы в улыбке. — Знаешь, как ночами университет зовёт своих детей. Он поёт им тихую песню сквозняками и гудением старых труб. И ведёт их, безвольных, дорогой смерти на минус третий этаж.

Я окаменела. Из пальцев вывалился старый карандаш и покатился по полу, затихнув где-то под столом, а Вика рассмеялась.

Было слишком рано для визитёров, но в дверь постучали — и сразу же, без томительных церемоний вежливости — вошли. На Аше был новый халат поверх привычной толстовки, капюшон как всегда закрывал лицо тенью, а на плече сидела, расправив крылья, огромная стрекоза. Глаза сверкали в свете ламп, как росинки. Мы со стрекозой уставились друг на друга.

— Завтра тебе дадут студентов первокурсников.

На мой вопросительный взгляд они обе — и Аша, и стрекоза — ободряюще блеснули глазами.

— Да не бойся, читать лекции тебе пока никто не позволит. Будешь водить студентов по аудиториям.

— Я не знаю. У меня же задание. — Как будто она не знала и не видела груды раскрытых книг, и не чуяла, как судорожно я надеюсь не провалиться всё-таки на втором отчёте.

Аша была непреклонная, как мраморная статуя.

— Это приказ Шефа. Тут вам не шутки, в прошлом году целая группа пропала, шли на лекцию в крыло физиков и не дошли. Их потом до самой сессии искали. А ты хорошо ориентируешься в университете. И не скажешь, что недавно пришла, планы эвакуации читаешь получше многих старожилов.

Откуда они все берут такие выводы? Что я лучше всех знаю университет, что он помогает мне. Боги, какая ерунда. Найти бы того, кто это выдумал.

Но я уже сдалась — полетела в пропасть, даже не пытаясь ухватиться за кривенькую сосну на краю. Нас с Ашей вело жёстким предначертанным путём — так показалось мне на мгновение.

— Тех студентов нашли? — спросила я, уже предчувствуя ответ.

— Нет. Это как раз тогда было, когда аудитории начали блуждать, а планы эвакуации ещё не везде повесили. Так что ты осторожнее. Возьмёшь с собой ключи. Знаешь, кстати, как ими пользоваться?

Я припомнила тумбу, в самом углу которой стояла цветастая коробка, доверху наполненная ключами разных форм, почти новых и совсем ржавых. Я кивнула. И мне показалось, что стрекоза кивнула мне в ответ.

Я сунула руку в шкатулку с ключами и вытащила наугад. Попался новенький, блестящий, с брелоком-собачкой и длинной цепочкой, чтобы можно было прикреплять к брючному ремню. Аша проводила меня взглядом из глубины кафедры.

Студенты уже ждали меня в университетском мраморном холле. Столпились в углу у канцелярского киоска. На груди у каждого красовался стандартный университетский бейдж с названием факультета и номером группы.

Группа оказалась стандартная для биологического факультета: четыре девочки — и парень. Он был самым высоким, торчал над девчонками больше, чем на голову, и самым громким. Я знала, что его зовут Денис. Это легко было вычислить по списку группы. Девчонок сложнее.

— Вы с нами постоянно ходить будете? А если кто-нибудь опоздает? Мы их подождём или как?

— Лучше не опаздывайте. — Я отцепила ключ от пояса. — Первая лекция у вас в крыле химиков. Идёмте, это далековато.

Они потрусили за мной, как гусята, цепочкой, переговариваясь вполголоса. Другие студенты группками разбредались из холла — кто по главной лестнице, кто исчезал в боковых переходах и в подвальных дверях.

Стоило нам покинуть главные коридоры, вокруг сделалось тихо и пусто. Я шла, оглядываясь на номера аудиторий. Не стоило и ждать, что ради меня они вдруг возьмут и выстроятся по порядку.

Закономерность их перемещения не смогли выяснить даже на факультете математики. Говорят, аспирант, который занимался этим, сошёл с ума. Врут или нет, не знаю. Может быть, это очередная университетская легенда.

— А что за той лестницей? Лаборатория малого практикума, — вслух прочитал Денис. — О, пирожками пахнет. Столовая близко, да?

Я принюхалась. И правда, пахло пирожками, хотя столовая в этом крыле уже давно не работала. По словам старожилов — не работала она никогда. Ох, не к добру этот запах.

— Столовая за левых переходом, но я бы не советовала иди по нему сегодня. — Ключ в моей вытянутой руке дрогнул и закачался, наплевав на силу тяжести. — Нам направо.

В этом переходе было темно, девочки у меня за спиной тревожно зашептались. И хотя ключ вёл себя спокойно, я нервничала. Переход на математический факультет вечно радовал чем-нибудь новеньким.

— Может, фонарики с собой носить? — с деланной весёлостью предложил Денис.

Мне не пришлось оборачиваться: девчонки на него сами шикнули. Из клубящейся пустоты перехода нам навстречу выходила угловатая человеческая фигура. Даже сощурившись я не могла разобрать, кто это, и на всякий случай сделала студентам знак отойти к стене.

Фигура прорисовалась чётче: существо двигалось, как пьяное, по синусоиде, и руки беспорядочно молотили по воздуху. Я вздохнула с облегчением — всего лишь профорг. Не самый опасный из духов пустых коридоров. Если ночью пройтись по университету и прислушаться, где-нибудь да различишь его тоскливые стоны.

— Идёмте, только спокойно. И не смотрите ему в лицо.

Мы двинулись по стеночке, я привычно изучала пыльные плинтуса. Поговаривали, что профорги когда-то были живыми людьми. Они обитали в университете, как остальные, и выполняли свою неблагодарную работу.

Люди начали их сторониться. Сначала это выглядело безобидно: переставали здороваться при встречи, а то и вовсе убегали в другие коридоры, едва завидев какого-нибудь профорга.

Потом хуже — остальные обитатели университета сговорились, чтобы больше не замечать их, и профорги оказались навечно заточены в сумрак. Они разучились говорить по-человечески, почти ослепли. Всё, что от них осталось — бессмысленные блуждающие стонущие тени.

Бормотание профорга приблизилось, но от этого не стало разборчивым. Его рука оказалась совсем рядом — почти коснулась моего локтя. Кто-то из девочек взвизгнул.

Просвет в конце перехода был уже виден. В прямоугольнике белого света сновали другие студенты, бесшумные, как рыбы за стеклом аквариума. Лекция ещё не началась — я не слышала звонка, хотя, конечно, в переходе если что и услышишь, то только слабое дребезжание.

В темноте что-то произошло. Ключ затрепетал у меня в руке, как бабочка. Я перехватила его, так что бородка впилась в пальцы. В глубине перехода я снова ощутила запах подгоревших столовских пирожков и замедлила шаг, так что Денис чуть не сбил меня с ног.

Странно, я не могла вспомнить ни одну из сущностей университета, которая пахла так — гарью и сыростью. Стояла чужеродная, липкая тишина. Я чуяла, что там, в темноте, что-то было, и ключ это чуял. Он припадочно дёргался, даже когда я сжала его в ладонях.

— Стоять, — сказала я студентам. — Разворачиваемся. Пойдём через коридоры физиков, здесь пути нет.

— Мы опоздаем на вышку, — нервно выкрикнула из темноты у меня за спиной одна девушка. — Это огромный крюк.

— Ничем не могу помочь. — Я повысила голос. — Разворачиваемся, быстро!

Оно выпало из темноты, тяжело ухнуло на пол, так что содрогнулся весь переход. Меня окатило болезненным жаром, отбросило к стене. На ней скукоживалась и сходила чешуйками краска. Доски паркета агонически выгибались.

В грохоте не было слышно голосов, в темноте я не могла различить ни одного силуэта. Меня кто-то ухватил за руку, потащил, но пальцы быстро разжались. Сущность неслась по переходу, виляя, ударяясь о стены. От каждого нового удара реальность прогибалась. Стены шли волнами, как плохо натянутая ткань.

У меня было безупречное чувство направления, но оно не помогло. От ударов пространство вывернулось наизнанку, и светлый прямоугольник выхода потерялся. Я рванула в сторону, уходя от осыпающейся воронки в полу. Паркет хрустел под ногами, как жучиные спинки, а понять, где выход, я так и не сумела.

Университет глухо взвыл от боли. Я ощутила его вой, его тоскливую боль каждой клеточкой тела. То, что творилось в этом переходе, не было обычными шутками теневых обитателей университета. Происходило что-то ненормальное. Это понимала даже я — чужая, четвёртая из трёх возможных.

Новый удар пришёлся в стену у меня за спиной. Я вжалась в ржавые пластины батареи. Нечто вильнуло, обойдя меня, и по счастливой случайности почти не задело. Хотя я успела перепугаться до слабости в коленях. Воздух теперь пах выжженной степью.

Грохнуло в последний раз, и всё стихло. Чудовище нырнуло в тот же разрыв темноты, из которого появилось. Только искорёженные стены тихо выли. Хлопья пепла оседали на пол и мне на плечи.

Я приказала себе успокоиться. Где-то в темноте перехода блуждали пять студентов, и если я их не отыщу, у меня будет проблема посерьёзнее дрожащих коленок.

Чуть придя в себя, я увидела выход — слабое белое свечение шагах в пятидесяти, не прямоугольник — полоска, как свет из приоткрытой двери. Касаясь стены кончиками пальцев, я пошла вперёд.

— Денис. — Чутьё меня не подвело. Он сидел на корточках и не сразу взял протянутую руку. — Где остальные?

— Мы опоздаем, — пробормотал он неразборчиво. — Теперь точно опоздаем.

Я потянулась к нему, провела руками, едва касаясь. Его шея была неприятно влажной, плечи дрожали.

— До выхода сам доберёшься?

Он встал и побрёл в обратную сторону. Я вцепилась ему в локоть. Денис был одного роста со мной, но по боевой массе я уступала, поэтому сдвинуть его с места оказалось делом нелёгким.

Коридор изломало так, что выход и правда превратился в узкую щель. Протиснуться через неё возможно было только боком. Я вытолкнула Дениса в свет с приказом не двигаться с места. Пока я шла обратно, пол качался от звука шагов. Я боялась, что переход рухнет, и я не успею их вывести.

Он обещал рухнуть. Ступнями я ощущала бездонную яму под паркетными ходящими ходуном досками, и приказывала себе не стучать зубами. Я ощупывала стены и пыталась услышать среди стонов университета живое дыхание.

Кричать не решалась — боялась, что одно неловкое движение, звук, и нас накроет лавиной из бетона и железа. Кое-где нависал выгнувшийся потолок, и мне приходилось пригибаться и едва ли не становиться на четвереньки.

Девочки отделались лёгким испугом. Как-то им удалось удержаться вместе и спрятаться за накренившейся плитой стены — единственной целой плитой, которая удержала от падения потолок.

Пол уже ощутимо качался, и полоска света сделалась ещё уже, но ко мне мало помалу вернулись чувства. Гуськом мы добрались до выхода.

У аудитории было пустынно. Судя по всему, звонок давно отзвучал, но кого это теперь волновало? Я рассмотрела Дениса, заляпанного кровью, себя, чёрную от сажи, и повела их в медицинский отсек — три кабинета в тупике подвального коридора.

Я вернулась к себе только к вечеру: сначала объясняла медсёстрам, откуда взяла столько напуганных и израненных студентов. Потом они не соглашались меня отпускать, пока не проведут полный осмотр, хотя чего там было осматривать. Пара царапин. Но на пятом круге спора я сдалась.

Весть о рухнувшем переходе разлетелась по университету быстрее, чем вытекала из капельницы прозрачная жидкость. Главная докторша принялась звонить в службу охраны, но охранники явились, прежде чем она успела выбить музыку номера из старого кнопочного телефона.

Остаток дня я потратила на заполнение протоколов. Я сидела на жёстком больничном стуле, одной рукой прижимала к голове холодный компресс, который давно сделался горячим, а другой — исписывала цветные бланки кривыми буквами.

Они смотрели так, будто я лично грызла стены перехода, чтобы угробить половину университета.

— Среди описанных теневых существ нет таких. Вы что-то путаете. Вспомните хорошенько, может, переход рухнул сам, а остальное вам почудилось от испуга? — Охранник сидел напротив меня, вывалив поверх полицейского ремня огромный живот.

Функция есть функция, я убеждала себя не злиться на него. Но последний день перед отчётом шелестел сквозняками вокруг моего невыполненного задания. К седьмому кругу спора я и сама поверила, что всё перепутала.

Я возвращалась в темноте, и слушала, как университет насмешливо скрипит половицами. Последняя ночь перед отчётом мерно текла сквозь пальцы.

На кафедре шумели: хохотала Вика, свистел закипающий чайник, звенели, ударяясь друг о друга, кружки.

— Переход математиков рухнул, — сообщила моя соседка по коллекционной. Наверняка, она уже закончила своё задание. Иначе с чего бы так беззаботно болталась так далеко от муравьёв. — Говорят, ремонт займёт несколько месяцев. Теперь придётся топать через крыло химиков. Эх. Там вечно то метаморф серной кислоты из-под двери вылезет, то шестигранные каликсарены двери перегораживают. Фу, гадость!

— Не то, что наши милые заформалиненные питоны и чучела, с которых перья сыплются! — заметил Галка. — Говорят, ботаники до сих пор подметают в своих переходах.

Он принялся весело и громко рассказывать о том, как летом из комнат зоологов на третьем этаже вырвались чучела птиц. Пока аспиранты спохватились, пока вытащили из шкафов сети, птицы устроили миграцию в коридоры соседних кафедр.

Генетическая память — дело серьёзное. Мёртвые муравьи хотят сахара, а мёртвые птицы — лететь на юг.

Я на секунду замерла под дверью, чтобы послушать, но тут же потеряла всякий интерес. Побродив по коридорам в тишине и одиночестве, я вернулась в коллекционную.

Сквозняк заскучал и улёгся в углу, подобрав под себя пушистый холодный хвост. Побродив по комнате, я осмелела насколько, что открыла дверцы шкафа. Оттуда дохнуло спёртым воздухом определителя. Прежде, чем перешагнуть черту, я обернулась.

Ничего не изменилось. Я надеялась на озарение — всё-таки слишком поверила в избранность, — но оно не пришло. Я не стала умнее и сильнее, я не приручила своих мух. У меня по-прежнему не было ни единого шанса пройти даже первый поворот определителя. Но внутри выросла мрачная злая решимость. Дверца шкафа хлопнула за моей спиной.

Напряжённое молчание подвала было не таким, как раньше. На секунду мне почудился взгляд из темноты, взгляд чудовища, как в рухнувшем переходе. Муторное ощущение чужого присутствия.

Красный туман расступился у подножия первого столба. Я провела кончиками пальцев по символам и указателям. Я помнила их даже на ощупь, только это не помогало.

Красный туман тёк вокруг столба, принимая формы волн и облаков. Его прикосновения походили на влажные языки. Время замедлялось и замедлялось, пока у самого лица я не ощутила едва уловимое движение.

Я сидела на полу — а красный туман плескался у моего подбородка. От напряжения болели глаза. Ещё не понимание, но слабая надежда на него шевельнулась внутри. Я опять провела пальцами по символам и вдруг разобрала одну коротенькую фразу.

Открыла глаза: на малахитовом камне столба сидела жёлтая мушка. Из-за несоразмерно длинных ног её пляшущая тень казалась пауком. Я прекрасно помнила её родовое имя — не зря перебирала коробки со своей коллекцией каждое утро, как сумасшедшая.

— Неуригона, — прошептала я.

Её крылья дрогнули. На изящном изгибе радиальной жилки заиграл лучик света.

Торопливо, опасаясь, что удача может закончиться, я склонилась к вырезанным на камне указателям. Звуки путались на языке. Я злилась на себя, приказывала успокоиться. Боялась, что произнесу заклинания неправильно, и ничего не выйдет.

Терпеливая и неподвижная Неуригона сидела на прежнем месте, только её тень, похожая на паука, танцевала по гладкому камню, как будто указывала мне нужные слова. Дрожал неверный свет.

Я дочитала. Красный туман полз вверх, прикасался ко мне через тонкую одежду. Неуригона встрепенулась, дрогнула тонким тельцем. Я бросилась за ней, влево по коридору, туда, где зажглось неверное свечение. В полутёмном коридоре я два раза теряла муху из вида, и оба раза внутри всё леденело.

Новый столб и новое заклинание. Я читала одновременно глазами и кончиками пальцев, потому что туман подступал к самому горлу. Было темно. В спину мне смотрел мрачный коридор, из которого я пришла, а в лицо — два новых. Всего два. Простой, казалось бы, выбор.

Я очнулась у очередной развилки, с трудом перевела дыхание. Потолок коридора стал таким низким, что я могла бы дотянуться рукой. Ощущение восторга чуть поблекло, и откуда-то из темноты выполз страх.

Три поворота коридора были пройдены. Сзади — темнота, спереди — туман. Невнятные символы, выдолбленные на камне, никак не поддавались. Слова на мёртвом языке замирали на губах.

Каменные стены сходились высоко над головой. Издали слышался неторопливый плеск, будто за мной двигалось болото. Огромный лабиринт определителя виделся мне сверху — переплетения коридоров, букеты тупиков.

Туман справа от меня невесомо дрогнул, и послышались шаги. Я была уверена, что в лабиринте нет ни души, кроме меня, но почему-то не испугалась. Шеф вышел из темноты на крошечный освещённый пятачок и отряхнул остатки с тумана с пиджака.

Из кармана он достал очки в тонкой золотой оправе, тряхнул, держа за левую дужку, и надел. Я смотрела снизу вверх, как он скользит кончиками пальцев по полустершейся надписи на камне, и не решалась заговорить первая.

Он сказал:

— Здесь прямой путь до шестьдесят третьего поворота. Все остальные развилки можно пропустить.

Слова заклинания прозвучали идеально. Моя муха послушно поднялась в воздух и растворилась в темноте коридора. Я тоже встала.

— Ты давно не выходила из определителя? — сказал Шеф, глядя сверху вниз, но всё равно — как на равную. Жёлтая лампа под потолком закачалась от ветра. Хлюпанье болота сделалось очень близким, а потом начало удаляться, как будто даже болото решило оставить нас в покое.

— Но скоро ведь отчёт. Я не успеваю.

— Да. — Он не торопясь зашагал по коридору, едва касаясь стены. Я следовала на шаг сзади, отчаянно стараясь не топать, как слон. Казалось, если я нарушу хрупкий мир между нами, Шеф растворится в тумане.

— Я проводила студентов, и переход рухнул. — Мне стало просто необходимо рассказать ему. Пусть — даже если я провалю отчёт — он узнает, что я пыталась.

— Студентов? — чуть твёрже переспросил Шеф.

— Да. Ваше распоряжение…

Впереди показался ещё один освещённый пятачок. Шеф замер — профиль на фоне бледного света. Он ничего не ответил, но по выражению на краешке губ я прочитала все его несказанные слова. Я поняла — понимание выросло внутри и распустилось.

Он не отправлял меня провожать студентов. Аша соврала.

На чёрном столбе перекрёстка я различила перламутровый блеск мушиных крыльев. Шеф походя скользнул рукой по символам.

— Теперь очень внимательно. Эти символы требуют доработки.

— Почему вы мне помогаете?

Я едва успела зацепить взглядом надписи на указателе. Я так хотела рассмотреть их и запомнить, но Шеф не сбавлял шага, а мне страшно было отстать. Он обернулся на мгновение, так что туман снова вычертил его профиль.

— Дальше поворот восемьдесят четыре. Новички часто путают его с восемьдесят шестым. Грубейшая ошибка.

Мы остановились, не дойдя пары шагов до колонны. Не понимая причину заминки, я подалась вперёд, но наткнулась на руку Шефа. Он не позволил мне сделать шаг.

— Материя определителя разорвана.

Сквозь темноту и кроваво-красную дымку я различила рваные, как будто обглоданные дыры в стенах, кирпичное крошево пола. В совершенной тишине стало слышно, как определитель тонко подвывал от боли, стонал ветром в далёких коридорах. Из дыр потянуло ледяным холодом.

Он меня спас — не будь тут Шефа, я бы беспечно зашагала вперёд, не особенно разглядывая дорогу. Я бы не заметила провала, а когда заметила — уже летела бы в темноту.

Или нет. Не будь Шефа, я бы просто не сумела зайти так далеко.

Но куда идти дальше? Обходных путей в определителе не существует.

От запоздалого испуга затряслись ноги. Я попятилась и села прямо на пол, не особо помня о приличиях, уткнулась в колени, в пахнущую пылью ткань брюк. Он внимательно осмотрел края пролома и трещины, изрисовавшие стены вокруг. Толкнул ногой искорёженный кирпич у самого края — кирпич канул в темноту, как в воду. Звука удара я так и не услышала.

— Придётся идти назад. Через этот пролом нам не перебраться.

Я поднялась, ещё не уверенная, что готова вернуться.

— Значит, определитель невозможно пройти от начала до конца?

— Если бы здесь был другой путь, я бы знал его, конечно. — Он почти шутил. Почти улыбался мне глазами. От этого я чуть было не растеклась лужицей сахарного сиропа.

— И что теперь делать?

— Ждать. — Дужка его очков ещё раз сверкнула в луче далёкого света, и исчезла во внутреннем кармане пиджака. — Материя определителя зарастает сама собой, но разрыв большой. Потребуется много времени.

Мы вернулись в свет аварийных ламп университета — я всё равно щурилась, как будто из темноты попала под солнце. А из подземелий за мной тянулся красный туман.