Глава 2

Объявление появилось на двери деканата во вторник, пришпиленное чёрной булавкой, на которую обычно насаживают жуков. Листок подрагивал от коридорного сквозняка. Нас пригласили на заседании кафедры — в шесть вечера.

Шесть часов — как раз то время, когда из университета исчезают студенты.

Я обкусала себе все ногти, а Вика вымазала на губы полтюбика помады, но всё равно осталась бледной. Хорошо, что во время занятий нам полагалось сидеть в коллекционной. А не то, боюсь, своим видом мы распугали бы всех первокурсников.

— У нас же ещё есть время, чтобы выполнить задание, да? Как думаешь, нас же не отчислят?

— Нет. С чего бы, мы месяц назад поступили. По крайней мере — не всех же сразу. Заседание для старшекурсников, — говорила я без особой уверенности. Повторила раз двадцать, потому что Вика хватала меня за руку и каждый раз спрашивала — опять.

С восьми утра до шести вечера университет пах булочками и кофе из столовой и тонкими духами первокурсниц, свежим дождём у пропускных терминалов. После шести университет не пах ничем.

Наша кафедра располагалась ближе остальных к вечно закрытой двери музея. Табличка — серая, с тёмными буквами. Металлическая дверь с тремя замками. Если нужно объяснить кому-нибудь, где наша кафедра, всегда говорят: она совсем близко к музею. Ещё не было таких, кто заблудился.

Мы с Викой пришли первыми.

— Мне страшно, — сказала она, подтягиваясь к моему уху. Пощекотала тёплым дыханием шею.

— Нас не тронут. Будут обсуждать только старшие курсы, вот увидишь.

Не сговариваясь, мы одновременно посмотрели в сторону музея.

Потом явились остальные. Я не была знакома со всеми, но знала их по именам. С Ярославом мы вместе сдавали экзамен по специальности. Он держался отстранённо — в модной кожаной куртке, с волосами, крашенными в белый, он совсем не походил на нас, простых. Последней явилась девочка в зелёном плаще. Аша махнула рукой:

— Привет, Зелёная.

Та слабо кивнула в ответ.

Секретарь открыла нам маленькую аудиторию, табличка над которой гласила: «Аспирантская», и я наконец-то смогла убраться подальше от ненавистной музейной двери. Вика теперь просто цеплялась за мой локоть. Я ощущала, как её трясёт.

Явился Шеф. Сегодня — в торжественно-белом костюме. Он повелительно кивнул, и за кафедру вышел Галка. Секретарь задрала правый рукав его рубашки. Громко зачитала имя и название диссертации. Шрамы на его коже проступали так явно, что прочитать их могла даже я, сидевшая за второй партой.

Я, не глядя, пощупала свою руку — там едва-едва пробивались тонкие царапины. Имени у меня почти не было, как и названия диссертации — жалкие обрывки слов.

Третий курс. Все невольно притихли. Все подумали: ну как оно там, на третьем курсе. Все подумали: он дошёл, он сумел. Он особенный. Две девушки — чёрная и рыжая — зашушукались за моей спиной.

Галка разговаривал почти так же, как Шеф. Половины слов я не разобрала вовсе, а вторую половину едва уловила. Помню, было что-то про жучиные усики. Но Шеф удовлетворённо кивал. Галка улыбался. Ещё бы, он дошёл до третьего курса, теперь ему не страшен даже музей.

— Балл? — спросил Шеф очень значительным тоном.

— Три целых пять сотых, — улыбнулся Галка.

Не представляю, как бы я вот так же стояла за кафедрой, улыбалась и знала, что мне не страшно. И название диссертации так ярко проступило на моей коже, что уже никогда не сотрётся. И у меня даже есть собственное имя. Не то, старое, которым я звалась за стенами университета. Хочу представить, пытаюсь — и не представляю.

Вика ещё сильнее вцепилась в мой локоть, когда за кафедру вышла рыжая девушка. Расстегнула манжету на блузке, и я снова увидела шрамы — уже не такие яркие, как у Галки, но вполне читаемые.

Та, вторая, в чёрном костюме, притихла за моей спиной. Страх кружил по комнате и никак не мог остановиться. Аша тоже хорошо говорила — я почти всё могла понять, — но иногда сбивалась, и Шеф смотрел на неё, прищурившись. Смотрел выжидательно. Прямо как на меня на вступительном экзамене. До сих пор не понимаю, как не прожёг дырку.

Мог же. Ведь правда мог.

Она договорила и замерла, и утихший было страх заметался по крошечной аудитории с новой силой. Я ощущала, как бьются его крылья о лампы дневного света. В этой комнате не было окон.

— Балл?

— Одна целая три десятых.

Я внутренне вздрогнула, но лицо Шефа не изменилось. Взглядом он указал Аше на её место, и к кафедре вышла вторая — чёрная, со взглядом злой вороны.

Секретарша с силой задрала рукав её тонкой водолазки. Алые буквы проступали едва-едва, я не смогла разобрать.

— Балл? — спросил Шеф, даже не потрудившись выслушать, что она скажет в своё оправдание.

— Ноль целых семь десятых, — сказа Агнесса с вызовом.

Рука Вики на моём локте сжалась с силой механических тисков.

Секретарь быстро-быстро писала. Черноволосая поджала губы.

— Это не моя вина. Я могла бы получить балл выше, но три часа проведённых занятий, и практика — я написала, что не получилось, почему вы не учитываете это, я почти отдала статью в редакцию, не все ведь довели занятия до последней минуты, и потом исправления ещё не пришли!

Шеф нехотя разжал губы.

— Ты споришь с профессором?

Она сразу сникла, и пелена чёрных волос почти скрыла от меня её лицо. Мне не хотелось смотреть на это, потому я уткнулась в блокнотный листок, старательно выводя на нём развилку медиальной жилки.

Кажется, нашёлся новый экспонат для музея.

За нас, первокурсников, так и не взялись. Для проформы выгоняли за кафедру по одному, спрашивали прежнее имя, в какой комнате обитаем, и заносили всё в специальный лист. Вика так разволновалась, что назвала номер коллекционной только с третьего раза. Шеф на нас почти не смотрел.

Нас выгнали из аудитории, оставив там черноволосую. Стоило выйти в коридор, и сразу полегчало. Ещё бы — дверь музея закрыта для всех нас ещё на год.

Мимо прошёл Галка, поймал взгляд Вики и подмигнул ей. Опешив от такого, она проследила за ним — до самого поворота.

— Ну как задания? — к нам подошла Аша. — Лично я жутко нервничала бы на вашем месте. Говорят, первое самое сложное. На первом обычно и срезаются.

Она говорила громче, чем требовалось. И в пустом университетском коридоре звуки разносились дальше, чем нужно.

— У нас целый год впереди. — Вика легкомысленно махнула рукой. — Как-нибудь справимся.

— Целый год? — презрительно фыркнула Аша. — Кто тебе сказал такую ерунду? Ваш отчёт точно по графику — через пять дней. Так что бегом за работу, малышня. Диссертация сама себя не напишет!

Дверь маленькой аудитории открылась, оттуда выплыл Шеф и скрылся в своём кабинете. За ним вышла Секретарь. Я рассмотрела очки в тяжёлой оправе, съехавшие на кончик её носа. Наброшенный поверх одежды белый халат развевался на манер плаща.

Она несла маленькую стеклянную витринку на плоской подставке. Тяжёлую — судя по тому, как напряглись тонкие руки. Но никто не бросился ей помочь, даже когда пришлось переложить всю ношу в одну руку, чтобы достать из кармана ключи. Ключи от музея.

Я рассмотрела — за стеклом было четыре засушенные бабочки. Одна с обломанным крылом. Всё, что осталось от Агнессы.

Я потеряла счёт дням. В библиотеке время стиралось, как будто его не было вовсе. Перепачкавшись в чернилах и книжной пыли, я едва добралась до буквы Д.

График висел на доске объявлений перед деканатом. Проходя мимо, я каждый раз суеверно жмурилась, как будто прямой взгляд мог приблизить день отчёта, но один раз всё-таки не выдержала и подошла.

Я знала, что ничего хорошего там не прочитаю. Но когда взглянула на часы, в животе всё равно похолодело. До отчёта оставалось всего два дня.

Неслышно подкралась Аша. Дуновение сквозняка мазнуло меня по коленкам.

— Что, дошло наконец? А я предупреждала! — Она вгляделась в моё лицо. Мимо сновали студенты, кто-то требовал вернуть конспекты, кто-то облился горчим кофе и теперь ругался, на чём свет стоит. Так что трагической сцены в моём исполнении не вышло бы при всём желании. Но Аша всё поняла. Она схватилась двумя пальцами за стопку листов в моих руках, перебрала их так быстро, что я испугалась — порвёт. Она добралась до чистых страниц, которых осталось больше половины, и понимающе усмехнулась. — Что это у тебя?

— Библиография. Я только до стеллажа на букву «Д» добралась.

Наверное, я могла бы работать быстрее, но в библиотеке начиналось мучение.

Аша мученически скривилась.

— Что уж ты так?

Я хотела рассказать о сожженных полках и злых авторах, но вокруг стоял такой галдёж, что оставалось только махнуть рукой. Кто его знает, может чудище, пожирающее научные труды, нормальное явление для них. Тем более это выглядело бы глупым оправданием.

Не объяснять же ей, что я передвигалась по библиотеке всё больше короткими перебежками — от стены к стене, думая, куда спрятаться, если вернётся то существо, пожирающее книги, а рядом не окажется Янга. Что, если заодно с книгами оно проглотит и меня.

А потом вместе с призраками я разгребала пепел, надеясь отыскать что-нибудь уцелевшее. Их тоска передавалась мне. Живые книги плакали о своих мёртвых товарках. Мы шли от островка пепла к другому островку, и я думала, что сама стану призраком.

Аша не стала допытываться. Аспирант, который никак не может справиться с заданием — никакая не новость. Она тяжело вздохнула.

— Сочувствую. А ведь отчёт совсем скоро.

Повисло натужное молчание. Она смотрела на меня снизу вверх, с таким особым чувством. С жалостью что ли. По крайней мере, если бы жалость имела запах, им бы пропиталось всё вокруг. Аша почесала нос, спрятанный под капюшоном, развернулась и ушла, оставив меня перед графиком.

В коллекционную возвращаться не хотелось. Я бродила по университету, среди радостных студентов, и пыталась представить себя одной из них. Чтобы сессия была далеко-далеко, и чтобы надо мной не нависала необратимость отчёта.

Вика по-прежнему сидела, уткнувшись в коробки. Я тихо пробралась к своему столу. Сквозняк порезвился здесь — листы с библиографией были разбросаны по столу вразнобой. Я ругнулась сквозь зубы и принялась раскладывать их по алфавиту.

В самом низу лежала полоска желтоватой бумаги, свёрнутая в спираль. Я думала просто смахнуть её в мусорную корзину, но само собой так вышло, что подняла и развернула. По старой бумаге тянулся ряд покосившихся влево букв. Кое-где чернильное окончание ручки продавливало бумагу насквозь, и на месте букв зияли дыры.

Но я прочитала: «Женщина-с-печатью обычно проходит мимо кафедры ботаников примерно в три ночи. Лучше явиться туда пораньше».

«Спасибо», — мысленно сказала я автору записки, потому что не знала, что ещё сделать.

— Вика, кто к нам приходил? — сказала я громче, чем следовало. Но всё равно пришлось повторять.

— А? — вскинулась Вика. — Никто не приходил, с чего ты взяла?

Не знаю, зачем я спрашивала. Вика, увлечённая муравьями, не заметила бы даже слона, танцующего между коллекционными шкафами. Я отвернулась и разгладила записку на ладони.

Женщину-с-печатью я всегда считала университетской легендой — ещё одной из сонма подобных ей. Призрак профорга, чёрный проректор. И вот женщина-с-печатью, например. О том, как их встретить, ходили разные слухи, и каждый из обитателей университета знал кого-то, чей приятель вот точно видел проректора. Женщина-с-печатью по легенде всякому, кто её найдёт, давала особую справку, которая решала любую проблему.

Но я в неё не верила. Я не собиралась никуда идти в три часа ночи — это отнимет драгоценное время. А ещё я очень хорошо помнила стеклянную витринку с четырьмя бабочками. И помнила, как открывалась дверь музея.

Я едва не прозевала время. Торчала в библиотеке, кое-как домучивая букву «Е», а когда спохватилась — на часах было без пятнадцати два. Я рванула вверх по лестницам, разглядывая на ходу планы эвакуации.

Кафедра ботаники нашлась сегодня на третьем этаже, а лестницы будто на зло мне вытянулись и погрязли в темноте. Я запыхалась, пока добежала. С силой дернула лестничную дверь. В коридоре было пустынно, над чужой доской объявлений горела одинокая лампа.

Неужели опоздала? В конце концов, записка могла оказаться злой шуткой, я ведь не знала, кто её принёс и кто оставил, разбросав страницы библиографии. Побродив по этажу, я убедилась, что пришла правильно: вот дверь кафедры, двери коллекционных, из-под некоторых вырываются полоски света.

Коридор был в точности такой же, как и наш, только вместо музейной двери — тупик. В углу пылились прислонённые к стене наглядные пособия — пластиковые макеты деревьев, на доске объявлений висел такой же листок с графиком, как и у нас, только с другими именами. И кому-то тоже было назначено отчитываться через два дня.

Я не выдержала и села на корточки у стены, обхватила колени руками. Что, если она не придёт? Что, если потеряю время и никого не дождусь? Я не успею написать и половину работы. Что, если меня застанут здесь — на чужой кафедре. Как я буду объясняться за свои трясущиеся коленки?

В свете одинокой лампы я разглядывала собственные пальцы, перепачканные чёрными чернилами. «Они не любят синий цвет, уж не знаю, почему». И услышала, как вдалеке заскрипели колёсики. Часы над доской объявлений показывали пять минут третьего.

Она важно выплыла из темноты, толкая перед собой тележку, как будто несла государственный флаг. В вырезе белой блузки колыхался значительный бюст, чёрная юбка заканчивалась точно у середины коленей. Ровно так, как описывали её слухи и шорохи в углах университета.

Тележка скрипела монотонно и значительно. Я поднялась на ноги. В молчаливом спокойствии тележка доехала до меня, женщина-с-печатью обернулась.

— Вам справку?

Вряд ли она ждала моего ответа, но я на всякий случай кивнула. Она склонилась к тележке, творя священнодействия над разложенными в сакральном порядке бланками и ручками. Я замерла, боясь спугнуть удачу, и от напряжения прекратила даже дрожать. Из чёрной коробочки вынырнула печать и шлёпнулась на бланк.

Тележка покатила дальше. Я сжимала справку обеими руками, как будто сквозняки могли её вырвать, и так, не выпуская её из рук, пошла вниз по лестнице.

Из-за двери коллекционной доносились голоса. Я остановилась, пряча справку в самый надёжный карман — в тот, что на молнии. За дверью заливисто рассмеялась Вика. Послышался плеск воды — я не поверила ушам. Кажется, она там разливала чай. И это вместо того, чтобы работать! Любопытно, с кем это?

Дверь легко подалась. Я вошла, скрытая тенью шкафов. Они обернулись на скрип половиц — оба одновременно, Вика и Галка. Улыбка, застывшая на его лице, сделалась искусственной.

— Привет, — выдала я, чтобы не стоять на пороге, как дура. Прошла к своему месту.

Они тут же перестали обращать на меня внимание.

Никаких списков, никаких засушенных муравьёв. Одуряюще пах чай. Не знаю, откуда они взяли заварку, может, Галка принёс с собой. Но чашка у нас была всего одна, так что пить им приходилось по очереди. С Викиной стороны оставался отпечаток губной помады. Впрочем, его это не смущало.

Я перебрала пустые страницы библиографии, прихватила их с собой.

— Я в библиотеку, если что.

Можно подумать, им было до меня дело. В коридоре я ощутила себя чуть спокойнее. В конце концов, Вика — волосы ниже лопаток, ямочки на щеках и аристократические пальцы. В университет она пришла в чёрном платье с белым воротничком. На неё оборачивались даже охранники на своих постаментах.

А я — в перепачканных землёй рабочих брюках. Вике-то не пришлось убегать по мятому снегу и прятаться в водопроводных трубах, ночевать у теплоцентрали. Ясное дело, что она нравилась всем вокруг. Она, а не я.

Ясное дело, чтобы задержаться в университете ещё на годик, мне нужно было упираться рогом в каждое задание. Работать, пока глаза на лоб не полезут. А Вика могла себе позволить и чай.

Я пошла к лестнице и заметила, как в полумраке коридорного ответвления мелькнул невысокий силуэт. Возле музея горела ртутная лампа. Я осторожно высунулась из-за поворота.

У двери Шефа притаилась скрюченная фигурка. Шорох книжных страниц. В луче лампового света я рассмотрела зелёный плащ, встрёпанные волосы и тяжёлый фолиант на коленях Зелёной. Она, как сторожевая собака, перегораживала вход в кабинет Шефа.

Я и раньше ничего не понимала в обитателях университета. А теперь забросила всякие попытки понять.

Пока она меня не заметила, я тихонько отступила в темноту лестничной клетки.

Следующие две ночи я торчала в библиотеке, как проклятая. Я почти не бывала в коллекционной, я забыла, как выглядит Вика, как она испуганно восклицает «А!», если я громко хлопаю дверью. Я не могла вспомнить, когда в последний раз ела или говорила с живым человеком.

В те короткие моменты, когда мы виделись, Вика сидела за столом, спиной ко всему миру и побелевшими пальцами перебирала коллекцию муравьёв. Губы беззвучно шевелились, перебирая их имена. Я глотала остывший сладкий чай, чтобы хоть немного восстановить силы, и возвращалась на минус первый этаж.

Мёртвые авторы зло на меня косились, называли наглой и приставучей и ругались прямо в лицо, а я надевала безразличную улыбку и брела вдоль полок, скользя чернильным окончанием ручки по корешкам древних книг.

Некоторые прятались, как только слышали скрип решётки. На букву «П» попался Франциск Парент, который трещал на четвёртом наречии. Я путала буквы и строчки, и потом обнаруживала, что совершенно не понимаю, о чём пишу. Исправляла целые листы, пересматривала заново и всё больше впадала в отчаяние.

Откуда-то у меня взялась целая прорва сил. Но я была точно уверена, что не успею.

Дата в графике отчётов висела надо мной, как лезвие гильотины, и тихонько опускалась, обдавая беззащитную шею смертельным холодом. Одна секунда — один крохотный шажок вниз. За стенами билось огромное сердце университета, отсчитывая мои шаги. Работа тянулась до отвращения медленно. Поэтому когда я к утру третьего дня оказалась у стеллажей Янга, я не выдержала и села прямо на пол.

Раскуроченный паркет в этом месте всё ещё пах горелым. Янг вышел и сел рядом. Смешной медведь улыбался мне с его футболки. И сам мёртвый автор улыбался, как будто просил прощения.

— До меня редко кто добирается. В мой-то глухой угол.

— Жаль. — В подрагивающем библиотечном свечении я снова перебирала исписанные листы и снова терпела оглушительное фиаско. Перепроверить всё это, искать ошибки было просто не в моих силах. Кончалось время, выскальзывало из пальцев. — У вас замечательный каталог. Это самое полезное, что я читала до сих пор.

— Правда? — Янг обрадовался, как мальчишка. Вскочил и заскользил ладонями по корешкам книг. — Хотите, я подарю вам его? Я сейчас найду, он стоял здесь. Ох, надеюсь, он не сгорел.

— Не надо, у меня есть копия, — смущённо соврала я. Кто бы разрешил аспиранту хранить у себя такую ценную книгу, интересно? Ещё не хватало объясняться потом перед Шефом. Но Янг поверил или притворился, что поверил.

— Ну тогда запишете мою библиографию? Всего семьдесят три наименования, быстро управимся.

Тем вечером я пришла на кафедру. За час до рассвета — в то время, когда затихал весь университет. Исписанная стопка листов в моих руках ещё пахла свежими чернилами. Перед глазами мельтешили призраки.

На кафедре было пусто. Я опустилась на стул, закрыла глаза, никак не решаясь выпустить библиографию из рук. До отчёта оставалось часа четыре — куча времени, чтобы поспать. И совершенно капля, чтобы ещё раз пересмотреть свою работу.

Мой взгляд упал на листок, приколотый к доске объявлений. Сточенный почти до основания карандаш висел тут же. Все имена перед моим были вычеркнуты, а значит, настала моя очередь.

Журнал дожидался меня на самом видном месте. Страницы уже почти не пахли типографской краской. В благословенном одиночестве я перебрала их, ощущая приятное покалывание в пальцах, и нашла в оглавлении нужную строчку.

Чернила здесь поблекли сильнее всего, так бывает, когда её перечитывают раз за разом, друг за другом. Наверняка об этой статье шептались Аша с Галкой, и даже Шеф выбрался из своего кабинета, чтобы взглянуть самым первым.

Я торопливо перебрала страницы и сперва подумала, что ошиблась. Но нет. В том месте, где была статья, щетинился оборванный край.

Галка и Аша нашлись за поворотом коридора — беспечные, как воробьи. Я влипла в стену, впитала ладонями бетонный холод и ощутила, как под тонким слоем панелей бьётся большое сердце университета. Я не дышала, чтобы слышать каждое их слово, судорожно прижимала к груди исписанные листы с библиографией мёртвых авторов. Хотя Аша и так говорила слишком громко, даже если пыталась шептать.

— Она единственная, кто выполнил первое задание. Остальные даже и не приблизились к завершению.

Они говорили, конечно, про меня, про эти пожелтевшие листы, в которых я поставила последнюю точку. Я поняла это и похолодела: откуда они знали? Я ведь только вернулась из библиотеки. Они следили за мной? Но тогда я должна была хотя бы ощутить наблюдающий взгляд.

— Ну и что? Впереди ещё два задания, — отозвалась Аша. — Шефу виднее.

— Он и сам сомневается! — Слова Галки сливались в монотонный гул воды в трубах, но я напрягала слух изо всех сил и всё-таки расслышала.

— Смотри, в статье было сказано, что избранный придёт сам, так?

Оборванный край страницы. Какой такой статьи ждала вся кафедра? Сердцебиение университета слилось с моим. Я закрыла глаза и сделалась им — холодными стенами и километрами ржавых труб внутри. Я слушала изо всех сил.

— Так она же…

— Но там не было сказано, когда он придёт! Вика тоже пришла сама — пять лет назад пришла. И Зелёная пришла, раз уж на то пошло. И Ярослав, если подумать, сам явился. Не на руках же его принесли, правильно?

— Ты утрируешь, — зашептал Галка на латыни, будто знал, что их подслушивают, будто чуял меня даже сквозь стены. Хорошо, что я знала латынь.

Аша зашаркала взад-вперёд по коридору. Она передвигалась так быстро, что я всерьёз начала опасаться, что меня обнаружат. Но Галка с Ашей были слишком заняты своими разговорами.

— Когда звёзды сойдутся над университетом, когда из глубины подземелий восстанет алый туман, на кафедру, где вечный свет, придёт избранный, и погибнет мир, и выживут лишь те, кто успел стать частью великой науки, — пропела она, как будто прочитала стихотворение. Не складное, надо сказать, оно получилось на латыни. И тут же добавила привычным тоном: — Ну а что, звёзды сошлись?

— Астрономы говорят, что да, — тихо кашлянул Галка.

Я прислушалась так напряжённо, что заныло в висках.

— А красный туман?

— Пока не видно.

— Так может, избранный ещё не пришёл?

— Подумай сама, что ты несёшь. К нам пришли четыре аспиранта. Ни на одной кафедре такого не произошло. Один из них — тот самый. Шеф знает. И знают все.

Я прикусила губу. В груди застрял выдох.

— На кафедру, где вечный свет, — невесело усмехнулась Аша. — Почему все решили, что это про нас? У физиков есть лаборатория с атомной установкой. Вот уж где вечный свет. И потом, мир ведь ещё не погиб, правда? Студенты ведь ещё приходят, а значит, мир снаружи жив.

— Не знаю, — пробормотал Галка. — Спроси у первокурсников. Я так давно его не видел, этот ваш мир.

Я не выдержала — хрипло вздохнула. Ладони проросли холодом стен, и я едва не упала внутрь университета, провалившись сквозь стену. Аша с Галкой услышали и замолчали. Напряжённая тишина росла и расползалась во все стороны.

— Кто здесь? — произнесла наконец Аша. Уже не на латыни — не знаю, кого она рассчитывала застать за ближайшим поворотом, но под тяжёлыми шагами заскрипели доски паркета

Я развернулась на пятках и рванула в темноту коридора, не оглядываясь. Она могла учуять меня, как собака — по запаху книжной пыли, но я уже бежала прочь от кафедры. Пусть думают, что их подслушивал кто-то чужой, тот, с кого и не спросишь теперь.

Отдышаться получилось только в коридорах ботаников. Я забилась в угол, так, чтобы видеть самый конец коридора, и ощупала кончиками пальцев шрамы на руке. Ни один из них не изменился.

Итак, они искали избранного. А я подходила на его роль — я, девочка с улицы, четвёртая из трёх. Пришла сама, и звёзды, говорят, уже сошлись. Какая замечательная случайность.

Я выполнила задание. Оставалось придумать, какие выгоды извлечь из этой дурацкой ошибки.

Я подавила нервную дрожь. Уж кто-кто, а я наверняка знала, что никакая не избранная. Я обычная. И задание выполнила только потому, что купила себе немного сил. Сжульничала. И к тому же наверняка наделала кучу ошибок. Но мне выпал волшебный шанс попробовать себя в роли той-которую-они-все-ищут.

Избранных ведь не выгоняют из университета. Их не отправляют в музей. А всё, чего мне хотелось, это пережить новое заседание кафедры.

До отчёта оставалось три часа.

— Я не могу это сделать, я просто не могу! — Вика швыряла в стену старые картонные коробки — это было единственное в нашей коллекционной, что получалось швырять, да ещё и не причиняя вреда бесценным коллекциям. — Он что, издевается надо мной? Вот у тебя нормальное задание. И у всех — нормальное. А у меня — просто ужас! Невозможно просто взять и переписать все экземпляры.

Я пережидала бурю в своём углу, прижимая библиографию к груди. За полчаса до отчёта меня пронзила дикая мысль, что стоит мне выпустить из рук эту пачку листов хоть на мгновение, и пиши пропало. Сквозняк обязательно утащит пару страниц, они затеряются в коридорах университета, а я буду бесконечно долго искать их, как в кошмарном сне. И опоздаю на отчёт, конечно же.

— Вот ты как думаешь, можно переписать все экземпляры? — Ещё одна коробка полетела в стену. Хорошо, что мы не успели их выбросить, а просто затолкали в угол. А ну как Вика швыряла что-то ценное и хрупкое?

— Нет, — буркнула я, потому что именно такого ответа от меня ждали. Вика почти не слушала. Очередная коробка никак не сминалась, и она в ярости колотила ею об стену. А потом обессилено опустилась на стул.

Свет в коллекционной не горел. Мы сидели в траурном сумраке и слушали, как в одном коридорном пролёте от нас о чём-то болтает Аша. Её, как всегда, было слышно на всех близлежащих кафедрах.

Большая стрелка на часах с щелчком двинулась и встала в положение икс. Вика пригладила волосы, достала из верхнего ящика помаду и накрасилась на ощупь.

— Пойдём? — сказала она почти спокойно.

Ярослав нервно переступал с ноги на ногу, Зелёная держалась спокойно и даже надменно, так что я решила — она всё-таки выполнила задание. Может, в последнюю минуту, так что Аша с Галкой не успели вызнать. Я перетерпела приступ злого отчаяния.

Зелёная наводила на меня жуть — это маленькое колючее существо, от которого вечно не знаешь, чего ждать, и никакие правила приличия не в силах её угомонить. А ещё я хорошо помнила её скрюченный силуэт под дверью Шефа. Что она там забыла ночью?

Вика пряталась у меня за спиной. Хорошо ей было — есть, куда спрятаться от чужих взглядов.

В аспирантской — крошечной аудитории на десять мест, гудели лампы дневного света. Мы расселись, точь-в-точь, как в прошлый раз, как будто на каждом стуле уже написали наши имена. Явился Шеф — сегодня в обычном костюме. Большая честь ради первокурсников наряжаться в белый.

— Начнём, — кивнула за него Секретарь и вытряхнула из рукава карандаш, острый, как оружие наёмного убийцы. — Номер двенадцать — сорок девять.

Поднялся Ярослав, он был первым в списке. Аша и Галка, присевшие на последнем ряду, как по команде склонились друг к другу и зашептались — одними взглядами. Я видела их отражения на чёрной поверхности доски и, думаю, если бы они пригляделись, они бы увидели меня тоже. Как я криво улыбаюсь, например, прячась от Шефа за пеленой упавших на лицо волос.

— Задание: переписать каталог вымерших видов.

И повисло молчание. Я ждала так долго, что не выдержала и подняла глаза: Ярослав стоял за кафедрой, потемневший, как дорогая куртка.

— Сквозняк подхватил его и унёс. Я искал две ночи подряд. Очень старый каталог. Я оставил его на столе и вышел… пройтись. Я не знал, что…

Я верила, что если университет завладел чем-нибудь, он никогда не вернёт это. Я знала, что поиски бесполезны. На секунду мне даже стало жалко его — утащил бы сквозняк моё задание, вот и что я стала бы делать? Одной смазанной печатью тут не спасёшься.

— Балл? — спросил Шеф спокойно, будто обсуждал с Ярославом рецепт яблочного пирога.

Секретарь дёрнула пуговицу на его манжете — Ярослав машинально отпрянул, но сухие пальцы уже сжались кольцом на его запястье.

— Ноль целых ноль-один, — прочитала она.

Ярослав всё-таки вывернулся и нервно прикрыл шрамы. Оторванная пуговица запрыгала по полу. В отражении я увидела, как Аша и Галка снова шепчутся, и снова бросают на меня быстрые взгляды.

— Продолжайте в том же духе. Вы будете отчислены из аспирантуры, — с тем же гробовым спокойствием произнёс Шеф. — Номер двенадцать — пятьдесят.

Поднялась Зелёная. Сузила крапчатые глаза с выражением признанного гения. Её волосы, завязанные в растрёпанный хвост, её плащ, кое-как заштопанный на плече толстой чёрной ниткой. Зелёной было всё равно, как она выглядит.

— Задание: определить виды с оборванными этикетками.

Я едва удержала поражённый вздох — я-то ещё жалела себя, а мне пришлось всего-то побродить между смирных книг. Если бы мне попалось задание, как у Зелёной, я бы не справилась никогда.

— Балл?

Она не далась Секретарю, сдвинула рукав свитера к самому локтю. Алые шрамы на бледной коже — такие яркие и свежие.

— Ноль целых двенадцать, — произнесла Секретарь, чуть дёрнув уголками губ в улыбке.

Зелёная ещё выше задрала подбородок. Я нервно прочесала собственные шрамы под рукавом рубашки. Страшно было даже смотреть, что там. Шеф кивнул, разрешая ей садиться.

— Я бы не стал радоваться на вашем месте. Это очень слабый результат, пусть он и выглядит неплохо на фоне остальных. Я ожидал от вас большего. Номер двенадцать — пятьдесят один.

Вика едва не уронила стул, когда вставала.

— Задание, — сказала она дрожащим голоском, — переписать все виды коллекции.

Из-под ярко-алой помады проступила неживая белизна губ. Она обнажила запястье и протянула Секретарю, как ладонь за милостыней. Та глянула мельком, держа отточенный карандаш, как стилет, на отлёте.

— Ноль целых тринадцать.

Аша с Галкой на задней парте бестактно завозились. Я ощутила прохладное дуновение сквозняка. Уверенность в победе пошатнулась и рухнула в один момент. Мало ли, что сказали старшие аспиранты. Они просто болтали в тёмном коридоре, а университет их даже не подслушивал. Незачем ему подслушивать глупые сплетни.

Волна страха схлынула, оставив меня на берегу — продрогшую, оборванную, чужую под их испытывающими взглядами. Сорвусь сейчас и полечу вниз, и никогда не смогу остановиться. Чужая, которая захотела стать избранной.

— Номер двенадцать — пятьдесят два, — сказал Шеф.

Я встала.

— Задание: составить библиографию мёртвых авторов.

Зелёная пренебрежительно хмыкнула со своего места. Ей хорошо было хмыкать — и хмыкать, и скрещивать руки на груди, и бездумно таращиться в угол. Чего бы там ни говорили, она была счастливее меня — на своём месте за партой, а не за кафедрой.

— Балл. — Пальцы Секретаря были похожи на паучиные лапки. Я безразлично наблюдала, как она расстёгивает тугую пуговицу на манжете. — Ноль целых…

Алые шрамы больно дёрнулись и потянулись друг к другу руками-отростками. В крошечной аудитории затихло гудение ламп.

— Тридцать две сотых.

Я забыла, что нужно выдохнуть. Острый карандаш порхал над протоколом, а мне казалось — должно произойти что-то особое, но оно никак не происходило. Я стояла за кафедрой и ждала.

— Садитесь, — сказала, наконец, Секретарь, глядя из-под тяжёлых век.

И только тогда мир занял привычное место. Я влезла за парту, чувствуя себя невесомой, как мыльный пузырь. Вика под столом ухватила мою руку — коготки, похожие на птичьи, впились в ладонь — и радостно затрясла.

— Мы прошли!

Я так разволновалась, что не сразу обратила внимание на то, что делают Галка с Ашей. В чёрной доске застыло их отражение: оба сидели прямо, оба смотрели сквозь отражение мне в глаза.

За кафедру вышел Шеф. Я склонила голову, как будто по моим глазам он мог всё прочитать. Увидеть притихший коридор на кафедре ботаники, меня в тени деканатовской двери. Я нисколько не удивилась бы, скажи Шеф сейчас: «Кое-кто из здесь сидящих получил высокий балл обманным способом».

Я была почти готова услышать это и вжала голову в плечи, а он произнёс:

— Господа аспиранты, это было ваше первое задание. Не все его выдержали. Но университет даёт вам три шанса. Сейчас вы получите следующее задание, а дату отчёта увидите завтра на графике.

Он склонился к протоколу, хотя и без него наверняка помнил все задания наперечёт.

— Номер двенадцать — сорок девять.

Ярослав с готовностью шевельнулся, шелестя курткой. Сказал бы Шеф сейчас: беги на крышу и прыгай. Он побежал бы и прыгнул.

Всё ещё оглушённая эйфорией, я прослушала, что он говорил ему, и Зелёной, и Вике. Я проводила кончиками пальцев по запястью и через грубую ткань рубашки чувствовала шрамы.

— Номер двенадцать — пятьдесят два.

Я вздрогнула и подняла голову.

— Пройти определитель от начала...

Я забылась. Я смотрела ему в глаза, и Шеф всё видел. Всё читал прямо из моей головы, как из старой пыльной книги.

— …до конца.

Галка нервно кашлянул, нарушая кладбищенское молчание, и тут же зажал рот ладонью. Не обращая внимания на его кривляния, на мой остекленевший взгляд, Шеф собрал бумаги с кафедры и двинулся к выходу. За ним, как загипнотизированные, потянулись все остальные.

Когда мы вышли в коридор, за спиной Шефа хлопнула кабинетная дверь. Секретарь заперла аспирантскую и удалилась в кромешную темноту деканата.

— Молодец, — Аша походя хлопнула меня по плечу.

Галка улыбнулся и показал большой палец.

— Ты замечательная! Я так рада, что мы с тобой обитаем в одной коллекционной! — Вика в порыве чувств обхватила меня за шею, прижалась влажной щекой к моей — горячей.

Она убежала, стуча каблуками по гулкому полу, а я замерла в коридоре, всё ещё пытаясь вернуться в обыденность. Ночной университет приглушённо шептал тысячей голосов на разных этажах, и даже этот привычный гул казался мне сейчас слишком громким. Не давал собраться с мыслями.

— Диана, — сказала возникшая из тени Зелёная и протянула мне руку ладонью вверх.

Я неловко пожала её. Зелёная впервые посмотрела на меня так — не мимо, не сквозь, а прямо на меня. Потому я слегка замешкалась с ответом.

— Это твоё наружнее имя?

— Не знаю. Я не помню своего наружнего имени. — Она пожала худыми плечами. Детское лицо приняло привычное надменное выражение. — Но мне всегда хотелось, чтобы оно было какое-нибудь такое. Диана, или Дарья, или Луиза. Можешь называть меня, как тебе больше нравится, мне всё равно. Какое у тебя замечательное задание. И балл такой высокий. Хотела бы я себе такой же.

Я унюхала в её тоне нотку сарказма, но не поняла, по какому поводу. Вот так — безо всяких переходов на вежливости, она сообщила, как сильно меня ненавидит.

Секунду мы смотрели друг другу в глаза. Кажется, тогда я навсегда запомнила цвет её радужки — зелёный, с карим солнышком, расходящимся от зрачка. Её волосы, завязанные в растрёпанный хвост, её тонкие губы и чёрные точки на вздымающихся крыльях носа. Зелёной было всё равно, как она выглядит.

Я медленно покачала головой, соображая, чего от меня ждут.

— Спасибо. Уверена, у тебя тоже будет высокий балл.

Улыбка Зелёной сделалась ещё шире.

— Конечно. Твоя победа — просто ошибка. Я-то знаю. Потому что в конце концов выиграю всё равно я.

Это тощее мелкое существо стояло передо мной, смотрело снизу вверх и заявляло такие вещи, ничуть не опасаясь. Я сняла с лица улыбку.

— Правда?

— Да. Хочешь, скажу, почему? Потому что я — гений. Я пришла в университет, когда мне было десять. Сама пришла. Кто ещё, как не я, должен стать избранным? А вы скоро уйдёте в музей. Все. Какая разница, кто первый, а кто второй.

Я отступила обратно к двери, скользя по полу подошвами. Взгляд Зелёной остался прежним, она наблюдала за мной, сложив руки на груди, но тишина сделалась напряжённой.

Она ждала, когда я уйду.