Глава 6

Итак, у нас имелось превосходное, первосортное чудовище, и весьма посредственный, плохонький такой герой без меча.

С первым налётом темноты я уже стояла у широкой мраморной лестницы вниз. Над головой горела тусклая синяя лампа. Я мялась у плана эвакуации, пытаясь запомнить нумерацию коридоров.

Напрасные труды. Цифры скользили и таяли, университет на ходу менял направления коридоров, и даже будь моё зрение абсолютным, я бы не отличила двойку от восьмёрки. Чернила на ладони растеклись безобразными кляксами — там я зарисовала план, составленный Галкой. Обидно, если вспомнить, каких трудов стоило разобрать его каракули.

Ночь наступила — разом погасли лампы во всём университете и зажглись другие, те, что для ночной жизни. Жёлтые прожекторы в металлических намордниках. В лестничных пролётах радостно взвыли сквозняки. Дольше ждать не имело смысла.

Всем известно, что забытые книжки и экземпляры, сбежавшие из коллекций, уходят на минус второй этаж и живут там заново, как будто имеют на это право.

Тяжёлая дверь захлопнулась за спиной, сшибая с косяка чешуйки ссохшейся краски. Мне под ноги бросился скелет горностая. Он катился клубком, так что хрустели старые кости, наткнулся на меня и замер. Пустые провалы глаз мгновение внимательно таращились на меня, а через мгновение он уже нырнул в темноту.

Я поправила сачок, закреплённый за спиной. Складная ручка впивалась между лопаток. Единственная целая лампа висела над лестницей: алая надпись «выход», да ещё вдалеке теплилось жёлтое свечение. Я в который раз сверилась с планом на ладони.

Галка рассказал, что стаю бродячих книг в последний раз видели у заброшенной метеостанции. Если мне повезёт, и моя статья прибилась к этой стае, я управлюсь к утру. Если же нет — я нащупала в кармане связку ключей, проверяя, не потеряла ли их в суматохе — мне придётся повозиться.

Было потрясающе тихо. После жилых коридоров, в которых то и дело хлопали двери, шелестели шаги по мраморному полу и слышались голоса — здешняя тишина показалась мне мёртвой. Я машинально потянулась к уху, когда вдруг поняла: коридоры здесь наполнены своими шорохами.

Минус второй этаж жил. С шелестом осенних листьев мимо пронеслась засушенная бабочка — я не успела обернуться, а она уже канула в темноту. Ключи тонко брякнули у меня в руке. Я добралась до первого перекрёстка и бросила связку на землю, как учил Шеф.

Звук вышел хороший, звонкий, значит, путь дальше был свободен. Здесь горела ещё одна лампа. У меня защекотало руку, и я отцепила от предплечья большого жука, и секунду раздумывала, взять ли его с собой для Галки. Решила, что пусть его, если захочет наловить экземпляров, то спустится сам — и посадила жука на кирпичный выступ.

Тогда я услышала это в первый раз. Низкий гул зародился в глубине университета и прошёлся по коридорам, тряхнув стены. Зашуршала труха во всех углах, задребезжали лампы. Мгновение — и всё стихло.

Я успокоила себя, разведя теорию о системе вентиляции или старых трубах. В конце концов, когда пол прекратил дрожать у меня под ногами, сделалось не так уж страшно. Назад дороги не было в любом случае: там ждал Шеф, который в меня верил, и Галка, который не верил совсем. Потому я зашагала вперёд.

Дальний конец коридора совсем зарос колючим кустарником. У меня был выбор: делать огромный крюк через другие коридоры или продираться здесь. Я выбрала второе, потому что вовсе не была уверена, что не собьюсь с пути, если пойду в обход.

Я опустилась на корточки, коснулась ладонями разбитого кафельного пола — у самой земли веток было меньше. Свет перекрёстка скоро истончился и поблек. В темноте я не могла разглядеть даже собственных рук. Колючие ветки норовили хлестнуть по лицу. Я замерла.

Мне казалось, я уже долго пробиралась по зарослям, но просвета так и не видела. Теперь я уже не была уверена, что кустарники закончатся вообще когда-нибудь. С другой стороны, возвращаться назад было не проще.

Пока я раздумывала, минус второй этаж решил за меня. Со стороны перекрёстка послышалось тихое поскрипывание. Это не было чем-то животным: ни трепетом крыльев бабочки, но шорохом костяных лап. Виной всему акустика кафельных коридоров, или моё воображение, но звук был такой, что я похолодела от кончиков пальцев до того самого места, где в кожу впивалась рукоять сачка. Кто-то шёл за мной — осторожно отмеряя шаги. Зная, что далеко я не убегу. Чей-то взгляд жёг мне спину из темноты.

Ветки кустарника оглушительно хрустели. Последние метры я неслась, не особенно заботясь об осторожности. Заросли кончились, и я выпала на холодный пол, исцарапанная до солёного привкуса во рту. Но первым делом — нет, не осмотрела раны — проверила сачок за спиной. Тщательно уложенный в футляр, он остался целым.

Сидя на полу, я ругала себя за страх. Если я поддалась панике, услышав какой-то глупый скрип, чего ждать, когда я столкнуть лицом к лицу с чудовищем? Нечего сказать, настоящий герой.

Карман, куда я прятала ключи, был самым прочным и единственный застёгивался на молнию, но когда я шла, ключи звенели, как колокольчик на коровьей шее. В тишине минус второго этажа это особенно раздражало. Я придержала карман рукой и услышала монотонный гул, похожий на шум ветра.

Теперь изменился запах — потянуло сыростью и горьким дымом. Пол под ногами порос травой. Вначале это были тонкие ростки, чуть пробившиеся между плитками, а шагов через двадцать я уже с трудом пробиралась сквозь некошеную степь. И вой — в этой похоронной тягучести я почти вычленяла слова.

Они сидели на перекрёстке шевелящейся кучкой. Руки в тканевых перчатках переплетались друг с другом и подёргивались, как от ударов током. Если не приглядываться, то не разберёшь, где заканчивается одна и начинается другая.

Пропавшая экспедиция — Шеф говорил мне о ней, провожая до лестницы. Потому я их сразу узнала. На пятачке примятой травы чадил старый костёр, света он давал самую каплю, только едва подсвечивал лица геологов. Я подумала, что при самой чуточке везения смогу проскользнуть мимо — в темноте у стен.

Они пели. Из котелка над костром поднимался странный запах. Распластавшись по стене, как паук, я поползла мимо. Лица с истёршимися чертами оказались до жути близко. Я перестала дышать. Рука, сжимающая ключи, взмокла. Великий Дарвин, только бы не выронить их — ржавую грохочущую связку прямо на каменный пол! Ещё три крошечных шага. Ещё пять секунд.

— Коллега!

Я вздрогнула. Лицо самого старшего из геологов сделалось осмысленным. Тонкий лучик улыбки пронзил его от виска до виска. Он смотрел прямо на меня — и темнота уже не помогала.

— А вы какими судьбами? Присядьте к нам, не отказывайтесь! Вот и обед почти готов.

Садиться к ним было нельзя — так сказал Шеф — возьмут за руки, напоят чёрным варевом из котелка, заставят петь вместе с ними, и всё. Забудешь куда шёл и зачем. Останешься с ними навсегда.

— Я бы с радостью, но тороплюсь.

Они ожили и зашевелились все одновременно. Я не успела понять, как, но они оказались со всех сторон. В полустёршихся лицах ещё проступали человеческие черты: тут был парень с челюстью медведя и девушка с глазами птицы-сойки.

— Всего чашечку чая. Не отказывайтесь, это не вежливо.

Он подал мне жестяную кружку с чёрным варевом, остальные зажали в тиски с трёх сторон и закружились хороводом. Я судорожно оглянулась: коридоры уходили вправо и влево, и ко всему прочему чернота за спиной прорастала кустарником. Туда уже не вернуться. Я потеряла направление.

Связка ключей тонко звякнула в кармане и провалилась ниже.

«Дарвин с вами», — отчаянно подумала я, — «сначала буду убегать, а потом — искать дорогу».

Хоровод полустёршихся лиц завращался медленнее. Я пыталась уследить за ними всеми, но разве это в человеческих силах? Каждый раз хоть кто-то один оказывался сзади, и тогда мой затылок щекотало чужим дыханием. В нос ударил запах чёрного варева.

— Не отказывайтесь, — шепнула мне на ухо девушка с глазами птицы-сойки.

Я выхватила сачок из-за спины. Тяжёлая складная ручка раздвинулась с тихим щелчком. Первым делом я вышибла кружку из рук самого главного. Чёрная жижа плеснулась на пол, и кирпичи под ней зашипели, делаясь ноздреватыми, как свежий хлеб. Повалил густой пар. Из-за него я на секунду потеряла ориентацию.

Геолог неловко попятился и задел котелок над костром. В том самом месте, где секунду назад стояла девушка-сойка, чугунная тяжесть ударилась об пол, и покатилась, виляя из стороны в строну. Я рванула в темноту, уходя с траектории его движения. Чьи-то металлические когти вцепились в рукав куртки.

Треснула прочная материя. Я ударила не глядя, звук вышел глухой, будто металлическая ручка сачка врезалась в пыльный мешок. Кто-то охнул, отступил в темноту. Я вжалась спиной в накренившуюся стену — и улучила секунду, чтобы перевести дыхание.

Они замерли плотным полукругом, косились на рукоятку сачка и не двигались. Я тоже не шевелилась, но я видела то, чего не могли видеть они: как голубоватое пламя костра выбирается из своего каменного лежбища в углублении пола. Струйки огня поползли во все стороны, по желобкам между кирпичами.

Голубым пламенем занялась штанина парня-медведя. Ещё мгновение, и экспедиция превратится в ком пламени. И я вместе с ними.

— Назад! — Я выставила сачок перед собой и бросилась в ту сторону, где разорвать цепь их рук было легче всего — где замерла девушка-сойка. Руки отпружинили меня обратно в центр круга.

Они навалились все разом. В сплошном мареве из белого пара и ядовитых испарений я ощутила близкий запах пола — сырости и гнили. Осознав, что если упаду, это будет конец сказки, и отчаянно дёрнулась, сбрасывая с себя переплетение рук.

Пламя трещало совсем рядом — послышался дикий вопль боли. Их дружное нападение сменилось беспорядочной толчеёй. Воспользовавшись этим, я рванулась и вырвалась.

Бежать. Темнота коридоров казалась спасительной. Через десять шагов спёртый воздух подземелья показался мне свежим. По стенам скакали аморфные тени. Я оглянулась всего раз и различила бесформенный горящий ком, мечущийся от стены к стене. Сыпались кирпичи, выбитые из своих гнёзд, и коридоры жалобно стонали.

Бежать, пока потолок не обвалился мне на голову.

Я успокоилась только на третьем перекресте, когда все звуки и страшные запахи остались позади. Запрокинула голову и три раза глубоко вдохнула. Конечно, я понятия не имела, куда идти теперь — и план, нарисованный на ладони, оказался бесполезен. Но всё это были мелочи по сравнению с запоздалым испугом.

Сердце колотилось часто, как у маленькой птицы. Пытаясь привести себя в норму, я села, привалившись к стене, и даже не ощутила холода. На рукояти сачка была настоящая человеческая кровь. Я посмотрела на ладони — не было у меня теперь никакого плана.

Связка ключей упала с глухим шорохом, будто на слой прошлогодних листьев. Я пошла назад, ведя рукой по накренившимся стенам, и отметила поворот, который прошла — восковым карандашом нарисовала стрелку.

Следующий поворот изгибался змеей. Я точно знала, что уже вела рукой по тем же самым выбоинам в кирпичных стенах, но лампа была другая: жёлтая, а не красная, в коконе из стальных прутьев, а не обнажено-беззащитная. И стрелки на положенном месте я не нашла. Связка ключей опять падала на пол с неприятным глухим шорохом.

Я бродила по замкнутому кругу. Я возвращалась к перекрёстку и выбирала поворот, у которого ещё не было нарисованной стрелки. Опять знакомые выщерблены в кирпичах, опять лампа в металлическом наморднике. Восковой карандаш пачкал пальцы кроваво-алым.

Минус второй этаж путал меня, и когда я опять вернулась в точку отсчёта, все стены были изрисованы красными стрелками, а выхода я так и не нашла. Наверное, ресурс паники был уже истрачен, вычерпан досуха, потому что я ощущала только усталость.

Было тихо, очень тихо даже для минус второго этажа. Тут не работало моё хвалёное чувство направления — я была совершенно уверена, что стоит забрать два коридора влево, и я выберусь на прежний путь. А вот и не выбралась.

Я вдохнула — здесь ничем не пахло — и попробовала снова. Ключи упали на пол с глухим ударом, как тряпичная кукла. Это значило, что дороги вперёд нет, провалился пол коридора, рухнули стены, или жидкая темнота проела их насквозь. Я подобрала ключи, сунула в карман и зашагала прямо туда, к проеденным стенам.

Коридор тянулся невозможно долго, я щупала невидимые в темноте стены и шла дальше, глотая звук собственных шагов, как пыль. Наконец впереди угадалось бледное свечение. Оно подёргивалось, будто ветер колыхал штору.

За светлым пятачком были деревья. Они росли прямо из стен, впитывая кирпичи узловатыми бородавчатыми стволами. Чёрные ветки свешивались до самого пола, но между ними извивался узкий проход.

— Опытная станция ботаников, — поняла я, хотя ни разу о ней не слышала, и Галка не рисовал её на плане. Это значило, что коридор, в который я забрела, был слишком далеко от намеченной дороги.

Ветки деревьев шевельнулись, как от порыва ветра. Мне было страшно забираться в глубину сада, но дорога назад казалась ещё тошнотворнее.

На одной из веток висело красное яблоко. Я невольно сглотнула слюну. Я давным-давно отучилась есть, но глупое биологическое тело иногда действовало само по себе. Оно потянуло руку к яблоку.

Провожая меня до лестницы, Шеф пять раз повторил, чтобы я не брала ничего, что попадается на минус втором этаже, и уж точно не тащила это в рот. Я сорвала яблоко, подбросила его в ладони. Я с детства не видела яблок, да и тогда — я помнила — они были мелкие, зелёные, на вкус — как трава. Кожица этого — бархатистая на ощупь, а под ней исходила соком августовская спелость.

Я не выдержала — сунула яблоко в сумку, на самое дно, под изувеченный блокнот, но круглый бок всё равно выпирал полушарием через плотную материю. Тропинка извивалась между деревьями, и местами они подступали так близко, что шершавыми ветками хватали меня за волосы. Кафель был засыпан жухлой листвой.

В одном месте гора листвы выросла наподобие могильного холмика. Ветки змеились прямо над ней — я поудобнее перехватила сачок, чтобы ударить сразу, если они вдруг нападут. Шаг вперёд — ковёр листьев провалился под ногой, затягивая меня по щиколотку. Ещё шаг — я ухнула в листья по колено, а дальше идти не рискнула.

Передо мной лежало мёртвое человеческое тело, тонкое и бледное, как фарфоровая статуэтка. Рукоятью сачка я поворошила листья, чтобы рассмотреть его лицо. Это был парень, едва ли старше меня, красивый, как будто спящий, но всё-таки мёртвый. Его глаза ввалились, как у засушенной мухи, кожу покрывал белый налёт времени.

Минус второй этаж просто забрал его себе, присвоил и припорошил сухими листьями. Я наклонилась, пытаясь найти на его теле рану или что-нибудь ещё, от чего умирают. Бесполезно. Неподвижные пальцы судорожно скрючились.

Из нагрудного кармана клетчатой рубашки торчал аспирантский билет. Я увидела и не поверила вначале: зелёная корочка — такие выдают только биологам. Странно: парень выглядел так, будто умер совсем недавно, а я ничего не слышала об аспирантах, пропавших на минус втором этаже. А ведь должна была слышать, все новости разлетаются по факультету со скоростью оживших птиц.

Что это? Шутка университета или от усталости у меня начались видения? Я подцепила удостоверение двумя пальцами и раскрыла: так и есть, факультет биологии. Наша кафедра. Наша. Я отступила к тропинке, инстинктивно пригибаясь под ветками.

Имя и порядковый номер мертвеца ни о чём мне не говорили, фотографию в аспирантский билет уже давно не вклеивали — всё равно университет меняет внешности под свои предпочтения. Поперёк чётких отпечатанных строчек наискось шли поблекшие буквы «избранный». Красные буквы поверх чёрного текста.

Это был последний кусочек мозаики, и я вдруг поняла, как всё было. Разрешились все несоответствия, которые мучили меня с того самого дня признания Шефа. Четвёртым аспирантом из трёх была не я. И я узнала этот в тот самый момент, когда смирилась со своей героической ролью.

Наверное, я попалась случайно, нарушила все правила и явилась в кабинет Шефа без приглашения. Избранным был кто-то другой. Но он не дошёл.

Значит, Шеф зря надеется. Герой погиб, его мёртвое тело погребено под чёрными яблонями, и никто никогда не найдёт меч древних учёных. Никто не победит чудовище времени.

Коленки предательски тряслись. Я села прямо на пол, кое-как расчистив его от гниющей листвы, и нервно рассмеялась. Коридор поглотил мой истерический хохот, впитал, как губка, заставив меня замолчать. Я представила, как вернусь на кафедру, как виновато разведу руками.

«Я так и знал», — скажет Галка с привычной кривоватой улыбкой. Вика будет смотреть испугано. Можно предъявить им чужое удостоверение, если не поверят. Впрочем, Шеф поверит сразу, он ведь читает мысли прямо из моей головы.

Он не упрекнёт меня ни словом и, может, даже переведёт на следующий курс, если я научусь правильно работать с определителем. Вот только всё это время я буду знать, как он надеялся на меня, и как я его подвела.

Я не сдамся.

Сачок, который я бросила тут же, едва не потерялся в листве. Я поднялась с пола, отряхнула с коленей склизкую коричневую труху и сунула удостоверение в самый глубокий карман походной сумки. В конце концов, никто не бродит по дальним коридорам минус второго этажа. Никто не найдёт тело бывшего героя. Чёрные листья погребут его снова, а воспоминания о нём я погребу в самой глубине памяти, так что даже через лупу с изогнутой ручкой никто их не прочитает.

Он шёл за мной.

Теперь я знала это совершенно точно. Он шёл через заросли терновника, по пепелищу экспедиции, по чёрному яблоневому саду. Когда я путалась в левых поворотах, он стирал нарисованные стрелки, чтобы раз за разом сбивать меня с пути.

Когда я замирала в тёмном коридоре, я могла ещё мгновение слышать эхо его шагов — а потом преследователь тоже замирал. Он выжидал, и сколько бы я ни задерживала дыхание, сколько бы ни касалась ладонями стен, преследователь ничем себя не выдавал, а университет молчал, как мёртвый, и не собирался давать мне подсказок.

Я шла вперёд, потому что в затылок мне дышал страх. Лампы на стенах давно не горели, я скользила фонарным светом по битому кафелю и вырывала из темноты их слепые глазницы в стенах, их развороченные железные намордники. Чёрные потёки и белую плесень на кирпичах. Каждый мой шаг хрустел каменными крошками и шуршал песчаными оползнями. Я шла, ежесекундно давая себе клятву повернуть.

«Ещё немного», — пообещала я самой себе, дорога вильнула, и я вышла на широкий перекрёсток. Здесь сходилось сразу двенадцать коридоров — а может, и больше — кое-какие терялись в кромешной темноте.

Луч фонарного света упал на груду мусора в центре залы. Переплетение чёрных веток с железными прутьями, битые камни, скомканная бумага. Передо мной было огромное гнездо или звериное лежбище — биолог я всё-таки, чтобы узнавать подобные вещи, или нет? Проглотив эту мысль, я нервно шарахнулась назад, и под ногой предательски громко хрустнула ветка.

Я смотрела на брошенное гнездо, а из темноты преследователь смотрел мне в спину. Оно было брошено — переплетения веток занесло серой пылью, но раньше здесь кто-то жил. Я шарила кружком фонарного света, изредка натыкаясь на шерстинки и пёрышки, но света не хватало. Я с самоубийственным любопытством искала следы того, кто обитал в полуразвалившихся коридорах минус второго этажа, а находила только хлам и мусор, ссыпавшийся сюда с верхних ярусов. Хаос.

Но в тот раз меня отвлёк далёкий, почти эфемерный шорох. На перекрёстке, продуваемом двенадцатью сквозняками, было идеальное место, чтобы слушать. Шелест доносился из третьего коридора справа. Я выхватила сачок из-за спины и бросилась в темноту, как в воду.

В конце коридора было чуть светлее: свет пробивался через решётчатые окна под самым потолком. Стены ступенчато уходили вверх, а на их выступах расселись, как пичуги, книги. Сквозняки нежно перебирали их страницы.

Они учуяли моё приближение. Вспорхнули все разом, и закружились в воздухе, слишком вёрткие для своих старинных переплётов. Я потянулась к золочёному тиснению — и не успела прикоснуться. Беспокойство в стае нарастало волнами — сначала взлетели тяжёлые руководства с нижних ступеней, потом выше — тонкие методички, растрёпанные оттиски старых статей. На верхнем ярусе затрепыхались самые мелкие — желтоватые от времени карточки из картотеки.

Ёкнуло сердце. Я забыла о том, как устала, как бьёт по бедру тяжёлая сумка. В сознании осталась единственная мысль: успеть.

Вверх по высоким ступенькам — я прыгала через две. На один взмах меня хватило. Пара карточек затрепыхалась внутри сачка, остальные прыснули в стороны. Я вывернула сумку на ступень — на камень выпала банка с формалиновым туманом внутри.

Руки действовали сами собой. Рукоять сачка — зажата между коленей. Я вытряхнула карточки внутрь банки, дрожа, завинтила плотную крышку. Желтоватое трепыхание становилось всё медленнее, они засыпали. В неярком свете я разглядывала чернильные символы на титульной стороне. Та или нет? Не разобрать.

Над следующей ступенькой порхало ещё три карточки. Ещё выше — хлопали тяжёлые переплёты монографий. Они были мне без надобности, они только отвлекали. Я замерла, как хищник. Рука — отведена чуть назад, для единственного короткого замаха.

Я понимала, что второго шанса может не быть. Спугну их — и гоняйся потом в кромешной темноте. Ищи.

— Ну давайте, милые. Идите сюда. Ближе… — зашептала я тем самым тоном, каким Шеф разговаривал с книгами. Голос плохо поддавался — когда ещё у меня получится, как у него!

Но карточки чуть успокоились и осели на ступеньку, трепеща от сквозняковых прикосновений. Я взмахнула сачком.

В одну страшную секунду я решила, что промахнулась. Но за полупрозрачной материей сачка ощутила бешеное трепетание. Они были здесь. Не разжимая пальцев, я опустилась на каменную ступеньку.

Я их поймала. Банка чуть не выскользнула из нервных пальцев. Я тихо рассмеялась, почти не веря в свою удачу, и тут же замолчала.

Я ощутила, как тот, кто шёл за мной следом, стоял теперь в темноте коридора и наблюдал, не отрываясь.

Дорога петляла по обвалившимся коридорам. Возвращаться тем же путём, которым пришла, я не решилась. Там остались гнездо подземного существа, заросли чёрных яблонь и целая стая красных стрелок. Как знать, куда меня заведут эти стрелки, если хотя бы половину из них рисовала не я.

Чужой шёл следом. Когда его шаги становились чуть ближе, я замирала и не могла заставить себя обернуться. Хотя его всё равно скрывала темнота.

Потом в фонарике сели батарейки. Жёлтая лужица света побледнела, он мигнул, как истеричная лампа у деканата, и погас окончательно. Сколько я не трясла его, сколько ощупью не перебирала хрупкие детали, он так и не заработал снова.

Я коснулась ладонями стен и впитала в себя их холод. Привыкшая к тишине, я различила тихий шёпот университета, его едва уловимые нервные импульсы, как разряды электричества в древних стенах. И я пошла, ведя рукой по кирпичной кладке, пока не различила вдалеке тусклый красноватый свет — сияние аварийных ламп.

Я поняла вдруг, что могу не выбраться из этих коридоров никогда-никогда, и понимание сделалось почти осязаемым, оно пахло сыростью рухнувших стен, плесенью, пылью и шагами за спиной. И через мгновение оно сделалось таким острым, что чуть не проткнуло меня насквозь.

Потому что тогда, на минус втором этаже, я впервые увидела его. Чудовище времени. Из рухнувшей стены в коридор пролезла плоская морда с огромной пастью — больше ничего не было, только пасть, усаженная клыками толщиной с мою руку.

Паразитам не нужны глаза. Червеобразное тело дёрнулось, расширяя себе лаз. Стены дрогнули — по штукатурке разбежалась паутина трещин. Звук удара отозвался в дальних коридорах, как биение колокола.

Я рванула назад, спиной вжимаясь в нишу между двумя водопроводными трубами. Сумка свалилась с плеча и упала, раскрывшись беззубым ртом. Оттуда выкатилась банка с формалиновым туманом, и карточки посыпались наружу. Мои карточки, за которыми я шла через весь минус второй этаж.

Отчаянно хотелось броситься за ними, но коридор пропитался дыханием близкой смерти. Я ощутила холодные капли и мерное подрагивание труб. Безглазая морда шарила по коридору, рвала зубами остатки кирпичной кладки, обнажая внутренности университета: трубы и провода, истекающие чёрной кровью.

Чудище обернулось в мою сторону — его дыхание пахло гнилью и разложением. Я прижалась к трубам так тесно, что их мерный гул проник внутрь меня. Я закрыла глаза. Университет втекал в меня по капле, отдавая свой холод.

Оно потянулось — чувствительные щетинки вокруг пасти ощупали стену в шаге от меня. Я ощутила, как спиной врастаю в кирпичную кладку. Вдалеке стучало огромное сердце университета, разгоняя по его телу чёрную кровь. Его боль стала моей болью, дыхание его сквозняков — моим дыханием.

Чудище потыкалось в голые стены. Оно искало меня и не могло понять, куда я исчезла — секунду назад оно чуяло чужеродную, отдельную жизнь, а теперь биение моего пульса слилось с пульсом университета. Оно меня потеряло.

С грохотом обвалилась высокая арка. Огромное шипастое тело дёрнулось — я наблюдала, как оно неимоверно долго ползёт из одной дыры в другую. Серая бугристая кожа тёрлась о камни с сухим треском. В темноте разлома шевельнулся обрубок хвоста, и все. Воспоминанием о чудище остались только обугленные камни. Из разломов в стене толчками вытекала чёрная кровь.

Оно убралось. Я сползла на пол, разрывая тонкие паутинки связей с университетом, дёрнула верхнюю пуговицу на рубашке и вытерла с шеи холодный конденсат.

Мои заснувшие, отравленные формалином карточки рассыпались по полу, как осенние листья. Я долго ползала на коленках, пока собирала их. Каким-то чудом уцелели все. Одна лежала на самом краю разлома. Её край подрагивал от холодного ветра.

Опираясь на ладони, я заглянула в темноту. Из-под моих рук вниз посыпалась каменная крошка, обломки кирпичей. Они падали и не находили твёрдой поверхности внизу.

Я взошла по мраморной лестнице и минуту стояла на верхней ступеньке, жмурясь от света. Горели те же аварийные лампы, но с минус второго этажа поднялся незрячий крот, который привык искать путь ощупью, впитывая ладонями шершавость университетских стен. Я говорила с ними почти на равных, а здесь это умение вдруг стало бесполезным.

Я вдруг поняла, как сильно устала. Я шла по высоким галереям с никуда не выходящими окнами. Я читала старые объявления, шуршащие на стенах, и никак не могла осознать, что я всё-таки вернулась.

Холл был празднично украшен стеклянными шариками и мишурой, вот только шарики покрылись пылью, а мишура поблекла. Значит, день науки уже канул в безвременье, и сколько времени прошло после него? Неделя? Две?

Я шла, пытаясь посчитать дни, проведённые на минус втором этаже. У поворота на меня налетел зазевавшийся химик — прожженные пятна на белом халате и защитные очки на пол-лица — обернулся и хотел было выкрикнуть что-то обидное, но увидел меня и застыл с открытым ртом.

Я машинально провела рукой по волосам, как будто могла стряхнуть с них пыль и пепел. Чёрные кляксы расползлись по рубашке.

— Какое сегодня число?

Он не сразу понял, о чём я спрашиваю, а потом на пальцах изобразил: двадцать пятое. Мы умели изъясняться друг с другом на пальцах, потому что языка других факультетов ни один не понимал. Мне стало холодно.

Я нашла в себе силы, чтобы благодарно улыбнуться химику, и поправила сачок за спиной. Родной коридор встретил меня кромешной темнотой и еле уловимым запахом кофе. Ни лучика света не пробивалось из-под двери коллекционной. Только на кафедре теплился слабый огонёк.

Я подошла, но занесённая рука замерла, не долетев миллиметра до ручки. С той стороны я услышала голоса.

— Туман умная, даже очень. Но если она до сих пор не вернулась, значит, минус второй этаж её сожрал. Осталось три аспиранта-первогодки. Ну и что, вы уже решили, кто из них пойдёт следующим?

На кафедре повисла тишина. Я переступила в темноте с ноги на ногу. Ночной университет слишком громко дышал у меня за спиной, так что я боялась не расслышать, что ответит Аше Галка. Он долго молчал, постукивая ложкой.

— Честно говоря, я был уверен, что Туман не вернётся. Да, она — любимица шефа и местный герой, и как будто бы подходит под то самое пророчество, куда уж нам. Но минус второй этаж проглатывал и третьекурсников, и преподавателей. Она не вернётся. Кто следующий? У Ярослава бабушка в деканате.

Аша решила. Она, наверное, давно решила, ещё когда я отбивалась от мёртвой экспедиции, а может и раньше. Просто хотела, чтобы Галка сказал это сам. Но он делал вид, что не знает.

— Вика. У неё ни одной статьи. И университетского имени пока нет. Никто не вспомнит. Никто не заметит, — улыбнулась Аша. Я не могла видеть её лица, но эта улыбка ясно прозвучала в тоне.

— У меня были другие планы.

— Да брось! Кто-то должен идти следующим, — в голосе Аши проскочили ироничные нотки. — Мы же не успокоимся, пока не передохнем все!

Конец моего героического похода ознаменовался тем, что я, переступая онемевшими ногами, подслушивала под дверью кафедры, а Галка с Ашей решали, кому из троих оставшихся первокурсников суждено положить жизнь на борьбу с чудовищем.

Сквозняк доверчиво ткнулся мне под коленку. Я шикнула на него, чтобы не шумел, но на кафедре уже замолчали. Слышался только плеск разливаемого по чашкам кофе и стук ложек. Музыка ночного университета.

Я потопталась ещё, чтобы старшие ничего не заподозрили, и вошла. Странно было смотреть в их лица — они постарались принять подобающее выражение, но не успели. Так и застыли в смеси удивления и испуга

— Привет, — воскликнул Галка. В его изумлённо распахнутый взгляд не доложили три ложки радости. — Туман, ты вернулась? Ты в порядке? Ранена?

Аша помахала мне чашкой.

— Голодная, наверное? Садись к нам.

Я осмотрела свои исцарапанные ладони, как будто впервые их видела. Хорошо, что на кафедре не было зеркала. Я не хотела видеть себя такой.

— Спасибо, нет. Я лучше…

Я рухнула на ближайший стул — плевать на вежливость, — потянулась к кафедральной аптечке. Кровь уже едва сочилась, но разорванный рукав потяжелел и сделался чёрным. Последние часы на минус втором этаже были смазаны, я почти не помнила, как выбралась.

Когда я добралась до терновых зарослей, я так рванула через них, кто даже не почувствовала боли. Я знала только, что поблизости выход.

— Пол испачкали, — хладнокровно отметила Секретарь. Она вышла из глубины кафедры и остановилась, размазывая носком туфли каплю моей крови. — Вытереть не забудьте.

Я вцепилась в бинт зубами, разорвала — ножниц поблизости не оказалось, а помогать мне никто не захотел. Они стояли полукругом и наблюдали, как в цирке. Я еле-еле затянула узел и наелась ошмётков марли. Аптечка пахла сыростью. Наверное, хранилась на кафедре ещё со дня Чёрного Ветра, или дольше.

— Вы нашли то, что искали? — спросила Секретарь.

Она улыбалась. Великий Дарвин, она смеялась надо мной и даже не скрывала этого.

Я рассматривала глубокую царапину на левом плече, думая, бинтовать или нет. Кровь там уже запеклась, но края воспалились, и вид у раны был жуткий. Наверное, шипы всё-таки были отравлены.

Ничего, переживу. Цепочка кровавых пятен тянулась от двери к моим ногам.

— Ну как результаты? — не выдержал Галка. — Как минус второй этаж? Стоит ещё, проклятый?

Я обернулась к его улыбчивому лицу. Как будто в мире не осталось ничего, кроме этого лица.

«Я столкнулась с чудовищем времени, за мной постоянно кто-то шёл, и я впала в панику, когда две недели блуждала по диким коридорам и не могла найти выход», — вот что крутилось на языке. Они меня уже похоронили — и я представила вдруг себя на месте павшего — настоящего — героя. Погребённой в листьях чёрных яблонь. Страх поднялся вверх по горлу и заклокотал там.

— Всё отлично, — сказала я, растягивая рот в игрушечной улыбке. — Задание выполнено. Шеф у себя?

— Как обычно. Он только вчера о тебе спрашивал.

Я кивнула, потихоньку отступая к двери. Значит, Шеф всё ещё ждёт меня. Это хорошие новости.

— Постой, — Галка поймал меня за руку и с силой потянул на себя. Такое поведение вовсе не вязалось с его привычной сонной улыбкой. Я дёрнулась, но что я могла сделать третьекурснику? Он перехватил меня поудобнее и прижал к стене, нежно придавил за горло, другую руку протягивая к сумке.

— Ты нашла карточку? Может, дашь взглянуть?

Остальные стояли и смотрели: Аша и Секретарь, и никто из них не ответил на мой ошарашенный взгляд.

— Она не в сумке! — отчаянно крикнула я, пока хватало дыхания.

Его рука нашарила карман — тот самый карман на молнии. Самый надёжный. Хрустнула застёжка, и удостоверение вывалилось на кафельный пол — зелёная корочка.

Аша попятилась, как будто увидела ядовитую змею. Секретарь осталась стоять на месте, но остриё карандаша было нацелено на него — на моё удостоверение избранного.

Прижатая к стене, я судорожно сглотнула. Они увидят номер внутри — не мой номер, — красный штамп поперёк, и обо всём догадаются. Зря я не призналась сразу. Так долго скрывать и так глупо попасться…

Галка меня не выпустил. Носком ботинка он дотянулся до удостоверения, подтянул его ближе. Великий Дарвин, как они все на меня смотрели. Лучше бы я ещё раз встретилась с чудовищем времени.

Он потянулся и поднял корочку — тонкие музыкальные пальцы на зелёном. Я не выдержала и зажмурилась. Я не хотела видеть. Кромешная темнота вокруг долго хранила молчание.

— Подождите, — наконец сказал Галка помертвевшим тоном, и его хватка ослабла — локоть отодвинулся от моего горла. Я залпом хлебнула воздуха и открыла глаза.

Они втроём стояли под светом самой яркой кафедральной лампы. Аша вцепилась Галке в запястье, чтобы он пониже опустил удостоверение. Я видела их лица — неподвижные маски — и не решалась подойти. Впрочем, это было уже бессмысленно.

Наконец, Аша выпустила руку Галки и глянула на меня.

— Избранная. Ну ты и влипла.

Я метнулась вперёд, за клочком зелёного картона, за призраком красного штампа, чтобы отобрать у них то немногое, что мне осталось. И увидела, что на пожелтевшей бумаге чёрным выведен мой собственный номер.

Двенадцать — пятьдесят два.

В коридоре эфемерно пахло пирожками. Я мотнула головой, приказывая себе не обращать внимания.

В кабинете Шефа было сумрачно, и колокольчик над дверью не шелохнулся. Я даже решила, что вошла не вовремя, собиралась повернуть назад, но из-за шкафов меня позвали.

— Туман, проходи.

На стене кабинета плясала огромная тень. Шеф сидел у включенной настольной лампы, внезапно наполненный темнотой по самые края. Она плескалась у него в глазах, горькая, как крепкий кофе, только слегка разбавленная светом лампы. Когда я вошла, темноты стало чуть меньше.

По пути к столу я расстегнула самый надёжный карман — молния сверху донизу, и нащупала на самом дне три карточки. Они почуяли близкую свободу, затрепыхались в моих пальцах. Шеф без лишних слов принял из моих рук добычу.

Лупа с витой ручкой послала оранжевый отблеск в стеклянные дверцы шкафов. Шеф молча отложил первую карточку, придавил её каменной мухой. Карточка слабо дёрнулась, как будто от ветра. Следом Шеф отодвинул от себя вторую.

Я замерла в тревожном ожидании. На минус втором этаже так мало света. Я запросто могла схватить не ту карточку. А нужную только вспугнула, и она осталась парить в комнате со ступенчатыми стенами. И теперь её ни за что не поймаешь. Теперь по коридорам минус второго этажа бродит чудовище.

— Да, — произнёс Шеф, откладывая лупу. В его пальцах лениво шевельнулась третья. — Я помню. Это — та самая статья. Ты молодец, Туман. Ты справилась.

Я закрыла глаза и сумела улыбнуться. Рукоять сачка больно впилась в спину. Запах гари, жжёное масло, невнятный привкус специй. Я сглотнула его, стараясь не замечать.

«Не к добру». И сказала только:

— Что будем делать теперь?

Университет тряхнуло. На столе Шефа зазвенели друг о дружку металлические рукоятки луп о статуэтку мухи, статуэтка мухи о краешек пепельницы, пепельница — о металлический стакан с карандашами, а карандаши загремели, как трещотка для отпугивания воронья. Я едва удержалась от падения, изо всех сил вцепившись в край стола.

Свет разом потух. Я услышала хруст, как будто кто-то откусил от гигантского вафельного торта, а потом университетские половицы накренились. Через секунду в коридоре зазвучали крики и шаги.

Мы выскочили из кабинета в тот самый момент, когда свет опять загорелся — аварийные лампы теперь были как нельзя кстати, алая заря залила площадку перед деканатом, и дальше — самый край лестницы. Загудела на одной ноте тоскливая сирена.

Через распахнутые противопожарные двери я увидела бегущих людей — мимо нашей кафедры, по лестнице вверх. Почудилось, что один из тёмных силуэтов упал на лестнице, закричал, но не сумел перекричать сирену.

Динамик над деканатом захрипел. Я обращала на него внимание и раньше, но не думала, что он до сих пор работает: чёрная коробка с крошечным динамиком. Отголосок из прошлых эпох.

— Коллеги, сохраняйте спокойствие. На первом этаже произошёл обвал коридора, но ремонтные бригады уже в пути. Никто не пострадал. Повторяю, никто не пострадал.

Я дёрнулась к лестнице, но в руку повыше локтя вцепились Ашины пальцы.

— Куда это тебя понесло?

— Там… — я ткнула пальцем в сторону лестницы, всё ещё кишащей беженцами с первого этажа. И не смогла придумать, что ей ответить.

«Там чудовище?»

— Без тебя разберутся, — зашипела она.

Шеф стоял у двери кабинета и вдумчиво протирал очки краешком носового платка. Потом надел их — стёкла блеснули алыми бликами. Я ощутила, как глупые мысли в моей голове стали для него открытой книгой, и отползла подальше в темноту.

— Нет, — сказал Шеф, вылавливая меня взглядом. — Рано. Это чудовище, но время для битвы ещё не настало. Тебе нужен меч.

К утру к нам на этаж потянулись беженцы. Никто ни о чём не разговаривал, не спорил, не торговался. Мы молча вытаскивали парты из лекционных аудиторий и ставили их друг на друга, загромождая коридор. Всё равно студенты больше не придут.

Зато в новые комнаты вмещалось оборудование микробиологов: все столы, сушильные шкафы и стерильные боксы, которые нам удалось вытащить из-под развалин.

Весь день призраки в белых халатах сновали туда и обратно, утаскивая в свои новые обиталища всякую мелочь: уцелевшие колбы, огрызки карандашей и обгоревшие лабораторные журналы.

Ботаники с третьего этажа поселили к себе генетиков.

Однажды они придумали себе знаки различия. Микробиологи всегда носили белые халаты, биохимики — светло-зелёные, генетики — бледно-синие, а ещё были почвоведы — те в чёрных халатах.

Остальные кафедры не включились в игру, и потому не носили никаких знаков отличия, а одевались просто — как душа пожелает. Аша, например, таскала бесцветный халат поверх толстовки. Совсем по-другому было на соседних факультетах. Кое-кого мы узнавали, завидев в конце тёмного коридора. Кое-кого — вообще никогда не видели.

— Сосредоточье вселенской скорби, — усмехнулся Галка, полуборачиваясь к Аше.

Мы все стояли, прижавшись спинами к стене, как зрители на параде, а мимо шествовали юристы. Девушки — все, как одна — в юбках-карандашах и на шпильках, парни — при галстуках и золотых часах. Свои пожитки они несли в кожаных папках. Траурные взгляды как будто тоже были частью их форменной одежды.

Они шли, и лампа вечного света покачивалась под потолком, отбрасывая на стены многоногие и многоголовые тени. С первого этажа эвакуировали всех — но сначала тех, кто стоял рангом выше.

— Первый этаж — это этаж для тех, у кого слишком тяжёлое оборудование, — сказала Аша. — А ещё для тех, кто считает выше своего достоинства ковылять по лестницам.

Девица с тщательно зачёсанными волосами покосилась на нас презрительно и близоруко и прошла мимо. Шпильки звонко выстукивали по кафельной плитке.

Юристов принимали к себе историки. Аша подалась вперёд и крикнула в темноту коридора:

— Жалкие бумагомараки! Я вообще считаю, — обернулась она к нам, — кому теперь нужны эти гуманитарии? От них даже в живом мире пользы немного, а в мёртвом так и вообще.

Я хотела заметить, что это спорный вопрос. В мёртвом мире ото всех нас пользы нет. Кому, например, нужен биолог, если все животные давно умерли? Но между мной и Ашей стояла Вика, так что мне пришлось бы повышать голос. Сил на это не было — я и так весь день таскала колбы с первого этажа на второй. Я выдохнула и откинулась на стену.

Колонна юристов истончилась и растворилась в темноте перехода. Я посмотрела в другую сторону: в наших коридорах мельтешили белые халаты. Микробиологи обустраивали свои уютные лаборатории.

— Университет становится слишком маленьким, — задумчиво выдал Галка, дёргая себя за бородку. — Мы лишились первого этажа, а что будет, если чудовище доберётся до второго? Куда мы все пойдём?

Вопрос повис в темноте коридора. Ярослав напряжённо думал, ковыряя носком ботинка отлетевшую кафельную плитку, но вряд ли его мысли занимало чудовище.

В наших коридорах стало очень шумно, слишком много шагов и голосов. Сухие мухи и муравьи с непривычки робели и скукоживались на булавках. Нам не хотелось возвращаться в родные комнаты, потому мы стояли у деканата, прижимаясь спинами к бугристой стене.

Микробиологи — замечательные, они нам гораздо милее юристов, шороху от них куда меньше, чем от зоологов позвоночных, и они уж точно не разносят столько грязи, как почвоведы. Но кому приятно, если у тебя дома топают чужие ноги и воют чужие сквозняки?

— Грядёт большая война между факультетами, — проговорил Галка и скрестил руки на груди. — Ни у кого не выйдет отсидеться в тёмном углу.

— Что? — испуганно вскрикнула Вика. — Я не солдат. Я не воевать сюда пришла!

— А кто тебя спрашивает, красавица? — встряла Аша.

Галка возник между ними, как шлагбаум, и раздвинул их в разные стороны, пока не подрались, потому что Аша уже приняла боевую стойку. Капюшон яростно вздымался. Она и так была на взводе, и любое брошенное слово могло послужить искрой. Галка взял её за ворот халата и оттянул ещё дальше.

— В конце концов, у нас есть преимущество перед остальными.

Их взгляды вперились в меня. Подняла голову даже Зелёная, которая до сих пор сидела на корточках в нише, и обнималась там с трубой.

— Что? — не выдержала я.

— У неё пока нет меча, — пробормотала Аша, обходя меня полукругом, как племенную кобылу на выставке. — Пусть раздобудет этот свой меч великих учёных, тогда и выставим её на бой.

— Шли бы вы… диссертацию писать, — буркнула я и ушла сама — из-под внимательных взглядов и белого света лампы.

На душе стало ещё муторнее, а найти успокоение теперь было не у кого. Шеф с самого утра забрал пойманную карточку и ушёл в спецотдел библиотеки. Он до сих пор не вернулся, а мне не хватало его уверенного тона и взгляда поверх очков.

На лестнице было темно, я села прямо на ступеньки. Я знала, что он придёт отсюда. Он всегда поднимался по запасной лестнице, не по главной. Как будто предпочитал скромные коридоры мраморным галереям.

Я достала из тайника монографию о тропических мухах, включила фонарик и принялась ждать Шефа. В верхних коридорах шумели, внизу стояла мёртвая тишина. Из-за полуоткрытой двери я видела обломок крашеной стены и обрывок полицейской ленты, и сколько не вытягивала шею, дальше увидеть не смогла.

Потом университет затих. Беженцы обустроились на новом месте, старожилы отправились, наконец, работать. И в дальнем конце коридора скрипнула половица. Неторопливые шаги зазвучали по деревянному полу, по кафельной плитке у деканата — и затихли.

Я оторвалась от книжки. Мне почудилась тень, застывшая в дверном проёме. Слишком высокая для Аши, слишком неподвижная для Галки. Слишком для всего, что было мне знакомо.

Там никого не было. Только покачивалась на длинном проводе вечная лампа. Площадка перед деканатом оставалась пустынной, никто не прятался за колоннами, никто не скрывался в тени тупика.

И шаги зазвучали снова. Они удалялись. Кафедра стояла тёмная и пустая. Я бросилась к музею, заглянула в полумрак. Никого. Вот только из-под музейной двери пробивался тонкий лучик света.

Ни один аспирант в здравом уме не решился бы зайти туда. Всё равно, что живьём лечь в могилу. Дверь скрипнула — из-за неё выбрался сквозняк. Он мазнул хвостом мне по щиколоткам и улёгся в нише. Из музея потянуло формалиновым духом.

Я взяла книгу наизготовку и сделала неуверенный шаг к лучику света. Ничего. Ни звука по ту сторону двери, ни дуновения воздуха, ни дрожания теней. Я осмелела и сделала ещё шаг.

Потолки музея куполами уходили в темноту. Ажурные арки упирались одна в другую, и пока я пыталась рассмотреть, что там, ещё выше, у меня закружилась голова. Стены были выкрашены в грязно-зелёный, как в самых старых коридорах университета. Под ногами шуршала пыль на каменных плитах.

Я сделала всего один шаг от двери — в бледное сияние музейных ламп, — и дверь сзади тихо притворилась.

«Сквозняк», — сказала я себе, чтобы ноги перестали дрожать.

Они были здесь. Застеклённые витрины с полуистлевшими книгами. Букв не разобрать. Куклы в университетской форме разных факультетов — ни у кого из них не было лица, ни одна не доставала мне до плеча. Я шла от одной витрины к другой из зала в зал, прижимая к груди потяжелевшую монографию.

В огромной стеклянной колбе плавал полуразложившийся спрут. Чудовище таращилось на меня единственным осклизшим глазом. Я потянулась рукой к мутному стеклу. Коснулась — и вдруг по формалину прошла дрожь. Я шарахнулась в сторону и плечом чуть не сшибла почерневший скелет гориллы.

Проход в следующий зал перегораживала оторванная клешня морского краба. Мои шаги — шуршание каменной пыли — разносились эхом под сводами. Я клялась себе, что следующий поворот — и я вернусь на лестницу, но как заколдованная шла от витрины к витрине. От пыльных чучел к глиняным черепкам и скульптурам, которые изуродовало время. Прогрызло змеиные ходы на лице.

Дальше — к моделям парусных кораблей и ракетных двигателей. В следующий зал — замереть посреди инсталляции стоянки первобытных людей. Их костерок мерцал красными лампами. В темноту первобытных джунглей. Дальше — в царство гигантских бактерий и первичного бульона.

Я развернулась на месте и осознала вдруг, что не помню, в какой из четырёх галерей я была только что. Шея покрылась липким потом. Я крутанулась, словно заводная балерина. Квадратные залы соединялись друг с другом, как соты улья, и каждый из них был погружён в темноту. Пятнышко света скукожилось под моими ногами.

Я бросилась в один из переходов. Там меня встретил стеклянным взглядом саблезубый тигр. Нет, здесь я ещё не была совершенно точно. В следующий переход — там птицы подвешены на ржавых цепях. Я видела их или только воображала, что видела? Память не поддавалась. Я точно знала, что когда-то и где-то наблюдала их ненастоящий перелёт, но когда? Во сне, может?

Я приказала себе успокоиться. Ещё два перехода — и ни одного из них я не помнила наверняка. Всё равно выход из музея должен быть. Выход, или план эвакуации, или Шеф заметит моё долгое отсутствие или отправил кого-нибудь на поиски.

Ну конечно, жди. Я сползла на пол между двумя деревянными витринами. Крики наверняка затеряются в переплетении арок, а смотрителей здесь давно не водится. Последнего, кажется, застрелили задолго до моего прихода, после того, как он насмерть загрыз кого-то из посетителей.

Я поднялась. Идти — куда угодно — только бы не сидеть на месте. Из зала в зал. Теперь уже — почти не обращая внимания не экспонаты. Они слились для меня в бесконечный поезд из стеклянных колб, витрин и пустых глазниц. Ни одного знакомого.

Пятнышко света всё ещё ползло рядом, но сделалось меньше моего шага, так что все мёртвые взгляды погрузились в кромешную темноту.

Я была одна. Во всём музее, а иногда казалось — во всём университете сразу. Я была одна. Но были ещё мерные шаги за моей спиной.

Из зала в зал — сначала — бегом, а когда кончились силы — я брела, ведя левой рукой по стене, иногда — по витринам, рискуя наловить ладонью заноз. Всё это время он шёл следом, не пытаясь нагнать, и не отставая. Только изредка, если я пыталась свернуть в узкие боковые коридоры, шаги звучали быстрее и громче, я пугалась и проскакивала мимо дверей. Шла дальше. Из зала в зал.

Я вышла в следующий, и нога заскользила по мрамору. На стенах один за другим зажглись голубоватые огни подсветки. Я замерла: они стояли здесь. Ни пылинки не было на стеклянных цилиндрах высотой в человеческий рост. Лампы отражались в зеркально чистом полу.

Они стояли здесь — кто уронил безвольную голову к плечу, кто судорожно выпрямил спину, кто обхватил себя руками.

Я забыла вдохнуть и пошла, медленно, тихо, как будто неосторожным звуком могла разбудить их. Напугать. Помутневший формалин не давал различить оплывших черт, но одежда сохранилась.

Это была девушка в старинной университетской мантии. Длинные волосы растянулись ореолом вокруг головы. Пальцы касались стекла по ту сторону колбы. Никаких ран, ни капель крови, застывших бусинами вокруг голубоватой кожи. За ней стоял молодой мужчина.

Строгий костюм-тройка и грудь перечёркнута лентой лучшего выпускника. Чёрные волосы обрамляли узкое бледное лицо. Губы стёрло время, глаза стёрло время, и румянец на щеках застыл, сделался как неумелый грим. Вязь латинских букв шла по медной табличке на постаменте. Я протёрла медь от несуществующих пылинок, сощурилась, но всё равно не рассмотрела.

Из третьей колбы на меня глянули живые чёрные глаза. Я шарахнулась назад, едва не выронила фонарик, а монография всё-таки выскользнула у меня из рук и с громким хлопком поцеловала мрамор. Я застыла, пытаясь угомонить отчаянно колотящееся сердце.

Человек в колбе был, конечно, мёртв, но его ладони касались стекла, он весь подался вперёд, и формалин пощадил его злые глаза. Радужка почти не выцвела. Я отражалась в стёклах его очков, в правом — вся целиком, и в левом — разбитом — десятки маленьких меня. Белый халат расходился у него на груди и полами возносился вверх.

Я моргнула, заставила себя отвести взгляд. И прислушалась: было отчаянно тихо, никаких шагов, только колотилось моё собственное сердце. Если преследователь чего-нибудь и хотел, то он хотел привести меня сюда. Показать.

Не дождётся. Я развернулась и зашагала вперёд, не глядя, сколько ещё их здесь было — как живых, но всё-таки мёртвых. Сердце книги билось в унисон с моим — точно также испуганно и глухо.

Какая глупость — останавливаться у каждой колбы, вглядываться им в глаза, пытаясь понять, кто они такие, почему они здесь, но в самом конце ряда, у входа в галерею, откуда дышал сырой сквозняк, я увидела его.

Рыжего парня — время почти не коснулось его лица. Клетчатая рубашка почти не выцвела. Руки были безвольно опущены. В этой неловкой позе, с головой по-птичьи склонённой к плечу, было только удивление. Ни злости, ни страха.

Я ощупывала его взглядом, пытаясь запомнить чуть смазанные черты. Я помнила его. Может, видела во сне? Нет, не во сне.

В коридоре минус второго этажа, погребённого под опавшими листьями яблонь. И нагрудный карман, из которого я вытащила удостоверение избранного, как и тогда, был чуть надорван. Палец коснулся медной таблички. Вязь странных букв сложилась в простое имя. Артём.

Нет, я не могла его знать раньше. Я не могла его видеть. Я пришла в университет всего пару месяцев назад.

А за ним стояла пустая колба. На табличке, начищенной до блеска, было обозначено: «Туман». Последняя колба перед выходом в галерею.

И в дальних коридорах снова зазвучали шаги.

Шаги гнали меня из галереи в галерею, и я почти бежала — теперь уже позабыв об усталости. Мне ещё меньше хотелось встречаться с ним, с тем, кто наполняет стеклянные колбы формалином и консервирует там живых людей. Меня гнал вперёд животный страх, который стёр все мысли и доводы логики.

И вскоре я начала узнавать залы и галереи. Он пригнал меня к выходу.

Я выбралась из музея никем не замеченная. Аккуратно прикрыла за собой дверь, кое-как укротила дрожь. Белая лампа по-прежнему качалась на тонком проводе, и тени от колонн извивались, как змеи. Сквозняк дремал в нише. Я сделала шаг — он приветливо вильнул хвостом.

Было тихо.

«Ещё ночь», — поняла я, — «успела до утра».

«Никто не заметил», — понадеялась я. Никаких оправданий я придумать не успела.

В коллекционной ждала Аша. Я открыла дверь — она поднялась и встала поперёк прохода, локтями упираясь в шкафы справа и слева так, чтобы я не смогла обойти.

— Ты где была?

— Твоё какое дело? — Я попыталась протиснуться мимо, но каменный локоть двинул меня в излучину рёбер, так что едва не перешиб дыхание.

— Ты где была, я тебя спрашиваю? Или ты думаешь, что можно вот так пропадать на двое суток, а потом являться, как ни в чём не бывало? Что, избранность в голову ударила?

Я застыла в полутёмном проходе, щуря уставшие глаза. Я прижала книгу к животу на случай, если Аше опять захочется драться. Твёрдый переплёт выдержит, мои рёбра — сомнительно.

— Отойди в сторону.

— Ты была в музее, да?

Я подалась назад. За спиной Аши со стульев поднялись Вика и Галка, и каждый посмотрел на меня так, будто увидел в зрачках отражение стеклянных колб. Я заморгала и отвернулась.

— Кто-то открыл музей, — тихо, как сквозняк, шепнул Галка. — Музей стоял открытым два дня.

В его тоне было всё: и тот первый, кто заметил открытую дверь. Высокий вскрик, метнувшийся между колоннами. Кучка аспирантов, столпившихся на безопасном расстоянии — шеи вытянуты. Среди микробиологов в белых халатах Аша и Галка, и ещё кто-то — с других этажей. И тревожное ожидание, спрятанное под напусканным спокойствием. «Это сквозняк, просто сквозняк».

И ещё: «Так бывает».

Нет, не бывает. Никогда ещё не было.

— Она разбудила проректора!

Истерические нотки в её голосе больно резанули по ушам. Аша надвинулась на меня, как танк, и я невольно попятилась. Муравьиными шагами добралась до края шкафа и вдруг ударилась пятками о порог коллекционной. Меня чуть не выдавили в коридор, я вовремя уцепилась за косяк. Впилась пальцами в край крошащейся стены.

— Туман, — сказала Аша из-под капюшона, — уходи. Ты его разбудила, он теперь не упокоится, пока тебя не сожрёт. А если он явится сюда, в наказание устроит погром на всей кафедре. А я жить хочу, Туман. Убирайся.

Я нервно рассмеялась.

— Ты сошла с ума? Какого ещё проректора? Я никого не будила. Я его в жизни не видела.

Вика в дальнем углу комнаты смотрела жалобно. Мол, прости. Мол, помочь не могу, сама понимаешь. Я понимала. За плечи её обнимал Галка, и в его напряжённых пальцах не было ни грамма нежности. Нет, тут другое — он как будто опасался, что Вика кинется ко мне.

Лишние истерики им были ни к чему. Лишние истерики привлекут лишнее внимание.

Аша угрюмо смотрела из темноты под капюшоном. Она была ниже меня ростом, но если бы дело дошло до драки, боюсь, у меня не осталось бы и самого завалящего шанса.

— Ты была на минус втором этаже. Вот оттуда ты его и притащила. Ты ведь слышала шаги за спиной? И теперь слышишь иногда, правильно? Ну, говори!

Она так метко попала в яблочко, почти не целясь, что у меня похолодело в животе. Как будто она вместе со мной выходила ночью на пустые перекрёстки и долго и нервно вслушивалась в перекличку сквозняков. Как будто она держала все мои воспоминания на одной ладони.

— Нет, — огрызнулась я. — Ничего не слышала. И нечего тут командовать. Шеф меня принял, только он и сможет выгнать. А теперь отойди, мне нужно работать.

Всё равно я не смогла бы работать — руки тряслись, как у бывалого пьяницы. Все трое стояли передо мной, похожие древнегреческие статуи. Я скрипнула зубами и развернулась.

В кабинете Шефа было пусто. Никто не отзывался на стук, из-под двери не выбивалось ни лучика. Сквозняк протиснулся в щель между дверью и полом, пошебуршал внутри и вернулся. Разочарованно махнул хвостом.

Я вздохнула. Двое суток, если Аша не врёт — а зачем бы ей? Значит, третью ночь Шеф ищет статью в спецотделе библиотеки. Кажется, я начинала волноваться.

Я села на ступеньку и включила фонарик. От усталости буквы скакали перед глазами. Я читала, потому что в мире должно оставаться что-то монументальное и незыблемое.

Пусть для меня это будут мухи.