Глава VIII «Тара Гордон: последний вальс»

«Линкольн» был первым. Он высился перед Галлахером и Гордон, все такое же мертвый, как и несколько дней назад. Для него это время прошло, как один незаметный миг. Для людей прошла вечность.

Невольно Гордон остановилась. Ей казалось, что это ее дом, который она покидает навсегда. Теперь уже точно — навсегда. Галлахер остановился рядом и положил руку ей на плечо. Он ничего не говорил, потому что и так все было ясно.

— Оно здесь, — проговорила Гордон, оглядывая корабль тревожным взглядом, — Я чувствую его.

— О чем ты?

Гордон закрыла воспаленные глаза, как будто так у нее открывалось другое — ВНУТРЕННЕЕ зрение.

— Целое всех частей, оно здесь, внутри корабля. Оно ждет, когда мы придем, чтобы пожрать нас. Пожрать, а потом отделить, чтобы мы тоже стали частями. Мы убили много, и теперь ему нужна регенерация. Мы станем этой регенерацией.

Слушая ее, Галлахер беспокоился все сильнее. Он всерьез начал опасаться, что рассудок Гордон не выдержал всего этого кошмара и повредился. Она начала повторяться, и ему хотелось крикнуть: Замолчи! Я не вынесу даже мысли, что все это еще не закончилось. Я хочу домой, к маме, а все целое, все части, вся эта долбанная планета могут катиться в долбанную Бездну этого долбанного мира к их долбанной матери, только замолчи, Гордон, замолчи ради лица Иезис.

Паника накатывала волнами, и он не мог контролировать этот дьявольский прилив. Мысли путались, а реальность снова начала ускользать, расползаясь темными пятнами. Должно быть, именно так видел мир Ли, в последние несколько дней, когда медленно умирал от инопланетного яда. Чей-то голос издалека звал его:

— Галлахер! Галлахер!

Чудовищным усилием воли он заставил себя отрешиться от поглощающей сознание паники. Несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание и прогоняя из глаз черноту. Это Гордон. Гордон его звала. Она стояла перед ним, и из ее глаз текли слезы, которых она не замечала.

— Что? — его голос прозвучал неестественно спокойно.

— Эти твари. У них есть одно главное, как королева у пчел. Матка. Она и есть их общий разум, их целое, от которого они все произошли. Понимаешь? Мы думаем, что их много, но на самом деле оно только одно. Если мы убьем это одно, то других больше не будет. Понимаешь? Мы должны убить эту королеву, чтобы другие люди, которые прилетят сюда когда-нибудь, не погибли. Понимаешь? Мы должны убить его сейчас, потому что иначе это никогда не закончится. Сюда прилетят другие, и они тоже умрут. Или захотят забрать образцы, привезти на Землю, чтобы изучить. Мы должны остановить это, чтобы никто больше не погиб. Именно мы, потому что больше некому. Ты слышишь меня, Галлахер?!

Поначалу ее монолог казался ему горячечным бредом. На бледном лице Гордон выступили неровные алые пятна. Глаза блестели, но уже не от слез, а от фанатичного безумия, как ему показалось. Но постепенно слова, которые она повторяла снова и снова, обрели смысл. Галлахер соглашался. Да, они должны попытаться спасти мир от мерзких лягушкообразных монстром. И поскольку они здесь, застряли вдвоем на этой долбанной планете, то должны попытаться спасти мир прямо сейчас, потому что потом может быть поздно.

Но другая часть Галлахера, которая обладала бесконечным оптимизмом идиота, которая любила выпить и трахнуться, которая недолюбливала миссис Шульц и беззлобно подкалывала лучших друзей, и… так вот, эта часть была категорически не согласна с предложением Гордон. Этой частью Галлахер не хотел быть героем, спасающим мир от инопланетной заразы. Он хотел как можно быстрее убраться под надежную защиту силовых экранов и брони «Ричарда Плантагенета», а не торчать в трех шагах от спасения, размышляя о судьбах мира. Он хотел вернуться домой и забыть весь этот кошмар, хотя и сомневался, что у него получится — забыть. И увезти с собой Гордон. Гордон увезти с собой тоже, как этого хотел Ли.

Но Гордон стояла радом и все бормотала и бормотала о спасении мира, путаясь в словах и повторяясь.

— Гордон!

Она замолчала на полуслове.

— Почему ты плачешь, Гордон?

Она провела рукой по щеке и посмотрела на мокрую ладонь. Ее взгляд стал более осмысленным. В конце концов, Гордон еле слышно прошептала:

— Потому что мне страшно.

Страшно. Галлахеру казалось, что он уже притерпелся к страху, но нет, это было не так.

— Пойдем, осталось уже совсем немного. «Ричард» рядом, а там мы будем в безопасности.

Гордон отрицательно качнула головой и отступила от него на шаг.

— Ты не слышал, что я говорила. Мы должны убить королеву.

— Я прекрасно тебя слышал! — Галлахер просто взорвался, — Но где? Где она, эта твоя королева? Ты собираешься искать ее по всей планете? Или ты собираешься позвать ее и надеяться, что она сама выползет под наш огонь? Да мы сдохнем от усталости и истощения уже через пару дней! Пожалуйста, Гордон… давай просто вернемся домой.

Он смотрел на нее, а слезы все текли и текли по ее лицу, и это сводило Галлахера с ума. Почему сейчас? Почему безумная идея найти и уничтожить Самую Главную Тварь пришла в больную голову Гордон именно сейчас, когда они уже почти дошли до «Ричарда»? Мысленно задавая этот вопрос, Галлахер и не подозревал, что получит ответ.

— Разве я не сказала тебе? — бровь удивленно дернулась вверх, но Гордон болезненно скривилась от этого простого движения, — Оно здесь, на «Линкольне».

— Откуда ты знаешь?

— Я чувствую его. Оно обессилено, потому что мы убили слишком много его частей. Поэтому мы должны попытаться уничтожить его, пока оно… она слаба.

Несколько минут — непозволительно долго в их положении — Галлахер переваривал услышанное. Он не знал, могло ли быть так, как говорила Гордон, все это казалось слишком невероятным. Вместе с тем у него не было и аргументов против.

— Хорошо, пусть так, — наконец, медленно проговорил он, — Но зачем нам лезть в корабль? Мы можем подняться и уничтожить его сверху. Зачем надо лезть прямо в пасть монстру?

— Потому что я должна видеть, как оно умирает. Иначе я до конца жизни не смогу спать спокойно.

В голосе Гордон зазвучали металлические нотки, как и в самую первую их встречу, когда они с Галлахером обменялись силовыми любезностями. Волю Гордон не так-то просто было сломить. Галлахер не нашелся, что ей ответить. Гордон перестала плакать, окончательно взяв себя в руки. Ее лицо снова превратилось в маску решимости.

— Иди на «Ричард», Галлахер, и жди меня там. Я могу со всем справиться сама.

Гордон так и стояла, отступив на шаг и упрямо выдвинув вперед подбородок, но в этот момент Галлахеру показалось, что между ними пролегла Бездна. Конечно, она сможет. Галлахер и не сомневался. Пойдет и убьет Самую Главную Тварь, даже если Гордон придется душить ее своими маленькими сержантскими ручками. Пауза затягивалась.

— Система самоуничтожения, да? — обреченно спросил Галлахер, и по выражению лица Гордон понял, что попал в точку.

На все, без исключения, военные корабли ставилась система самоуничтожения, позволявшая экипажу самому взорвать корабль в случае острой необходимости. За всю историю ВКС таких случаев было всего два. Каждый из них разбирался до последней буквы, до последней секунды. И каждый солдат — от капитана до стажера — знал, как это сделать. Гордон хотела подняться на борт «Линкольна» и взорвать корабль вместе с маткой. Гордон хотела убить Самую Главную Тварь.

Она ответила на его мысли:

— Да.

Подготовка не заняла много времени. Они проверили боезапас, привели оружие в боевую готовность и подошли к открытому шлюзу. Гордон надломила последний люминофор, оставшийся от аварийного запаса, и от его мертвенно-голубого света стало еще холоднее.

Не сговариваясь и не глядя друг на друга, они взялись за руки, как дети перед походом в страшный лес, к карамельному домику злой колдуньи. Вцепились друг в друга, понимая, что все равно сейчас придется расстаться, но хотя бы на мгновение почувствовать близость другого.

— Мне страшно, — снова прошептала Гордон, глядя расширенными глазами в темное нутро корабля.

— Мне тоже, — так же тихо ответил Галлахер.

* * *

Они двигались медленно, хотя хотелось бежать, нестись со всех ног, лететь. Но бежать было нельзя. Они должны были идти в таком темпе, чтобы вовремя заметить нападение. Гордон — впереди, освещая себе путь люминофором. Галлахер — прикрывая ее, в любой момент готовый открыть огонь.

Вдруг Гордон пошатнулась и прислонилась к стене. Галлахер увидел, как люминофор дрогнул и начал падать, но потом невидимая рука подхватила светящийся столбик, разделив его на две неравные части. В полутьме было слышно затрудненное дыхание, вырывавшееся из груди Гордон с каким-то свистом.

— Что с тобой? — встревожено прошептал Галлахер ей в ухо.

— Оно чувствует меня. Мы должны поторопиться.

— Как оно может тебя чувствовать? Как это возможно?

— Я не знаю. И, пожалуйста, Галлахер… заткнись.

Минуты, что они пробирались до нужного отсека, тянулись бесконечно долго. Им обоим казалось, что на самом деле этот самоубийственный поход длится уже не первый час. Пару раз Галлахер чувствовал, как к горлу подкатывает панический комок. Сглатывал и закусывал губу, чтобы удержаться от крика.

Но им повезло — сумели добраться до нужного места беспрепятственно. Им повезло второй раз — дверь оказалась открытой.

— Стой здесь и смотри в оба, — выдохнула Гордон, придерживая Галлахера рукой в проеме.

— Как?

Вопрос был уместен. Глаза привыкли к специфическому свету, но сейчас его единственный источник переместился Галлахеру за спину. Ничего не ответив, Гордон произвела какие-то манипуляции, вернулась к Галлахеру и сунула люминофор ему в руку. Коридор проступил более четко метра на три вперед, но легче от этого не стало. Показалось, что за границей освещенного участка стало еще темнее. И что-то шевельнулось.

— Давай быстрее, Гордон.

Она старалась.

Темнота и теснота бокса давили на психику. Гордон все явственнее ощущала, как дрожат руки и стремительно утекает драгоценное время. Подсветив себе, она откинула панель… шаг обратно, и столбик синеватого света остался у Галлахера. Система самоуничтожения имела собственный дублированный источник питания, и поэтому легко ожила под пальцами Гордон. Засветились буквы и цифры на кнопках. Серым матовым светом начал мерцать экран, отображая подсказки.

Прикладом винтовки Гордон разбила пластиковые окошечки и достала оттуда два ключа. Пазы для них тут же подсветились зеленым. Гордон торопилась, руки дрожали, и ей не сразу удалось попасть в прорези. Она одновременно повернула ключи против часовой стрелки, и корабль тут же огласил вой сирены. Гордон, хотя и ожидала этого, сильно вздрогнула. И тут же услышала, как подпрыгнул и выматерился Галлахер. Издав совершенно безумный смешок, она начала вводить команды. Через пятнадцать минут части ядерного заряда разблокируются и соединятся, превысив критическую массу. Цепная реакция приведет к ядерному взрыву, который разнесет «Линкольн» в радиоактивную пыль. А вместе с ним и кошмарное существо, засевшее в чреве корабля, как неприличная болезнь. Если Галлахеру и Гордон повезет, они успеют добежать до спасительного «Ричарда». Хотя бы до защиты его силового поля. Если им повезет… Начался обратный отсчет оставшегося времени.

— Ходу!

Гордон вскочила на ноги, пролетела мимо Галлахера и дернула его за собой.

Вот сейчас они летели по темным кишкообразным коридорам корабля. Затевая этот рейд, Гордон сделала ставку на то, что лягушки будут заняты спасением своей королевы, и им не будет дела до людей. Действительно, бОльшую часть пути они преодолели беспрепятственно, и только в последнем коридоре перед шлюзом их атаковали.

Тварей было немного, и Гордон отстраненно подумала, что хотя бы частично ее план сработал. Видимо, часть монстров оттянула на себя матка. По крайней мере, Гордон хотела в это верить. В тесном узком коридоре не было места для маневров. Заметив монстров, Галлахер просто поджег их, но вместе с ними начали гореть переборки корабля.

— Мы прорвемся! — выкрикнул Галлахер, но истеричный вой сирены легко перекрыл его голос. Гордон не услышала его, а скорее почувствовала по краю сознания.

Они бежали по последнему коридору сквозь огненный хаос, сквозь мечущихся монстров, утративших связь с ЦЕЛЫМ и забывших о людях, неумолимый голос системы самоуничтожения бесстрастно считал последние минуты их жизни. Последние, потому что и Гордон и Галлахер понимали, что им уже не успеть.

Огонь лизал их тела и опалял волосы. От жары переборки начали лопаться, расплевывая кусочки обшивки, как живые комочки огня. Одна переборка неожиданно лопнула перед самым лицом Гордон, ударив ее градом боли. Гордон закричала, невольно вскидывая скрещенные руки в защитном жесте, и упала, стараясь затушить тлеющую форму. Одна из тварей, видимо, вспомнила, зачем они здесь, и бросилась на Гордон.

Галлахер каким-то чудом услышал ее крик, обернулся и поспешил на помощь. Отогнав монстра новым выстрелом, он проорал:

— Ты жива?!

Не дожидаясь, пока она ответит, он схватил Гордон за руку. Плечо было вывернуто под неестественным углом, но Галлахер этого не заметил. Рывком поставил Гордон на ноги и потащил за собой. Он не видел, как стекленеют и затуманиваются ее глаза, а из прокушенной губы стекает струйка крови. Не видел, что она запинается все чаще, и что только чудо позволяет ей не терять сознание и двигаться. Чудо и неимоверная нечеловеческая сила воли.

Они вывалились из шлюза на равнину. Галлахер потащил Гордон дальше, как можно дальше от «Линкольна». Если они не успеют под защиту силового поля «Линкольна», то им нужно быть как можно дальше от эпицентра взрыва. Но тут же рядом билась мысль, что их не спасут эти несчастные метры, что они слишком много времени потеряли на корабле. И все же… все же…

«Ричард» приближался. Галлахеру даже казалось, что он различает границу силового поля, но в глазах все двоилось от усталости, пота и слез. Оставалось немного. Совсем немного, когда спиной он почувствовал начало взрыва. А потом что-то подхватило их и буквально внесло в границу. Галлахер бросил Гордон на землю, а сверху упал сам, в последнем порыве стремясь защитить, уберечь.

«Абрахам Линкольн», гордый корабль в последний раз вздрогнул в жестокой агонии, а потом обратился в столб кроваво-алого пламени, исходя предсмертным криком. Почва мелко завибрировала, посыпался дождь из раскаленного металла, но он стекал по невидимому куполу, минуя укрывшихся в нем людей. Там, где раньше стоял «Линкольн», теперь взметнулся в небо маленький атомный гриб, сея вокруг себя разрушения и пепел. На несколько минут «Ричард» в коконе силового поля оказался посреди огненного урагана. Галлахер зажмурился, но все равно огонь ослеплял, выжигая глаза, вынимая душу через горящие глазницы. Прижимаясь щекой к земле, он вцепился зубами в руку, чтобы не заорать, не чувствуя, как рот наполняется кровью. А потом все закончилось.

Полежав еще несколько минут и слегка успокоив колотящееся сердце, Галлахер молча встал на колени, опираясь на руки. Его вырвало, но желудок был пуст, и из горла вышла только горькая желто-зеленая желчь. Рядом тихо застонала Гордон. Галлахер вытер лицо и обернулся к ней. Она была без сознания. Он заглянул ей в лицо и с глухим криком повалился на землю, уже не стараясь сдерживать себя. Гордон пострадала намного сильнее, чем он думал. Лицо было обожжено, вместо одного глаза чернела обугленная дыра. Тело, которое всего несколько часов назад он любил, было искалечено и убито. Левая рука вывернута из сустава и сломана так сильно, что торчали кости. Бок прокушен острыми зубами, как будто шипы гигантской хищной розы прокололи податливую плоть. И еще ожоги. В некоторых местах форма сгорела, и ее остатки прикипели к коже. Галлахера снова замутило. Он закрыл глаза, сделал выдох и сильно вздрогнул от неожиданного звука, показавшегося ему оглушительным грохотом. Но это Гордон разжала пальцы и выпустила винтовку.

— Гал… — выдохнула она и скривилась от этого усилия, — …лах…

Он поднял голову и взял Гордон за руку.

— Я здесь. Я с тобой.

— Как плохо?

Он понял, о чем она спрашивала. Но что он мог ей сказать?

— Ничего страшного, несколько ожогов.

— А «Линк…

Снова не хватило сил, чтобы договорить, но Галлахер понял ее без слов.

— Взорвался вместе с… этим.

Гордон прикрыла единственный уцелевший глаз.

— Больно, — пожаловалась она.

— Потерпи немного. Сейчас я переправлю тебя на корабль и позабочусь обо всем.

Но на самом деле он не мог себе представить, что делает это. Он боялся, что она просто рассыплется у него на руках. Что, если он убьет ее своей попыткой спасти?

— Не… — она снова смотрела на него, и в ее взгляде он видели, что она уходит, — Оста… меня… зде… семи…

Оставь здесь, со всеми. Гордон хотела до конца быть со своим экипажем. И в этот момент Галлахер окончательно осознал, что все. Для нее все кончено. И он не сумел выполнить последнюю просьбу Ли. Он приподнял Гордон, осторожно обнимая ее за плечи, и прислонил ее голову к себе. Слезы двумя светлыми дорожками текли по его лицу, но Галлахер старался не всхлипывать.

— Не оставляй меня, — горячо зашептал он в безумной надежде, что она послушается и останется, — Я уже не смогу без тебя. Пожалуйста, Гордон. Не оставляй меня.

Ее губы шевельнулись, отвечая, но он не услышал.

— Что?

Губы снова пошевелились, и на этот раз Галлахер смог разобрать:

— Тара… Я — Тара…

— Тара… — как зачарованный повторил он, — Тара… девочка моя…

Он склонился и приник к ее разбитым обгоревшим губам. Он старался вдохнуть в нее угасающий огонек жизни, молился, чтобы Иезис дала ему силы вернуть ее, но жизнь покидала Тару Гордон. И он мог только бессильно смотреть, как она уходит. В его губы она прошептала:

— Розы… розы…

Потом вдохнула и уже больше не выдохнула.

* * *

Тара Гордон уснула навсегда. Но во сне она улыбалась.

* * *

Галлахер поднял голову. В его груди ворочался тяжелый кровоточащий шар.

— Тара…

Она лежала в его руках, в его объятиях. Снова. На Галлахера вдруг снизошло спокойствие и твердая уверенность, что все в порядке.

— Потерпи немного, Гордон. Не умирай, прошу тебя. Ты не можешь просто так взять и уйти от меня. Это нечестно. Ты нужна мне, Гордон. Что я без тебя буду делать? Не умирай, только не умирай. Не покидай меня.

Стоя на коленях и прижимая к себе бездыханное тело, Галлахер раскачивался взад-вперед и все уговаривал ее не уходить. Он не знал, сколько времени прошло прежде, чем он начал снова адекватно воспринимать реальность. Насколько это вообще было теперь для него возможно.

Очнувшись от своих грез, Галлахер осторожно опустил Гордон на землю и снял с нее армейский жетон. Память услужливо подсунула ему воспоминание, как несколько дней — вечность! — назад он точно так же смотрел на ожившую пластинку, чтобы узнать, что за чудо свалилось им на головы. Это вызвало настолько сильную боль в груди, что Галлахер сдавленно охнул и невольно согнулся пополам, лбом ткнувшись Гордон в грудь. Несколько минут он был уверен, что сердце сейчас разорвется, и леди Смерть милосердно позволит ему уйти в свои сады. Он просто ждал…

Но приступ прошел, и у Галлахера началась истерика. Он захлебывался слезами, скорчившись на земле рядом с телом Гордон. Рыдания переходили в смертельный, какой-то животный крик, а потом у него кончалось дыхание, и он кричал уже без звука. Мозг агонизировал, задыхаясь от гипоксии. Галлахер рефлекторно делал судорожный вдох, и все начиналось заново. Он призывал Смерть взять его жизнь в обмен на жизнь Гордон. Он кричал, что ненавидит Иезис, что она жестока и несправедлива. Он звал ее придти и сражаться с ним за Гордон. Но никто не откликнулся на его зов. В какой-то момент Галлахер просто потерял сознание.

Когда он очнулся, то был уже более спокоен. Опустошен и подавлен, но спокоен. Он подполз к Гордон, коснулся губами ее губ и поднялся. Ноги дрожали и подгибались в коленях. Галлахер в последний раз посмотрел на Гордон, стараясь навсегда впечатать в память ее черты, а потом поднял винтовку и выстрелил. Тело расцвело огромным огненным цветком.

Пламя освещало худого изможденного человека в обгоревшей форме. Он стоял, размазывая слезы по грязному небритому лицу, и смотрел, как в погребальном костре горит то, что было когда-то его друзьями и любовью. То, что было когда-то смыслом его жизни. То, что было когда-то Вселенной.

* * *

Камин: треск поленьев, сухой жар и мечущиеся языки пламени. Стакан виски в руке: слабая попытка отключить стонущий разум, обжигающая змейка по горлу и побелевшие пальцы, способные раздавить хрупкое стекло. Ночь: время одиночества, истинные чувства и попытка понять.

Полковник Тодгард сидел в своей доме, смотрел на огонь и пытался уговорить себя, что все это какая-то ошибка. Все должно разъясниться, и окажется, что не случилось ничего страшного и непоправимого. Ему удавалось это сделать с каждым глотком виски. Но потом алкоголь растворялся в организме, а разум все никак не хотел отключаться, и логика не хотела идти на поводу у желания. Тодгард понимал, что обманывает сам себя, и с каждым глотком мрачнел все больше и больше. Случилось. Он знал это точно.

Случилось днем, когда он, как обычно, был на «Каракатице». Стоял у окна своего кабинеты и наблюдал за тренировкой. Молоденький лейтенант гонял по полосе препятствий новобранцев. Они теряли части экипировки, падали, но никто из них не отползал в сторону, требуя пощады. На какое-то мгновение Тодгард даже забыл о терзавшем его беспокойстве по поводу пропавшего «Ричарда» и с гордостью улыбнулся. К этому лейтенанту полковник приглядывался уже давно. Можно сказать, положил на него глаз, как на подающего надежды офицера. И в этом была немалая заслуга самого полковника, когда-то настоявшего, чтобы подающий надежды сержант пошел в Офицерский Корпус.

От мыслей о будущем лейтенанта его отвлек вызов мобильника. Взглянув на номер вызывающего абонента, Тодгард почувствовал, как сердце екнуло и затрепыхалось раненой птицей. Понадобилось несколько секунд, чтобы натянуть на лицо обычное жесткое и непроницаемое выражение. И только потом можно было отвечать.

На холеном лице генерала Симмонса лежала печать высокомерия и эгоизма, а в глазах сквозило легкое презрение к окружающему миру. Тодгард был знаком с ним неформально, и у них с самого начала установились ровные дружеские отношения. Но после отказа Симмонса хотя бы шевельнуть бровью в сторону прояснения ситуации с «Ричардом Плантагенетом» и его экипажем, генерал стал вызывать у Тодгарда раздражение. И этот звонок мог на самом деле ничего не значит.

— Полковник Тодгард, приветствую.

Генерал Симмонс коротко кивнул. По обстановке вокруг Тодгард понял, что Симмонс сделал вызов не из своего рабочего кабинета, а… Из дома? Тодгард кивнул в ответ и холодно спросил:

— Чем обязан, генерал?

Секундной паузы перед ответом хватило, чтобы смутное ощущение подступающей беды превратилось в твердую уверенность. Там случилось что-то плохое. Что-то очень плохое. Лицо Тодгарда напряглось еще больше, превращаясь в маску.

— Ваш мальчик вышел на связь по экстренному каналу.

Что?! Что у них случилось?! Промолчал.

— Полагаю, — продолжил Симмонс, — Вы захотите увидеть запись. Я могу ее переслать, если вы скажете адрес.

Ни о чем не спрашивая, Тодгард продиктовал адрес своего электронного ящика. Симмонс снова кивнул, распрощался и отсоединился. Через несколько секунд напряженного ожидания компьютер на столе полковника тихо звякнул, извещая о новом сообщении.

Тодгард был спокоен, когда заходил в свой ящик, извлекал прикрепленный видеофайл и открывал его. Только морщины на лице пролегли резче и глубже. Он был спокоен еще три секунды белого шума, предворявшего запись, а потом…

Он ожидал увидеть Ли, и поэтому сначала не узнал человека, чье лицо появилось на мониторе. Запись была двухмерная и далеко не лучшего качества, но дело было совсем не в этом.

Это был Галлахер… нет, это была тень Галлахера. У того Джина Галлахера, которого знал Тодгард, глаза были ярко-голубые, как небо после дождя, а не выцветшие, вылинявшие, как старая тряпка. И они всегда смеялись, в них не было этого затравленного отчаяния и нечеловеческой тоски. У лица Галлахера всегда были правильные черты, из них троих он был самым красивым, и это невозможно было не признавать. Но сейчас он был грязен, изможден и небрит. И светлые дорожки на его щеках были настолько свежи, что Тодгарду привиделось, как слезы, оставившие их, все еще текут. И ни одной мысли, что же у них произошло. Руки полковника невольно сжались в кулаки.

Несколько долгих секунд Галлахер смотрел перед собой пустыми глазами. Тодгард мог бы поклясться, что ему стоило немалых усилий заставить себя говорить. Голос был севшим и срывался на хрип.

— Это частный корабль «Ричард Плантагенет», порт приписки Земля. Говорит капитан корабля Джин Галлахер.

Новая пауза, мучительно-длинная. Капитан? Почему капитан? Что с Ли? Тодгарду отчаянно хотелось перемотать немного вперед, но он боялся, что пропустит что-нибудь, что скажет еще Галлахер. Может быть, хоть что-нибудь, что прольет свет на происходящее.

Галлахер тяжело вздохнул, как будто собирался с последними силами, и еще тише сказал:

— Я возвращаюсь домой.

Сердце пропустило удар.

— Один…

Запись оборвалась. Тодгард уронил голову на скрещенные руки и несколько минут сидел неподвижно. Сердце шло с перебоями. Не замечая, что делает, полковник сунул руку под китель и начал растирать левую сторону груди. Легче не становилось.

Кто-то сунулся в кабинет. Тодгард рявкнул матом, и посетитель тут же убрался. Боль становилась все сильней. Тодгард понимал, что нужно вызвать медика, но сил дотянуться до интеркома уже не было. Только одна мысль билась в голове, не находя выхода наружу.

Простишь ли ты когда-нибудь меня, сынок?