Глава V «Хэнк Лоуренс: лавандовые поля»

Ближе к ночи они разбили лагерь. Остаток дня не принес никаких результатов, кроме разочарования и усталости. Лоуренса несколько раз приходилось поддерживать, но он старался идти сам и усиленно делал вид, что просто споткнулся. У Ли снова заныли ребра, когда закончилось действие обезболивающего. Не радовали уже местные красоты и хотелось только одного — упасть и больше никогда не подниматься.

Галлахер шел впереди. За ним плелись Лоуренс и Ли, а замыкал Шерман. Несколько раз Галлахеру показалось, что в зарослях мелькнул человеческий силуэт, но никаких признаков людей они так и не обнаружили. Привал сделали, как только звезда скрылась за горизонтом.

Сидя у запаленного только что костра, Ли, Галлахер и Лоуренс поглощали концентраты. Воду решили экономить, и поэтому пришлось довольствоваться сухим пайком, но это не страшно. В желудке концентрат разбухнет и создаст ощущение сытости. Еды тоже было мало, но если будет вода, то они смогут выжить, сколько бы им не пришлось добираться до корабля. Теоретически они могли проделать сто пятьдесят километров за три, максимум четыре дня, но приходилось учитывать то, что ровно половину маленького отряда составляли раненые. А это могло означать — в два раза дольше.

В спасательный набор трифибии входила двухместная палатка, в которой вполне можно было поместиться втроем. Ее замаскировали ветками и радовались, что не придется спать под открытым небом.

Привалившись спиной к спине Лоуренса и давясь концентратом, Ли напряженно всматривался и вслушивался в пространство вокруг. В темноте маячила одинокая фигура Шермана, поставленного часовым. Природа вокруг жила своей непонятной жизнью, но сейчас от этого дикого мира их не отделяла защита силового поля и надежная скорлупа корабля. Они были один на один с чужой планетой. У Ли было устойчивое чувство deja vu, но он почему-то не знал, чем все это закончится.

Пятеро, мелькнуло на краю сознания, нет, только один…

За спиной что-то забормотал Лоуренс. Прислушавшись, Ли понял, что он читает литанию Иезис. С той стороны костра Галлахер поднял голову и смотрел, не отрываясь и не мешая, пока Лоуренс не закончил. Ли подождал, пока он не дочитает до конца, и потом спросил:

— Как ты, Ло?

— Голова раскалывается. Здесь правда ничего не видно или у меня темно перед глазами?

Ли обменялся с Галлахером быстрым тревожным взглядом. С заходом солнца действительно быстро стемнело, но костер давал достаточный свет.

— Здесь темно, Ло. Темнее, чем на Земле.

— Да… и звезд почему-то не видно.

Ли поднял голову к небу, рассматривая алмазные россыпи незнакомых созвездий. Где-то среди них было Солнце, но без приборов и карт Ли не мог определить, какая звезда была их родным светилом.

— Сегодня облачно, поэтому нет звезд.

— Интересно, что там сейчас дома? — Галлахер поспешил сменить тему, — Я даже не знаю, день там сейчас или ночь.

— Это не важно, — ответил ему Лоуренс, — Ты не один, пока есть дом, в который можно вернуться и в котором тебя кто-то ждет. Где бы ты не был, сколько бы времени не прошло, тебя все равно будут любить, помнить и ждать.

Пауза. Снова Галлахер:

— Знаете, я, наверное, поеду к родителям, когда вернусь. Я уже так давно не был дома. Хочу еще хотя бы раз обнять свою мать.

— Я обещал маме, что вернусь.

— Мы все вернемся, Ло. Все вернемся домой.

Ли не участвовал в их диалоге. У него была своя квартира, но не было дома, куда он так отчаянно рвался бы вернуться. И никто, кроме, пожалуй, полковника Тодгарда, его не ждал.

— Шерман, — окликнул он, — Сначала стреляй, потом разбирайся. А если придут люди, то буди всех.

— Да, сэр.

— Экипажу девять часов сна.

Они затушили костер и заползли в палатку. Галлахер отключился мгновенно. Потом Лоуренс — скорее провалился в небытие, чем заснул. Ли все никак не мог пристроить свои несчастные ребра, но потом забылся и он.

Только ближе к рассвету всех троих внезапно выдернули из сна громкие крики, стрельба и какие-то странные звуки, похожие на горловое кваканье. Ли опомнился первым — его боевые рефлексы оттачивались ежедневными тренировками. Он схватил свою винтовку и мгновенно выкатился из палатки с громким воплем.

— Тревога! Подъем! Шерман, что…

Он осекся на середине фразы. Вокруг творилось что-то невообразимое. При неверном свете рассветных сумерек Ли разглядел несколько странных существ. Тело, похожее на шар, сразу переходило в голову, на которой вместо лица было два выкатывающихся круглых глаза, фосфоресцирующих жутким светом, да устрашающих размеров рот, похожий на зубастую щель. Громоздкое тело поддерживали две широкие перепончатые лапы, поразительно похожие на лягушачьи. Верхних конечностей было больше двух, но сколько именно, Ли не стал разглядывать. Неровная темная кожа существ источала беловатую, отвратно воняющую слизь. И еще их было много.

Очень много.

Они были повсюду. Были ли они чудовищным порождением местной фауны или чем-то еще, но они были отвратны самой человеческой природе. Не задумываясь, Ли открыл огонь по наступающим монстрам.

Рядом раздался голос Лоуренса:

— Иезис великая! Что это?!

Он стоял, точно так же сжимая винтовку, и в его расширенных глазах был ужас.

— Кто-нибудь, разбудите меня, — к ним присоединился Галлахер, — Мне снится плохой сон. Ужасный сон. Кошмарный сон. Я не верю своим глазам. Я сейчас проснусь. Сейчас проснусь!

— Ты не спишь! — жестко оборвал его Ли и скомандовал, — К бою!

Уже бессознательно они стали в позицию, которую в них вдалбливали инструкторы на тренировках и реальные бои: спинами друг к другу, образуя треугольник и вскидывая винтовки.

Почувствовав исходящую от людей готовность защищаться, замешанную на инстинкте самосохранения и животном страхе, твари перестроились и перешли в наступление. Была в их действиях какая-то упорядоченность, и на мгновение Ли показалось, что их отвратительные глаза светятся разумом. Показалось и исчезло.

— Шерман! — заорал он, — Шерман!

Киборг не ответил, но через несколько секунд, помстившихся вечностью, он присоединился к людям.

Рядом раздался нечеловеческий вопль, и краем глаза Ли увидел искаженное лицо Галлахера. Мощный поток огня, вырвавшийся из ствола его винтовки, замкнул защитное кольцо. Несмотря на потери, монстры начали сужать кольцо, затягивая удавку. Они не были вооружены, но их численный перевес был в несколько десятков или даже сотен раз больше. На место одной сожженной твари тут же становился десяток других. Некогда было задумываться, ЧТО это и ОТКУДА это взялось. Нужно было убивать, убивать, УБИВАТЬ!

— Ко мне, выблядки! Ко мне, вашу мать!

Неистовый срывающийся крик, полный ярости, раздался, как гром среди ясного неба. Из зарослей за кольцом чудовищ выметнулась одинокая человеческая фигурка, как будто карающий ангел спустился с небес. В руках одиночки расцвел ярко-алый огненный цветок.

Кольцо рассыпалось, и некоторая часть лягушкообразных монстров повела атаку на сумасшедшего камикадзе-одиночку.

Продолжая отстреливаться, Ли пропустил момент, когда одна из тварей подобралась к нему слишком близко. Щелястая пасть раззявилась, и зубы сомкнулись на плече Ли.

Он закричал. В глазах потемнело от боли. Рука мгновенно онемела, а рукав начал быстро пропитываться кровью. Ли успел подумать, что вот и все, но тварь отвалилась, сметенная Галлахером. В ее зубах остался кусок мяса. Ли выстрелил в последний раз и рухнул на землю в глубоком обмороке, исчерпав запас сил.

* * *

Для Лоуренса все происходило в тумане, в полубреду. Сон принес ему небольшое облегчение, но ненадолго. Боль снова обрушилась на голову, разламывая черепную коробку. В сером тумане перед глазами изображение двоилось, и поэтому Лоуренсу казалось, что лягушек в два раза больше, что они окружили их и сейчас завалят. Смердящий запах, исходивший от их тел, мешал дышать и вызывал тошноту. Больная голова кружилась, и Лоуренса мотало из стороны в сторону. Он стрелял, но по большей части не видел, куда, и только просил Иезис, чтобы не задеть своих.

Пожалуйста Иезис пожалуйста Иезис пожа…

Бой длился несколько минут, но ему показалось, что это длится до бесконечности. Появление еще одного человека прошло мимо сознания Лоуренса. Его внутреннее время замедлилось настолько, что он почти выпал из реальности.

— Ло!

Кто-то зовет его. Лоуренс перестал стрелять и обернулся на звук. И в следующее мгновение сразу несколько монстров бросились на него, разрывая тело на части. Лоуренс закричал от боли. Его глаза перестали видеть последний сумеречный свет, а уши слышать. И он падал… падал… падал… В темную Бездну, задыхаясь от бесконечности.

Так вот, как это бывает, когда умираешь. Это больно и страшно. И ты успеваешь четко осознать всю неотвратимость Смерти. И уже ничего не можешь с этим сделать.

В открывшемся ничто Лоуренс вдруг увидел бескрайние поля, покрытые коврами фиолетовых цветов. Он ощутил их запах, живо напомнивший о доме, — запах цветущей лаванды. И увидел коленопреклоненную женщину.

Прости меня, мама, я не смогу вернуться.

Он никогда больше не увидит ее лица. Не услышит ее мелодичного голоса. Не прижмется щекой к прохладной узкой руке. Не будет уже ничего.

Только эта бесконечная боль и темнота.

Я не смогу вернуться, мама. Прощай…

* * *

За несколько десятков световых лет от Розы и от этого боя, в самый разгар веселья по случаю юбилея мэра Лос-Анджелеса Ора Лоуренс вдруг замерла, словно превратившись в изваяние. Царственно вскинутая голова с высокой причудливой прической застыла в полуобороте. Глаза, только что искавшие мужа в зале, остановились. Светская полуулыбка превратилась в страшный оскал. И только сердце забилось сильнее, норовя проломить ребра и вырваться наружу. Лица окружавший ее людей слились в один хоровод, а звуки — в низкий давящий на уши гул. С трудом протолкался чей-то голос:

— Ора, дорогая, с тобой все в порядке? Что ты увидела?

Увидела предрассветные сумерки. Они шевелились и были живыми. У них были белые глаза навыкате и зубастые пасти-щели. Они наступали, и в этот момент Ора поняла, что сейчас умрет. Откуда-то повеяло лавандой… потом тело острой судорогой пронзила боль…

Не в силах сдержаться, Ора вскрикнула. Пальцы разжались, и бокал, который она держала в руке, медленно упал на пол, разлетаясь на тысячи осколков… вино выплеснулось на белоснежное платье Оры Лоуренс алыми пятнами, так похожими на кровь.

Стало тихо. Умолкли разговоры и смех. Оркестр сыграл еще такт и тоже замолчал. Она ничего этого не видела, опрокидываясь в ничто.

— Любимая, я здесь, я с тобой. Все хорошо, родная.

Руки мужа поддержали ее, не давая упасть. Щемящая тоска в груди и смертное наваждение сгинули, и Ора снова вернулась в реальность. Ледяная статуя ожила и задвигалась. Она провела рукой по глазам, стирая остатки жуткого видения, и отступила на шаг.

— Прошу меня простить. Прошу простить.

Бережно поддерживая жену под руку, мистер Лоуренс вывел ее из зала. Она шла, спотыкаясь, и мокрый подол прилипал к ногам и оставлял на полу алый след. Как будто кровоточило ее сердце. У подножия лестницы Ора снова споткнулась, и мистер Лоуренс спросил:

— Поедем домой, да, дорогая?

— Да, — прошелестело в ответ, — Домой.

Извинившись перед виновником торжества, Фрэнк вызвал авиетку и помог жене войти в нее.

— Домой!

Ора была белее мрамора. На ее лице застыло такое безутешное горе, что мистер Лоуренс не решался спросить о его причине. Он знал, что между женой — матерью! — и сыном существовала некая мистическая связь, и ему страшно было услышать то, что скажет Ора. Этот рейд Хэнка… этот его последний рейд…

Уже дома, под защитой родных стен Ора немного пришла в себя. Испачканное платье полетело в конвертер — она больше никогда не захочет его надеть. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам. Фрэнк Лоуренс присел рядом с женой и взял ее ладонь в свои руки.

— Как ты себя чувствуешь, мое сердце?

— Уже лучше.

— Может быть, расскажешь, что тебя так взволновало?

Она медленно повернула голову, и впервые в жизни мистер Лоуренс увидел в глазах жены такую безнадежную тоску. Сердце запнулось и пошло с перебоями. Он узнал ответ раньше, чем услышал.

— Наш сын не вернется к нам. Роза убила его своими шипами.

— О чем ты говоришь, милая? Какая роза?

— Та планета, на которую они полетели. Ведь у каждой розы есть шипы.

— Откуда ты узнала?

— Я видела. Я увидела его глазами, а потом почувствовала. Боль. Страшно. И…

Ее голос дрогнул. В глазах возникли прозрачные озера, задержались на мгновение и пролились двумя реками. Мистер Лоуренс порывисто прижал голову жены к своей груди… гладил ее волосы и шептал:

— Ты ошибаешься, моя любовь. Просто ты устала и тебе показалось. Иезис милосердна, она вернет нам нашего единственного сына. Все будет хорошо, моя родная, вот увидишь. Они вернутся. Они все вернутся, и Хэнк тоже.

Он говорил что-то еще, повторял одно и то же, но уже знал, что уговаривает себя. Ора никогда не ошибалась в том, что касалось Хэнка. Вот и сейчас…

Нет, говорили его губы. Нет, говорил его разум.

Да, говорило его сердце. Да, говорили его глаза.

Они оплакивали своего сына — безутешные родители, быстрее любого сигнала узнавшие его судьбу, — когда его искалеченное тело остывало под бледным небом чужой планеты.

На следующее утро Ора вышла из спальни в белых траурных одеждах — их она не снимет уже никогда. Пройдя по всему дому безмолвным призраком, она вышла в сад и прошла к тому месту, где сильнее всего ощущала свою связь с сыном.

Лавандовые поля.

Именно их он увидел в свой предсмертный миг. Именно сюда пришла Ора. Безжалостно сминая хрупкие цветы, последние в этом уходящем году, она прошла в самый центр фиолетового ковра и опустилась на колени. Слезы уже не просыхали на ее глазах, когда она подняла к небу прекрасное лицо.

— Иезис, я прошу тебя. Пусть ты взяла в жертву моего единственного сына… моего Хэнка… пусть, я соглашусь. Но прошу тебя, позволь остальным вернуться… Вернуться домой.

* * *

Наконец-то взошедшая звезда увидела страшную картину. Чудовища были повсюду. Их тела лежали бесформенными кучами и, кажется, уже начали разлагаться. Тошнотворный запах усилился, и теперь сырой утренний воздух был наполнен миазмами их испарений. Оставшиеся в живых монстры отступили, покинули поле боя. До следующего раза?

От палатки остался обгоревший остов и чудом уцелевшие лоскутки, и о ее дальнейшем использовании можно было забыть. Осталось только помолиться о том, чтобы уцелело что-нибудь из снаряжения и запасов. Люди с трудом приходили в себя.

Несколько секунд Галлахер со страхом озирался вокруг, готовый расстрелять любое подозрительное шевеление, а потом что-то заорал в небо. Слов не было. Был просто дикий крик, выпускающий ужас пережитого.

Недалеко от него незнакомый парень провел рукой по глазам и тяжело опустился на землю, опираясь на винтовку. Что-то тихо проговорил сам себе. Никто не услышал.

Шерман склонился над Ли и позвал:

— Мистер Галлахер.

— Что?!

Галлахер, еще не отошедший от горячки боя, подскочил от неожиданности и едва не разнес киборга в клочья.

— Мистер Ли ранен.

Ли истекал кровью. На плече явно проступали следы зубов, а кусок мяса был просто вырван. Куртка, да и земля вокруг почернели от вытекшей и свернувшейся крови.

— Аптечку! Бегом!

Пока Шерман выполнял приказ, Галлахер попытался найти на шее Ли пульс… нашел… жилка билась слабо и с перерывами, но она все же была.

— Потерпи, Ли. Сейчас… я сейчас, только потерпи немного.

Галлахер разрезал рукав и обнажил рану. В его широко раскрытых глаза все еще стоял кошмар, но он не мог позволить себе свалиться в истерику, хотя так хотелось. Руки тряслись, когда он потрошил чудом уцелевшую аптечку. Вдвоем с Шерманом они обработали рану антисептиком и сделали перевязку. Потом одну за другой инъекции: обезболивающее… противошоковое… что-то еще. Разумом Галлахер почти не понимал, что именно он делает. Знания, вложенные большей частью под гипнозом, выплывали откуда-то издалека и уходили обратно, минуя сознание.

— Ли, очнись! Давай, Ли!

Голос сорвался, но чудо все же случилось. Ли застонал и открыл глаза. Какое-то время они оставались мутными, но потом взгляд сфокусировался.

— Джин… Я еще жив?

— Жив, жив, — подтвердил Галлахер, — Встать сумеешь?

С трудом, но все же Ли поднялся на ноги. Лекарство заглушило боль в израненном теле, но он знал, что это не продлится долго. Он огляделся:

— Где Лоуренс?

Тело Лоуренса лежало неподалеку. Над ним на коленях стоял незнакомый парень. При этом он не выпускал из рук свою винтовку, и было видно, что в любой момент он готов к бою. Он поднялся навстречу и глухо сказал:

— Он мертв. Мне очень жаль.

Лоуренс лежал лицом вверх. Его остекленевшие глаза, похожие на две чистые серые лужицы, смотрели в небо. На губах осталась его застенчивая полуулыбка. Светлые волосы казались темнее застывшего лица. Все остальное было страшно. От шеи и ниже его тело было разорвано почти что в клочья. Среди лохмотьев почерневшей от крови одежды виднелись внутренности. Одна рука была оторвана и держалась на тонкой полоске кожи. Из таза и бедер торчали кости. Его винтовка лежала рядом, и коченеющие пальцы продолжали обхватывать приклад. Но самым странным было то, что Хэнк Лоуренс был мертв.

— Иезис жестока!

Галлахер едва отошел на несколько шагов и согнулся пополам. Диафрагма судорожно сжалась, но все же удержала скудную пищу внутри желудка.

— Ох, Ло, — тихо выдохнул Ли. Незнакомец рядом повторил:

— Мне очень жаль. Ничего нельзя было сделать. Они жрут нас, так что ему еще повезло. В какой-то степени.

Ли опустился на колени. Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул, собираясь с силами, а потом здоровой рукой снял с Лоуренса цепочку с жетоном. То, что у всех них осталось с армии. Жетоны-смертники, позволявшие идентифицировать погибшего бойца. Подошел Галлахер.

— Как же так, Ло? Как же так?

Ли закрыл Лоуренсу глаза. Теперь уже навсегда.

— Прощай, брат.

— Прощай, брат, — эхом откликнулся Галлахер.

Они отошли от тела и бессознательно стали правильным полукругом, отдавая последний почетный караул погибшему. Ли и Галлахер переглянулись.

— О, Иезис, милостивая и милосердная, прими в свои объятия душу нашего брата и даруй ему бессмертие в новом рождении. Мы будем помнить и любить его, как помним и любим тебя, святая изгнанница. Услышь наши мольбы, Иезис, и мы будем вечно благодарить тебя за твою доброту.

Галлахер помолчал немного, давая остальным возможность мысленно добавить что-нибудь к своей литании.

— Пусть пыль станет пылью, а прах — прахом. Возвращайся к нам снова, брат. Мы будем ждать.

Галлахер поднял винтовку и направил шквал огня на тело Лоуренса. Едва взметнулись первые языки пламени, солдат с «Линкольна» принял стойку «смирно» и поднял руку в последнем приветствии.

Хэнк Лоуренс сгорел быстро. Его светлая душа вознеслась в объятия Иезис вместе с дымом, а тело рассыпалось пеплом. Стоя рядом с Ли, Галлахер горестно спросил:

— Что мы скажем миссис Лоуренс?

Ли промолчал. Они оба не могли себе этого представить. Миссис Лоуренс сойдет с ума от горя.

— Будет лучше, если для начала мы уберемся отсюда.

Голос прозвучал холодно и бесстрастно. Галлахер, все еще убитый горем от потери близкого друга, так никогда и не понял, ЗАЧЕМ он это сделал. Он переступил несколько шагов, глядя перед собой невидящими глазами, и с короткого размаха ударил незнакомца по зубам. Парень упал на землю и, кажется, отключился. При этом он не издал ни звука.

— Отлично, Джин! — в голосе Ли прозвучал сарказм, — Надеюсь, ты еще помнишь, что он один из тех, кого мы должны спасать?

— Помню.

Галлахер смотрел на своего поверженного противника, и в его мозг вкралось одно нелепое подозрение.

Он был очень молод — на вид не дать больше двадцати, совсем щенок. Темноволосая голова замотана грязным бинтом с пятнами потемневшей крови. Форма ничуть не лучше и местами разорвана. На одном рукаве Ли разглядел шеврон «Линкольна», а на другом сержантские нашивки. У него были две винтовки, соединенные вместе и замотанные в нескольких местах липкой лентой. Осунувшееся бледное лицо. И что-то еще… Что-то…

Припав на одно колено, Галлахер расстегнул на парне китель и вытащил жетон. В его ладони миниатюрный чип ожил… по дисплею побежали строчки информации. И то, что увидел Галлахер, повергло его в ступор.

— Поздравляю, Ли, — наконец, с трудом, выдавил он, — У нас девочка.

Галлахер вернул жетон на место. На азиатском лице Ли появилось выражение беспомощности.

— О, нет.

— О, да!

Девочка между тем пришла в сознание и открыла глаза. Ее взгляд был безжалостным и жестоким и одновременно с этим каким-то затравленным.

— Мэм, прошу простить мне мою несдержанность. Позвольте, я помогу вам подняться.

Не дожидаясь ответа, Галлахер взял ее за руки и рывком поставил на ноги. Она сплюнула в сторону сгусток крови и провела по губам тыльной стороной ладони. А потом, словно продолжая это начатое движение, нанесла Галлахеру резкий удар под челюсть. Все так же безмолвно, не сводя с него глаз.

Галлахер отшатнулся назад, но устоял на ногах. Ни Ли, ни Шерман не успели ничего сказать или сделать. Галлахер потер поврежденное место и сказал:

— Да, я это заслужил.

— Полагаю, обмен любезностями закончен? — холодно спросила девушка.

— Да, пожалуй.

— Мэм, — это Ли, — Вы являетесь членом экипажа с «Абрахама Линкольна»?

— Да.

— Есть кто-нибудь еще, кроме вас?

— Нет, я осталась одна. Больше никого нет. Никто не выжил. Только я.

Она старалась держать себя в руках, но голос дрогнул.

— Мне очень жаль. Мы прибыли, чтобы спасти вас, но, кажется, поздно.

Она саркастически хмыкнула и бросила быстрый взгляд на Галлахера.

— Можете считать свою миссию выполненной. Больше никого нет, кого нужно было бы спасать. Только я. Сержант Гордон, корабль «Абрахам Линкольн».

— Айк Ли, корабль «Ричард Плантагенет».

— Джин Галлахер.

— Кибернетический организм № Е — 721…

— Это Шерман.

— Отлично, но нам действительно нужно убраться отсюда. Лучше не находиться долго на одном месте.

Она подобрала свою винтовку, и стало видно, что на самом деле ей тяжело держать оружие. Что она устала и силы уже на исходе.

— Наша трифибия разбилась, и мы вынуждены возвращаться к кораблю своим ходом.

— И где он, ваш корабль?

— Недалеко от «Линкольна». Шерман, можешь определить?

Прикрыв глаза, киборг провел сканирование и поиск.

— Примерно в ста сорока километрах.

— Сержант, а что случилось с «Линкольном»? Почему вы ушли?

— Из-за них, — она мотнула головой на монстров.

— А что это? Что они такое?

Гордон долго молчала. Ее взгляд скользил по равнине, а когда вернулся к лицам мужчин, то заставил их содрогнуться.

— Я не знаю, — тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала неприкрытая боль, — Я до сих пор этого не знаю. Они убили всех, а я до сих пор не знаю, ЧТО они такое.

* * *

История гибели «Линкольна» была краткой и драматичной. Когда первая группа разведчиков не вернулась, капитан Смит послал на их поиски, но и спасатели сгинули без следа. Их семьи получат «Пропал без вести», хотя Гордон склонялась к тому, что от них уже ничего не осталось. Люди стали осторожнее и почти не выходили из корабля. Вокруг установили силовой барьер и ждали помощи, но это длилось недолго. Потом явились монстры. Раз за разом лягушкообразные твари атаковали людей в их крепости, просто тупо лезли вперед, не считаясь с потерями в своих рядах. Впрочем, вряд ли они умели считать. Силовой барьер отлично держал оборону, но энергия при этом стремительно истекала, и не было никакой возможности ее возобновить. Через неделю осады команда раскололась. Часть хотела уйти с корабля и попытаться выжить на поверхности планеты за счет мобильности группы. Вторая часть, в которой был и капитан Смит, считала, что нужно остаться на корабле и дожидаться помощи. Противостояние не было длительным. В первый же удобный момент, когда чудовища на время отступили, желающие покинули корабль и ушли в девственные джунгли. Гордон была вместе с ними. Услышав, что «Линкольн» пуст и мертв, она долго молчала, опустив голову, а потом глухо заметила:

— Значит, у них тоже ничего не получилось.

Какое-то время им действительно удавалось выжить за счет своей мобильности. Они опасались отходить далеко от «Линкольна», чтобы не пропустить помощь, но с каждым днем надежда на то, что кто-то явится их спасать, таяла. Их было девять человек. Двое не выдержали происходящего и покончили с собой. Еще двое чем-то отравились и отошли в мир иной, истекая черной вонючей жидкостью. Одна нарушила приказ и ночью отошла из лагеря одна, чтобы пописать. Эта стеснительность стоила ей жизни. Вчетвером они решили удалиться от корабля и сумели продержаться еще несколько недель. А потом Гордон осталась одна. Она собрала все, что уцелело: запасы концентратов и воды, и самое главное — боеприпасы, и решила пробираться обратно к «Линкольну». У нее было серьезное подозрение, что к тому времени она осталась единственным выжившим, но Гордон гнала эти мысли. Она потеряла надежду, что помощь придет. Она хотела умереть, защищая свой дом.

— Тебе не придется умирать, — сказал Галлахер, — Правда, Ли?

Но Ли не поспешил подтвердить его слова. Вместо этого он спросил:

— Что стало с вашими пассажирами?

— Они оставались на корабле.

Вот и все. Их миссию действительно можно считать законченной. Они отыскали «Линкольн» и его экипаж — сержанта Гордон, единственную уцелевшую в кровавом поединке с шипами. Все остальные мертвы. Осталось только добраться до корабля и уносить ноги.

Позади было шесть часов утомительного пути, последовавшие за внезапным боем. Их снова было четверо, но теперь вместе солнечного, вдоль и поперек изученного Лоуренса была сумрачная незнакомая Гордон. Они сделали привал, когда Ли от напряжения потерял сознание и повис на руках Шермана. Его бандаж на ребрах ослаб, а рана на плече начала кровоточить.

— Нельзя исключить, что слюна этих тварей содержит яд, — сказала Гордон, пока они вдвоем приводили его в чувство.

— Как думаешь, они разумны?

— Я не знаю. Мы не нашли признаков разума, но чужие есть чужие. Возможно, мы просто не увидели то, что лежит у нас под носом.

Ли очнулся. Они помогли ему сесть и снять куртку. За прошедшие сутки гематома на торсе приобрела угрожающий багрово-фиолетовый цвет.

— Можно я посмотрю?

Ли кивнул. Тонкие длинные пальцы Гордон невесомо прошлись по коже легким нажимом. В особенно чувствительном месте Ли втянул воздух через сжатые зубы. Кожа была сухой и горячей.

— Больно? А здесь? А здесь?

Ничего не объяснив, Гордон заново сделала тугую повязку, стараясь быть как можно более аккуратной. Потом занялась плечом.

Тут все было намного хуже. Рана воспалилась и источала отчетливый запах разложения. Кожа вокруг почернела, и рука висела плетью. Гордон и Галлахер переглянулись, но никто не произнес ни слова, они прекрасно поняли друг друга.

— Это нужно почистить и перевязать. Выдержишь?

Ли заставил себя слегка улыбнуться и ответил вопросом на вопрос:

— А у меня есть выбор?

— Пожалуй, нет.

Гордон вколола ему новую порцию обезболивающего и занялась раной. Ли сделался белым, как снег. На лбу и на висках выступили крупные капли пота. Потом, уже не замечая этого, он закрыл глаза и застонал. Действия Гордон были уверенными, как будто она выполняла привычную работу, и это заставило Галлахера спросить:

— Гордон, ты медик?

— Нет.

— А кто?

— Разведчик. В числе прочего мы изучали и полевую хирургию. Видишь, знания пригодились.

Галлахер потер нижнюю челюсть. Гордон бросила на него быстрый косой взгляд и усмехнулась.

— Этому нас учат тоже.

— Ты хорошо научилась.

— Спасибо.

Пока они занимались Ли, Шерман постоянно сканировал пространство на предмет новой атаки. Винтовку Лоуренса он присоединил к своей, как это было сделано у Гордон. Он двигался по кругу молчаливым стражем, понимая, что обязан защищать этих хрупких уязвимых людей. Он, который тоже когда-то был человеком. Но это было давно. В прошлой жизни. И неправда.

Закончив с Ли, Гордон занялась собственной уставшей и грязной персоной. Она тоже устала. Устала до того, что готова упасть и больше не вставать. Чувство опасности, все это время помогавшее ей ускользать от монстров, притупилось от постоянного страха. Гордон находилась на грани отчаяния, хотя и не готова была в этом признаться даже себе. Все время, проведенное в одиночестве, она думала не о том, как бы выжить, а о том, как не сойти с ума.

— Давай, лучше я.

Она позволила Галлахеру размотать истасканный бинт на своей голове. На лбу был длинный глубокий порез, начинавшийся от левой брови и одним росчерком поднимавшийся до линии волос над правым виском. Рана уже подживала, но все равно выглядела устрашающе. Когда ее нанесли, кровь, должно быть, залила Гордон все лицо. Галлахер представил себе эту картину и содрогнулся. Пилоты почти не сталкиваются с подобными вещами. Их Смерть, как правило, бывает быстрой и милосердной.

— Не очень-то это похоже на наших зверюшек, — заметил Галлахер, стирая сукровицу. Гордон сидела, скрестив ноги и обнимаясь со своей винтовкой, и он стоял перед ней на коленях. Впервые в жизни он стоял на коленях перед девушкой. Гордон долго молчала и поэтому, когда она заговорила, Галлахер сначала даже не понял, что она отвечает на его слова. Она говорила тихо, тщательно выбирая слова:

— Терри Коннор… ну, та, которая сошла с ума… она решила, что все мы все равно умрем… и что ее святой долг не дать нам погибнуть от лягушачьих зубов. Что-то она так говорила насчет того, что тогда ни Иезис, ни Человек Креста не примут душу, и она будет обречена на вечное скитание между мирами. Терри решила, что она сама должна убить нас всех… она взяла нож и… Я просто защищала своих людей. А ночью она и Дик… ее муж… они покончили с собой.

За время ее рассказа Галлахер закончил перевязку, но сохранил свою коленопреклоненную позу, украдкой рассматривая Гордон. Некоторые мелкие признаки, незаметные с первого и даже со второго взгляда, указывали, что она несколько старше, чем он думал. И что за истекшие несколько недель ей здорово досталось. Почему-то в глаза бросились обломанные неухоженные ногти и руки в ссадинах и царапинах.

Защищала своих людей.

— Гордон, — шепотом позвал он.

— Что?

Она отвлеклась от созерцания горизонта и подняла на него взгляд. И в глубине ее глаз Галлахер вдруг увидел не только усталость, но и странную древнюю боль и пустоту, какая неизменно появляется в глазах человека, игравшего в саму страшную игру — игру со Смертью. И в нем шевельнулся первобытный страх, как тогда, когда Ли показал им звезды.

— Как ты думаешь, Ли дойдет?

— Я не знаю.

Но Ли после перевязки и инъекций стало получше. Они воспользовались привалом, чтобы пожевать концентратов, но сил это почти не прибавило. Ли больше пил, чем ел.

За время их пути небо затянули низкие свинцово-черные тучи. Влажный воздух, кажется, стал густым и вязким и перемещался сырыми потоками от малейшего движения. Звуки дикой природы стихли, и стал слышен зов кораблей — двойной сигнал маяков на «Ричарде» и «Линкольне».

Гордон обеспокоено посмотрела на небо и, наконец, решила озвучить свои подозрения:

— Скоро пойдет дождь, возможно, ливень. Нам лучше пройти еще сколько-нибудь, а потом поискать убежище. Пока идет дождь, мы будем в безопасности.

— Откуда знаешь? — подал голос Ли.

— Они не нападают во время дождя. Тоже прячутся.

— Тогда, может быть, нам стоит продолжить путь в это время?

— Будет тяжело идти, ты просто не представляешь себе. Земля раскисает и превращается в болото. Струи могут быть настолько сильными, что сбивают с ног. Обычно мы использовали это время, чтобы отдохнуть.

— Значит, нам нужно идти.

Ли поднялся и взял винтовку. Его правая рука покоилась на перевязи и бездействовала, но он сможет стрелять и левой. Его не взять голыми лапами.

Следом за ним встала Гордон. Взяла свое сдвоенное оружие и вещи. Она сильная. Она выдержит. Она все сможет выдержать.

— Т. Гордон! — вдруг воскликнул Галлахер, и она обернулась.

— Что?

— Я вспомнил! Это ведь ты — Гордон Т?

— Да.

— Там, на «Линкольне»… Мы были там с Ли, и я зашел в каюту, в которой сам когда-то жил. Там на дверях было твое имя.

Ее лицо исказилось мукой нечеловеческой боли, но Галлахер этого не замечал. Все это время он думал, где мог ее видеть. Перебрал в уме весь экипаж «Линкольна», но в то время, когда он проходил стажировку, Гордон там не было. И вдруг — озарение, инсайт. Все сложилось один к одному.

— Там был стереокуб, и я взял его, сам не знаю, зачем. Я вспомнил: там была ты.

— Где он? — спросила она побелевшими губами.

— На «Ричарде». Это твой?

— Да. Мы уходили в спешке. Я хотела взять его с собой, положила на стол и забыла.

— Я взял!

— Хорошо, — выдохнула, — Спасибо.

Но улыбка, возникшая было на ее губах, погасла. И это почему-то вызвало у Галлахера разочарование. Нестерпимо захотелось снова увидеть, как она улыбается.

— Эй, Гордон, — он все еще смотрел снизу вверх, — Скажи, а как ты смогла выжить одна?

Ли, открывший было рот, чтобы поторопить Галлахера, закрыл его и ничего не сказал. Заданный вопрос был ему не менее интересен. Он посмотрел на Гордон, заглянул ей в глаза, в душу… и то, что он увидел, ему совсем не понравилось.

Гордон ласково провела рукой по винтовке, вызвав у Галлахера неоднозначные ассоциации.

— Убивай, — сказала она, — Убей свой страх. Убей себя. Будь повсюду и нигде. Скажи Смерти «Нет!». Она услышит тебя и подчинится. Ты можешь заставить ее покориться. Смерти нет, пока ты не веришь в нее.

Они не нашли, что сказать в ответ. Ли, профессиональный боец и убийца, поразился жесткости и жестокости ее слов. Ни одна женщина не должна переживать такое, что могло бы подвести ее к таким выводам.

Шерман вдруг ощутил, как что-то очень-очень далекое давит в левой стороне груди и вносит в четко отлаженную систему хаос. Неясные образы промелькнули и пропали.

Галлахер поднялся и отважился снова посмотреть ей в глаза. И вздрогнул, как от удара, потому что в них было бесконечно долгое страдание.