Глава VII «Айк Ли: возвращение в Тень»

Они уже слышали «Ричарда». Надрывно завывала одинокая сирена, и Галлахер почему-то был уверен, что это «Ричард Плантагенет». А «Линкольн» молчит. Снова мертвый. Порой Галлахеру казалось, что он видит высокий сигарообразный силуэт корабля, но в следующее мгновение мираж пропадал. Оставался только голос.

Гордон неслась вперед, словно боевая лошадь, опаздывающая к финишу. Точнее, ей казалось, что она несется. На самом деле они двигались медленно, очень медленно. Сутки назад они разделили и доели остатки сухого пайка. Тогда же Ли вкололи последнюю дозу активатора. Когда его действие закончилось, раненый больше не приходил в сознание. Он метался и стонал в бреду, что-то бормотал не непонятном языке и был совсем плох. Бездна забирала его. Галлахер и Гордон несли его на самодельных носилках, а чаще Галлахер тащил его на себе, чтобы Гордон могла прикрывать. Иногда он тихо матерился сквозь зубы.

Споткнулся и невольно повысил голос. Гордон услышала его и обернулась.

— Что? Тебе плохо?

Галлахер остановился, выдохнул и мрачно ответил, не глядя на нее:

— Не знаю. Я устал. Просто смертельно устал.

Гордон подошла к нему. Поколебавшись немного, она подняла руку и прикоснулась к его заросшей грязной щеке. Пальцы легли совсем невесомо, задержались на несколько секунд и порхнули в сторону.

— Потерпи немного. Скоро мы будем дома. Давай сейчас отдохнем, а потом пойдем дальше.

Галлахер выбрал место получше и уложил Ли. Сел рядом, а потом лег. На самом деле это ему надо было бы поддерживать Гордон и предлагать ей отдых. Но он был пилотом, а она разведчиком. Ее специально тренировали на выносливость и длительные тяжелые переходы. А, по большей части, ему было уже все равно. Хотелось просто дойти до «Ричарда». Доползти до «Ричарда». И даже на монстров уже плевать.

Гордон села рядом. Ее собственный порез на лбу никак не заживал и снова саднил. Мокрая ткань формы липла к телу и мешала двигаться. Высокая влажность давила на легкие и мешала дышать. Иногда голова кружилась, а перед глазами плавали багрово-черные пятна. У Гордон было подозрение, что ее организм тоже отравлен, но она ничего не говорила. Не хотела вешать на Галлахера еще и это.

— Галлахер.

— Что?

— Мы должны рискнуть и развести огонь, чтобы просушить одежду и согреть Ли.

— В аптечке что-нибудь осталось?

Он сам знал, что нет. Но вдруг он ошибается? Так хотелось ошибиться.

— Нет.

— Я хотел ошибиться.

Собравшись с силами, они развели маленький костер и перенесли раненого поближе. Устраивая Ли поудобнее, Галлахер шептал ему, находя в этом и своеобразное утешение для себя самого:

— Давай, Ли, мы уже близко. Слышишь, как «Ричард» нас зовет? Скоро мы вернемся домой. Не покидай меня, Ли, я не хочу быть один, когда нужно будет сказать миссис Лоуренс про Ло. Ты мне нужен. Не из-за миссис Лоуренс, а просто. Если ты слышишь меня, Ли, там, в своей темноте, держись. Я прошу тебя, не покидай меня одного.

Ли услышал его. В самой глубине Бездны он услышал горячечный молящий шепот. Паутина временных нитей и путы боли затягивали его вниз. Яд в крови лишил сил подняться к поверхности. Преодолевая их, Ли рванулся и вынырнул.

Белки его глаз были красными от лопнувших сосудов. Кожа как будто пошла черными трещинами, начало которых шло от раны на плече. Разлагающаяся плоть испускала миазмы, но Галлахер не ощущал этого.

— Ли!

Зрачки медленно повернулись в его сторону.

— Я умираю.

— Мы летим домой.

Гордон взяла винтовку и встала спиной к костру, имея свой целью подсушиться сзади, и одновременно обозревая местность. Ее силуэт расплывался перед глазами Ли то ли от слабости, то ли от марева огня. Но все равно он видел тонкую невысокую фигурку. Оружие в ее руках казалось вполовину больше своего естественно размера.

Галлахер проследил за его взглядом и тихо спросил, склонившись к самому лицу Ли:

— Гордон? Позвать?

— Забери ее отсюда, Джин. Она должна выжить. Она достойна жить. Достойна лучшего. Люби ее… Джин…

Ли прикрыл глаза. Длинная тирада отняла у него много сил, но слишком важным было то, что он хотел сказать. Он знал, что останется здесь. Тело сожгут. Дух найдет себе новое тело, снова будет жить, но часть все равно останется здесь. Только один покинет Розу, но теперь линия двоилась. Был шанс. Один-единственный. ПРИЗРАЧНЫЙ шанс, что улетят двое. Но если это произойдет, то в далеком будущем их общий потомок перевернет мироздание. Во тьме Бездны Ли видел это совершенно четко. Он хотел донести это до Галлахера, но время стремительно истекало. Драгоценных секунд не хватало на множество слов и объяснений. Ли нашел руку Галлахера и вцепился в его пальцы с неожиданной силой.

— Ты должен увезти ее отсюда. От этого зависит будущее. Просто поверь мне.

Галлахер почувствовал, как на глаза набегают слезы, как больно впились в руку ногти Ли, но боль в сердце была сильнее. Он потерял друга, которого знал много лет, потерял друга, которого знал несколько дней, но каждый из этих дней можно было засчитать за год. И вот теперь это происходило снова. Пусть он убеждал себя, что Ли нужно только добраться до «Ричарда», а дальше все решится само собой, но в глубине души Галлахер знал, что все уже кончено. Считанных часов, оставшихся до корабля, не хватит Айку Ли, чтобы выжить.

— Потерпи немного, Айк, я прошу тебя, совсем немного.

Ли растянул губы в улыбке, больше похожей на оскал. Выдохнул:

— Не бойся. Мне не страшно умирать. Я даже рад. Там мне будет не больно. Смерти нет, Джин. Смерти… нет…

Ли закрыл глаза, засыпая или теряя сознание, Галлахер этого не знал. Только едва заметное дыхание говорило о том, что Ли еще не ушел в лучший из миров. Галлахер осторожно высвободил руку. На коже остались багровые лунки там, где Ли вцеплялся в него. Галлахер хотел снять с него куртку, но не рискнул потревожить, только переместил, чтобы согревался другой бок.

Подошла Гордон, присела рядом на корточки, но оружие по обыкновению из рук не выпустила.

— Как он?

Галлахер опустил голову, чтобы она не увидела, как намокли его ресницы. Нервы вышли за предел. Слабым стало не только тело, но и чувства. Он понимал, что с этим ничего не сделаешь, но все равно не хотел, чтобы Гордон видела.

— Держится, — голос прозвучал глухо, — Он сильный.

— Давай, — Гордон нашла в себе силы улыбнуться, — Мы должны отдохнуть.

Они сели на землю, прислонившись друг к другу спинами. Чувствуя узкую спину и острые лопатки Гордон, Галлахер вдруг подумал о ней, что она всего лишь маленькая испуганная девочка, потерявшаяся далеко от дома.

— Давно ты в армии, Гордон?

— Семь лет. Сразу после школы.

— Хочешь вернуться, когда мы выберемся отсюда?

— Да, если повезет, буду поступать в Офицерский Корпус.

Галлахер не ответил. Для него самого заключение контракта на службу в армии стало выходом из патовой ситуации. Когда представилась возможность, он уволился без угрызений совести вместе с Ли и Лоуренсом. Чье-либо стремление сделать карьеру профессионального военного он воспринимал как существующую данность, но за пределами своего понимания. И вот Гордон, пережившая настоящий кошмар и готовая подвергнуться подобному снова. Более того, она готова была взять на себя ответственность за подобный кошмар для многих других людей по долгу офицера. Гордон. Девочка с глазами убийцы.

— Наш отец всегда хотел, чтобы мой брат стал генералом, а я — знаменитой балериной. Но получилось наоборот. То есть еще не совсем получилось.

— Твой брат и правда… балерина?

— Я же сказала, что не совсем получилось. Джейсон — самый высокооплачиваемый стриптизер на Новой Вирджинии.

Галлахер воздержался от комментариев, опасаясь обидеть Гордон, но она верно поняла его молчание.

— Это не то, что ты видишь в обычных стрип-барах и что может происходить потом. То, что танцует Джейсон, возведено в ранг искусства. Это как разница между бумажным самолетиком, который может сделать любой, и космическим кораблем.

Галлахер смутился оттого, что Гордон так легко угадала его мысли. Хорошо, что она его не видит.

— Извини.

— Ничего.

— Скучаешь по нему?

— Да, очень. Мы не виделись уже два года. А ты разве не скучаешь по своей семье?

— Скучаю.

Галлахер замолчал. Он не видел родителей семь лет, и каждая мысль о покинутом доме была болезненной. Гордон снова легко угадала его мысли, но тоже молчала, набираясь сил.

* * *

Оно было довольно. Если бы оно умело улыбаться, то сейчас сияло бы во все свои зубы. Но существо улыбаться не умело и поэтому просто издавало довольные звуки и излучения. Все ЧАСТИ существа были счастливы не меньше. Правда, они своего блаженного состояния никак не проявляли.

Люди, намеченные в жертву, продолжали упорно двигаться прямо к новому дому существа. Они были обессилены, а один из них был скорее мертв, чем жив. Существо полагало, что он не продержится до нового дома. Но два человека было тоже очень хорошо, особенно, учитывая то, что один из них — как раз тот, который здесь уже давно. Тот, который уничтожил больше всех ЧАСТЕЙ. Так много, что возникла необходимость поберечь оставшиеся. Такого существо не помнило уже очень давно — чтобы ЧАСТИ гибли быстрее, чем отделялись. Именно поэтому этот человек станет не просто особенно желанной жертвой. Он сам станет ЧАСТЬЮ.

Предвкушая это, существо раскрыло зубастую пасть и радостно заверещало на сверхвысоких частотах.

* * *

Голову пронзила мгновенная белая вспышка боли, и Гордон дернулась, как от удара электрическим током. Тут же заработал ориентировочный рефлекс, многократно усиленный специальными тренировками. Гордон насторожилась. Взгляд побежал по местности, выискивая НЕПРАВИЛЬНОСТИ, которые помогли бы выявить и оценить опасность. Но все было спокойно.

— Галлахер, ты слышал?

— Что?

Он ничего не слышал, но готов был положиться на подготовку и интуицию Гордон. Он знал, что разведчикам искусственным образом усиливают зрение и слух, а иногда и обоняние. И учат доверять внутреннему голосу. Его как пилота подобному учили тоже, но профиль был другой.

— Что ты слышала?

— Звук, вероятно, высокочастотный, судя по боли.

— Было что-нибудь подобное раньше?

— Нет. Нам нужно быть начеку.

Сам Галлахер слышал только сирену «Ричарда». Целую минуту он позволил себе думать, что это пришла помощь, но потом мысль была безжалостно убита, как бесперспективная. Даже если на Розу пошлют еще один спасательный корабль после того, как они дважды не вышли на связь, то все равно требовалось время, чтобы снарядить экспедицию и добраться до места. И найти трех затерянных людей на бесконечной поверхности планеты. Потерявшихся так далеко от дома. Никак не возможно, чтобы это была помощь. А у них нет еды. У Гордон было хотя бы много рационов, маленьких питательных кубиков, которыми снабжают армию. И еще умение долго обходится и вовсе без воды и еды, что позволило ей выжить. А он разучился за несколько лет. Правда, тело впитывало влагу из воздуха через кожу. Но все равно… «Ричард» так далеко, и им не на кого надеяться, кроме себя. И Ли…

— Гордон?

— Что?

— Давай умрем…

* * *

— Не может быть и речи о том, чтобы послать туда еще один корабль, Уильям, — генерал Симмонс четко выверенным движением исполнил удар клюшкой по мячу, пронаблюдал, как мяч упал прямо в лунку, самодовольно улыбнулся своему мастерству и только тогда посмотрел на полковника Тодгарда, — Если только ты не снарядишь его за свой счет. Бюджет ВКС не безразмерен. Или найди новых добровольцев, чтобы спасти этих.

— Я все понял, Артур.

Воскресный гольф — аристократическая игра для избранных в элитном загородном клубе — это было святое. Здесь не было званий, фамилий и плохого настроения. Здесь были костюмы, имена и сияющие улыбки по тысяче долларов за коронку. Полковник Тодгард не любил гольф, но всегда мог найти человека, который пригласил бы его в качестве гостя.

С момента последней связи с «Ричардом Плантагенетом» прошло десять дней. Ли сообщил, что они нашли «Линкольн», сели рядом и готовятся к выходу. Потом пошли помехи и связь прервалась. Когда Роза снова оказалась в пределах досягаемости, на все запросы отвечала только автоматическая система «Ричарда». Она и сейчас продолжала это делать. Очевидно, что корабль был в рабочем состоянии, но покинут экипажем. О причинах этого можно было только догадываться. Полковник Тодгард не хотел догадываться, он хотел знать наверняка.

Как и предполагал когда-то оптимист Галлахер, разведка делала вид, что ничего не происходит, что «Линкольн» просто немного задержался с учебным полетом, а куда там отправился частный корабль «Ричард Плантагенет», это его личное дело. Отправился и сгинул. С кем не бывает? Его внесут в Реестр Пропавших. Через год объявят пропавшим без вести официально. Через пять лет — пропал без вести, предположительно погиб. Через десять признают погибшим. И никто ничего не узнает. А в голове мнемоника сработает защитный механизм, и тогда Смерть станет для него желанным ангелом милосердия. Потерянной информации, конечно, жаль, но не критично.

Полковник Тодгард старался держать себя в руках, но с каждым днем, когда «Ричард» не отвечал, это становилось все сложней. По ночам он просыпался и сидел на веранде Лавендер-Холла, глядя в ночное небо и силой мысли пытаясь дотянуться до приемного сына и его друзей.

Четыре генерала — два разведчика и два безопасника, инициировавшие спасательную миссию «Ричарда», продолжали спокойно играть в гольф. На все аргументы Тодгарда ответ был один: сигнала SOS не было, посылать специальный корабль, значит, привлечь ненужное внимание, да и финансировать это предприятие никто не будет. Тодгарду понадобились сутки, чтобы принять решение.

Сутки спустя после разговора в гольф-клубе он отправился к нотариусу, с которым работал последние несколько лет, и затребовал полную оценку своего движимого и недвижимого имущества.

— Ты сошел с ума, Уильям, — сказал ему нотариус, мистер Харрис.

— Я вправе делать со своим имуществом все, что сочту нужным, — парировал полковник.

— Желание клиента — закон. Но не говори, что я тебя не предупреждал.

— Я буду иметь это ввиду.

Полная оценка имущества заняла два дня. Получив на руки файлы с конкретными цифрами, Тодгард вернулся домой и занялся собственными подсчетами. Итог был с одной стороны неутешительным, а с другой — вполне отвечающим его желаниям. Распродав все, что можно, в том числе и дом, Тодгард мог получить сумму, достаточную для того, чтобы снарядить корабль.

Сомнений не было. Он втравил мальчиков в это предприятие и теперь должен их вытащить, чего бы это ему не стоило. У Тодгарда не было семьи — единственным родным человеком для него был Айк Ли — приемный сын. Но разве любой отец не пожертвует всем ради своего сына? Закончив подсчеты, полковник связался с Харрисом и отдал распоряжение срочно реализовать все имущество. Сам он параллельно с этим занялся поиском подходящего корабля.

Ночи по-прежнему не приносили Тодгарду отдыха. Он сидел на веранде, вдыхая запах лаванды и глядя на звезды, и призраки трех молодых мужчин окружали его. Силой мысли полковник пытался дотянуться до них, но на пути становилась черная пустота Бездны.

— Айк, сынок, простишь ли ты когда-нибудь меня?

* * *

Шпиль, венчающий носовую часть «Ричарда», возвышался над горизонтом. Галлахеру он казался святыней, обещающей скорое и успешное возвращение домой. Недалеко от него виднелся точно такой же шпиль «Линкольна», который для Гордон был как мемориал погибшей команде корабля. Каким-то невероятным внутренним чутьем оба они — и Галлахер, и Гордон — могли отличить корабли друг от друга. Спасение было близко, но не радовало.

Прошедшая ночь была самой тяжелой за весь их безумный переход. Галлахер и Гордон дежурили по очереди сменами по два часа, потому что на более длительное время не хватало сил. Вместо сна были черные провалы, похожие на беспамятство. Бодрствование было не намного лучше, и Галлахер несколько раз ловил себя на попытках понять, происходит ли весь этот кошмар на самом деле или только в его воспаленном воображении. Казалось, что Роза и ее монстры уже так давно в его жизни, что ничего другого в ней просто никогда не было.

Отдежурив вторую вахту, Галлахер хотел разбудить Гордон, но с ужасом обнаружил, что все стало хуже, чем он думал. От тела Гордон несло таким жаром, что, прикоснувшись к ней, на мгновение Галлахер решил, что обжегся.

— Гордон. Эй, Гордон.

Она застонала, а потом ее голова резко метнулась из стороны в сторону. Галлахер позвал погромче, но в ответ она только бессвязно что-то пробормотала сквозь зубы. Галлахер почувствовал, как на лбу выступил холодный пот, несмотря на дефицит жидкости в организме.

— Нет, нет, нетнетнет, давай, Гордон, приходи в себя, вернись.

Он тряс ее за плечи, надеясь вернуть в сознание, звал, не замечая, что срывается на крик. Приступ паники поглощал остатки разума. Галлахер был измучен, на пределе собственных сил. Если Гордон не сможет идти сама, то ему остается только лечь рядом с ней и Ли и умереть. Он не сможет тащить на себе их обоих и сражаться, если лягушки нападут.

Гордон снова что-то сказала, и на этот раз Галлахеру показалось, что осмысленно. Он переспросил:

— Что?

— Не тряси, мне больно.

Он отпустил ее плечи, радуясь, что в темноте душной ночи Гордон не видит его перекошенного страхом лица.

— Я сейчас пойду, подожди.

— Не надо, — Галлахер нашел ее руку и стиснул тонкие пальцы, — Тебе лучше поспать. Я сам.

— Спасибо.

Остаток ночи прошел, как в тумане. Галлахер сидел рядом с Ли и Гордон и прислушивался не к тому, что происходит вокруг, а к их дыханиям. Временами он сам проваливался в сон, но ему снилось, как он сидит на чужой планете вдали от дома и боится, что остался один. Галлахер не различал яви и сна и думал, что просидел так всю ночь, не смыкая глаз.

Утром Гордон стало намного лучше. Близость цели придала ей новые силы. А может, это несколькочасовой сон без перерывов хоть как-то восстановил энергетический запас организма. Кроме того, им повезло. В зеленой глубине кустов Гордон разглядела неприметные желто-зеленые плоды, мякоть которых могла утолить муки жажды и голода. Точно такие же плоды она несколько раз ела, пока была одна, но за время пути к кораблям, плоды ни разу не попадались. Они с Галлахером не только поели сами, но и умудрились впихнуть немного мякоти в Ли.

— Они очень быстро портятся, — сказала Гордон в ответ на предложение Галлахера взять немного с собой, — Ты не успеешь даже снова проголодаться, а их уже нельзя будет есть. Нам лучше идти, чтобы как можно быстрее добраться до корабля.

Галлахер был с ней согласен. До «Ричарда» оставались считанные километры. Уже через пару часов они все трое будут в безопасности. Галлахер не допускал и мысли, что твари нападут снова, и вдвоем с Гордон они не смогут отбить атаку. Не допускал мысли, что оснащения в медблоке «Ричарда» может не хватить, чтобы спасти жизнь Ли. Не допускал мысли, что может легко погибнуть сам. Для этого он слишком сильно был оптимистом и верил в хороший исход при любом раскладе. Он чувствовал себя старше на жизнь, но еще не был сломлен.

— Давай-давай, вперед. Скоро все это закончится.

Уже не имело значения, кто говорил — он или Гордон. Это были мысли их обоих. Скоро они будут на «Ричарде», а это все равно, что дома.

Но они успели продвинуться вперед совсем немного. Тело Ли свели жесткие судороги, и Галлахер едва удержал равновесие.

— Гордон, помоги мне!

Вдвоем они уложили раненого на землю. Галлахер опустился рядом и уложил голову Ли к себе на колени, придерживая за плечи. Под его пальцами пробегали волны дрожи, и вместе с ними такими же волнами нарастала паника.

— Что это? Гордон, что с ним происходит? Ли!

Гордон не стала тратить время на слова. Она с усилием разжала Ли челюсти и вставила между зубами какую-то палочку.

— Держи его.

Сержант Гордон смотрела на жизнь куда менее оптимистично, чем Галлахер. Она с самого начала не питала никаких иллюзий насчет того, что Ли способен продержаться весь переход. Он прожил дольше, чем она ожидала. Будь у нее лишние жизненные силы, Гордон удивилась бы. Но сил не было, и она просто констатировала факт. Сейчас сомнений не было — Ли доживал свои последние минуты. Гордон посмотрела на Галлахера и промолчала, потому что он верил. Все еще верил в чудо.

Зачем Смерть приходит за нами? Зачем приходится терять близких и уходить самим? У Гордон не было ответов на эти вопросы. Мысль о том, что за «Линкольном» послали помощь, дала ей хрупкую уверенность, что все еще может закончиться хорошо. Она выберется отсюда, и кошмар останется позади. Но теперь, глядя, как из тела Айка Ли истекает жизнь, Гордон осознала всю эфемерность своей глупой надежды. Надежда на спасение — химера, порожденная инстинктом самосохранения. На самом деле нет никакой надежды. Гордон останется здесь. Целая планета станет для нее последним пристанищем. При мысли об этом Гордон издала безумный смешок.

Галлахер не услышал его. Ли затих, а потом открыл глаза. Страдание, не сходившее с его лица с момента, когда закончилось обезболивающее, исчезло и сменилось умиротворением. Галлахер выцарапал из его зубов палку и суеверно отбросил в сторону.

— Не пугай меня больше так, — сказал он, и его голос дрожал, — Я могу испугаться.

— Больше не буду, — прошелестело в ответ. Ли силился улыбнуться, но получалась вымученная гримаса.

— Ты как? Можешь идти дальше?

— Подожди. Сейчас…

Довольно долго Ли молчал. Галлахеру казалось, что кризис миновал, и наступило улучшение. Но сам Ли понимал, что это не так. Последние трое суток реальность перестала являть ему свои узоры, только сосущую черноту Бездны. Подобно Гордон, Ли знал, что останется здесь. Жизнь стремительно уходила вовне. После судорог он уже не ощущал тела, потому что наступил паралич. Он с трудом дышал, и каждое слово неумолимо приближало его к Смерти. Наконец, он вычленил самое главное:

— Увези ее, Джин, и ничего не бойся.

Галлахер не стал переспрашивать. Он знал, о чем говорит Ли. Пусть он отказывался верить — это отрицание ничего не меняло.

— Я не боюсь.

Ли глубоко вдохнул и выдохнул беззвучно, одними губами:

— Прощай, брат.

На новый вдох не хватило сил. Черные глаза Айка Ли вспыхнули волшебным осмысленным светом и погасли. Он улыбнулся, встречая свою Смерть, и его сознание крикнуло ей: <i>Я здесь!</i>

— Айк.

Нет ответа.

— Айк!

Галлахер склонился над неподвижным телом и спросил:

— Что ты наделал, Ли? Что я скажу полковнику Тодгарду? Зачем?

То же, что и миссис Лоуренс, отстраненно подумал ДРУГОЙ Галлахер. А меня они спросят, почему же тогда ТЫ остался жив? Почему позволил нашим детям уйти в темноту в одиночестве? И тогда останется только одно — покончить с собой, чтобы пойти следом.

Галлахер снял голову Ли со своих колен.

— Гордон.

Она сидела рядом, глядя перед собой страшными пустыми глазами. На какой-то момент Галлахер испугался, что и она — тоже.

А что, если и она — тоже?!

— Гордон!

Зрачки ожили и медленно повернулись в его сторону. Потом так же медленно повернулась голова. Шторы отрешенности в ее глазах раздвинулись, давая понять, что Гордон здесь.

— Айк умер.

Гордон не нужно было даже проверять пульс, чтобы констатировать Смерть. Лицо Ли разгладилось и стало похоже на лицо Будды — умиротворенное, с ускользающей полуулыбкой. Гордон прошептала:

— Ему уже не больно.

— Не больно, — эхом откликнулся Галлахер и коснулся рукой его лба, — Прощай, брат.

Они с Гордон поднялись, помогая друг другу, и отошли на несколько шагов. Галлахер поджег тело и начал произносить литанию Иезис. Гордон выпрямилась, расставив ноги для равновесия, и подняла руку в прощании. Измученное тело Айка Ли скрылось в очищающей пламени. Несгибаемый дух вышел из тьмы и встал рядом, невидимый и неслышимый для живых.

Тело Ли, подточенное и полуразложенное ядом шипов, сгорело быстро. Остался пепел, который уйдет в землю и потом прорастет травой. Может быть, когда-нибудь и душа Ли возродится в новом теле. Так же, как и души Лоуренса и Шермана. Иезис будет милосердна и позволит жить снова. Они все заслужили эту милость богини-насмешницы.

— Пойдем, мы должны идти.

На этот раз Галлахер звал вперед. Он думал теперь только об одном: любой ценой он должен выполнить последнюю просьбу умершего друга и увезти Гордон домой. Они с Лоуренсом знали, что порой Ли руководствовался в принятии решения чем-то вроде откровения свыше. Лоуренс иногда шутил, что у Ли есть прямая связь с Иезис. Они привыкли доверять ему, и сейчас Галлахер не задумывался, почему в последние минуты жизни Ли говорил о том, что Гордон должна улететь. Он попросил, и для Галлахера этого было достаточно.

Они прошли всего несколько шагов: впереди — Галлахер, Гордон — за ним. Потом по наитию, так хорошо знакомому Ли, Галлахер обернулся и увидел, как Гордон медленно оседает на землю, впервые на памяти Галлахера выронив винтовку, с искаженным лицом и сдавленным стоном.

— Что? Что случилось?

Галлахер бросился к ней, думая, что сейчас она умрет у него на глазах, а он даже не успеет понять, почему это произошло. Он подхватил ее и удержал от падения.

— Гордон, что?

Она прислонилась головой к его плечу, как будто ища защиты от кошмарной реальности. Галлахер обнял ее, инстинктивно стремясь закрыть собой. Она беззвучно вздрагивала всем телом, и Галлахер подумал, что она плачет, но не поверил. Гордон не плачет, ее нервы из стали.

— Здесь моя могила, — ответила Гордон в его шею, — Мне страшно. Я боюсь.

— Ничего не бойся, я с тобой.

— Я не могу больше, не могу, не могу…

Стальные нервы сдали. Гордон старалась удержать слезы, но не могла. Слишком долго она хотела быть сильной, а хотелось быть слабой. Слишком долго она защищалась сама и защищала других.

— Не бойся, я не отдам тебя им… девочка моя…

Не отдавая отчета в своих действиях, Галлахер начал целовать ее лицо. Просто естественный жест мужчины, желающего успокоить плачущую девушку. Лоб, виски и соленые губы. Ее губы были сухие и в трещинках. Одна трещина лопнула, и из нее сочилась кровь. Не думая, Гордон обвила его шею руками и начала отвечать на эти неистовые поцелуи.

Все свершилось быстро. Ни Гордон, ни Галлахер не думали, что делают. Это не был акт любви, когда любовники растворяются друг в друге и становятся единым целым. Это был физиологический секс, когда инстинкт самосохранения побуждает к размножению перед лицом неминуемой гибели. В неистовстве они не замечали ни пергаментной кожи, ни грязи и ссадин, ни выпирающих костей, ни болезненного блеска в закрытых глазах. Никакой романтики или высшего смысла, как это показывают в фильмах. Только в самом конце Галлахер застонал, сквозь сжатые зубы, призывая Иезис.

Потом, обессиленные, они легли на землю. Не говорили друг другу ни слова, просто лежали рядом. Гордон — на спине, вытянувшись и закрыв глаза. Галлахер — на боку, свернувшись в позу эмбриона и уткнувшись лбом ей в плечо. Время остановилось. Гордон казалось, что мир вокруг вращается с бешеной скоростью, затягивая ее в центр воронки.

— Мы должны идти, — прошептала она, не двигаясь.

— Да, — ответил Галлахер, закрывая глаза и чувствуя, как сознание ускользает.

Ему казалось: он вышел из плоти и поднялся вверх. Он видел два нагих человеческих тела, затерянных на чужой планете в глубоком космосе. Он видел пепелище рядом — все, что осталось от еще одного человека, и сверху это было похоже на жертвоприношение. И девушку на спине, словно следующей жертвой должна была стать она. И мужчину рядом, свернувшегося на боку, похожего на эмбрион перед началом развития. Он видел Гордон и себя, но не понимал этого, потому что реальность сдвинулась.

Так они пролежали несколько часов, в полусне, в полубессознании. Так бывает, когда психика устает держать удар и переключается в режим самосохранения. Ничто не тронуло их. Ни одна тварь не подошла даже близко к беззащитным людям, как будто сверху они были накрыты невидимым защитным куполом.

А может быть потом, что Айк Ли, невидимый все то время, пока Гордон и Галлахер спали, стоял рядом с ними, охраняя их покой.

* * *

Родители Айка Ли — мелкий драгдилер и уличная проститутка — назвали своего сына совершенно иначе, но слог «Ли» уже тогда присутствовал в его имени. Мальчик был плодом случайного секса под воздействием секстази, наркотика, который многократно увеличивал желание и ощущения от полового акта. Беременность явилась для девушки неприятной неожиданностью, и в первый раз малыш Ли едва не лишился жизни в возрасте трех недель с момента зачатия. Четвертая из таких попыток закончилась преждевременными родами. Ли никогда не узнал о жутковатом символизме своего появления на свет, но всю жизнь прожил с ощущением, что Смерть стоит за левым плечом. Отец новорожденного увидел своего сына один-единственный раз, потому что через десять с половиной часов его убили в пьяной уличной драке. Спустя шесть лет мать Ли загнулась от передозировки какой-то нелицензированной дрянью, и он остался один.

Несколько недель или месяцев он прожил на самом дне самого низшего социального слоя. Когда полицейский рейд случайно обнаружил его в подвале разрушенного дома, мальчик почти уже не разговаривал, кусался и царапался, подвывая на высоких нотах. Его поместили сначала в психиатрическую лечебницу, а потом в детский приют. Там ему дали другое имя, на которое он все равно никогда не отзывался.

В возрасте четырнадцати лет его выкинули из приюта. В его активе были аттестат о среднем образовании, умение драться, умение сопротивляться при допросе, три сексуальных партнерши (одна из которых до встречи с Ли была девственницей), умение обращаться с оружием, нелюбовь к людям и некоторые другие подобные особенности. Ли нашел себе работу в ночном баре, сначала за еду и угол, но уже через полгода угол превратился в отдельную коморку, а гамбургер из бара мутировал в полуфабрикаты из супермаркета. Метаморфоза стала возможна благодаря умению Ли точно выполнять поручения и не задавать лишних вопросов.

Впервые он попался в семнадцать. Попался и выкрутился, проведя за решеткой ровно неделю. Легко, в общем, отделался. После этого его подружка решила, что Ли будет в большей безопасности, если они будут жить вместе, и переехала к нему. В целом они жили даже где-то хорошо. Каждые три-четыре дня девушка устраивала скандалы с визгами и битьем посуды. Ли отмалчивался, тренируя терпение, но потом ожесточенно избивал макивару в додзе, куда начал ходить сразу после ареста. Это была его первая и последняя попытка семейной жизни. Потом он бросал девушек раньше, чем они могли решить, что у них «серьезные отношения».

Постепенно Ли приобрел хорошую репутацию, оброс постоянными клиентами и связями. Он уже не работал в баре, а вел вполне самостоятельные дела. Одно его имя служило гарантией того, что все будет выполнено предельно точно, аккуратно и в срок. Когда он попался во второй раз, отвертеться уже не удалось.

Год Ли провел в камере исправительного лагеря для несовершеннолетних. Компанию ему составлял субтильный индейский парень по прозвищу Оцеола. Когда Ли попал в лагерь, Оцеола уже был там. И оставался там, когда Ли освободился. За что Оцеола мотал срок, Ли никогда не узнал. Зато узнал кое-что об индейской магии и Лестнице духов. Именно Оцеола научил его видеть узоры вероятных реальностей. Не только видеть, но и использовать. Оцеола будет первым, кого Ли встретит после своей Смерти.

После исправительного лагеря стало хуже. Вернувшись, Ли обнаружил, что лишился дома. Второй поход на самое дно социума оказался более тяжелым. То, подо что легко адаптировалась психика шестилетнего ребенка, оказалось губительным для психики взрослого человека. Какое-то время ему удавалось держаться за счет старых знакомств, но ничто не может длиться вечно. За время своих мытарств Ли подхватил сифилис, лишился половины зубов и подсел на кокс.

Следующие два с половиной года своей жизни Ли почти не помнил. Только черные тени, раздирающие его душу на части и крадущие секунду за секундой. Только отдельные обрывки, которые он хотел бы забыть, но никогда не мог. И еще боль от ломки, когда не удавалось достать новую дозу. И муки голода, когда не удавалось достать еду. Приступы тоски и депрессии, когда хотелось только одного — умереть. Приступы агрессии, когда Ли готов был убить любого, кто попадется под горячую руку. Нити реальности рвались, а узоры были изломанными и тусклыми. В алкогольно-наркотическом болезненном угаре Ли не увидел своего будущего.

Все закончилось в одну из ночей в том самом баре, в котором когда-то он начал работать после приюта. В тот день Ли повезло — у него была доза, порция яичной лапши и угол на ночь, так что он в общем-то пребывал в благодушном настроении. Ли поел, ширнулся и отбыл на станцию Большая Отключка. Очнулся на следующий день: в камере, с перебинтованными руками и обвинением в умышленном убийстве.

Жертвой был какой-то парень, которого Ли даже не знал. Его голова представляла собой сплошное кровавое месиво, и даже частички мозга можно было бы разглядеть, если знать, на что смотреть. Ли не мог поверить, что это он, но под бинтами его руки были содраны почти до костей, а в кровавом месиве на лице парня была и его кровь. Ли не мог вспомнить, как и почему он это сделал, но в том, что это именно он, сомнений не было. Расследование было кратким. За убийство с особой жестокостью, совершенное в состоянии наркотического опьянения, Ли приговорили к принудительному лечению и пожизненной ссылке на каторжные работы. Приговор был вынесен спустя сутки после того, как Ли исполнился двадцать один год, и по закону он стал совершеннолетним.

В спецклинике, куда его поместили, в Ли проснулась жажда жизни. Странное желание для того, кто был обречен на пожизненную каторгу. Сначала Ли обдумывал варианты побега, но потом отказался от этой мысли. Следующей умерла надежда на досрочное освобождение. Но Ли хотел жить. Просто жить. И он решил, что все остальное может быть второстепенно.

Полковник Тодгард появился в его жизни подобно ангелу-хранителю, в которых Ли все равно не верил. Историю азиатского парня с талантом воина и нелегкой судьбой он услышал во время благотворительного ужина у судьи, впаявшего Ли пожизненный срок. Потом через этого же судью полковник устроил себе допуск к личному делу осужденного и экскурс в спецклинику. Несколько раз Тодгард наблюдал, как Ли тренируется в своей камере, как держится с другими заключенными и персоналом, как проходит терапию. Смотрел и не мог понять, что нашло на этого парня, что заставило его забить человека насмерть голыми руками. Чем больше смотрел, тем больше понимал, что место Ли совсем не там, где он оказался волею кармы. И полковник Тодгард совершил маленькое чудо. Через полгода, после того, как лечение было закончено, Ли вместо каторги оказался на «Каракатице». С новой судьбой, новой жизненной перспективой и новым именем.

Полковник Тодгард, отец его второго рождения, дал ему имя Айк. И это был уже совершенно другой человек.

* * *

Простишь ли ты когда-нибудь меня, сынок?