Глава VI «Шерман: та сторона, где сердце»

Когда-то, не очень давно, но все же далеко не один год назад жил на свете человек по имени Романо Рамирес. Его родители были нелегальными иммигрантами из Венесуэлы, и вся их жизнь прошла под страхом депортации на историческую родину, где было очень много людей и очень мало еды. Маленький Романо рос на улице, где сражался за место под Солнцем и несколько лишних долларов. Он так и не научился читать и писать, но зато хорошо считал. В двенадцать лет он пошел работать, и к двадцати одному уже ничем не напоминал сына нелегальных иммигрантов. В двадцать пять Рамирес женился и в двадцать шесть стал отцом очаровательных дочек-близняшек. Дальше до тридцати семи лет в его жизни не происходило ничего интересного.

В тридцать семь Рамирес жил в Чикаго и работал водителем такси. В таксопарке у него была репутация самого аккуратного и безопасного водителя, что приносило лишнюю сотню в месяц. У него было несколько постоянных клиентов, которые предпочитали летать только с ним. Его брак был по-прежнему стабилен и счастлив, а дочери радовали успехами в средней общеобразовательной школе. И вся эта налаженная жизнь рухнула в один день, когда Рамирес попал в первую и последнюю в своей практике аварию.

Три авиетки и потерявшая управление трифибия столкнулись на полной скорости на оживленном перекрестке в час пик. Пассажирка Рамиреса погибла на месте, а сам он оказался в госпитале Красного Креста. Живой. Парализованный от шеи и ниже. Неделю его продержали в блоке интенсивной терапии, а потом выписали домой дожидаться Смерти. Вот тогда-то и появились эти люди.

Двое людей, одетых в одинаковые деловые костюмы по шесть тысяч долларов и с галстуками по восемьсот явились в дешевую меблирашку в латинском квартале Чикаго и предложили парализованному калеке раз и навсегда избавить семью от финансовых проблем, связанных отныне с его содержанием. Нет… вообще от любых финансовых проблем. Рамирес колебался недолго, прекрасно отдавая себе отчет в том, что ничего для него уже не изменится, и тут же в присутствии жены и двух свидетелей заявил о согласии. В тот же день его переправили в госпиталь в Детройте. Спустя еще примерно неделю Романо Рамирес прекратил свое существование как личность. Миссис Рамирес получила официальное извещение и свидетельство о Смерти мужа и отца.

«Киборг Электроникс» получила кибернетический организм № Е-721009064. Иногда его еще называли Шерман.

* * *

И все же они не могли двигаться бесконечно. Казалось, что предыдущий переход отнял все последние силы, но люди упорно продолжали тащиться вперед, к своей цели. Впереди — Галлахер. Следом — Шерман и спотыкающийся Ли, который уже не сопротивлялся, когда киборг его поддерживал. Замыкала Гордон. Они уже не любовались первозданной природой и не восхищались тем, насколько Роза подходит для земной жизни. Их тела устали от похода, а души устали от постоянного страха и боли.

Галлахер с треском продирался сквозь джунгли. Краешком сознания он понимал, что нужно быть осторожнее и производить как можно меньше шума. Но ему было уже по большей части наплевать, что он уязвим. И все же он надеялся, что те, кто шел позади него, успеют спастись, когда его убьют первым. А он успеет прихватить с собой в Бездну как можно больше этих мерзких вонючих тварей. Он надеялся, что кто-нибудь… Гордон!.. вернется домой и расскажет о том, что с ними случилось. Эта надежда заставляла его идти вперед.

Ли шел всего в каких-то четырех шагах от Галлахера и по его следам. Время от времени картинка перед его взглядом расплывалась, а звуки делались плотнее, и он думал, что это просто капризы незнакомой планеты. Но стонущий бок и пульсирующая боль в плече напоминали ему о ране, и тогда он понимал, что все это признаки подступающего беспамятства. Черной пустоты, в которую он проваливался время от времени. Но он продолжал переставлять ноги и старался не запинаться. Он надеялся, что Галлахер приведет их к «Ричарду»… хоть куда-нибудь. Только подальше отсюда.

Шерман рядом с ним был сосредоточен на том, чтобы не дать Ли упасть. И еще на том, чтобы не пропустить начало атаки, если чудовища нападут. И еще на том, чтобы Гордон не отстала от них и не потерялась. И еще на десятках мелочей, отвечавших за успешное функционирование его системы, а вот тут, кажется, что-то было неладно. Порой перед глазами проносились неясные образы, как электронные привидения. Почему-то очень болела спина. И Гордон… было там что-то такое, связанное с Гордон, что заставляло его напрягаться.

Гордон смотрела на спины идущих впереди и старалась ни о чем не думать. Иногда ей казалось, что она все же сошла с ума в своем одиночестве, и все, что происходит сейчас, на самом деле раскручивает перед ней больное сознание. Она старалась найти какие-нибудь критерии, чтобы отделить реальность от бредовых галлюцинаций, но ничего не могла придумать. И ей оставалось только идти вперед и вперед… и вперед… снова… дальше… еще… Гордон уже ни во что не верила.

Остаток дня тучи сгущались, но дождь так и не пролился. Стемнело намного раньше и к вечеру сильно похолодало. Пора было подумать о ночевке.

Они ориентировались по Ли, как по самому слабому в группе. Он держался сколько мог, хоть иногда багровый туман застилал глаза, и Ли уже не видел, куда идет. Он продержался дольше, чем сам того ожидал, и все же… Они не могли двигаться бесконечно. Остановились без сигнала, просто потому, что не стало уже сил идти дальше.

С гибелью палатки они лишились своего единственного убежища, но Гордон это не страшило. Облазив местные заросли, она нашла подходящее место, и вдвоем с Шерманом они возвели временный шалаш в густых папаротникообразных кустах. Сине-зеленые стены, для надежности укрытые сверху большими плотными листьями, не пропустят воду, а толстый настил из мха и тех же листьев предохранит их от сырости на земле. Они не посмели развести костер, чтобы не привлекать к себе внимание лягушек. Было там какое-то невнятное предположение, что их привлекают свет и тепло. На всякий случай решили не рисковать. Да и местная фауна тоже могла пожаловать в гости, чего не хотелось так же сильно.

Галлахер и Гордон снова давились сухим пайком. Ли ничего есть не стал — только пил, и это было плохим признаком. Открыв рану, Гордон едва сдержала позыв к обратной перистальтике. Невольно она встретилась взглядом с Галлахером, и в его глазах был страх. Оба промолчали, понимая друг друга без слов.

На обработку ушло почти две трети дезинфицирующей жидкости. Гордон завершила перевязку, но Ли этого уже не замечал. Его колотил озноб, хотя от тела так и веяло жаром. Глаза лихорадочно блестели, а на скулах выступил яркий нездоровый румянец. Галлахер уложил его в импровизированный шалаш, и Ли тут же инстинктивно свернулся в позу зародыша, подтянув колени к груди и скрестив руки. Что-то пробормотал.

— С этим что-нибудь можно сделать? — спросил Галлахер, обращаясь к Гордон.

— В аптечке есть еще одна инъекция. Ее действия хватит часов на двенадцать.

Этого было мало. Катастрофически мало. Полноценное исследование раны Ли и попытку хоть что-нибудь с ней сделать можно было провести только на «Ричарде», но… До корабля нужно было еще дойти, а Ли слабел с каждой минутой.

— Мы понесем его, если будет нужно, — медленно проговорил Галлахер и тут же поправился, — Я понесу. Хватит того, что мы потеряли Лоуренса.

Гордон хмыкнула, но в ее усмешке прозвучала горечь. Она потеряла здесь всех, кто был ее семьей в последние несколько месяцев. Где-то отчасти она потеряла здесь саму себя.

— Завтра будет видно. Мы должны отдохнуть.

— Да, ты права. Шерман!

Из темноты неслышно возник киборг, похожий на призрак в доспехах. Его желтый глаз-рецептор жутковато светился в чернильной ночи. Темнота здесь всегда наступала внезапно, как будто кто-то выключал свет.

— Я здесь.

— Стреляй во все, что шевелится.

— Не беспокойтесь, мистер Галлахер, я не подпущу их к вам. Отдыхайте.

— Спасибо, Шерман.

— Я рад помочь. Жаль, что мистер Лоуренс…

Он не договорил и так же бесшумно исчез, только брякнула винтовка. Одновременно с этим ударили первые тяжелые капли дождя, и уже через несколько секунд хляби небесные разверзлись по полной. Галлахер и Гордон заползли в шалаш.

— Это ведь Ло нашел его на торговце, — отстраненно продолжил Галлахер цепь своих внутренних ассоциаций, — Лоуренс.

— На каком торговце?

— На «Белых гусях».

Под аккомпанемент дождя Галлахер кратко изложил ей историю встречи с пропавшим без вести и найденным кораблем. Гордон слушала, не перебивая, и ему стало казаться, что она заснула.

— Теперь представляешь, каково нам было, когда мы пришли на «Линкольн» и увидели, что никого нет?

Она ответила сразу же, и это было знаком того, что она не спала и все слышала.

— Представляю… А каким он был, ваш Ло?

— Солнечным. Добрым. Очень умным. И доверчивым. Мы с Ли все время подкалывали его. Сейчас я так об этом жалею. Не представляю, как мы скажем его матери. Она не перенесет этого.

— Мне жаль, Галлахер, — сказала она, немного помолчав, — Мне правда очень жаль.

Гордон позволила себе немного расслабиться и вытянулась в полный рост рядом с Ли. Невольно она задела его рану. Ли хрипло застонал, мгновенно покрывшись потом. Он не спал, а был, скорее, погружен в беспамятство, но даже там боль настигла его.

— Наверное, лучше его не тревожить. Иди ко мне, Гордон.

Поколебавшись немного, она аккуратно переползла и легла рядом с Галлахером. Он тоже колебался, но потом все же обнял ее и прижал к себе.

Джин Галлахер пропустил через свою постель не меньше сотни женщин, но ни одна из них не вызвала у него такой лавины чувств, как только что это сделала Гордон, сама того не зная. Он хотел ее. Какая-то бессознательная часть его существа понимала, что в любой момент может погибнуть, и отчаянно стремилась к тому, чтобы оставить после себя хоть что-нибудь. Но и это было не все. Он хотел, чтобы Гордон оставалась в его жизни и потом тоже. А сейчас… вот сейчас он поцелует ее и…

Она застонала, а потом резко открыла глаза. Даже в кромешной тьме этой дождливой ночи на чужой планете был отчетливо виден светящийся в них страх. Губы, которые Галлахер только что хотел поцеловать, разомкнулись, и несколько бессвязных слов сорвались и канули в темноту.

— Что? — переспросил Галлахер, не очень-то надеясь на ответ. Он его и не получил.

Несколько секунд Гордон сохраняла напряженную каменную неподвижность, но потом сумела справиться с собой.

Чувствуя себя полным идиотом, Галлахер тихо произнес:

— Не бойся. Мы тебя вытащим. Осталось совсем немного.

К его немалому удивлению на этот раз последовал такой же глухой ответ:

— Мне кажется, они не успокоятся, пока не прикончат меня.

— Нет. Мы вытащим тебя. Дойдем до «Линкольна» и уберемся отсюда. Вот увидишь.

— Мне так хочется верить тебе, Галлахер.

— Поверь. Я клянусь тебе.

Гордон уткнулась в его плечо в поисках эфемерной защиты от кошмарной враждебной реальности.

— Постарайся отдохнуть, — снова прошептал ей Галлахер, — Завтра будет тяжелый день.

Он подождал, пока выровняется ее дыхание, а мышцы перестанут мелко вздрагивать от напряжения, и только тогда сам провалился в спасительную черноту забытья.

* * *

Существо внутри «Линкольна» действительно не любило дождь. В дождь чувствительность его сенсорных систем притуплялась, а давление падало, и оно теряло связь со своими ЧАСТЯМИ. На родной планете существа и его ЧАСТЕЙ дождя никогда не было, но оно странствовало уже достаточно давно, чтобы выработать защитные механизмы. Почувствовав приближение ненастья, оно впадало в прострацию… процессы жизнедеятельности замедлялись в разы… ЧАСТИ существа искали укромные места и оставались там до наступления более благоприятной погоды, обездвиженные, лишенные сенсорного восприятия и воли.

* * *

Утром дождь все еще шел. Темнота ночи рассеялась, но небо было заложено низкими черными тучами, не пропускавшими свет, и от этого казалось, что рассвет не пришел, а сразу наступили вечерние сумерки. Перед новой ночью. Или это только казалось Ли, чей организм был отравлен ядом и изнурен температурой и слабостью.

Ли проснулся первым и долго лежал, собирая остатки сил и воли в кулак. Предыдущие сутки почти не оставили в его памяти следа, но длительный сон восстановил организм достаточно для того, чтобы сознание прояснилось. Собравшись с духом, Ли попытался сесть, но это удалось ему далеко не с первой попытки. Раненая рука не ощущалась и раньше, но теперь онемение захватило половину тела. Ли пробовал снова и снова, стараясь разогнать кровь и подпитать отказавшие мышцы. Наконец, он поднялся, неловко опираясь на здоровую руку, и огляделся.

В полумраке зеленые стены их убежища казались темно-серыми. Снаружи шелестел дождь, но внутри было сухо. Тусклый свет просачивался через лаз, который они не стали заделывать до конца. Галлахер и Гордон спали, крепко обнявшись, и не пошевелились, когда Ли пополз к выходу.

— Доброе утро, мистер Ли. Рад, что вам стало лучше.

Шерман стоял на страже. Он что-то такое сделал со своей броней, и теперь она покрывала его тело ровным сегментарным слоем, не пропуская сырость внутрь. Шерман был похож на большую рептилию.

Ли кивнул и спросил:

— Что у нас?

— Все спокойно, никто не появлялся.

— А наши склизкие друзья?

Губы Шермана дернулись, как будто он хотел усмехнуться. Но все знают, что киборги не имеют эмоций.

— Они тоже, — Шерман помолчал немного, а потом позвал, — Мистер Ли.

— Знаешь, лучше называй меня просто Ли. Без «мистера».

— Хорошо, Ли. Я хотел спросить…

— Что?

— Вы можете узнать, кто я? В смысле, кем я был раньше, до того, как…

Он не договорил, но все было ясно.

…до того, как стал киборгом. Когда-то он был человеком, но «Киборг Электроникс» уничтожила его личность, сохранив тело. Теперь Шерман жил в строгих рамках подчинения и безопасности человека. Без права восстановления своего прошлого. Для всех он был мертв отныне и навсегда. Но все же…

— Ты что-нибудь помнишь?

Несколько секунд Шерман молчал. Он помнил. О, да! Он помнил, но это воспоминание постоянно ускользало от него, как вода утекает сквозь пальцы.

— Почти ничего, — наконец, прошептал он, — Смутные тени. Кажется, женщина… и с ней ребенок… много машин. И больно, все время больно.

Шерман прижал руку к левой стороне груди и отпустился на землю рядом с Ли. Он чувствовал боль не только когда-то искалеченного тела, но и истерзанной души, и эта последняя боль была много сильнее. Его губы шевелились, как будто он продолжал рассказывать, но Ли больше не услышал ни слова. Он закрыл глаза, и боль Шермана, таившаяся глубоко внутри, под неуязвимой броней, обожгла его.

И Ли увидел…

…смуглая женщина с копной смоляных кудрей. Ее маленькая копия, которая почему-то двоилась, и Ли понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что девочек на самом деле было две. Огромный мегаполис, который он видел с высоты летящей авиетки. Маленькая уютная квартирка, в которую хотелось возвращаться. Большой ангар, в котором желтые авиетки стояли длинными рядами. Потом это все обрывалось за багрово-черной завесой.

Темнота…

…больно!

Ли открыл глаза. Он по-прежнему сидел на пороге шалаша, но сейчас его голова лежала у Шермана на груди. Должно быть, Ли непроизвольно зацепил память киборга, и организм, истощенный ранами, не выдержал нагрузки и отключился. Ли отстранился и сглотнул. Несмотря на почти стопроцентную влажность, у него в горле пересохло, и глоток вышел сухим и болезненным.

— Извини, Шерман, я не уверен, что смогу тебе помочь. По закону вся информация о прошлом киборгов является закрытой. Боюсь, что моих связей не хватит, чтобы докопаться. Я попробую, но ничего не буду обещать.

— Спасибо… Ли, — и тут же без перехода, — Сержант Гордон очень красивая, правда?

— Да, правда. Самая красивая девушка, какую я только видел. Надеюсь, Галлахер вытащит ее отсюда.

— Мы уже недалеко, а этих тварей нет поблизости.

— Ты можешь узнать, что они из себя представляют?

— Для этого мне нужна хотя бы одна особь, но и тогда я не смогу сказать ничего определенного. Я не специализирован для научной работы.

— Жаль. Если бы Лоуренс…

Ли оборвал себя сам, не закончив фразу. Лоуренс смог бы определить, что они такое и что с ними можно сделать. Но Лоуренса уже не было и, кажется, не было так давно, что прошла уже целая вечность.

За спиной раздался шорох. Ли подвинулся, хотя это стоило ему некоторых усилий, и рядом с ним присела Гордон. Она провела рукой по глазам, как будто стирала что-то невидимое, и спросила:

— Думаешь, это утро доброе?

Ли в силу происхождения и соответствующего воспитания ко всему происходящему в жизни относился философски. Поэтому он ответил:

— Доброе, потому что мы продвинулись вперед и все еще живы.

Гордон саркастически хмыкнула.

— Это ненадолго.

Он мог бы ответить ей, что нужно верить в лучшее, что оптимизм — это уже половина пути, что не нужно сдаваться, и тогда они выберутся отсюда и вернутся домой. Но в глубине души Ли понимал, что она права. Права эта несчастная девочка. Они живы, но это ненадолго.

Ли промолчал.

Галлахер пробудился последним, что было, в общем-то, неудивительно. Не открывая глаз, он пошарил рукой рядом с собой в надежде уткнуться в Гордон и переждать кошмар возвращения к реальности. Но рядом не было никого, и от этого он очнулся почти мгновенно. Почему-то ему вдруг показалось, что Ли и Гордон, и Шерман ушли, оставили его одного. Невольно у него вырвался возглас:

— Айк!

Секунду он всматривался перед собой немигающим взглядом, а потом увидел на сером фоне проема четкий характерный профиль Ли. И услышал знакомый голос:

— Я здесь, не кричи.

И Гордон тоже. Сидит, смотрит, и от ее внимательного взгляда делается жутко. Галлахер заткнулся и пополз к выходу. Проснувшийся желудок болезненно сжался в голодном спазме. К тому же промозглый сырой холод забрался под форму, и зубы тут же начали выстукивать дробь. А дождь все шел, и при взгляде на то, во что он превратил и без того поблекшую натуру планеты, стало еще холоднее. Как будто краски полиняли из зеленого и синего в неопределенно-серый. В своем карауле Шерман постоянно ходил вокруг шалаша, но, стоило ему только остановиться, как ботинки тут же начинали погружаться в то жидкое месиво, которое покрывало теперь землю.

— Почему так холодно? — спросил Галлахер, ни к кому конкретно не обращаясь, — Здесь не должно быть так холодно. Это же тропики! Или я уже чего-то не понимаю в этой жизни.

— Тебе кажется, — ответила Гордон, — На самом деле сейчас около двадцати градусов по Цельсию, но тебе кажется, что холоднее, потому что ты давно уже не ел ничего горячего, устал и боишься.

Сама она старалась вести себя и говорить так, как будто они на обычном пикнике в выходной день, но это плохо у нее получалось. Уже плохо. Под глазами залегли глубокие тени, а черты лица заострились настолько, что проступили кости. Ее руки дрожали, хотя она и не хотела это показать. Гордон было намного хуже, чем ему.

— Я не… — начал было Галлахер, но тут же осекся, и закончил совсем не так, как собирался, — Да, ты права. Я боюсь. Но я боюсь не Смерти, а того, что к этому могут приложить свои… лапы эти гнусные твари.

— Бояться не стыдно, Джин, — подал голос Ли, — Страх, а особенно страх Смерти, это нормальное проявление инстинкта самосохранения. Если человек ничего не боится, то он безумен.

Установилось молчание. Галлахер получил свою долю скудного завтрака и медленно жевал, стараясь растянуть процесс и таким способом получить хотя бы иллюзию полной сытости. Ли вложил в свою тираду немалую долю последних сил и пытался восстановиться. Действие обезболивающего подходило к концу, и перед Ли уже в полный рост встали призраки предстоящего страдания. Шерман молча нес свой караул, потому что в его программу было заложено не вмешиваться в разговор людей без крайней необходимости. Да и в своей прошлой жизни он был немногословен. И только Гордон, борясь с дрожью и холодом, обдумала слова Ли и тихо сказала, когда ответа уже никто не ждал:

— Я не боюсь. Мне все равно.

Это потому что ты устала, голодна и замерзла, хотел сказать ей Ли, но промолчал. Она пробыла здесь намного дольше, чем они. Дольше на целую вечность. Поэтому ее опыт нельзя было оценивать теми же мерками, что и у остальных. Вместо этого он в который раз уже повторил:

— Нам лучше отдохнуть.

Прозвучало как заклинание в надежде на будущее. Но если бы только можно было отдохнуть еще и от страха и безысходности, которая шаг за шагом подменяла собой тающую надежду.

* * *

Как их поход и как ничто в этом мире, дождь не мог идти вечно и закончился, как следует полив свой любимый цветочек.

Ли мужественно отказался от обезболивающего, уверяя, что сможет продержаться и так, но во время перевязки потерял сознание. Гордон и Галлахер с трудом вернули его в себя, но провалы в поглощающую Бездну становились все более длительными, а светлые периоды стремительно сокращались. Он был похож на глубоководного ныряльщика, который погружается в толщу воды, потом выныривает на поверхность, делает несколько судорожных вдохов и погружается обратно. Так и Ли — возвращался на несколько минут к осознанию реальности, а потом уходил обратно в черноту. Он знал, что уже не сможет дойти, но все равно… все равно… И уже не замечал, что иногда Шерман поднимает его и несет на руках.

Несмотря на четкую смену дня и ночи, у них у всех чувство времени притупилось настолько, что казалось, будто они идут целую вечность. Внутренние часы Шермана продолжали исправно отсчитывать стандартные секунды, но людям казалось, что время на этой планете претерпело изменения. Оно растянулось настолько, что каждая минута казалась вечностью. Гордон потеряла счет не только минутам и часам, но даже и дням во время своих скитаний. Ли ничего не видел и не ощущал от боли и отравляющего его тело и разум яда. Галлахер был подавлен и старался вообще не думать о происходящем. Ему казалось, что все, что лежало за пределами этого злополучного полета, происходило не с ним и не в его жизни.

Они тащились вперед целый день, только один раз остановившись на полчаса. Они уже почти не разговаривали, стараясь ограничиваться односложными репликами. Каждое слово отнимало и без того тающие силы. Идти было сложно. После ливня земля так напиталась влагой, что превратилась в слой густой вязкой грязи, в которой ноги утопали по щиколотку. Из-за высокой влажности воздух казался тяжелым, давил не только на легкие, но и на плечи. Гордон, успевшая кое-как адаптироваться к местному климату, задыхалась, но не жаловалась, понимая, что остальным приходится хуже. Впрочем, Галлахер пострадал меньше всех и поэтому тоже не жаловался. А вот Ли становилось все хуже и хуже.

Кровь разнесла яд по всему организму, и теперь Ли чувствовал, как внутренние органы надрываются, работая на износ, чтобы поддерживать жизнь в умирающем теле. И было еще одно, о чем он не хотел говорить своим спутникам. Меркнущее сознание уже не проваливалось в темноту Бездны, а скользило по нитям реальности, открывая временные ворота. На грани жизни и Смерти так легко было видеть прошлое, которого никогда не было, и будущее, которого уже никогда не будет.

Он видел мужчину в строгом черном костюме и женщину в белом платье. Они обменялись торжественными клятвами, потом кольцами и сейчас скрепляли союз ритуальным поцелуем. Но самый главный подарок она сделает позже, когда они останутся наедине. Две крохотные жизни были спрятаны глубоко внутри этой смеющейся очаровательной женщины. Они уже теплились, и их будущее тоже было определено.

Он видел мальчика, который мыл пол в дешевом баре. Мальчик мечтал о том, как выучится и всего добьется сам и никогда не станет ходить в подобные заведения. Он еще не знает о том, что через несколько лет служение людям из необходимости превратится в его долг.

Он видел мальчика, который скакал верхом по выжженной прерии и орал от восторга. А потом просыпался и долго лежал в прохладной ночи, положив руки под голову и счастливо улыбаясь. Он еще не знает о том, что этот волшебный сон перестанет ему сниться после первого же выхода в открытый космос. Как будто оборвались какие-то невидимые нити, связавшие его с Землей.

Он видел девочку с блестящими из-под челки глазами. Она стояла у окна, смотрела на крупные хлопья снега и зябко куталась в материнскую шаль. Ее глаза блестели из-за слез, которые она прятала от самой себя. Девочка поссорилась с родителями и в наказание осталась дома одна. Она уверяла себя, что ей не больно. И еще не знает о том, что пройдет всего десять лет, и она снова останется в одиночестве, и ей будет ОЧЕНЬ больно.

Он видел нечто, что скиталось по космосу не одну сотню лет, прежде чем обрело пристанище в звездной колыбели чуждой его разума цивилизации. Оно не знает, что значит знать.

Он видел Безумие, ждущее впереди того, кто останется в живых.

Он видел, но Бездна поглотила его.

Ли вынырнул на поверхность, чтобы сделать новый глоток свежего воздуха, когда монстры наступали. Галлахер судорожно перезаряжал винтовку, вынув из подсумка — последний? — магазин. Гордон и Шерман сражались, прикрывая спины друг друга. Ли пытался стрелять, но всех его сил хватило только на то, чтобы удержать винтовку и давить на спусковой крючок, не отпуская. Галлахер встал рядом, защищая друга.

— Ли, в порядке?

— Да!

Вместо ответа из горла вырвался хрип.

Перед глазами промелькнуло лица Гордон, похожее на холодную жестокую маску убийцы. Мозг сержанта Гордон отключил эмоции и оставил один разум. Она оторвалась от Шермана и начала отходить в сторону. Лягушки потянулись за ней. Гордон отходила все дальше и дальше, отвлекая внимание на себя. Шерман засек ее маневр.

— Куда?!

— Молчать!

Галлахер скрипнула зубами, видя, что Гордон оттягивает опасность на себя, но не смея оставить Ли в одиночестве. Из горла Галлахера вырвался крик отчаяния:

— Гордон!

На мгновение она обернулась, думая, что Галлахер ранен. Но этой ничтожно малой доли секунды хватило, чтобы чудовища заняли более выгодные позиции. Гордон громко выругалась. Шерман услышал ее и пошел на помощь, выжигая все на своем пути. Боль в сердце стала сильнее. Его живой карий глаз лихорадочно сверкал, а шлем громко гудел.

Часть монстров заинтересовалась этим странным существом, которое не поддавалось классификации, и отвлеклась от людей.

Круг сужался, и скоро Шерман и Гордон оказались в кольце. Среди шума боя чувствительные сенсоры киборга вычленили спокойный четкий голос Гордон:

— Сделай так, чтобы они улетели отсюда. Домой. Сделай это, Шерман.

Ему не надо было объяснять, кто «они». Он понял, что она готова умереть, снова защищая своих людей. Преодолевая боль в несуществующем сердце и электронный шум в нервных тканях, Шерман ответил:

— Нет. Ты не умрешь!

Но ее винтовка выплюнула последний сгусток огня и погасла. Магазин был пуст.

— Вот и все, — прошептала Гордон и выпрямилась навстречу своей Смерти. Но Шерман скользнул вперед и заслонил ее собой. Повторил:

— Ты не умрешь.

— Пусть они убьют меня! — почти завизжала Гордон, — Им нужна я! Тогда они уйдут! Дай им убить меня!

Электронные вихри, которые на самом деле были простыми человеческими эмоциями, легко сносили программы, прошитые в сам организм киборга. Рушились барьеры. И, совсем как Гордон когда-то… вечность назад… Шерман заорал:

— Ко мне, выблядки! Ко мне, вашу мать!

И уже не почувствовал, как зубы и когти начали рвать тело на куски.

Темнеющее небо треснуло и светлой молнией раскололось надвое. Монстры, хоть и схожие с лягушками, но не любившие воду, тревожно заквакали, и начали отступать во мрак, исчезая где-то за пределами видимости. А потом с неба хлынули тугие потоки, похожи на молнии Индры. Наступила тишина, которую разорвал вопль Галлахера:

— Они! Ушли!

В этот крик, тихий от слабости и усталости, он вложил все, что рвало его душу: страх, голод и холод, боль от потери Лоуренса, ненависть к мерзким неведомым тварям и все то, чему не было имени. Голос по-мальчишески сорвался, но Галлахеру было плевать.

Ушли… Ли, смертельно бледный, поспешил опереться о его плечо, но силы тут же оставили его. Ли скользнул на землю и в Бездну одновременно.

— Ли!

Галлахер склонился над ним. Темные ресницы Ли задрожали, как крылья умирающей бабочки, но глаза не открылись. Не было сил. Достало только на хрип:

— Гордон…

Галлахер стрельнул глазами по сторонам. Небо как будто светилось ровным серым светом сквозь плотную завесу дождя.

— Гордон! Шерман!

Она позвала откуда-то из-за спины:

— Галлахер… мы здесь…

Шерман лежал лицом вверх. Дождь гулко стучал по его доспехам, отсчитывая последние секунды жизни киборга. Шерман все пытался встать, но его искусственная часть была полностью мертва, а живая умирала. Лицо кривилось от боли.

— Что? — спросил Галлахер, опускаясь на колени.

Шерман обратил на него живой глаз, разлепил губы и прошептал:

— Все просто, мистер Галлахер, я умираю. Киборги тоже… смертны.

В его горле что-то клокотало, и голос как будто двоился, как будто одновременно работали живые связки и электронный речевой аппарат. Но электроника сбоила, давала помехи. С уголка губ по смуглой щеке стекала тоненькая струйка крови. Она не успевала добраться до шеи, потому что дождь смывал ее. Галлахер всегда думал, что у киборгов нет крови. По краю сознания чиркнула мысль, что надо будет спросить об этом у Лоуренса, но ее тут же догнала другая. У Ло уже больше никогда ничего не спросишь. И у Шермана — тоже.

Киборг перевел взгляд на Гордон. Она взяла его за руку и сжала холодные пальцы.

— Может быть, теперь они не будут убивать тебя, Гордон. Хотя я не думаю, что им хватит моей жизни.

Галлахер проглотил ком в горле и, стараясь говорить как можно естественней, спросил:

— С чего ты решил, что умираешь?

— Они убили меня.

Шерман коснулся своей груди. Прямо против сердца была маленькая прожженная дырочка. Он должен был давно умереть, но жизнь все еще держалась в его раздвоенном теле.

— Мы заберем тебя на «Ричард». Можно будет согнать твою матрицу в бортовой компьютер и забрать на Землю. Тебя восстановят. Я попрошу Тодгарда, и он добьется, чтобы тебя восстановили.

— Не надо. Это не жизнь. Особенно теперь, когда я вспомнил.

— Что? — подала голос Гордон и так же переспросила, — Что?

— Романо Рамирес. Меня звали Романо Рамирес. Они все равно убью меня снова.

Ни Гордон, ни Галлахер не стали у него спрашивать, кто «они». И так все было понятно. Киборга с внезапно восстановившейся памятью ждала участь лабораторной крысы-мутанта. Его мозг препарируют, микросхемы разберут на атомы, потом восстановят и сделают это снова. Будут повторять до тех пор, пока не поймут, почему вернулась вырезанная, вытертая до последнего память. Шерман, однажды переживший Смерть и насильственное воскрешение, обречен будет на бесконечные реинкарнации.

— Хорошо, — Гордон согласно наклонила голову, — Как ты захочешь… Рамирес.

Его угасающее сознание, тухнущий взгляд снова обратились к Гордон.

— Мне больно, — Шерман потянул ее руку и накрыл ею дырочку в груди, — Здесь. Я снова чувствую. Я снова…

Он не договорил. Взгляд живого карего глаза остекленел, а кровь все еще стекала и не успевала добраться до шеи. Электронные сны эмоций больше не снились Шерману. И боль отпустила.

* * *

Далеко на Земле миссис Тереза Рамирес проснулась среди ночи от внезапной боли в сердце. Обливаясь холодным потом и задыхаясь от невозможности вдохнуть, она села в одинокой постели. Прошло не меньше получаса прежде, чем Тереза смогла подняться. Накинув шаль, она тихонько прошла в комнату дочерей и стояла там, слушая их дыхание, пока приступ не прошел окончательно. На душе скреблись кошки.

Девочки почти не помнили отца, когда-то катавшего их на плечах. Для них он был стереографией на прикроватной тумбочке матери. И никогда не спрашивали, откуда в их маленькой семье из латинского квартала деньги на хорошую еду, одежду и обучение в частной школе.

Тереза поставила крест на своей личной жизни, хотя ничего подобного в контракте с «Киборг Электроникс» не было. Она сама так хотела. Она прекрасно понимала, что Романо отдал свою жизнь ради семьи.

Вздохнув, Тереза вернулась в свою спальню и легла. Сон не шел. Вместо этого перед глазами вставала счастливая, но такая короткая жизнь с Романо. Захваченная воспоминаниями, Тереза на миг представила, что он здесь, лежит рядом с ней. Ей даже показалось, что она слышит его дыхание.

— Романо…

С улыбкой она повернула голову, и желанный морок тут же сгинул. Тереза была одна. Совсем одна.

— Романо…

Она повернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и горько заплакала.

* * *

На Розе Гордон медленно поднялась от тела Шермана и, отвернувшись, чуть слышно пробормотала:

— Он закрыл меня.

Галлахер поднялся следом, после недолгого колебания обнял ее за плечи и сказал:

— Любой сделал бы точно так же. И ты тоже.

Она кивнула.

— Не надо. Не плачь. Так ему будет лучше.

— Я не плачу.

Это был всего лишь дождь. Капли стекали по ее лицу, как слезы. Гордон отстранилась и холодно сказала:

— Мы должны его сжечь. И что с Ли?

Ли был без сознания. Вдвоем они оттащили его под защиту условных папоротников, где было значительно суше. Галлахер снял куртку и укрыл друга. Куртка была мокрой и вряд ли давала тепло, но Галлахеру казалось, что так будет лучше. Как будто он сам стал рядом, чтобы охранять беспомощного Ли от опасности. От шипов адского цветка.

Тело Шермана сожгли из винтовки, а оставшиеся искусственные части зарыли. Галлахер прочитал литанию — ему было плевать на все религиозные заморочки. Стоя надо могилой, Гордон сказала:

— Не хочу верить в то, что мы умрем. Мы сильней, чем эти безмозглые твари. А потом вернемся и выжжем эту чертову планету дотла.

Она откинула рукой мокрые волосы со лба и вытерла лицо. Стоя рядом с ней, Галлахер ответил:

— Мы не умрем.

В его голосе звучала решимость. И еще угроза.