10. Самый лучший день

Ночь ещё никогда не казалась Антону такой долгой. Расплывчатые чёрно-белые сны с мелькающими лицами незнакомцев вынуждали то и дело ворочаться с одного бока на другой. Хотелось, чтобы как можно скорее наступило утро. В семь часов его разбудил хриплый кашель двигателя: кто-то из дворовых мастеров-ломастеров упёрто пытался завести свой драндулет. Антон зевнул и потянулся. Протёр глаза. Разум тут же начали штурмовать воспоминания вчерашнего дня. Утренняя лекция, жуткие пророчества Кимико, погоня. Какое-то время Бойченко надеялся на то, что это — лишь один из его сегодняшних снов. Выведя ноутбук из режима ожидания, он с надеждой заглянул в экран. Недочитанная история Мариуса более чем ясно дала понять: всему этому кошмару ещё слишком рано подходить к концу. На лице Бойченко возникла грустная усмешка. В конце концов, в его унылом существовании появилось хоть какое-то разнообразие.

В комнате за ночь стало ещё душнее. Солнце поднималось над горизонтом, отражаясь в стёклах стоящих напротив домов, а акварельное небо светилось бескрайней голубизной, предвещая начало тёплого дня. Нацепив пижаму, Антон прошлёпал на кухню. Барсик притаился на угловом диване, лицом к стене. Ушастая мордаха была приподнята к потолку, а немигающие зелёные глаза с широкими зрачками за чем-то пристально наблюдали. Бойченко подлил ему молока, насыпал сухого корма, отрезал «Докторской». Позвал «кис-кис-кис», но питомец будто вовсе его не замечал. Антон подошёл к нему. Сел на корточки и погладил. Заметив внимательный взгляд кота, он отследил его траекторию. Руки передёрнулись сами по себе, и Бойченко ажно шлёпнулся на пятую точку.

На стене сидела огромная моль. Антон прожил в общежитии почти три года. Часто лазил по подвалам и гаражам. Тараканов, мотыльков, клопов и прочих паразитов он видел не раз и нисколько их не боялся; иногда убивал, иногда давал мощного пинка, да так, чтобы кубарем катился. Но эта мохнатая моль по сравнению с сородичами казалась гигантом. Длинной и толщиной с мизинец. Чёрная-чёрная, она сидела вниз головой, сложив крылышки, словно играла с Барсиком в гляделки. Антон медленно встал. Сделал шаг назад, а затем рванул в туалет, за совком и веником: он решил во что бы то ни стало прикончить это чудище, и плевать, каким образом оно оказалось в его квартире.

Когда Антон вернулся на кухню, моли и след простыл. Барсик мирно лакал из мисочки молоко. Бойченко упал на колени, заглянул под холодильник, под стол, за карниз и батарею. Он обшарил каждый сантиметр потолка, стен и пола, но мохнатого мотылька и след простыл. В какой-то момент Антон подумал, что всё это — последствия катастрофического недосыпа. Спалось этой ночкой действительно не очень.

— Барсик! — он заглянул под кошачью миску. — Если увидишь эту тварь — сожри её, хорошо?

После чего вышел на балкон и закурил.

Двор от края до края заполняли машины. На какое-то мгновение этот непримечательный факт заглушил нарастающее в глубинах души одиночество. «Воскресенье… Почти все в этот день хотят отдохнуть от работы и провести время с семьёй. Многие из жильцов даже носа не высовывают из уютных гнёздышек. И я — один из таких. Типичный домосед. Неужели моё замкнутое состояние — это в порядке вещей?» Смуглый старик в тулупе на голое тело, деловито раскинув ноги, сидел на скамейке у подъезда и листал газету. Крохотный пекинес с лаем носился по двору и гонял ворчливо каркающих ворон. Тёплый ветер колыхал волосы. Антон довольно прищурился и пустил в сторону лазурного неба облако дыма. «А может, всё-таки выбраться куда?»

На самом деле все эти размышления были сродни самообману. Антон ощущал какое-то зудящее недоверие; некую трепещущую неопределённость. Вчерашние события не желали выдворяться из головы. История японки, несмотря на замысловатость, казалась вполне реальной. Может быть, даже именно из-за всего этого драматического трагизма он так долго не мог заснуть. Бойченко не хотел верить в произошедшее, но он никак не мог противостоять чуткому внутреннему голосу. «За каким фигом я сам себе дурю голову?» — жалкое, на короткий миг вспыхнувшее в мозгу оправдание совсем таковым не являлось; вставшее поперёк горла упрямство требовало обязательно!.. обязательно разобраться во всём этом сумбуре. — Нет, пускать всё это на самотёк нельзя. Нужно выяснить, кем являются эти загадочные иностранцы. Прямо сейчас». Прицелившись, Антон зашпульнул окурок на козырёк подъезда.

Его отец, Егор Бойченко, всегда твердил сыну, что самое главное в жизни — это связи. «Ты можешь быть умным, можешь быть сильным, проворным и упрямым, но без нужного человечка где-нибудь наверху добиться успеха нереально». Бойченко пропускал слова отца мимо ушей, считая, что вся эта болтология — пережиток совковых времён. Он постоянно взвешивал все за и против и полагался исключительно на себя. Со временем ответственность за принятые решения погрузила его в состояние вечного напряжения; волнения, которое ежедневно подпитывалось зыбкой неизвестностью грядущих дней. И вскоре Антон убедился, что отец прав: заполучив диплом, он никак не мог найти работу. Стаж. Везде требовался этот проклятущий опыт. Шутка про гуманитариев налицо, хоть в закусочную иди и котлеты ворочай. Спустя неделю, словно по взмаху волшебной палочки, о себе напомнил старый папин друг — дядя Петя. Пётр Подухин воевал вместе с Егором в Афганистане. Общего у них было много: горячая любовь к Pink Floyd и книгам Достоевского, одинаково скошенные немного вправо носы, жёны Екатерины. И у обоих вскоре почти одновременно родились сыновья: Антон и Вова. По возвращению из горячей точки Подухин-старший решил влезть в депутаты. Он-то и устроил Бойченко в этот злосчастный, по его мнению, банк. Своего же сына дядя Петя протолкнул в пограничники. «Администрация государственной пограничной службы Украины» — гордо хвастался по скайпу Володя. И сейчас Бойченко понял: самое время использовать звонок другу.

* * *

Примерно через час Антон сидел на скамейке и любовался перешёптывающимися гребнями волн. Ехать на «Вольво» он не рискнул: не хватало ещё повторений вчерашнего подвига. Над головою кружили чайки; их крики смешивались то с нарастающим, то с затихающим гулом пассажирских самолётов. Долго уговаривать Вову на встречу не пришлось: он, хоть и без особого энтузиазма, согласился помочь Антону и предложил ему состыковаться на пляже Ланжерон, вблизи дельфинария. Бойченко взглянул на часы — полдевятого. Подухин всегда отличался пунктуальностью, но сегодня задерживался. Видимо, на то имелась веская причина. Закурив, Антон стал оглядываться: после вчерашней погони паранойя давала знать о себе всё чаще. Врученный Кимико конверт с пачкой долларов покоился во внутреннем кармане, но он надеялся, что повода воспользоваться ими не выпадет. Там же лежал и переданный Мариусом диск. Группа стариков, кучно столпившихся у соседней скамейки, наблюдали за шахматной партией между двумя сосредоточенными мальчуганами.

— Конём, конём ходи!

— Едрить-молотить, а пионер то хитёр… Хитер, бобёр.

— Не обольщайся, сейчас он ему задаст трёпку.

Мимо всей этой катавасии, беззаботно позвякивая шпильками, прошлись две гламурно выряженные блонди; обе выгуливали крохотных собачонок и на что-то горячо друг другу жаловались. «Насущные женские проблемы» — ухмыльнулся Бойченко. Их питомцы походили на мутировавших крыс-переростков. Впрочем, сами хозяйки тоже не блистали красотою. Лица всех без исключения людей сегодня казались незавершёнными, как наспех слепленные бюсты. Непривычно жаркое октябрьское солнце грело затылок. Оно уже поднялось над городом, отчего море блестело, словно полоса расплавленного железа. Ватные облака обступали набережную, точно знали, что той некуда деваться. Сомнений не возникало: к полудню от приятного воскресного тепла не останется и следа. В наэлектризованном воздухе даже сейчас чувствовалась предгрозовая вибрация. Вытянув мобильник, Антон принялся раскладывать пасьянс.

Ветер усиливался. Волны шелестели всё громче. Вскоре на горизонте показалось бескрайнее серое пятно — навстречу белым великанам плыл их хмурый командир, огромная туча. Несчастное осеннее светило теперь окружали не только с фронта, но и с тыла. «Я так и знал, опять ливень жахнет» — подумал Бойченко и провёл пальцами по подбородку, словно проверяя, насколько за ночь отросла щетина. Меньше всего ему сейчас хотелось тревожиться из-за непогоды. Антон снова уткнулся носом в телефон. «Дама на короля. Так-с… о, шестёрка на семёрку. Пиковый валет? Эх, и куда ж тебя впихнуть, валет?»

— Тоха-Тоха, всё такой же тощий! — послышался за спиной чей-то жизнерадостный бас.

Бойченко обернулся: за скамейкой стоял долговязый парень. Старый добрый Володька. Явился, не запылился. Худые ноги товарища походили на ходули венецианского акробата. Руки свисали едва ли не до колен, как и бабуина. Короткая седоватая челка, нос с горбинкой, надраенные до зеркального блеска лакированные туфли. Поправив жилетку, Вова присел рядом с Бойченко. Закинул ногу на ногу и протянул тому руку. Мужчины поздоровались.

— Сам-то что, лучше? Всё к небу и к небу тянешься, как я посмотрю.

Владимир рассмеялся и выудил из кожаного портмоне пачку «Парламента».

— А как же. Хорошего человека должно быть видно издалека.

— Ого, да ты деловой теперь. Уже на дорогие сигареты перешёл.

— «Парламент» для тебя дорогие? — Вова важно прикурил от бензиновой Zippo. — Ты, походу, ещё дорогих не видел.

Антон покачал головой, не прекращая с ребячьей улыбкой разглядывать старого друга. За четыре с лишним года тот успел порядком возмужать: от оборванца, любящего потрепать нервы дворовыx бабулек бренчанием на гитаре, не осталось и следа. Особенно сильно их не любили старушки, живущие в соседнем подъезде — подъезде Томы Зайцевой. Верхний этаж, пивко, пластиковые стаканчики, шипящие рингтоны. Теперь же Владимир превратился в настоящего бизнесмена. Фирменный костюм, часы с серебряным браслетом… и даже обручальное кольцо на безымянном пальце.

— Погоди-ка, я не понял… — Антон кивком указал на кольцо. — Ты что, женился что ли? Или мне мерещится?

Подухин захихикал; его нелепый смех заглох в кисловатом предгрозовом воздухе.

— Да уже как полгода. Напомни ты о себе раньше, я бы обязательно похвастался… Кстати, ты это… прости, что на свадьбу не позвал: мы её и не отмечали толком. Так, расписались на скорую руку, шампанского в ресторане с родными выпили, да и всё.

— Почему так скромно?

— Так а смысл? — Вова небрежно стряхнул пепел. — Кому она вообще нужна, эта дешёвая колхозная показуха? Родители на следующий же день подарили нам билеты в Италию. Медовый месяц провели ну просто обалденно. Ходили по ресторанам, загорали, пили вино, лазили по древним развалинам. Перед вылетом успели даже полюбоваться извержением вулкана Этна. В общем не отдых, а сказка. Тома всегда мечтала в Италии побывать, так что убили двух зайцев одним выстрелом.

У Антона стрельнуло в сердце, а в груди словно задрожал вулкан горечи. Он почувствовал, как улыбка на его лице моментально стала неискренней и натянутой; улыбка старого пластикового манекена, которого бросили в мусоросжигательную печь.

— Тома?.. Зайцева что ли?

Тон собеседника сразу же изменился. Стал довольным, даже гордым.

— Всё верно, она самая. Не думал, что ты её ещё помнишь.

«Забудешь тут… — размышлял Антон, разглядывая усыпанную шелухой от семечек бетонную плитку. — Кто ещё кого забыл...». Уж кого-кого, а Зайцеву он помнил прекрасно. Да какое «помнил»: это чувство называется иначе. Кареглазая шатенка, самая красивая девчонка на районе. За нею ухлёстывали почти все местные мальчишки, но большего, чем просто дружба, никто так и не добился… кроме Антона. Воспоминания о романтических посиделках на крышах многоэтажек погрузили его в тягостные размышления. Вскоре Тома переехала в Киев: поступила в университет. Следом за ней, как ни странно, отправился и Володька. «Вот оно, значит, как всё выходит? Интересно. А я, дурачок, надеялся». Антон массировал виски: почему-то он вспоминал Тому ещё в субботу. Вне всяких сомнений, интуиция готовила его к такому повороту событий. Подготавливала к очередному пинку в живот.

— Чего затих? — оскорблённый вид Антона вызвал на лице Владимира усмешку.

— Да так, ничего… — ответил Бойченко, понизив голос. — Поздравляю тебя, друг.

— Спасибо. Ты, если что, в гости заскакивай. Томка печёт такую классную шарлотку — пальчики оближешь.

Антон стянул скулы в улыбку; казалось, челюстные мышцы вот-вот сведёт судорога. Он постарался незаметно прикрыть лицо ладонью, в которой тлела сигарета. Бойченко стало очень неприятно от всего происходящего — он бесполезно сидел на скамейке и ломал голову над тем, как ему сгруппировать экспонаты в галерее бедствий последних дней.

— Сам-то как? — внезапно спросил Володя, словно опомнился. — Всё ещё в своём банке мучаешься? Торчишь в офисной клетке да бумажки с места на место перекладываешь?

— По-другому это и не назовёшь… — Антон с силой вдавил бычок в бетонную урну. — Считаю долги, клепаю отчёты, учусь отказывать людям. Совсем не то, о чём я когда-то мечтал. Мне ещё даже тридцати нет, а психика, как у обозлённого на весь мир старика. Да что тут рассказывать, я просто победитель по жизни.

Владимир понимающе кивнул, но Антон сразу распознал этот лживый жест — знак того, что собеседник как бы сочувствует, но на самом деле ему плевать на чужие проблемы с высокой колокольни. Бойченко и сам довольно-таки часто так кивал. Встреча с другом выглядела вовсе не так, как он представлял: Антон полагал, что Подухин его поддержит и даже что-нибудь посоветует, но сейчас он воображал, как прыгает по голове Володи, превращая его лицо в слякоть окровавленного папье-маше. Всё это чем-то напоминало сегодняшнюю, да и вчерашнюю погоду: новый день встречал его лучистым рассветом, теперь же небо затягивали угрюмые тучи. Вот-вот мог начаться дождь. Подобную сырость Бойченко ощущал и в глубине души. Каждое утро надеешься на лучшее, но уже после обеда тебе хочется влезть в петлю. Всё вокруг вызывало неописуемое отвращение. «Не вздумай волноваться из-за этого. И только не ной. Не позорься».

— Эх, ладно… — Вова вздохнул и закинул наполовину скуренную сигарету в урну. — Ты говорил, что тебе пробить кого-то надо? Мне просто ещё надо к тёще на квартиру заехать, комод ей помочь передвинуть. Так что давай, чтобы не терять время, позвоню одному человечку. Если те, кто тебе нужны, в Украине сейчас тусуются, мы их мигом вычислим.

— Хорошо, — послушно кивнул Антон, хотя ему было уже абсолютно всё равно.

Вова достал из кармана новенький айфон, набрал номер и приложил телефон к уху.

— А чёрт! — ругнулся он и обиженно взглянул на Бойченко. — Я ж до сих пор за роуминг не расплатился. Бабки в минусе.

— С моего давай, — Антон протянул мобильник Володе. Стоило Подухину его разблокировать, как тот протяжно пискнул, а на сенсорном экране высветилась перечёркнутая батарейка. Аккумулятор разрядился в самый неподходящий момент. «Да что за?.. — Бойченко аж зубами скрипнул. — Пропади этот грёбаный мир пропадом». Володя собирался что-то сказать, и даже открыл рот, но на них плотным потоком обрушился шквальный ливень.

— Проклятие какое-то… — прорычал Подухин, натягивая жилет на голову; его намокшие волосы стали похожи на железную губку для мойки сковород. — Телефоны нас кинули, ветер поднялся, дождь ливанул. Тебя никто сглазить не мог, Тоха?

Тот лишь промолчал; старому Вовчику он бы всё поведал, а этой зажравшейся пародии… всё равно не поверит. Опять лицезреть это равнодушное кивание? Нет, спасибо, не утруждайтесь. Достаточно на сегодня откровений. Народ тут же принялся разбегаться. Подухин огляделся, и его словно осенило:

— Послушай-ка! Тут рядом вроде как телефонная будка есть. Если ещё не снесли, то погнали: и позвоним, и от дождя укроемся.

— Веди, — безразлично поддакнул Антон.

Вскочив со скамейки, парни устремились в сторону памятника Шевченко. Дождь разбушевался не на шутку; где-то вдалеке прогремел гром. Сквозь непроглядную завесу лупящего ливня почти ничего не было видно. Асфальтированные дорожки вмиг утонули под лужами. Бойченко явственно чувствовал метаморфозу: климат ощущал его настроение. Уже который день оттепель резко сменялась ненастьем, словно по приказу каких-то высших сил. Крохотная телефонная будочка, что пряталась под ветвями плакучей ивы, показалась островком спасения в эпицентре разбушевавшейся стихии. Отряхиваясь от воды и проклиная капризное поведение погоды, Антон и Вова втиснулись внутрь. Подухин сердито глянул за стекло, словно ему только что пришлось пересечь поле боя под прицельным огнём снайперов.

— Час назад солнышко припекало, а тут — такое… — мрачно отозвался он, стягивая насквозь промокший жилет. — Мелочёвка есть?

Бойченко смахнул мокрые волосы с глаз и принялся копошиться в карманах. Выудив несколько позвякивающих копеек, он протянул их Подухину. Тот подставил дрожащую ладонь, как рыночный попрошайка, после чего затолкал монетки в отверстие приёмника.

— Хоть в чём-то повезло, а то у меня только крупняк. Так, давай сразу определимся, пока я не дозвонился: кого тебе искать надо?

— Девушку и мужчину, — пробубнил Антон сквозь постукивающие от холода зубы. — Давид Мариус. На случай, если это облегчит поиск — он бразилец. Лет сорок, может чуть больше. И девушку, Кимико Аоки. Японка. Лет двадцать, что-то в этом диапазоне.

Вова с удивлением покосился на Бойченко; линии бровей его перекосились, образовав морщину в виде буквы Z.

— Это что ещё за экзотика? Где ты только таких знакомых находишь, а? Японки, бразиль…

— Было дело! — Антон отрезал громко, надеясь перебить Вову и прервать поток его совершенно неуместных шуточек.

— Надеюсь, ты ничего не перепутал, — Подухин окинул друга подозрительным взглядом и прислонил трубку к уху. Какое-то время с другого конца линии доносилось шипение, которое затем сменилось приглушёнными голосами. Антон прислушался: он всем сердцем надеялся узнать о своих новых знакомых хоть что-нибудь.

— Администрация Государственной Пограничной Службы Украины. Чем могу помочь?

— Михаил Петрович? Здорова.

— Вован, ты что ли? — голос собеседника вмиг утратил гранитную серьёзность и стал дружелюбным. — Привет, не ожидал. Ты же вроде в Италию умотал.

— Да вернулся я, послезавтра уже выхожу. Как там обстановка на работе?

— Потихоньку трудимся. А ты откуда звонишь? Номер не определился.

Подухин опёрся плечом о стенку будки и загадочно улыбнулся Антону. Тот уставился на него с благоговением, близким к ненависти.

— С таксофона в парке Шевченко.

— Странно… — задумчиво промычал Петрович. — Обычно даже с таксофонов номера высвечиваются, а у меня сплошные прочерки показывает.

Бойченко невольно поёжился; меж лопаток пробежался холодок. Прочерки? Да-да, где-то он уже слышал это неприятное, предвещающее скорую беду, словечко. Вот только где? В цепочку неприятных событий сгущалось столько совпадений, что назвать всё это случайностью уже язык не поворачивался. Казалось, божественный пантеон решил проклясть его во всех жизненных аспектах разом.

— Да не суть, Петрович, я по делу звоню, — мрачно отозвался Подухин. — Нужно пробить кое-кого по базам. Сможешь глянуть?

— Как скажешь. Кого уже потерял?

— Лучше запиши, а то не запомнишь… — Володя сжал пальцами переносицу и принялся диктовать по слогам. — Имя: Ки-ми-ко. Фамилия: А-о-ки. Японка, лет двадцать… Стой, это ещё не всё… — Володя повернулся к Антону и прикрыл микрофон ладонью. — Мужика твоего как звать?

— Давид Мариус, — отчеканил тот.

— И мужика ещё пробей: Имя: Да-вид. Фамилия: Ма-ри-ус. Бразилец, под сорокет, в самом расцвете сил.

— Записал, — отчитался Михаил. — А это кто такие? На кой ляд они тебе сдались?

— Да если бы я знал. Старый знакомый попросил.

«Старый знакомый? Ну вот и приехали. Зазнался ты, Вовчик. Ох, как зазнался...» В любом случае, кем бы он себя теперь не мнил, Антон нуждался в его помощи. «Я просто использую Подухина, выясню то, что мне необходимо, а затем попрощаюсь с ним. Вероятнее всего, навсегда». Теперь, когда Бойченко узнал о судьбе своей возлюбленной, ему требовалось хоть какое-то подобие уединения. Чтобы понять. Взвесить. Проанализировать. И смириться. Впрочем, ничего нового. Вова довольно насвистывал «Свадебный марш» Мендельсона и буравил Антона глазами. Тот терпеливо молчал. Пауза казалась бесконечно долгой. Наконец, из трубки послышался голос Михаила:

— Глянул я иностранцев этого твоего знакомого. Могу сказать определённо: в базах по этому запросу пусто, как у меня в карманах за день до зарплаты. Давидов хватает, но в основном это евреи. Никакими Мариусами-Шмариусами и тем более бразильцами тут не пахнет.

Володя поджал губы и окинул Антона задумчивым взором.

— А с японкой что? — спросил он.

— То же самое. Если хоть какие-то Давиды у нас и числятся, то никаких Кимико Аоки и подавно нет. Коль ты всё правильно надиктовал, то результат такой. Уж извиняй, коль не помог.

Антон никак не мог осознать и принять происходящего; он чувствовал, что голова у него вот-вот пойдёт кругом. Как же такое возможно? Он ведь видел их! Видел лицом к лицу и с обоими разговаривал. Всё это можно спихнуть на жестокие издёвки вконец расшатанной психики, но ведь Давид общался с Семёновной. Заказывал вискарь, помогал отбиваться от хулиганов, давал показания легавым. Кимико присутствовала на лекции и обсуждала свои мудрёные уравнения с тем нудным преподом. Даже записка её на тумбочке валяется. Что же это получается? Незаконное пересечение границы? Вдвоём? Ради несчастного банковского клерка?

— Ладно, Петрович, спасибо. Бывай, не болей.

— И тебе не хворать, — прощание сменилось ритмичными телефонными гудками.

— Ну что я могу сказать, Антошка? — Подухин шлёпнул трубкой по рычагу; его физиономию исказила зловредная ухмылка Доктора Зло. — Либо тебе с именами мозги напудрили, либо у тебя шизофрения.

— Второй вариант сразу отпадает. Я точно видел их.

— Точно-преточно?

— Сто процентов.

— Где?.. Откуда ты их вообще знаешь, расска…

Внезапный зазвонивший таксофон заткнул Володю, как затычкой. Тот удивлённо поднял брови и перевёл кислый взгляд с Бойченко на изгибы потёртой пластиковой трубки. Антон почувствовал, как его прошибает холодный пот: он впервые в жизни лицезрел сам по себе звонящий таксофон. И сейчас это его не удивило. Скорее напугало.

— Теперь твоя очередь, — хихикнул Володька. Вытянув из портмоне сигарету, он закурил.

Это могло показаться со стороны чем-то смешным или же глупым, но Антон топтался не месте, приподняв руку и не смея прикоснуться к трубке. Ему казалось, что этот звонок не сулит ничего хорошего. В последнее время совпадений и так слишком много. Бойченко невольно задумался о словах Мариуса и о его просьбе молчать. Затем он вспомнил испуганное личико Кимико и её аналогичную просьбу. Он нагло нарушил данные им обещания. Неужели это — следствие? Антон неподвижно стоял в будке, словно та балансировала на краю пропасти, и любое движение могло решить его судьбу. Замкнутое пространство давило. Стеклянные грани постепенно сжимались, а щебет звонка становился всё громче. И громче. И громче.

— Ты чего? — рассмеялся Подухин, пуская ему в лицо струю дыма. — Вперёд, дружище.

Антон решительно снял трубку. Он сделал это резко, словно попытался вышвырнуть из головы сомнения и воспринять, наконец, всё происходящее с ним как должное. В это мгновение он даже задержал дыхание, будто собирался нырнуть в крещенскую прорубь. Как только он почувствовал прикосновение трубки, что-то изменилось. Антон ощутил в позвоночнике движение электрического тока. Всё вокруг начало замедляться: шум ливня затихал; косые линии капель застревали в воздухе, как в вязком киселе, а затем и вовсе повисли прозрачными жемчужинами. Дыхание Вовы, грациозные клубы сигаретного дыма, возмущённый шелест листвы, стекающие по стёклам бусинки воды — всё остановилось, словно режиссёр-создатель поставил мир на паузу. Бурое небо потемнело: на этот раз в разы быстрее, чем полчаса назад. Солнце заволакивала чёрная пелена, похожая на бескрайние полы огромной мантии. Казалось, словно тысячи плотных туч стягиваются со всех горизонтов к тесной будочке и облепляют её, как изголодавшиеся москиты тело подгнивающей падали. Бойченко не смел даже сдвинуться с места. Не от страха, хотя тот плотно подступил к его горлу. Не от ужаса, обуявшего его. Он не смог бы сделать этого, даже если бы захотел. Тело сковал паралич: ноги онемели, а одеревенелые пальцы впились в трубку, с силой вдавливая её в мокрое ухо. Будка начала погружаться в темноту: её будто опускали в котлован с расплавленным гудроном. И только когда внутри воцарился кромешный мрак, из динамика донёсся голос. Этот голос нельзя было назвать мужским или же женским; казалось, что он состоял из миллионов голосов, собранных воедино. Гулкий глас пепла. Рокот пробуждающегося вулкана.

— Здравствуй. Мы должны были встретиться ещё в пятницу.

Антон безмолвно вращал глазами, пытаясь увидеть хоть что-то. Тщетно: пустота окутала его так, как окутывает погребённого в землю покойника. Ни лучика света, ни капли надежды. Лишь беспросветная тьма и терзающая духота. В висках запульсировала немая мольба о том, чтобы всё это поскорее прекратилось. Воздух стал ледяным, словно лютой февральской ночью; ещё немного — и лёгкие покроются изнутри морозными узорами. Рокочущее эхо таяло в воздухе. Оно рассеивалось медленно, словно протяжные ноты поющей тибетской чаши.

— Вселенная намеревалась забрать тебя, но ты ускользнул от её рока, — голоса шли со всех сторон одновременно. — Как? Разве возможно избежать предначертанного?

Антон попытался выдавить из себя хоть слово, но у него ничего не вышло. Губы будто заштопали. Грохочущий глас повторился: на этот раз он прозвучал оглушительно громко. Настолько, что послышалось беспомощное дребезжание стёкол в рамах телефонной будки.

— Не надо звать на помощь. Поверь, теперь это бесполезно. Да и к тому же: зачем лишний раз переживать? Не стоит, право. Ты и так в последнее время много переживаешь. Никого не вернуть, ничего не исправить… — казалось, сама телефонная будка вздохнула. — Говорить загадками не по мне. Не в моём репертуаре. В какой-то степени я понимаю тебя: ты оказался втянут в этот безумный карнавал случайно, посторонними людьми. Незнакомцами, испугавшими тебя нелепыми сказками и использовавшими тебя в корыстных целях. К моему великому несчастью, найти их не так просто, как кажется на первый взгляд: эти люди скользкие, как черви. Они вьются и изгибаются, они лгут и вредят, а когда хватаешь их, они выскальзывают и спешат как можно скорее зарыться в землю. Всё это выглядит так мерзко. Так противно. Попахивает гнилью. Ты ведь не любишь таких людей, да? Таких, от которых одни лишь проблемы?

Антон беспомощно шевелил губами, но так и не сумел ничего сказать: страх наполнил его рот ватой.

— Я надеялся, что на этот раз всё произойдет не так банально, как обычно: как говорится, ты теперь особенный. Личность, находящаяся вне компетенции судьбы. Ты сам по себе. Несмотря на это, я всё равно продолжаю чувствовать твоё отчаяние. Как мне это удаётся? Всё очень просто: я существую для того, чтобы помогать таким, как ты. Я помогаю марионеткам перерезать ниточки, дабы кануть в пустоту небытия и освободиться. Помогаю выскользнуть из бесконечного цикла страданий.

Будка жалобно заскрипела, словно её обвивала огромная анаконда.

— Зачем жить, если не получаешь от жизни удовольствия? Сплошные неудачи обременяют, не так ли? Неприятности на работе и в личной жизни, проблемы со здоровьем и даже проблемы в отношениях с окружающими. Подобно горстям земли, осыпающимся на крышку гроба, всё это, кирпичик за кирпичиком, выстраивает твоё последнее святилище — тошнотворный и благоухающий одиночеством склеп. Кажется, будто сам Всевышний обрёк тебя на страдания. Словно весь мир ополчился против тебя, дабы поскорее свести тебя в могилу. Сначала ты никого не желаешь видеть. Начинаешь постепенно замыкаться в себе, ведь влияние других приносит лишь беды. Вскоре от взглядов посторонних тебя начинает выворачивать наизнанку. Ты изолируешь себя от общества. Теряешь всякую надежду, теряешь смысл. Упускаешь грань между жизнью и существованием, задыхаясь от спазмов собственных мыслей. Я — тот, кто поможет покончить со страданиями. Ты ведь знаешь, что должно было произойти с тобою позавчера, верно?

Внезапный вопрос прогремел над головой, словно атомный взрыв. Бойченко зажмурился и стиснул зубы. Потоки мыслей с огромной скоростью пронизывали разум, но между всем этим беспорядком начинала проглядываться расплывчатая граница между реальностью и вымыслом. Дабы не потерять рассудок, Антон мёртвой хваткой вцепился в указания Кимико. «Помалкивай. Всё обойдется. Всё будет хорошо» — упрямо твердил он самому себе.

— Правильно, молчи. Побереги силы. Не знаю, кто конкретно сумел помочь тебе, но эта неизвестность меня притягивает. Кто-то решил сыграть со мною в серьёзную игру и полюбоваться на то, что произойдет, если попытаться найти предел бесконечности. Эти люди наверняка сказали тебе, что я — тот, кого стоит бояться. Наверняка запугали тебя: когда человеком овладевает страх, он теряет контроль над собой. Он как загнанная лисица, которую вот-вот растерзают гончие псы. Та знает, что ей некуда деваться, но не теряет надежды. Инстинкт. Элементарный рефлекс. И тут, словно ангел сквозь небеса, возникает человек. Открывает дверцу. Вуаля — и зверь выживает. Несчастное существо готово сделать для своего спасителя всё что угодно, но оно даже не подозревает о том, что спаситель — тот, кто подсадил её к голодным псам… Тебя обманули точно так же. Тебя использовали. Тобою манипулировали. Я понимаю: всю свою кроткую жизнь ты считал себя ничтожеством. Ты надеялся на лучшее и полагал, что всё, что с тобою происходит — временная мера. Ты верил в справедливость, в карму, в заслуженный результат… Вот к чему тебя привело твоё терпение. Оно привело тебя к надгробной плите.

Бойченко беспомощно забился в угол будки, прижав к подбородку колени и не отпуская проклятую трубку. Только сейчас он осознал, что паралич прошёл. Несмотря на это, легче не стало. За спиной послышался грустный вздох.

— Не вини меня, не я сотворил тебя таким. Таким тебя сделал Всевышний. Вселенная, Бог, Творец — называй, как тебе заблагорассудится. Жизнь — это бессмысленная лотерея, но кто мы такие, чтобы осуждать неисповедимые пути Господни?.. Знаешь, что нас объединяет? Мы оба недовольны положением вещей. Мы не просились в этот мир. И мы имеем полное право потребовать объяснений. Объединившись, мы станем способны отстоять свои права. Только ты и я… Что касательно людей, которых ты так усердно разыскиваешь: я бы не стал им доверять. Эти двое сказали, что хотят спасти тебя, и теперь ты станешь их выгораживать, — незнакомец усилил натиск. — Будешь дрожать, рыдать, закрывать глаза, затыкать уши и надеяться, что всё это вскоре прекратится. Ты собираешься молчать и верить в их святость, даже не подозревая о том, что ты — лишь средство для воплощения их целей. Окончательно отчаявшимся личностям типа тебя это свойственно, и это печальная закономерность. Люди приносят тебе лишь беды, но ты каждый раз прощаешь их, раз за разом наступая на одни и те же грабли. Я здесь не за тем, чтобы ругать тебя за твой податливый характер, Антон. Тебя наверняка интересует вопрос: что я намерен предложить? Ведь так?

В последних словах невидимого собеседника прозвучал призыв. Антон почувствовал, что его тело постепенно разваливается на куски. Бусины пота, стекающие по вискам и щекам, резали лицо подобно лезвиям. Бойченко попытался кивнуть и одновременно проглотить накопившуюся во рту слюну.

— Со мною можно разговаривать, — ласково шепнул собеседник. — Не надо меня бояться: если мы будем искренни друг с другом, то проблема решится, даже не успев стать крупной неприятностью. Ответ на вопрос прост: я прибыл, чтобы позволить тебе начать всё заново. Переписать твою вымокшую от слёз книгу Бытия. Ты ведь разочарован в жизни, верно? Удача отвернулась от тебя; всё вокруг приобрело трупный оттенок. Сплошные беды давят, а мерзкие будни не дают покоя. Тоскливая обыденность перерастает в страдания. Она становится назойливым москитом, высасывающим все жизненные соки; все эмоции и мечты. Она погружает в пелену печали и постоянной тревоги. Чувства твоей воздыхательницы лишь усугубляют положение; они подобны сетям ловчего, затягивающего добычу в стальную сеть. Из этой ловушки уже невозможно выбраться; ты и сам это прекрасно понимаешь. Родители позабыли тебя, и это взаимно. Даже некогда надёжный друг предал. Изловчился и откусил от прогнившего пирога твоей жалкой жизни ещё не затронутый плесенью кусок. Он даже крошки смёл и проглотил. Прибрал твою любовь к рукам, и теперь она с ним. Спит рядом с ним; слушает его голос; делится с ним переживаниями; смеётся над его шутками. Она наверняка даже не помнит «прежнего» тебя. Не помнит тех времён, когда вы вместе мечтали о светлом будущем. Всё это нестерпимо грустно, да? Почему всё сложилось так, а не иначе? Где справедливость? Где оно, твоё долгожданное счастье? За что небеса столь упорно топят тебя в болоте безысходности?

Бойченко почувствовал нежное прикосновение: к его пылающему лбу словно приставили палец. Тот казался горячим, как раскалённое олово, но, как ни странно, боли не было. Телом опять овладел паралич, а мозг сверлила абсурдная мысль: неужели всё это происходит на самом деле?

— Справедливости не существует и никогда не существовало. Это иллюзорное понятие — выдумка людей, созданная под впечатлением фантазий об утопическом мире. Несмотря на это, я — её ярый поклонник. Именно поэтому я помогу тебе: я сделаю твою жизнь такой, какой ты её представлял. Пока одни начиняли твоё хрупкое сердце гроздьями гнева, я одарю тебя счастьем. Превратив твои потаённые мечты в реальность, я сделаю её сказкой. Я отдам тебе часть себя. Получи то, о чём просил. Весь мир в твоих руках. Забирай. Мне хотелось бы верить, что благодаря этому ты сможешь нащупать истинную границу между добром и злом.

Во мгле пред Антоном вспыхнули две белые окружности. Два светящихся кольца, похожих на солнечные затмения. Те самые затмения, о которых его предупреждала Кимико.

— Я дам тебе ровно день, чтобы прочувствовать весь аромат сладкого бытия. Пробный период. Испытательный срок. Я прошу тебя лишь об одном: когда те двое явятся к тебе снова, позвони мне. Шесть-ноль-шесть. 606. Позвони мне, дождись шести гудков — и я приду на твой зов. Сделай это во имя справедливости. Докажи, что веришь, дабы не споткнуться о тяжёлый ключ, что распахнёт массивные врата в эру вселенского баланса. Готов ли ты поднять его? Или проще просто пройти мимо, впрочем, как и всегда? — Бойченко готов был поклясться, что затмения моргнули, как глаза. — Прими мой дар. Отдай этих людей мне — и я оставлю тебя крутиться в водовороте счастья навсегда. А когда насытишься вдоволь, мы возьмёмся за руки и отправимся на аудиенцию к Богу. Я буду ждать там, где всё начнётся. Мы попросим судьбу ответить на все наши вопросы, Антон. На все до единого.

* * *

— Антоша?.. Милый, что с тобой?!

Кокетливый голосочек, прозвучавший над ухом, разорвал пелену беспамятства в клочья. Антон распахнул веки, но тут же зажмурился: лучи солнца слепили подобно вспышкам сварочной дуги. Черноты, в которой он витал несколько мгновений назад, и след простыл. Опять откуда-то издалека Бойченко настиг укол тоски, а сознание захлестнула волна душевной боли. Словно одновременно и в теле, и в памяти его лопнула какая-то струна. Он лежал на пыльном полу будки, зажавшись в угол и прикрывая лицо дрожащими пальцами. Секунду назад с ним происходило что-то ужасное; он отчётливо это помнил. Что-то опустошающее и пугающее, но в то же время доброе. Сейчас же Бойченко чувствовал лишь тепло солнечных лучей. Он слышал задорные голоса детишек, ласковый шелест листвы и крики чаек. Запах свежей зелени. «Неужели я вернулся?» Над головой послышался скрип двери, а затем взволнованный женский голосок. До боли в груди знакомый. Быть того не может…

— Дорогой? Ты меня слышишь?

Антон почувствовал на плечах легкое прикосновение, а затем ненавязчивый аромат орхидеи. Духи. Как и восемь лет назад, те же самые. Бойченко прищурился от света: над ним, одетая в малиновый, весь в бантиках, сарафан, стояла Тамара Зайцева. Сияющая и благоухающая. Каштановые локоны блестели, переливаясь бликами. Бледно-розовые губки походили на свернувшиеся от холода лепестки роз, а карие глаза смотрели на него так робко, словно девушка вот-вот разрыдается.

— Как же ты меня напугал, — с облегчением выдохнула Тома; подхватив Бойченко под руку, она попыталась поднять его на ноги. — Слава богу, что ты пришёл в себя. Ух!.. Говорила же, что надо кепку одевать: солнце печёт, как сумасшедшее. В новостях вчера говорили про температурный максимум. Поднимайся, поднимайся. Сейчас спрячемся в тенёк. Я тебе попить принесу… Давай… пойдём… Аккуратно, не споткнись только...

Бойченко вставал неторопливо и осторожно; так, словно делал это впервые в жизни. Спустя полминуты он в обнимку с Тамарой семенил по парку, с беспечным видом озираясь по сторонам. Градиент морского горизонта расплывался. Мутными были и картины, плавающие в сознании Антона; смысл их упорно ускользал от него. «Как же такое возможно-то? — беззвучно повторял он самому себе раз за разом. — Как так?» Несмотря на это, довольная усмешка ни в какую не желала сходить с его физиономии. Он улыбался, как мальчишка, впервые признавшийся в любви и услышавший слова взаимности. Он даже ничего не сказал за всё это время, лишь неглубоко дышал. Всё вокруг было точно таким же, как и до встречи с Вовой. Тёплый ветерок, лазурное небо, нежный шёпот волн. Подухин? И только сейчас Антон вспомнил о друге. Когда он заговорил, казалось, что он разговаривает сам с собой:

— Где он? Где Вовка?

Бойченко стал озираться по сторонам, но тут же застонал: затылок пронзила жгучая боль. Не иначе как битой засадили. Тома обиженно надула губы и обняла Антона ещё крепче.

— Кто?.. Ты о ком?.. — Зайцева прислонила тыльную сторону ладони ко лбу Бойченко. — Ну и накрыло же тебя, котёнок. Ты горишь весь. Помалкивай, береги силы. Сейчас отведу тебя в машину, там и передохнёшь. Ох! — она прикрыла глаза ладонью. — Понятно дело: тридцать градусов в тени. Надеюсь, в следующий раз ты меня послушаешься и накинешь кепку.

Бойченко испытывал странное возбуждение и в то же время валящую с ног истому. Он никак не мог осознать того, что произошло с ним за минувший час. Антон чувствовал, как его глаза стекленеют, а наивная улыбка становится всё шире. Не-ве-ро-ят-но. Тот, кто так долго и упорно ковырялся у него в душе, не шутил. Сделал всё, как и обещал. Так, как и говорил. Исправил его ошибки; воплотил несбывшиеся ожидания. Всё это походило на невероятную сказку, и даже рассказ бразильца показался вполне правдоподобным. Ноги передвигались нехотя. Волоклись, как связки сарделек. Прохожие с осуждением поглядывали на парочку, что добиралась до автостоянки.

— Так рано, а уже напился. Э-э-эх...

— Ну и алкашня.

— Бедная девочка.

— Да он не пьян, это всё из-за солнечного удара, — с хихиканьем оправдывалась возлюбленная.

Бетонная полоса дорожки вилась между деревьями, словно лабиринт Минотавра. Тамара остановилась и засунула изящную ручонку в брюки Антона. «Что?.. Прямо здесь?..» От неожиданности тот ахнул: тёплое запястье скользнуло вдоль паха, заставив поёжиться. Тома смерила Бойченко ласковым взглядом и улыбнулась: в такие мгновения на её бархатных щеках появлялись две ямочки. В переднем кармане послышался тихий звон — Тамара вынула из брюк Антона ключи. На медном кольце болтался поблескивающий сталью брелок «Порше».

— Так-с… сейчас машину открою, — проворковала Зайцева и попыталась поправить слегка задравшийся сарафан. Обхватив Антона сзади, точно грудного ребенка, она ткнула малиновым ногтем в кнопку брелока. Бойченко чувствовал, что он и сам может стоять: он просто не хотел, чтобы это прекращалось. Даже сейчас он не переставал думать о том, что всё это — сон, и любое неосторожное движение разбудит его. Каждое нежное прикосновение Томы действовало на него, словно наркотик, и лишь одна сквозная мысль о том, что всё это может прекратиться и исчезнуть, заставляла его передёрнуться от испуга и отвращения. Она являлась его непотопляемым кораблем, его фрегатом в этом замечательном мире сновидений.

Прямо здесь и сейчас.

Спереди послышалось бодрое «дзиньк-дзиньк». Антон с трудом сдержал восторг: массивный чёрный джип выделялся на фоне блёклых иномарок, словно вожак волчьей стаи, взирающий на свиту. Сюрпризов с каждой минутой становилось всё больше.

— Ты чего так уставился, а?.. Смотришь так, будто впервые свой Кайен увидал, — Тома сверкнула улыбкой и кивнула на внедорожник. — Пойдём. Только осторожненько.

Спустя минуту Антон лежал на заднем сидении шикарного кожаного салона «Порше». Он с восхищением поглядывал то на внезапно возникшую возлюбленную, то на приборную панель из красного дерева, то на поблёскивающие в замке зажигания ключи.

— Ты полежи пока тут, — сказала Тома, доставая из сумочки кошелёк, — а я сейчас сбегаю за водой. Я мигом, ты и заскучать не успеешь.

Кареглазая шатенка чмокнула Антона в лоб, а затем быстрым шагом направилась в сторону торговых павильонов. Бойченко так и подмывало остановить её и обо всём расспросить, но он лежал в позе эмбриона, не в силах поверить во всё то, что его теперь окружало его. Ложь. Первой догадкой был именно такой вариант. Но как же всё это может быть ложью, если он тут? Значит, отпадает. Точно отпадает: он обнимал Тому, несмотря на то, что она — жена Вовы. И она обнимает его. Значит, действительно сработало. Сказка стала былью. Так, как и говорил тот человек… или не человек. Бойченко хлопнул себя по лбу, но тут же застонал от боли и в то же время от разочарования: он забыл посмотреть, есть ли на пальце возлюбленной кольцо. Болван. И в это же мгновение он замер; в мозг хлынули бурлящие потоки крови. Антон поднял правую руку и посмотрел на неё так, будто это была конечность какого-нибудь неизвестного науке существа — на безымянном пальце переливалось золотыми бликами обручальное кольцо.

Бойченко попытался пресечь разыгравшиеся внутри него эмоции. Только факты. «Надо собраться с мыслями и всё проанализировать, — кроличья улыбка стала ещё шире. — Так, для начала необходимо сделать самое важное: ущипнуть себя — обычно так поступают все, кто сомневаются в реальности происходящего, и это вроде как помогает». Антон схватил себя за мочку уха и сжал её что было сил. «Ой, как больно-то!» Но ничего не изменилось. Всё та же «Порше», все те же ключи в замке зажигания и обручальное кольцо. Горячий воздух заполонял салон — ещё немного, и кожаная обивка кресел начнёт дымить и обугливаться. Антон судорожно вздохнул: теперь он был абсолютно уверен в том, что произошло. Ему всё-таки помогли. Каким-то образом тот, кто разговаривал с ним, сумел изменить его жизнь. Бах — и вот! Вот так просто!

Антон почесал ноющую макушку и начал мысленно раскладывать всё по полочкам.

Тамара. Судя по всему, теперь она — его жена. Неплохо для начала… Да какое неплохо? Это великолепно! Час назад он едва ли не рыдал из-за нелепых стечений обстоятельств, повлёкших за собой недоразумение под названием «Автобиография Антона Бойченко». Однако теперь этот кошмар оказался позади. Тома заботится о нём. И она всё так же в него влюблена, прям как и в былые годы. Бойченко поцеловал обручальное кольцо. Сердце медленно откатилось от горла, и он на всякий случай трижды постучал по дереву.

Теперь Порш. Такая тачка стоит просто бешеных денег. Неужто она и впрямь принадлежит ему? Сразу два подарка судьбы? Упёршись локтями в обшивку, Антон выглянул в окно: Томы всё ещё не видно. Небо играло лучами в листве раскидистого дуба. Монотонное гудение кондиционера прерывалось криками ребятни, скрипом качелей и куплетами «Песняров», доносящимися из стоящего неподалеку микроавтобуса. Бойченко перелез на переднее сидение и заглянул под солнцезащитный козырёк; довольно потерев ладони, он приступил к изучению сложенных там документов. Первым под руку попалось водительское удостоверение на имя Антона Бойченко. В дерматиновой обложке, прям как всегда. Фотка его. Волосы двойника были зачёсаны на другую сторону, но Бойченко лишь злорадно хмыкнул: пока его предположения оставались верны. Документы на машину. И снова на его имя. Антон прикусил губу и посмотрел по сторонам, прямо как бдительный воришка, стоящий на стрёме. Теперь бояться нечего, однако все эти лишние телодвижения он просто не мог не совершать. Он делал их инстинктивно. Подсознательно.

Тягостная мысль о том, что всё это — лишь временная иллюзия, до сих пор не давала ему покоя.

Схватив с приборной панели сумочку Томы, Антон принялся жадно в ней копошиться. Паспорт лежал на самом дне, между косметичкой и салфетками. Перелистывая страницы, Бойченко желал увидеть лишь одно. И он увидел. Штамп. Расплывчатый чернильный отпечаток произвёл на него необычайно сильное впечатление. Сомнения отпали окончательно: Зайцева теперь его жена.

В течение следующих пяти минут Антон изучал всё, что попадалось на глаза. Фотографии, записные книжки, блокноты, визитки. Всё это после скрупулезного и детального рассмотрения сформировало в его голове ясную картинку: его историю жизни перештопали, как дырявый носок. Он в мгновение ока стал начальником своего же банковского отделения: должность, которую ранее занимал ненавистный Константин Палыч, теперь принадлежала ему. Два высших образования буквально рухнули с неба. Личная нотариальная контора и даже подработка адвокатом. Он стал мужем Тамары, членом элитного бильярдного клуба, меценатом и счастливым обладателем внедорожника, на который никогда бы в жизни не сумел накопить. Бойченко расхохотался: он чувствовал себя победителем лотереи, дерзко сорвавшим все возможные призы, в том числе и главный куш — джек-пот.

Когда Тома вернулась, Антон окончательно пришёл в себя и осознал происходящее. После случившегося на него всей тяжестью обрушилось чувство вины, однако, оценив своё текущее положение, Бойченко решил выкинуть мысли о Вове из головы и полностью отдаться течению новой жизни. «Забей, — твердил он самому себе, пока Зайцева отпаивала его ледяной минералкой и накладывала на лоб холодный компресс. — Где бы этот чёртов Подухин сейчас ни оказался, он своё заслужил. Порадовался, и хватит. Моя очередь». С момента возвращения Тамары Антон ни разу не шелохнулся. Он решил во что бы то ни стало вести себя как можно менее подозрительно: не задавать наводящих вопросов и не кидаться в объятия жены так, словно не видел её долгие годы. В мозгах у него происходила суровая борьба между двумя гневными противниками: предупреждениями иностранцев и монологом всеобъемлющей тьмы с затмениями вместо глаз.

— Ну что? Повалялся в грязи, теперь домой?

— Поехали скорее, — с жаром согласился Антон.

— Ладно… — проворковала Тома, приглаживая вымокшие от компресса волосы мужа. — Но учти: за руль я тебя в таком состоянии не пущу. Как раз и права прихватила, так что отказы не принимаются.

Бойченко с шумом выдохнул воздух из лёгких, словно готовясь расхохотаться, но изо рта его вырвался сухой всплеск — недоумённый и невесёлый смешок. Он растерянно тряхнул головой:

— Разумеется.

Такой вариант казался вполне уместным: один только чёрт знает, где теперь находится их семейное гнёздышко. Копилка сюрпризов пополнялась с каждой минутой. Новая жизнь походила на недавно купленные туфли, которые оказались в самую пору, но ещё натирали косточки. Их требовалось немного разносить. Привыкнуть. Единственным напоминанием о старой реальности теперь была лишь одежда, конверт от Кимико и диск, спрятанный во внутреннем кармане.

— Что-то ты сегодня странный какой-то… — полуобиженным тоном протянула Тамара. — Молчаливый, тихий, грустный.

— Голова после удара раскалывается просто, — соврал Антон, заботливо накрывая её руку своей; незаметный жест для неё, но такой важный и в то же время непривычный для него. — Не переживай, посплю немного, и всё пройдёт.

— Надеюсь. Кстати, ты о каком-то Вовке говорил, когда пришёл в себя? Помнишь?

— Да так… Дурной сон приснился, пока лежал в отключке. Не обращай внимания.

Тамара взглянула на Антона так, словно хотела проникнуть в его физиономию и разгадать его мысли.

— Как скажешь, дорогой.

* * *

«Порше» плыла по проспекту, то перестраиваясь из ряда в ряд, то притормаживая на перекрёстках. Антон пришёл к выводу, что права его жена получила недавно — посмотреть на дату их выдачи в момент обыска он не удосужился. Впрочем, это его нисколько не огорчало и не заботило: мысленно он находился глубоко внутри себя. Пролетающие за окном пейзажи — узкие улочки, витрины магазинов, прохожие — всё это сливалось в одно бесконечное замыленное пятно и являлось лишь фоновой зарисовкой для всех тех мыслительных процессов, что протекали в его чертогах разума в данный момент.

— О нет, только не это… Что мне делать, Антон? — Тома принялась нервно постукивать пальцами по рулю, не сводя испуганного взгляда с обочины.

Бойченко вынырнул из омута подсознания и взглянул вперёд: примерно в ста метрах от них стоял дорожный патруль. Такой же, как и вчера. Припаркованный на въезде во двор служебный автомобиль. И гаишник, пристально изучающий проезжающие мимо машины и деловито постукивающий полосатым жезлом. Тот же самый. Бойченко инстинктивно прижал ладони к груди. А точнее сказать, к карману, в котором лежали диск и конверт. Засада… Они оба волновались: Бойченко — по вполне понятным причинам, Зайцева — судя по всему, из-за того, что эта встреча казалась вполне вероятной перспективой её первого знакомства с работниками дорожной инспекции… Знала бы она правду.

— Просто езжай вперёд. Не волнуйся, не превышай скорость, и всё будет хорошо, — голос Антона подрагивал. Маска безразличия на его лице сменилась выражением чуткой настороженности. Гаишник приближался. Антон ощутил дежа вю; он будто сам заставил это чувство возникнуть из ниоткуда, настолько силён был его страх. Словно что-то из прошлого дало о себе знать, заиграв в сознании волнительной мелодией фортепьяно. «Порше» проехала мимо патрульного, но тот даже не глянул в их сторону. Его суровый взор был направлен куда-то вдаль, словно тот выискивал что-то определённое. Антон поёжился и посмотрел на Тамару взглядом человека, которому удалось пережить чудовищную форс-мажорную ситуацию без особых потерь.

— А ты боялась.

— Ой, а сам-то что? — звонко рассмеявшись, та поднажала на газ.

В глубине души Антон надеялся, что его место жительства останется без изменений; того, что с ним сталось, ему было вполне достаточно. В конце концов, не каждый день тебя повышают сразу на три должности, а ржавая развалюха «Вольво» трансформируется в шикарный внедорожник. Авто остановилось около подъезда; послышался стрёкот ручника. Бойченко вышел из машины, потянулся и взглянул на окна четырнадцатого этажа, предвкушая красоту нового интерьера. Именно сейчас он понимал, что чувствуют участники «Квартирного вопроса» после ремонта, по возвращению домой. Тома повесила сумочку на плечо. Подхватив Антона под руку, сказала:

— Вот видишь, всё в порядке с твоей любимой машинкой. Ни царапинки. Даже гаишник не стал нас останавливать. Я же говорила, что нормально умею водить, а ты всё не верил да не верил.

— Это точно, — кивнул Антон, подтягивая брюки и не сводя задумчиво взгляда с окон.

— Если что, это был намёк на то, что пора и мне машину купить, — рассмеялась Тома.

— Купим. Купим мы тебе машину, — эхом отозвался Бойченко и перевёл довольный взгляд на возлюбленную. — Выбирай. Поедем и купим.

Зайцева посмотрела на Антона так, словно тот вспыхнул.

— С тобой сегодня точно что-то не так, — она сверкнула голливудской улыбкой, обнажив ровные ряды жемчужных зубов, — но мне это даже нравится.

Пара направилась к домофону.

Лифт поднимался, еле слышно поскрипывая. Поездка казалась невероятно долгой. И снова дежа вю. На четырнадцатом этаже кабина встала. Щёлкнул какой-то механизм, и двери лифта разъехались в стороны. Стоило Антону перешагнуть через порог квартиры, как послышалось жалобное мяуканье: из-за угла высунулась усатая мордаха Барсика.

— Сейчас, кисонька, дай нам переодеться, — ласково отозвалась Тома и зашлёпала в сторону спальни, попутно стягивая сарафан и обнажая безупречную талию. Бойченко почувствовал в коленях дрожь; эдакий манджар школьника, готового столкнуться с самым ответственным препятствием — долгожданным первым поцелуем. В квартире опять было душно. Прямо как утром. Казалось, если бы не изменившийся интерьер, всё осталось бы как и прежде. Выкрашенные в золотистый цвет стены украшали картины живописных пейзажей и фоторамки. Бойченко присмотрелся: на одной из них мама и папа стояли на фоне его родной школы, а он сидел перед ними с огромным букетом и лыбился. Ещё совсем ребенок. Первое сентября. Первый класс. Антон не помнил этого фото, но на душе его всё равно стало теплее; воспоминания на миг погрузили его в ватное облако родительской опеки.

Непривычное, давно позабытое чувство.

На висящей рядышком фотографии красовалась Тамара с ленточкой выпускницы. Такая прекрасная. Идеальная. С вплетённым в волосы венком из васильков. Антон ощутил в лёгких незнакомое доселе тепло; казалось, внутри него всё сильнее разгорались угли. В закутке, в котором поутру сидела здоровенная моль, теперь висело высокое зеркало. Антон подошёл к нему и стал разглядывать себя; полумесяц улыбки до сих пор не сходила с его бледного лица. Щёки уже успели потемнеть от щетины, а растрёпанные русые волосы торчали во все стороны, как и прежде. Бойченко небрежно стряхнул туфли, продолжая пристально вглядываться в каждую морщинку. Ему казалось, что в отражении он видит совсем другого себя. Не такого угрюмого, как раньше. Не такого грустного. Антон задумался: а ведь как давно он не чувствовал в себе такой уверенности и такой пылающей радости; такой тяги к жизни; такой горячей любви к той, ради которой он готов был на всё. В это мгновение он понял: за такое счастье он способен исполнить просьбу того, кто позволил ему снова обладать всем этим. Кем бы ни были эти иностранцы. Кем бы они не являлись… Они ведь ему никто. Лишь незнакомцы, которые пытались запугать, а затем использовать его. Если он сдаст их, это позволит ему остаться здесь.

Погрузиться в новую жизнь… которую он не сумел заслужить сам.

Не сумел заслужить сам?..

Собственная чёрствость испугала Антона, и он почувствовал наисильнейшее отвращение к самому себе. Кимико. Чёрно-голубые глаза и дрожащие губы. Бойченко вспомнил ту прогулку в парке; вспомнил ливень, прекратившийся за пару минут до неё. Вспомнил потасовку в «Посошке» и предупреждения бразильца Мариуса. Он представил, как тьма будет проглатывать Давида. Как под весом сдавливающей чёрной жижи захрустят его рёбра. Антона передёрнуло, а дурацкая ухмылка мигом улетучилась. Про убийство он прочитал ещё этой ночью, и даже тех впечатлений ему хватило с лихвой. Бойченко прикоснулся к диску. «Они ведь не зря сделали всё это. Наверняка не просто так. Они ведь помогли мне спастись». Эти иностранцы ничего у него не взяли. Ничего не потребовали, не приказали. Лишь вручили странную книгу, скрытый смысл которой так упорно ускользает от него, и попросили довериться им.

Может, всё-таки не зря?

Бойченко осознавал: что бы там ни было, он пока не готов пойти на предательство. Рано принимать настолько серьёзные решения. Быть хорошим человеком нелегко, стать плохим — куда проще. Непременно должен существовать угол зрения, под которым всё встанет на свои места, и он поймёт, кто прав, а кто нет. Да только где он, этот чёртов угол?.. В любом случае, впереди ещё целые сутки. Сутки, чтобы разобраться во всей мешанине предположений. Горестно усмехнувшись своему отражению, Антон направился в спальню. Каждое мгновение теперь на счету. Каждая секунда. Это значит, что разгадка не за горами, но сейчас… сейчас есть дела поважнее.

Дверь в спальню захлопнулась. Послышался шорох задёргиваемых жалюзи и пружинящий скрип матраца. Тамара звонко рассмеялась.