31

Зал ожидания оказался круглой светлой комнатой, заставленной коллекцией всевозможных диванчиков, пуфиков, атаманок и кресел со скамеечками для ног. Об одну такую я и споткнулся у входа — потерял равновесие, опрокинул какой-то высокий глиняный горшок и рухнул на выкатившиеся из горлышка свитки.

— Ай-яй-яй, — зацокал языком Ноал, уже разлегшийся на одной из атаманок с чтивом в руках. Выглядел он, учитывая недавний разнос, на редкость спокойно. Может, конкурент был еще не в курсе?.. — В Александрйской библиотеке случился пожар, а в собрании вселенской мудрости мадам Женетт — ты. Какой все-таки у старушки вульгарный вкус. Или правда говорят, что интеллигентов тянет к плебеям?

Я отряхнулся и на всякий случай окинул помещение быстрым взглядом — на предмет фальшивых зеркал. Зеркал не было, только за огромным, во всю стену, окном плыли пушистые облака. Решив не реагировать на подначку демиурга, я молча поставил сосуд со свитками на место — к счастью, он даже не треснул. Фер-ди, застывшие у входа, как статуи атлантов, сделали вид, что ничего не видели.

— Что же ты подарил нашим избирателям? — продолжал Ноал в том же тоне, совершенно не реагируя на игнор. — Чем их осчастливил? Мраморными унитазами с подогревом? Бесплатными школами для всех? А-а, хотя нет, со школой у тебя отношения напряженные...

Трепаться с остряком у меня совершенно не было желания. Больше всего хотелось приткнуться на самый дальний от него диван и притвориться спящим, но вот беда — искомый фуршет находился как раз перед ушлепнутым демиургом. Столик на гнутых ножках был загружен всевозможными то ли орешками, то ли драже, то ли ягодами в глазури. И вот всю эту вкуснотищу и подгреб под себя Ноал, гостями закидывая хрустящую радость в рот.

Не в силах противостоять искушению, я пробрался между креслами-атаманками-горшками и уселся на низенькую тахту напротив конкурента.

— Тут что, действительно, библиотека? — решил я сменить тему разговора и запустил руку в ящичек с чем-то желтым и сырным на вид.

— А на что по-твоему это похоже? — усмехнулся Ноал и ткнул вверх зажатой между пальцами печенькой.

Я задрал голову, хрустя сырными шариками, и чуть не заглотил их разом непрожеванными. Там, где надлежало быть потолку, простиралось казавшееся бесконечным пространство, заполненное свитками всех возможных размеров. Различались они так же степенью потрепанности и цветом перетягивающих их шнурков. Вся эта макулатура горделиво парила в воздухе, иногда неспешно вращаясь от сквозняков.

— На… Хогвартс? — мне припомнились летающие ключи из фильма про Поттера.

Демиург скривился:

— Не хватало еще, чтоб ты сравнил меня с лордом Вольдемортом. Впрочем, замок действительно довольно захламлен. Половина этого барахла, — демиург снова махнул вверх, — годится только на растопку. Например, это… — он бросил через стол свиток, который только что читал, и тот с шушршанием приземлился мне на колени. — Или это… — огромный рулон, похожий на обойный, растолкал ряды висящих в воздухе собратьев и спикировал под стол. — Полная чушь, — поморщился Ноал, едва удостоив взглядом табличку с названием на еще одном манускрипте, выуженном из вычурной напольной вазы.

Пока критик рвал и метал, я потихоньку развернул отвергнутую им рукопись. Рокханская вязь тут же сложилась в читабельные слова: «… третья эпоха получила название Энорокох — эпоха Больших Птиц. В это время в Среднем мире обитают гигантские создания — обладающие разумом птицы. Они создают искуственную среду обитания, Дарро, которую населяют животные — черви. По некоторым легендам Ро Кох (Большие Птицы) создают и скалы. До настоящего времени (эпоха Энадорен) сохранилась единственная птица Рокх — правитель Верхнего мира». Нащупав шнурок с табличкой-наименованием, я выяснил, что передо мной «История Среднего мира».

— По-моему, так вот эта — очень даже ничего книженция, — ткнул я в прочитанный абзац. — Я, по-крайней мере, узнал кое-что для себя новое.

Ноал, у ног которого уже образовался целый ворох свитков, шуршавших печально, как опавшая листва, саркастически хмыкнул:

— Табула раза!

— Чего-о? — завелся я с полоборота.

— Говорю, в башке у тебя много пустого места — любая финтифлюшка там будет смотреться как скелет динозавра в полную величину.

— А у тебя там одно дерьмо, — буркнул я сквозь сжатые зубы. — Небось, когда насморк, и сопли текут коричневые...

От дверей донеслось сдавленное хрюканье. Мы с Ноалом одновременно повернули головы, но фер-ди держали каменную морду, тупо пялясь в пространство. Только у правого собачий нос чуть подергивался, словно что-то щекотало его изнутри.

— Пойми, неудачник, — обратился ко мне демиург, будто между нами ничего не произошло, — этому миру не нужная старая, засиженная мухами история. Ему нужно будущее. Я дам ему достойную цель, к которой можно стремиться, и новую, славную историю, летопись побед, которыми будет выложена дорога...

—… в ад, — перебил я зарвавшегося спикера. — У нас тут не выборы, зря суетишься. Интересно, ты именно это избирателям раздарил? Будущие победы?

Ничуть не смутившись, Ноал снова развалился на атаманке и водрузил пятки на стол:

— Не думаю, что стефы откажутся от крови побежденных, а хаги — от исключительного права торговли на завоеванных гранях. Волосатые барыги давно уже присматривали дешевый путь на Запад.

Я вспомнил свои сплющенные леденцы, и в животе у меня закопошилось неприятное предчувствие:

— Ну, вампов Западом вряд ли прельстишь, они вроде как домоседы.

— Зато любят золотишко, — хихикнул Ноал. — С ними все просто — стоит пообещать новую жилу...

— А люди? — занервничал я. — Ведь они не хотят войны!

— Люди, — захрустел чем-то похожим на высушенные рыбьи глаза демиург, — любят все, что входит в понятие прогресс. Вспомни свою убогую родину! Уже и дышать нечем, и жрут отраву, и от болезней ею же лечатся — а все им мало, все хочется, чтоб было лучше, чем у соседа.

— И что же? — пробормотал я, дожидаясь, пока Ноал проглотит неаппетитное лакомство.

— Да ничего, — чужой отер ладони о кимоно и потянулся к ящичкам со сластями. — Пообещал им строительство самой крупной академии волшебства… Ну, вроде этого самого Хогвартса. Инвестиции в развитие человеческой магии, лаборатории, бестиарий… А себя предложил в роли почетного лектора. Пусть забавляются людишки, пока живы.

Я вцепился обеими руками в обивку тахты — они так и чесались от желания сжать пальцы вокруг кое-чьего бледного горла:

— А вот и не выйдет у тебя! С людишками… Они уже приняли мой дар!

— Ты бредишь, — усмехнулся демиург.

— Посмотрим, — голос у меня дрогнул. — Принцесса Кандида подписалась на акте приемки и поставила печать.

Если мои слова и задели Ноала, то он не подал виду:

— Что ж, один голос против трех? И чем же ты соблазнил этот синий чулок?

— Подарил женщине то, чего ей хотелось, — веско уронил я и выбрал из коробочки последнюю печеньку.

— Как интересно! — всплеснул руками красавчик в кимоно. — И чего же хочется женщинам?

— Ну, за всех говорить не буду, — с видом знатока махнул я печенькой, — но вот принцесса спала и видела двадцатипроцентную… как ее… квоту.

— На что же, о Хаос? — Ноал даже пятки со стола спустил.

Я напряг память:

— Не на что, а какую. Женскую. В имперском совете.

Демиург присвистнул и окинул меня таким взглядом, будто у меня из носа вдруг выросли маргаритки:

— Ты что, феминист?

— При чем тут это? — меня покоробило слово, которое я привык слышать только в женском роде.

— Кому еще пришло бы в голову сделать четырех баб членами главного законодательного органа империи?

— Баб?.. Членами?.. — до меня начало доходить, что значило загадочное слово «квота».

— Именно, — кивнул Ноал и мерзко хихикнул. — Четыре советника в юбках из двадцати… Представляю себе, что сейчас творится в Чертоге!

Тут я не выдержал:

— Подумаешь, советники в юбках! Как насчет негодяя на стриптопелии?! После того, что рассказал Длинное Перо, за тебя вообще только глухой проголосует!

— Какое еще Перо? — умник беспечно откинулся на атоманке, но я почувствовал нотку напряжения в его голосе. — И что оно там наболтало?

Я понял, что прокололся, но слово, как говорится, не воробей:

— Одноглазый из твоих исуркхов. Кстати, они больше не твои. Парень все выложил про выкрутасы некоего жадного до власти демиурга.

Черные холодные глаза сошлись на мне, обжигая ненавистью, и на мгновение я поверил, что победил. Но вдруг застывшее лицо расколола гримаса, и смех Ноала заставил висевшие в воздухе свитки испуганно завертеться.

— Ха! Не будь наивным! Неужели ты думаешь, что слова какого-то недотепы с окраины Западного болота заставят вампиров отказаться от свежей крови, а хагов — от бешеной прибыли?! Да что им всем, уютно устроившимся в своем Среднем мирке, до какого-то облапошенного иноземного лоха и его незаконнорожденных ублюдков? В конце концов, — демиург посерьезнел и склонился вперед, уперев ладони в обтянутые кимоно колени, — у конвента есть выбор: преступник, совершивший смертный грех, и бессмертный, слегка смухлевавший в предывборной гонке. Что тяжелее на весах справедливости? — Ноал поднял руки с коленей ладонями вверх, подержал на одной высоте, а потом одновременно опустил левую и поднял правую. — Ты сам как думаешь?

Я не смог выдержать его насмешливого взгляда и бросил чересчур резко:

— Может, я и нарушил закон, но я никому не врал! Я верю, — мой голос невольно дрогнул, — люди… и не-люди поймут, что тебе нельзя верить, что твои подачки поощряют в них самое низкое и подлое!

Демиург сладко потянулся и заложил руки за голову:

— Дорогой коллега… Очень скоро мы это узнаем. Мне плевать на людей и на то, что я там в них поощряю. Это мелкие, жестокие и порой забавные зверьки, которые нужны мне только как инструменты для достижения цели. Впрочем, я, как и ты, за равноправие. Адорены, то бишь вампиры, и прочие уродцы, которых расплодила тут мамаша Женетт, мне равно безразличны. А теперь отбрось жалкое человеческое лицемерие и загляни в самого себя. Неужели тебе действительно есть дело да каких-то там лиловых горцев-кровососов или расфуфыренных кукол в Илламедском дворце? Они мрут каждый день от самых естественных причин. Так неужели что-то изменится, если окочурится парой сотен больше?

Ответ пришел сам собой:

— Мне до сих пор снится смерть женщины, убитой вампиром на моих глазах. Убитой в отместку за смерть другого вампира, с которым расправился Помнящий. По твоему приказу.

Ноал пожал плечами:

— Значит, ты знаешь… Похоже, ты все же умнее, чем кажешься. Возможно, даже настолько умен, что признаешь — эта смерть тронула тебя только потому, что тебе было страшно за собственную жизнь. Ты мог оказаться на ее месте, ведь так? В тебе живет не сочувствие, а простой животный страх, который пробуждается ночами...

Я тряхнул головой:

— Мне не все равно, что случится с Машурой, с ее семьей, с Ла Кертом, с маленькой Сиир, потерявшей мать...

— Ах да, друзья, сироты… — демиург выловил из воздуха несколько свитков и брезгливо помахал ими, будто мух отгонял, — лирика, художественная, мать ее, литература! Разве ты не видишь? Глупые привязанности тянут тебя к земле, лишают свободы. Вот ты сегодня разглагольствовал об ответственности. Ты же связал себя по рукам и ногам! Как ты будешь летать, когда каждый раз прежде, чем сделать шаг, должен подумать — а как это повлияет на других?

— Мне никогда не нравилось летать, — огрызнулся я.

— Но ты пытаешься стать драконом, — Ноал бросил свитки в зашуршавшую кучу под столом. — Пойми, невозможно достичь бессмертия, не порвав свои связи с землей. Невозможно стать Творцом сохранив менталитет твари.

— По-твоему, выходит, — я выпрямился на тахте, чтобы лучше видеть лицо собеседника, — все демиурги сволочи по определению. Но вот дракон Женетт — не холодная гадина. Ей не все равно, что будет с сотворенным ею миром.

— Поэтому она все бросила и усвистала на поиски приключений? — выгнул бровь Ноал.

— Поэтому она передала мне Торбук, — возразил я. — Мне, а не тебе.

— Дура-баба, — скривился чужой. — Всегда знал: женщина и политика — вещи несовместимые. Но ничего, мир Оси еще достигнет своего величия — благодаря мне.

— И в чем же состоит это величие? — внезапно мне стало противно, что я ел с этим существом с одного стола. — Что это за цель, которая оправдывает любые преступления? И не говори мне, что преступления — понятие относительное, а демиург всегда прав...

Черные глаза Ноала блеснули. Из-под потолка спланировал очередной свиток, но на этот раз он сам раскатался в карту и завис в воздухе над столом.

— Это грани Запада, — указал демиург на рисунок, напоминающий раскрытый веер. — Многие из них мало исследованы, на иные вообще не ступала нога чужака. Известно, что в некоторых обитают разумные существа, в других — лишь монстры и дикие звери, есть и такие, что вовсе необитаемы и смертельны для жителей грани Моррэй. Какой простор для свершений!

— Зачем? — устало спросил я.

— Что — зачем? — не понял Ноал.

— Свершения на гранях. Ну завоюешь ты их все, и что?

— Некоторые теории утверждают, что у Запада бесконечное количество плоскостей, — в голосе демиурга впервые послышались нотки неуверенности.

— Хочешь сказать, тебе на всю жизнь хватит? На вечную? — усмехнулся я. — Ты сделал ее смыслом доказательство какой-то там теории?

— Клал я на теорию… — Ноал зло скомкал карту и отправил ее в кучу к прочим манускриптам.

— А на что ты не клал? Вот видишь, мы вернулись к тому, с чего начали — в тебе нет ничего, кроме дерьма.

Демиург вскочил на ноги так быстро, что я и моргнуть не успел — а его кулак уже матеаризовался прямо напротив моего носа. Вот только дальше он оттуда не двинулся — Ноал раскорячился в интересной позе, вроде роняющего стакан мужика, пойманного в стоп-кадре рекламы. Я тихонечко поднялся с места и ткнул нападавшего пальцем в нос. Бедняга даже не моргнул.

— Временная капсула, — подал голос от дверей один из фер-ди. — Мы не любим насилие.

— Э-э, спасибо, — пробормотал я. И это говорят воины Хаоса? — А когда вы его… хм, разморозите?

— А тебе оно надо? — поинтересовался второй собакоголовый.

— Неа, — признался я и, после некоторого раздумья предложил. — Чипсов хотите? Или как эти штуковины на столе называются...

Я бы действительно предпочел, чтобы покоритель Запада навечно остался в виде памятника — книголюбы могли бы ему на руку пальто вешать. Но вскоре голос Альфы, раздавшийся для разнообразия из глубин горшка с мировой премудростью, объявил об окончании голосования.

На пути в Чертог Ноал был непривычно молчалив и подавлен. Интересно, он помнил, как я стучал его по носу? Или как вставил орешки в рот — на манер вампирских клыков? Что ж, если он победит на выборах — мне один конец.

В Чертоге висела напряженная тишина. По лицам друзей я сразу понял, что дело мое — труба. Машура прятала глаза, Динеш смотрел на меня, как на сбитого машиной ежика, Сконки оставил в покое нос и теперь судорожно догрызал ноготь большого пальца, а Ла Керт с Финном пытались утихомирить отца Саттардской авиации, все порывавшегося вскочить с места и что-то учинить — то ли народный бунт, то ли истерику.

— К сожалению, делегатам не удалось прийти к конценсусу, — печально объявила Альфа, когда мы с Ноалом снова заняли места на сцене. — Голоса разделились, и конечный счет по итогам выборной гонки составляет 2:2.

Я встрепенулся: как?! Выходит, исповедь одноглазого сработала, и все не так безнадежно?! Чего ж на половине трибун такой траур? А на второй — воинственный вой...

— Регламент выборов предусматривает особые правила на такой случай, — продолжала тем временем арста. — У Среднего мира может быть только один властелин, а потому претендентам на это звание предстоит сразиться на турнире. Пусть достойнейший победит!

— Пусть! — завопили избиратели.

Эхо ударило мне в голову и заставило ее загудеть на манер ведра, которое только что от души приложили палкой. События вокруг сменялись так быстро, что бедные мозги начинали вскипать от перегрузки. Стена Чертога за спиной Альфы вдруг плавно поехала в сторону, и я всерьез начал опасаться, что процессор у меня заглючило капитально.

— Какое оружие? — деловито поинтересовался у Альфы Ноал. Известие о поединке вернуло ему прежнюю надменность. Видно, демиург был уверен, что справится со мной одной левой.

— Любое нерукотворное, — очаровательно улыбнулась бессмертная. Она что, магию имела ввиду?

— А… э… как определяется победитель? — наконец, сообразил спросить я.

Арста терпеливо пояснила, обращаясь к публике:

— Турнир считается оконченным, когда один из сражающихся погибает или признаёт себя побежденным и отказывается от титула властелина.

— Молись, чтобы я просто прикончил тебя, лузер! — прошипел Ноал, делая шаг в мою сторону. Ближайший собакоголовый тут же угрожающе встопорщил крылья, и демиург остановился. — Запросишь пощады, и я живьем скормлю тебя летучим шавкам — с душой и всеми потрохами!

Мдя, умею я все-таки заводить друзей!

— Поберегите пыл для поединка, молодые люди, — холодно заметила Альфа. — Прошу вас занять исходные позиции.

Голубая дама повернулась к трибунам спиной. Радостной новостью было то, что меня не переглючило. Стена Чертога действительно исчезла. За ней открылось обширное пустое пространство, ограниченное алмазными гранями — будто в центре цитадели была прорезана шахта для так и не запущенного гигантского лифта. Вслед за Альфой мы приблизились к краю колодца. Пяток фер-ди встал в почетный караул за нашими спинами.

Но удивительное на этом не кончилось. Стенки шахты улыбнулись — то есть в них вдруг образовалась трещина, углубилась, растянула уголки, и пошло-поехало… Не успел я и глазом моргнуть, а по периметру сухого колодца уже образовался изящный балкончик с перилами. Более того, такие же перила выросли за нашими спинами. Теперь Ноал, я, Альфа и караул были ограждены от зрителей хрустальным частоколом, а у наших ног начиналась бездна с синеватым дном шахты далеко внизу.

— Все готово, — легко хлопнула в ладоши арста. — Участники конвента, желающие наблюдать за ходом турнира, могут расположиться на обзорной площадке.

Повторять не потребовалось. Делегаты рванули с насиженных мест, только топот по Чертогу пошел. Вскоре балкончик был забит по всему периметру.

— Итак, — профессионально улыбнулась ведущая, — мы начнем по счету три.

Как именно начинать, мне еще оставалось неясным — для дракона в колодце места явно было маловато, тем более для двух. Да и Торбука на этот раз нам вроде не полагалось. А арста уже начала отсчет:

— Раз!

Голубая дама распростерла руки, поощряя зрителей.

— Два! — дружно завопили делегаты.

Я поискал взглядом группу поддержки во главе с Машурой. С глазами моими творилось что-то странное — вроде, они все видели, но картинка скакала, смещалась, дробилась на мелкие кусочки, так что люди, хаги, вампиры и исуркхи сливались в смазанное разноцветное пятно… Сиреневый хаер Ла Керта как раз всплыл в фокусе, когда под купол алмазной шахты взлетело роковое:

— Три!

Я думал, Ноал кинется на меня, но вместо этого он сиганул прямо в пустоту. Выпучив глаза, я наблюдал, как он пробежался по воздуху и застыл в середине колодца под восхищенные вопли зрителей. Пол там что ли прозрачный, как в гараже для Сушек? Противник между тем нетерпеливо поманил меня пальцем. Я не стал дожидаться, пока фер-ди спихнут меня с края — зажмурился и отважно шагнул в бездну.

Честно говоря, я уже немного устал падать. Мимо проносились гладкие стены колодца, отражавшие беспорядочно размахивающую конечностями фигуру. Я понял, что жить мне остались доли секунды, и сделал первое, что пришло в голову — выпустил когти. Алмаз пропороли глубокие царапины, от жуткого визга — будто ногтем по классной доске — у меня аж зубы заломило. Руки дернуло, чуть не вывернув из плечевых суставов, и я вонзил в стену лезвия, выросшие на ногах. Пипец Вовкиным кроссовочкам, зато я затормозил.

Значение свершившегося еще только начало оформляться в подкорке, когда новая нотка в воплях зрителей привлекла мое внимание. Я обернулся, вывернув шею. Ноал скользил вниз по кривой дуге, как Зеленый Гоблин из первого «Человека-паука». Между ладоней демиурга разгоралось режущее глаза белое сияние. Пора было рвать когти!

Я дернулся… еще раз… Ёпрст! Стена держала крепко. Я бы приколот к ней, как мотылек на булавке, так что Ноал мог прицелиться без помех. Беззвучная вспышка отразилась от стены, ослепила. Слишком поздно я догадался сбросить «тормоза», как ящерица — хвост. Лезвие боли рассекло меня надвое и застряло между лопаток. Я снова упал — теперь уже на самое дно, до которого мне не хватало всего пары метров.

Мир дрогнул и померк, но тут же зажегся снова, мигая и гудя, как перегорающая лампа дневного света. В голове будто засело сверло, которое медленно вращалось. Я чувствовал теплую влагу, щекочущую прижатую к полу щеку. Больше не было ничего, и именно это напугало меня до усрачки. Даже страх, забарабанивший в височную кость тревожными молоточками, заканчивался в горле, хрипло втягивавшем воздух слишком частыми и слишком мелкими глотками.

На краю зрения мелькнула тень. Что-то жесткое ткнулось под подбородок и повернуло лицо вверх. Я увидел начищенный сапог, край черного кимоно, бледное лицо Ноала с похожей на шрам улыбкой.

— Ты проиграл, малыш, — почти нежно сказал он. — Приятной смерти.

Пол снова дал мне пощечину. Новый властелин мира оседлал воздух и понесся навстречу нарисованному им будущему. Я остался в прошлом. Я сам был прошлым, но время во мне не хотело умирать.

Боль пронзила позвоночник, будто в него воткнули высоковольтный кабель. Слезы брызнули из глаз — странно, как глазные яблоки не выпрыгнули следом. Я не сразу понял, что это делает свою работу ответный дар Габриэля. Я был трупом, оживающим в чудовищной машине доктора Франкенштейна. Я был вампиром, сращивающим перебитый хребет и разорванные нервы. Вампир во мне корчился в луже собственной крови, царапая обломанными ногтями пол, и кричал.

Никто не слышал меня. Собрание наверху занималось собой и новым демиургом, которого оно заслужило. Ноал смаковал собственное торжество. А я… Я превращался. Вылуплялся из смертной куколки. Я не знал, что изменило меня — кинжал, сделанный из межмировой грани, или переход через эту грань. Но я больше не был бабочкой. Я стал драконом.

— Презрение к врагу — моя броня, — прошептал я, наращивая на свое новорожденное тело доспехи космодесантника. — Вера — мой щит. Болтер — мое оружие!

Хотя пси-пушка тоже не помешает. Плюс плазмаган. И наплечная батарея.

— Смерть послужит мне компасом!

Ранец брони послушно толкнул модифицированное тело вверх. Навсегда запомню лицо Ноала в тот момент, когда он увидел залитое в металл чудовище, ощетинившееся наставленными на него жерлами.

— Welcome, — выдохнул я в динамик шлема, — to the world of Warhummer.

И выпустил в гада серию стомиллиметровых. Черная фигурка улетела в стенку — что, вопрочем, было вполне предсказуемо. Как и полная тишина на галерке, забывшей, как дышать. Чего я предвидеть не мог, так это того, что демиург, от которого по идее должна была остаться только дырка, отлепился от алмазной поверхности и… вроде как стекся вместе, словно клякса стянулась в первоначальную чернильную каплю. Народ над моей головой ахнул, раздался тяжелый шлепок — видно, какая-то дама запоздало хлопнулась в обморок. А Ноал уже снова парил передо мной, криво улыбаясь и запахивая размотавшееся кимоно:

— И это все, на что ты способен? — язвительно уронил он.

Я не стал дожидаться продолжения и вмазал шутнику одновременно из болтера и пси-пушки. Рунные снаряды как раз хороши от демонов. Но на этот раз демиург, видимо, подготовился. Выглядело это так, будто тело его стало каучуковым — мои заряды нашли цель и… попросту завязли в ней. Резиновый Ноал даже погасил инерцию, что значит, придурок смог сожрать импульс — хм, вспоминаем курс физики — в пару сотен кг/см. Это заставило призадуматься.

Пока я думал, противник вспучился, будто его мучили газы, и родил на свет нечто, заставившее меня отскочить на десяток метров вверх, а галерку издать очень дружный вопль ужаса. Зубыстые слюнявые головы, повысовывавшиеся из японской «пижамы», шумно занюхали воздух и уставились на меня злыми вертикальными зрачками. Наплевав на копирайт, Ноал стырил дизайн из моего любимого «Чужого» и теперь плодил монстров быстрее Сигурни Уивер.

Пришлось пустить в ход плечевую батарею. Отдача чуть не швырнула меня на балкончик к зрителям. Кого-то шумно стошнило через перила. Я едва успел увернуться, но, глянув вниз, понял несчастного. Демиург распух еще больше и теперь напоминал гигантскую черную гидру, десяток голов которой тянули вверх длинные шеи и плевались чем-то зеленым и явно ядовитым.

Делегаты, превращенные кислотой в вонючую лужу, как-то не входили в мои планы, и я ретиво рванул вниз, паля изо всех стволов. Это оказалось неверным решением. Ноала расперло так, что он едва помещался в вертикальной шахте. Маневренность монстра была никакая, зато меня очень неудачно зажало между его смердящей тушей и стеной. Сверху и снизу извивались на тонких поганочных ножках клыкастые морды, истекали ядом кинжальные клыки, сверкали электрическими импульсами слизистые глазищи — все ближе, ближе...

Я швырнул в первую разверстую пасть опустевший болтер — тварюга проглотила его, будто собачье лакомство.

— Ты знаешь, почему у меня такие большие зубы? — прошипело чудовище голосом Ноала, и вся огромная, бородавчатая туша затряслась от мелкого смеха, радуясь собственной шутке.

— Чтобы сожрать этот мир! — крикнул я, надеясь, что конвент услышит меня за ворчанием голов гидры. — За этим ты пришел сюда, чужой? Чтобы наполнить собственную пустоту?

Хихиканье монстра оборвалось — все уродливые головы уставились на меня немигающими темными глазами.

— Для того, чтобы быть демиургом, нужно созидать. А что создал ты? Ты только разрушаешь и жиреешь на чужой боли и страданиях.

— Я создал Помнящих, — прошипела другая пасть, незаметно подкравшаяся слева.

— И память выжгла их души! Посмотри им в глаза — в них такие же холод и пустота, как и в твоем взгляде, Ноал. Тебя ведь нет! Ты — вакуум, ты — абсолютная темнота. Ты пришел погреться у чужого огня, посиять отраженным светом — но вакуум невозможно согреть.

Сотни голов одновременно дернулись, как от удара, и с шипением подобрались ближе к разбухшему грибообразному телу.

— Что случилось с твоим родным миром, Ноал? — продолжил я, чувствуя спинным мозгом напряженную тишину наверху, там, где застыли пораженные люди, вампиры, хаги… — Он тоже канул в твою ненасытную утробу? В эту черную дыру, поглощающую все, стараясь насытить бесконечный голод — голод пустоты? А теперь настала очередь мира Оси упасть внутрь, растворится в твоем Ничто? Ведь ты — ничто! У тебя нет даже своего имени, так что тебе пришлось украть чужое, нет лица, так что пришлось скопировать мое...

— Ты! Первый! Умрешь! — одновременно три оскаленных пасти атаковали с разных сторон. От двух я успел увернуться, а третья вскользь вспорола доспех — металл вскипел, запузырился, обнажая кожу и остатки Вовкиной одежки. — Я! Стану! Тобой! — еще три чешуйчато-роговых башки выстрелили из туши за мной следом, да только запутались шеями.

— Попробуй! — крикнул я, сдерживая стон. Яд начал разъедать кожу, добираясь до мяса. — Ну, схавай меня! Только учти — как бы тебе не лопнуть. Знаешь, что случается с черной дырой, поглотившей критическую массу?

— Перечитай учебник по физике, двоечник, — хрюкнула бронированная голова, украшенная аж восмью бельмастыми глазами. — Черные дыры вечны! — кривые зубы щелкнули в миллиметре от моего уха. Прощай, плечевая батарея!

— Черные дыры — это мертвые звезды, — выкрикнул я, лавируя в путанице шей. Какой-то инстинкт толкал меня ближе к жуткой полипообразной туше монстра. — Но даже мертвые звезды рождают галактики!

Еще одна пасть, клацнув клыками и обрызгав кислотой, пронеслась мимо. Вот и брюхо, набрякшее буграми вздувшейся плоти и наклевывающимися почками новых голов. Я сбросил дырявую, местами до бумажной тонкости разъеденную броню. Кровь Габриэля во мне из поледних сил боролась с разрушениями, сращивая волокна, закрывая язвы блестящей красноватой кожицей. Инстинкт самосохранения, слепой и уверенный в своей правоте, гнал меня прочь, накачивая андреналином для побега.

Я закрыл глаза. Развел руки и обнял гноящуюся, истекающую сукровицей массу, прижался к ней всем телом. Я растворялся. Я слышал шипение собственной пенящейся белками плоти. Это больно, очень больно — становиться звездой. Больнее, чем рождение, страшнее, чем удары в лицо, смертельнее, чем слова...

Алое синяние омыло меня. Сначала я думал, что это сгораю я сам, разбившись о горизонт событий. Но я мог думать. Я открыл глаза и понял, что могу смотреть. Свет был повсюду. Его было много, слишком много — даже алмазный замок не мог вместить его весь. Свет летел к далеким звездам, и телескопы моего мира бесстрастно регистрировали новую вспышку. Я протянул ладонь — она тоже была из света — и стал творить.

В месте без времени это легко. Надо только придумать форму. Я сделал из Ноала то, о чем он всегда мечтал, но чего у него никогда не было. Я сделал человеческое сердце. А потом я вернулся туда, где будущее становится настоящим, и встал перед потрясеннной Альфой, держа на ладони кристалл, мерно вспыхивающий красным...