Бар "Под Змеем"

Постоянного администратора в баре никогда не было, а владелец уже давно не интересовался своей недвижимостью, будь это бар или грешный мир… Постоянным клиентам и в голову бы не пришло лишний раз посмотреть на вывеску. А вот мимокрокодилы с недавних пор, бросив нечаянный взгляд, обязательно сворачивали со своего пути, чтобы заскочить в злачное местечко. Не так давно, ни для кого незаметно, бар сменил и вывеску, и название. «Под Змеем», — гласили неоновые трубки, а под ними вместо довольно реалистичной серо-красной анаконды красовалась яркая мангово-лубочная картинка: Змей с несколькими хвостами и сластолюбивой мордой этими же самыми хвостами, что твоими тентаклями, пялил во все отверстия чернокожего ангелочка с ошеломлённым выражением лица.

Именно на пошлую картинку повелись две девушки — кудрявая, как овца, блондинка (в самом худшем смысле этого слова) и брюнетка, выглядевшая в точности как училка из низкопробной немецкой короткометражки.

Вошли, осмотрелись, оценили ассортимент посетителей (было людно), заказали бармену — никому не известному демону — сложный фреш, а уже через несколько минут вызвонили пятерых подружек и устроили отвязный лайт-девичник: мороженое, десерты, хиханьки, сладенькая попса из музыкального автомата, лёгкая стрельба глазками в бармена, посетителей и даже чуток прифигевших от такого внимания Всадников, тупой трёп типа «А она что?» — «А ты что?» — «А я вся такая на губках, на ресничках» — «Моя Буся такое кушать не будет» — «А эта дура подвязывается со своим тупым ИМХО» — «…и вместо тридцать пятого суёт мне, тварь, тридцать седьмой…»

На третий огненный взгляд блондинки Всадник Бледный, убеждённый асексуал, отреагировал странно: достал коммуникатор и отбил сообщение. Ухмыльнулся сам себе и продолжил играть с коллегами в трёхмерные шахматы на троих, не обращая более на девиц ни грана своего драгоценного внимания.

Девчонки уже достигли того уровня веселья, когда начали задумываться: «А не по мартини ли нам? или всё-таки шампанского?», когда двери с треском распахнулись.

Моро — во всём блеске своей замечательной души.

С порога поприветствовал Всадников улыбкой и неопределенным взмахом руки. Те невежливо и синхронно фыркнули в шахматы: Моро выглядел… ну, скажем, не таким раздолбаем, как обычно. На миллион баксов он выглядел, вот что. Никаких рваных джинсов, никаких футболок с неприличными надписями. Белая рубаха, наброшенная на белую же майку, чёрные брюки с завышенной талией.

Ровно на секунду задержавшись у входа, Моро двинулся к барной стойке. На полдороге изволил заметить цветную стайку красавиц; замер, изобразив губами бесшумное «вау!», церемонно поклонился, больше вежливо, чем действительно восхищённо.

Девчонки кто улыбнулся в ответ, кто зашептался друг с другом, а вот брюнетка задумчиво проводила глазами сухощавую фигурку, двигавшуюся отточенно и экономно. От тёмных глаз Терпсихоры не укрылись ни плавность движений, будто бы до мелочей продуманных квалифицированным хореографом, ни длинные ноги интересного субъекта. «Поцелованник мой, точно», — подумала Терри и вернулась мыслями к девчачьему веселью.

Шепнув бармену пару слов, Моро присел за угловой столик, оказавшись к музам в профиль, достал простенький блокнотик и ученическую ручку и погрузился в творческий транс: царапал что-то, задумчиво шарил глазами по пустому столу, перечитывал записанное, шевеля губами. Дьябло принёс ему чашку и чайничек, в котором цветком-медузой плавала «Красная жемчужина». Увлечённый поэт налил себе чаю, отхлебнул, сказал, подняв указательный палец, «О!» и вновь засновал ручкой по листку.

Строить глазки в этом баре было, честно говоря, некому: гопота-небесносотенцы с водкой и Беломорканалом интереса совсем не вызывали; капитан Джек Воробей с командой были уже в кондиции и по третьему кругу душевно орали:

Эй, капитан, поворачивай к порту,

Остров Тортуга по правому борту!

На корабле — ни бутылочки рома,

А не причалишь — повесим старпома!

Роджер Весёлый состроил нам рожу,

Золото есть, а потратить не можем!

Сабатини и Айвазовский ворковали, взявшись за руки, да и прочая публика обжималась парочками.

— Нет, ну это невозможно! — заявила Эрато, та самая куколка-блондинка. — Он же стишки кропает! Пойду-ка я его жёстко… гм… вдохновлю. Здесь комнатки на втором этаже без клопов, кто знает?

— Я думала, это мой целованник…

— Тиха-тиха, Терри, поздняк метаться, я его первая забила, систер. Сиди на попе ровно теперь.

— Эри, милочка, ты зови на помощь, если что, — хихикнул кто-то из сестёр.

— Непременно. Но, думаю, и сама справлюсь.

Моро медленно поднял глаза от блокнота и уткнулся взглядом сначала в ошеломительное декольте Эрато, опёршейся о столик локтями напротив него, а с усилием подняв глаза выше — в смеющиеся голубые глазки.

— Стишки, — не спросила Эрато.

Моро молча кивнул.

— Целовались с тобой?

— Возможно. Не помню. Я был очень молод, — Эрато улыбнулась, — а ты слишком пьяна, — улыбка у девушки пропала, — поэтому стихи так себе…

— О любви?

— О музыке. О танго.

Муза чуть рассерженно сняла локти со стола.

— А, ладно. Идём, почитаешь ценителям. — И потащила не сопротивлявшегося парня за руку к сёстрам.

— Терри, ты угадала. Это точно к тебе. Давай, парниша, декламируй! Только чтоб мне стыдно не было!

Блокнот остался на столе; Моро выглядел чуть растерянным. Но всего-то пару секунд.

— Добрый вечер, прекрасные музы.

— Здоровались, — ото всех ответила холодная платиновая стерва Клео.

Эрато плюхнулась на свой стул около неё и о чём-то зашептала на ухо.

— А что значит ко мне? — равнодушно уточнила Терри. — Мне стишки по барабану. Вот станцуешь если… ну, хотя бы так, — кивнула в пиратский угол, где команда «Черной Жемчужины», распевая уже «Пиратскую жальную», изображала джигу в припеве:

Пей иль не пей,

Но единый конец,

Пой иль молчи:

Ждёт небесный отец!

Выбрал судьбу

Навсегда ты свою!

Пей же и пой,

Мать твою!

— Впрочем, давай. Поржём хотя бы…

Терпсихора отодвинула стул от столика и откинулась на спинку, с издевательским вниманием готовясь слушать стишки.

Моро протянул ей руку и спросил:

— Do you wanna dance with me?

Муза задохнулась от возмущения, не ответив, только выдохнула яростным шёпотом: «Что?!»

Нахал убрал руку за спину, спросил насмешливо:

— Вас нечасто приглашают танцевать, n'est-ce pas? Вот они, минусы совершенства…

— А ведь ты прав, маленький наглец. Нечасто, — Терри сама удивилась своим словам, ибо собиралась послать его крайне далеко и грубо. — Собственно, в последний раз… — и не закончила фразу, печально отведя глаза, то ли вспомнив что-то, то ли даже не сумев вспомнить.

— С момента, когда встретились глазами…

  Терри вернулась взглядом к глазам наглеца.

— …Одно желанье снова и опять.

Ещё не зная, что же между нами,

Я так хочу с тобой потанцевать.

  «Издевается?»

— Коснуться талии… глаза в глаза… ладони.

На пять минут стать близкими людьми.

Нам подыграют на аккордеоне.

Возможно, дую вона дэнс виз ми?

  Моро снова приглашающим жестом протянул Терпсихоре руку. «Маленький наглец! Самоуверенный мерзавец! Ты понимаешь, КОГО ты приглашаешь танцевать?» — подумала Терри, глядя на сильную большую ладонь, красивые пальцы без малейшей дрожи. «А кто ещё-то рискнёт тебя пригласить?» — ответил ей внутренний голос. Почти против своей воли Терри вложила ручку в уверенную мужскую руку.

Именно в этот момент мяукающие звуки пиратской волынки сменили звуки аккордеона.

— Почему бы и да? Salimos a bailar, мальчик!

Уловив чуть заметное напряжение руки партнера, Терри первой рванула его к себе, уверенно ведя в абразо, но успела повести только первые восемь шагов: властно ворвавшись мордидо, Моро по-хозяйски облапил её, прижал к себе и повел сам; оказалось, он был хоть на чуточку, но выше музы.

Ах, как обоим мешала узкая длинная юбка Терри! В ближайшей паузе она рванула проклятую тряпку по шву, небрежно отбросила, даже не заметив, что кто-то из зрителей, окруживших дэнсфлор, поймал её и восторженно понюхал. Классическая рубашка, измятая на талии, выглядела сейчас короткой туникой.

Тревожные звуки «Танго в небе», исполняемого неизвестным аккордеонистом, заставили обоих тангеро чувствовать друг к другу одновременно страсть и ненависть. Мастерство танцоров побуждало зрителей то восхищённо орать и свистеть, то замолкать до полной тишины — только аккордеон!

Двигаясь в медленном танго-милонга, он при каждой смене направления произносил следующую строфу, не забывая прикасаться к музе всё интимнее:

— Решаешь молча: будет иль не будет?

Свою ладонь к моей груди прижми.

Танцуем расставание? Прелюдию?

Миледи… дую вона денс виз ми?

  Терри приникла к нему, прижалась щекой к щеке, скрывая улыбку. Она и вправду решала. Он вдохнул неземной аромат её волос и шептал, касаясь ушка губами:

— Так потанцуем! Ничего, что босы?

Пусть под ногами битое стекло.

Моих желаний страстных отголосок,

Мне без тебя никак — с тобой светло.

  Муза подняла лицо и внимательно поглядела в шальные глаза партнёра:

— А я тебя помню, малыш…

— Конечно, помнишь. Только в тот раз ты была пьяна, а я сломал ногу.

Она вздохнула с сожалением и покивала головой:

— Да. С каждым могло случиться. Чего ты хочешь от меня сейчас?

Он коснулся губами уголка её рта и дочитал стихотворение:

— Мы только танцем согрешим с тобою?

Отдай мне тело, а моё возьми.

Идем со мной, прошу тебя с мольбою.

Уже родная… вонт мейк лав ту ми?

  В его блестящих глазах она прочитала вопрос. Внезапно сердце забилось часто-часто. Она поняла, что улыбается во весь рот и не может остановиться. Моро тихо засмеялся и снова поцеловал её. На этот раз его губы задержались на её губах. Терри ощутила их мягкость и тепло. По спине пробежала дрожь, но уж точно не от холода.

Терпсихора звонко рассмеялась. О боги! Ну почему не порадовать себя, да и парню сделать приятное.

В номере над баром на огромной кровати двое любили друг друга в первый и в последний раз.

Долго целовались, умело, неспешно, но страстно, знакомясь со вкусом и запахом, привыкая, переходя на более близкий уровень общения. Нарастало напряжение. Обоим было понятно — будет не просто секс. Будет НЕЧТО — фейерверк, Армагеддец, дас ис фантастиш. Их не просто влекло друг к другу, их тянуло непреодолимо. Возможно, две половинки нашли друг друга.

Моро разглядывал лицо Терпсихоры. Черты лица и линии ее тела отражали тот стандарт красоты, в котором никто не нашел бы изъяна. Это была красота манекенщиц и популярных актрис. Это была красота музы. Черты лица несколько строгие и сильные для такой молодой женщины. Но сила, которая свела их, заставляла смотреть на нее снова и снова.

Терри не понимала своих чувств. Давно не девочка, уж несколько тысячелетий. Давно умудрена и цинична в выборе партнеров — и по танцам, и по интимной жизни. Что ж такого в этом мальчике, слишком юном и слишком живом для неё? Почему так хочется слиться с ним в самом древнем и сладостном танце, нависая сверху, сжимая женским, влажным и пульсирующим, танцуя каждой мышцей, ловя каждый оттенок его чувств, отзываясь на каждый восторженный вздох сладким стоном?

Муза поднялась над ним и села на его живот:

— Мы ещё не дотанцевали.

При этом у неё был такой наивный вид, что Моро захохотал и приподнял её над собой:

— Ты потанцуешь со мной, Терри?

Она тоже засмеялась и со стоном опустилась на его член. Между ног у неё тоже было туго, влажно и горячо. Они выждали несколько секунд...

— Не шевелись, милый, — прошептала Терри, опираясь руками о ноги Моро позади себя. — Лежи смирно, тётя все сделает сама…

И вот тут Моро понял, для чего на самом деле был придуман белльданс. А заодно и то, кто его придумал. Терри на самом деле танцевала, поглаживая ладонями его бёдра, улыбаясь ему томно и чуть насмешливо. Моро ошеломлённо смотрел, как волнами двигаются мышцы изысканно-округлого живота, одновременно чувствуя, как внутренние мышцы сжимают его глубоко внутри, поглаживают, затягивают вглубь, отпускают на выдохе. Покачивались идеальные полушария грудей и сапфировая капелька в пупке. Такой эстетики он представить не мог, ничего подобного не испытывал никогда. Эротичность происходящего зашкалила, Моро не мог себя контролировать… Но могла Терри: успела сжать у основания его член за мгновение до оргазма.

— Ну нет, лакомка… Так быстро никто тебя не отпустит, — и продолжила дивный танец под мелодию тихих стонов и выдохов, каждый раз успевая остановить непроизвольные попытки Моро излиться, смущая его этим до нервных смешков, сама посмеиваясь, и хихикали, глядя в глаза друг другу, пережидая сладостно-болезненную волну ненаступившего удовольствия, и продолжали двигаться почти незаметно, одними только средоточиями мужественности и женственности.

Моро не мог избавиться от инстинктивного желания самца рывком сбросить с себя искусную мучительницу, грубо вбить нежное тело в подушки, стремясь наконец-то освободиться от невыносимого напряжения, сводящего с ума. Муза то ли увидела это в яростных глазах, то ли расслышала в хриплых полустонах-полурычаниях, пискнула, задвигалась мелко и быстро, всхлипывая, дрожа всем телом, сжала его внутри до боли, выдохнула с долгим болезненным звуком — и замерла на пике, запрокинув лицо, медленно поднося руки к растрепавшимся локонам.

Ничего красивее Моро не видел. Невыносимый по ощущениям оргазм ошеломил его, вынес из реальности в запредельность, выгнул, на целую вечность лишил прочих ощущений, оставив только полёт, свободу, любовь…

Они потом долго лежали в тесных объятиях, выплывая из цветного глухого тумана, с сожалением разбирая себя из единого целого в двух отдельных существ.