Глава 13. Ген бессмертия

Музей древней истории человечества носил имя греческого философа. Принято считать, что он — основатель истории как науки, но с точки зрения господина Накамура звучало, по крайней мере, странно: «Музей Древней Истории Человечества им. Геродота». «МДИЧ им. Геродота»? Была в этом завуалированная ирония. Отчего Акио так думал, он бы не сказал, но в голову неистребимо лез другой грек, который, захотев скороспелой славы, кажется, поджег храм Артемиды. Или Афродиты? Музей имени Герострата. Музей имени отчаянной попытки человека запрыгнуть в стремительно летящий поезд истории. «Забавно», — усмехнулся Накамура, бродя по опустевшим залам музея.

Он покинул большой зал и оказался в малом.

Кроме двух залов имелся архив, который вместил в себя то, что не вместили основные экспозиции. Очень редко архив открывался, и экспонаты, аккуратно и убористо разложенные по полкам, показывали публике. Но львиную долю внимания, конечно, уделялась залам. В большом зале хранились крупные артефакты: полносборные скелеты древних животных, как то гигантский ленивец, мамонт, саблезубый тигр, морская корова, тур. Имелись артефакты и мельче, но в основном здесь было запечатлено и сохранено для современников и их потомков то, что окружало древних. В малом зале приоритет отдали человеку. По периметру расположились трехмерные панорамы с застывшими сценами из человеческой жизни. В середине малого зала стояли призмы из бронированного стекла. За их прозрачными стенками — скелеты людей. Особое место занимала усопшая миллионы лет назад чета: мужчина и женщина.

Накамура подошел к стеклянной призме и медитативно стал рассматривать полносборные скелеты людей. Он вспомнил, их останки в хорошем состоянии нашли на территории Африки. Мужчина и женщина были захоронены вместе. Вначале ученые решили, что, возможно, это брат и сестра, но нет, более глубокий анализ дал иной результат: родственных связей не обнаружено. Поэтому сразу усопших окрестили супружеской четой и, кроме всего прочего, анализ показал невероятную для того времени древность останков. На сегодня это были самые старые скелеты. Естественно, их назвали Адамом и Евой.

Накамура обошел стеклянную призму, не переставая удивляться старости человеческого рода на Земле, невероятным временным интервалам, которыми оперировали археологи. Не года и даже не века, а миллионы лет. Не было в душе Акио священного трепета, но удивление — да, было. Интересно, могли ли предполагать эти Адам и Ева, что, спустя невероятно долгие столетия, их останки будут потревожены? В «Откровении» сказано о том, что мертвые воскреснут, и вот, они воскресли. Может, об этом говорила «Библия»? Ведь они, висящие за стеклянной перегородкой в слабом антигравитационном поле, воскресли. Не в прямом смысле, конечно. Они воскресли в памяти человечества. Миллионы лет об их существовании никто не знал, но пришел срок и ученые скупо, но все-таки восстановили по крупицам их жизни, нарисовав образ того времени.

Мысли навеяли меланхолию. Накамура подумал о смерти. Он умрет и очень скоро по космическим меркам память о нем сотрется. А вдруг пройдут миллионы лет и откопают его останки. Что те, иные люди, смогут узнать о его жизни?

Накамура ввернулся в большой зал и бросил взгляд на массивный стол. Рядом стояли стулья, а на столе — стопки его книг. Для чего-то, кроме карандашей и ручек, лежал чистый блокнот.

Акио сел за стол, и, взяв книгу, раскрыл ее на титульном листе. Поставил подпись и дату. Он отложил книгу в сторону. Взял следующую. Процесс пошел. Стопки книг, которые справа уменьшались, а росли стопки слева. Накамура не спешил, ставя крупные подписи на титульных листах, так как до начала официальной презентации оставалось много времени.

«Мои книги, да и книги других — это попытка зацепиться за вечность, чтобы остаться в истории, это борьба со смертью. Наверно, каждый человек, пусть и не творческого склада разными способами побеждает смерть. Каждый человек герой своего романа о битве за бессмертие», — подумал Акио.

Наконец, началась презентация: раздача автографов, книг, беседы с читателями, интервью журналистам разных изданий, ориентированных на современную литературу. Накамура с любопытством вглядывался в лица гостей. Он хотел как можно больше деталей запомнить из сегодняшнего вечера, а еще пытался угадать, кто из них господин Аир?

Встреча с ним случилась к концу презентации. К Акио подошел человек средних лет и спросил:

— Господин Накамура, редактор «Солнечного ветра» говорил вам обо мне? Я Анатолий Всеволодович Аир.

— Здравствуйте. Говорил. Конечно, говорил.

Накамура пристально всмотрелся в гостя. Он отметил для себя, что господин Аир ничем не выделялся среди прочих гостей. Такой человек легко затеряется в толпе. «Разве, что правильные и красивые черты лица, да возраст», — решил Акио. О возрасте трудно сказать. Показалось, что ему можно дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят, словно несколько запечатленных моментов из жизни — фотографий на стекле — слились воедино. Фотографии путали карты, и рядом с легкостью черт молодого человека соседствовала мудрость прожитых лет шестидесятилетнего мужчины. Именно, что соседствовала. Это был гармоничный синтез разных времен, не вступающих в борьбу друг с другом.

— Простите, за мою наглость. Хотел с вами встретиться и поговорить.

— Не стоит извинений, господин Аир. Как только Борис Карев упомянул о вас, я сам захотел вас увидеть. Стало интересно. На назойливого поклонника вы не похожи.

— Спасибо. Я желал бы tet-a-tet…

— Безусловно. Вы подождите, пока все разойдутся.

Аир кивнул.

Когда большой зал опустел, Накамура, проводив до выхода последних гостей, заметил Анатолия за массивным столом. Теперь книги исчезли: их разобрали расторопные читатели, которые пришли раньше всех. На столе лежали ручки и блокнот, к которому Акио так и не притронулся.

— Я слышал от господина Карева, вы тоже написали книгу. «Сказки Мерриберга»? — сказал Накамура и сел напротив.

— Да. Но речь сейчас не о ней. Речь пойдет о вашем творчестве. Я давно слежу за ним.

— Надо же. И первый вопрос? О чем будет будущая книга? Верно?

— Вы сняли с языка, но мне не хотелось бы знать о героях и сюжете. Всему свое время. Я желал бы спросить: какова идея? Какие мысли вам интересны?

— Если коротко, идею можно обозначить одним словом: «бессмертие».

— Не понял.

— Я могу намекнуть. Анабиоз. Гиперсон.

— А. — по лицу Аира скользнуло разочарование, смешанное с удивления. — Я подумал о другой стороне идеи. Но погружение в анабиоз не совсем чистое бессмертие. Если правильно понимать, то гиперсон — сильное замедление биохимии человеческого организма. То есть медленно, но человек все ж стареет. Это относительное бессмертие.

— Да, относительное. — Накамура поймал мысль. — Именно относительное. Представим себе существо, которое живет только один год, то с его точки зрения человек бессмертен. Если средняя продолжительность людей сегодня восемьдесят лет, то человек в восемьдесят раз могущественнее того существа.

— Я имел в виду другое бессмертие.

Господин Аир многозначительно замолчал.

— Какое? — подтолкнул к продолжению беседы Накамура.

— Анабиоз, гиперсон — все это хорошо, но вы никогда не думали, что человек по своей природе бессмертен. Только он, как бы это сказать, забыл об этом. У человека имеется ДНК, РНК и прочие белки, которые отвечают за сохранение и передачу информации из поколения в поколение. Есть сегменты информации, которые почти никогда не используются, но неустанно копируются и продолжают жить в нас сквозь время. Назовем это спящей информацией. Так вот. Все, что не используется организмом можно представить в виде подвала вещей. Или чердака вещей. Там темно. Туда редко заглядывают. Вся активность течет в комнатах. В них находятся вещи, которые часто пригождаются для дела. А теперь представьте, вы решили заглянуть на чердак или в подвал. Что вы сделаете?

— Как что? Пойду туда.

— Там темно, а света нет.

— Возьму фонарик.

— Точно. Это как игра. Берете фонарик из набора тех вещей, которыми часто пользуетесь и спускаетесь в подвал или поднимаетесь на чердак. Темно. Вы включили фонарик и с удивлением обнаружили подлинное бессмертие.

— То есть?

— Я говорю о гене бессмертия. Как оказалось в вашем подвале ненужных вещей завалялось бессмертие. Спящий ген, который, если его пробудить, подарит человечеству истинное биологическое бессмертие.

— Как сюжет для фантастического произведения, почему бы и нет. Если допустить такое в реальности, то…

Накамура замолк. Господин Аир был ему интересен, и теперь не верилось, что он назвал себя писателем. С фантазией у Анатолия, конечно, все в порядке, но отчего-то Акио усомнился в писательских способностях собеседника. Это было странно. Не видя «Сказок Мерриберга», безоговорочно осудить Аира на творческую бесплодность? Странная мысль закопошилась, не давая покоя, и единственный вопрос вертелся в голове: «Почему я решил, что гость не является писателем?» Да, он не слышал об этом авторе, но не мудрено. Господин Аир начинающий прозаик.

— Знаете, — вновь заговорил Накамура, — это интересно. По крайней мере, очень интересно. Но не кажется ли вам, что природе не с руки бессмертие человека. Не увидит ли она в этом конкуренцию всему естественному, извините за тавтологию. В природе каждое существо рождается и умирает. Это цикл. Получается, мы прерываем цикл.

— Природа мудра. У нее найдется ответ на наши действия. Возможно, окружающая нас среда придумает бесплодие. — Накамура захотел возразить, но Аир не дал высказаться. — Да, да, я понимаю. Звучит не гуманно. Хорошо. Может не бесплодие, а иное биологическое бытие. Но, кажется, мы отвлеклись. Мы же говорили это не как о научном открытии, которое произойдет вот-вот в реальности, а как об идеи для произведения.

— Тогда, в творчестве возможно все. Если смотреть с этой точки зрения, то у меня нет возражений. Я, правда, уже выбрал иное направление. Космическое. Не происходящее на Земле.

— Можно мыслить в двух направлениях. Ваше космическое. И еще земное.

— Для земного нужны новые интересные герои. Так?

— Это не вопрос. Я даже могу указать на них в реальности. Если не лениться, то можно съездить к ним и познакомиться.

Аир все больше и больше удивлял.

Кто вы господин Аир?

Герои, с которыми можно встретиться в реальности? Ах, какая заманчивая мысль. Даже не мысль, а руководство к действию. Накамура слыл затворником. Он жил в башне из слоновой кости. На самом верху этой башни находилась его комната. Высоко над людьми, над их каждодневной рутиной. И Акио, не торопясь, вытягивал из себя бесконечную нить новых историй, украшая ее изящными словами. Не пора ли покинуть башню?

— Мерриберг. Мое поместье. Я его недавно купил, — произнес Аир.

— Поэтому вы так и назвали свои сказки?

— Верно. Когда я впервые там оказался, Мерриберг поразил нездешней тишиной и отрешенностью от суетливого мира. Загадочностью. От поместья веяло древностью. Историей, то есть. Было в этом что-то благородное и значимое. Я решил, только здесь и могут рождаться легенды, мифы и сказания. К сожалению, редко бываю там, и чтобы дом не испытывал сиротства, сдал комнаты двум человекам. Возможно, вы станете третьим. Уверяю вас, они интересные люди. Они вам понравятся. Не только как персонажи.

— Мерриберг? А это где?

— Бывшее поселение Веселая Гора. Луганская область. Я вам сейчас нарисую и напишу точный адрес.

И господин Аир уверенной рукой быстро набросал карту на листе блокнота. Накамура кинул взгляд на страницу и тут же вспомнил. Ну, конечно же, Веселая Гора. Украина. Теперь это Европа. Это на границе с Сиберией, которая занимает огромную территорию от Уральского хребта до Дальнего Востока и Аляски, захватывая часть азиатских пространств.

Господин Накамура, поблагодарив Анатолия Всеволодовича, сказал, что обязательно воспользуется предложением.

Когда они расстались, Акио забрал блокнот.

Он вышел из музея через центральный вход. Сторож закрыл за ним дверь. Старые засовы гулко прозвучали за спиной.

Накамура спустился по ступеням парадной лестницы и бросил взгляд назад. Свет в окнах гас постепенно. Постепенно древняя история человека погружалась во тьму.