Ранение

Что это со мной происходит?! Что творится с моей душой? Почему так бьется сердце, когда я вижу эти глаза? Именно такие мысли разрывали мою голову, когда тем же вечером я вышел прогуляться по старым кварталам Парижа. По тем местам, где почти три года назад, я впервые встретил ее. Где я испытал всю палитру нежности.

Сейчас прохожих в этом районе практически не было. Поэтому мне встречались только ночные патрули. Но я проходил мимо, не обращая на них никакого внимания, как впрочем, и на весь окружающий меня мир. Волновала меня тогда только перемена в моем сознании. Я не имею права на любовь! Я — идейный ариец, я — слуга фюрера. Любовь не для меня. Тем более, когда речь идет о чужой женщине. Нет, я не могу ее любить. Не могу.

Из раздумий меня вырвал выстрел и крик. Я достал из кобуры пистолет и прижался спиной к одному из зданий. Из темноты улицы доносились быстрые шаги, в мою сторону кто-то бежал. Я сильнее сжал в руках Парабеллум, когда из темноты показалась фигура мальчишки, напомнившая, мне образ Гавроша из истории Виктора Гюго. Я читал этот роман еще в юности, но сейчас происходящее казалось мне жестокой насмешкой. Он приподнимал большую кепку, чтобы видеть свой путь. На нем была надета огромная, изрядно износившаяся куртка, которую он натянул поверх шерстяного свитера. Странный мальчишка! Вдруг, недалеко от меня он остановился и зажимая раненную руку, заплакал навзрыд. Я вытянул руку с пистолетом и готов был уже нажать на курок, когда он одним движением руки, скинул кепку и посмотрел на меня. Я вздрогнул.

— Мари, — прошептал я, быстро подойдя к плачущей девушке, — Что это за маскарад?! … — я помог ей подняться на ноги, и девушка схватила меня за плечи, чтобы не упасть.

— Если ты мне не поможешь, … то меня ждет верная смерть… — прошептала Мари.

Где-то вдали раздались крики, и девушка в ужасе устремила взгляд в темноту улицы. Что делать?! — гремело в моей голове, — Я не могу предать верность фюреру, но… я потеряю Мари…. До моего слуха уже доносились быстрые шаги и я потянул девушку в переулок. Она вздрагивала от рыданий. На раздумья времени уже не было. И промедли я хоть минуту, спасти Мари мне уже не удастся. К моему счастью, преследователи девушки нас не заметили и выпал шанс пробраться к дому, где живет Мари. Я искал переулок, куда можно свернуть, чтобы нас точно не нагнали. Мари продолжало трясти. Она сильно сжимала мою руку и шла чуть позади. Я чувствовал, как лоб покрылся испариной. Если о моем поступке узнает начальство — погибнем и я, и она. Но я старался гнать от себя тяжелые мысли. Надо было пройти целый квартал, а начни я волноваться сейчас — это будет конец. Мне часто выпадало вот так брести, отгоняя страх на войне, но тогда я отвечал только за свою жизнь, а сейчас многое изменилось.

В одном из переулков, до меня донесся звук выстрела, и я остановился. Мари задержала дыхание и прижалась к моему плечу.

— Там патруль, — прошептал я и посмотрел на перепуганную девушку.

— Я боюсь… — тихим, дрожащим голосом проговорила она.

Выстрел. Я вздрогнул и потянул Мари в темный переулок. Рука девушки дрожала. Я шел медленно. Меня душила тревога. Казалось, мои нервы натянуты струной и вот-вот мое хладнокровное терпение лопнет и я сорвусь, но я шел, пробираясь по темному переулку.

Наконец, мы добрались до дома девушки. Еще мгновение и весь этот ужас останется позади, но… дверь ее дома отварилась, и на пороге показался офицер СС, именно тот, кого Стефан Шнайдер представил мне «истинным нацистом». Мы с Мари стояли в переулке напротив.

— Нет, … — девушка почти заплакала, когда увидела этого человека.

Я устало закрыл глаза. Надо было что-то решать. Пройти к дому, где я живу, не представлялось возможным, на улицах слишком много патрулей, но и здесь стоять всю ночь, было неприемлемо. Мари ранена. Я понимал, что скоро девушка лишится чувств. Ей нужен был отдых. Но идти нам было некуда.

— Куда мы можем пойти? — спросил я, не выпуская руку девушки.

Мари встрепенулась. Она дышала быстро и тихо. Ее глаза, полные боли, наполнились слезами.

— Здесь не далеко … есть приют… Но… — девушка испугано посмотрела на меня, — Ты — немец, могу ли я…

— Можешь, — тихо, но жестко сказал я.

До приюта мы добрались к часу ночи. Он находился в здание старого, обветшалого дома. Кирпич, из которого были возведены стены, уже начал рушится. Некоторые окна здания были выбиты и их затянули черной пленкой.

— Там справа … в косяке двери … лежит ключ…. — Мари говорила, тяжело дыша, — Возьми его… и открой дверь….

Я повиновался. Ключ, правда, застрял и не прокручивался. Пришлось долго мучиться, чтобы открыть дверь. Мари тем временем прислонилась к углу здания и закрыла глаза.

— Здесь, когда-то находился… приют мсье Ришаля… — девушка из последних сил, пыталась не лишиться сознания, — Пока он не заболел… Теперь… приют переехал….

Я подхватил девушку на руки. Она вздрогнула и серьезно посмотрела на меня.

— Лучше будет, если я не узнаю, где сейчас находится приют, — проговорил я, переступая порог старого, полуразрушенного здания.

Внутри оказалось уютнее, чем я предполагал изначально. Высокие белые стены, визуально увеличивали и без того большое помещение. Потолок казался высоким, словно на уровне облаков. Ровно посередине находилась широкая лестница, с перилами. В дальнем углу виднелся камин, там лежали сложенные в кучу матрасы. Туда я и направился. Мари дышала тяжело, но находилась в сознании. Я помог ей прилечь на матрасы и только сейчас девушка зарыдала.

— Боже, как больно, — стонала она.

Я начал стаскивать с нее куртку, но девушка вскрикнула. Из раны текла темно-красная кровь.

— Надо, Мари, надо… — проговорил я, заглядывая в ее глаза, — Тебе придется потерпеть….

Она с болью смотрела на меня. Глаза наполнились такой мукой, что даже мне сделалось не по себе. Девушка удерживала мою руку, словно боясь, что снова станет больно.

— По-другому никак, — прошептал я, девушка закрыла глаза и кивнула.

Я медленно снял с нее куртку. Мари приглушенно стонала, но терпела. Кровь полилась на мои руки. Я засучил рукав ее свитера и оголил рану. Кровь сочилась и темнела. Пуля прошла на вылет.

— Здесь есть… медицинские принадлежности? — как можно спокойнее спросил я.

Девушка какое-то время собиралась с силами, потом заговорила срывающимся голосом:

— На третьем этаже… там справа, в… в кабинете Пьера… в ящике,…

Я побежал на третий этаж. Лестница скрипела. На одной из ступенек я споткнулся и чуть не упал. Но удержался за перила. Руки от волнения дрожали. Третий этаж. Я мгновение собрался с мыслями. Вход на этаж проходил через арку. Сам же этаж напомнил мне свалку. Все вещи, все бумаги были разбросаны по полу. В углу лежал злополучный ящик, с красным крестом. Я как можно быстрее пробрался к нему и бросился назад.

К тому моменту Мари уже бредила. Я промыл рану. Девушка сквозь бред застонала. Я начал перебинтовывать рану, когда она вдруг вскрикнула и схватила мою руку.

— Оставь меня,… если кто-нибудь узнает… ты погибнешь, — девушка с болью смотрела мне в глаза, казалось, она умирает, — Прости меня,… Фридрих,… ты не должен мне помогать…

Я перевязал ее рану. Девушка продолжала держать меня за руку и плакать. Я обнял Мари. Сильный жар сотрясал все ее тело. Девушку трясло. В какой-то миг, она вновь впала в бред. Я обнял ее сильнее. Жар только усиливался».

Мужчина на мгновение замолчал и вытер, покатившуюся слезу. Я с сочувствием смотрела на него. Казалось бы, как можно жалеть убийцу? Человека, который когда-то воевал на вражеской стороне. Но мое сердце сжималось в сочувствие к нему.

— Неужели она умерла?! — вдруг потеряно спросила Ника и устремила взгляд черных глаз на рассказчика.

— Нет, милая фройллян, не умерла… Я развел огонь в камине и обнял девушку, в попытке ее согреть.

— Значит, она выжила?! — с улыбкой переспросила Ника.

— Да… — ответил мужчина и продолжил свой рассказ.