В теплых лучах Альтаира. Судьба ветра

— Месье Симон… Благодарю вас.

Адвокат с улыбкой кивнул.

— Можете не беспокоиться, мадам.

Распрощавшись с клиенткой, Николас Симон устало закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Годы не щадили никого… Он знал эту женщину и ее покойного мужа больше тридцати лет. Прекрасная была пара, очень гармоничная. Однажды, сидя в кафе, он видел, как они целовались у фонтана. Светило солнце, отражаясь радугой в ореоле мелких брызг, юноша и девушка — счастливые, смеющиеся… У мадам Марель тогда были волосы цвета меди, длинные, почти до талии, и месье Марель, казалось не сводил с молодой жены восторженного взгляда. Они говорили о чем-то, а потом он наклонился и поцеловал ее долго-долго. Так они и стояли, то целуясь, то тихо беседуя, пока поднявшийся ветер не нагнал тучи…

От этих воспоминаний, Николас даже теперь чувствовал странную неловкость… Ему казалось, что он стал свидетелем чего-то очень личного и сокровенного, заглянул немного глубже, чем обычные прохожие и зеваки — слишком светло и радостно стало тогда на душе от простой и в тоже время редкой картины настоящей любви. Да, это была Любовь, не влюбленность, не мимолетное увлечение или иссушающая страсть.

Спустя много лет, через пару дней после похорон месье Мареля, мадам пришла в его контору, чтобы подписать некоторые бумаги… Он с тревогой ждал ее визита, боясь, что это разобьет драгоценное воспоминание о радужном фонтане. И ошибся. Взгляд мадам Марель лучился звездным светом. Ореховые, теплые глаза, под которыми уже лежали стрелки первых морщинок, излучали всю ту же Любовь.

***

Женщина стояла на самом краю обрыва и завороженно смотрела вдаль. Мелкие барашки волн казались отсюда едва заметными штрихами, ровная линия горизонта рассекала вздыхающее море и тускло-алый закат. В теплом ветре пахло солью и вереском…

Ждать оставалось недолго. Равномерный шелест волн и вплетающиеся в его мелодию одиночные крики чаек, убаюкивали. Покой… Безмерность. Великая симфония жизни. Оглянувшись назад, она с тревогой взглянула на ползущую с востока ночь. До клубящихся сизо-фиолетовых туч было еще далеко, и она еще надеялась, что он успеет… Должен успеть!

Десять лет пролетели незаметно. День за днем, минута за минутой, время шагало по судьбе в звездной мантии одиночества и надежды. Каждую ночь, выходя на балкон, она преданно смотрела в небо — в любую погоду, в любое время года. Он обещал, что они встретятся, обещал вернуться за ней, когда придет срок. И вот, песочные часы опустели. Ровно десять лет, полных суеты и какого-то странного горького счастья. Она видела его в детях — и это придавало сил бороться и ждать. Теперь дети выросли, встали на крыло, разлетелись во все стороны — унесли с собой частичку их любви. Все было правильно. Все — было

Смерклось. Запутавшись в темно-лиловых кудрях вереска, ветер едва шептал, слегка касаясь подола ее платья. Море совсем затихло, замерло. Стало душно. Приближалась гроза.

— Ты обещал, — зажмурившись, она подняла к небу лицо и улыбнулась. — Ты обещал мне, любимый! Вот, я пришла.

Ей вдруг вспомнилось их прощание. Кажется, это был вечер субботы… Он позвонил и сказал, что хочет ее видеть — одну, без детей. Она поехала сразу же, оставила младших на взрослую дочь и вызвала такси. Человек, с которым они прожили семнадцать лет, ее муж, ее любимый — умирал. Они знали это давно, боролись несколько лет, но тщетно. Болезнь выиграла, оказалась сильнее — разлука была лишь вопросом времени.

Каждый день, три года — она ждала звонка из больницы и страшных слов, после которых ее мир должен был погрузиться во тьму. Но он позвонил сам. Позвонил и позвал, чтобы дать обещание, которое помогло бы ей выстоять… Чтобы подарить надежду!

— Через десять лет, — тихо произнес и закрыл глаза. — Мы встретимся в теплых лучах Альтаира. Когда упадет звезда… Когда упадет твоя звезда, любимая!

Это были последние его слова.

«В теплых лучах Альтаира», — мысленно повторила женщина и машинально взглянула ввысь — туда, где загорались первые робкие звезды.

Судьба оказалась милостива к ней… Через пять лет, когда сын передал ей слова врача, ожидая слез и отчаяния, она лишь улыбнулась. Ей выпало счастье уйти так же, как и ему — они жили одним путем, дышали одной мечтой, любили друг друга безмерно и глубоко. Все было правильно. Все — было.

Достав из кармана коробочку с обезболивающим, женщина бросила ее вниз.

«Только бы успеть до грозы», — с легкой тревогой подумала она и снова обернулась. Тучи выросли уже на полнеба и где-то в черных недрах то и дело поблескивали зигзаги молний. — «Совсем близко…».

Вспыхнув, Альтаир засиял над морем далекой белой свечей. Кромка заката почти исчезла за горизонтом, и стало совсем темно. Поднялся ветер, взметнул ее волосы, отчаянно забился в подоле, толкнул в спину…

Качнувшись, женщина удержала равновесие и отступила на шаг назад.

Дышать вдруг стало больно, в груди словно оборвалась струна и, хлестнув по душе, обожгла страхом. Осев на землю, она прижалась щекой к шершавому вереску. Боль пульсировала по венам, застилая глаза слезами. Она была одна — совсем одна в этой пугающей ветреной тьме…

Время замерло, качнулась земля, застыли рваные края туч, умолкли волны. Сквозь вязкий аромат травы и моря, пробив небесную твердь, упала с неба звезда…

— Я обещал, любимая, я обещал!

Мир пел и искрился, бушевал и разрывался на части — над миром танцевала гроза. Взлетая по лестницам молний, две звездные искры, две ликующих души мчались рука об руку к теплым лучам Альтаира. Сильнее смерти, выше неба, горячее звезд!

— Я обещал, любимая! — шептал он, и шепот его заглушал рокочущий баритон грома.

— Я верила! — отвечала она, позволяю ветру наполнять мысли свободой и легкостью.

***

Огласив завещание и передав бумаги наследникам, Николас Симон попросил секретаршу перенести следующую встречу на четверг. Он был слишком взволнован, чтобы заниматься делами, да и потом, не с того ни с сего разболелась голова.

До сих пор не верилось, что он стал последним, кто видел мадам Марель живой. Невероятно… Казалось, будто она знала, что все так случится, по крайне мере, по словам ее детей, выходило именно так.

— Мама звонила накануне, — будто стесняясь, объяснил молодой человек, искоса поглядев на своих сестер. — Сказала, что уезжает, попрощалась… Она в последнее время плохо себя чувствовала — я предлагал ей перебраться к нам поближе, но так и не уговорил. Она поехала на берег на своей машине, и зачем-то еще заказала такси, будто знала, что уже не сможет… Таксист ее и нашел. Врачи сказали — остановка сердца, тромб. Вот так вот, мсье Симон.

«Вот так вот…», — повторил про себя адвокат, присев на выцветшую лавочку. — «Удивительная… Любовь».

В воздухе пахло ванилью и кофе. Вечерело. У его ног, воркуя, важно расхаживали голуби. В свете проснувшегося фонаря, темные листья золотились тонкими прожилками. Высоко, над жестяной крышей старого кафе, зажигались первые звезды.

«Альтаир», — почему-то подумал месье Симон, остановив усталый взгляд на одной из звезд. Сердце его вдруг забилось сильнее, а губы тронула странная, задумчивая улыбка. — «Теплый какой свет… Знакомый будто».