ГЛАВА 12.

Похороны Кэрол перенесла с трудом. С большим трудом.

Ей так и не удалось протрезветь окончательно, мысли путались, глаза слипались, в голове пульсировала мучительная боль. Все тело ломало, дрожь от слабости и нервного напряжения не оставляла ее с того момента, когда Рэй разбудил ее на рассвете. Он напоил ее крепким кофе, заставил выпить какие-то таблетки, искупал под холодным душем. Она молчала и подчинялась, как поломанная кукла, которую пытались привести в порядок. Она даже не воспротивилась, когда он снова ею овладел, и, не смотря на ужасное самочувствие и физическое и душевное, снова получила от этого удовольствие, и лишний раз убедилась в том, что она всего лишь похотливая сучка, не умеющая владеть своим телом. Презрение к самой себе отвратительной горечью подкатывало к самому горлу, она чувствовала эту горечь во рту.

Она нашла в себе какие-то еще силы, чтобы привести себя в порядок.

Пока она сидела перед зеркалом, Рэй старательно гладил ее одежду. Осторожно и аккуратно он водил горячим утюгом по ткани, склонившись над гладильной доской и высунув от сосредоточенного напряжения кончик языка между губами. Кэрол наблюдала за ним в зеркало, чувствуя смутное удивление. Она была уверена, что Рэй никогда не брал в руки утюг, но теперь в этом усомнилась. Он умел гладить, и делал это уверенно и почти мастерски! Заметив ее взгляд, он улыбнулся.

— До того, как я женился, мне приходилось самому о себе заботиться. Ведь я не всегда был богатым и разбалованным… Я всего лишь детдомовец. Ты удивишься, когда узнаешь, что я много чего умею. Даже готовить. Мне просто нужно вспомнить.

Кэрол отвела глаза и ничего не ответила. Рэй гладит ей юбку — невероятное зрелище! И может быть, еще вчера это бы ее позабавило и развеселило. Он встревожено, с немой мольбой смотрел на нее, страдая оттого, что то, что сделало его счастливым, ее превратило в такое несчастное разбитое существо, на которое ему было просто больно смотреть. Он даже чувствовал себя виноватым. Радость его померкла. Его любимая женщина была несчастна оттого, что стала с ним близка. Это его жестоко ранило в самое сердце. Он хотел верить в то, что это только чувство вины перед Куртни. Что это пройдет. Как бы хотел он, чтобы она подарила ему хоть тень улыбки или теплого нежного взгляда, чтобы сказала хоть слово. Но она была холодной, равнодушной, чужой. Возможно, она его даже ненавидела, теперь уже на самом деле. Она воспринимала то, что с ними произошло, не как любовь, а как предательство. Она предала свою обожаемую Куртни, и только это имело для нее значение. На него ей было наплевать, на его чувства, любовь, на то, что рвет ему сердце. Жестокая. Какая жестокая. Думает о мертвых, которым уже все равно, которые не могут больше чувствовать боли, и заставляет страдать живых. Отчаяние заползало ему в душу, как бы не пытался он его от себя гнать. С ужасом он думал о том, что совершил непоправимую роковую ошибку, соблазнив ее. Что, взяв ее тело, он потерял ее сердце, ее любовь. Что она никогда не простит ни себе, ни ему того, что они сделали. Что станет его ненавидеть. Что он ее потеряет. Навсегда.

Ну почему она так все усложняет? Почему нельзя просто позволить себе и ему любить, быть счастливыми? Почему не дает ему ни малейшего шанса? Куртни больше нет, а он мог бы сделать ее счастливой. Даже Куртни это понимала.

Он пытался поговорить с Кэрол, но она молчала. Ему казалось, что его слова просто не доходят до ее сознания, она намеренно не желает их воспринимать, заблокировавшись от него так, что он не мог к ней пробиться. Она не покорилась ему, даже теперь. Наоборот, между ними вдруг разверзлась пропасть. Он поспешил. Он это понимал. Нужно было подождать еще, а он сломался. И сломал ее.

Он пытался не показывать печали и отчаяния, демонстрируя только свою любовь. Вел себя уверенно, как будто случилось только то, что должно было случиться, что это не то, в чем можно раскаиваться и о чем надо сожалеть. Нет. Он вел себя так, словно она уже принадлежала ему, давно принадлежала, и так будет всегда. Она должна это понять и перестать этому противиться.

А еще главное, чтобы об этом пока не узнал Джек. Рэй боялся не за себя, а за нее. Джек зверь, причем бешеный зверь, он может ее и убить в приступе ревности или чтобы наказать. Рэй не мог этого допустить. Если Рэндэл не отпустит ее, Рэй намеривался его убрать. Да, он был готов на это, чтобы защитить и освободить Кэрол от этого подонка, и уже обдумывал возможные варианты. Что ж, даже если не выйдет провернуть все так, чтобы самому выйти чистым из воды и не угодить за решетку, по крайней мере, Кэрол будет свободна от этого монстра. Рэй поклялся Куртни защищать и оберегать ее, но даже без этой клятвы он бы это делал, потому что никого дороже ее у него не было.

Впервые в жизни ему не удавалось достучаться до Кэрол, заставить улыбнуться. Она смотрела сквозь него. Он словно потерял над ней свое очарование, свою силу, благодаря которым он мог развеселить ее в любой ситуации, утешить, поддержать.

Он помог ей одеться, она не противилась. Поддавшись порыву, он стиснул ее в объятиях и прижал к себе.

— Ах, Кэрол… — простонал он. — Я же люблю тебя! Так люблю…

А она вдруг оттолкнула его, вскрикнув от внезапной ярости, и выбежала из номера. Он поспешил за ней. Столкнувшись на лестнице с Пегги и встретившись с ее взглядом, девушка отвернулась, мучительно краснея. Из-за угла выглядывало любопытное личико Джуди, которое запылало краской при их появлении. Девица облизнула губы, не отрывая от Рэя сладострастного взгляда. Кэрол готова была провалиться сквозь землю, ненавидя Рэя. Конечно, Пегги и эта девица не просто понимали, что происходило в номере, где она осталась с Рэем наедине, но наверняка и слышали.

Пегги коснулась руки Кэрол, заглядывая ей в лицо понимающим нежным взглядом, но та опять отвернулась и вышла на улицу. В этот момент Кэрол злилась и на нее за то, что оставила ее с Рэем в таком невменяемом состоянии. Кэрол злилась на весь мир, хоть и понимала, что виновата только сама. Пегги не укладывала ее в постель с ним, он ее не насиловал, дважды спросив у нее согласия. Кэрол знала, что Пегги не осудит ее, но все равно было невыносимо знать, что она слышала ее несдержанные пьяные крики удовольствия ночью. А что до этой Джуди, так Кэрол не удивилась бы, если бы та подслушивала под дверью.

Рэй рванулся следом за Кэрол к двери, но Пегги резко придержала его за руку.

— Сукин ты сын! — прошипела она. — Когда ты уже нае…ся? Глаза твои бесстыжие, что ты на меня смотришь? Девчонку-то зачем? Взгляни на нее! Взгляни, что ты с ней сделал! Она же боготворила Куртни! Тебе не стыдно?

— Помолчи, ты ничего не понимаешь! — бросил Рэй, вырвавшись из ее цепких рук. — Я люблю ее! А твое дело держать язык за зубами, даже если Рэндэл тебя распнет… ты поняла?

Пегги смерила его угрюмым взглядом.

— Что, испугался?

— А ты подумай, что он сделает с ней, если узнает, и не задавай мне идиотских вопросов!

— А что ж ты не подумал, когда в постель ее тащил?

— Пег, хватит! Пожалуйста. Ты просто не так все воспринимаешь. Я изменился, я теперь другой. Я люблю Кэрол. Это не каприз, не развлечение. Клянусь тебе! Я все тебе объясню, мы поговорим, но позже, хорошо? Сейчас я должен идти, пока она не сбежала от меня. Если Рэндэл будет спрашивать…

— Не беспокойся, я могила. Но только ради Кэрол, а не для тебя, понял? — Пегги презрительно поджала губы, когда он впервые в жизни запечатлел на ее щеке поспешный поцелуй, выражая свою признательность, и, провожая его недружелюбным взглядом, процедила сквозь зубы вслед. — Изменился он! Если х… — она выругалась, — вместо мозгов, то это уже не исправишь. Чертов самец…

И покосилась на Джуди, которая поспешила ретироваться, сделав вид, что ее вообще тут не было и она ничего не слышала. Пегги вздохнула, подумав о том, что сегодня же девчонку придется уволить и отправить куда подальше, на тот случай, если Джек Рэндэл пожелает узнать, как и с кем его жена провела эту ночь. А Пегги совсем не хотелось, чтобы у Кэрол были неприятности. Да и у непутевого братца — тоже. Хоть Пегги его и недолюбливала, но не настолько, чтобы отдать на растерзание орогаченному Рэндэлу. А Джуди это будет уроком на будущее, чтобы не проявляла чрезмерное любопытство.

Они чуть не опоздали на похороны.

Прищуренными злобными глазами наблюдал Джек, как они торопливо приближаются в процессии, выскочив из машины Рэя. Рэй придерживал Кэрол под руку. Девушка неуверенно шла на высоких тонких каблуках, Джек заметил, как она пару раз покачнулась, но Рэй ее придержал, сильнее сжав ее руку, почувствовав, как она задрожала под пристальным взглядом Джека.

Они остановились чуть в стороне от него, не подойдя ближе. Джек отвернулся и больше не смотрел на них, пока не был завершен ритуал погребения. Присутствовало не так много народу, как на панихиде. Пришли только самые близкие и друзья Куртни.

Кэрол вдруг стало плохо, когда рабочие начали бросать землю на крышку опущенного в могилу гроба. Ей показалось, что она увидела Куртни в толпе людей. Красивая, высокая, она стояла за спинами двух мужчин и смотрела прямо на нее, а вокруг нее клубился черный туман.

— Как тебе мой муж, Кэрол? Хорош, правда? Хоть бы подождали, когда я уйду… — Куртни вдруг оказалась напротив нее, совсем рядом, и поцеловала Рэя в губы. Он вздрогнул и недоуменно коснулся пальцами губ.

— Я не сержусь. Будьте счастливы. Прощай, моя девочка, — Куртни наклонилась к ней и коснулась ее щеки теплыми мягкими губами.

Кэрол покраснела, потом побелела, чувствуя, как слезы заливают лицо, и скользнула вниз, потеряв сознание от ужаса и острой оглушительной боли, пронзившей ее всю насквозь, от макушки до кончиков пальцев. Рэй, стоявший рядом, подхватил ее, не дав упасть. Джек подошел к ним, и, оторвав взгляд от мертвенно бледного лица жены, посмотрел на испуганного и растерянного Рэя, держащего ее.

— Убери руки от моей жены, — процедил он сквозь зубы и, вырвав бесчувственную девушку из его объятий, подхватил ее на руки и понес к своей машине. Сжав кулаки и вдохнув поглубже, чтобы не сорваться и не поддаться ревности, Рэй пошел за ним.

— Вспомнил, наконец-то, что у тебя есть жена? — зло бросил он. — Когда я ее отыскал и привез, пока ты просиживал штаны дома, наплевав на нее и даже не пытаясь узнать что с ней и где она!

— Я узнаю, не переживай, — холодно отозвался Джек. — И где она была, и что делала.

— Не напрягайся. Она была у Пегги. Я смог дозвониться туда и Мелиса мне сказала, что она у них. Я приехал утром и застал и Кэрол, и Пегги в стельку пьяными.

— Я заметил, что она и сейчас не очень трезвая, — резко бросил Джек, усаживая жену в машину. Склонившись над ней, он похлопал ее ладонями по лицу, пытаясь привести в чувства. — Почему ты мне не позвонил, а сам туда поперся?

— Так тебе ж не было интересно, где она, — скривился от неприязни Рэй. — Больно нужно мне тебе звонить и докладывать! И сам могу о ней позаботиться.

Кэрол приоткрыла глаза и, увидев перед собой Джека, сразу зажмурилась. Рэй засмеялся над ним.

— Так вот отчего она в обморок упала — она теряет сознание от одного твоего вида! — подковырнул он.

— Заткнись, — Джек выпрямился и внимательно посмотрел на него. — Она была там одна?

— Что ты имеешь в виду? Нет, с Пегги…

— Я имею в виду того двухметрового малыша со шрамами на лице!

На лице Рэя отразилось непритворное удивление, и Джек незаметно вздохнул с облегчением.

— Нет, она была одна. А что это за парень? — Рэй нахмурился. — Почему ты думал, что она была с ним? Кто он такой? Откуда он взялся?

Уловив в его голосе нотки ревности, Джек раздраженно фыркнул.

— Займись своими делами, вдовец! У тебя их сейчас будет невпроворот. Вступай в наследство, получай компанию, и отвяжись от нас!

Рэй побледнел от ярости и, оттолкнув его от машины, наклонился к Кэрол. Взяв ее за руки, он потянул ее к себе.

— Вставай, малыш. Поехали домой.

— Что ты делаешь? — раздался за его спиной голос Джека.

Рэй взглянул на него через плечо.

— Она не поедет с тобой, она не хочет. И я не позволю тебе ее заставлять. Ты не смеешь ее принуждать, Рэндэл.

Рэй замолчал и снова повернулся к Кэрол, когда она отняла у него свои руки. Встретившись с его красивыми синими глазами, Кэрол отвела взгляд и почувствовала, что краснеет. Невольно в ее каком-то отупевшем сознании ясно промелькнули воспоминания о том, что между ними происходило совсем недавно. И тут же испуганно сжалось сердце, когда она подумала о том, что Джек заметит их взгляды, прочитает их мысли, ведь никто не мог делать это лучше него. Страшно было даже подумать, что тогда будет. С Рэем. С нею. Но нужно попытаться сделать невозможное. Очень нужно. Обмануть проницательность Джека, его способность угадывать ее мысли, чтобы он не догадался, не узнал. Потому что это вопрос жизни и смерти. Если не ее, то уж Рэя — точно.

— Рэй, я же тебе уже все сказала. Оставь меня в покое. Отвяжись. Куртни умерла, а ты мне не нужен. Не нужна твоя забота. У меня есть Джек. И я поеду с ним, — голос ее прозвучал твердо и уверено. Оттолкнув Рэя, она решительно захлопнула дверь машины и отвернулась, так и не взглянув ему в лицо. Она не хотела видеть то, что отразилось в его лице, в его глазах после ее слов. Она знала, что это причинит ей боль. Опять боль. Она не могла больше чувствовать боль, у нее не осталось сил ее выносить.

Но даже теперь, когда он был ранен в самое сердце, упрямство взяло над ним вверх, и Рэй вцепился в дверь и распахнул ее. Но Джек отшвырнул его от машины сильным резким движением, а чьи-то другие мощные, с огромными железными мускулами, руки скрутили его, как мальчишку, и потащили в сторону. Рэй отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться.

— Убери свои гребаные вонючие лапы, чертов ниггер! — рычал он на огромного африканца, которого уже успел люто возненавидеть и чью силу он не первый раз на себе испытывал. — Что, Рэндэл, ты теперь ходишь с телохранителем? Боишься, что я опять надеру тебе задницу?

— Сэр? — Хок бросил на Джека вопросительный взгляд. Тот кивнул, и на Рэя обрушился сокрушительный удар оскорбленного гордого чернокожего исполина, опрокинувший его на асфальт. Полуоглушенный Рэй приподнялся и тряхнул златовласой головой, пытаясь прийти в себя. Пошатываясь, он поднялся и посмотрел вслед удаляющемуся черному «Феррари». Боже, как же ненавидел он этот «Феррари», эту Рэндэловскую тачку, которую тот так любил, что не хотел менять ни на какие другие, словно она была его неотъемлемой частью. Роскошная, вечно новая и сияющая, идеальная и пижонистая, как и ее хозяин. И такая же черная, как его душа.

— Кэрол! — закричал Рэй, уверенный, что она его услышит. Она услышала. И обернулась. Посмотрела на него. А через секунду «Феррари» скрылся за поворотом, увозя от него его любовь.

— Я тебе не верю, — прошептал он, смотря туда, где в последний раз видел ее, словно она могла его слышать. — Ты просто хочешь защитить меня от Рэндэла. Все не так, моя девочка. Это я должен защитить тебя от него. И я могу. Могу.

А Кэрол откинула голову на мягкое сиденье и закрыла глаза. Главное, сосредоточиться и ничем себя не выдать, не пропустить Джека в то, что было у нее внутри, в мыслях, в сердце. Нужно забыть о том, что произошло. Этого не было. Это был только сон, не более. Ничего не было. Не было. Если она сможет убедить себя в этом, перестанет об этом думать, Джек не увидит в ней этого.

Ей было страшно. Она знала, что все ее усилия будут напрасны. Стоит только встретиться с взглядом Джека, и он сразу все поймет. Ей никогда и ничего не удавалось от него утаить. Умный и проницательный муж, угадывающий мысли и читающий в твоей душе, это с одной стороны хорошо, но с другой — ужасно, когда есть, что скрывать. Она никогда не умела лгать. Она была почти уверена, что не сможет совладать с собой, покраснеет и сразу же отведет взгляд, как только он заглянет ей в глаза. Что тогда будет? Он опять ее побьет? Или придумает наказание похуже и пожестче? Джек Рэндэл не умеет прощать. Он беспощаден с теми, кто его оскорбил или унизил. Он уничтожил свою мать за то, что она бросила его ребенком, не задумываясь и не сомневаясь, что же тогда он сделает с женой, сделавшей его рогоносцем?

Тяжесть не отступала, продолжая давить и изнутри, и снаружи, как будто ее придавило камнями, а все ее внутренние органы увеличились и напряглись, пытаясь столкнуть обрушившую на них тяжесть и грозясь окончательно раздавить ее своим напором. Вот бы умереть. Это было бы избавлением, окончанием ее вечной пытки. Не было бы боли, вины, отчаяния и этого беспросветного и безнадежного мрака вокруг нее, внутри нее. Как там говорила Элен? «Дым пекла Преисподней. Он повсюду. Он душит меня. Я не могу это больше выносить. Я в аду».

Кэрол стала задыхаться. Вместо кислорода в ее легкие проникала темный удушливый дым. У него был горький привкус. Отвратительный привкус. Вкус крови. Вкус смерти. Запах падали. Гниющей плоти. К горлу подкатывала тошнота. Дым обжигал, проникая в нее, наполняя ее. Больно. Невыносимо больно. Он добрался до сердца. Оно запекло, жжение усиливалось, пока не превратилось в жгучую всепоглощающую боль. Словно горела ее душа. Как будто она в самом деле попала в геенну огненную.

— Я в аду. В аду. Габриэла… Габриэла… услышь меня… ты слышишь… слышишь… я знаю… помоги… помоги… Габриэла! Габриэла!

Она кричала изо всех сил, но не слышала собственного голоса. Но Габриэла ее услышала. Перед Кэрол вдруг появилось ее старческое, изборожденное морщинами лицо, совсем рядом Кэрол увидела ее неподвижные, смотрящие куда-то в пространство глаза. Холодная высохшая рука накрыла лицо Кэрол, словно положили намоченное в ледяной воде мягкое полотенце на ее сгорающую, плавящуюся в огне кожу, принеся мгновенное облегчение. Холод стал разливаться по ее телу, проникая и наполняя собой каждую клеточку, дошел до ее сердца, охватил горящую душу. Жжение слабело, боль отступала. Как хорошо. Холод. Никогда не думала Кэрол, что холод — это так приятно. Что это спасение. Она всегда не любила холод, не любила мерзнуть. А теперь поняла, что холод лучше, чем обжигающий жар, приносящий такую сумасшедшую боль.

— Спасибо… Габриэла… — прошептала Кэрол.

— Спи. Отдыхай. Набирайся сил, они тебе нужны. Спи. И увидь то, что тебе дано видеть… Спи. И смотри. Ты должна видеть… сны… должна их видеть… в них спасение… или погибель… они расскажут… только пойми. И не бойся снов. Не бойся видеть. Не бойся заглянуть в грядущее и воспротивиться ему… воспротивиться своему проклятию… это не судьба, эти люди не должны были умереть так и тогда, нет, но это проклятие имеет такую силу, что вторгается в предначертанное и ломает. Души их не знают покоя, потому что покинули этот мир не в свое время. Они должны были жить, но жизнь их прервана злой силой, тела уничтожены и истлели, души не могут вернуться, но и не могут уйти, потому что путь в забвение для них закрыт… и пути в жизнь нет. Они и не здесь, и не там. Они во мгле, в том, что ты всегда называла черным туманом… как узники в заточении… как потерявшиеся дети в ночи, не знавшие дороги ни назад, ни вперед. Не отпускай туда живых, не позволяй умирать не своей смертью, не предначертанной судьбой, убереги их жизни и их души. И не сгинь сама. Даже не думай о том, чтобы приблизить к себе смерть. Нельзя. Спи. Спи.

— Да… я сплю… сплю… как скажешь, Габриэла. Сплю…

И она видела. Обрывками. Одна картина неожиданно сменялась другой. Она не могла все понять. Она видела их. Всех. Мадлен, Эмми, Розу Дэй, Мег Блейз, бабушку Тимми, Мэтта, его первую жену и незнакомого мужчину, которому он свернул шею, Элен, несчастную бедняжку Эмили, Куртни. Они бродили вокруг нее в темной плавающее дымке, то исчезая в черных клубах тумана, то появляясь вновь. А Кэрол чувствовала свою вину и молила о прощении. Она помнила, что сказала ей Габриэла. Она ни в коем случае не должна допустить, чтобы в этот странный, не поддающийся ее пониманию плен попали другие. Ее проклятие — это не только смерть, это еще и что-то за ее пределами. Это проклятие существует и там, вне жизни и вне этого мира. Это черный туман, который поглощает и удерживает всех жертв ее проклятия, ломая не только жизнь, но то, что должно было быть за ее пределами. Кэрол раньше думала, что этот туман — это ад, который поглощает души. Но это не ад. Это что-то, что не пускает даже в ад. Как сложно, как нелепо и непонятно. Бред. Сумасшествие. Безумие. Все это может быть только плодом больного рассудка, и только, не больше. Она больная. Сумасшедшая. Что-то себе навыдумала, и сама не может теперь в этом разобраться, запуталась, увязла и окончательно свихнулась.

На руках ее лежал Джек. Тяжелый, неподвижный. Взгляд серых глаз застывший и невидящий. Посредине высокого умного лба маленькое кровавое пятнышко, из которого медленно стекают густые струйки крови ему на виски, теряются в густых каштановых волосах. Кэрол кричит, зовет его, но он не слышит. Он мертв. Но глаза его все еще кажутся живыми, он сморит в небо и не понимает, что умер. Он не успел этого понять.

Что это? Будущее? Грядущее? Но где ответы? Где самое важное? Как это произошло, почему, когда и как этого не допустить?

«Не позволь ему умереть. Его смерть понесет за собой страшные последствия. Нельзя, чтобы он умер, нельзя».

Но как это предотвратить, если не знать, что к этому приведет? Как понять, что нужно делать, а чего — нельзя? Слишком сложно.

Пятнышко на лбу. След от пули? Его застрелили? Или он застрелился сам? Как Мэтт… Но стрелять самому себе в лоб не очень удобно. Обычно дуло приставляют к виску или подбородку. Или в рот. Боже, какой ужас. О чем она только думает? Застелили или нет? Или это не пуля?

Лоб заливала кровь. Может, смерть наступила не поэтому? Может это была поверхностная рана, и не она его убила? Как понять? Как поверить в то, что на ее руках лежит мертвый Джек? Это невозможно. Невозможно, чтобы пронзительный, полный жизни, силы и энергии взгляд стал безжизненным. Невозможно, чтобы неуязвимый, никогда не ломающийся Джек, в котором заключено столько силы, твердости и жизнестойкости, лежал вот так мертвым у нее на коленях, поверженный, уничтоженный. Такой молодой, полный сил и здоровья… и мертвый. Невозможно. Нет.

Потом она занималась сексом с Рэем. Ей было так хорошо, так легко. Блаженством было охвачено не только ее тело, но и душа. Она смотрела на него и наслаждалась его светящейся красотой, тем, что этот роскошный мужчина, всегда приводивший ее в восторг, принадлежит ей. И вдруг увидела Джека. Он стоял и наблюдал за ними. Значит, он жив! Он не умер. Не умер, потому что он просто не мог умереть. Но он изменился. Что-то в нем изменилось. И в тоже время это все равно был он. Прическа другая. Джек никогда такой раньше не носил. Кэрол показалось, что он стал выше и крепче. Под безупречно качественным и дорогим костюмом были сильные широкие плечи, спортивное телосложение. Такой же стройный и изящный, только намного мускулистее. Мышцы накачал, что ли? Зачем? Кэрол была в замешательстве. Это был он и не он. Вроде бы те же глаза, серые, пронзительные, цепкие, но… какой цепенящий в них холод, какая страшная ненависть, какая безжалостность, жестокость. И поволока. Жуткая поволока. Как тень безумия. Страшные глаза, ужасные… нечеловеческие. Бывало, чтобы у Джека появлялся такой взгляд, что сердце замирало от страха, но вот такого Кэрол никогда не видела.

— Шлюха, — сказал он. — Предательница. Ты ответишь.

Тимми… грудь его залита кровью. Рубашка насквозь ею пропиталась. На губах кровавая пена. В синих глазах удивление. Грудь дрожит и тяжело вздымается, судорожно пытаясь дышать…

Прошлое? Она теперь видит, как его расстреляли в плену?

Благословенный. Смерть не берет его.

Снова Джек. Точнее тот, кто так на него похож. Боже, что он делает? В руках у него нож. Страшный визг. Руки его в крови. Нож в крови. Он улыбается. Какая страшная, жуткая улыбка. Что-то, или, вернее, кто-то корчится рядом с ним. Красное с белым. Оно визжит. Это тело. Живое тело. Человек. Изрезанный на куски человек. Женщина. Невозможно. Это невозможно. Это просто кошмарный сон. Просто сон. Джек никогда такое не сделает. Он жесток, но не настолько. Он убийца, но не такой… Он вдруг обернулся, посмотрев прямо ей в глаза.

«Мама, — сказал он незнакомым грубым мужским голосом. — Не смотри».

Кэрол отшатнулась от него. Это не Джек! Это Патрик! Но такого не может быть. Она просто сходит с ума. Она ненормальная. Закрыв лицо руками, она закричала, пытаясь проснуться. Нет, она не хотела ничего видеть, ничего знать!

Но как она ни кричала, она не смогла себя разбудить.

Куртни. Плачет.

«Что ты со мной сделала! За что? Я же любила тебя…».

Кэрол плачет вместе с ней, ползает у нее в ногах, корчится от боли, как подыхающая собака у ног хозяина. Она готова на все, чтобы все изменить, но не знает, как.

— Повторяй за мной, Кэрол, — говорит Куртни. — Повторяй и запоминай, чтобы передать мои слова Джеку. Говори… Джек, ты мне обещал. Ты дал слово. Ты солгал. Даже теперь. Ты обещал отпустить Кэрол. Обещал не причинить вреда Рэю…

— Джек, нельзя лгать мертвым, — повторяла за Куртни Кэрол. — Я не позволю. Ты ошибаешься, если считаешь, что я не достану тебя теперь. Достану, Джек. Оставь то, что задумал. Не смей трогать моего мужа. Не мучай мою девочку. Ответь за свои слова, подлец, хоть раз в жизни… хоть раз будь честным. Мне нет покоя, и тебе я его не дам… если не сдержишь слово, которое мне дал…

Все перемешалось у Кэрол в голове. Она уже не понимала, где живые, где мертвые, кто умер, а кто нет, где прошлое, где будущее, а где настоящее. Сновидения кружились вокруг нее, как смерч. Слова, образы… она уже ничего не понимала в этом хаосе. Мэтт, Эмми, Куртни, Джек, Рэй, Тимми, какие-то чужие люди, которых она никогда не видела прежде.

— Не уходи, Кэрол! — кричал Рэй.

— Убирайся! Уйди от меня! Проклятая! Я хочу жить! Уходи, уходи! — злился Джек, куда-то ее толкая, гоня от себя.

— Мама! Мама! — раздавались вокруг детские голоса. — Мы хотим жить! Ты обещала нам жизнь…

— Мама! Мама! — узнала она голос Патрика, и сердце ее пронзила боль. — Не допусти… Спаси меня… Мамочка… Спаси папу. Я люблю папу. Не отбирай у меня его… Мама! Мне страшно… я один, совсем один. Мне плохо. Темно. Я проклятый? Я вижу тьму. Я вижу смерть. Она рядом. Прямо возле меня. Она шепчет мне плохие вещи… какой-то туман… совсем черный. Тяжело дышать. Мертвые. Я вижу мертвых. Как страшно. Где я, мамочка? Что произошло? Почему я один?

Она кричала, звала его, бегала и металась, пытаясь его найти, и не могла. Только слышала его горький плач где-то во мраке. Она потеряла своего мальчика. Он затерялся в этом мраке. Как же она допустила? Как могла упустить своего малыша? Как его найти, как вернуть?

Она замерла в ужасе и отчаянии, услышав, как он пронзительно кричит. И вдруг происходит что-то странное. Детский голос постепенно и плавно менялся, становясь ниже и грубее, пока не превратился в голос взрослого мужчины. Долгий страшный крик. Только начался он тоненьким голосом ребенка, а оборвался голосом мужчины, захрипевшим под конец мучительной смертельной агонией.

— Сынок! Сынок! — вопила Кэрол.

Но он молчал. И Кэрол вдруг поняла, что его больше нет. Он умер.

И она упала и забилась в такой же смертельной агонии, которую только что слышала в его голосе, чужом, незнакомом, но его. Она знала, что этот мужской голос принадлежал ее Патрику. Но он не мог умереть. Смерть не возьмет его. Так говорила Габриэла.

Господи, господи, с ума сойти. Как во всем этом разобраться? Как понять? Невозможно. Но ведь Габриэла не говорила, что Патрик будет жить вечно. Нет, он человек и тоже когда-нибудь умрет. Она слышала голос умирающего сына, но это был голос взрослого мужчины. Возможно, это даже был старик. Определить это было невозможно.

Она никогда в этом не разберется. Никогда не научится понимать свои сны. Если в них вообще есть какой-либо смысл. Может, это всего лишь игра ее воображения. Если она все равно ничего не понимает, зачем они появляются и мучают ее? Она не умела быть ясновидящей, не умела пользоваться даром, который появился неизвестно откуда и для чего. Слишком сложно. Слишком неясно. Если она не научится понимать свои видения, управляться с этим даром, то это просто сведет ее с ума. Мозг ее не выдержит такой нагрузки. Сердце разорвется от страха и отчаяния. Она не хотела видеть то, что будет. Не хотела знать, кто как умрет. Потому что не знала, как это предотвратить. Это жестоко. Очень жестоко. Держать на руках мертвого Джека, которого она так любила. Слышать предсмертный крик сына и понимать, что он умер.

— Не хочу! Не хочу! — умоляюще кричала она, не понимая, кого она молит об избавлении этого невыносимого мучительного дара. — Не хочу ничего знать! Хочу быть такой, как все, жить в неведении! Знать слишком больно, слишком страшно! Не хочу!

И она зажимала уши и зажмуривала глаза, чтобы ничего больше не видеть и не слышать. Она отказывалась. Отказывалась знать. Пыталась не подпустить к себе эти невыносимые страшные видения. Они говорили лишь о том, что впереди нет ничего хорошего, что все будет только страшнее. Опять смерти, опять боль… И она, одна со своим проклятием, наблюдающая, как умирают все вокруг. Она кричала, но ее никто не слышал. Безнадежность, ужас, смерть — вот все, что она видела впереди.

Какие-то звуки, чьи-то голоса пытались прорваться к ней, но она продолжала отчаянно зажимать уши.

— Нет, нет, не хочу.

Веки ее были плотно сомкнуты, но все равно она видела какие-то мелькающие тени, которые пытались проникнуть в ее глаза, ее мозг.

— Не хочу. Не буду.

Но она все равно услышала чей-то чужой голос, добравшийся до ее сознания.

— …Шестнадцатого марта тысяча девятьсот девяносто первого года привести в исполнение приговор, вынесенный второго сентября тысяча девятьсот девяностого года…

Кэрол медленно разжала уши, невольно прислушиваясь.

— … Кэролайн Рэндэл…

Кэрол распахнула глаза.

— … Высшая мера наказания…

Она удивленно оглянулась. Какие-то чужие люди. Мужчины. Странное помещение. Что происходит? Где она?

— …Будет приведен в исполнение в газовой камере…

Что?!

— …Будет пущен газ… пока не наступит смерть…

Чьи-то холодные руки коснулись ее и завели в странную маленькую комнату. Ее заставили сесть на странный стул и зачем-то приковали к нему. Тяжелая дверь захлопнулась, Кэрол расслышала стук задвигающихся замков…

И снова огонь, невыносимое жжение, боль, разрывающая ее ноздри, глотку, легкие, грудь. Она хотела кричать и не могла произнести ни звука.

«Габриэла! Габриэла! Спаси меня!» — мысленно взывала она.

Ее душа снова попала в пекло. Она в аду. Габриэла не появилась, не облегчила ее боль. Тьма навалилась на Кэрол осязаемой давящей тяжестью… и раздавила ее…

Она вдруг поняла уголком угасающего сознания, что умирает. И последнее, что она ощущала — это панический, слепой ужас и отчаяние, настолько сильное, что остановило удары ее сердца. Боль исчезла, тяжесть отступила. Ничего. Только тишина и мрак. Она мертва…

И вдруг ослепительный свет.

Ужас захлестнул ее, заставив завопить во все горло.

— Спасите! Я не хочу умирать! — завизжала она, воспользовавшись неожиданной возможностью, вернувшей ей способность дышать и говорить.

Она увидела перед собой растерянное и испуганное лицо. Знакомое лицо. Да это же доктор Гейтс! Но… где она? Кэрол повела глазами вокруг. Маленькая ужасная комнатка исчезла, она больше не была прикована к жуткому стулу смерти, а лежала на обыкновенной кровати в светлой просторной комнате. Окно. Небо, солнце. Боже, как хорошо. Она жива. Это только сон.

Она снова сосредоточила свой взгляд на лице доктора. Почему-то оно было белым и напуганным, а глаза увеличены вдвое, таращась на нее с таким недоумением, что Кэрол доктор показался невероятно смешным и уродливым с такой гримасой. Она почувствовала, что тело бьет крупная дрожь. Ей казалось, что она все еще ощущает слабое покалывание и жжение в носоглотке и легких. Дыхание было тяжелым и неровным. Как будто то, что с ней произошло во сне, было на самом деле. Наверное, она напугала доктора своим воплем. Она схватила его за руку, чувствуя, как ужас, захлестнувший ее во сне, все еще сжимает ее сердце, но уже не с такой смертельной силой. Она снова попыталась заговорить.

— Боже… — голос походил на странный, чуть слышный хрип. — Я только что умерла. Меня казнили.

— Успокойся, Кэрол. Это всего лишь сон. Сейчас я введу тебе успокоительное… это необходимо. Ты на пределе. Пожалуйста, отпусти мою руку. Ты причиняешь мне боль.

Кэрол разжала пальцы. Встряхнув рукой, Гейтс потер ее ладонью, поморщившись от боли.

— Надо же… какая небывалая сила для женщины, — удивленно пробормотал он. — Ты чуть не сломала мне кисть.

Он выглянул за дверь и позвал медсестру. Кэрол приподняла голову. Это стоило ей невероятных усилий, потому что все тело сковывала непреодолимая слабость. Что с ней? Она заболела?

— Где я? — прохрипела она все тем же чужим хриплым голосом, и при этом горло ее больно засаднило. Это от газа. Нет, о чем это она? Не было никакого газа, это только сон. Наверное, она просто так сильно закричала, когда просыпалась, что сорвала голос.

— Где я? — повторила она, стараясь говорить громче.

— В госпитале. Ты здесь уже три дня.

— Я в психушке? — Кэрол рванулась, пытаясь подняться, но тело не подчинилось ей. — Но почему? Я здорова, со мной все в порядке!

— Нет, Кэрол. Не совсем. Не волнуйтесь, я тебе просто помогу, как уже сделал это однажды, помнишь? Все будет хорошо. Главное не волнуйся. Ты немного полечишься и вернешься домой.

— Три дня… вы сказали три дня? Но этого не может быть. Я была на похоронах… я заснула… мне так кажется.

— Да, можно и так сказать. Ты заснула. Только ты не просыпалась четыре дня. Приляг, Кэрол. Ты очень ослабла. Я поставлю тебя на ноги, не волнуйся. Только не противься мне. Не мешай. Договорились?

Ошеломленная, Кэрол опустилась на подушки. Что-то белое на плече привлекло ее внимание. Опустив глаза, Кэрол коснулась пальцами какой-то странной белой пряди. Вроде волосы. Седые, мертвые. Откуда на ее плече чьи-то седые волосы?

— Что это? — Кэрол приподняла прядь и увидела, что она тянется… с ее головы! Это ее волосы!

— Что с моими волосами? Что вы сделали с моими волосами?

— Ничего страшного, Кэрол, не надо расстраиваться.

— Дайте мне зеркало! Что со мной? Я что, седая?

— Мне жаль…

— Но как… Этого не может быть! Я не могу поседеть, мне всего двадцать шесть лет!

— Иногда такое случается.

В палату вошла медсестра с маленьким подносом, который поставила на тумбочку у кровати и взяла оттуда шприц.

— Отойдите от меня! Что вы со мной сделали? Не трогайте меня! — у Кэрол от страха внезапно прорезался голос, и она оттолкнула приближающийся к ней шприц. — Отпустите меня! Я не сумасшедшая! Я хочу домой!

— Кэрол, ты обязательно вернешься домой, но для этого тебе нужно подлечиться, ты меня понимаешь? Не противься. И успокойся. Здесь тебе никто не хочет причинить зла. Мы пытаемся помочь.

— Не надо мне помогать, просто выпустите меня отсюда!

— Кэрол, чем сильнее ты будешь нам противиться, тем дольше ты здесь пробудешь, — доктор вдруг схватил ее за руки и вжал их в постель, кивнув медсестре. Та молниеносно твердой натренированной рукой вонзила в руку девушки иглу. Кэрол дернулась и стала отчаянно сопротивляться, яростно крича.

— Все хорошо, все хорошо, — приговаривал доктор, продолжая удерживать ее сильными цепкими руками. — Это всего лишь транквилизатор, Кэрол. Ты успокоишься и уснешь.

Слишком ослабленная, чтобы вырваться из мужских рук, девушка жалобно застонала и постепенно затихла, отключившись. Гейтс выпрямился, отпустив ее. Повернувшись, он поймал изумленный взгляд медсестры.

— Она же… она же совсем седая! — проговорила та ошеломленно и посмотрела на девушку. — Час назад, когда я сюда заходила, у нее были нормальные волосы. Что произошло, доктор?

Гейтс устало вздохнул.

— Я не знаю. Не отходите от нее, Джейн. А я позвоню мистеру Рэндэлу…

Джек приехал сразу же, отложив все дела, когда доктор Гейтс сообщил ему, что Кэрол пришла в себя.

Доктор его встретил и проводил в палату, где лежала его жена, все еще находясь под воздействием транквилизаторов.

Джек с первого взгляда не узнал Кэрол и решил, что доктор ошибся палатой. Но, приглядевшись к женщине на кровати, неподвижно лежащей под капельницей, он застыл на месте, как громом пораженный. Глаза его расширились, кровь отхлынула от лица, отчего оно приобрело пепельный оттенок.

— Что с ней? — вырвалось у него. — Ее волосы… Почему?

— Трудно сказать определенно. Но я склонен предполагать, что причиной тому послужил сильнейший эмоциональный стресс, нежели какая-то физическая патология или болезнь. Точнее, я хочу сказать, что это следствие психической болезни, а не физической.

Слова доктора пролетели мимо ушей пораженного мужчины. Он смотрел на Кэрол, но видел Элен, которая лежала на белых простынях, раскинув серебристые мертвые волосы по подушке. То же худое изможденное лицо, с той лишь разницей, что было без морщин, молодое и красивое.

— Почему? — снова спросил он у доктора, который призадумался, посчитав, что адвокат не удовлетворен его объяснением. В голову ему не пришло то, что тот его попросту не слышал.

— Возможно, это был сон. И из-за нездоровой психики, ослабленной и взбудораженной стрессами и эмоциональными переживаниями, он повлек за собой еще один сильнейший стресс, который и привел к таким вот печальным последствиям.

— Сон? Господи, да что же такое может присниться, чтобы поседеть, а? — у Джека появилось неприятное ощущение, что все это уже когда-то происходило, и эти слова он уже говорил ранее. И он отчетливо помнил, где и когда это было, но отказывался верить в то, что такое возможно. У него даже мелькнула мысль, что он сам спит, и во сне события из прошлого смешались с настоящим. Ведь в жизни и в реальности такое невозможно.

— Она пришла в себя в таком ужасе, с такими страшными криками, что даже я испугался. Она сорвала голос, закричав, что не хочет умирать. Видимо, ей приснилась собственная смерть. И это потрясло и напугало ее настолько, что привело к омертвению…

— Она что-нибудь говорила… ну, о своем сне? — бесцеремонно перебил его Джек, обратив на доктора странно блестевшие глаза, в которых застыла тень страха и недоумения.

— Да… она что-то говорила о том, что она только что умерла… что ее казнили, — припомнил Гейтс, слегка нахмурив сосредоточено брови. — А что? Вы что-то можете добавить? На вас лица нет.

— Просто… просто почти тоже самое произошло и с ее матерью. Находясь в психиатрической клинике, она вроде бы пережила во сне свою смерть и поседела. Только у нее еще сердечный приступ случился. Мне говорили, что у нее было слабое сердце. Вы можете это как-то объяснить?

— Возможно. Болезнь вашей жены наследственная, она перешла от матери. Поэтому могут быть совпадения. Она может протекать совершенно по-другому, может — точно так же, а возможны похожие моменты. Думаю, мне нужно ознакомиться с историей болезни ее матери. Возможно, сопоставить с болезнью Кэрол. Мне следовало сделать это раньше, но я понадеялся на то, что в этом не будет необходимости. Я ошибся. Думаю, самое время изучить ее мать. Боюсь, болезнь Кэрол принимает устрашающие обороты. Вы говорили, что у нее начались вспышки неуправляемой агрессии и несвойственной ей жестокости, вплоть до кровожадности и жажды убийства. А также проявление физической силы, несвойственной ее телосложению и мышечным массам. У психически нездоровых людей с такими вот склонностями к агрессии наблюдается поразительная физическая сила. С ними тяжело справиться. Даже с женщинами. Из всего того, что вы мне рассказали, я могу сказать, что ваша жена опасна, но, как я вижу, вы это уже и сами поняли. Наследственность берет свое. И это хорошо, что мы вовремя ее изолировали… что нельзя сказать о ее матери, которая успела стать маниакальной убийцей.

Заметив промелькнувшее в серых глазах Джека горькое отчаяние, Гейтс поспешил его утешить.

— Не отчаивайтесь. Возможно, в случае с вашей женой все поправимо. Мы будем наблюдать, лечить. Если невозможно искоренить болезнь, мы сделаем все, чтобы ее подавить и не позволить прогрессировать. Но… как врач, я не могу давать вам каких-либо гарантий. Вы должны быть готовы и к неутешительным результатам. Мы, врачи, не Боги. Мы лишь пытаемся, а Бог располагает. Но проблема в том, что на этот раз Кэрол отказывается подчиниться. Если в прошлый раз она признавала, что нуждается в помощи и что с ней не все в порядке, то сейчас она отказывается это делать. Это может крайне осложнить мою задачу. Когда пациент препятствует лечению, это препятствие серьезное, и его трудно преодолеть. Насильственное лечение, в большинстве случаев, не бывает удачным и не приносит должных результатов. Ваша жена может навсегда остаться здесь. Пока она будет вызывать хотя бы малейшее подозрение на то, что опасна, мы не выпустим ее. Ее мать, к сожалению, слишком страшный пример того, что может представлять собой и Кэрол.

Джек молчал, мрачный, понурый, с долей удивления изучая взглядом свою жену, словно не мог поверить, что это она и все, что происходит, это с ней, все, о чем сейчас говорит доктор — это все о ней. Что его тихая нежная Кэрол, такая добрая и беззлобная девочка, опасна, да еще настолько, что ее нельзя выпускать в общество. Но он сам был свидетелем того, что с ней случалось и в кого она превращалась — в злобную безумицу, бросающуюся на него с ножом или с пугающей жестокостью пытающуюся размозжить ему голову табуреткой. Не мог забыть полный ужаса взгляд Норы, которая уверяла, что хозяйка бросалась на нее с ножом и пыталась отрезать язык. И почему-то он верил Норе. Он знал ее много лет, она бы не стала так клеветать. Ему казалось, что он знал и Кэрол. Но она стала меняться так быстро и так явно, что он растерялся. Он уже не знал, чего от нее ожидать. Она шокировала его все больше. Он не все понимал, не мог некоторые вещи объяснить самому себе. У него было отвратительное и горькое чувство, что он теряет свою Кэрол, а на место его жены медленно, но неизбежно вползает кровожадная психопатка Элен, этот монстр в женском обличии, превращая его жизнь в кошмар.

Смотря на Кэрол, такую хрупкую, бледную, так не похожую на себя с этими седыми волосами, сильно похудевшую за последние четыре дня, он почувствовал укол болезненной жалости. Протянув руку, он робко, даже боязливо коснулся ее волос, словно боялся о них обжечься. Как будто на нее надели парик. С нежностью он погладил ее по голове.

Нет, он не позволит, чтобы она его покинула. Не допустит безумицу Элен к его Кэрол. Его жена станет прежней. Она не повторит судьбу своей матери, окончившей жизнь в дурдоме безнадежной психопаткой. Он спасет ее, как всегда спасал. Без него она погибнет. Понимала ли она это? Давно бы уже погибла. Когда-то он спас ее от тюрьмы, теперь спасет и от этих не менее страшных стен. Стен психиатрической больницы. В его личном понятии, это было еще страшнее обычной тюрьмы.

Она сорвала голос. Он помнил, как сорвал голос Мэтт, этот психопат, когда вопил в приступе своего безумия. Неужели с Кэрол происходит то же самое?

Джек обернулся к наблюдающему за ним доктору и вперил в него тяжелый решительный взгляд, требовательный, властный, не признающий компромиссов.

— Вы должны ее вылечить. Даже если это невозможно.

— Мистер Рэндэл, с таким понятием, как «невозможно», трудно бороться. Это слово говорит само за себя. Вы умный человек и должны понимать, что невозможно — значит невозможно.

— Нет. «Невозможно» — это то же «возможно», только для этого нужно поднапрячься. Невозможно — так говорят лентяи, не желающие бороться болваны. Надеюсь, что вы не из их числа. Если так, я подыщу для Кэрол другого доктора.

— Думаю, мы забегаем вперед. Речи о невозможности ее выздоровления пока нет. Так что специалисты по «невозможностям» вам пока не требуются, — Гейтс примирительно улыбнулся.

— Я просто хотел сказать, что у вас есть только один вариант — вылечить, — сухо сказал Джек. — Другого я не приемлю.

Гейтс не стал спорить. Он питал безграничное уважение перед знаменитым и всесильным адвокатом, но сейчас он казался ему неразумным. Любой нормальный человек должен понимать, что не все подвластно человеческой воле. Его, Джека, воле. Но когда-нибудь настанет момент, когда он это поймет, когда убедиться, что в жизни каждого человека бывают моменты, когда он бессилен что-либо изменить, не смотря на все свое желание и могущество. Судя по всему, таких ситуаций пока попросту не было в жизни Джека Рэндэла. Что ж, Гейтс искренне надеялся, что болезнь его жены не превратится в такую вот ситуацию. Как врач, он знал, что самое невыносимое и тяжелое бессилие испытывает человек, наблюдая за страданиями или смертью кого-то ему дорогого и любимого, и терзается, когда не может помочь и предотвратить все это. И в такие моменты человек осознает, насколько он ничтожен и беспомощен перед многими вещами… Перед судьбой и жизнью. Перед Богом, которому нельзя приказать. Придет время, и Джек Рэндэл это узнает по себе. Когда-нибудь жизнь поставит его на место и покажет, что не все ему подвластно.

Когда Кэрол снова открыла глаза, первое, что она увидела — это угрюмое лицо своего мужа. Он не успел заметить, что она проснулась, и она поспешно сомкнула веки. Стоило ей его увидеть, как перед глазами появился Рэй, его красивое, напряженное от страсти и наслаждения лицо в моменты их близости. Сердце бешено заколотилось в ее груди, щеки загорелись. Но она вдруг почувствовала, что перед ним, Джеком, она не испытывает ничего, что походило бы на раскаяние или чувство вины. Наоборот, какое-то сладостное чувство появилось в ней, ранее не ведомое. Злорадство, удовлетворение, как у человека, осмелившегося дать сдачи на повергнувший его удар. Кто сказал, что он единственный мужчина в этом мире? Это он сам так думает, наверное? Она тоже так думала, но не теперь. Ей было хорошо с другим, не важно, с кем, пусть с Рэем. Может, единственное, что было хорошего в том, что она угодила в постель к Рэю, так это то, что рассеялось ее наваждение, чары, которыми окутывал ее Джек все эти годы. Она убедилась, что он не только не единственный, но и к тому же не лучший. Ее безумная страсть к нему, похожая на болезнь, которая заставила ее когда-то потерять голову, утратила вдруг над ней свою власть, отравленная его связью с Даяной, а теперь и вовсе покинула ее, ретировавшись перед другим мужчиной, внезапным ураганом вырвавший эту страсть из ее тела. Рэй. Теперь она смотрела на него другими глазами. Для нее это был уже другой Рэй, тот, которого она не знала раньше. Она понимала, что никогда больше не сможет воспринимать его так, как прежде. Отныне он только мужчина. Прекрасный и мерзкий. Порочный, бессовестный и нежный, любящий. Сломавший ее и заставивший ее согласиться, хотя самой ей казалось это невозможным, чья любовь вынудила ее откликнуться и кричать от удовольствия в его объятиях, подаривший незабываемое наслаждение, и тем самым причинивший сильнейшую душевную боль. Она ненавидела и презирала себя, но к нему испытывала противоречивые чувства.

В отличие от нее, у него было оправдание. Его любовь. Он мужчина. Разве можно требовать от мужчины благоразумия, когда он одержим страстью? Если он не считал зазорным предпринимать попытки уложить ее в постель под носом у Куртни, то что можно от него ожидать, когда ее больше нет? Он живой-то ей верность никогда не хранил… В общем, Рэй он и есть Рэй. Он всегда им был и всегда будет. Его поведение Кэрол не удивило, ни капельки. Зато шокировало свое собственное. Но она не хотела об этом думать. Она не могла ни объясниться сама перед собой, ни оправдаться. Она знала одно — это ее уничтожило, раздавило, окончательно. Ей так казалось.

Одно хорошо — нет больше влечения к Джеку. Она не мечтала больше о нем, о его любви. Мысли о близости с ним не вызывали никакого волнения. Но не сменилось ли все это еще худшим? Почему, едва открыв глаза, она думает о Рэе, а не о том, что она заперта в психушке, а волосы ее почему-то превратились в космы столетней старухи? Не о своих жутких снах и о том, что делать, а вспоминает, как бесстыдно трахалась с этим самцом, сумевшим превратить ее в самку, в животное, утратившее все человеческое. И самое постыдное было то, что она чувствовала, что эта самка все еще в ней, потому что мысли о Рэе отзывались в ее теле сексуальным возбуждением. Даже во сне она продолжала отдаваться ему. Кэрол готова была себя за это убить. Чувствовала, как в ней появилась какая-то непреклонная жесткость к себе самой, обусловленная самонеприязнью и самопрезрением. Всю жизнь она ощущала несправедливость по отношению к себе со стороны людей, когда ее бичевали презрением, когда отвергали, винила во всем свою мать. Душа ее бунтовалась и возмущалась, не понимая за что и почему. А теперь даже написанная о ней статья, которая в свое время причинила такую сильную боль, не вызывала больше возмущения. Бунт внутри нее успокоился, когда она признала тот факт, что никакой несправедливости по отношению к ней нет. Наоборот, люди не все о ней знали. Убийца, шлюха, неблагодарная дрянь, соблазнившая мужа приютившей ее женщины, но еще и орудие смерти, проклятая, загубившая столько жизней, и в основном тех, кто ее любил. Исчадие ада. Гроза внутри нее успокоилась, и стало тихо и темно. И как будто тяжелый камень продолжал давить на нее изнутри.

Она продолжала лежать с закрытыми глазами, чувствуя, как медленно катятся по щекам слезинки, и вздрогнула, когда Джек взял ее за руку.

— Кэрол?

Ей не хотелось открывать глаза. Она чувствовала себя обессиленной, потерянной. Не хотелось возвращаться в эту жизнь, ставшей ей отвратительной. Но вдруг что-то словно толкнуло ее, заставив открыть глаза. Она вспомнила крики Патрика, которые слышала во сне. «Спаси меня, мамочка! Мне страшно, мне плохо, я один, совсем один!». Его детский голосок как будто снова прозвучал в ее ушах, и Кэрол, задохнувшись от ужаса, рванулась вверх, оторвавшись от подушки. Ее переполненные безумным страхом глаза уставились на Джека.

— Джек! — хотела крикнуть она и удивилась, когда из горла вырвался какой-то жалкий чуть слышный звук, а горло больно засаднило. Скривившись, она сглотнула.

— Спокойней, Кэрол, тебе лучше пока не говорить, — сказал Джек, укладывая ее обратно на подушку. — И ляг, ты слишком слаба, чтобы вставать. Ты четыре дня была без сознания, и единственное, что сохранило в тебе какие-то силы, это эти бесконечные капельницы! — он с досадой махнул рукой на стоявшую рядом подставку для капельницы. — Теперь ты должна слушаться врачей и делать то, что они говорят. Принимать пищу и лекарства, чтобы восстановить силы… и здоровье.

— Почему? Что случилось, Джек? — прошептала Кэрол. — Почему я здесь? Зачем ты позволил?

Положив локти на колени, он устало провел ладонью по лицу.

— Кэрол, это необходимо. Ты нуждаешься в лечении и…

— Нет, я не нуждаюсь, — возмущенно возразила Кэрол. — Я не сумасшедшая! Забери меня отсюда!

— Обязательно. Обязательно заберу, как только тебе станет лучше.

— О чем ты? Я немного ослабла, но, думаю, мне нужно просто поесть, и я приду в норму. Это я могу сделать и дома. Поехали домой, Джек, пожалуйста. Мне невыносимо это место. Если я здесь останусь, я и вправду сойду с ума!

— Кэрол, человек, с которым все в порядке, не засыпает беспробудным сном на четверо суток! Не кричит во сне невероятные вещи, похожие на бред, и не просыпается абсолютно седым с такими воплями, что срывает голос! Так что…

— О, мои волосы, — простонала Кэрол и погладила белые, но по-прежнему кудрявые пряди. — Этого не может быть! Я что, похожа на столетнюю старуху? А мое лицо? Что с моим лицом?

— С твоим лицом все в порядке.

— Зеркало! Дай мне зеркало!

— Кэрол…

— Джек, пожалуйста!

Тяжело вздохнув, он поднялся и вышел из палаты. Через несколько минут он вернулся с небольшим зеркалом в руках. Кэрол в ужасе уставилась на свое отражение.

— Боже… какой ужас! — застонала она, разглядывая широко раскрытыми глазами свою абсолютно седую голову, лицо, молодое и красивое, показавшееся ей нелепым на фоне волос столетней старухи. — Что они со мной сделали? Забери меня отсюда немедленно, Джек! Посмотри, что они со мной сделали!

— Кэрол, врачи в этом не виноваты.

— А кто? Кто тогда виноват? Мне двадцать шесть лет, я не могла вот так взять и поседеть!

— Вспомни, твоя мать тоже рано поседела.

— Но не в двадцать шесть лет! Нет, я не останусь здесь, ни минуты! — она приподнялась и откинула одеяло, спуская ноги на пол. — Я уйду сама, если ты оказываешься меня забрать отсюда!

— Нет. Ты никуда не уйдешь, — Джек взял ее за плечи и властно уложил на место. — Ты останешься здесь и будешь делать все, что скажу тебе я и доктор Гейтс. И чем больше ты будешь противиться, тем дольше пробудешь здесь.

Кэрол устремила на него умоляющие глаза, всегда задевающие его за самое сердце, но не всегда заставляющие ей уступать.

— Джек, я не сумасшедшая. Со мной все в порядке, я знаю. Этот обморок… его можно объяснить как-то иначе. Возможно, я не справилась со стрессом, и мой мозг включил защитную реакцию, отключившись. Но я пришла в себя, в голове у меня все в порядке. А волосы… наверное, это тоже стресс. После похорон Куртни. Это не так уж ужасно, как мне вначале показалось. Я просто покрашу волосы, и забуду об этом неприятном случае. Ты не веришь мне, Джек? С каких это пор?

— Дело не в том, верю ли я тебе или нет. Но я не могу отрицать очевидное, Кэрол. Ты ведешь себя странно. Ты стала неуравновешенной, агрессивной. Ты дважды на меня бросалась с явным намерением прикончить, ты пыталась отрезать язык ни в чем не повинной Норе. Ты отказывалась от еды, стала похожей на мумию. Тебе просто кажется, что с тобой все в порядке, потому что ты не видишь себя со стороны. А я вижу. Видел, какое безумие моментами появляется у тебя в глазах…

— Это не безумие, Джек, это элементарная и самая обыкновенная злость! Или считаешь, что у меня для нее нет повода? Нет повода тебя ненавидеть и протестовать против того, чтобы быть твоей заключенной? Ты припираешь меня к стенке, распоряжаясь моей жизнью и мною, как своей собственностью…

— Да, так и есть, ты — моя собственность, — невозмутимо перебил ее Джек. — Но я предпочитаю называть это иначе, хоть это одно и то же — моя жена. И я имею полное право распоряжаться и тобою и твоей жизнью. Только раньше у тебя это вовсе не вызывало какого-либо недовольства.

— Потому что раньше я думала, что я любимая женщина, а не просто собственность.

— Ты любимая женщина. Моя любимая женщина. А слово «моя» подразумевает собственность. Разве нет? Я никогда не выпускаю из рук то, что принадлежит мне, тем более, если это мне еще и нужно. А ты мне нужна, я уже устал это повторять.

— Тогда забери меня отсюда, — снова взмолилась Кэрол.

— Кэрол, прекрати капризничать. Я уже все сказал об этом. Как только ты станешь прежней, нежной и спокойной, я заберу тебя домой.

— А-а, так это своего рода шантаж? Так ты решил сломить мое сопротивление, заперев в психушку? Думаешь, сможешь таким образом заставить меня снова тебя полюбить?

Он поднял на нее потемневшие глаза.

— Мне никогда не приходилось тебя заставлять меня любить. Ты это делала сама и будешь делать, пока жива.

На лице Кэрол отразилось удивление и замешательство.

— Но, Джек… я уже тебя не люблю. И ты сам в этом виноват. Если ты убил мою любовь к тебе, зачем же наказывать меня и запирать в дурдоме? Думаешь, от этого я стану лучше к тебе относиться?

— Я не запираю тебя в дурдоме! — взорвался он. — Я просто хочу тебе помочь, не позволить тебе превратиться в такую же психопатку, как твоя чокнутая мамаша!

— Но я же говорю, что пока со мной все в порядке! Ты всегда мне верил, а теперь нет?

— Я верил тебе, потому что ты мне не лгала.

— А сейчас что, разве я лгу?

— Ты пытаешься, — он насмешливо усмехнулся. — Это довольно смешное и жалкое зрелище, должен тебе заметить, потому что ты совершенно не умеешь это делать. Взять хотя бы твои попытки убедить меня в том, что ты меня больше не любишь. Лучше помолчи и не смеши людей.

Кэрол покраснела от ярости, но не стала спорить, понимая, что этим все равно от него ничего не добиться. Ей необходимо выйти отсюда, и только он может это сделать для нее. Интересно, он правда уверен в том, что у нее с головой не все в порядке или просто делает вид? Неужели он не видит, что она здорова, он, который всегда насквозь ее видел? Или это наказание, месть? Или таким образом он хочет усмирить ее бунт против него, дабы приползла она к нему на коленях, моля вызволить из этого ада и забрать ее домой? А разве не это уже она делала сейчас, только он видел ее неискренность, за которой таилось желание выбраться отсюда, а потом снова от него сбежать. А может, он намерен навсегда ее здесь похоронить?

— Джек, а если я скажу, что постараюсь стать прежней, что попытаюсь наладить все… все, что разрушилось… нашу семью… нашу любовь? Тогда ты заберешь меня домой?

— Я буду очень рад, если ты так скажешь, и еще больше обрадуюсь, если ты так и сделаешь, — он смягчился и погладил ее по щеке. — Я понимаю, что тебе здесь неприятно находиться, но придется немного потерпеть. Если я заберу тебя сейчас, это может понести за собой необратимые последствия. Болезнь…

— Болезнь? Какая болезнь?! — взвилась Кэрол и в ярости оттолкнула от себя его руку. — Ты не слышишь меня или не хочешь слышать, а, Джек? Я же говорю, я не больная! И не говори так!

— Если ты не больная, тогда дай мне разумное объяснение тому, что с тобой происходит, — голос его наполнился холодом. — Ты орала как ненормальная в машине, когда мы ехали с кладбища, что ты горишь, что ты в аду, и ты совсем не походила в те минуты на спящего человека! Твои глаза были открыты, ты стонала, ты задыхалась, и ты до смерти меня перепугала, черт бы тебя побрал! Я устал от всего этого, хватит с меня твоих припадков! Подлечись!

— Я не сумасшедшая. Я… я тебе все объясню. Только ты же не поверишь, — в отчаянии прошептала Кэрол.

— Все же давай попытаемся, — резко ответил он. — Начнем с того, что ты мне скажешь, кто такая Габриэла.

— Откуда ты о ней знаешь?

— Ты звала ее, когда горела в аду, — с насмешкой бросил Джек.

Кэрол, уязвленная его издевкой, покраснела. Порыв все ему рассказать иссяк так же внезапно, как и появился. Если она начнет рассказывать ему про ясновидящих, проклятие, видения, он не поверит. Он никогда не верил во все это. Но было то, во что он верил. Интуиция. Шестое чувство.

— Джек, я вижу сны. Ты об этом знаешь. Знаешь, что они не совсем обычны. Помнишь, как ты сам говорил, что я обладаю интуицией чувствовать беду, смерть, как животные? Ты мне должен поверить. Тебе придется. Потому что это объясняет то, что я знаю такие вещи, о которых узнать никак не могла. Наверное, ты задумывался над тем, как я узнала о том, что ты шептал моей маме за мгновенья до ее смерти? Ты нашел ответ?

Он помолчал.

— Нет.

— Правильно, потому что ты ищешь логичное объяснение, а его не существует. Это мои сны, Джек. Они мне обо всем рассказывают. Я не могу объяснить это, но я чувствую, я вижу. И сейчас я спала эти четыре дня для того, чтобы увидеть. И я видела. Видела много страшного. То, что я должна предотвратить. Наверное, поэтому я и поседела, — она помолчала. — Джек, я потеряла Патрика. Он звал меня, а я не могла его найти. И я так и не нашла его. О, Джек, его ждет что-то страшное. Я видела ужасные вещи… Видела его взрослым. О, ты себе даже не представляешь, каким я его видела… и что он делал. Мы должны помешать этому, не допустить, чтобы наш мальчик стал таким. И я… я слышала его, когда он умирал…

Джек порывисто подскочил.

— Замолчи, Кэрол! Как у тебя язык поворачивается такое говорить?

— Пожалуйста, выслушай меня! Наш сын в опасности, и ты тоже, я должна вам помочь, уберечь вас от беды! А ты мне мешаешь это сделать! Ты должен меня отпустить. Меня и Патрика…

— Так, понятно, к чему ты клонишь. Ты и впрямь ненормальная, если думаешь, что таким образом заставишь меня позволить тебе забрать сына и сбежать. Или я стал похож на больного идиота, а, любимая?

— Ты не понимаешь! Я видела! Я держала тебя на вот этих руках, и ты был мертв! А этого нельзя допустить, ни в коем случае нельзя…

— Полностью разделяю твое мнение и могу тебя успокоить — умирать я не собираюсь!

— Ты мне не веришь, но если ты меня не отпустишь, ты умрешь. Я даже знаю как. Наклонись.

— И как же, интересно?

— Наклонись.

Когда он наклонился к ней, Кэрол коснулась вдруг задрожавшим пальцем его лба. Сердце ее защемило от приступа острой боли.

— Вот здесь, — чуть слышно шепнула она, и в голосе ее прозвучал ужас и сдерживаемые слезы, как будто она уже смотрела на труп.

— Что здесь? Здесь находятся мои уникальные мозги. Я умру от их переизбытка? — ухмыльнулся Джек.

— Нет, от пули. Вот сюда.

В ее глазах отразилось столько страха и отчаяния, что он вдруг побледнел и резко выпрямился, оттолкнув ее руку.

— Да пошла ты! Прикуси свой язык, не кличь беду на меня! — голос его прозвучал сдавленно, а на лице его Кэрол заметила промелькнувшую тень страха. Глаза ее налились слезами. Она почувствовала всю силу и остроту своей привязанности к нему в эти мгновения, смотря на него, живого, сердитого и такого родного, и с замиранием сердца вспоминая его застывший мертвый взгляд и смертельную маленькую ранку над ним. Эта картина так ясно и четко запечатлелась в ее памяти, что она до сих пор ощущала тяжесть его тела на своих руках… О, если бы он ей поверил, возможно, он смог бы помочь ей во всем этом разобраться и подсказать, что делать и как этого не допустить, ведь он такой умный, в тысячи раз умнее нее!

— Тогда как ты объяснишь мне то, что я знаю, как и отчего умерла моя мать, и когда именно это произошло, хоть ты и приложил все усилия, чтобы скрыть это от меня?

— Я скорее поверю в то, что ты каким-то образом додумалась до этого, догадалась, чем в то, что ты видела это во сне. Это бред и чепуха, и я никогда в это не поверю. Сны есть сны, это всего лишь наше воображение. И выбей из головы все эти глупости, пока окончательно не свихнулась! Если ты ясновидящая, или как там это называется, почему же ты не предотвращаешь беды? Почему позволила умереть своему обожаемому возлюбленному Ланджу, почему не спасла Куртни? Почему не знала, что Спенсер жив, и что я… ладно это неважно. Почему, а?

— Что ты лгал мне все эти годы? — с горечью закончила за него Кэрол. — Признаюсь, этого я действительно не знала. Возможно потому, что я вижу только смерть. А на измены мой дар себя не растрачивает.

— Дар? Красиво звучит. Так что же ты не отвечаешь на мой вопрос? Если тебе дано видеть, кто и как умрет, почему же ты это допускаешь?

Слова его отозвались болью в ее сердце, лишний раз напомнив о вине. Она спрятала мокрые глаза.

— Потому что я не знала раньше. Я предчувствовала, но не думала, что мои сны так важны, чтобы их воспринимать всерьез. И я не могу с этим справляться, я не все понимаю, не могу разобраться в том, что вижу. А авария… я поняла слишком поздно. Я знала, что пришла смерть, но сначала думала, что за тобой, потом была уверена, что за Рэем. Я видела сон, но не правильно его истолковала, не до конца поняла.

— Любопытно, — Джек присел на край кровати и, переплетя пальцы на коленях, улыбнулся. — И когда же я умру? И кто меня пристрелит? И почему это произойдет непременно, если я не отпущу тебя и Патрика? Неужели меня пристрелит твой рьяный защитник-вдовец, дабы убрать меня с дороги и занять мое место?

Кэрол вздрогнула. Рэй. Вот, пожалуйста, и ум Джека, который даже не говорил серьезно, а просто забавлялся над ней. А если бы он поразмышлял всерьез, он наверняка составил определенный список тех, кто мог бы желать ему смерти. Впрочем, этого было мало. Он мог умереть и случайно, даже попав под шальную пулю, и не обязательно от руки врага, тщательно распланировавшего покушение. Просчитать все было невозможно, тем более планы самой смерти, но, по крайней мере, можно было бы проявлять большую бдительность и осторожность, выявив наиболее явные и возможные источники опасности. Например, Рэй. А вдруг ему и вправду взбредет в голову эта безумная мысль? Он очень упрям, вспыльчив, легкомыслен и не ведает страха. И одержим идеей ее защищать. Кто знает, на что способен доведенный до отчаяния человек, одолеваемый любовью и ненавистью?

Кэрол внезапно сделалось дурно, она откинулась на подушки и едва не застонала. Рэй может сделать это и из самозащиты, просто опередить Джека, чтобы он его не убил, узнав о том, что он спал с ней. Ситуация накалилась. Нужно уехать, немедленно. От них обоих. Пока они не перебили друг друга.

— Почему ты молчишь? Я угадал?

— Нет. Я не знаю, как это произойдет и когда. Знаю только, что это случится, если я буду с тобой. Мне просто нужно уехать. И все.

Не дай Бог, он подумает, что от Рэя может исходить опасность. У нее вдруг появилось чувство, что своими откровениями, в которых она не могла дать четких и определенных ответов, она может лишь все усугубить и осложнить. Что, поверив ее словам, Джек может начать избавляться сам от всех, кто может представлять для него какую-либо угрозу. И первым в списке будет, несомненно, ее непримиримый поклонник Рэй, не скрывающий своих намерений их разлучить во что бы то не стало.

— Я понимаю, что ты мне не веришь. Просто будь осторожным, Джек. И сделай так, как я тебя прошу — позволь мне уехать, исчезнуть из твоей жизни.

Он склонился над ней, упершись ладонями в постель по ее бокам, и улыбнулся.

— А знаешь, я готов рискнуть своей жизнью ради того, чтобы ты оставалась со мной. Ведь я чертовски отчаянный парень, разве ты не знала?

Он не верил. Отшучивался. Но ясно давал понять, что ее требование-просьба ее отпустить отклонена раз и навсегда. Даже если она будет запугивать его смертью. Но если бы он поверил, отступил бы он тогда, он, который привык бросать вызов даже смерти и никогда не отступающий даже перед ней? Кэрол склонна была думать, что нет, поэтому осознала всю бесполезность своих попыток открыть перед ним правду и заставить поверить. Нет, не так нужно ей действовать. Если она начнет всем рассказывать о своих видениях, ее попросту сочтут за сумасшедшую и запрут в психушке. Впрочем, это уже произошло. А она только усугубляет свое положение.

— Что же, одно я знаю точно. Могу поделиться, если хочешь, — решилась она на последнее откровение, не удержавшись.

— Ну, поделись, — он с улыбкой наматывал на палец ее белый локон, любуясь им так, будто его новый цвет, или бесцветие, пришлись ему по душе.

— Шестнадцатое марта тысяча девятьсот девяносто первого года, — чуть слышно прошептала она дрожащим шепотом.

— Что будет шестнадцатого марта девяносто первого года? — снисходительно, как у больного ребенка, спросил он.

— Казнь. Моя казнь. Это день моей смерти.

Джек вздрогнул и выпустил ее локон из пальцев, но Кэрол продолжила, смотря в пространство глазами обреченного, приговоренного к смерти:

— Это будет газовая камера. В ней я и умру. Второго сентября девяностого года мне будет вынесен приговор. Боже… — глаза ее расширились чуть ли не на пол лица. — Это же так скоро! Я не доживу и до тридцати лет! Она меня обманула! Она сказала, что смерть меня не тронет, что мне ничто не угрожает. Она меня обманула!

Изменившись в лице, Джек обнял ее и постарался успокоить. Но Кэрол затрусило, как в лихорадке, от захлестнувшего ее страха и отчаяния, и она разрыдалась, как перепуганный ребенок.

— Я не хочу! Не хочу! Спаси меня, Джек! Я не хочу умирать!

— Кэрол, успокойся. Это бред. Ты молода, ты здорова, и ты будешь жить долго-долго, как и я. Мы будем с тобой вместе. Я не дам тебя в обиду, — он тихо засмеялся, заглядывая в заплаканное личико. — Что ж ты себе такую смерть страшную выдумала? Казнь, да еще газовая камера… прямо фильм ужасов какой-то. Предлагаю другой вариант. Мы будем жить вечно. Согласна?

— Ты, правда, меня защитишь? Ты им не позволишь это со мной сделать? Ты обещаешь?

— Да, обещаю.

— Но… ведь я видела тебя мертвым до того, как умерла сама. Ты не сможешь меня защитить, потому что сам уже будешь мертв.

— Хватит, Кэрол! Это уже переходит все границы! Ты издеваешься надо мной, смеешься, или ты всерьез веришь в то, что говоришь?

— Джек, но я… я же умерла. Я умерла в своих видениях. И это было так правдоподобно… Я даже могу тебе описать…

— Послушай меня! Сны — это ничто! Мы живем в реальности. Мы можем хоть сто раз умирать во сне и хоронить других, но это не мешает жить дальше нам и всем остальным, кто снился нам мертвыми. Любой здравомыслящий человек видит разницу между сном и реальностью! Поэтому тебе нужно побыть здесь, Кэрол, и пройти курс лечения.

Отстранившись, Кэрол устремила на него подозрительный взгляд.

— А может, это ты отправишь меня в газовую камеру, а, Джек, после того, как я не позволю тебе самому умереть?

Он взглянул на нее с почти веселым удивлением, но она продолжила, проигнорировав его реакцию, захваченная своим новым предположением:

— Ты же бываешь таким беспощадным. Вдруг пожелаешь со мной расправиться, отомстить за что-то, а? А что, вполне легко в это поверить. Обидевшую тебя мать заразил СПИДом, не угодившую жену отдал на растерзание своему приятелю-закону. Почему нет, да, Джек? Сам же мне говорил, что скорее убьешь меня, чем отпустишь.

Он оттолкнул ее назад на подушки, злобно сжав челюсти.

— Ты и вправду больная! Будешь сидеть здесь, пока не вылечишься. А если не вылечишься, останешься здесь навсегда! Может, ты опять неверно истолковала свои сны, и приняла комнату для буйных сумасшедших за газовую камеру?

— Но разве я не права, даже если я и больная? Если я, например, наставлю тебе рога, разве ты меня не убьешь?

— Убью, — спокойно отозвался он.

— Но ведь не собственными руками? Не компрометируя же себя, ведь так? Придумаешь какой-нибудь оригинальный способ…

— Это уже будет зависеть от степени моего самообладания. Когда на меня находит ревность, мне его всегда недостает. Так что, если речь пойдет о «рогах», как ты выразилась, то, скорее всего, я прибью тебя собственными руками прежде, чем успею подумать о том, чтобы себя не скомпрометировать.

Кэрол отвернулась, всхлипнув.

— А еще говоришь, что любишь меня! Разве это любовь, ты, чудовище?

— Да, я люблю тебя. Очень люблю. Потому и убью, если надругаешься над моей любовью.

— Ты надругался над моей любовью, я же тебя не убиваю!

— Я мужчина. Это другое дело. А к чему этот разговор? На сторону потянуло, милая моя? Или жажда мести покоя не дает?

— Да нет, просто хотелось убедиться в том, что ты способен и меня прихлопнуть, как муху, что я значу для тебя не больше, чем это насекомое. Что ж, теперь мне будет спокойнее жить и знать, что мой муж может стать моим убийцей, если на него вдруг нападет недовольство.

— Я люблю тебя, и просто предупреждаю, чтобы ты не вздумала причинить мне боль, с которой я буду не в состоянии справиться. Сама видела, что ревность со мной делает, я срываюсь, а потом раскаиваюсь. Но это только говорит о том, как сильно я тебя люблю, разве ты этого не понимаешь?

— Странно ты доказываешь свою любовь.

— Свою любовь я уже не раз доказывал, помогая тебе, все для тебя делая, или нет? А если ты доведешь меня до отчаяния и заставишь потерять от ревности голову, как я потерял ее от любви… Я не угрожаю тебе и не хочу запугать. Просто я знаю, что я не справлюсь с собой, если ты отдашься другому мужчине. Я уже натерпелся, когда ты встречалась с Ланджем, и это стоило мне всего моего самообладания, больше не осталось. Но тогда была немного другая ситуация. Ты не принадлежала тогда мне, не была моей женой, моей женщиной. Скорее, ты была его женщиной, и я это признавал, поэтому, забавляясь с ним в постели, ты не изменяла мне. А сейчас все иначе. Не надо делать из меня монстра, я не такой. И к тебе я питаю самые нежные чувства, на которые только способен мужчина. Я не враг тебе, Кэрол. Я тот, кто любит тебя всем сердцем, кому ты нужна не меньше, чем жизнь… Можешь мне не верить, но это так. И я всего лишь борюсь за нашу любовь, за наше счастье, которое ты так стараешься разрушить. Подумай, действительно ли ты этого хочешь?

Кэрол расслышала, как тихо закрылась дверь, и обернулась. Он ушел.

Он ни о чем не догадался, не разоблачил ее в измене! Потому ли, что она была поглощена другими мыслями, забыв об этом, и поэтому он не прочитал ее мыслей, которых в ее голове в тот момент просто не было? Или он вообще не воспринимал ее всерьез, считая, что у нее проблемы с головой? Если бы она открыто заявила, что спала с Рэем, не принял бы он это за ее бред, как и все остальное? Он знал, как предана она Куртни, и ему затруднительно было бы поверить в то, что она улеглась в постель к Рэю, едва та отдала богу душу. Да, Джек был о ней лучшего мнения. От этой мысли Кэрол горько ухмыльнулась. Что ж, она тоже была о себе мнения иного. И сама удивлена. А то, что Джек так безоглядно верил в то, что ее преданность и любовь к Куртни непоколебимы и тверды, как гранит, что никогда не позволят ей поддаться Рэю, заставили ее еще больше устыдиться, обострив ее страдания до невыносимости.

Сначала Кэрол решила подчиниться, чтобы поскорее выйти отсюда, но когда поняла, как серьезно и интенсивно врачи взялись за ее лечение, испугалась, что это приведет к тому, что из здоровой они превратят ее в настоящую сумасшедшую. Страх завладел ею, заставив отчаянно сопротивляться. Она знала, что абсолютно здорова, а они пичкали ее какими-то сильными препаратами, под воздействием которых она ощущала себя так, будто рассудок действительно начинает ей изменять. В своих бесконечных беседах с доктором Гейтсом она старалась убедить его в том, что здорова, но у него было иное мнение. Она умоляла Джека забрать ее отсюда, но он оставался непреклонным, чем подогревал ее неприязнь к нему. Отчаяние стало овладевать Кэрол. Если они не выпускают ее отсюда, когда она здорова, то когда же отпустят? Не тогда же, когда она свихнется? Или этого они и добиваются? Кэрол не верила больше Джеку, она безумно стала его бояться. А если он знает о том, что она спала с Рэем, только вида не подает, и уже расправился с ней, упрятав сюда раз и навсегда, не собираясь позволить ей выйти? И никто не сможет ей помочь, некому за нее вступиться. Лишившись своей могущественной покровительницы, Куртни, единственного человека, который мог защитить ее от Джека, она оказалась полностью в его власти. Он мог делать с ней, что угодно, потому что самой ей было не по силам с ним бороться. А она должна была выйти, чтобы помочь Патрику. Она не знала, как. Но его голос постоянно звучал у нее в голове. «Спаси меня, мама!». Ее материнское сердце разрывалось. Она молила Джека позволить ей хотя бы увидеть мальчика, тоска о котором причиняла ей тяжелые муки, но даже в этом он ей отказал, сославшись на доктора Гейтса, который утверждал, что пока это строго противопоказано. Противопоказано? Ее собственный сын ей противопоказан? Да кто они такие, чтобы так говорить и так с ней поступать?

Ярости и негодованию Кэрол не было границ. Она отчаянно взбунтовалась, отказываясь принимать лекарства и беседовать с доктором. Когда к ней пытались применить насилие, она с остервенением защищалась, дралась, но ее сопротивления всегда безжалостно подавлялись. Ее определили в отделение для буйных. Это привело девушку в еще большее отчаяние, когда она осознала, что бессильна помешать тому, что с ней делают. Ее агрессия сменилась апатией. Запертая в палате, она страдала от страха запертых помещений, преследовавшего ее с детства. Сильные препараты, которыми ее насильно пичкали, лишали ее остатков воли. Уголком плохо подчиняющегося сознания она понимала, что ее превращают в овощ. И ее ненависть к Джеку росла. Она была уже почти уверена, что он хочет ее таким образом уничтожить. Иначе он не позволил бы такое с ней делать.

Он навещал ее каждый день. Не всегда она способна была с ним разговаривать, находясь под воздействием лекарств, которые или погружали ее в глубокий сон, или тормозили ее сознание, превращая в слабоумную, ничего не понимающую, без мыслей, желаний. Иногда, когда она могла что-либо ему сказать, она говорила лишь одно:

— Помоги мне.

Он кивал и целовал ее в губы, но каждый раз уходил и оставлял ее здесь, позволяя чудовищам в белых халатах над ней издеваться. Кэрол не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она здесь оказалась. Реальность стала ускользать от нее под воздействием лекарств, она утратила счет времени. Когда ее не обкалывали и не опаивали, и сознание ее прояснялось, ей казалось, что она здесь уже вечность.

И вдруг что-то изменилось. Медсестра, заступившая на дежурство, не сделала ей ни одного укола, не запихнула в рот ни одной таблетки. Сознание Кэрол прояснилось. И тогда девушка шепнула ей на ухо, что во время вечернего обхода она должна притвориться спящей, как будто находится под действием лекарств, как и должно быть. Кэрол лишь удивленно кивнула в ответ, не совсем понимая, что происходит. Эта девушка хотела ей помочь? Почему? Не стоит ли за этим Джек? Может быть, он просто не в силах ее отсюда забрать прямо и открыто, как она требует, что это не так просто, как ей, уверенной, что он все может, кажется. Он не оставил ее, не отдал на растерзание этим докторам, как она думала. Ведь он всегда ей помогал.

Надежда затеплилась в сердце Кэрол, она воспрянула духом, с трепетом и волнением ожидая, что будет дальше. Джек вырвет ее из этого проклятого места, напрасно она в нем сомневалась, и этот кошмар, наконец-то, закончится. Ждать пришлось не долго. Ночью в палату пришла та самая медсестра и велела ей подниматься с постели.

— Одевайся, — шепнула девушка и вручила ей одежду и обувь.

Кэрол не надо было упрашивать. Не задавая вопросов, она мгновенно подчинилась, быстро облачившись в джинсы и майку и обувшись в кроссовки. Пальцы девушки взволнованно стиснули ее кисть.

— Иди за мной. И ни звука. Поняла? И захвати это больничное барахло с собой, нельзя его здесь оставлять.

Кэрол кивнула. Она заметила, что девушка крайне напряжена и напугана предстоящей ей задачей. Но, тем не менее, она решительно вывела пациентку из палаты и повела по безлюдным коридорам. Как Кэрол поняла, они пришли к пожарному выходу, от которого у медсестры имелся ключ.

Без приключений они выбрались во двор, а потом и на улицу. Кэрол разглядела спрятавшуюся во мраке машину, и сердце ее заколотилось от радости. Остановившись, ее спасительница указала пальцем на машину.

— Туда!

— Спасибо! — шепнула Кэрол, бросив на нее взволнованный признательный взгляд.

— Поспеши! — девушка раздраженно подтолкнула ее вперед, нервничая все больше. Казалось, что нервы ее на пределе.

Расслышав, как тихо зашумел двигатель, Кэрол бросилась к машине.

Распахнув дверцу, она вскочила внутрь, и машина тут же тронулась с места, увозя ее из этого проклятого места. А Кэрол застыла на сиденье, пораженная, когда увидела, кто был ее спасителем.

— Как ты, малыш? — взволнованно спросил он и, потянувшись к ней, горячо поцеловал в губы. Выпрямившись, он повернулся к дороге и, придерживая руль одной рукой, другой успокаивающе погладил ее волосы. И, нахмурившись, снова повернулся и вгляделся в нее более внимательно. Лицо его шокировано вытянулось.

— Что с тобой? — выдохнул он. — Почему ты… такая белая? Что они там с тобой делали?

Девушка не отвечала. Нащупав в темноте ее руку, он ободряюще ее сжал.

— Теперь все будет хорошо. Не бойся. А волосы — это ерунда. Покрасишь.

Кэрол молчала, испуганно смотря на него. А он вдруг улыбнулся, сверкнув в темноте белыми зубами, так радостно и самодовольно, что девушка наконец-то пришла в себя от удивления.

— Рэй, ты что, с ума сошел?

— Прямо уж и не знаю, радоваться или огорчаться мне из-за твоего удивления, — весело отозвался он. — Кого ты ожидала увидеть, что так удивилась, а? Помимо меня у тебя еще имеются влюбленные безумцы, готовые похитить тебя из психушки?

— Нет… но ты и впрямь безумец! Рэй, ты хоть понимаешь, что ты наделал? Джек…

— Я все понимаю, Кэрол, не беспокойся. Я забрал тебя из дурдома, в который тебя упек твой ненаглядный муженек. И мне плевать, как он на это отреагирует. Только ты имеешь для меня значение. И я не позволю ему так с тобой поступать, — в голосе Рэя появились резкие ожесточенные нотки. — Да, Куртни умерла и не может за тебя постоять, но он забыл, что еще есть я!

Но сердце Кэрол все больше наполнялось страхом и тревогой. Если бы она знала, что это Рэй вызволяет ее из беды, она ни за что бы не покинула свою палату. Джек его просто уничтожит, когда узнает. Уж эта выходка со стороны Рэя наверняка переполнит чашу его терпения.

— Рэй, он убьет нас обоих, — прошептала она.

— Не переживай, солнышко. Я все продумал. Доверься мне. Скоро ты поймешь, что я не такой глупый и никчемный, как ты думаешь. Я заткну его за пояс.

— Рэй, я никогда так не думала. Но ты сошел с ума! Ты что, бросаешь вызов Джеку? Это же самоубийство.

— Я уже давно бросил ему вызов, Кэрол. И, как видишь, я пока еще живой.

— Только потому, что он тебе это позволил.

Рэй внезапно разозлился, бросив на нее полыхнувший огнем взгляд, но сдержался.

— Поживем — увидим, — сухо сказал он. — Пока я всего лишь не позволяю ему превратить тебя в ненормальную в психбольнице. Не трусь, Кэрол. Или тебе пребывание в дурдоме по душе? Я вижу, что два месяца, проведенные там, не оставили на твоей прелестной головке ни одного живого волоса. Еще через месяц тебя самой бы в живых не осталось, с такими-то темпами и таким лечением, которое, черт возьми, заставляет девушек седеть! Нужно за себя бороться. Или бороться, или погибнуть.

— По крайней мере, я погибну одна, — горько шепнула Кэрол. — Я готова на это, если это убережет от опасности тебя.

Он смягчился, да так, что едва не расплылся по креслу. На лице его снова появилось выражение ликующего счастья.

— Я это знаю, Кэрол. Поэтому ради тебя я готов на то же самое.

— Рэй, ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать! Я не хочу, чтобы ты мне помогал! Я же просила тебя оставить меня в покое! Ну почему ты так упрямишься? — голос ее задрожал от сдерживаемых слез.

— Послушай, мое солнышко, если ты думаешь, что я буду тебя к чему-то принуждать, то ты ошибаешься. Я просто хочу тебе помочь.

— Джек узнает, что ты помог мне сбежать…

— Как, интересно? Если ты так волнуешься за мою безопасность, то уверяю тебя, малышка Мевис все сделает так, чтобы это выглядело, как случайность, благодаря которой ты смогла покинуть больницу. Сама, без посторонней помощи. Я же говорю, мы с ней все тщательно продумали.

— Ты говоришь об этой молоденькой медсестре? Но откуда ты ее знаешь?

— Познакомился.

— Познакомился? И сразу же подбил устроить побег для меня? — усомнилась Кэрол. — Не ври, Рэй, говори правду. Они никогда бы не пошла на такой риск…

— Детка, женщины ради меня шли и не на такой риск, — просто и без зазнайства прервал ее он, словно говорил о чем-то совершенно естественном и не стоящем ни малейшего удивления.

— Ты что, вскружил голову этой бедняжке и заставил ее пойти на это безумство? А если узнают, что она замешана?

— Никто ничего не узнает, даже твой всезнайка Джек. Девчонка толковая и выкрутится, даже если возникнут затруднения.

— Она может тебя выдать, если Джек припрет ее к стенке.

— Не выдаст. Никогда. Даже если он будет ногти ей вырывать, а я не думаю, что он пойдет на это. Так что успокойся и перестань труситься от страха. Расслабься и наслаждайся свободой.

Кэрол продолжала с удивлением смотреть на него.

— Ты так уверен в этой девушке? Но почему?

Он лишь улыбнулся в ответ, не взглянув на нее.

— Рэй, но как тебе удается?

— Кэрол, ну не спрашивай, ты же прекрасно знаешь, что я хорошо разбираюсь в женщинах и могу найти подход к любой, даже самой мужененавистной мегере.

— Ты затаскиваешь их для этого в постель?

Он непринужденно засмеялся.

— Совсем не обязательно. Я просто пользуюсь тем, что женщины не могут мне отказывать, когда я о чем-то прошу. Но если бы я спал со всеми, кого мне когда-либо приходилось о чем-то просить, во мне бы уже не осталось никаких сил для этого. Нет, себя, любимого, я не отдаю, кому попало.

— Хочешь сказать, что уломал девчонку устроить побег просто так? Взглянул на нее своими игривыми красивыми глазками, и она сразу же настолько потеряла голову, что готова была сделать все, чтобы ты не попросил?

— Да. Правда, мне пришлось еще и поулыбаться. Но, думаю, дело того стоило, — и мягко добавил. — Я с ней не спал. И не собираюсь. Но, если бы понадобилось, ради тебя я бы пошел на что угодно.

— Не сомневаюсь, и не без удовольствия, как я полагаю!

Он бросил на нее веселый взгляд.

— Эй, ты никак ревнуешь? Зря. Я теперь само воплощение верности и неприступности.

— Да, воплощение, только абсолютно противоположное тому, что ты сейчас назвал, — фыркнула Кэрол, ощущая раздражение и недовольство, вызванное ничем иным, как страхом за него. Она лихорадочно обдумывала, как выйти из сложившейся ситуации так, чтобы он не пострадал. И злилась на него за его упрямство и дерзость, которые могут стоить ему жизни. Да и ей тоже. Уж лучше бы она оставалась в психушке.

— Рэй, верни меня обратно. Это же можно устроить? Твоя медсестра поможет.

— Боже, неужели я опоздал, и тебя успели там лишить рассудка? Спокойней, девочка, не нервничай так. Сейчас мы приедем в безопасное место, где Джек тебя никогда не найдет. Придешь в себя, успокоишься, и тогда подумаем, как нам действовать дальше. Хотя у меня уже есть кое-какие планы, только, боюсь, ты еще не готова их обсудить.

— Какие планы?

— Позже, любовь моя, позже. Отдохнешь, перестанешь труситься от ужаса, тогда и поговорим.

— А что это за место, куда ты меня везешь?

— Это всего лишь квартира, которую Джек ни за что не сможет вычислить, как бы не старался. И там ты будешь вне его досягаемости и, следовательно, в полной безопасности.

— Он найдет меня, даже если я спрячусь под землей или улечу на самую далекую звезду.

— Нет. Только если он не станет обыскивать каждую квартиру в городе. Даже если так, у него на это уйдет достаточно времени для того, чтобы мы успели обдумать наши дальнейшие действия и оставить это убежище. Кстати, тебя там ждет роскошный ужин, мягкая постелька и приятный сюрприз.

— Сюрприз? Почему ты уверен, что он будет мне приятен? — все еще ворчала Кэрол, не смиряясь и сердясь.

Он загадочно улыбнулся.

— Потому что я знаю. Ты бросишься мне на шею и расцелуешь от радости.

— Да, если увижу там живую и невредимую Куртни. Больше обрадовать меня ничто не сможет до такой степени.

— Увидим.

Сердце Кэрол вдруг встрепенулась.

— Патрик? Там Патрик?

— Пока нет, Кэрол, но не расстраивайся, скоро он будет с тобой, я даю тебе слово. Он самая важная часть моих грандиозных замыслов! — он нежно улыбнулся мгновенно поникшей девушке, вспышка радости которой угасла так же быстро, как и появилась.

Понимая, что деваться ей больше не куда, по крайней мере, пока, Кэрол позволила отвезти ее в это загадочное и укромное местечко, которое даже Джек не сможет разнюхать, как надеялся Рэй. Только сама Кэрол не заблуждалась на этот счет, как он. Джек найдет ее, в этом не было никаких сомнений. Но уверенность Рэя все же заставила зародиться в ней хоть и слабому, но теплому лучику надежды. Разглядывая его хитрое самоуверенное лицо, Кэрол не могла не признать, что он всегда обладал такими завидными качествами, как ловкость, изворотливость и хитрость. Насколько Кэрол помнила, никогда и никому не удавалось взять его за горло так, чтобы он не сумел выкрутиться. Скользкого и изворотливого, его невозможно было ухватить и удержать даже самой цепкой и сильной хваткой. И Куртни тому пример, а уж рук посильнее и хватче ее стоит поискать! Никогда Рэй не был простачком. Он умел лгать, притворяться и хитрить, умел вести двойную жизнь так, что никогда и никем не был пойманным. Ведь встречался же он где-то со своими многочисленными любовницами, наверняка у него имелись для этого специальные гнездышки, и, возможно, даже не одно, которые даже Куртни не смогла разоблачить. Он всю жизнь ловко водил ее за нос, может, у него получится обвести и Джека? Один прожженный и коварный брехун без стыда и совести и хитрющий подлец против другого такого же. Кто кого? Это было бы довольно интересно, если бы не предвиделся плачевный конец одного из этих отчаянных ловкачей. И почему-то Кэрол думала не в пользу Рэя, не смотря на все его признанные ею таланты.

Но мысли ее стало занимать совсем другое. Она сжалась на сидении, смотря в окно и больше не поворачиваясь к нему. По телу гуляла нервная дрожь, а почти забытая и задавленная сильными препаратами душевная боль снова заняла свое место в груди. Она почти пожалела о том полусознательном состоянии, в которое ее постоянно вводили врачи, приглушая все ее эмоции и чувства. А теперь, когда он сидел рядом, как живое напоминание о ее предательстве Куртни и себя самой, ее снова обуревали сильнейшие эмоции. Это была и злость, и негодование, и возмущение, и горечь. Как на себя, так и на него. Кэрол не могла определиться, на кого она злилась больше и кого больше винила. Невыносимый стыд сжигал ее изнутри, заставляя пылать ее лицо.

А он сидел такой невозмутимый и самодовольный, с уверенным лицом, красивым, немного хищным из-за сходства с лукавым и бессовестным зверьком. Проклятый наглый лис. Все-таки сцапал ее. И это ее спаситель? Кто б от этого спасителя бы еще спас… Кэрол совсем не нравилось все это. Она бы предпочла, чтобы он был где-нибудь подальше. Конечно, кроме его объятий ей ничего не грозит, но именно это и было для нее самым ужасающим и недопустимым. Она находилась в крайнем напряжении, готовая проявить самое отчаянное сопротивление, на какое только была способна, при малейшей его попытке или даже намеке на домогательство. Хоть и поздно было уже сопротивляться, но она не хотела повторять то, что натворила. Этого больше не будет. Никогда.

Он бросал на нее косые взгляды, видимо догадываясь о ее мыслях и напряжении, но оставался все таким же непринужденным, словно они были такими же друзьями, как и раньше и ничего между ними теперь не стояло. И он совсем не походил на человека, которого бы мучили угрызения совести, и это злило Кэрол еще сильнее. Более того, она буквально кожей ощущала его жгучее желание продолжить их постельные приключения, едва начавшиеся и так жестоко прерванные. Но она была иного мнения. Этого мимолетного и короткого «приключения» хватило для того, чтобы потерять все самоуважение и отравить ядом всю ее душу. И она считала, что это худшее, что могло случиться с ней в жизни, и до сих пор недоумевала, как могло такое произойти. Но Рэя, судя по всему, это совсем не удивляло. Самодовольный самец, уверенный в том, что перед ним не устоит ни одна женщина. А может, так и есть, и самодовольство его вполне обосновано, если даже она не устояла со всеми своими принципами и любовью к Куртни? Но как же он мог так с ней поступить, зная, как будет она страдать и винить себя после этого?

Поджав губы, Кэрол готова была взорваться от злости и обиды, когда он остановил машину — которую, кстати, Кэрол видела впервые в жизни — и не сдвинулась с места, когда он вышел. Обойдя машину, он открыл с ее стороны дверь и протянул ей руку. Девушка продолжала сидеть, упрямо скрестив на груди руки и упершись взглядом в лобовое стекло, всем своим видом демонстрируя протест и недовольство его очередным вмешательством в ее дела, в ее жизнь, о котором его никто не только не просил, но и наоборот, просили избавить от его чрезмерной заботы.

Он постоял, положив руки на крышу и дверь, подождал, а затем с лукавой усмешкой поинтересовался:

— Как я понимаю, ты хочешь ночевать в машине?

— Да, если ты намерен сам остаться там, куда хочешь меня отвести, — резко ответила Кэрол.

Он озадачено потер пальцем гладко выбритый подбородок и вздохнул.

— Я уйду, если ты так захочешь.

— Да, я так хочу.

— Хорошо. Пойдем, я провожу тебя, покажу квартиру, вручу сюрприз и уйду… раз тебе так невыносимо мое присутствие.

— Представь себе.

— Все еще злишься на меня? — горько спросил он.

Кэрол прожгла его красноречивым взглядом, стараясь, чтобы в нем отразилось как можно больше неприязни и обиды. Он отступил назад, позволяя ей выйти.

— Что ж, хоть разговаривать со мной стала — это уже прогресс, — удрученно сказал он с таким несчастным видом, который бы тронул кого угодно, но только не ее. Коварный притвора, уж она-то знала о его таланте «находить подход к женщинам» и растоплять их сердца. А при свете комнаты ей еще предстоит любоваться его прекрасными невинными глазами, способными превращать самых умных женщин в обыкновенных дурочек и идти у него на поводу послушными наивными собачонками. Сама Кэрол не раз бывала в этой же роли, не говоря уже о Куртни. Оставалось только удивляться, как ему удавалось из своих хитрющих лисьих глаз строить такие искренне невинные и ангельские, которые могли ввести в заблуждение кого угодно, даже тех, кто знал его, как облупленного и понимали, что ничего невинного, а тем более, ангельского в нем отродясь не было и никогда не будет. Но на этот раз она была полна решимости проявить твердость и не верить в его блестевшие затаенными слезами глаза, полные раскаяния и смирения, не верить несчастному страдальческому виду и умоляющему о примирении взгляду, даже если во всем этом будет доля искренности. Конечно, его огорчает ее поведение, в это она верила, могла поверить даже в то, что он на самом деле страдает, но все равно запретила себе обращать на это внимание.

Выйдя из машины, она выпрямилась перед ним и вызывающе посмотрела прямо в глаза.

— Так ты действительно уйдешь? Ты даешь мне слово?

— А у меня есть выбор? Даю, не могу же я оставить тебя в машине, — буркнул он и повел ее в подготовленное им загадочное супер-убежище. Это оказалась самая обыкновенная квартира в самом обыкновенном доме в несколько этажей. Может, во всей этой обыкновенности и заурядности и был весь секрет конспирации? Но внутри убежище оказалось неожиданно восхитительным, как самое настоящее любовное гнездышко заядлого ловеласа, созданное для удовольствий не только тела, но и души, как маленький райский уголок для Адама и Евы. Удивленно и не без доли восхищения Кэрол разглядывала все вокруг, медленно переходя из одной комнаты в другую. Роскошь сочеталась с красотой, уютом и комфортом, все располагало к неге и пробуждало какую-то чувственность. Кэрол одолевало любопытство, потому что впервые ей удалось заглянуть в тайный мир Рэя и на него самого с той стороны его личности, которую он всегда тщательно скрывал. И она была поражена, хотя бы вот этой заурядной квартирой, которую он так мастерски сумел превратить в райский уголок. Что ж, она всегда подозревала, что он не лишен романтики и обладает тонкой и чувственной натурой. И к тому же, превосходно знает женщин и то, как и чем производить на них сильное и шокирующее впечатление, бросающее их ему в ноги. Интересно, способности обольстителя — это в крови, или просто приобретенный опыт? Нет, в случае с Рэем, это в крови, несомненно. Плюс опыт. И берегитесь, несчастные женщины.

Почувствовав, что очарование обстановки действует на нее, Кэрол предприняла попытку его разрушить. Изогнув губы в ехидной ухмылке, она еще раз окинула взглядом комнату, на пороге которой остановилась, не решившись идти дальше. Это была спальня. Спальня, которая способна была вызвать мысли о сексе у самой строгой и целомудренной монашки.

— Сдается мне, это убежище создавалось совсем не для укрытия сбежавших пациентов психбольниц! — заметила она. — Стало быть, здесь ты забавлялся со своими никогда не переводящимися любовницами, да, Рэй? М-да, не могу не отдать тебе должное… производит впечатление. Только не достает одной детали. Вон там, над этой восхитительной кроватью, не плохо бы смотрелась фотография Куртни с огромными оленьими — или лосевыми — рогами над ней.

Отступив от спальни, она обернулась и устремила на Рэя насмешливый взгляд. Тот побагровел.

— Я не говорил, смею тебе напомнить, что эта квартира принадлежит мне!

— А и не надо, я сама об этом догадалась. Трудно не догадаться. Может, она официально и не твоя, что, скорее всего, так и есть, дабы тебя нельзя было здесь вычислить, но это обустроенное в ней прекрасное гнездышко явно твое, Рэй, и не надо убеждать меня в обратном. Только у меня здесь какое-то неприятное чувство дискомфорта. Мне кажется, что я здесь совсем не к месту. Другого «убежища», не предназначенного так явно для твоих любовниц, у тебя нет?

Она красноречиво поморщилась, выказывая свое недовольство. Рэй не сводил с нее угрюмого пристального взгляда. Кэрол тяжко вздохнула.

— Ладно, так и быть, останусь здесь. Не на улицу же идти, в самом деле. Пойдем, я закрою за тобой двери. Надеюсь, сюда не заявится какая-нибудь девица и не устроит мне скандал со сценами ревности? И тебя тоже попрошу немного воздержаться от того, чтобы приводить сюда девочек, пока я здесь. А то я как-то неловко себя буду чувствовать. Договорились? Ну, тогда все, спокойной ночи.

Но он не сдвинулся с места, не отрывая от нее глаз.

— Зачем ты так, а? — хрипло, с упреком спросил он.

— Спокойной ночи, — с неискренней елейной улыбкой повторила Кэрол и, взяв его под руку, решительно развернула и повела на выход. Но он внезапно вырвался и, схватив ее за талию, прижал к стене. Стиснув ее в страстных объятиях, он застонал, пожирая ее губы жадными поцелуями. Вскрикнув от негодования, Кэрол попыталась его оттолкнуть.

— Рэй! Ты же обещал! Ты дал мне слово! Уходи!

— Прости… но я тебя обманул, — прохрипел он, задыхаясь. — Я хочу тебя… я умру, если ты сейчас же не будешь моей.

— Ах ты, скотина! Умирай, мне нет дела! Отпусти меня, я закричу!

Он впился в ее рот, предотвращая возможные крики, вдавив ее в стену своим дрожащим от нестерпимого желания телом. Не прошло и пары секунд, как он расстегнул на ней джинсы и стащил с ее бедер. Так как штаны были на нее великоваты, они упали на пол, как только он выпустил их из рук. Наступив на них ногами, Рэй приподнял девушку, буквально выдернув ее из штанин. На трусики у него терпения уже не хватило, и они, разорванные, отправились на пол следом за джинсами. Все это он проделал так быстро и ловко, что Кэрол и опомниться не успела, как он закинул ее ноги себе на талию и через мгновение был уже внутри нее. Она даже вскрикнуть не успела. Такой яростный и молниеносный напор стал для нее полной неожиданностью по сравнению с тем, как терпеливо вел он себя в прошлый раз, ломая ее волю и подавляя сопротивления ласками, а не силой, как сейчас. Она не ожидала от него такого, но это в данный момент его совершенно не волновало.

Пригвоздив девушку к стене, он позволил страсти управлять своим телом и не пытался ее сдержать или подавить, разрешив себе потерять голову. Его сильные мощные движения, лишенные мягкости и нежности, отозвались в ее теле быстро нарастающим наслаждением… И она уже сама сжимала в объятиях его великолепное тело, отвечая на поцелуи с такой же сумасшедшей страстью, с какой он ее любил.

Когда она опустила трясущиеся от слабости ноги на пол, а он обвил ее талию руками, чтобы поддержать в эти мгновения сладостного бессилия, и снова прижал к себе, она сама подставила ему губы, которые он стал целовать с трепетом и радостью, поняв, что она не хочет больше сопротивляться их новым отношениям. В глазах ее он не увидел больше ярости или демонстративной неприязни, только какую-то печальную нежность и теплоту. Она не отводила больше глаз, открыто любуясь его лицом и, подняв руку, с улыбкой погладила его по взъерошенным густым волосам. А он упал на колени и прижался к ней, дрожа от переполнившей его радости, которую трудно было держать в себе и которая требовала немедленного выхода. Он бы с огромным удовольствием закричал во все горло, выплескивая восторженные эмоции, но от этого ему пришлось воздержаться, дабы не напугать соседей. Тогда он стал осыпать виновницу своего счастья жаркими благодарными поцелуями и что-то взахлеб лепетать о своих чувствах. Такого с ним никогда не происходило. И впервые он чувствовал себя таким счастливым и таким влюбленным.

Его жизнь обернулась сказкой. Он чувствовал себя так, словно заново родился, да к тому же, родился с крыльями за спиной, благодаря которым теперь сможет летать. Бред. Он сам это понимал, но ничего не мог поделать со своей глупой, почти детской, всепоглощающей радостью, такой огромной, что он просто не знал, как ее выразить. Как выразить ей, любимой, как он счастлив, как любит ее. Даже возможность показаться жалким и смешным в своей пылкости и подобострастии, не заставила его быть более сдержанным. Он не хотел быть сдержанным. Он устал сдерживать свои чувства. Они рвались наружу, и он просто не мог их удержать.

Сначала он заметил на ее лице некоторое удивление, а потом она просто обняла его, прижала к себе и улыбнулась, слушая его несвязные, возможно, неуклюжие и не очень красивые, но искренние и страстные признания в любви, которые лились из него каким-то неудержимым потоком, как прорвавшимся сквозь плотину. Он так не походил сейчас на того ловеласа, каким был, превратившись в оглушенного любовью мальчишку, не умеющего и двух слов связать перед женщиной.

Когда он немного успокоился и стал снова более-менее напоминать ей того Рэя, которого она знала, он подхватил ее на руки и понес в ванную, откуда они не скоро вышли, совместив купание с другими удовольствиями. Кэрол, переставшая сопротивляться, приятно удивила его, обнаружив собой искусную любовницу, умеющую обращаться с мужским телом так, что Рэй был удивлен. Болезненный укол ревности коснулся его сердца при мысли о том, что Джек постарался над нею, создавая орудие для собственного удовольствия, что у него, впрочем, блестяще получилось. Интересно, приходила ли ему в голову мысль, что всем тем, чему он ее научил, будет наслаждаться еще кто-то, кроме него?

Если все пойдет по построенному им с Мэвис плану, отсутствие Кэрол обнаружится только утром. Это значит, что Рэндэл в данный момент преспокойненько дрыхнет дома, уверенный в том, что Кэрол надежно заперта в дурдоме, в который он ее упрятал. Эх, думал не без злобной радости Рэй, знал бы он, что жена его сейчас не на больничной койке, а в огромной роскошной ванне в море густой пены с ним, Рэем, самозабвенно и с удовольствием предается нежной обжигающей страсти, чувственным наслаждениям, разделяя с ним, наконец-то, голод и огонь его любви. Лежит Рэндэл и почесывает во сне голову, на которой пробиваются крепенькие и ветвистые рожки. Подобные мысли так развеселили Рэя, что он не удержался и засмеялся. Кэрол недоуменно посмотрела на него, а он швырнул в нее клок пены, озорно улыбаясь во весь рот. Она тоже улыбнулась и, собрав охапку густой пены, водрузила ему на голову. Ему понравилась ее идея, и он сделал то же самое, соорудив из пены на ее голове что-то, отдаленно напоминающее корону. И сам пришел от этого в такой восторг, что выскочил из ванны и побежал за фотоаппаратом, голый, мокрый и весь в пене. Вернувшись, он нацелился на Кэрол объективом и без предупреждения щелкнул.

— Рэй… зачем?

— Ну как же не запечатлеть мой шедевр из мыльной пены? Я отправлю его на какой-нибудь конкурс и непременно прославлюсь!

— Это я прославлюсь, запечатленная голышом в этой ванне. Хватит, Рэй, не надо меня фотографировать!

— Ладно, тогда ты меня сфотографируй, — он протянул ей фотоаппарат.

— Что, прямо в таком виде? Ты же шокируешь тех несчастных, кому придется эти фотографии печатать! Хоть прикройся чем-нибудь, — глаза Кэрол заискрились нежностью и вожделением, скользя по его обнаженному телу, к которому не могла бы остаться равнодушной ни одна женщина.

Зачерпнув пены, он налепил ее себе вокруг бедер.

— Так пойдет?

— Подожди, — Кэрол поднялась из воды и попробовала сделать ему такую же корону, как у себя, и только потом, заливаясь безудержным хохотом, сфотографировала. Отложив фотоаппарат в сторону, он запрыгнул в ванну и притянул девушку к себе.

— Теперь мы с тобой настоящие король и королева, — смеялся он. — Кстати, а ты не забыла, что мы приглашены на сказочный бал в Диснейленд?

— Ты что, правда собираешься туда ехать? — засмеялась Кэрол.

— Конечно! Мне очень понравилось быть принцем! Тем более, что моя принцесса теперь со мной, — он с блаженным вздохом откинулся на бортик ванны. — Я тебя короновал и взял в свое королевство. Разве оно не прекрасно? Такое теплое, мягкое и пушистое!

Он стал взбивать руками пену, демонстрируя ей свое «королевство».

— И моя корона, и это королевство — всего лишь мыльный пузырь, — заметила девушка и смахнула с головы пену.

— Эй, зачем ты разрушила мой шедевр! — возмутился он. — И на что это ты намекаешь? Что моя любовь — всего лишь мыльный пузырь? Ты обидела и оскорбила меня до глубины души! Иди сюда, дрянная девчонка, я тебе покажу, что есть моя любовь!

Он умел быть убедительным, уж этого у него не отнять…

Как хорошо было забыть обо всем на свете и просто наслаждаться любовью этого до неприличия счастливого мужчины, впасть в это сладостное забвение, что она себе и позволила сделать, устав до изнеможения от всяких душевных терзаний и отравляющих душу мыслей. Как приятно было видеть и осознавать, что она способна причинять не только боль людям, что кого-то она может сделать таким счастливым. Жаль только, что счастье это не может быть долгим и ей не суждено его с ним разделить. Но об этом думать сейчас ей не хотелось. Ей действительно было хорошо, так хорошо, как давно уже не было. Тяжесть в груди исчезла, ей хотелось радоваться и дурачиться вместе с Рэем, которого она вновь впустила в свое сердце, уничтожив все преграды, которые возвела между собой и ним. Все было, как в прежние времена, когда между ними была тесная дружба, доверие и взаимная привязанность, разве что теперь ко всему этому прибавилась страсть и интимные отношения. И любовь. И теперь она уже не задавалась вопросом, кто есть в ее жизни Рэй. В данный момент он был ее любовником. Великолепным любовником, который помог ей забыться, пусть даже ненадолго. Рэй всегда мог ее порадовать и развеселить, а теперь еще и доставлять не только эмоциональные наслаждения…

Куртни была права, когда говорила, что она могла бы любить его, как мужчину. Кэрол даже почувствовала, что безумно, отчаянно этого хочет, больше, чем прежде, не уверенная в том, что не влюблена в него. Наверное, иначе быть не может. И стоит, наконец, признать, что в ее вздрогнувшем при первой встрече с ним сердечке с того момента всегда таилась эта влюбленность, или очарованность — она не знала, как это назвать — этим красивым мужчиной.

Покинув ванную комнату, они оба ощутили зверский голод, и Кэрол напомнила ему о том, что он упоминал о «роскошном ужине». А он тут же вспомнил о сюрпризе.

— Вот, я подумал, что ты хотела бы, чтобы это было с тобой, — тихо проговорил он, вручая ошеломленной девушке урну с прахом Мэтта.

— Как ты вынес ее из моей квартиры? У тебя же нет ключей! И как ты ее нашел, я же ее спрятала? — прошептала шокированная Кэрол.

— Какая разница? — улыбнулся он. — Это что! Сейчас ты у меня начнешь спрашивать, как я достал вот это. Так, приятель, тебя мы пока поставим сюда…

Забрав у нее урну и аккуратно поставив ее на стол, он сунул ей в руки фотографию.

— Оп-па! Ну, не слышу радостных воплей!

В глазах у Кэрол все поплыло от слез, когда она увидела на фотографии Мэтта. Это было потрясением для нее, внутри все перевернулось, когда она увидела дорогое лицо, которое никогда уже не рассчитывала видеть, кроме как в своем воображении.

Наблюдающий за ней Рэй наклонился и заглянул личико, которое она низко опустила.

— Эй, ты что, плачешь? Я думал, ты обрадуешься…

— Я… я рада. Но где ты ее взял?

— Тебе так интересно? Ну, хорошо. Крошка, наш Мэтт был знаменитой личностью, его фотографии печатались в газетах и журналах. Можно просто их вырезать, а можно отнести к специалисту, чтобы он их сканировал и распечатал. Вот, гляди, и журналы, и газеты, и отпечатанные фотографии. Любуйся, сколько душе угодно! Держи, это я для тебя все собрал, храни, если хочешь. И береги от Рэндэла.

— Ах, Рэй… спасибо! — Кэрол бросилась ему на шею и сжала в объятиях со всех сил.

— Ну, наконец-то, дождался! — проворчал он, но в его голосе ясно слышались довольные нотки. — Ну, говорил, что повиснешь у меня на шее от радости, говорил? А ты — нет, нет!

— Спасибо, спасибо, Рэй! Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал…

— Представляю, — он погладил ее по спине, прижимая к себе, и умиротворенно вздохнул. Слегка отстранившись, Кэрол в замешательстве посмотрела ему в лицо.

— Но почему? Ты же ненавидел его и… разве ты не ревнуешь? Как странно. Джек уничтожил все, что могло мне о нем напоминать, кроме статуэтки, которая чудом сохранилась, а ты… ты приложил столько усилий, откопав где-то все эти столетние журналы, наделал для меня его фотографий…

— Это всего лишь фотографии, Кэрол, бумага, его изображение, а не он сам. Рэндэл ревнивый дурак, вот и все. Он просто причинил тебе лишнюю и не нужную боль, искореняя из твоей жизни все напоминания о нем. Но разве ты забудешь его, не имея ни одной фотографии? Нет. И я не ревную. Это глупо. А сделал я это потому, что знаю, как для тебя это важно.

Конечно, Кэрол понимала, что без корысти тут не обошлось, и тем самым он просто хотел вернуть ее расположение и наладить их отношения, но это было не так уж важно. Он хитрюга, подобравшийся с ней к самой незащищенной и слабой стороны, но самый добрый и самый понимающий хитрюга в мире! И Кэрол была благодарна ему за то, что вернул ей самое дорогое, вернул то, что жестоко отнял Джек, что подарил возможность смотреть на любимые черты ее обожаемой звездочки… Надо же, он даже стащил из ее квартиры урну, чтобы отдать ей. А ведь она его даже об этом не просила.

И, похоже, ни фотографии Мэтта, ни даже урна с его прахом, его совершенно не смущали и никак не мешали. Он забыл о них, так и оставив на столе, как будто это были ничем не отличающиеся от остальных обыденных вещей предметы, как картина на стене, или ваза для цветов, или стопочка бумаги для заметок… и ведь он был прав. Это действительно всего лишь предметы, а не соперник, который может помешать его любви или отобрать женщину. Мэтт не был для него ни помехой, ни угрозой. А для ревности у него имелись живые и вполне опасные соперники. Такие, как Джек. С ним нужно было бороться, а не с мертвым бедолагой, давно уже покинувшим этот мир.

Они поели в гостиной за маленьким красивым столиком, который Рэй сам сервировал, не переставая удивлять Кэрол. В полумраке комнаты, под дрожащим светом свечей, они лопали от души и с таким аппетитом, словно не ели уже сто лет, запивая превосходным вином из коллекции Рэя, даже не задумываясь о том, сколько времени и забыв, что уже глубокая ночь. Мыслей о сне не возникало не у нее, ни у него. Очарование и уют комнаты полностью подчинили себе Кэрол и ее женское чувственное сердце, создавая у нее ощущение чего-то волшебного и сказочного. И дух у нее захватывало, когда она смотрела на сидящего напротив Рэя, похожего при свете свечей на прекрасного греческого бога, на какое-то видение, сладостное наваждение. Влажные волнистые волосы его переливались золотом, плутовские глаза играли огоньками и блестели неестественно ярко из-за отражавшихся в них язычков пламени, плясавших на фитильках свечей и в его зрачках, на лице то и дело сверкала яркая белоснежная улыбка. Нежные тени дрожали на матовой загорелой коже, обостряя и подчеркивая черты лица и линии тела. И за изысканно и романтически сервированным столом он вызывающе и даже бесстыдно смотрелся со своим обнаженным торсом, так как не стал утруждаться одеванием, лишь накинув на узкие бедра маленькое полотенце. Кэрол он любезно предоставил коротенький полупрозрачный пеньюар, специально приобретенный им для нее, как он сказал, ну, или, если это и не было правдой, по крайней мере, пеньюар был новый, о чем свидетельствовали этикетки. Но позже Кэрол убедится, что он действительно накупил ей целую кучу нужных и не очень нужных вещей, в том числе и роскошного нижнего белья, которое всем своим видом кричало о его вожделении, что не могло не возмутить Кэрол такой откровенной дерзостью. Да, он все это покупал после ночи в Фарго, она на это надеялась, но проявленная ею единожды слабость не делала ее его собственностью, которую он мог наряжать в тряпки для его удовольствия. Ее задело то, что он повел себя так уверенно, так подготовился к тому, чтобы привести ее сюда, в это любовное гнездышко, будто даже не думал о том, что она может воспротивиться всему этому, тому, чтобы их случайная связь имела продолжение, чтобы превратиться в его любовницу. Но возразить ей было нечего, потому что случилось именно так, как он и планировал. Она здесь, с ним, попивает вино после безумного восхитительного секса, в купленном им соблазнительном пеньюаре, а завтра наденет сексуальное белье, в котором он так хотел ее видеть… хотя бы просто потому, что другого у нее не было. Она бы могла почувствовать себя его новой игрушкой, с которой он так увлеченно забавляется, подстраивая к своим желаниям и вкусам, если бы не его искренняя, слишком явная любовь и прущее из него со всех сил, напоминающее щенячий восторг счастье. И она не стала заострять на этом внимания.

Закончив ужин, они оставили неубранный стол и умчались в спальню, где бросились на большую просторную кровать, сцепившись в страстных объятиях, и любили друга до тех пор, пока в полном изнеможении одновременно не вырубились, даже не успев понять, что уснули.