ГЛАВА 7

Только отправившись на поиски нищенки, Кэрол вспомнила, что встречала ее в двух разных городах, а не в одном. Сначала она решила поискать в местном аэропорту, возле которого они с Джеком впервые наткнулись на эту старуху. Но поиски ее не увенчались успехом. Только один из охранников помнил эту сумасшедшую, которая ошивалась здесь когда-то давно, приставая к людям. Но потом она исчезла, и он больше никогда ее не видел.

День клонился к вечеру, и Кэрол решила отложить на завтра посещение другого аэропорта, возле которого видела старуху во второй раз, год спустя, уже с Мэттом. Судя по всему, нищенка каким-то образом перебралась туда из Сан-Франциско. Но если она ничего не узнает о старухе и там, то все ее надежды на встречу с ней рухнут. Кэрол не представляла, как можно было бы найти ее. Разве что попросить об этом Джека. Но тогда придется объяснить, что ей понадобилось от этой сумасшедшей. А ее объяснения будут звучать, как бред ненормальной… Джек был единственный, кто более-менее серьезно воспринимал ее предчувствие, но он понимал это только как интуицию, в существование которой верил. Но о проклятиях, всяких там загробных мирах, экстрасенсах и ясновидящих, он даже слышать никогда не хотел. Более того, его это раздражало. Он был уверен, что те, кто утверждал о существовании особого дара, все эти медиумы — всего лишь мошенники. А проклятия, иные миры, колдовство и вся остальная подобная ерунда — выдумки человечества, дабы разнообразить свое существование.

Кэрол отбросила мысли об этом до завтра и вернулась домой.

Поговорила с Джорджем по телефону, убедившись, что у них с Патриком все хорошо. Сказать ему о Джеке она не нашла в себе сил. Разговаривая с сыном, она не ощущала тревогу. Нет, ему ничего не угрожает. Она пришла не за ним. Теперь ясно, кто ей нужен. Джек. К нему она тянет свои костлявые руки. Только на этот раз Кэрол будет с ней бороться. Будет бороться за жизнь Джека, как за свою собственную. Нет, даже больше, потому что его жизнь ей дороже, она это поняла сегодня.

Она собрала чистые вещи для Джека, белье, носки, рубашки и пару джинсов для прогулок. Положила сверху блок сигарет и антиникотиновую жвачку. Вспомнила о том, что он сказал, что у него закончилась туалетная вода, и аккуратно поставила в сумку с вещами запечатанный в коробку новый флакон. Потом подумала, и положила фотографию, на которой были запечатлены она, Джек и Патрик, и которая стояла у изголовья их постели, как какой-то символ или талисман их счастливой семьи.

По дороге в больницу она заскочила в кондитерский магазин и купила пирожных и коробку конфет. Джек был страшным сладкоежкой, и она только удивлялась, как это до сих пор не отразилось на его фигуре. Зато он не любил фрукты, и никогда их не ел. В общем, он любил все то, что вредило его здоровью, не больно об этом задумываясь и не пытаясь себя ограничить, даже в курении. А курил он много. Кэрол казалось, что слишком много. Но когда она пыталась ему что-то сказать по этому поводу, он только посмеивался над ней да подшучивал. Однажды Кэрол увидела в каком-то журнале статью о вреде курения с фотографиями легких, пораженных никотином, и показала ему. Он внимательно посмотрел на снимки и хмыкнул.

— У меня такого нет, — сказал он жене, — У меня давно уже вместо легких фильтр от сигарет!

И рассмеялся над собственной шуткой. Разворошив окурок, он показал ей потемневший от никотина фильтр.

— Вот, погляди, кусочек моих легких. Выглядит совсем не плохо и не страшно.

— Да ну тебя, Джек! Я тебе серьезно говорю, а ты… — обиделась тогда Кэрол.

Ни разу после того, как отдала ей обручальное кольцо, Кэрол больше не видела девочку-калеку возле госпиталя. И сейчас, вспомнив о том, что сделала, Кэрол вдруг остановилась, как громом пораженная внезапной мыслью. Есть примета, что потеря обручального кольца — к смерти супруга. Не навлекла ли она беду на Джека, избавившись от кольца? Не то, чтобы Кэрол верила подобным приметам… но мысль эта все же очень ее расстроила.

Она встретила Джека по дороге в палату. Широко улыбнувшись, он заключил ее в объятия и горячо поцеловал, не стесняясь посторонних. Кэрол смущенно потупилась, отстранившись. Заметив, что на них смотрят, она тихо сказала:

— Пойдем в палату. Я тебе вещи принесла…

Он кивнул и забрал у нее сумку, а свободной рукой сжал ее кисть и повел за собой. Кэрол уже не в первый раз задалась вопросом, почему его не выписывают? С того дня, когда он попал сюда, прошло уже три недели. Он не только прекрасно передвигался, но и, как она смогла сегодня убедиться, оправился достаточно для того, чтобы давно уже покинуть больницу. Она не задавала его доктору вопросы о выписке, ее все устраивало. Пока он здесь, Кэрол могла не думать о том, чтобы собирать свои вещи и вещи Патрика и переезжать в квартиру, подаренную Куртни. Она до последнего оттягивала этот момент, потому что даже сама мысль об этом приводила ее в такое отчаяние, что начинало казаться, будто нет смысла жить дальше.

Она подозревала, что Джек сам попросил доктора попридержать его в больнице, понимая, что только это удерживает подле него жену. Только теперь в этом не было необходимости. Ему предстояло сменить отделение травматологии на более страшное место — отделение доктора Тоундса в онкологическом госпитале. Само напоминание об этом месте вызывало в Кэрол животный ужас, и у нее подкашивались ноги, когда она представляла, что Джек окажется там. Она утешалась только его решительным настроем и довольно хорошим настроением. Он так спокоен и беспечен, потому что уверен в том, что справится и с этим, или он просто настолько силен и отважен, что не пасует даже перед собственной смертью?

Кэрол крепче сжала его руку пальцами и прижалась к его плечу, идя рядом по коридорам больницы. Ей хотелось держаться вот так за него всю свою жизнь. Чтобы всегда он был рядом, сильный, решительный, умный. Невозможно было представить, что его что-то может одолеть и сломать. Ведь он может все. Ему все по силам. Он пережил пять покушений на свою жизнь, легко, беззаботно, с насмешливой ухмылкой. Его пять раз пытались убить, и не смогли. Ничего его не берет, даже смерть. И теперь не возьмет. Он не дастся. Если Кэрол еще во что-то и верила, так это в то, что ее мужа невозможно сломать. Он не сломается даже тогда, когда будет умирать…

Невольно Кэрол вспомнила Мэтта, бездыханного, неподвижного, и вдруг эта картина сменилась другой — Джек, такой же… и его сердце не бьется под ее ухом, он не чувствует и не отвечает на ее поцелуи… такой молодой, такой красивый и… мертвый.

Кэрол содрогнулась и тряхнула головой, отгоняя невыносимое видение. Она не должна так думать, никогда, ни на секунду не подпускать к себе эти мысли.

Они зашли в палату. Джек прикрыл за ними дверь, и, поставив сумку прямо на кровать, расстегнул. Когда он увидел фотографию, лицо его осветилось улыбкой. Бережно, с любовью поставил он рамочку на тумбочку у изголовья кровати. Потом притянул к себе Кэрол, обняв за талию, и нежно поцеловал. Отстранившись, Кэрол просунула между собой и ним коробочку с пирожными.

— Смотри, что я тебе принесла, — она улыбнулась.

— О-о, — довольно протянул он, беря из ее рук коробку. — Боже, что еще надо для счастья, когда есть жена, которая знает, что тебе нужно и что необходимо и не надо ей об этом даже напоминать!

— Не знаю, чего тебе не хватало, — чуть слышно отозвалась Кэрол, отворачиваясь, и подойдя к шкафу, повесила его рубашку на вешалку. — Как там говорила Даяна — что тебе со мной скучно, и в жизни, и в постели?

Он, сначала сникший от ее первых слов, резко выпрямился.

— Нет! Это не так! Кого ты слушаешь? — голос его задрожал от нахлынувшего на него гнева.

Кэрол лишь невесело улыбнулась, собирая из шкафа его одежду, которую хотела забрать домой для стирки. Он подошел сзади и обвил руками ее талию.

— Что-что, а уж с тобой не соскучишься, вытаскивая из тюрьмы для тебя маньяков и потом сражаясь с ними за тебя, — с ласковой усмешкой сказал он ей на ухо. — Или спасая от тюрьмы тебя…

— Это было давно.

— Ну, так спасибо, что хоть передохнуть немного дала! Зато теперь я готов к новым подвигам во имя любви! — он развернул ее лицом к себе. — Я снова буду бороться за то, чтобы быть с тобой… и думаю, на этот раз мне придется намного тяжелее. Но ведь мы справимся, да, Кэрол? Со всем справимся?

Она снова смягчилась и, подняв руку, погладила его по щеке.

— Справимся, Джек. Иначе и быть не может.

— Тогда поцелуй меня.

Положив ладонь ему на затылок, Кэрол мягко наклонила его голову и с любовью поцеловала в губы. С искренней любовью, но теперь очень горькой. Интересно, он чувствует, что ее любовь так изменилась? Что нет в ней прежней радости и счастья, и никогда больше не будет?

Они вместе разобрали сумку, разложили в шкафу вещи, а те, что были, небрежно уложили в сумку. Пока Джек распечатывал новый одеколон, Кэрол открыла тумбочку, чтобы положить туда блок сигарет.

— Не надо! — вдруг воскликнул Джек, подскочив к ней. — Я сам положу!

Кэрол не повернулась к нему, спокойно смотрела несколько секунд на газеты, лежащие на полочке, потом, как и собиралась, положила коробку с сигаретами прямо поверх газет и выпрямилась.

— Не беспокойся, Джек, я уже читала.

— Читала? — лицо его скривилось в какой-то виноватой кислой гримасе. — Я не хотел, чтобы ты увидела эти статьи… эту грязь. Не обращай внимания, милая. Обо мне они и не такое писали… Надо быть выше.

— Я же говорю, Джек, не беспокойся, — холодно сказала Кэрол. — Я привыкла.

То, с каким смирением и обреченностью она это произнесла, повергло Джека в тихое бешенство. Лицо его приняло жестокое и, вместе с тем, болезненное выражение.

— Я… я их всех порву! Издательства, которые выпустили номера с этим дерьмом, этих чертовых писак-журналистов! Я обещаю тебе! — прорычал он.

— Зачем, Джек? Какой от этого толк? Они просто делают свою работу, — равнодушно возразила Кэрол.

— Пусть делают, но не за счет моей семьи! А если это прочитает Рик? Мне даже подумать об этом страшно! Я не позволю… я не стерплю… Я игнорировал, когда эта чертова пресса всегда и везде за мной ползала, как шавка, покусывая за пятки, но я не позволю трогать тебя… и Рика! Они перегнули палку, они разозлили меня, очень разозлили. Я переверну весь этот журналистский вертеп с ног на голову, и пусть об этом узнает весь мир, чтобы никто больше не посмел трогать меня и мою семью!

Кэрол взглянула на него. Он стоял, сложив руки на груди, вызывающе распрямив плечи, и глаза его горели недобрым огнем. Да, он разозлился. И, похоже, теперь многим не поздоровится.

— Просто нужно было выбрать себе другую жену, прошлого которой тебе не нужно было бы скрывать и стыдиться, а потом наказывать кого-то за то, что о ней написали!

— Я не стыжусь, не смей так говорить! — Джек побагровел, и взгляд его стал еще более страшным. — Они написали столько всякого вздора и чуши…

— Но там есть и правда, разве нет? Искаженная, но правда. Тебя так разозлило то, что все узнали о том, какая у тебя жена? Дочь шлюхи и убийцы-психопатки, выросшая в притоне, невинность которой продана за сто баксов…

— Замолчи! — Джек подскочил к ней и грубо схватил за руку. — Сейчас же замолчи!

— Но ведь это еще не все, это — только начало моей веселенькой истории… — она прервалась, когда он рванул ее к себе и стиснул в объятиях.

— Хватит. Не надо, — простонал он. — Не надо, моя хорошая. Нет в этой статье ни слова правды о тебе. О том, какая ты есть на самом деле. Люди, они же как свиньи, они жаждут грязи, они зарываются в нее и не хотят видеть ничего другого. Если бы они написали правду, то, что ты — самая лучшая в мире женщина, никто бы не стал это читать, это не интересно, понимаешь? Вот если облить все грязью и кровью — тогда да, все сразу же сбегутся и в восторге будут в этом плескаться, как свиньи…

— Странный ты, Джек. Наверное, я никогда так и не пойму, почему и зачем ты женился на мне, — тихо сказала Кэрол, прижатая к его груди. — Где была твоя умная и расчетливая голова, а?

— Она всегда при мне, — улыбнулся он. — Моя женитьба на тебе — это мой самый искренний и самый правильный поступок за всю мою жизнь.

Она подняла к нему немного удивленное лицо.

— И что, ты все еще хочешь, чтобы я и дальше была твоей женой, теперь, когда все считают, что я потомственная шлюха и маньячка-психопатка?

Он вдруг засмеялся и стал гладить ее щеку пальцами, смотря с такой любовью, что Кэрол почувствовала, как на мгновенье снова в нее поверила.

— Я обожаю маньяков, разве ты не знала?

— И шлюх?

— А кто шлюха?

— А кто маньяк?

Они вместе рассмеялись, и Джек, приподняв ее над полом, закружился на месте. Кэрол зажмурилась и прижалась к его губам, но он все равно не остановился, хохоча сквозь поцелуй.

Резко и громко захлопнувшаяся дверь заставила их вздрогнуть от неожиданности. Прервав радостное кружение и сладкий поцелуй, они одновременно повернули головы к двери и замерли. Перед ними стояла Даяна.

— Привет! — ее нервная улыбка походила на оскал или гримасу ярости, а глаза метали молнии, которыми она как будто хотела обратить в пепел их обоих. — По какому поводу такой смех, что по всей больнице слышно? Поделитесь, я тоже хочу посмеяться.

Джек медленно опустил Кэрол на пол, но не выпустил из объятий, наоборот, прижал к себе еще плотнее, тяжело задышав. Но она вдруг решительно отстранилась от него сама. Джек увидел, как сразу изменилась она в лице, побледнела, напряглась, как плотно сжались ее губы, пытаясь сохранить неподвижность и не скривиться от боли.

Даяна тоже это заметила и сразу приободрилась. На лице ее засияла нежная улыбка, когда она перевела взгляд на Джека.

— Как ты, милый? Рада, что тебе уже лучше.

Он хотел что-то резко ответить, но вместо этого у него вырвалось отчаянное:

— Кэрол!

Он рванулся к ней и хотел схватить за руку, когда она бросилась к двери, но Кэрол ловко увернулась и, задев плечом вызывающе не посторонившуюся с ее пути подругу, выскочила из палаты. Она не видела, как спустя мгновенье Даяна была отброшена от двери с такой силой, что ударилась о стену, а Джек вылетел в коридор, не слыша, как его окликнула Даяна, пытаясь остановить.

Догнав Кэрол, он схватил ее за руку и повернул к себе.

— Не уходи, не надо! Пойдем назад, в палату. Я ее не звал… я вышвырну ее, я…

— Джек, люди смотрят. Не забывай, теперь всем известно о вашей трогательной и печальной любви! И я не пойду туда, я не собираюсь быть помимо всего еще и посмешищем для тех, кто все это видит! Сам с ней разбирайся, а я не хочу, чтобы завтра написали о том, что я, маньячка и психопатка, бросалась на твою возлюбленную!

Джек медленно отпустил ее руку, бледный и расстроенный.

— Хорошо, как скажешь. Но я обещаю, что я…

Она развернулась и ушла, не став его слушать.

Джек стоял неподвижно и смотрел на нее, пока она не скрылась за углом, потом, заметив, что на него смотрят любопытные пациенты, резко развернулся и пошел назад. Бледное лицо его начало темнеть…

Даяна отважно ждала его возвращения, подавляя нервную дрожь в теле и чувство страха, который она испытывала перед ним.

Джек вошел в палату и, закрыв дверь, прижался к ней спиной.

Даяна перепуганными умоляющими глазами встретила его тяжелый взгляд. Она молчала, проглотив от страха язык, и только смотрела на него сквозь пелену слез, которые, вырвавшись, побежали по ее лицу. А Джек подумал о том, что, должно быть, сейчас плачет Кэрол.

— Пришла, чтобы убедиться в том, что у тебя ничего не получилось, девочка? — тихо проговорил он, и от его голоса девушка вся сжалась от ужаса. — Кому ты подножку поставила, сама хоть понимаешь, дрянь? Решила распорядиться моей жизнью, мною? А о своей жизни ты подумала?

— Джек, Джек… — застонала она, умоляюще протягивая к нему руки.

— Да, я Джек, угадала, — фыркнул он. — Мы с Кэрол помирились, как ты сама видела, и у нас снова все хорошо, ясно тебе? И так будет всегда. А если ты еще хоть раз сунешься к нам, я тебя убью.

— Джек, ну пойми же ты меня… — зарыдала она.

— Я понял. И оценил все, что ты сделала, будь уверена. Особенно твои интервью. Я не забуду.

— Какие интервью? — вскинулась Даяна.

Он подошел к тумбочке, достал газеты и приблизился к девушке. Она вскрикнула от неожиданности, когда он ударил ее газетами по лицу.

— Кто мой сын? Кровожадный звереныш? Будущий убийца-психопат?

— Джек, я здесь ни при чем! Что ты, я не могла… зачем мне… про сына… ведь я люблю Рика…

— А моя жена шлюха и сумасшедшая? — лицо его перекосилось, и он вдруг вцепился в нежное горло девушки и так встряхнул, что она захрипела и закатила глаза. — Ты хоть понимаешь, что ты с ней сделала, ты, гадина?

— Это не я! Не я!

Он отпустил ее и, отвернувшись, тяжело оперся руками о тумбочку, шумно и тяжело дыша.

— Никогда не думал, что ты такая… Да еще и полная дура, ко всему. Разве можно завоевать мужчину, разрушив его жизнь и навредив тем, кого он любит? Ты сама до этого додумалась или кто подсказал?

— Я просто хотела, чтобы ты понял, что она тебе не пара, чтобы у тебя открылись глаза, и ты, наконец, отцепился от нее!

Он искоса взглянул на нее. Рот его презрительно изогнулся.

— Ты надеялась открыть мне глаза? Боже, это даже смешно. Неужели ты думала, что я ничего о ней не знаю? Я знаю, знаю о ней все, даже больше, чем ты!

— Ты плохо знаешь ее саму, раз так уверен, что она останется с тобой, — голос Даяны вдруг окреп и стал жестче. — Да она сбежит! Сбежит от своего позора, и никогда и близко к тебе больше не подойдет, спрячется, забьется в какую-нибудь щель и носа не высунет! И нечего было высовываться и забывать свое место! Она рождена быть изгоем, это ее судьба, и я не понимаю, Джек, если ты все знал, как ты мог на ней жениться? Зачем? Чтобы ее позор, ее грязь легли на тебя и на твоих детей?

— Не лезь не в свое дело, Даяна. И закрой рот, пока я еще в состоянии держать себя в руках, — сквозь сжатые зубы процедил Джек.

Даяна подошла к нему и положила руку ему на плечо.

— Джек, — ласково прошептала она, — но ведь я говорю серьезно. Ты напрасно думаешь, что она останется твоей женой после этого… Унизительная и мерзкая слава — это то, от чего она стремилась и мечтала избавиться с тех пор, как вылезла из пеленок. Она уже когда-то сбежала от нее и от своей матери, сбежит и сейчас, от тебя. Подумай, ну зачем тебе, такому мужчине, все это нужно? У тебя есть я. У меня тоже есть слава, но иная, и, в отличие от Кэрол, я могу ею гордиться. И мне не нужно убегать от своего прошлого, от себя… от тебя.

— Нет, ты заблуждаешься. Как раз таки от меня тебе и нужно убегать, если хочешь сохранить свою шкуру!

— Джек, я не боюсь тебя. Я знаю, что ты не сделаешь мне ничего плохого… после всего, что между нами было…

— Напрасно надеешься. Убирайся и не смей больше показываться мне на глаза… и приближаться к моей жене! А если ты сделаешь еще какую-нибудь пакость… — зубы его вдруг скрипнули, и Даяна испуганно отшатнулась от него.

— Я все сказал. Иди.

— Джек…

— Я даю тебе шанс образумиться. Если ты исчезнешь из моей жизни и не станешь больше в нее лезть, я, может быть, не стану тебе мстить. И твоему брату. В твоих интересах постараться сделать так, чтобы у меня с Кэрол все как можно быстрее наладилось, исправить то, что ты натворила… если не хочешь, чтобы я сломал твою жизнь… и тебя. Так что давай, иди и подумай. И хоть раз в жизни, пораскинь мозгами, чтобы спасти себя, любимую. Иди, я сказал! — потеряв терпение, он схватил ее за руку и выставил за дверь.

Потом упал на постель, уткнувшись лицом в подушку, чтобы сдержать распирающие его ругательства.

Вот сука, все испортила! Он старался-старался наладить отношения с Кэрол, и она уже почти перестала ему сопротивляться, почти стала прежней ласковой мягкой Кэрол, а тут явилась эта сука — и все под откос!

Ничего. Ничего, он все снова наладит. Главное, что Кэрол не думает больше о том, чтобы расстаться. А Даяну он накажет.

Перевернувшись на спину, он прикурил и, приподнявшись на подушках, начал обдумывать план мести. Да, он отомстит. Ни на мгновенье не задумался он над тем, делать это или нет. Ту долю симпатии, что он испытывал к Даяне раньше, он в себе больше не находил, и даже ее внешняя привлекательность утратила свою власть над ним под напором кипевшей в нем злости и досады на то, что эта девчонка с ним сделала. Он сделает вид, что простит ее. Пусть она так думает, дабы ее метко стреляющий братец не вздумал снова ее защищать. Сначала, он разберется с этим воякой, а уж потом никто не помешает ему сделать с Даяной то, что ему заблагорассудится. Он не просто сломает ей жизнь, он растерзает ее на кусочки так, что она никогда больше не сможет собрать все воедино. Потому что никто и никогда еще не пытался сделать то, на что осмелилась она — разрушить его жизнь, чтобы к чему-то принудить.

Он так задумался, что не сразу заметил, что Даяна стоит в дверях и смотрит на него. А когда увидел, вздрогнул от неожиданности и тихо выругался, разозлившись на то, что испугался. Она стояла, бедная и неподвижная, как будто была не живым человеком, а всего лишь изображением на странице какого-нибудь журнала.

— Ты хорошо подумал, Джек? — тихо спросила она.

Он фыркнул и сел, положив локти на колени.

— О чем я должен был подумать, куколка? — елейным голосом и с фальшивой опасной улыбкой поинтересовался он.

Она не сдвинулась с места и также тихо сказала:

— О том, что будешь с ней, а не со мной.

— Нет, милая, об этом я даже не думал, — он издевательски засмеялся.

— А я? Как же я?

— А что ты? — Джек пожал плечами. — Разве я когда-нибудь тебе что-нибудь обещал или дал повод подумать, что между нами возможны серьезные отношения?

— Нет.

— Так какие претензии, деточка? — лицо его снова ожесточилось. — Чего ты привязалась? Отцепись от меня!

— Отцепись? Отцепись?! Да как ты можешь! — вдруг завопила Даяна.

— Заткнись, чего орешь! Мало меня опозорила? — Джек подскочил и всплеснул раздраженно руками. — Господи, ну почему мне всегда такие бабы прилипчивые попадаются? Неужели такие понятия, как женская гордость и самолюбие нынче не в почете? Посмотри на себя, ты молода, ты знаменита, ты потрясающе красива и у твоих ног валяются мужчины — чего тебе от меня надо?

— Любви.

— Ты прекрасно знаешь, что я люблю Кэрол. Ты всегда это знала.

— А я? Кем была для тебя я? Просто игрушкой?

Он озарился веселой улыбкой.

— Да. А разве ты этого не знала? Или ты думала, что я женился на Кэрол и вспоминал о тебе раз в год — и все это от великой любви к тебе?

Даяна покраснела, и лицо ее исказила ярость.

— Но я думала… я надеялась…

— Ну и дура!

Он с усмешкой зажал зубами сигарету и прикурил.

— Все? Тогда свободна.

— Что ж… не хочешь… тогда я заставлю тебя, — дрожащим голосом проговорила она.

— Заставишь? Интересно, как? — он окончательно развеселился, забавляясь ситуацией.

— Мы дождемся, когда она приедет домой, ты позвонишь ей и скажешь, что между вами все кончено. Иначе… иначе я сейчас пойду и убью ее.

— Боже, как страшно. Ну, давай, иди. Только подумай сначала о том, что потом я сделаю с тобой.

— А мне терять нечего. Я слишком далеко зашла, и сама это понимаю. Понимаю, что ты намерен испортить мне жизнь… окончательно, за то, что я сделала. Поэтому, раз я начала все это, я пойду до конца. Я решила, что ты не будешь с ней, и ты не будешь. А потом можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится. Да, убей меня, потому что пока я жива, я не подпущу к тебе больше ни одну женщину.

— Ты больная! — снова ухмыльнулся Джек. — Боже, ну почему у меня никогда не получается нормально расстаться с женщиной? Одни истерички кругом! Одни грозятся самоубийством, другие — тем, что убьют всех остальных женщин в мире, дабы я никому не достался… вот бред. Ни у кого из моих знакомых никогда не было подобных ситуаций. Я прямо суперменом себя ощущаю, что из-за меня все бабы с катушек слетают, — он расхохотался.

Его смех оборвался, когда Даяна медленно достала из сумочки большой тяжелый пистолет.

— Можешь издеваться и смеяться надо мной, сколько твоей душе угодно, но ты сделаешь так, как я тебе сказала. Ты мне потом только спасибо скажешь, что я оторвала тебя от этой дряни. Ты к ней просто привык, но на самом деле ты любишь меня… ведь ты не забыл меня за все эти годы… ты просто упрямишься, потому что я тебя выдала. Но нам будет хорошо вместе… как всегда было хорошо, разве нет?

Кэрол не смогла заставить себя уйти. Она стояла и смотрела на вход в больницу в ожидании, когда выйдет Даяна. Джек обещал вышвырнуть ее. Что-то он не спешил это сделать. Прошло уже больше двадцати минут с того момента, как она стоит здесь и ждет, как полная дура. Сцепив на груди дрожащие от нервного напряжения руки, она сквозь пелену слез смотрела на дверь, изнемогая от жестокой муки, которая с каждой минутой все усиливалась. Перед глазами у нее была сцена, нанесшая ее сердцу неизлечимую рану — Джек и Даяна, страстно целующиеся на постели…

Она все время гнала прочь от себя эту навязчивую картину, которая преследовала ее постоянно. Она пыталась бороться с собственным воображением, которое с упрямой настойчивостью пыталось нарисовать ей, как это все между ними происходило, причем в мельчайших подробностях. Не всегда у нее получалось отогнать эти мысли. Но никогда еще они не одолевали ее так, как сейчас.

Мука ее достигла предела, а ревность помутила рассудок. Забыв про гордость и вообще про все на свете, кроме одного — того, что они сейчас там, вдвоем, наедине, она решительно направилась к двери больницы, задыхаясь от душивших ее рыданий, которые она, призывая на помощь всю свою волю, пыталась сдержать. Она не сомневалась уже в том, что сейчас происходит в палате Джека, но и не задумывалась над тем, зачем она хочет опять поставить себя в такую унизительную и невыносимую ситуацию, и лишний раз убедиться в том, что Джека никогда и ничего не заставит измениться, что она остается дурой и марионеткой в его руках, которой он лжет и ни во что не ставит…

Он думает, что она ушла, ему и в голову не придет, что она может вернуться. Почему бы не запереть дверь палаты и не скрасить свое одиночество со своей давней обожаемой любовницей? Только она вернется, чтобы увидеть так это или нет, и к черту гордость. Она должна знать. И если это так, она никогда больше не подойдет к нему. А если он будет подыхать, то путь делает это в обществе своей любовницы!

Кэрол уже протянула руку к двери, когда ее окликнул тоненький девичий голос.

— Миссис! Подождите!

Кэрол резко обернулась, чтобы убедиться в том, что обращаются действительно к ней, и увидела девочку-калеку, подъезжающую к ней на кресле-каталке. Остановившись, девочка застенчиво улыбнулась и протянула руку, в которой блеснуло брильянтами обручальное кольцо Кэрол.

— Вот… вы потеряли. Я болела и не могла выйти из дома, но я надеялась вас здесь встретить…

Кэрол растерянно уставилась на кольцо в маленькой узкой ладошке.

— Возьмите.

— Но я… я его не теряла, — пролепетала Кэрол. — Я вам его подарила.

— Нельзя дарить обручальные кольца. А я видела, что вы сняли его с пальца, на котором носят обручальные кольца, — девушка смотрела на нее красивыми ласковыми карими глазами с какой-то странной понимающей улыбкой, как будто она знала все, что с ней произошло и почему она избавилась от кольца.

— Мне оно больше не нужно, а тебе… тебе может пригодится. Оно очень дорогое, ты можешь заложить его и получить хорошие деньги, а можешь оставить себе, если оно тебе нравится.

— Нет, я не люблю драгоценности. Мою старшую сестру убил грабитель за ее украшения. И продавать я его не пойду. Могут спросить, откуда у нищей калеки появилось такое кольцо, и уж никто не поверит, если я скажу, что это милостыня прохожей… скажут, что я его украла. Нет, драгоценности приносят несчастье. Заберите. Пожалуйста. Или я его просто выброшу. Если хотите мне помочь, лучше дайте мне денег.

Кэрол дрожащей рукой взяла кольцо и надела на палец. Потом достала из сумочки все деньги, которые у нее были, и положила в узкую ладошку девушки.

— Спасибо, — Кэрол признательно и печально улыбнулась ей.

— И вам спасибо, — кивнула девочка. — Меня зовут Эмили. Я всегда здесь сижу, днем.

— Эмми? — голос Кэрол дрогнул. — А меня Кэрол.

— Вы очень красивая. И, наверное, богатая, — заметила девушка. — Но я никогда не видела таких печальных глаз, как у вас. Мне всегда думалось, что если бы у меня была красота и деньги, я бы была самой счастливой на свете. Ну, вернее, красота-то у меня не похуже вашей, но к ней недостает небольшой детали, — она легко засмеялась и подвигала тем, что у нее осталось от ног.

Кэрол почувствовала, что почему-то краснеет, ощутив чувство вины, как будто это лично она виновата в несчастье этой девочки. Она смеется, это дитя, так легко, так весело, словно ее совсем не печалит свое изувеченное тело и не менее изувеченная жизнь. А она плачет и убивается из-за того, что муж изменяет. Кэрол ощутила такую разницу между горем девочки и своим собственным, и оно против того показалось таким маленьким и ничтожным, что Кэрол устыдилась своей слабости перед силой своей новой знакомой.

Присев перед девочкой, Кэрол улыбнулась и взяла ее за руки.

— Эмми, а где ты живешь?

Девушка смутилась и спрятала глаза.

— Мне больше нравится, когда ко мне обращаются полным именем.

— А родители у тебя есть, Эмили?

— Есть. Мама.

— Значит, ты живешь с мамой?

— Ну, вроде как… — девочка пожала плечом, сжимаясь еще сильнее от какого-то только ей понятного стыда. — Но в теплое время года я не хожу домой. Мама пьет, и мой отчим… он пристает. Говорит, что я хоть и безногая, но очень хорошенькая.

— Знаешь что, а поехали ко мне в гости?

— Как это — в гости? — опешила девушка.

— Ну, так, в гости. Ты только не думай ничего плохого, тебя никто не обидит. У меня дома кроме домработницы никого нет. Поужинаем, поболтаем. Чего тебе здесь сидеть, к тому же, погляди, дождь собирается.

Мгновенье девушка пристально изучала ее взглядом, а потом вдруг ослепительно улыбнулась.

— Хорошо, поехали. Но вы, кажется, собирались зайти в больницу, забыли?

— Ты подождешь меня? Я быстро, туда и обратно.

— Подожду, а куда мне деваться? — снова улыбнулась девушка.

Кэрол улыбнулась в ответ и поднялась, поправляя сумочку на плече.

И тут заметила, что Эмили смотрит куда-то поверх ее плеча, словно кто-то подошел к ней сзади. Кэрол резко обернулась и подняла взгляд, так как мужчина, стоявший рядом, был очень высоким, и ее взгляд сначала уперся ему в грудь. Кэрол сразу узнала его и потеряла дар речи от неожиданности, вытаращив удивленные глаза на смуглое от загара лицо со знакомыми ей, не смотря на сильные изменения, правильными чертами. Узнала поразительные ярко-синие глаза, которыми ей так нравилось когда-то любоваться, улыбку, которая теперь стала робкой и застенчивой, совсем не такой, как в детстве, задорной и шаловливой. Его волосы были такими же красивыми, только теперь с совсем другой стрижкой, более короткой, которая, впрочем, не могла скрыть их необычайную красоту. Они также блестели и переливались, словно каждый волос был вылит из смешанных золота и серебра, а под светом уличных фонарей в вечернем сумраке вообще казались какими-то фантастическими шелковыми нитями. Такие же волосы, только длинные, были у Даяны, и Кэрол восхищалась ими каждый раз, когда видела. Но в детстве украдкой досадовала на то, зачем природа дала мальчику такие волосы, лучше бы подарила их ей, девочке.

Он стоял так, что темная тень падала на него сбоку, наполовину затемняя лицо, видимо, как раз ту часть, где были шрамы, которые сейчас при таком освещении Кэрол не могла разглядеть. Поэтому она невольно открыла рот, ошеломленная тем, каким необычайно красивым он ей показался в это мгновенье.

На нем была тонкая водолазка с высоким горлом, полностью закрывающим шею, приятного бледно-пепельного цвета, каким отливали и его волосы, которая плотно облегала его крепкий стройный стан, подчеркивая плавные линии широких сильных плеч и рельефной груди, а узкие длинные рукава не скрывали хорошо развитые мускулы его рук. Большие кисти с длинными пальцами были такими же смуглыми, как и лицо, он зацепился ими за карманы серых узких джинсов, и эта поза казалась и вызывающей и скованной одновременно.

Когда взгляд Кэрол молнией скользнул по его фигуре, она нашла ее довольно привлекательной, можно сказать, соблазнительной для женского взгляда. И теперь она поняла, почему Джек не смог дать ему отпор. Люди такого роста обычно кажутся непривлекательно длинными и узкими, как будто насильно вытянутыми, и многие сутулятся, как будто все время боятся что-нибудь задеть головой, но он был прямым и раскрытым, распрямляясь во весь свой рост и как будто даже не замечая того, что намного выше других. Он не выглядел длинным, он был просто большим человеком, это слово подходило больше, или крупным. Все в нем было пропорционально, телосложение и рост гармонировали и дополняли друг друга, и все в целом выглядело потрясающе привлекательным.

Кэрол точно помнила, что этих вещей, в которые он был сейчас одет, у него не было, когда они с Даяной разбирали его сумку. Видимо, Даяна все-таки взялась за братца, заставив его круто сменить стиль и качество одежды, и, к тому же, навязала свой собственный, главным стимулом которого было подчеркивать красоту фигуры. Что ж, если было, что подчеркнуть — почему бы нет? Что-что, а вкус у Даяны был всегда, и Тимми, судя по всему, полностью ей доверился в составлении своего нового имиджа. Кэрол была уверена, что теперь весь его гардероб состоит только из тех вещей, которые выбрала сама Даяна, которая превратила своего обожаемого брата в вызывающе соблазнительного плейбоя, как тех, которых можно было увидеть в журнале или в телевизионной рекламе. Да, она была, несомненно, права, когда говорила, что по нему подобная карьера плакала. Но чувствовалась в его облике какая-то суровость, которая опровергала предположение, что он подходит для позирования перед камерами и прогулок по подиуму. Может, для этого бы подошла только одна его внешность, но не он сам. Что-то было в нем такое, что не позволяло представить его за подобным занятием. Создавалось стойкое впечатление, что он из тех мужчин, которые относятся с презрением к шоу-бизнесу и ни за какие деньги не позволят затянуть себя туда, тем более в роль модели. В чертах его лица угадывался крутой нрав, у него была военная выправка, слишком уж мужественный вид, подходящий более для солдата, нежели для модели, и тяжелый глубокий взгляд серьезного, повидавшего виды человека тяжелой и жестокой закалки. Нет, даже если бы у него не было шрамов, Даяне ни за что бы не удалось загнать его под камеры для съемок, Кэрол теперь была в этом уверена. Но неужели то, что смогла за секунды сразу понять она, не разглядела Даяна, считая, что только шрамы мешают реализации головокружительной карьеры и сокрушаясь и досадуя на них, как на помеху к счастью и истинному предназначению ее красавца-брата? Только в этом красавце жил бродяга и солдат, и вряд ли в нем сможет ужиться кто-то еще. Чувствовалось, что он личность состоявшаяся и утвержденная настолько, что не подвластна никаким изменениям.

Кэрол показалось, что они целую вечность вот так стояли и разглядывали друг друга, обдумывая свои впечатления. Она заметила, что он тоже с интересом ее изучает, при том так пристально и так подробно, что она, в конце концов, смутилась и, опустив глаза, увидела, что у его ног присела собака, немецкая овчарка. Это был крупный и очень красивый пес, ухоженный и холеный. Судя по тому, как блестела и переливалась его шерсть и какой энергией блестели глаза, он был молод, здоров и полон сил. Должно быть, это тот самый пес, о котором рассказывала Даяна, который ходит за своим хозяином по пятам и в котором тот души не чает. И имя ему было Спайк. И этот пес был очень похож на того самого Спайка… Закрыв пасть, собака посмотрела прямо ей в глаза и склонила набок голову, как будто немного удивленно и вопросительно, словно спрашивая — о, а ты кто такая и чего ты на меня пялишься?

— Прошу прощения, вы Кэрол Мэт… то есть, Рэндэл? — прервал он затянувшееся молчание тихим голосом, который Кэрол показался знакомым. Нет, в этом голосе не осталось ничего от того голоса, который когда-то давно она знала и даже до сих пор помнила, но где-то она уже слышала именно этот голос, тихий, хриплый, как будто надорванный.

— Тимми! — воскликнула она и удивленно, и радостно, снова подняв на него глаза.

— Привет, — он спрятал свои все такие же прекрасные светлые глаза, ярко выделяющиеся на смуглом лице, и смущенно потупил голову, как-то сжавшись под ее взглядом. — Вообще-то, так меня уже давно никто не называет.

— Неужели ты меня узнал? — не поверила Кэрол.

— А почему нет? Ты же меня узнала.

— Но тебя нельзя не узнать!

— Я что, совсем не изменился? — он улыбнулся одним уголком рта.

— И да, и нет. Даже не знаю, как сказать, — Кэрол тоже улыбнулась, широко и приветливо, смотря на него ласковым нежным взглядом, каким всегда смотрела на него в детстве. — Но вижу, что твоя мечта стать высоким и красивым сбылась.

— Не совсем, — еще тише сказал он.

— А, по-моему, очень даже «совсем», — подала голос Эмили, и, взглянув на нее, Кэрол увидела, что она заворожено, с нескрываемым восторгом смотрит снизу вверх на возвышающегося над ней молодого человека. — Вы самый высокий и самый красивый из всех, кого я когда-либо видела!

Он слегка скосился на нее, как будто боялся повернуть голову, чтобы не осветилось все его лицо. На его губах была та же полуулыбка, только теперь она стала какой-то невеселой.

— А ты самая красивая из всех девушек, которых видел я, — мягко проговорил он, смотря ей в лицо и намеренно не опускаясь ниже, как будто там было все так же, как и у других.

— Вы, наверное, актер или фотомодель, да? — предположила девочка с такой уверенность, что Кэрол улыбнулась.

— Нет. Я солдат. Был.

— Ух, ты! — восхитилась Эмили, и, похоже, это ей понравилось еще больше, чем то, о чем она подумала. — И на войне были, на настоящей?

— Был, — сдержано ответил он.

— А девушка у вас есть? Или вы уже женаты?

— Нет и нет, — ответил он сразу на два вопроса.

— Нет девушки? Я вам не верю. Вы врете!

Он резко отвел от нее взгляд и уткнулся им себе под ноги, потом медленно поднял на Кэрол.

— Я хотел спросить… я ищу Даяну.

Лицо Кэрол мгновенно окаменело. Ее больно кольнуло то, что он пришел искать свою сестру к Джеку.

— Да, она там, — сухо сказала Кэрол, отводя глаза.

Он замялся на месте, видимо, ощущая неловкость и смущение.

— Я заберу ее… мы уедем, — виновато проговорил он. — И я… я не позволю ей вернуться сюда… не подпущу к нему… к вам… И прости меня, пожалуйста, за то, что я побил твоего мужа… наверное, я не имел право вмешиваться…

— Имел, потому что он поднял руку на твою сестру. И тебе не за что извиняться, ни перед ним, ни передо мной.

— А почему же ты здесь, если она там? — он осекся и покраснел, сообразив, что задал глупый и бестактный вопрос, и виновато продолжил, не дожидаясь ответа, — Где он лежит?

— Думаю, она рассердится на тебя, если ты вмешаешься, — холодно предупредила Кэрол, избегая его взгляда.

— Но я должен. Понимаешь, она… она стащила у меня пистолет, — он покраснел еще больше, когда Кэрол устремила ошеломленный взгляд прямо в его глаза. — Она очень расстроена, ничего не хочет слышать и понимать… Она похожа на одержимую, она не в себе, и я боюсь… как бы чего не натворила сгоряча.

— Так чего же мы здесь стоим? Пойдем скорее! — Кэрол схватила его за руку и рванулась к двери больницы, но он остановился, хотя руку свою у нее не отнял.

— Нет, я сам пойду, тебе не надо. Она сама не своя… она может тебе навредить. И у нее пистолет. Лучше иди домой, Кэрол. Я с ней сам разберусь.

— Но… если она уже применила пистолет против Джека? — ужаснулась Кэрол, не замечая, с какой силой вцепилась в его руку от волнения.

— Если бы она в него выстрелила, уже бы вся больница на ушах стояла, — успокоил он и нерешительно накрыл ее кисть, сжимающую его предплечье, своей большой ладонью. — Но, думаю, мне все-таки надо поторопиться, мало ли что.

Теперь, когда он не прятался в тени, и его лицо осветилось светом фонарей, Кэрол вдруг увидела его шрамы. Один длинный, волнообразный, прерывающийся примерно на пол сантиметра посередине, вьющийся по щеке странным страшным узором от виска и к нижней челюсти. В тени не было видно, но, скорее всего, шрам опускался на шею, и возможно, еще дальше.

Этого Кэрол уже не могла узнать. На виске и скуле были заметны еще несколько мелких узких рубцов. И еще один короткий шрам между самым большим шрамом и ухом.

Кэрол поспешно отвела взгляд, но он успел заметить его и, вспомнив о своих шрамах, о которых на мгновенье позабыл, мучительно покраснел и отступил он девушки, выскользнув из держащихся за него рук.

— Желаю тебе удачи, Кэрол. Мы вряд ли еще увидимся, — его хриплый низкий голос, так не подходивший к его внешности, прозвучал неожиданно мягко и, прежде чем она успела что-нибудь сказать в ответ, он развернулся и легко вбежал в здание больницы.

Его пес спокойно уселся под дверь и с невозмутимым видом стал ждать своего хозяина, хотя тот даже не посмотрел на него перед тем, как уйти, не говоря уже о каких-либо командах, типа «жди».

Кэрол грустно смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Ей совсем не хотелось, чтобы они больше не увиделись. Да, он сильно изменился, стал совсем другим, но все же это был он, Тимми, и ей безумно хотелось с ним поговорить, пообщаться, разглядеть повнимательней. Но, видимо, он этого не хотел, стыдясь своих шрамов. Да и обстоятельства так неудачно сложились.

Одного Кэрол не могла понять. Что такого ужасного они все, Джек, Даяна, и сам Тим, увидели в этих его шрамах? Да, шрамы, но, судя по их разговорам и отношения к этому самого Тима, она ожидала увидеть что-нибудь гораздо хуже. Собака может нанести лицу ущерб и пострашнее, а у него всего лишь кожа на щеке пострадала, но сами черты-то были в полном порядке… и не плохие черты. Дай бог такие бы каждому. Раздули из мухи слона, и Тим в первую очередь! Какой же он урод? О каком таком безобразии они говорили? Да, шрамы, мало привлекательного, но ведь на таком красивом лице! Наверное, именно это и шокировало. Но о том, что бы в постель с ним и только с закрытыми глазами — это Джек уж слишком преувеличил. И насчет взгляда — прицела тоже. Взгляд, как взгляд, ничего такого Кэрол не заметила. Может, лишку тяжеловатый, но и только. Ведь в целом Тим очень привлекателен, разве он сам этого не видит? Или он настолько зациклился на своих шрамах, что только их и замечает, когда смотрит в зеркало? Или то, что над ним смеялись в детстве и с жалостью смотрели теперь окружающие, породило и поддерживало в нем этот комплекс неполноценности, уродства? Да, скорее всего, так и было. Наверное, именно люди были тому причиной, что он стал стыдиться своей внешности до такой степени. И еще, должно быть, тяжело переносить это тому, кто был рожден таким красивым, и за десять лет привык к восхищенным взглядам и уверенности в том, что так будет всегда — и вдруг почувствовать себя уродом, вызывающим лишь жалость и толику отвращения к мало приятным на вид рубцам на его лице и теле. Ранен ли он уже был женщинами по этому поводу? Наверное, да, раз так от них шарахается. Такой красивый парень… неужели шрамы так мешают его отношениям с девушками? Кэрол невольно задалась вопросом, стала бы она сама с ним встречаться… и покраснела, когда поняла, что вряд ли. Каждой девушке хотелось, чтобы рядом с ней был пусть не такой красивый, но и без таких бросающихся в глаза примет парень и пусть лучше проходят мимо него, не замечая, чем таращат ошеломленные глаза и тычут пальцем — глянь, какие у этого парня шрамы! Откуда, интересно, и почему?.. Вот не повезло, так не повезло! Несчастный, а мог бы быть таким красивым… Наверное, подобные мысли и появлялись у каждого, кто его видел.

— Пресвятая Дева, что у него с лицом? — услышала она рядом голос Эмили, судя по которому можно было понять, как она поражена и разочарована. Кэрол тяжело вздохнула. Ну вот, пожалуйста. И, наверное, подобным образом реагируют и остальные. Теперь понятно, почему так скован и зажат Тим. Бедный мальчик! Кэрол осеклась… так, как она думает каждый, и он каждый раз читает эти мысли на лицах людей. Он, мужчина, солдат, и можно только предполагать, как могут унижать его и злить подобные мысли и высказывания со стороны окружающих.

— Так что с ним? — нетерпеливо повторила вопрос Эмили, настойчиво вперившись в Кэрол взглядом.

— В детстве на него напала собака, — коротко и нехотя объяснила та.

— Собака? — взгляд Эмили перескочил на сидящую рядом овчарку. — Как же он не боится их после такого? И не… не ненавидит?

— Другая собака спасла ему жизнь, — пожала плечами Кэрол.

— Как странно… и необычно, — заметила девушка. — А все равно он очень красивый, правда?

— Да, — Кэрол улыбнулась.

— И шрамы эти его совсем не портят… только он не совсем обычно смотрится. Наверное, мне не стоило спрашивать про девушек, сделала ему неприятно, но ведь я не видела… Ну, и дуры они все, значит! — пылко воскликнула она возмущенно, потом вдруг как-то вся сразу сникла, и личико ее сделалось несчастным. — Ну, вот, случилось то, чего я боялась больше всего на свете.

Кэрол вопросительно заглянула ей в глаза, приподняв бровь. Девушка тяжко вздохнула.

— Я влюбилась! Как увидела его — и сразу влюбилась, по уши! Только, я понимаю, что он никогда на меня даже не посмотрит, хоть и сказал, что не видел таких красивых, как я. Но у них, по крайней мере, были ноги… А что толку от моей красоты, только отчим досаждает, сволочь!

Кэрол почувствовала, как грудь наполняется состраданием, таким сильным, что она даже не нашлась, что ответить, поглощенная им.

— Ну, что, ты едешь со мной? — ласково улыбнулась она после короткого замешательства.

— Нет, я подожду, когда он выйдет. Хочу взглянуть на него еще раз, хоть одним глазочком, — с затаенной мукой проговорила девушка. — А Даяна… кто она ему?

— Сестра.

— А-а, ну ладно…

— Я бы не хотела с ней встречаться, поэтому я поеду, так что, если ты все-таки хочешь…

— Нет. В другой раз, — девушка улыбнулась, извиняясь, но тон ее был решительным.

— Тогда, может быть, завтра?

— Хорошо, давай завтра.

— Ну, тогда до завтра, — наклонившись, Кэрол пожала маленькую узкую ладонь девочки. Та снова улыбнулась, смотря на нее красивыми карими глазами. И вдруг Кэрол заметила, что в них блестят слезы, и тут же почувствовала, как у самой защипало глаза.

— А впрочем, я все-таки тебя подожду, — передумала она. — Только не здесь, ладно? Я буду в кафе через дорогу, а потом подойду к тебе, мы поймаем такси и поедем ко мне, хорошо?

— Хорошо, — безразлично отозвалась девушка. — А знаешь, у меня сегодня День рождения.

— О, так это же здорово! Вот мы его и отпразднуем, как подобает, с ужином, шампанским и огромным юбилейным тортом со свечами! — весело воскликнула Кэрол. — И сколько нам нужно купить свечек?

— Шестнадцать.

— Что ж, тогда я пока позвоню из этого кафе Норе и попрошу приготовить нам ужин и накрыть праздничный стол.

— А кто такая Нора? — вяло и без энтузиазма поинтересовалась Эмили.

— Она помогает по хозяйству.

— А, домработница.

— Ну, я тогда пошла, — Кэрол указала рукой на стеклянный фасад здания, на противоположной стороне улицы, на первом этаже которого было кафе. — Смотри, я буду тебя оттуда видеть.

— Хорошо, — все также отстраненно и безучастно ответила девушка.

Казалось, что вся прежняя жизнерадостность полностью покинула девочку. Она не была больше похожа на веселого и беспечного ребенка, не унывающего от осознания своей неполноценности. В ее глазах вдруг появилась безнадежность и смертельная тоска, как у человека, который перестал понимать, для чего ему нужно жить. Как у девушки, почувствовавшей вкус любви, но для которой эта любовь была лишь жестокой раной, из которой капля за каплей будет вытекать ее жизнь. Как у женщины, осознавшей, что она обречена на одиночество…

Кэрол заколебалась.

— Эмили… а может не надо ждать? Поехали, а?

— Я хочу его увидеть. Ведь, наверное, я никогда его больше не повстречаю, ведь он сказал, что уедет. Как я могу отказаться от самого счастливого момента моей жизни? Не хочешь, не жди меня.

— Я подожду, — поспешно ответила Кэрол и, улыбнувшись ей напоследок, перешла дорогу и зашла в кафе. Позвонив Норе, она устроилась за столиком у самой стены из стекла и, попивая горячий кофе и жуя булочку, стала с тяжелым сердцем наблюдать за девочкой.

Эмили подкатила кресло к собаке, терпеливо ожидающей у входа больницы хозяина, и с улыбкой бесстрашно погладила пса по голове. Тот не воспротивился, и даже лизнул ее за руку, завиляв хвостом.

Выпрямившись, девушка застыла в неподвижной напряженной позе, сложив руки, а потом, спустя несколько минут, вдруг поникла и подавлено скрючилась в кресле, низко опустив голову. Кэрол разглядела, как она вытирает ладонью лицо, и порывисто отвернулась, сцепив челюсти и сощурив наполнившиеся слезами глаза. Господи, смотреть на это было невыносимо.

Эмили вскинула голову, когда скрипнула дверь и замерла, широко распахнул глаза, увидев того, кого ждала.

Тим раздраженно и довольно грубовато тащил за собой Даяну, держа ее за руку повыше локтя. Девушка предпринимала вялые попытки освободиться. Другой рукой он держал ее сумочку, видимо, отобрав ее у сестры, и в которой, должно быть, и лежал пистолет. Они ругались.

Тим прошел мимо застывшей в кресле девушки, даже не заметив ее.

Лениво поднявшись с места, Спайк неторопливо двинулся за ним.

Лицо Эмили исказилось, а ладони судорожно вцепились в подлокотники, она подалась вперед и порывисто вскрикнула:

— Извините!..

И осеклась, испугавшись того, на что осмелилась.

Он, поглощенный перебранкой с Даяной, не заметил, сколько отчаяния и мольбы прозвучало в голосе девушки, но обернулся на ее голос. На мгновение на лице его отразилось растерянность, затем он отпустил Даяну и быстро вернулся. Эмили, заворожено смотря на него, расслышала, как он пробормотал себе под нос виноватое «Ах да, конечно!..».

Достав из кармана джинсов купюру, он с теплой улыбкой развернул вверх ладонь девушки и положил в нее деньги, не догадываясь, как бьется и трепещет в груди девушки сердечко, и как оно вдруг остановилось, когда она осознала, что он делает…

— Извини, я забыл, — сказал он и, выпрямившись, отвернулся и поспешил к сестре.

Подойдя к обочине, он взмахнул сильной рукой, подзывая припаркованное неподалеку такси и, когда то подъехало, впихнул в нее Даяну, запустил пса, ловко запрыгнувшего в салон, захлопнул дверь, а сам сел рядом с водителем. А через пару секунд такси скрылось за поворотом.

Эмили продолжала неподвижно сидеть в кресле, держа в раскрытой ладони купюру. Кэрол поспешно открыла сумочку и достала деньги. Бросив их на столешницу, она подскочила и бросила еще взгляд на улицу.

Эмили подъехала к самому краю дороги и остановилась. Кэрол выбежала на улицу и замахала девушке руками, подумав, что та собралась ехать к ней через дорогу и давая понять, что сама к ней подойдет.

Но девушка вдруг приподнялась и на мгновенье остановила свой взгляд на Кэрол. И Кэрол сразу поняла, что она задумала.

— Эмили! Не надо! — завопила она страшным, не своим голосом и рванулась к ней через дорогу. Но девушка, с силой оттолкнувшись от коляски, бросилась прямо под колеса проезжающей мимо машины.

Кэрол увидела, как машина слегка подпрыгнула, наехав на хрупкое тело и, отчаянно завизжав тормозами, остановилась. На сером асфальте остался кровавый след от шин… и скрюченное неподвижное тело девочки. А ее уже бесчувственная ладонь продолжала сжимать смятую купюру…

Кэрол не помнила, как она пришла домой.

Тело девочки увезли в морг, кто-то из докторов больницы, возле которой она постоянно просила милостыню, дал адрес ее матери полиции. Заметив это, Кэрол подошла к доктору и тоже попросила адрес, сказав, что была знакома с девочкой, и хотела бы предложить ее матери помочь с похоронами.

Она была в шоке, впав в оцепенение, и действовала автоматически, как заведенная кукла. Ее мозг пока еще отказывался принять то, что видели ее глаза.

Вспомнив, что отдала почти все деньги девочке, а остатки мелочи оставила в кафе, она поднялась в палату Джека, чтобы взять денег у него. Увидев ее, он побледнел, так перепугавшись, что руки его затряслись. В остекленевших глазах Кэрол застыло выражение ужаса и как будто удивления, на лице не было ни кровинки, губы судорожно сжаты.

— Кэрол, что случилось? — он вскочил с постели, смотря на нее недоуменными глазами.

— Деньги, — бездумно сказала она. — Мне нужны деньги.

— Какие деньги? Да что с тобой? Что случилось? Даяна… она что-то сделала тебе?

— Даяна? — Кэрол непонимающе уставилась на него, как будто не понимала, о чем он говорит. — Нет, деньги. Мне нужны деньги на такси.

— Тебя что, ограбили?

— Нет, я их отдала Эмили. Их увезли в морг.

— Кого увезли в морг? — не мог ничего понять ошеломленный Джек.

— Деньги.

Джек, не моргая, смотрел на нее, застыв посредине палаты.

Кэрол остановила на нем вдруг ставший осмысленным взгляд.

— Что ты на меня так уставился? Я что, не ясно выражаюсь? Дай мне денег, черт возьми!

— Объясни, что случилось. Ты не в себе, Кэрол.

— Я в себе, Джек. Я просто прошу у тебя денег, что в этом странного? — лицо ее начало приобретать нормальный живой цвет, а глаза нетерпеливо загорелись раздражением. — Я отдала деньги Эмили, девочке, которая просила милостыню под больницей, как вознаграждение за то, что она вернула мне кольцо…

— Она нашла твое кольцо? — обрадовался Джек, сразу опустив взгляд на ее руку и убедившись, что оно действительно на ней. — Так это же здорово! Тогда почему ты такая вся перепуганная и странная, как будто за тобой гонялась только что целая стая приведений? Какой морг? И почему твои деньги увезли в морг?

— Их увезли вместе с телом Эмили, — спокойно объяснила Кэрол. — Ее сбила машина.

— О, господи! И ты это видела?

— Да…

— Тогда понятно, — он подошел к ней и обнял. — Бедная моя девочка, только и этих зрелищ тебе не доставало… Сядь, посиди и успокойся.

— Нет, я пойду, — решительно возразила Кэрол, отстраняясь. — Деньги давай, или мне пешком идти?

— Я не отпущу тебя в таком состоянии.

— С моим состоянием все в порядке, если не считать, что сейчас я психану и уйду из-за того, что мне так долго приходится выпрашивать у тебя денег!

— Господи, да при чем тут деньги? — вздохнул он и, подойдя к шкафу, открыл дверцу. Вынув из кармана рубашки бумажник, он достал деньги и передал Кэрол. Схватив купюры, она развернулась к двери.

— Подожди, я провожу тебя домой, — окликнул Джек, доставая из шкафа брюки. — Только переоденусь, и поедем.

— Не надо.

— Надо.

Но она выскочила за дверь, не став больше с ним спорить. Джек бросился следом.

— Как приедешь, позвони дежурной медсестре, она позовет меня к телефону, я договорюсь! — крикнул он ей вслед. — И аккуратней, больше без всяких приключений! Сразу домой, поняла?

— Хорошо, — отозвалась Кэрол.

Она нашла квартиру, в которой жила мать Эмили, и одного взгляда на женщину и на ее жилище было достаточно, чтобы понять, что несчастной девочке долго придется дожидаться, когда мать заберет ее для похорон…

Эмили сказала неправду. Ее мать не пила, она была наркоманкой. И отчим тоже. И судя по обстановке их квартиры и тому, в каком та была состоянии, Кэрол поняла, что этим двоим просто не за что будет похоронить девочку, даже если они и пожелают это сделать. Мать была во вменяемом состоянии, и беззвучно плакала, бесцельно бродя по квартире. Полицейские здесь уже побывали и сообщили прискорбную новость.

Когда Кэрол предложила взять на себя похороны, женщина, не задумываясь, согласилась, и даже благодарно улыбнулась. Похоже, она была нормальной и доброй женщиной до того, как стала законченной наркоманкой. В благодарность Кэрол попросила только фотографию ее дочери.

— Мы были знакомы, — объяснила она, и, уловив в ее голосе глубокую скорбь, женщина молча принесла то, что она просила.

— Она была хорошей девочкой, но ей было тяжело здесь, с нами, — неожиданно сказала она. — Сами понимаете… мать из меня никудышная стала… Она и ног-то по моей вине лишилась. Маленькая была, о ржавый гвоздь поцарапалась, а я… я попустила. Вот и отрезали ей ножки, моей малышке. Пять годочков всего было.

Спрятав лицо в ладонях, женщина отвернулась и убежала в другую комнату. Из кухни выплыл осоловелый мужик с наполовину подкатанными глазами и направился к Кэрол. Та попятилась к двери.

— Крошка… иди сюда, побалуемся…

Кэрол выскочила из квартиры и бросилась вниз по лестнице, на улицу. Поймав такси, поехала, наконец-то, домой, не замечая, что продолжает сжимать в руках фотографию, на которую даже не успела взглянуть.

Войдя в просторный холл ставшего за пять лет родным дома, Кэрол растерянно остановилась, вслушиваясь в неприятную тишину. Зачем она сюда приехала? В этот огромный, опустевший дом, который теперь наполнял ее сердце тоской и холодом, а не согревал и не радовал так, как раньше?

Навстречу ей вышла Нора.

— Вы одна? — удивилась женщина. — А для кого же праздничный стол, торт и шампанское?

— Извините, Нора… все отменяется, — губы Кэрол нервно задергались и, резко отвернувшись, она выскочила снова на улицу и, перегнувшись через перила крыльца, разразилась судорожными рыданиями.

— Что-нибудь случилось? — раздался за спиной голос Норы.

Кэрол выпрямилась, но не повернулась к ней, вытирая слезы с лица.

— Ничего, Нора… не беспокойся. Я поеду к Куртни, переночую у нее.

— Вам не кажется, что то, что ваш муж в больнице, еще не значит, что вы не должны показываться здесь, дома, и жить в другом месте?

— Я еду в дом, где выросла, к Куртни, а не в «другое место», — резко ответила Кэрол, продолжая стоять к ней спиной. — И мой муж ничего не имеет против.

— Это вы так думаете, потому что он вам это позволяет. Странное желание сбегать из собственного дома… предпочитая его общению с чужой для вас женщиной. Или, быть может, вы ездите туда не к ней?

Кэрол захлестнула волна гнева и, обернувшись, она устремила на женщину загоревшийся взгляд.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что своим поведением вы обостряете ревность своего мужа к… к мистеру Мэтчисону. Вы проводите там больше времени, чем допустимо и, учитывая…

— Если мне понадобиться ваш совет в том, что и как мне следует делать, я вас об этом спрошу, — сдержанно перебила ее Кэрол. — А теперь, извините… мне пора.

— Джек звонил уже раз десять. Он очень обеспокоен. Говорил, что вы давно уже должны были быть дома, и переживает, почему вас так долго нет.

— У меня были дела, можете так и передать, когда он в следующий раз позвонит.

— Он просил, чтобы вы сами ему позвонили, как только приедете. Он волнуется, — в голосе Норы послышались возмущение и упрек.

— Хорошо, я сейчас позвоню, — холодно согласилась Кэрол и пошла в дом. Нора поспешила следом.

— Еще вас спрашивал доктор Тоундс.

Кэрол резко остановилась и обернулась к ней. Кровь у нее в жилах похолодела от мгновенно охватившего ее страха.

— Тоундс? Что он сказал?

— Что ему надо с вами поговорить. Он оставил свой домашний телефон и просил вас перезвонить ему, как только…

— Ясно, спасибо, Нора.

— Номера телефонов доктора Тоундса и дежурной медсестры в отделении травматологии — в блокноте на телефонном столике в зале, — невозмутимо продолжила Нора и удалилась. Не смотря на то, как спокойно и равнодушно она держалась, Кэрол почувствовала ее неприязнь и обиду. Но сейчас ей на это было наплевать. Она разозлилась на женщину, но не за попытку вмешаться в то, что ее не касалось, а за явное осуждение и наглое высказывание подозрения в любовной связи с Рэем. А своему обожаемому Джеку она, эта Нора, не хочет ли высказать свое мнение о том, что ему следует и не следует делать? На это она никогда не осмелится, Джек быстро поставит ее на место, да так, что та и рта больше не захочет открыть. А с ней, Кэрол, значит, можно себе позволять так себя вести?

Вырвав из блокнота страничку с номерами телефонов, Кэрол пошла в кабинет Джека, чтобы позвонить оттуда, чтобы любопытная Нора не слышала разговор. Сначала Кэрол, не в силах справиться с волнением, позвонила доктору, но вежливый женский голос сказал, что в данный момент он подойти не может, и попросил перезвонить через десять минут. Тогда Кэрол набрала номер отделения травматологии и попросила к телефону Джека. Он сразу же откликнулся в трубке, как будто сидел рядом с телефоном и вырвал трубку из рук медсестры, как только понял, что звонит она.

— Кэрол, где тебя черти носят? — гаркнул он в бешенстве.

Кэрол ответила ему ледяным молчанием, которое действительно подействовало на него охлаждающе. Чувство собственной вины перед ней сделало из него прямо-таки пай-мальчика, с усмешкой подумала Кэрол. Надолго ли?

— Где ты была, милая? Я так беспокоился, — уже мягче спросил он.

— Я немного прогулялась, чтобы успокоится, — равнодушно солгала ему Кэрол, не чувствуя в себе никакого желания делиться с ним ни произошедшим, ни своими чувствами и мыслями. Раньше с ней никогда такого не было, по крайней мере, за время их совестной жизни.

Что хочет ей сказать доктор Тоундс? Что такое срочное и важное, что он искал ее, когда они только сегодня виделись, и даже просил позвонить ему домой? Кэрол почувствовала, что силы и мужество вновь покидают ее. Может, Джек ей скажет что-то об этом? Сама спросить его она не решалась. Вдруг доктор не сообщал ему то, что хотел сказать ей? Но Джек не упоминал ни о докторе, ни о своей болезни. Он рассказывал о своем разговоре с Даяной, о пистолете, о Тиме, который вовремя забрал свою прибабахнутую сестренку. Кэрол молча слушала, не вставляя ни слова, и Джек тоже вдруг резко замолчал.

— Ты мне не веришь? — напряженно спросил он после паузы.

— Неужели потребовалось столько времени для того, чтобы выставить ее за дверь, как, ты мне говорил, ты собирался это сделать? — не выдержала Кэрол, поддавшись мучительной ревности и недоверию.

— Ты думаешь, что я… — он задохнулся от возмущения. — Кэрол! Спроси у Тима, если мне не веришь! Он скажет тебе, что когда он пришел, она держала меня на мушке и угрожала! Я выставил ее, а она опять приперлась, пистолет из сумочки достала… ну я же тебе рассказывал! Почему ты мне не веришь? Неужели ты думаешь, что после того, как мы с тобой помирились, и ты дала мне возможность исправить свои ошибки, я стану опять тебе лгать? Или… или того хуже?

— Я не знаю.

— Кэрол, я же пообещал, что я никогда не буду тебе больше лгать. И ты должна мне поверить, если мы хотим, чтобы у нас все было хорошо. Или… или ты помирилась со мной только потому, что рассчитываешь вскоре от меня избавиться другим, более надежным способом?

— Не смей так говорить, Джек! — встрепенулась Кэрол.

— Тогда зачем ты мучаешь меня?

— Я не мучаю тебя, Джек. Просто мне тяжело верить тебе… снова, — откровенно призналась она.

— Я понимаю, любимая, понимаю. Но ты должна мне верить, слышишь меня?

— И ты… ты будешь откровенным со мной?

— Я уже с тобой откровенен, разве ты этого не видишь, не ощущаешь?

По его голосу она поняла, что он улыбается. Знал бы он, как ей хотелось ему верить. Слушать и знать, что он говорит ей правду, что не посмеивается над ней про себя, водя в очередной раз за нос, как наивную глупую дурочку.

— Как ты себя чувствуешь? — сменила она тему.

Он тяжело вздохнул в трубку.

— Ужасно одиноким и тебе не нужным!

— Почему — не нужным?

— А разве нужным?

— Да.

— Очень?

— Очень.

— Очень-очень?

Кэрол невольно улыбнулась.

— Да, Джек, ты мне нужен, очень-очень.

— И больше всех на свете? Не считая Патрика…

— Да, больше всех на свете.

— Когда ты завтра придешь?

— Утром заскочу, а потом вечером, скорее всего.

— Послезавтра меня выписывают. Выходные побуду дома, а потом… отдамся в руки доктору Тоундсу, — сказал он шутливо.

Сердце Кэрол тревожно забилось при напоминании о докторе.

— А если серьезно, Джек, как ты?

— Нормально. Немного устал. И страдаю оттого, что только послезавтра окажусь в нашей любимой постельке, с тобой…

— Джек, ты о чем-нибудь другом, помимо этого, можешь думать? — с раздражением хмыкнула Кэрол.

— Здесь, в одиночестве — нет.

— Надеюсь, ты там сейчас один, или рядышком сидит медсестра и все это слушает? Спроси, может она согласится скрасить твое одиночество.

— Кусайся, кусайся, любовь моя, я не обижусь, наверное, я заслужил. Медсестры здесь нет, она деликатно оставила меня одного. К тому же она старая и безобразная, так что уж лучше я обойдусь без ее общества, — прошептал он уже тихо, чтобы его не услышали, и засмеялся. — А как ты, солнышко? Все еще переживаешь из-за этой девочки?

— Да, мне… мне не по себе.

— Сдается мне, тебе очень «не по себе», — вздохнул он. — Ты всегда все так близко к сердцу принимаешь. Нельзя так.

— А как, если ее у меня на глазах переехали? — нервно отозвалась Кэрол, невольно повысив голос. — У меня до сих пор все перед глазами.

— Иди-ка прими горячую ванну, расслабься, прими снотворное и спать. И выкинь из головы все мысли. Поняла?

— Я не могу, Джек, все так сразу навалилось, — голос ее задрожал, Кэрол опустила лицо на ладонь, чувствуя, что готова сломаться. — Как я могу спать, как могу выкинуть из головы мысли о том, что с тобой… Джек, я так тебя люблю. Мне кажется, я сойду с ума.

— Будь сильной, девочка моя. А если я умру, перешагнешь и забудешь, как я тебя всегда учил.

— Нет, Джек, перестань, ты не должен мне говорить такие вещи, не должен. Ты… ты пугаешь меня еще больше, заставляешь терять уверенность. Как, как у тебя получается быть таким спокойным, таким… беспечным, что ли? Как будто и не происходит ничего.

— Происходит — то, что мы с тобой вместе, а все остальное уже не так важно. Я же сказал, что справлюсь. Не плачь, мой хорошая.

— Не могу…

— Можешь. Сделай так, как я тебе сказал. Прими снотворное и ложись. Тебе нужно забыться и отдохнуть. Иначе действительно можно сойти с ума. Я тоже сейчас буду спать.

— И ты сможешь?

— О, да. У меня есть одно проверенное средство — я начинаю перечитывать гражданский кодекс и засыпаю от скуки на первой же странице, — он рассмеялся, легко, непринужденно. Кэрол улыбнулась и всхлипнула, вытирая покрасневший, мокрый от слез нос.

— Откуда у тебя там кодекс?

— Отец притащил новый экземпляр с внесенными поправками, только я их все уже знаю, и вообще, я занимаюсь уголовщиной, а не этой мутотенью… Но отец считает, что адвокат моего уровня должен знать все, и при том наизусть. Так я знаю, не пойму, чего еще ему от меня надо, — проворчал Джек недовольно. — Но зато сразу засыпаю, хоть какой-то толк от этой книги! Милая, если не хочешь принимать снотворное, возьми в моем кабинете подобную книженцию, у меня их там море, попробуй почитать — уснешь максимум через десять минут.

— Как же ты все это выучил, если сразу засыпаешь? — засмеялась Кэрол.

— Так это я теперь засыпаю, когда все знаю, а раньше мне было страсть как интересно! Ладно, любимая, я пошел, пока эта старая карга не потеряла терпение и не выперла меня отсюда. Если станет грустно, звони, в любое время, я заплачу этой старухе, чтобы позвала меня к телефону ночью…

— Не надо, Джек. Я выпью снотворного, почитаю кодекс и отрублюсь до утра. И ты спи спокойно.

— Ну, хорошо. Тогда спокойной ночи, любовь моя.

— Спокойной ночи.

— Я тебя люблю!

— И я тебя люблю.

Кэрол ответила на звонкий поцелуй, раздавшийся в трубке, и нажала на рычаг. Потом закрыла глаза, набираясь мужества, и, взглянув на лежащий перед ней листик бумаги, набрала дрожащими пальцами номер доктора Тоундса. На этот раз он сам взял трубку.

— Добрый вечер, — поприветствовал он, и по его голосу Кэрол поняла, что он взволнован и очень нервничает, и окончательно упала духом, откинулась на спинку рабочего кресла Джека и закрыла глаза. Она не молила больше Господа о пощаде. Он все равно ее не слышал. Никогда. Сейчас она услышит, что Джек безнадежен, что он умрет. Она не хотела этого слышать. Может, бросить трубку? Пойти и умереть самой, чтобы так и не узнать, что ее Джек больше не будет жить…

— Миссис Рэндэл… я должен вам сказать… я должен извиниться…

— Что? — чуть слышно сказала она, и ее вопрос был больше похож на стон.

— Дело в том, что Джек здоров.

Кэрол открыла глаза, уставившись в потолок удивленным взглядом. У нее что, галлюцинации начались? Она все-таки сходит потихоньку с ума?

— Простите меня, ради Бога. Я не хотел… я никогда так не поступал, но он меня уговорил, он сказал, что если я этого не сделаю, разрушится его семья. Я сам не понимаю, как я позволил ему себя убедить…

— Джек здоров? — Кэрол оторвалась от спинки кресла и выпрямилась. — Но вы же сказали… его кровь…

— Я вам солгал. С его кровью все в порядке.

— Но как же… а его постоянная усталость, сонливость, чрезмерная утомляемость?

— Это всего лишь хроническая усталость. Есть такое, синдром хронической усталости. Он пытается прыгнуть выше собственных сил, много работает и мало отдыхает, и это сказывается на здоровье. Ему нужно всего лишь сменить темп и ритм жизни, и все наладится.

Кэрол пораженно молчала, не зная, что ответить. Тогда доктор снова заговорил сам:

— Я пытался объяснить ему, что это не метод, что так нельзя, что это жестоко по отношению к вам, но он был непреклонен. Но когда я увидел, как вы отреагировали на это, как вам стало плохо, я… я… понял, что повел себя непростительно, не по человечески, не как врач… Я не рассчитываю на ваше понимание и прощение, потому что я сам себе никогда этого не прощу. Но я выполнил все же свой долг, я сказал вам правду. И теперь смогу заснуть спокойно, зная, что вы больше не страдаете, думая, что ваш муж тяжело болен. Конечно, я понимаю, что Джек мне этого не простит, и самое меньшее и безобидное, что он может сделать — это найти себе другого доктора. Может, поэтому я ему и уступил. Вашему мужу трудно возражать, миссис Рэндэл, ему безопаснее уступить, чем настроить против себя. Вот и я струсил… смалодушничал. Простите меня, пожалуйста.

— Спасибо, доктор Тоундс. И не думайте… Джек не узнает о том, что вы мне сказали. Спасибо.

— Извините еще раз…

— Если он спросит, утверждайте, что вы ничего мне не говорили, я подтвержу…

— Нет, миссис Рэндэл. Я скажу ему, что это я вам все рассказал, даже если он меня за это сотрет с лица земли, скажу, что он был неправ и непозволительно жесток с вами, что нельзя пользоваться и играть на любви людей, да еще таким низким ужасным способом! Моя честь и мой долг для меня важнее, и мне стыдно, что я согнулся под ним, потупившись ими. Больше такого не будет, никогда. Я достойный человек, что бы вы сейчас обо мне не думали, и я хочу таковым оставаться, особенно теперь, когда я стар, и я хочу, чтобы люди меня уважали…

— Так и есть, мистер Тоундс. Я не сержусь, я знаю своего мужа, знаю, что он может как убедить, так и принудить… И все же я бы попросила вас не говорить ему. Не к чему это.

— Я поступлю так, как мне подскажет моя совесть и чувство собственного достоинства. Не смею больше задерживать, миссис Рэндэл. Искренне желаю, чтобы у вас с мужем все наладилось, и ему не приходилось бы больше прибегать к таким ужасным способам, чтобы вас удержать. Всего доброго.

— Всего доброго, — эхом откликнулась Кэрол и положила трубку.

Упав в кресло, она зажмурилась, но все равно из-под век брызнули слезы. В первый момент она ощущала только невероятное облегчение и радость. Но постепенно они стали вытесняться другими чувствами, не менее сильными — яростью и негодованием.

И вскоре она в бешенстве срывала одежду с вешалок в гардеробе в спальне и небрежно бросала в расставленные на полу открытые чемоданы…