ГЛАВА 17.

Не прошло и двух недель, как Патрик со слезами прибежал к Рэю прямо в офис, чтобы сообщить, что его выгнали из секции. Рэй не удивился его появлению. Мальчик был не по годам самостоятелен, и теперь, когда не было рядом мамы, которая ущемляла его свободу и никогда не отпускала его одного дальше, чем к соседским мальчишкам в гости, уверенно и деловито разъезжал по городу, заказывая себе такси или ловя машину прямо на улице.

Со смехом рассказывал он, что останавливается первая же проезжающая мимо машина, и водители, все как один, спрашивают одно и то же: «Ты что, потерялся, малыш?». И, отложив все свои дела, везут его, куда он скажет. И вытягивают от изумления лица, когда он деловито вручает им деньги, благодарит и, выйдя из машины, важно отправляется по своим делам.

Джек не запрещал ему это, повелев Норе отпускать мальчика одного из дома. Он не хотел видеть в своем сыне беспомощного ребенка, который без мамы не мог бы и шагу ступить, постепенно приучая к самостоятельности. Он не боялся за мальчика. Мальчик был не по годам уверен в себе, сообразителен, деловит и в случае необходимости мог постоять за себя. Он мог дать отпор даже взрослому человеку, что происходило уже не раз, когда он бросался на обидчика, не задумываясь о его возрасте и силе, шокируя своей дерзкой смелостью, агрессивностью и жестокостью. Однажды он чуть не откусил нос учителю по физкультуре, когда тот, по его словам, дал ему затрещину за баловство и непослушание. Джек поверил сыну, а не учителю, который отрицал насилие со своей стороны, а поведение мальчика объяснял тем, что у ребенка попросту с головой не все в порядке. Джек повел себя беспощадно с учителем за то, что тот посмел поднять руку на его сына, да еще и говорить о нем, что он ненормальный. Учитель не только с треском вылетел из школы, лишившись права на преподавательскую и тренерскую деятельность, но и отправился на год в тюрьму по обвинению в неоднократном применении насилия к ученикам. Впрочем, это была правда. Многие дети подтвердили, что он бывал груб и не сдержан и нередко раздавал пинки и затрещины, а потом угрожал, что если дети расскажут об этом родителям, то он, в свою очередь, доведет до их сведения, что они, дети, плохо себя ведут, и пугал тем, что их же и накажут и они получат оплеух еще и от родителей. И Патрик был первым и единственным, кто дал ему отпор, да так, что истекающего кровью преподавателя увезли на неотложке с наполовину откусанным носом. Этот случай превратил Патрика в маленького героя среди ребятишек в школе, и даже старшеклассники стали относиться к нему по-дружески и с уважением. Но после того, как Патрик, опять же на уроке физкультуры, повздорив с каким-то мальчишкой, раздробил его лицо гантелей, едва не забив до смерти и, если бы не вмешательство учителей, так бы, наверное, и случилось, его стали бояться не только ученики, но и учителя. И если бы его отца не боялись еще больше, Патрика наверняка исключили бы из школы. Джек сам хотел перевести его в другую школу, но мальчик воспротивился и сумел переубедить отца, сказав, что здесь к нему уже никто больше задираться не станет, а в новой школе ему опять придется давать отпор задирам, которые будут провоцировать его на драки. Джек вынужден был признать, что мальчик прав, и не стал настаивать. Патрик упивался тем, что перед ним испытывают страх, получал от этого удовольствие, и Джек это видел, но лишь улыбался, потому что сам был таким же.

Рэй знал обо всем этом, потому что Кэрол всегда делилась с ним и Куртни. Он считал, что в мальчике играет кровь Джека, что он неправильно воспитывает ребенка, вылепливая из него себе подобного монстра, а доверчивая Кэрол не пытается этому воспрепятствовать. И со своей стороны Рэй, пользуясь любовью и доверчивостью, которые питал к нему Патрик, пытался повлиять на мальчика более благотворно, чем его отец и дед, исправить недостатки, которыми наградил его папаша. Он любил Патрика и не хотел, чтобы он вырос еще одним бессердечным подонком-Рэндэлом. К его немалому удивлению, если, конечно, мальчик не врал, Джек пока не противился его общению с ним. Патрик говорил, что отец очень занят, всегда в плохом настроении и ему сейчас не до возни с сыном, у Норы тоже по дому забот полон рот, мамы нет. Рэй понимал, что только из любви к сыну, Джек пока не запретил тому с ним общаться, и потому, что мальчик сейчас был предоставлен сам себе, скучал, искал в Рэе утешение, пока родители были поглощены собственными делами и проблемами. А Рэй искал утешение в нем. И Патрик целыми днями эти две недели ходил за ним по пятам. Рэй сам отвозил и забирал его с занятий в спортклубе, считая, что Патрик еще слишком мал, чтобы самостоятельно кататься по городу. Джек не разрешал ему приезжать к нему в офис, да и сам там почти не находился, а Рэй ничего не говорил против, когда мальчик появлялся с утра у него на работе, находил ему занятие и возил его за собой, когда приходилось выезжать по делам. Забирая его из спортклуба, он вместе с ним возвращался в офис, а не отвозил Патрика домой, где не было ни мамы, ни папы. Сотрудники компании были приветливы и внимательны к мальчику, проявляя любопытство к маленькому сыну Джека Рэндэла, улыбались, наблюдая за тем, как их начальник носится с мальчиком, недоумевали и шептались, гадая, что происходит и почему это такой мужчина, как Рэй Мэтчисон, стал нянькой для чужого ребенка, который обожал его до поросячьего визга. Поначалу некоторые даже подумали, что это его собственный сын, внебрачный. Но слишком явное сходство с Джеком Рэндэлом отметало это предположение, да и сам мальчик, когда начал знакомиться со всеми в офисе, с надменностью и гордостью называл свою фамилию. Всех ужасно веселило и забавляло то, что по офису с важным видом расхаживает маленькая копия Джека Рэндэла. Когда кто-то спросил Рэя о мальчике, он отшутился:

— Вы же хотели вернуть в компанию Рэндэла, вот я вам его и привел.

А теперь мальчик стоял перед ним, растерянный и напуганный, покинув спортклуб раньше времени. Рэй собирался забрать его с тренировки только через час.

— Выгнали? Почему? — удивился Рэй.

— Ну, они сказали, что я испортил «грушу», — ломаясь, признался с неохотой Патрик и, помявшись, добавил. — А еще я сломал одному мальчику руку.

И тут же, подняв на Рэя жалобный умоляющий взгляд, принялся поспешно оправдываться.

— Я же нечаянно! Я не хотел! Нас просто учили одному приему, и я просто правильно его выполнил, нельзя же за это выгонять!

— Ломать кости противнику можно в уличной драке, а не на тренировке, — сурово оборвал его Рэй. — Разве ты этого не понимаешь?

— Понимаю, конечно, понимаю! Говорю же, я нечаянно! Так получилось, понимаешь? Хочешь, я покажу тебе, как так получилось?

— Нет уж, спасибо, только поломанных рук мне и не хватало, — буркнул Рэй, но уже ласково. — Нужно же быть осторожным, Рик.

— Я буду осторожным, очень осторожным! — горячо пообещал мальчик. — Но тренер сказал, чтобы я привел отца. Рэй, пожалуйста, поговори с ним, как будто ты мой папа. Они не догадаются, что ты обманываешь, ведь они и так думают, что ты мой папа, потому что ты меня туда записал и все время привозишь туда и забираешь. Если папа узнает, он опять заставит меня ходить к психиатрам, а я не хочу, я же нечаянно!

Подбежав к нему, Патрик обнял его и жалостливо всхлипнул.

— Ладно, не ной, разберемся. Когда тренер сказал приехать?

— Немедленно.

Вздохнув, Рэй поднялся с кресла.

— Что ж, тогда поехали.

— Он сказал, чтобы ты приехал один, без меня.

— Почему?

— Сказал, взрослый разговор, не для моих ушей.

— Уж не собрался ли он меня побить? — ухмыльнулся Рэй. — Ты мне все рассказал?

— Да.

— Поехали, посидишь в машине.

Тренер встретил Рэя довольно дружелюбно и учтиво. Это был мужчина маленького роста, худощавый, но очень энергичный и подвижный. В его маленьком кабинете на стене висели многочисленные награды, которые Рэй, усевшись на предложенный ему стул, стал с любопытством разглядывать и пришел к выводу, что у этого спортсмена была неплохая карьера и достойные уважения достижения и победы. Рэй почувствовал легкую зависть и горькую досаду от того, что его мечты о большом спорте так и остались только мечтами, а имеющиеся у него награды за первые места в соревнованиях по серфингу показались ему самому жалкими и ничего не значащими. Его жизнь не удалась, он убеждался в этом все больше и больше. Он считал, что если не осуществились мечты, то жизнь не удалась. Не удалась, если живешь не так, как тебе хотелось бы, занимаешься не тем, о чем мечтал. Он был очень энергичным, выносливым, сильным, здоровым, имея все задатки для того, чтобы стать отличным спортсменом, он был рожден для спорта и любил его, и просиживает штаны в офисе вместо того, чтобы покорять вершины олимпа. Он знал, что сам виноват, потому что из-за своей лени и легкомыслия растратил свою молодость впустую, на безделье, на развлечения, на женщин, зарыл свой талант в землю, как говорится. А теперь, впервые в жизни оглянувшись назад, он вдруг это понял. Понял, что и он и его жизнь — пустое место. Он жил одним днем и ему это нравилось, он не хотел жить иначе, и теперь оказалось, что вся его жизнь состоит только из этих бессмысленных, ничего не стоящих, одинаковых и канувших в небытие дней. Что он будет рассказывать о себе своим детям, если они, конечно у него когда-нибудь появятся? О своем распутстве? О том, как трахал женщин, проматывал деньги, заработанные женой, сидел у нее на шее, он, молодой, здоровый и не глупый мужик? О своем эгоизме, бесконечных обманах, о том, что жил только для себя и любил только себя? О том, как однажды очнулся, прозрел, да поздно было? Промотал он свою молодость, а может быть, и всю жизнь.

Этот тренер, с легкой завистью в глазах его разглядывающий, удивился, если бы узнал, что это он, красивый, пышущий здоровьем и силой мужчина, дорого и со вкусом одетый, разъезжающий на роскошных машинах и владеющий крупной строительной компанией, завидует ему. Что все это он бы променял на кубок олимпийского чемпиона, который скромно стоял на полочке и который он так грустно разглядывал. Вот она, его мечта, прямо у него перед глазами, но принадлежит не ему и до нее уже никогда не дотянуться. Никогда. Этот тренер не был богат, не был красив, он стал обыкновенным тренером, и его карьера осталась позади, но она была, эта карьера! Его дети, любимая женщина смотрят на этот кубок и знают, что он чего-то стоит, что смог добиться того, к чему стремился. Они им гордятся. А он, Рэй, всегда считал, что самое важное в жизни — это деньги, много денег. Что если они есть, то ничто другое не нужно. Да, у него есть эти деньги, но разве может он похвастать тем, что это он их заработал? Нет. Он просто взял чужие. Все, что он имел — это были не его заслуги и достижения, а тестя и жены. Он сидит на их троне, владеет их состоянием. Мечта настоящего бездельника — ничего не делать, не трудиться, не добиваться, и иметь все, богатство, власть, которые сами на голову свалятся. Наверное, многие бы не поняли его недовольства и печали. Он и сам не совсем понимал, что происходит с ним и с его жизнью. Он всегда мечтал о той жизни, какая была у него теперь, стать богатым и независимым, и понял, что это не то, чего он по-настоящему хотел. Или он изменился, и теперь ему нужно другое, то, чему не придавал значения раньше. Наверное, это просто хандра, напавшая на него впервые в жизни. Или он, наконец, стал стареть, понял, что жизнь пролетает с пугающей скоростью, а он как был пустым местом, так им и остается. Каким бы не был отрицательным и плохим Джек, но нельзя было не уважать его за то, что всего, что он имел — славу, богатство, авторитет — он добился сам. Пусть он жесток, но он умен, он силен. Он личность. И он сделал себя сам. Пусть он надменен и высокомерен, но а почему бы и нет? Разве нечем ему было гордиться перед другими людьми? Им восхищались, перед ним преклонялись, ему подражали. Как им гордился его маленький сын. Конечно, Патрик любил и его, Рэя, но какой разной была это любовь. Он, Рэй, был «таким хорошим, классным», а Джек был богом, «самым-самым». Стоит ли удивляться тому, что его любят женщины, почему его выбрала Кэрол и почему его, Рэя, отвергала и будет отвергать. Что есть Рэндэл, и что есть он — ничто. Она всегда это видела и понимала. Видела, как он жил. Любила, но презирала, считая взрослым мальчишкой, непутевым, ни на что не годным и пустым. И отдала свою любовь мужчине, пусть не такому красивому, как он, Рэй, властному и жестокому, но, в ее глазах, настоящему мужчине. А он, Рэй, так и остался со своей, наверное, уже навеки прилепившейся к нему репутацией легкомысленного повесы, вечного мальчишки. Все его презирали, считали ничтожеством. И Рэндэл в первую очередь. С какой презрительной и насмешливой усмешкой он реагировал на то, что Рэй занял место управляющего в компании. Но Рэй был преисполнен вдруг пробудившимся честолюбием, одержим желанием утереть ему нос. Ему и всем остальным, кто не верил в него. И в кресле Куртни с каждым днем чувствовал себя все более уверенно. Помощь Касевеса он категорично отверг, хоть и понимал, что это глупость и большая ошибка. Он заявил старику, что Свон, влюбленная по уши, прекрасно разбирается во всех делах, была хорошим учителем, советчиком и помощником. Касевес был обижен, но Рэй остался к этому равнодушен. С каждым новым днем его страдания и тоска по Кэрол росли, а вместе с ними и обида на Касевеса. Старик не стал навязываться. Рэй встречи и общения с ним больше не искал.

Тони Блер, тренер Патрика, приветливый и дружелюбный по своей натуре человек, не смотря на легкую зависть, проявлял к Рэю симпатию. Каждый раз, когда они встречались, Блер с удивлением разглядывал его глаза, словно недоумевал, как у такого преуспевающего цветущего мужчины может быть такой печальный, переполненный отчаянием взгляд. Может быть, поэтому он постарался как можно деликатнее подойти к возникшей проблеме с его мальчиком, догадываясь, что, не смотря на весь свой шик и блеск, этот приятный и приветливый человек в душе несчастен.

— Патрик рассказал вам о том, что произошло? — серьезно, но тепло спросил он.

— Да. Я очень сожалею. Если вы скажите мне, как я могу найти родителей этого мальчика, я готов принести им личные извинения.

— Я сказал им, что это был несчастный случай. На тренировках разное случается. Они не имеют претензий, ни к вам, ни ко мне. Хотя, конечно, могли бы, и были бы правы, но ко мне, а не к вам и вашему ребенку. Я отвечаю за своих учеников, и я несу за них ответственность, когда они находятся в моем зале, — он помолчал. — И вас я попросил прийти не для того, чтобы предъявлять какие-либо претензии. Я хотел поговорить о вашем мальчике. Скажите, вы не замечаете в нем ничего странного?

Рэй озадачено изучал его взглядом.

— О чем вы?

— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — Блер вышел из-за стола, и Рэй, поднявшись, пошел за ним. Они пришли в раздевалку, отчего Рэй впал еще в большее недоумение.

— Там, в углу, стоит полутораметровая «груша», я хочу, чтобы вы взглянули на то, что с ней сделал Патрик. Я повесил в зал новые «груши», эта уже очень старая, но на ней когда-то тренировался я сам, поэтому никак не могу заставить себя ее выбросить, вот и притащил ее сюда. Вот она. Посмотрите.

Рэй изумленно застыл на месте, пораженный увиденным. На красной поверхности «груши», сиротливо вжавшейся в угол, жирным черным маркером была нарисована круглая рожица с широко разинутым ртом, словно этот незадачливый художник пытался изобразить кричащего человека. Но не это шокировало. Вся «груша» была истерзана и, судя по всему, ножом. Нарисованная рожица изрезана.

— Вы знаете, что ваш сын носит с собой нож? — приглушенно, как будто опасался, что их кто-нибудь услышит, спросил Блер, пристально смотря на оторопевшего мужчину. Рэй бросил на него растерянный взгляд, по которому тренер понял, что он об этом не знал. Сунув руку в карман, Блер вытащил складной нож с выкидным лезвием. Нажал на кнопку на рукоятке, откуда мгновенно выскочило стальное пятнадцатисантиметровое жало, заставив Рэя невольно вздрогнуть. Блер протянул нож ему рукояткой вперед.

— Вот. Это я отобрал у вашего сына. Не без труда, должен заметить, — он приподнял рукав, продемонстрировав глубокий порез.

Так как Рэй молчал, он продолжил.

— Это, — он указал на истерзанную «грушу», — я обнаружил два дня назад, но не мог дознаться, чья это работа. Сегодня, после несчастного случая, произошедшего с одним из мальчиков по вине Патрика, один из моих учеников — мальчик, который занимается у меня уже два года и которому я доверяю — рассказал мне, что случайно увидел у Патрика этот нож. Он выпал у него из кармана, когда тот переодевался. Ваш малыш оказал мне такое сопротивление, когда я попытался забрать у него нож, что я был просто поражен. У меня создалось такое впечатление, что он готов скорее убить меня этим ножом, чем отдать его.

— Вы преувеличиваете, — сухо сказал Рэй.

— Нет, к сожалению, — Блер еще раз продемонстрировал ему порезанную руку, как доказательство. — Какой мне смысл клеветать на ребенка? Я так понимаю, что об этом он вам ничего не сказал. А можно поинтересоваться, как он объяснил то, что сломал руку мальчику?

— Он сказал, что это получилось случайно.

— Вынужден вас огорчить — он вас обманул. Я видел, как все произошло, но не успел помешать. Он сделал это намеренно, вполне отдавая себе отчет в том, что делает. И я видел выражение его лица, когда мальчик корчился и кричал от боли — он получал от этого удовольствие, ему это нравилось.

Заметив, как в глазах Рэя вспыхнуло негодование, что он собрался возразить, Блер, не позволяя сказать ему ни слова, снова поспешно заговорил:

— Подождите, выслушайте меня до конца. Я заметил, что дети панически боятся Патрика, я не знаю как, но он нагоняет на них настоящий ужас. Никто не хочет работать с ним в паре, он все время «случайно» причиняет кому-нибудь боль. Я не раз пытался ему внушить, что перед ним живой человек, а не тряпочная кукла, которую можно бить изо всех сил, выворачивать руки и ноги, швырять и бить о пол. Он слушал со смиренным видом, но все равно продолжал так поступать.

— Может быть, он просто еще не научился рассчитывать свои силы, слишком старается, вот и получается, что своим излишним усердием причиняет боль.

— Все стараются, не он один. Я наблюдал за ним. Это очень странный мальчик. Вы никогда не замечали, какой иногда у него бывает взгляд?

— Какой?

— Я не могу объяснить. Но от этого взгляда мне становилось не по себе. Очень не по себе. Страшный какой-то взгляд.

— Послушайте, это всего лишь ребенок! Пятилетний ребенок! Что вы ходите вокруг, да около, скажите прямо, что думаете.

— Хорошо. Я думаю, что вам следует серьезно опасаться за своего сына. У него странные, ненормальные и пугающие наклонности. Скажите, вы не замечали, чтобы он мучил и убивал животных?

Рэй побледнел, начиная выходить из себя.

— Нет, я не замечал!

— Напрасно вы на меня злитесь. Я просто хочу обратить ваше внимание на странности мальчика, и удивляюсь, что вы сами этого до сих пор не заметили. На вашем месте, я бы показал ребенка врачам, пока не поздно. Сами понимаете, каким именно врачам, — деликатно посоветовал он и заметил, как в глазах Рэя появилась тревога, а злость поутихла.

— Вы думаете, у Патрика… отклонения? — сдавленно спросил он.

— А вы считаете вот это нормальным? — Блер кивнул в сторону изрезанной «груши». — Как следует понимать, эта нарисованная жуткая рожица изображает человека. У вас возникало когда-нибудь желание нарисовать человека и искромсать ножом? Да, это ребенок, пятилетний ребенок, и именно поэтому все это так пугает. У вас были с ним проблемы раньше?

Рэй напряженно промолчал. Блер вздохнул.

— Патрик занимается у меня всего две недели, но из новичков он стал лучшим. Как профессионал, я скажу вам, что из него вышел бы толк. Из всех своих учеников я оставил бы его одного и вырастил бы из него будущего чемпиона. Мальчишка с характером, удивительно силен, ловок и быстр для своего возраста. У него потрясающая реакция. Но есть одно «но», которое делает вашего мальчика непригодным, более того, вынуждает меня исключить его из числа моих учеников и посоветовать вам отдать его в иной вид спорта, исключающий насилие — это его нездоровая склонность к этому насилию, жестокому насилию. И Патрик приходит сюда именно за этим.

Рэй молчал и разглядывал обезображенную «грушу». Блер с сочувствием смотрел на него, ожидая, что он скажет. А Рэй думал о мальчике, изуродованном гантелей, о посещениях Патриком психиатров, об Элен и ее неизлечимой болезни, о Кэрол и ее странностях, о женщине, которую она убила, во что он до сих пор не мог поверить, о лечении девушки в психиатрической больнице. И сердце его сжалось от ужаса.

— Благодарю вас, — охрипшим голосом проговорил он и, не взглянув на тренера, развернулся и поспешно ушел.

В машине его ждал Патрик.

— Ну, что?

Опустившись на сиденье, Рэй на мгновенье замер, все еще не придя в себя и видя перед глазами изрезанную «грушу» с искаженной рожицей. В кармане брюк он чувствовал тяжесть ножа. Повернувшись, он пристально посмотрел на мальчика, так пристально, как никогда еще не смотрел. Этого не может быть. Всего лишь маленький невинный ребенок, такой хрупкий и беззащитный.

— Зачем тебе нож, Рик?

На лице мальчика не дрогнул ни один мускул. Он ждал вопросов и, похоже, подготовился.

— Просто так. Я с ним играю.

— Играешь? И как же?

— Ну, по-разному. Вырезаю рогатки. А еще я люблю вырезать из дерева фигурки. У меня даже уже есть собственная коллекция. Я тебе ее покажу, если хочешь. Правда, у меня пока не очень хорошо получается. Но мне очень нравится, я даже журналы покупаю специальные и учусь. Не кухонным же ножом мне работать! — деловито закончил он.

— Насколько я знаю, для резьбы по дереву есть специальные ножи. А этот совсем для этого не подходит, он не удобен, разве ты не заметил, когда вырезал свои фигурки?

— Заметил. Но я не знал, что существуют специальные ножи. В журналах об этом ничего не написано.

— А зачем ты носишь его с собой?

— Так я при каждой свободной минуте вырезаю свои фигурки, вот, посмотри, — мальчик вытащил из джинсов маленькую, не больше его кулачка, продолговатую обструганную деревяшку, по форме напоминающей неизвестного четвероного животного. — Это наш Аккурсио. Ну, правда, он еще не готов, потому и не очень пока похож. Тебе нравится?

Он заискивающе и смущенно взглянул на Рэя. Тот взял фигурку и стал внимательно разглядывать.

— Да, у тебя хорошо получается. Молодец. Но носить нож с собой нельзя, никакой, понимаешь? Поэтому, если тебе нравится вырезать фигурки, делай это дома. А зачем ты порезал тренера?

— Он был со мной груб, — обиженно пробурчал мальчик. — И он хотел отобрать у меня нож. А он не имеет права, потому что это мой нож! И вообще, это вышло случайно. Я вырывался и нечаянно задел его.

— А то, что ты сделал с «грушей» — это что?

Патрик захихикал.

— Я мальчишек хотел напугать.

— Ты напугал не только мальчишек, но и тренера, и меня.

— Здорово!

— Нет, Рик, совсем не здорово. Тренер сказал, что сделал бы из тебя настоящего чемпиона, если бы ты не отличался таким дурным поведением.

— Ух ты, это правда?

— Твое дурное поведение?

— Нет, про чемпиона.

— Правда. Только он тебя исключил. Из-за твоих проделок.

Мальчик поник.

— Тогда он соврал. Настоящих чемпионов не выгоняют из-за того, что они пошутили.

— Это шутка нелепая и страшная, Рик. И дело не только в этой «груше», — и вдруг его осенило. — Рик, ты любишь ужастики и боевики?

— А кто ж их не любит?

— А твои эти все проделки — уж не подражания ли этих фильмов, а? Тебе хочется быть крутым парнем, которого все боятся и который любит ломать кости всем подряд? Поэтому ты все это делаешь? Поэтому таскаешь с собой нож? Скоро, стало быть, начнешь разгуливать с пистолетом и мочить всех «плохих парней», попадающихся у тебя на пути?

На губах Патрика промелькнула едва уловимая и совсем не детская улыбка, насмешливая и неприятная. Так бы улыбнулся сам Рэй, если бы ему, взрослому человеку, сказали то, что он только что сказал мальчику. У Рэя снова неприятно сжалось сердце от жутковатого и нелепого ощущения, которое у него иногда появлялось и которое сегодня он почувствовал, как никогда, что детская невинность и непосредственность, что сам этот крошечный малыш, как будто был маской, за которой скрывалось что-то совсем другое. Ему часто казалось, что Патрик притворяется и хитрит, пользуясь своим невинным возрастом, как если бы взрослый человек вдруг превратился в ребенка и умело этим пользовался в своих целях. Было очевидно, что Патрик умственно и морально старше своего возраста, но ведь не может же быть, чтобы настолько! Вот и сейчас. Разве может пятилетний ребенок так улыбнуться, насмехаясь над наивностью взрослого человека? Или Рэю это только показалось? Конечно, показалось, иначе и быть не может. Потому что ребенок опустил голову и смущенно покраснел.

— Покажи мне мальчишку, который не хотел бы быть похожим на героев из фильмов и комиксов, — буркнул он. — И скажи, что сам не был таким.

Рэй смягчился, чувствуя, как отлегло от сердца. Ребенок, всего лишь ребенок, здоровый и нормальный, только с обостренной жаждой подражания и находящийся под воздействием телеэкранов и ярких фантастических комиксов. Как губка, впитывающая воду, опоганенную нечистотами. Он не жаждет насилия, он всего лишь ему подражает, потому что режиссеры умеют сделать из него красивое и благородное зрелище, создавая этаких крутых парней, непринужденно ломающих кости и стреляющих в людей, умудряясь превращать убийц в героев, достойных восхищения и одобрения. И дети, насмотревшись на это все, начинают думать, что если они будут вести себя также, то их тоже будут уважать. Что сломать другому мальчишке руку — это круто. Что тебя боятся — тоже круто. Круто носить с собой нож. Круто ни во что не ставить взрослых и давать им отпор. И Патрик живой тому пример. Он самый обычный и типичный мальчишка. Он не нуждается в психиатре, а всего лишь — во внимании взрослых, которые бы научили его воспринимать и понимать мир таким, какой он есть на самом деле, а не таким, как показано в ужастиках и боевиках.

Рэй вспомнил, что в детдоме дружил с мальчиком, который говорил, что хочет стать маньяком, убеждал его, Рэя, что маньяк-убийца — это круто, что круче быть не может. Насколько Рэю было известно, этот малый стал преподавателем и воспитателем в детском доме, посвятив свою жизнь обездоленным детям, а не кровавым убийствам.

Рэй немного успокоился, но все равно весь оставшийся день украдкой поглядывал на мальчика, чувствуя, что все равно что-то не дает покоя, грызет изнутри. Патрик был не таким, как все, даже когда сам пытался продемонстрировать обратное. Казалось, что он был открытым, искренним, непринужденным, доброжелательным, и в то же время чувствовалось, что в действительности он никогда и никому не открывается, даже тем, кого любит и кому доверяет. Он только делает вид. И, наверное, именно это и настораживало. Что скрывать пятилетнему ребенку, зачем притворятся? Как это странно, смотреть на этого малыша, которого он знал с самого рождения, и не понимать, какой он есть на самом деле. Украдкой подглядывать за ним и пытаться угадать, что за мысли появляются в этой головке и что на самом деле побуждает его к такой жестокости и к таким поступкам. А понять нужно. Необходимо. Чтобы все исправить и не позволить маленьким проблемам вырасти до больших проблем.

Спустя некоторое время Патрик ошарашил его неожиданным вопросом.

— Рэй, а правда, что мама не хочет возвращаться домой?

— С чего ты взял? — осторожно спросил Рэй.

Мальчик не смотрел на него, что-то малюя ручкой на листке бумаги.

— Вчера вечером я слышал, как папа с кем-то разговаривал. Он опять злился и ругал на кого-то, кто не может кого-то найти. Мне показалось, что разговор шел о маме. А еще он сказал «Если мы не можем ее найти, тогда я сделаю так, чтобы она вернулась сама!».

— Прямо так и сказал? — улыбнулся Рэй, не показывая, как встревожили его эти слова.

— Да. И еще, что «эта сука сама приползет к нему на коленях».

— Ну что ты, Рик, разве папа может так говорить о твоей маме? Наверное, он просто искал какую-нибудь сбежавшую свидетельницу, которая очень важна для защиты кого-нибудь, кого он представляет в суде, — успокоил мальчика Рэй. Патрик поднял голову, доверчиво взглянув на него.

— Да, я тоже так думаю. Папа не мог так обозвать маму. Я просто не понял, мне показалось, что он имел в виду маму. Я дурак.

Когда Рэй вечером вернулся домой, его ждал сюрприз.

— К вам гости, — недовольно и сердито доложила Дороти, встретив его на пороге.

— Правда? Кто?

Злобно фыркнув, старушка отправилась на кухню, так и не ответив.

Такое поведение Рэй у нее наблюдал редко и, заинтригованный, он прошел в гостиную. Его взору предстала потрясающая картина, заставившая его слегка приподнять брови — в кресле восседала Даяна во всей свой дерзкой вызывающей красоте и, как обычно, выставляющей ее на показ. Но на этот раз уж слишком вызывающе и красноречиво. Взгляд Рэя скользнул по длинным, идеальной формы ногам, изящно и красиво скрещенных и почти не прикрытых короткой юбкой, задержался на мгновение на наполовину обнаженной декольте груди, от одного взгляда на которую у него когда-то сводило зубы от желания впиться в нее губами и руками. Посмотрел ей в лицо, надменное, самоуверенное, красивое, и не сдержал легкой улыбки, тронувшей лишь уголок его рта, вспомнив, какие искры пробегали между ними когда-то. Давно он ее не видел, ни разу с тех пор, как Кэрол вышла замуж за Джека. Казалось, что она стала еще ослепительней и прекрасней. И хорошо знакомые, привычные жгучие искорки прошлись по его сладострастному телу, которое всегда так легко отзывалось на женскую красоту. Да и был ли мужчина на свете, у которого оно не отзывалось, если не брать во внимание импотентов и геев?

Взгляд девушки быстро и жадно охватил его с головы до ног, не упуская ни одной мелочи и детали, и впился в его глаза. Обнажив ровные белые зубы в голливудской улыбке, она грациозно поднялась с кресла и приблизилась к нему.

— Привет, Рэй. Удивлен?

— Удивлен.

— Давненько не виделись. Ты все такой же, ничуть не изменился, — голос ее наполнился восхищением и нежностью. Он не ответил, не удивляясь отсутствию в ней проницательности. Она видела всегда то, что было снаружи, и редко замечала то, что внутри. Возможно, потому что ее это просто не интересовало.

— Прими мои соболезнования. К сожалению, у меня не было возможности выразить тебе их раньше, — она шагнула к нему и обняла, прижавшись своим соблазнительным телом и задержав свои объятия на чуть дольше, чем того требовало дружеское выражение сочувствия.

— Спасибо, — сдержанно ответил он, не ответив на объятие и лишь слегка коснувшись ее плеч кончиками пальцев, отстраняясь. На лице девушки отразилось удивление, а Рэй устремил на нее вопросительный взгляд, ожидая объяснений. Но Даяна сделала вид, что не поняла.

— Как живешь? — непринужденно поинтересовалась она, продолжая мило улыбаться. — Слышала, ты теперь управляешь империей Куртни.

— Это обсуждается в Лос-Анджелесе?

Она засмеялась.

— Нет.

— А, Джек, наверное, рассказал. Извини, не сразу сообразил.

Улыбка застыла на лице Даяны и медленно растаяла. Обижено нахмурившись, она посмотрела в сторону с оскорбленным видом. Рэй продолжал смотреть на нее.

— Так что привело тебя в мой дом?

Она метнула на него разгневанный взгляд.

— Рэй, я сделала тебе что-то плохое или обидела?

— Нет.

— Тогда в чем дело? Почему ты так себя ведешь?

Она изумленно вскинул брови.

— О чем ты, Даяна? Я очень рад тебя видеть, только несколько удивлен и просто спрашиваю, почему ты приехала и почему ты здесь. У тебя что-нибудь случилось?

Она тяжело вздохнула и опустилась в кресло.

— Да, случилось. Тимми арестовали. Ему предъявляют какие-то абсурдные нелепые обвинения… Какие-то заказные убийства. Это же бред.

Рэй промолчал, ожидая продолжения.

— Я попросила о помощи Джека. Для этого я и приехала. Уговорила его помочь Тимми. Завтра мы с ним вылетаем в Лос-Анджелес, а пока, если ты не возражаешь, я побуду у тебя.

— У меня? — на этот раз искренне удивился Рэй. — А у Рэндэла что, мало места в доме?

Она опустила взгляд.

— Ты смеешься надо мной, Рэй? Не надо, или я сейчас уйду.

— Смеюсь? Нет, я совсем не смеюсь.

— Там Кэрол и Патрик! Как я могу там появиться?

Рэй расплылся в лукавой улыбке.

— Как, разве он не сказал тебе, что Кэрол уехала?

— Уехала? Как? Когда?

— Вот уж третья неделя.

Даяна побледнела, на красивом лице ее отразилась ярость.

— Вот как? — процедила она сквозь зубы. — Нет, он не сказал. Вот урод! И когда она возвращается?

— Никогда. Она его бросила. Сбежала.

По телу девушки прошла радостная дрожь. Но она понимала, что даже теперь, особенно теперь, нужно быть осторожной и не давить на Джека. То, что он не сказал ей об этом, что не пригласил к себе, говорило о том, что он все еще сердится. Но уже не так, потому что согласился ей помочь. Это значит, что он начинает остывать и его обида на нее дала слабину. Кэрол исчезла, значит, он скоро будет принадлежать ей. Теперь Даяна была в этом уверена. Но не уверена в том, что сама хочет этого, как прежде. Ее любовь вдруг пошатнулась, когда она узнала о том, что Куртни погибла, что мужчина ее мечты, покоривший ее сердце еще когда она была девочкой, прикованной к инвалидной коляске, теперь свободен. Свободен и богат. А сейчас, увидев его, такого же красивого и молодого, она почувствовала, как образ Джека, так долго стоявший у нее перед глазами, блекнет, вытесняемый давними, как мир, мечтами и желаниями. Зачем ей Джек, этот невыносимый надменный мерзавец, вытирающий об нее ноги, когда появилась возможность прибрать к рукам такого потрясающего мужчину, как Мэтчисон, и вместе с ним все его состояние? Рэй был мягким, добродушным, нежным, хоть и лукавым и не лишенным «бессовестности», как выражалась сама Даяна. Но в ее глазах это лишь придавало ему еще большее очарования и шарма. Она знала, за какое место надо ловить таких мужчин и держать их потом, чтобы не улизнули. Все что, нужно — это ухватить покрепче за слабое место, и вить из такого мужика веревки легче, чем из других. Невольно Даяна опустила взгляд на вот уже много лет привлекавшее ее «слабое место» Рэя. Хотя подозревала, что оно у него совсем не слабое. Он заметил ее взгляд и, встретившись с его глазами, девушка невольно покраснела, снова ощущая себя перед ним оробевшей и смущенной школьницей. Он был единственным мужчиной, который на нее так действовал, перед которым она робела, терялась и смущалась, как девственница на первом свидании. Она была взрослой искушенной женщиной, познавшей многих мужчин и считающей, что хорошо в них разбирается, но не могла понять, почему этот мужчина при каждой встрече выбивает ее из колеи одним только своим присутствием и заставляет ее так перед ним благоговеть, смотреть только затаив дыхание. Она знала, что нравилась ему, он не скрывал этого от нее. Но они всегда встречались только под крышей этого дома, в присутствии Куртни и Кэрол, которые никогда не оставляли их наедине, а сам он встреч с ней не искал, что ее очень удивляло и вводило в полное недоумение, потому что в том, что он ее хотел, у нее не было никаких сомнений. Тем не менее… Они встречались пару раз в больнице, когда у Кэрол произошел инсульт, но он уже не смотрел на нее такими жадными глазами, как раньше. А когда она сама напрямую пригласила его в гости в номер, который снимала в гостинице, куда он мог беспрепятственно прийти, пока Куртни дежурила бы у постели больной Кэрол, он ответил что-то неопределенное и так и не пришел, а она его очень ждала. Это подтвердило то, что она заметила в больнице — главным объектом его вожделения стала Кэрол. Это раздосадовало Даяну, но не удивило. После того, как он забрал Кэрол от Элен, Даяна в первый раз приехала к ним в гости лишь спустя два года. Она тогда была еще в кресле-каталке, и Рэй смотрел сквозь нее. Зато с интересом поглядывал на округлившиеся и налившиеся формы Кэрол, которая в шестнадцать лет превратилась в довольно лакомый кусочек. Даяна сама была шокирована, когда увидела ее после двух лет разлуки. Из худющей замухрышки она преобразилась в аппетитную фигуристую девицу, с тонкой талией, округлыми бедрами и пышной грудью. Даяна тогда сказала Кэрол о том, что ее папаша как-то странно на нее смотрит, пялится на ее задницу и сиськи, разглядывает ноги, но Кэрол только посмеялась и ласково обозвала ее дурочкой. И кто из них тогда был дурочкой? Рэй, как истый мужик, сразу почувствовал своим безошибочным «определителем», что эту девчонку вполне можно определить в свою постель и что никакая она ему не дочь. И раз он все-таки настоял на анализе ДНК, значит, он больше доверял тому, что у него между ног, противопоставляющему свой один единственный аргумент против остальных, заставивших его поверить в то, что она его дочь. И ведь он оказался прав. И она, Даяна, тоже оказалась права. И в том, что он отказался от ее любви, Даяна винила только Кэрол, не в силах поверить тому, что эта бесхарактерная приживалка могла затмить ее в его глазах. Даяна вообще не понимала, как эта плакса и неудачница, дочь шлюхи, могла нравиться мужчинам. Не понимала, чем она их так прочно цепляет. Не внешностью, это уж точно, потому что она, Даяна, была намного красивее ее. Не понимала, почему Джек женился на ней и так отчаянно цеплялся, пока она сама от него не сбежала. Она жаждала получить ответ на мучавший ее столько времени вопрос, и не получала. У Джека был один ответ «Я ее люблю», но это ничего не объясняло. Почему?

Почему Рэй стал к ней так холоден и неприветлив, неужели сердится из-за того, что она вырастила на голове его ненаглядной Кэрол рога? Ему ли учить морали и нравственности, ему ли осуждать и ставить в упрек грешную любовь? Хотя свою любовь и связь с Джеком Даяна никогда не считала греховной, считая, что Джек принадлежит ей, а не Кэрол. Но теперь к черту этого строптивца. Есть мужчины посговорчивее, побогаче и покрасивее. И теперь между ней и Рэем ничто не стояло, и Даяна была уверена в том, что сегодня ночью будет спать в его постели. И, разглядывая его, мелко дрожала, предвкушая долгожданную близость с ним. За свой немалый опыт общения с мужчинами, которых повидала самых разных, она не встречала никого, столь соблазнительного, как Рэй Мэтчисон.

Ее вдруг охватило такое нетерпение, что она поднялась с кресла, не в силах усидеть на месте.

— Так что, ты позволишь мне остаться? — охрипшим от желания голосом игриво спросила она, подарив ему многообещающую и недвусмысленную улыбку.

— Оставайся, — ответил он, но совсем не так, как она ожидала. — Дороти приготовит тебе комнату. Пойду, скажу ей, чтобы накрыла ужин на троих.

— На троих? А что… придет кто-нибудь еще? — разочаровано протянула Даяна, не пытаясь скрыть своего недовольства.

— Нет, никто не придет. Только ты, Дороти и я.

— Дороти? Ты садишься за стол с прислугой?

— Дороти не прислуга. Теперь она — вся моя семья. Извини.

Он отвернулся и отправился на кухню. Даяна осталась стоять на месте, озадаченная и удивленная. Да что это с ним?

Ужинали они все-таки вдвоем, потому что старуха, наградив ее ненавистным, а Рэя возмущенным взглядом, отказалась составить им компанию, заявив, что у нее нет аппетита. Рэй непринужденно поддерживал разговор, холодность, с которой он ее встретил, исчезла. Даяна расслабилась. С Рэем всегда было легко общаться, а если он сердился, то не умел делать это долго.

Да, не то, что Рэндэл, к которому на козе не подъедешь. А с Рэем они прекрасно поладят, Даяна не сомневалась. Он, конечно, беспутный и капризный, но зато мягкий, как пластилин. Привык быть под каблуком Куртни, и даже бесхарактерная размазня Кэрол вертела им, как хотела. Ей, Даяне, оставалось его только взять, воспользовавшись своей красотой. В себе она не сомневалась, уверенная, что красота — страшная сила, которой подвластно все. Особенно такие сладострастные и горячие мужчины, как Рэй, которых в жизни заботило только одно — секс.

Даяна смотрела на него и раздражалась все больше, уже не в состоянии думать ни о чем другом. Она не понимала, почему они сидят здесь за столом, болтая о всякой ерунде, впустую тратя время, вместо того, чтобы наброситься, наконец, друг на друга, как давно уже мечтали оба. Чего он тянет? Смотрит своими лукавыми глазами, улыбается, все видит, все понимает, и попивает свое вино, как ни в чем не бывало. Дразнит, что ли? Или ждет, что она сама сделает первый шаг, желая польстить своему самолюбию?

— Что ж, спасибо за ужин, — она улыбнулась ему и поднялась. — Ты не покажешь мне мою комнату, я хочу переодеться.

— Конечно, пойдем. Думаю, Дороти уже все приготовила, — он озорно улыбнулся в ответ.

Они поднялись наверх, и он распахнул перед ней дверь одной из комнат.

— Прошу, располагайся, чувствуй себя, как дома, — мягко и игриво сказал он, пропуская девушку вперед.

Слова «как дома» пришлись Даяне по душе и показались ей многообещающими. Было бы даже забавно стать хозяйкой дома этой откинувшейся мегеры Куртни, которая никогда не нравилась Даяне.

Она обернулась и посмотрела на Рэя, остановившегося в дверях и разглядывающего ее своими веселыми озорными глазами. Медленно приблизилась к нему, не отрывая от него томного горящего взгляда, и, положив ладонь на его широкую грудь, погладила. И вдруг в глазах его вспыхнула насмешка.

Вместо того, чтобы сжать ее в объятиях, он бросил взгляд на часы.

— О-о, — с наигранным сожалением протянул он. — Ну, ты отдыхай, а мне уже пора уходить. Ты же не очень на меня обидишься?

— Как? — лицо у Даяны вытянулось от удивления.

— Я понимаю, что не очень вежливо бросать гостей, но ведь мы свои, правда? Сто лет друг друга знаем, почти родственники, и ты не обидишься, я знаю.

Даяне с трудом удалось сохранить самообладание.

— Что же мне делать здесь одной? Можно мне поехать с тобой?

Он засмеялся.

— Думаю, меня неправильно поймут, если я приду с тобой.

— Почему?

Он вздохнул и с улыбкой покачал головой, как будто удивлялся тому, что она не понимает.

— У меня свидание, Даяна. Извини, но меня ждет женщина, и я не могу взять тебя с собой. Отдыхай.

Подмигнув ей, он закрыл за собой дверь. А Даяна приросла к полу, не шевелясь, и не могла поверить в то, что произошло. Оцепенение сменилось яростью и, схватив свой маленький чемодан, она выскочила из комнаты, задыхаясь от негодования. Спустившись вниз, она увидела Дороти. Старуха с улыбкой устремила на нее насмешливый счастливый взгляд, еще больше взбесивший девушку.

— Уходишь? — усмехнулась Дороти, не скрывая своего злорадства. — А что так?

Даяна была так уязвлена и взбешена, что не могла даже из гордости придать себе невозмутимый вид и найти какую-нибудь вескую отговорку. Да и какой смысл, если эта старуха сама уже догадалась, что произошло. Не нужно быть семи пядей во лбу… Ублюдок! Она никогда ему этого не простит, и еще припомнит! Он еще пожалеет.

— Иди к дьяволу, старая карга! — рявкнула Даяна, чувствуя, как пылает лицо. Старуха расплылась в улыбке.

— Рэй хоть и бабник, но бабник со вкусом и с чувством собственного достоинства, и никогда не опускается до потаскух! — съязвила она, ужасно довольная Рэем, которого всегда осуждала за бесстыдство и распущенность и, по правде, была очень удивлена его поступком, но горда.

— Наоборот, Дороти, он только их и предпочитает, — ответствовала Даяна, задержавшись на мгновенье. — Профессиональных, как Элен, и потомственных, как Кэрол! Да к тому же еще и чокнутых!

— Иди отсюда, белобрысая гадюка, пока я тебе патлы не повыдергала! — взъярилась старуха. — Своих мужиков нет, так ты на чужих заришься, дрянь!

— А-а, не можете мне простить, что Джек любит меня! Только в чем моя вина? Я его к себе в постель силой не тянула! И Рэй твой обожаемый бесится, что не его я выбрала, а Джека, которого он так ненавидит! Он еще приползет ко мне, да поздно будет!

— Он приползет? Лучше сама ползи отсюда, гадина! Ползи к своему гаденышу, этому Джеку, мерзавцу! Сломали девчонке жизнь, выжили на край света, и теперь радуетесь, да? Снюхались, две змеи, одна другой стоит! Подлая ты, она ж так тебя любила!

Фыркнув, Даяна вышла на улицу и хлопнула дверью. Увидев стоящий неподалеку черный автомобиль, она решительно направилась к нему и распахнула дверь. Из темноты салона на нее глянуло изумленное мужское лицо.

— Вы не подвезете меня?

— Куда? — тупо спросило лицо и, когда Даяна назвала адрес Джека, еще больше вытянулось от удивления.

— Э-э… извините, я не могу, — растерянно протянул он.

Даяна раздосадовано захлопнула дверь.

— Придурок! — процедила она сквозь зубы и, поудобнее перехватив чемодан, который, на счастье, был совсем не тяжелый, отправилась дальше по улице в поисках телефонной будки. Остановившись на углу, она озадачено огляделась, ища взглядом прохожих, у которых могла бы спросить, где найти ближайшую телефонную будку, и, обернувшись назад, увидела, как на дорогу выкатил из гаража в своем кабриолете Рэй. С улыбкой помахав парню в черной машине, который отказался ее отвезти, он умчался прочь. Тот поспешил за ним, резко сорвавшись с места.

Даяна лишь недоуменно пожала плечами, решив, что этот парень был одним из его приятелей, который его ждал, и теперь они покатили вместе куда-то развлекаться. Раненная и оскорбленная тем, что Рэй отправился на свидание к какой-то женщине, а не остался с ней, она побрела дальше наугад, надеясь, что по пути попадется телефон. Она хотела позвонить Джеку. Она потеряла работу и не могла найти другую, все поклонники, готовые осыпать ее деньгами ради любви, куда-то все разом испарились, и она знала, что это пакости Джека, его месть. Она даже подумала, что и за арестом Тимми тоже он стоит, но он, поломавшись, все же согласился помочь, что опровергло ее подозрение. Если бы он засадил Тимми, он бы не стал его вытаскивать. Какой смысл? Но у нее была еще одна проблема — деньги. Вернее, их отсутствие. К своим сбережениям она не хотела прикасаться, надеясь на то, что выкрутится и так. Тимми приносил ей неплохие деньги, но они улетучивались со скоростью звука, потому что Даяна упрямо не желала отказываться о той роскошной жизни, к которой привыкла. Даже переехать в квартиру поскромнее и подешевле она не желала, а эта теперь для нее была сплошным разорением. Брат с неодобрением наблюдал за ее расточительством, но молчал и щедро снабжал ее деньгами. Даяна не задумывалась над тем, откуда он их берет, считая, что у него в запасе еще куча денег, заработанных на войне, и без зазрения совести их тратила. Тимми только что приобрел себе квартиру, но, едва туда переехав, угодил за решетку. Это повергло Даяну в отчаяние. И она со слезами приползла на коленях к Джеку, моля о прощении, зная, что этого он и добивается. Было нелегко, но она добилась своего. Он пообещал вытащить Тимми, естественно, бесплатно, и даже позволил ей себя в благодарность поцеловать. Теперь Даяна не сомневалась, что победа на ее стороне, что благосклонность Джека к ней возвращается. Значит, она все-таки для него что-то значит, и жизнь ее наладится. Кэрол больше нет, и между ними теперь ничего не стоит. Осталось только притащить этого строптивца к алтарю и заставить сказать «да». И она станет Даяной Рэндэл. Звучит. А Рэй… если этот самонадеянный плейбой рассчитывает на то, что она будет за ним бегать, как другие, то он ошибается, и еще будет кусать локти, что упустил шанс, который она ему сегодня предоставила. Ведь он хочет ее, она знала, только решил повыделываться, привыкший к тому, чтобы женщины ползали у него в ногах, умоляя о любви. Что ж, еще видно будет, кто у кого в ногах поползает.

Увидев телефонную будку, она прибавила шаг, стуча высокими каблуками по асфальту. Пристроив чемодан на полу, она долго искала монетку в сумочке, потому что никогда не носила кошелька, а в будке не было света. Потом, напрягая зрение, чтобы разглядеть цифры, набрала номер. Трубку сняла Нора и, не скрывая своего недовольства и неприязни, буркнула, чтобы подождала. А Даяна вздохнула, печально задавшись вопросом, почему ее все так ненавидят. Наверное, завидуют. Ее красоте, карьере, успеху у мужчин. Но ей была приятна чужая зависть. Когда-то завидовала она, горько, безумно, завидовала каждому, кто не сидел в инвалидной коляске, как она. Но больше, чем кому бы то ни было, она завидовала Кэрол. Эта зависть отравляла ее любовь к ней, отравляла ее душу. Пока обе они были отверженными, отщепенцами, объединенными поломанными несчастливыми жизнями и одиночеством, Даяна искренне и предано ее любила и жалела. Но жизнь Кэрол изменилась, и Даяна чувствовала себя преданной, когда увидела, в какой роскоши и беззаботности живет подружка, что к ней хорошо относятся и Рэй, и даже эта фурия Куртни, как к родной. Увидела после двухлетней разлуки, как она похорошела, стала холеной, красивой, веселой, как хорошо она одевалась и сколько прекрасных вещей ей покупала Куртни. А она жила в убогом доме инвалидов, ходила в обносках и питалась едой, по вкусу просто помоями, и никто ее не любил, никто не жалел. Кэрол часто отсылала ей посылки с подарками, с одеждой или всякими вкусностями, но это лишь прибавляло горечи в ее сердце. Даяна воспринимала ее подарки не как желание помочь и поделиться, а как демонстрацию того, что у нее, Кэрол, все это есть, а у нее нет. Она обижалась на Кэрол, считая, что если бы она была настоящей подругой и на самом деле о ней заботилась и любила, то уговорила бы свою добродетельницу приютить у себя и ее. Что им это стоило, богачам, взять ее в свои огромный дом и поделиться куском хлеба! Если Куртни пожалела и взяла ее, Кэрол, она бы могла принять и ее, Даяну. Только загвоздка была в том, что этого не хотела сама Кэрол. Зачем ей это нужно, делиться своим счастьем, заботой и любовью своих состоятельных покровителей? Ведь пока она одна в их доме, она их любимица, и вся их благосклонность и щедрость принадлежит ей одной. Вот так их разделила жизнь, раз и навсегда уничтожив искренность в их дружбе своей несправедливостью. Но эта зависть и обида помогли Даяне бороться, поставили ее на ноги. И тогда уже Даяна смотрела сверху вниз на свою подружку с высоты своего роста, а не снизу вверх из кресла-каталки. И могла снова позволить себе ее жалеть и любить, почувствовав свое превосходство, потому что Кэрол была ничем, пустым местом, подобранным подкидышем и без своей покровительницы ничего не стоила. А она, Даяна, превратилась в принцессу, мир упал ей под ноги, жизнь ей улыбнулась, подарив успех, работу, карьеру, любовь мужчин. По сравнению со всем этим, Кэрол со своей жалкой жизнью теперь казалась ей ничтожеством, и как бы дорого и красиво она не одевалась, Даяна знала, что никогда она не будет так прекрасна, как она, никогда Кэрол не то, чтобы превзойти, но даже не дотянуться до нее по красоте. Когда Джек женился на Кэрол, для Даяны это было страшным ударом. Она посчитала, что Кэрол специально отобрала у нее любимого мужчину, мстя за ее красоту и успех, ведь Кэрол знала, что она выбрала его себе в мужья. Когда она поняла, что Джек женился не из-за ребенка, что он любит Кэрол, доволен своей жизнью и не хочет ничего менять, что она, Даяна, просто игрушка, это окончательно ее подорвало. Она смотрела на себя в зеркало и не могла понять — почему? Чем Кэрол так застит глаза мужчинам, что они перестают видеть, как сказочно прекрасна она, Даяна, и как далеко до нее Кэрол, не только во внешности, но и всем остальном? И ее, Даяну, еще в чем-то обвиняют, когда она просто борется за то, что Кэрол у нее украла? Только она, Даяна, сильная, а Кэрол всегда была ничтожеством, поэтому и проиграла. А она, Даяна, победила, заставив ее сделать ноги с поля боя. Осталось только вернуть Джека.

Услышав его голос в телефонной трубке, Даяна сразу же жалобно залебезила:

— Джек, у меня украли последние деньги. Мне негде ночевать. У меня нет даже на такси! Я стою на улице и не знаю, что мне делать.

— А мне какое дело?

— Джек, миленький, ну, пожалуйста… не бросай меня одну на улице. Здесь столько всяких подонков ходит, мне страшно.

— Где ты?

— Ой, я не знаю, как улица называется. Я в паре кварталов от дома Куртни.

— А что ты там делала, интересно? К Рэю в гости ходила?

— Да нет же, я хотела у него денег занять, чтобы тебя не беспокоить, а его дома нет. Вот я здесь и стою, не знаю, что делать.

— Подожди, когда он вернется, глядишь, приютит, — с насмешкой посоветовал Джек.

— Во-первых, Дороти захлопнула перед моим носом дверь, а во-вторых, я не хочу его ждать! Ты же его знаешь, приставать начнет, а я не хочу.

Джек язвительно засмеялся, но все же снисходительно сказал:

— Ладно. Жди, я сейчас подъеду.

— Я возле телефонной будки.

— Хорошо, там и стой. Я тебя найду.

Заметив, как ему несколько раз подмигнули фары черного «седана», Рэй прижался к обочине и остановился. «Седан» подъехал сзади почти вплотную и остановился. Дверь открылась, и из машины вывалил едва умещавшийся в одежду детина.

— Решил познакомиться? — хмыкнул Рэй. — Давно пора, а то уже столько дней неразлучны, а я до сих пор не видел тебя в лицо! Кстати, ты отвечаешь на мои приветствия, когда я с тобой здороваюсь, а то мне не видно?

— Разговор есть.

— Ну, говори, раз есть, что сказать.

— Не здесь. В машину пойдем.

Мгновенье Рэй не двигался, разглядывая руль, потом пожал плечом, заглушил мотор, выдернул ключи и вышел из машины. Верзила вежливо распахнул перед ним дверь, видимо проникшись уважением к его смелости. Только это была не смелость, а равнодушие, но ему этого не понять, с ухмылкой подумал Рэй, усаживаясь в машину. К тому же он понимал, что сопротивляться бесполезно, зная, что все равно от Рэндэла он никуда не денется, даже если будет от него бегать. А так хоть трусом ощущать себя не будет и другим повода так думать не даст. Чертовски было приятно, когда он произвел такое сильное впечатление на этого монстра Хока, считая, что только благодаря ему, он выбрался тогда из заброшенного дома целым и почти невредимым. Хок сумел убедить Рэндэла в слабости и ничтожности его, Рэя, в том, что он не из тех героев, которые молчат под пытками, что он слишком слаб, чтобы пережить операцию, мягко выражаясь, которую Рэндэл хотел ему провести — и это его спасло. И все это Хок говорил, сам думая совсем иначе. А Рэндэл, по-видимому, прислушивался к его мнению. Рэй все время ломал голову над тем, почему этот африканец тогда ему помог, но так и не находил ответа на мучавший его вопрос. Напрашивался только один ответ, казавшийся Рэю нелепым и неправдоподобным — что этот чернокожий гигант не так уж жесток. Или еще более нелепый — то, что он, Рэй пришелся ему по душе. Эта мысль забавляла Рэя, и он веселился про себя, думая о том, что это черное чудовище, похожее на закопченного грешника, выскочившего из преисподней, пало очередной жертвой его чар.

— Извини, — виновато улыбнулся громила и резко ударил его по лицу.

Рэй очнулся от прикосновения прохладной нежной женской руки, которая поглаживала его по щеке. Открыв глаза, он обнаружил, что все еще находится в машине, громила сидит на переднем сидении и приветливо ему скалится, видимо, пытаясь изобразить улыбку. Рядом с Рэем сидела похожая на дешевую ночную бабочку девица и во все глаза его разглядывала. Бросив на нее недоуменный взгляд, Рэй поднял голову и посмотрел на прикованные наручниками к ручке над дверью запястья. За рулем сидел еще один незнакомец. Рэндэла не было. Взглянув в окно, Рэй увидел, что машина стоит в неизвестном ему темном переулке.

Ощутив влагу под носом и на губах, он сообразил, что из носа у него течет кровь.

Верзила с переднего сиденья бросил девушке платок.

— На, вытри ему лицо. Извини, браток, пришлось тебя ударить, но готов возместить неприятное приятным. В знак перемирия.

Взяв платок, девица стала старательно и аккуратно вытирать кровь с лица Рэя, ласково разглядывая.

— Какой ты красивый, — заметила она с нежной улыбкой и бросила на сидящих впереди мужчин гневный взгляд. — Зачем вы его обижаете?

— Ну, так утешь, раз такая добрая. Давай, помалкивай лучше, да делом займись.

— С удовольствием, — девица снова улыбнулась, облизнула губы и расстегнула оторопевшему от удивления мужчине штаны. — Расслабься, красавчик, сейчас тебе будет так хорошо, как никогда в жизни.

А через некоторое время изумленного и ничего не понимающего Рэя вернули к его машине, распрощались с ним, развернулись и уехали, впервые за последнее время оставив его без своего сопровождения.

Повесив трубку, Даяна подхватила чемодан и вышла из будки. Сердце ее колотилось от радости. Она отошла в тень, чтобы не привлекать лишнего внимания и предотвратить приставания мужчин, которые преследовали ее всегда и везде. А сейчас было уже поздно, и она чувствовала себя неловко, торча у дороги, как дешевая шлюха. Еще, чего доброго, патруль заберет, или отморозок какой-нибудь запихнет в машину и изнасилует где-нибудь за углом.

Нетерпеливо она переминалась с ноги на ногу, переполненная счастьем и больше не сомневаясь в том, что Джек ее любит. Конечно, напрасно она сомневалась, иначе и быть не могло. Ликование и восторг победительницы переполняли ее, когда она представляла, как будет страдать и мучится от ревности Кэрол, когда узнает, что они с Джеком вместе. Что он не побежал за ней, как она ждет, а помирился с ней, Даяной. Кэрол поймет, что теперь, когда нет Куртни, она никому не нужна. Рэй совсем не печалится о ней, не бежит следом, а наслаждается жизнью и обретенной свободой, встречается с женщинами, а о ней даже не вспоминает. Джек, судя по всему, тоже начинает успокаиваться, ведь если бы он хотел ее вернуть, уже бы нашел и вернул. Вот так-то, наконец-то справедливость восторжествовала, и каждый получил по заслугам!

Ее размышления были прерваны грубо и неожиданно. Большая ладонь зажала ей рот, сильная мускулистая рука обхватила за талию и, приподняв над землей, потащила во мрак. Даже не успев вскрикнуть, Даяна начала изо всех сил вырываться, но перед ней вдруг возник еще один мужчина и ткнул острием ножа в живот.

— Тихо, хорошо? — прохрипел он. — Не надо кричать и сопротивляться, красавица, если не хочешь, чтобы я воткнул нож поглубже в твой прелестный животик.

Почувствовав боль в том месте, куда давил нож, Даяна застонала и согласно закивала головой, позволив уволочь себя дальше, в неосвещенный и безлюдный тупик между домами.

— Я уберу сейчас руку, — тихо проговорил тот, что ее держал, — и если ты закричишь, мы тебе тут же перережем глотку.

И он освободил ей рот и отпустил. Девушка попятилась от них назад.

— Что вам нужно?

— Такая красивая и такая глупая! — ухмыльнулся один. — Разве не понятно?

— Хорошо-хорошо, я поняла! Я сделаю все, что вы хотите, только отпустите меня. Вам ведь незачем меня убивать, так ведь?

— Посмотрим по настроению. Мы и без твоего согласия сделаем с тобой все, что захотим, а твоя покорность нам не нужна. Мы любим строптивых.

Они схватили ее за руки и толкнули. Даяна упала на какую-то кучу и по зловонному запаху поняла, что это мусор. Боже, какой кошмар! Быть изнасилованной какими-то подонками на куче мусора, как грязная уличная девка! Кто сказал, что смерть ужаснее этого унижения?

Она закричала, надеясь, что Джек уже приехал и услышит ее. Она понимала, что не справится сама с этими громилами, прохожих на улице почти не было, да и в героев, бросающихся на спасение попавших в беду женщин, рискуя собственной жизнью, она не верила. Ее вопль был прерван ударами по лицу, в рот ей запихнули какую-то грязную вонючую тряпку, подобранную, видимо, здесь же, среди мусора. Даяне удалось выплюнуть тряпку и ее тут же вывернуло наизнанку.

— Фу-у, — брезгливо протянул один из насильников, убирая от нее свои руки. — Вот зараза, все настроение испортила.

— Отпустите! Умоляю вас, отпустите меня! — зарыдала девушка и, воспользовавшись замешательством мужчин, вскочила на ноги. И вдруг увидела приближающуюся мужскую фигуру. Она мгновенно узнала ее, даже в темноте.

— Джек!

Мужчины отступили в стороны, и она с рыданиями бросилась к Джеку. Он поймал ее в свои объятия.

— Скорее, идем отсюда! Их двое, ты не справишься! — она вцепилась в него и попыталась развернуть, но он не сдвинулся с места.

— Джек, пожалуйста, бежим! У них нож! Это глупо, они тебя убьют!

Но он сжал сильными пальцами ее руку и решительно пошел вперед, прямо к наблюдающим за ними с ехидными ухмылками подонкам. Даяна попыталась вырваться, напуганная до смерти его безрассудством. Услышав за спиной тяжелые шаги, она обернулась и тут же успокоилась. За ними шел Хок, такой огромный, что едва помещался в узком промежутке между домами. Даяна улыбнулась и устремила на мерзавцев торжествующий взгляд. Ну-у, сейчас этим уродам не поздоровится!

Джек спокойно подошел к мужчинам, ведя Даяну за собой. Она крепко держала его за руку, прячась на всякий случай за его плечо.

— Что ж вы, ребята, так не осторожно действуете? — проговорил Джек. — Крики, вопли на весь город. Первый раз, что ли?

Даяна улыбнулась, восхищаясь его мужеством и тем, как он осмеливается над ними подтрунивать. Она с наслаждением представляла, что будет дальше и что с ними сделает Джек.

И вдруг он больно схватил ее за плечи и швырнул прямо на них. Сильные руки мгновенно впились в ее тело, не позволяя сдвинуться с места.

Даяна, снова оказавшись в тисках насильников, подняла на Джека ошеломленный взгляд. Он невозмутимо прикурил, и улыбнулся ей.

— Так ты меня звала, красавица? Ну, я приехал. А почему ты так удивленно на меня смотришь?

— Джек… что происходит? — жалобно проскулила Даяна, не пытаясь скрыть охватившего ее ужаса.

— Что происходит? То происходит, что ты поломала мою семью. А ведь я тебя предупреждал, девочка, не один раз, много раз предупреждал — не лезь в мою жизнь.

— Джек, пожалуйста… ты меня пугаешь… прекрати! Я же люблю тебя! А Кэрол тебя не любит и не любила, неужели ты до сих пор этого не понял?

— Она любила меня и любит, и у нас все было бы хорошо, если бы ты, сука, не влезла в нашу жизнь! — он размахнулся и тыльной стороной ладони ударил ее по лицу. — Из-за тебя она перестала мне доверять!

— А разве тебе можно доверять? — чуть слышно проговорила Даяна дрожащим от слез и боли голосом.

Казалось, ее вопрос немного озадачил Джека, словно он задумался, а можно ли ему на самом деле доверять?

Он усмехнулся и пожал плечами.

— Можно, но это глупо! — то ли в шутку, то ли серьезно ответил он.

Но Даяне было не до смеха. По лицу ее побежали слезы.

— Джек, если она не любит тебя, я в этом не виновата. Любила бы — простила, она ведь любит всех прощать. Она просто ухватилась за это, как за повод, чтобы порвать с тобой. Она просто не любит, ты ей не нужен, вот она и сбежала!

— А-а, так ты об этом знаешь? И что, радуешься, да? И еще хватило наглости просить меня о помощи после того, как сунулась в мою жизнь и переворошила ее, как свинья, своим тупым рыльцем! — он ткнул ее ладонью в лицо. — Что ж, тебе есть, чем гордится — ты единственная, кто осмелился это сделать, и у кого это получилось. Только я никак не пойму, или ты такая смелая и отчаянная, или такая дура? Ладно, вообще-то, мне это не очень интересно. Мне все равно, кто мне досадил, храбрец или дурак.

Наклонившись, он подобрал тряпку и затолкал ее девушке в рот.

— Приятно было побеседовать, милая. К сожалению, мне пора. И так заболтался. Ах, да, а Тимми твой на самом деле наемный убийца. Не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы разлука ваша не была долгой, и обещаю, что он снова скоро будет с тобой, если, конечно, ты будешь его дожидаться в аду, а не в раю. Хотя думаю, в рай тебя не пустят, так что когда-нибудь еще увидимся, любовь моя, в пекле, только не скоро еще. У меня вся жизнь впереди… а у тебя уже позади. Передавай привет дьяволу, он, говорят, мой родственник.

Он улыбнулся собственной шутке и похлопал девушку по щеке, отводя взгляд от ее обезумевших от ужаса заплаканных глаз.

— Ладно, я пошел, — сказал он ребятам. — Позабавьтесь, если хотите, только следы не оставляйте.

— А как нам ее… ну…

— Как хотите. Только быстро, что б не мучилась. Что спрашиваешь, — набросился он резко на мужчину, — не знаешь, что ли? И что б больше без воплей, олухи. Хок, отдай им то, что нужно.

Он отвернулся и пошел прочь, не обращая внимания на отчаянное мычание девушки, разрывающее ему сердце и оглушающее его, как самые громкие вопли, которые он теперь будет слышать в своих самых жутких кошмарах. Он знал, что это один из самых ужасных моментов в его жизни, возможно, даже самый ужасный, но все равно не остановился. Впервые он не испытывал удовольствия от своей мести, но знал, что не откажется от нее, даже если она будет причинять ему боль, как сейчас. Боль, которую он испытывал по вине этой девушки, была гораздо сильнее. А его ярости и злости не было конца, когда он думал о том, что она сделала с его жизнью, лишив его самого дорогого — любви единственной в мире женщины, которую он любил. Что ж, Даяна у него отобрала Кэрол, Даяна ее ему и вернет. А заодно и поплатится за свою наглость. Сама виновата. Он ее предупреждал. Она сама сделала свой выбор.