ГЛАВА 5.

Узнав, что Джек в больнице, Кэрол изменила свои планы и не пошла к Берджесам, у которых собиралась переночевать, а вернулась домой, где ее ждал взволнованный Патрик. Когда мальчик бросился в ее объятия со слезами, она почувствовала себя виноватой перед ним, что где-то ходит, думая только о себе, вместо того, чтобы быть с ним. Мальчик знал, что отец в больнице, и взахлеб расспрашивал у нее, что случилось. Он был уверен, что все это время она была в больнице. Кэрол не стала его переубеждать. Как она могла объяснить пятилетнему ребенку, почему не поехала в больницу к его отцу? Успокоив мальчика, она заверила его, что с папой не случилось ничего страшного, сказав, что он просто подрался. Патрик был шокирован.

— Но ведь папа никогда ни с кем не дрался! Он считает, что это… — он наморщил лобик, вспоминая нужно слово. — Примитивно, вот!

— Ну, почему же, случалось и ему подраться, — улыбнулась Кэрол, вспомнив, как однажды сцепились Джек и Рэй, разгромив ее палату и подняв на уши всю больницу. — Иногда бывают такие ситуации, когда хочешь — не хочешь, а приходится, хотя бы для того, чтобы обороняться.

Да, когда-то Джек дрался за нее, отстаивая их любовь, забыв о своих принципах, и делал он это с такой яростью, как будто в него вселились все бесы ада, которые помогли ему дать Рэю достойный отпор, когда тот попытался вышвырнуть его из палаты у нее на глазах с угрозами и требованиями не приближаться к ней больше. Их схватка была жуткой, и Кэрол тогда очень перепугалась. Это потом она вспоминала об этом с улыбкой, про себя с любовью и нежностью называя обоих драчунов дурачками, которые повели себя, как вздорные мальчишки, после чего оба ходили с разбитыми лицами и кулаками на забаву другим. Но с тех пор ей частенько стало казаться, что Джек и Рэй не против снова померяться силами и начистить друг другу морды. Похоже, их воинственный пыл не уменьшился после той драки, а только усилился. И до сегодняшнего дня она была уверена в том, что Джек ее любит. Он дрался с Рэем, он спорил с Куртни, вцепившись в нее, Кэрол, мертвой хваткой так, что никто не смог бы его оторвать от нее — но зачем? Ведь уже тогда у него была Даяна. Понятно, зачем он соблазнил ее, Кэрол, чтобы отомстить, унизив и отвергнув, как она его, сделать больно. Тем не менее, он пришел, когда она попала в беду, и вытащил ее из тюрьмы. Допустим, он сделал это не ради нее, а ради Куртни, которая бросилась ему в ноги, моля спасти ее девочку, хотя Кэрол чувствовала, что Куртни здесь ни при чем. Допустим и то, что он женился на ней ради ребенка, хотя он никогда не отличался благородством и правильностью… При этой мысли на глаза ее вновь навернулись слезы. Если так, зачем нужно было разыгрывать такую любовь, что даже Куртни в нее поверила? Что для него значит Даяна? Зачем все это, почему? Кэрол не могла понять. Эти мысли причиняли нестерпимую муку, поэтому она гнала их прочь, пытаясь убедить себя в том, что все эти «зачем» и «почему» не имеют значения. Она не хотела знать ответы, уверенная, что они причинят ей еще большую боль. По крайней мере, она не хотела об этом думать сейчас.

Обнимая Патрика, она терлась лицом о его плечо, украдкой вытирая слезы. Ее маленький мальчик, сынок, которого она любила всем сердцем. Его маленькие ручки обнимают ее, это не иллюзия, не обман, и это — самое главное. А все остальное не имеет значения. К черту Джека, к черту Даяну, к черту эти ставшие для нее пустыми и горькими пять лет… гори оно все синим пламенем. У нее оставалось самое главное, то, что теперь являлось смыслом и центром ее жизни — ее сын. И она будет думать о нем, а не о Джеке и Даяне, и даже не о себе. Она не будет больше карабкаться наверх, падать больше нельзя, потому что она может потянуть за собой сына. Она будет жить для него, его жизнью, раз своя собственная у нее не выходит. Он ее огонек, который согреет ее оледеневшее сердце, который развеет любой мрак в ее душе и выведет из самой глубокой пропасти, залечивая своей искренней детской любовью любые раны, как целебный бальзамом.

Кэрол глубоко вздохнула, чувствуя, как тяжесть, давившая на грудь, немного отступила, и отчаяние тоже ослабило свою хватку. Только боль не уменьшилась. Но это поправимо. Пройдет время и заберет с собой ее муку. Она не одинока. И она не потеряла свою семью. Ее семья — это Патрик. Пусть он будет рядом, пусть любит ее и называет мамой, а больше ей ничего не нужно.

— Мам, ты возьмешь меня завтра в больницу к папе? — спросил мальчик, заглядывая ей в глаза.

— Конечно, мой хороший. Завтра мы поедем к папе, — Кэрол погладила его по голове. Патрик пристально смотрел на нее своими пронзительными серыми глазами, умными и серьезными.

— Не плачь, мам. Папа поправится. Я думал, с ним что-то случилось, а он всего лишь подрался. Это не страшно, не переживай. Его синяки заживут, и он придет домой.

Кэрол лишь улыбнулась и поцеловала его в нежную мягкую щечку, радуясь тому, что Патрик не знал, как не хочет она, чтобы папа приходил домой. Как не хочет идти завтра к нему в больницу… Но пойдет, потому что мальчик не поймет ее и осудит, если она этого не сделает. И только сейчас она вдруг осознала, что даже не знает, где находится Джек и куда завтра вести Патрика.

Когда она уложила мальчика спать, позвонила Куртни.

— Ну, наконец-то! — облегченно выдохнула она, услышав голос Кэрол. — Куда ты опять пропала? Что за дурацкая у тебя появилась привычка проваливаться сквозь землю без предупреждения? Ты знаешь, что произошло с Джеком?

— Знаю, — тихо ответила Кэрол.

Куртни помолчала.

— Можно, я сейчас приеду?

— Куртни, пожалуйста, не обижайся, но я сейчас хочу побыть одна. Я не могу сегодня об этом говорить, может быть, завтра, — Кэрол снова сорвалась и заплакала.

— Я понимаю. Не надо ничего говорить, если тебе тяжело, я сама все поняла. Мне позвонили из больницы и, когда я туда приехала, я наткнулась на Даяну. Да, такого я даже от Джека не ожидала. Скажи мне только… как давно это продолжается?

— Давно, Куртни. Он был с ней еще до того, как мы… переспали в первый раз.

— Ах, — только и смогла вымолвить Куртни, которая не нашлась, что на это сказать. Помолчав, она снова встревожено спросила:

— Может, мне все-таки приехать?

— Не надо, я в порядке, — голос Кэрол окреп, она выпрямилась, пытаясь свое униженное и разбитое состояние подавить уязвленной пострадавшей гордостью, которая от этого отчаянно старалась себя показать так, как никогда. — Я не буду больше плакать. Я обещаю. Я сильная. Я уже пережила слишком многое, чтобы убиваться из-за измены мужчины. В моей жизни было столько страшного, столько смертей, что то, что произошло теперь — мелочь по сравнению со всем. Я потеряла Эмми и Мэтта, я пережила их смерть. Что мне эта оплеуха от Джека и Даяны — больно, но не смертельно.

Она засмеялась.

— Поговорим завтра, Куртни. А вообще, думаю, это не стоит того, чтобы об этом говорить. Есть более интересные и важные темы, например, о том, что каникулы скоро закончатся, а мы так и не свозили Патрика в Диснейленд. Давай съездим на выходные? Возьмем Джорджа, если он не будет занят, Рэя, и поедем, повеселимся.

— Прекрасная идея, — Куртни улыбнулась.

— А Джек пусть валяется на больничной койке и залечивает свои синяки и попранное мужское самолюбие, пострадавшее из-за того, что его так отходил мальчишка! — Кэрол снова засмеялась.

Она не видела, как печально понурила голову Куртни, расслышав в ее голосе откровенную ненависть и неприязнь к тому, кто все еще был ее мужем и отцом ее ребенка. Но Куртни решила на этот раз не вмешиваться. Она знала, что ее девочка жестоко ранена и унижена, Куртни понимала ее чувства, но в данной ситуации решать должна только она, так, как подсказывает ей сердце и разум. И Куртни чувствовала, что на этот раз она не нуждается в советах и поддержке. Что-то произошло в ее душе. Она больше не пасовала, не прогибалась и не ломалась под ударами судьбы, как бывало раньше, она, наконец-то, поняла, что она не такая слабая, как всегда считала, что ее ничто не сломало, и она через все прошла. И может идти дальше по своей трудной, колючей и коварной дорожке, усыпанной камнями и ямами. «Оплеуха» от Джека и Даяны, как она выразилась, пошатнула ее, но в результате привела к тому, что Кэрол лишь крепче стала на ноги, приняв борцовскую стойку. От этого у Куртни немного полегчало на сердце, потому что она очень испугалась, что это сломает ее девочку, и без того хлебнувшую достаточно горя. Куртни было очень больно и обидно за нее, и она никогда не простит Джеку того, как он поступил с этой преданной доброй девочкой, даже если сама Кэрол его простит, и они помирятся. Но наказывать его Куртни не собиралась, твердо решив не вмешиваться. Она знала, что Кэрол не простит, даже если не уйдет от него ради Патрика. Он сам себя наказал, потеряв любовь такой прекрасной женщины, как Кэрол. И он был достаточно умен, чтобы это понимать. Сама Куртни предпочитала бы, чтобы они расстались. Она знала, что, если они будут и дальше жить вместе, их жизнь превратится в ад, и от этого Патрик может пострадать еще сильнее, чем от развода. Потому что не будет больше нежной, любящей и терпеливой Кэрол, с улыбкой выносившей отвратительный нрав Джека и прощавшей ему грубость и несдержанность, так как не осталось в ней теплоты и нежности к нему. А ее обида и злоба и характер Джека — это было несовместимо.

Они больше не говорили об этом. Куртни рассказала, что Джек не захотел оставаться в Лос-Анджелесской больнице и попросил какого-то приятеля перевезти его в госпиталь Сан-Франциско на своем самолете. А Даяну Куртни в приступе ярости вышвырнула из больницы еще в Лос-Анджелесе, пригрозив не показываться, пока Кэрол все еще оставалась женой Джека.

Попрощавшись с Куртни, Кэрол отправилась в ванную. Там, лежа в горячей мыльной воде, она стала петь, громко, так, как ей всегда хотелось, но она не могла, забитая еще в детстве своей жестокой матерью, которая всегда грубо затыкала ей рот. Может, у нее и нет голоса, может, она не умеет петь, и фальшивит — не важно. Она будет петь, потому что ей всегда этого хотелось.

И, прорвавшись сквозь этот тяжелый комплекс, сковывавший ее всю жизнь, она почувствовала, будто ослабевают цепи, которые ограничивали ее движения и не давали вдохнуть полной грудью.

«Я буду петь, — подумала она. — Даже если это никому не нравится. Да, да, теперь я буду петь, всегда. Громко, на весь мир, всем назло. У меня хороший голос, и пошли к черту все, кто так не считает».

Утром Кэрол всячески старалась поднять свое настроение.

Включив ритмичную музыку, она весело подпевала, пританцовывая по комнате и упрямо не обращая внимания на тупую боль в груди. Занялась зарядкой, после чего почувствовала прилив бодрости и сил. С удовольствием накрасилась, уложила волосы, красиво оделась. Смотря на себя в зеркало, она подарила себе улыбку.

— Ты красавица, — сказала она своему отражению впервые в жизни. — Только перестань смотреть такими грустными глазами.

И вдруг Кэрол с восторгом обнаружила, что у нее все-таки есть то, что красивее, чем у Даяны. Глаза. У нее прекрасные глаза, и в этом Даяна ей проигрывает, потому что у ее глаз нет этой трогательной и проникновенной печальной красоты, они не так прозрачны и чисты, они не обладают взглядом, проникающим в сердце. Как-то она спросила Джека, почему он передумал и решил взяться за дело Мэтта, а он ответил: «Из-за ваших глаз». Он все время выделял ее глаза и как будто восхищался ими. Может, он и женился на ней из-за глаз? Подумав об этом, Кэрол горестно хмыкнула. Пустоплет.

Но он прав. У нее поразительные, просто изумительные глаза, и, скорее всего, этим они обязаны именно той толике печали, которая всегда так не нравилась Кэрол. Весьма довольная собой, Кэрол покинула комнату, уверенная в своей неотразимости. Может, она не такая красивая и идеальная, как Даяна, но она вполне могла гордиться своей внешностью. И поблагодарить за нее Элен. Нет, она не позволит Джеку втоптать ее в грязь и лишить самоуверенности, из-за того, что бегал к другим женщинам, потому что она какая-то не такая. Это не она «не такая», это он такой.

— Мам, какая ты сегодня красивая! — с восторгом заметил Патрик.

— Спасибо, мой хороший, — просияла Кэрол. — А кто, по-твоему, красивее, я или тетя Даяна?

— Конечно, ты, — уверено ответил мальчик. — Тетя Даяна похожа на куклу на витрине.

Кэрол расхохоталась, сильнее, чем следовало бы.

У госпиталя она заметила девушку-калеку, просящую милостыню. У несчастной не было ног. Кэрол и Патрик подошли к ней и подали щедрую милостыню.

— Смотри, какая она красивая, и какие печальные у нее глаза, — шепнул мальчик матери на ухо. — Наверное, она никогда не будет счастливой, потому что ее никто не возьмет замуж.

— Ну, почему же, Патрик? Может, она найдет свое счастье в чем-нибудь другом. Не все, кого берут замуж, бывают счастливы…

Когда мальчик отвернулся, Кэрол быстро сняла с пальца обручальное кольцо и бросила его в тарелочку для подаяний, которую держала в руках девочка.

Патрик первым влетел в палату, Кэрол неторопливо вошла следом.

Мальчик озадачено стоял у постели и разглядывал лицо отца, ища непострадавшее место, куда можно его поцеловать. Кэрол замерла за его спиной, с удивлением разглядывая молчаливо смотрящего на мальчика Джека. Он был неузнаваем. Все его лицо было разбито, покрытое страшными гематомами и ссадинами, на переносицу был наложен гипс, на нижней челюсти красовалась шина. Поцелую приткнуться было негде. Даже лоб был разбит, припухший от удара… или ударов. Но Патрик все же отыскал местечко и с любовью чмокнул отца в висок. Губы Джека тронула легкая улыбка.

— Привет, пап! Как ты?

— Папе, наверное, нельзя, разговаривать, — сказала мальчику Кэрол, заглядывая в хорошенькое детское личико. — Видишь, у него челюсть болит.

— О-о, — огорченно протянул малыш. — Сильно болит, пап?

— Нет, — выдавил Джек хрипло.

— Значит, ты можешь разговаривать? — обрадовался Патрик.

— Да… немного. И плохо.

— Нет, пап, нормально, все понятно, не волнуйся. А ты их тоже так сильно побил?

— Кого?

— Ну, тех хулиганов, которые на тебя напали? Мама сказала, что их было трое, но ты не испугался и не убежал. Ты молодец, пап! Лучше быть храбрецом с синяками, чем трусом без синяков! — сумничал Патрик.

Джек поднял взгляд на Кэрол, но она сразу же отвела глаза.

— Привет, Джек. Эдак по тебе поганая метла прошлась! — не удержалась она, вспомнив его слова о Тимми, которые были ей так неприятны.

— Мам, а как это — поганая метла?

— Это просто выражение такое, образное. Побудь пока с папой, а я пойду, поговорю с врачом.

Поставив для мальчика стул к кровати, Кэрол вышла из палаты, чувствуя на себе пристальный взгляд мужа. Боль и горькая обида вновь заговорили в ней с первоначальной силой, когда она встретилась с ним взглядом, но она была полна решимости держать себя в руках. Безмерно уязвленная гордость не позволяла ей дать понять ему, как глубоко она была ранена, как страдает. Он, конечно, понимает, что это было для нее ударом, при том неожиданным, но Кэрол не хотела, чтобы он знал, насколько сильным. Нет уж, ни он, ни Даяна не увидят, какой несчастной они ее сделали. Они уже достаточно над ней поглумились, хватит. А еще больше ей не хотелось, чтобы Джек ее жалел, ни он, никто другой. Да, впервые в жизни ей не хотелось, чтобы ее пожалели. Потому что сейчас это было бы унизительно и противно.

Всегда ей хотелось человеческого сочувствия, понимания, жалости. Джек создавал вид, что он всегда ее жалел, поэтому якобы и помогал. Не из жалости ли он на ней, бедненькой, обиженной жизнью и людьми, женился? Фу, как отвратительно! Не жалел он ее, вранье это все. Не пожалел же, соблазнив и вышвырнув, не пожалел, пять лет наставляя рога с ее единственной и горячо любимой подругой. И было бы противно, если бы он стал демонстрировать нежную жалость к ее разбитому сердцу теперь. Пусть себя пожалеет и свою обожаемую любовницу. Хотя, похоже, он вообще не способен к жалости.

Да, Тимми постарался, когда бил Джека. Доктор довел до ее сведения, что у пострадавшего в двух местах сломана челюсть, а также нос и два ребра. Кроме того, было два вывиха — на запястье и в локтевом суставе правой руки, а также многочисленные ушибы и гематомы. В общем, выслушав диагноз, Кэрол пришла к выводу, что у Тимми довольно тяжелая рука. Впрочем, у него и в детстве были крепкие кулачки, хоть и маленькие.

В некотором замешательстве Кэрол вернулась в палату. Перед ее мысленным взором все еще стоял образ нежного мальчика, маленького и хрупкого, каким она помнила Тимми, и никак не могла себе представить, что все эти травмы — его рук дело. Как же это Джек позволил так себя избить, неужели не смог защититься? В драке с Рэем он показался Кэрол довольно ловким и сильным, и даже Рэй не смог с ним тогда справиться, хотя был гораздо крупнее и спортивнее. И оба тогда отделались синяками. Сейчас же все обстояло намного жестче. Тимми жестокий. И, похоже, умеет постоять за себя и за других получше Рэя и Джека вместе взятых. Что ж, наверное, это не удивительно. Должно быть, его этому научили улица и война. И одно, и другое одинаково беспощадны. Что ж, оставалось только надеется, что это отобьет у Джека всякое желание поднимать руку на женщину. Хотя надежды эти были пусты. Джек не из тех, кого можно чем-либо запугать и приструнить. Его можно только разозлить. А в том, что Тимми его разозлил, Кэрол не сомневалась. Только вряд ли он отдавал себе отчет в том, как опасно злить Джека. Тимми только что приехал из-за границы, где прожил почти всю жизнь, и вряд ли имел представление о том, кто такой Джек Рэндэл, и что он из себя представляет. Доктор сообщил Кэрол, что Джек отказался что-либо говорить о произошедшем, и не стал писать заявление на обидчика, когда приходил полицейский. Естественно. Джек никогда не писал никаких заявлений в полицию, со своими обидчиками он предпочитал разбираться сам. И для них это было гораздо хуже.

Как только она снова вошла в палату, взгляд Джека впился в нее и почти не отрывался, но Кэрол упрямо избегала смотреть ему в глаза. Во-первых, ей становилось нестерпимо больно, а во-вторых, она не хотела, чтобы он увидел эту боль. Она была спокойна и молчалива, тихонько сидя на стуле, предоставив Патрику завладеть всем вниманием отца. Но мальчику это не удавалось. Джек только делал вид, что слушает его, кивал и улыбался, что-то с трудом говорил в ответ, но глаза его все время были устремлены на Кэрол, и, судя по всему, мысли — тоже. Кэрол хотелось бы знать, о чем он думает, когда смотрит на нее. Ей всегда казалось, что он считает ее дурой. Теперь она в этом была уверена. Что ж, с этим трудно было не согласиться. Она устала оттого, что он всегда заставляет ее чувствовать себя дурой. Ни с одним другим человеком у нее не возникало таких неприятных ощущений.

«Может, я не такая умная, как он, но я не дура. Это он делает из меня дуру, потому что я ему верю. В этом и заключается вся моя наивность и глупость — в том, что я ему верю», — думала Кэрол, разглядывая свои руки.

Хватит. Хватит быть дурой. Хватит позволять ему водить себя за нос и постоянно обманывать. Кэрол уже затруднялась определить, где была ложь, а где правда между ними, начиная с первого дня их знакомства, и вряд ли он когда-нибудь даст ей ответ на этот вопрос. А если и ответит, то она все равно уже не поверит. Его ложь обходилась ей слишком дорого. Его ложь ломала ей жизнь второй раз. Но самое страшное, что от его лжи пострадала не только она.

Чтобы чем-то себя занять и отвлечься от его невыносимого взгляда, Кэрол навела порядок в тумбочке у кровати, аккуратно разложив медикаменты. Потом достала из сумки пепельницу, зажигалку и блок сигарет. Она знала, что без этих вещей Джек не может обходиться. Бросив на него взгляд, она заметила, что он улыбается.

— Тебе разрешают здесь курить? — немного растеряно спросила она, распечатывая коробку.

— Пусть попробуют запретить. Я уже чуть не умер, но здесь никто мне не принес и поганого окурка, как я не просил. Я им всем припомню, вот только встану. Думал, так и сдохну тут от нехватки никотина.

Кэрол молча распечатала пачку и, достав одну сигарету, протянула ему. Приподняв здоровую руку, Джек с нежностью погладил ее кисть. Кэрол не пошевелилась и не подняла глаз, терпеливо ожидая, когда он возьмет сигарету, потом поднесла ему зажигалку, помогая прикурить. Пододвинув пепельницу к краю тумбочки, чтобы ему удобнее было сбивать пепел, Кэрол вернулась на свое место.

Посидев еще немного, она снова поднялась, убрала стул к стене, обращаясь к Патрику:

— Сынок, нам пора. Мне на работу, а папе надо отдыхать. Если хочешь, я скажу Норе, чтобы она привезла тебя сюда сегодня еще.

Поцеловав Джека в висок, Патрик выжидающе посмотрел на маму, удивляясь, как это она забыла поцеловать его, когда они пришли, и не забудет ли поцеловать на прощанье. Раньше она никогда не забывала. Мальчик привык к тому, что родители всегда целуются при встрече и расставании. Джек тоже не отрывал от нее глаз.

Кэрол поняла, чего ждет сын, но не смогла заставить себя это сделать.

Максимум, на что она была способна, это на скупую неискреннюю улыбку.

— Поправляйся, Джек. Если что, звони. Пойдем, Патрик.

Недоумевающий мальчик пошел за ней к дверям.

— Пока, пап! Я сегодня еще приеду. Мам, а ты разве не приедешь сегодня еще?

— Конечно, приеду. Заеду после работы.

Джек проводил их погрустневшим взглядом, расслышав, как Патрик спрашивает:

— Мам, почему ты не поцеловала папу? Ты что, забыла?

Смех Кэрол.

— Так куда ж его целовать, сынок? Все места для поцелуев заняты синяками! Ему будет больно.

— Он, наверное, обиделся.

Что ответила Кэрол, Джек уже не слышал.

Вечером она не заехала, как обещала, но Патрик об этом не узнал.

Джек лежал в полном одиночестве, нарушаемом лишь появлением медсестер и врача, предоставленный себе и своим невеселым мыслям. Позвонив своей секретарше, он сказал, что приболел и просил не беспокоить, никому и не при каких обстоятельствах. Ему совсем не хотелось, чтобы распространялись слухи о том, что с ним произошло. А из тех, кто знал, никто не приходил. Лишь Патрик заехал к нему ближе к вечеру, да отец забежал высказать то, что он о нем думает. Джек с отсутствующим и равнодушным видом выслушал его ругательства и оскорбления, а потом, когда отец выпустил пар, тихо сказал:

— Уйди, отец, и без тебя тошно.

— Тошно? Это хорошо. Значит, остатки ума у тебя еще какие-то есть. Сейчас они тебе не помешают, чтобы наладить отношения с женой. И еще я тебе скажу, мой голубок, вот что! Хочется гулять, умей оградить от этого свою семью и жену, а не можешь этого сделать, тогда изволь быть порядочным мужем, и не мучай девчонку!

Разглядывая сына, Джордж как-то очень печально покачал головой.

— Если бы мне попалась в свое время такая женщина…

Не договорив, он в сердцах махнул на сына рукой и ушел, хлопнув дверью. А Джек отвернулся и закрыл глаза, злобно поджав губы.

Куртни не пожелала проведать его, но он ничего другого и не ждал.

Зато на следующий день заглянул Рэй.

— Поправляйся поскорее, сучонок. Уж больно у меня по тебе кулаки чешутся, сил нет терпеть. Ты ответишь за то, что обидел Кэрол. За нее я тебя убить готов. А пока ты здесь валяешься, я утешу мою бедную девочку. Вдруг она пожелает тебе отомстить? Я готов ей в этом помочь, — с красивой ехидной улыбкой дразнил он побелевшего от его слов больного.

Джек в ярости швырнул в него пепельницу, но Рэй увернулся и, подойдя ближе, пнул его в перетянутую бинтами грудь. Но тут зашла медсестра, и Рэю пришлось удалиться, оставив Джека корчится от боли на кровати.

— А курить вредно! — насмешливо бросил Рэй перед тем, как выйти за дверь, захватив все его сигареты с собой.

Кэрол приехала вечером с Патриком, привезя вкусные гостинцы от Норы. Заметив, что сигарет у Джека нет, она удивленно посмотрела на него.

— Ты что, все выкурил за день?

Он отрицательно качнул головой и отвернул исказившееся от ярости лицо.

— Я схожу, еще куплю, — сказала Кэрол, не став больше задавать вопросов. Оставив Патрика с отцом, она ушла, но вскоре вернулась с новым блоком сигарет.

На этот раз они пробыли в больнице намного дольше, чем вчерашним утром. Кэрол не спешила уводить Патрика от Джека, давая возможность мальчику с ним пообщаться. Ребенок тосковал по нему, всегда, когда его не было рядом. Она также молчаливо сидела на стульчике, наблюдая за мужем и сыном. Украдкой смотрела она на Джека, но когда он устремлял на нее свой взгляд, всякий раз прятала глаза. А когда он отводил взгляд, снова смотрела, истязая свое сердце болезненной ревностью и вопиющей тоской. Смотрела и вспоминала, как ловко он притворялся все эти годы, что не знаком с Даяной, что презирает ее и питает к ней чуть ли не неприязнь. Как невозмутим был, когда Кэрол рыдала перед свадьбой после ссоры с Даяной, как утешал и пытался убедить не придавать такое значение своей никчемной подружке, без зазрения совести, нагло врал прямо в глаза.

«Даяна не уводила у меня Тома. Он никогда мне не принадлежал» — говорила Кэрол.

«А я никогда не принадлежал ей» — сказал он.

Странно, что она помнила их разговор, такой давний. Она вспомнила о том вечере впервые с тех пор. И воспоминания полезли ей в голову таким мощным потоком, стоило Кэрол дать им волю, что ей стало казаться, что ее мозг не выдержит и взорвется. События, обрывки разговоров, слова проносились перед ее мысленным взором с такой скоростью, что голова ее стала тяжелой, а потом появилась быстро нарастающая боль. Облокотившись о тумбочку, Кэрол подперла ладонью щеку и прикрыла глаза, пытаясь загнать поглубже в себя подкатывающие к самому горлу рыдания. Нет, больше ни одной слезы. Только не из-за этого. Перешагнуть и забыть. Так учил ее Джек, и теперь она перешагнет через него. Но были и другие воспоминания, радостные, теплые, наполненные любовью. Их любовью. Казалось, что она была, эта любовь. И эти сладкие приятные воспоминания почему-то причиняли еще большую боль, став вдруг такими горькими, что о них хотелось забыть в первую очередь.

— Кэрол… тебе плохо? — услышала она его встревоженный голос и, вздрогнув, словно он подслушал ее мысли, открыла глаза и выпрямилась.

— Нет. Голова болит, — ответила она, и снова спрятала глаза под его пристальным взглядом. Господи, ну чего он так смотрит и смотрит, издевается, что ли? Чего он пытается высмотреть? Ее мысли?

Кэрол почувствовала себя усталой и обессиленной. Тело налилось тяжестью. Захотелось лечь и не двигаться.

— Мам, ты совсем белая какая-то стала, — заметил Патрик. — Ты опять заболела?

— Сядь сюда, пожалуйста, — Джек погладил ладонью простынь рядом с собой. — На секундочку.

— Иди к нам, мам, правда, чего ты сидишь в сторонке, как чужая? — поддержал отца мальчик и, взяв ее за руку, поднял со стула и подвел к кровати. Джек перехватил у Патрика ее руку и усадил на постель. Кэрол не посмела сопротивляться в присутствии Патрика, даже когда муж обнял ее и привлек к себе, заставив наклониться, лишь инстинктивно напряглась всем телом, противясь всем своим существом. Положив ладонь ей на затылок, Джек прильнул к ее губам в нежном поцелуе, не стесняясь мальчика. Кэрол задохнулась от ярости. Это нечестно, пользоваться присутствием сына и так себя вести! Ну и наглец! Позавчера на ее глазах он выцеловывал Даяну, а теперь еще смеет прикасаться к ней?

Боже, как он умел целовать… Словно разом высасывал все силы, а у нее их и так мало осталось. Мышцы ее расслабились, а к глазам подступили слезы. Захотелось упасть и разревется от души прямо на его груди, вымаливая ответы на мучавшие ее вопросы. Простонать, показывая ему как ей больно, как плохо — ну почему? Почему? Зачем, зачем он так с ней поступил, зачем так ранил?

Оторвавшись от ее губ, он осыпал поцелуями ее лицо, придерживая за скулы, и прижал его к своей груди. Кэрол зажмурилась, чтобы не закричать. А так захотелось. Закричать… и проснуться. Понять, что это только сон. Увидеть его рядом, в их постели, такого близкого, любимого, родного. Своего. Только своего, и ни чьего другого. Понять, что он принадлежит ей, только ей. Что их любовь существует на самом деле. Что он любит ее, и никто ему больше не нужен, что когда он ей это говорил, он не лгал.

— Я люблю тебя, — зашептал он дрожащим слабым голосом.

Кэрол вздрогнула и попыталась отстраниться, но он с каким-то отчаянием еще крепче прижал ее к себе, не обращая внимания на боль в поломанных костях.

— Ну, прости меня, — шепнул он уже в самое ухо, чтобы Патрик не слышал. — Прости!

Она напряглась, упершись руками ему в грудь, понимая, что делает ему этим больно. Но ей хотелось, чтобы ему было больно. О, с каким бы удовольствием она его ударила, со всех сил, так, как когда-то научила ее Эмми!

Подняв к себе ее лицо, он заглянул в большие голубые глаза, которые полыхнули на него такой непримиримой неприязнью, что это шокировало его, несмотря на то, что он понимал ее обиду и гнев. Медленно он разжал пальцы, отпуская ее.

Кэрол улыбнулась ему, чтобы Патрик не заметил, что между ними происходит. Джек выдавил из себя ответную улыбку дрожащими губами.

— Пап, мы пойдем, — решительно сказал Патрик. — Мама плохо себя чувствует, я вижу. Глаза опять больные. Она заболела еще в тот день, когда ты сказал, что потерял ручку с брильянтом, только не хочет признаваться, чтобы мы не заставили ее идти к врачу. Она никогда не хочет к ним ходить. Скажи ей, пап, что надо сходить. Она тебя послушает. Она всегда тебя слушает. Заставь ее сказать, что у нее болит, пока еще сильнее не разболелось. В школе нам говорили, что нельзя запускать болезни.

— Хорошо, Патрик, я завтра же схожу к врачу, — улыбнулась Кэрол.

На душе было гадко. Она лжет собственному сыну, и от этого чувствовала гнев и отвращение к себе и к Джеку. Она уподобляется ему, обманывая того, кто ей верит, кто ее любит, и чувствовала себя ужасно. Как Джек может так спокойно, бесстрастно и легко делать то, что ей приходилось заставлять себя делать с таким трудом? Наверное, все же правы были те, кто говорил, что у него нет сердца и совести.

Она приходила в больницу каждый день, но никогда — одна. В основном, с ней был Патрик. В его присутствии они не могли и словом обмолвиться о том, что стало между ними. Джек понимал, что она просто не хочет оставаться с ним наедине, не хочет говорить, и недоумевал, почему? Разве нечего ей ему сказать? Он приготовился ко всему, к истерикам и слезам, к упрекам и ненависти, но уж никак ни к молчанию, которое становилось невыносимым и все больше давило на него, заставляя нервничать. И впервые в жизни он не мог угадать ее мысли. Она молчит и просто неотрывно смотрит, когда думает, что он этого не замечает. О чем она думает? Джек не мог этого выносить. Взгляд ее грустных глаз пробирал его до костей, скребком проходясь по нервам. А когда он спросил, где ее обручальное кольцо, она просто сказала, что потеряла его. Кровь в нем тогда закипела, но он вынужден был держать себя в руках из-за присутствия Патрика. В конце концов, мальчик стал его раздражать, и он уже не радовался, видя, как он входит в палату с Кэрол снова и снова. И злился на нее за то, что отгородилась сыном от него.

Они выходили из здания больницы и гуляли по двору. Кэрол поддерживала мужа под руку, Патрик скакал рядом, и так они медленно ходили по аллейкам, как обычная дружная и благополучная семья. И со стороны никто бы не подумал, что под этим кажущимся благополучием зияет пропасть…

А однажды Кэрол и Патрик приехали с Рэем. Это было после двух дней отсутствия, когда Джек был предоставлен сам себе на выходные. Кэрол сказала, что они едут в Диснейленд. Только Джек не предполагал, что помимо Куртни и Джорджа, с ними ездил еще и Рэй.

Несколько отстраненно Джек слушал восторженные рассказы сына о проведенных в сказочном городке выходных, поглядывая на Рэя, стоявшего за спиной у сидевшей на краешке стула Кэрол. Опершись ладонью о спинку стула, Рэй вызывающе повелительно возвышался над девушкой, дразня Джека насмешливым взглядом. Кэрол посвежела и посветлела лицом, глаза ее снова заблестели после веселых выходных, которые отвлекли ее от печали. Она улыбалась и казалась веселой. И это очень не нравилось Джеку. Быстро же она оправилась от потрясения. Уж не этому ли красавчику она этим обязана? Джек бледнел от злости, когда Патрик рассказывал, как веселил их дядя Рэй. Они участвовали во всяких конкурсах и отхватили целую кучу призов. Но самый интересный конкурс, по мнению Патрика, был тот, когда принцу нужно было вызволить из башни принцессу, пройдя ряд испытаний и взобравшись на высокую башню к окошку принцессы. Отбирались три пары на роль принца и принцессы, и Рэй затащил Кэрол на этот конкурс почти силой. От принцессы ничего не требовалось, кроме того, чтобы ждать своего спасителя у окошка в сказочной башне, переодевшись в соответствующее роли платье. С легкостью справившись с испытаниями быстрее всех, Рэй закинул «кошку» в окошко башни, как того требовали правила, взобрался по веревке наверх, влез внутрь и под восторженные овации вынес из башни освобожденную принцессу.

— Маме и дяде Рэю надели короны, а Рэю еще дали меч и накинули на плечи длинный плащ. Пап, он на самом деле стал похож на настоящего принца, представляешь! Всем так понравилось, и за него все болели с самого начала, потому что наш Рэй такой красивый! — с восхищением Патрик смотрел на своего дядю. — Из мамы и дяди получились такие классные принцесса и принц, что им подарили сказочную одежду и короны, и дали пригласительные билеты на сказочный бал, который будет проводиться зимой, чтобы они им правили, представляешь, пап? Здорово, правда?

— Для принца он уже несколько староват, — съязвил Джек, ударив Рэя по больному.

— Но ведь никто даже не заметил, он выглядит совсем молодым, — возразил Патрик и добавил несколько смущенно. — А еще все подумали, что он мой папа, поэтому подарили мне костюм гнома и тоже дали билет на бал. Их заставили поцеловаться, но ведь ты не будешь сердиться, пап? Ведь это все понарошку. Бабушка Куртни не сердилась, а ведь все подумали, что он мамин муж, а не ее, но она нисколько не обиделась.

Джек ничего не ответил. Лишь бросил на Кэрол почерневший взгляд, но она не заметила, подняв лицо к Рэю и улыбаясь ему, развеселившись при воспоминании о конкурсе.

— Знаешь, пап, я только сейчас заметил, как дядя Рэй не подходит бабушке. Было бы лучше, если бы она вышла замуж за дедушку Джорджа. Вот с ним они как-то лучше смотрятся. И она нравится дедушке.

Рэй рассмеялся.

— Я ей уже говорил — выходи за Джорджа, вы прекрасная пара. А она краснеет и обзывает меня идиотом!

— Да, что-то что, а в людях Куртни всегда разбиралась! — фыркнул Джек, одарив Рэя презрительным взглядом. Тот не стал препираться, лишь положил ладонь на плечо Кэрол, пользуясь тем, что в присутствии Патрика Джек вынужден вести себя ограничено, и даже сдерживать свой колючий ядовитый язык.

— А сегодня Рэй подарил мне такого огромного медведя, пап, ты бы его видел, он как живой! Я хотел взять его с собой, чтобы тебе показать, но мама сказала, что с медведем мы в машине не поместимся, — не умолкал Патрик, не замечая, что доводит отца до белого каления. — А еще у Рэя новая машина, такая красивая, я никогда таких не видел! «Астон Мартин» называется, правильно, дядя?

Тот кивнул.

— Мы на ней приехали. А потом поедем кататься по ночному городу, Рэй нам пообещал.

Похоже, мальчику не терпелось поскорее покинуть больницу, чтобы отправиться на прогулку, и он бросал на мать нетерпеливые взгляды, ожидая, когда она скажет, что пора уходить. Как только мальчик замолчал, в палате повисла напряженная тишина и неловкость. Оказалось, что троим взрослым нечего сказать друг другу, чтобы поддержать разговор.

Но в этот момент открылась дверь, и вошел Джордж.

Поздоровавшись с Кэрол и Рэем, он обнял Патрика, и в последнюю очередь пожал руку сыну.

— Это твой «Астон» припаркован у входа? — повернулся Джордж к Рэю. — Хорош, ничего не скажешь! Сколько ж ты за него выложил?

Пока Джордж и Рэй обсуждали новую машину, Патрик томился на стуле, разглядывая взрослых. А Джек снова стал испепелять взглядом жену. И впервые за эти дни она подняла на него глаза и открыто встретила его взгляд, холодно и вызывающе. Но под этим вызовом и холодом вопила такая тоска, что теперь Джек сам отвел взгляд и виновато понурил голову.

Когда Кэрол, Рэй и Патрик ушли, Джордж уселся на стул и вперил в сына тяжелый взгляд.

— Лежишь? Ну, лежи, лежи. А в это время этот красавчик обхаживает твою жену. Да и сына тоже. Уж не метит ли он на твое место, а, Джек?

— Я сам разберусь в своей личной и семейной жизни, отец, не лезь ко мне! — огрызнулся тот.

— Ага, злишься. Что ж, я бы тоже злился на твоем месте. На себя. Только пока ты тут лежишь и злишься, Рэй вертится около твоей жены. И, должен тебе заметить, он умеет поднять ей настроение и развеселить, в то время, когда ты обижаешь и предаешь. Нет вернее способа подобраться поближе к обиженной мужем женщине! О чем ты только думаешь, Джек? Ждешь, когда он уложит ее в постель? Или тебе все равно?

— Не уложит, — уверено возразил Джек. — Она никогда на это не пойдет.

— Не строй из себя дурака. Только дурак может быть уверен в этом, а ты не дурак. Этот парень никого ни во что не ставит, ни тебя, ни Куртни. Он поцеловал Кэрол на моих глазах, на глазах Куртни и твоего сына, и это был далеко не скромный дружеский поцелуй. Он наглый, ему на все и на всех наплевать, я это понял, когда он к ней прикоснулся. И он ее хочет. Это слепому видно, и благодари Бога, что твой сын этого еще не может заметить! Пока.

Джек покраснел.

— К тому же он хорош собой и умеет соблазнять женщин, а твоя жена тоже женщина, если ты забыл, и очень обиженная женщина. Ты уверен в том, что она молча будет рыдать в подушку, а ты не подумал, что она может поступить иначе? Ведь когда получаешь по морде, всегда хочется дать сдачи, согласись? — Джордж ехидно улыбнулся.

— Она не такая. Я знаю.

— Она не была такой раньше, но люди могут меняться, когда их заставляют пройти через боль и унижение. Ты не можешь знать наверняка, что сейчас происходит у нее в душе, и какова реакция на все то, что ты натворил… Вы уже говорили об этом?

— Нет, она не хочет оставаться со мной наедине.

— Неужели она так и ничего тебе не сказала?

— Об этом — ни слова.

— Странно. Обычно в таких ситуациях всегда хочется высказаться…

— Она всегда была немного странной. Для меня.

— Что ж, могу сказать, что ее молчание мне не нравиться. Сомневаюсь, что она хочет просто закрыть на все глаза и сделать вид, что ничего не произошло, чтобы спокойно жить дальше, как прежде.

— Она не носит обручальное кольцо. Говорит, что потеряла.

Джордж угрюмо промолчал. Задумавшись, он некоторое время сидел неподвижно. Потом решительно выпрямился и снова посмотрел на сына.

— Значит так. Я забираю Патрика, и мы проведем пару недель в Париже. Или где-нибудь еще, не важно. А ты в это время все улаживай здесь. Я не допущу, чтобы мальчик видел ваши разборки! Хоть поубивайте друг друга, только не на глазах у ребенка.

Джордж поднялся, собираясь уходить.

— И подумай все-таки о Рэе, если не хочешь, чтобы у тебя выросли рога. Хотя, я думаю, он замахнулся на что-то большее. Я посмеюсь над тобой, если он станет мужем Кэрол, и будет воспитывать твоего сына! А может, так будет лучше? Он будет их любить, а ты сможешь беспрепятственно прыгать из одной постели в другую к кому захочешь — и все в результате довольны. Подумай, сынок, подумай!

Неприятно ухмыляясь, он скрылся за дверью, оставив Джека в одиночестве. Некоторое время тот лежал, мрачно разглядывая стену, потом поднялся и медленно вышел из палаты. Отыскав телефон, Джек по памяти набрал нужный номер и, пока в трубке раздавались длинные гудки, прикурил.

Ему ответил приятный и вежливый мужской голос, хорошо ему знакомый.

— Здравствуй, — сказал Джек.

— Рад тебя слышать. Как работа, семья?

— С божьей помощью.

— Как здоровье? — в голосе послышалась легкая насмешка.

— Все-то ты знаешь! — буркнул Джек. — Ладно, давай о деле. Есть один человечек, о котором я бы попросил тебя позаботиться, пока я здесь в больнице.

— Конечно, Джек, для тебя — все, что могу. Имя?

— Рэй Мэтчисон, родственник мой, как бы. Хороший парень, только за чужими женами увивается, боюсь, как бы в неприятности не попал.

— Не волнуйся, пригляжу я за твоим родственником. Поправляйся.

Джек повесил трубку и, затянувшись, улыбнулся.

Ну, вот и все. Можно считать, что избавился. Давно надо было, а он все терпел, столько лет, позволяя этому ничтожеству глумиться над собой. Хватит. Этот Рэй прямо колючка в заднице, и не только для него, но и Куртни, и Кэрол. Всем будет лучше, когда его не станет. Куртни погорюет, да вздохнет свободно. И у отца шанс появится. Глядишь, поженятся. И Кэрол, наконец, избавится от его домогательств. Патрик о нем вскоре и не вспомнит, он ребенок. И отец престанет демонстрировать свое презрение из-за того, что он до сих пор от него не избавился, терпя такое отношение и выходки этого наглеца.

Проходившая мимо молоденькая медсестра бросила на него игривый взгляд и кокетливо улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ и, затушив сигарету, вернулся в палату уже с совсем другим настроением.

Уже на следующий день Джордж и Патрик вылетели во Францию.

Удивленная Кэрол едва успела собрать вещи мальчика, но возразить свекру не посмела. Может, оно и к лучшему, что Джордж решил отправиться с внуком в небольшое путешествие по Европе. Патрик был в восторге.

Перед тем, как уйти, Джордж посмотрел невестке прямо в глаза и сказал:

— Я никоим образом не хочу вмешиваться, но одно все-таки скажу. Джек любит тебя. А Патрик любит вас обоих. И я очень надеюсь, что к нашему возвращению ты найдешь свое обручальное кольцо, — он лукаво улыбнулся и по-отечески поцеловал ее в лоб.

Кэрол не смогла ему ничего сказать в ответ. Она знала, что Джордж Рэндэл хорошо к ней относится и, хоть он никак это не показывал, чувствовала, что он осуждает Джека. И то, что даже Джордж сейчас на ее стороне, послужило ей хоть и маленьким, но утешением.

А вечером она отправилась в больницу одна.

Джек пожелал выйти на улицу, и они снова прогуливались по аллейке, только на этот раз без Патрика.

Видя, что ему тяжело идти, Кэрол взяла его под руку, но он вдруг обнял ее за плечи.

— Не надо, — подавлено шепнул он, когда она попыталась отстраниться. Проглотив горький ком, Кэрол опустила голову и, не сказав ни слова, медленно пошла по аллейке рядом с ним. В эти мгновения она почувствовала себя слабой и ужасно несчастной. Джек подвел ее к одной из лавочек, и они сели на нее. И Кэрол все же отстранилась и слегка отодвинулась от него. Он прикурил. Он ждал, когда они останутся вдвоем, ждал и даже хотел неизбежного тяжелого разговора с выяснением отношений, но теперь, когда ничто этому не препятствовало, он тоже молчал, как и она. Он вдруг подумал, что может так лучше — молчать, ничего друг другу не говорить, не вспоминать то, что встало между ними. Может, Кэрол готова простить и забыть обо всем, потому и не хочет это обсуждать? Он надеялся на это. Ведь она умела прощать. У нее было мягкое и доброе сердце. Может, она просто боится его потерять? Боится, что их семья разрушится, что он бросит ее и уйдет к Даяне, потому и притихла? Куда ей деваться, куда уходить? Вряд ли она найдет лучшую жизнь, отказавшись от этой, и лучшего мужчину. Так размышлял Джек. От таких, как он, не уходят, тем более, такие беспомощные, как она. Тысячи женщин завидуют тому, что она его жена. Ей повезло, что он выбрал ее, и она должна это понимать. Она живет в роскоши, не зная ни в чем нужды, ее муж — молодой, обеспеченный и знаменит на весь мир, сильный и могущественный человек, вращающийся в среде самых сильных мира сего. А кто она? Что она может, окажись без поддержки Куртни? А выйти замуж за человека его уровня, ей вряд ли удаться второй раз.

Что ж, вполне естественно, если она решит молча проглотить обиду. Ей есть чего терять и ради чего жертвовать своей гордостью. К тому же она любит его, в этом Джек был уверен не меньше, чем в том, что сам ее любит.

— Джек, я хочу тебя попросить, — наконец-то, нарушила молчание Кэрол. — Если хочешь, это будет моя последняя просьба.

— Ну почему же последняя? — нежно улыбнулся ей он. — Я по-прежнему готов выполнять все твои просьбы. Кроме, конечно, освобождения маньяков тебе в любовники.

Последнее замечание Кэрол пропустила мимо ушей.

— Я прошу тебя за Тимми.

Изменившись в лице, он бросил на нее быстрый взгляд.

— Как ты можешь просить меня об этом? Ты заботишься о нем, и это после того, что он со мной сделал?

Кэрол отвернулась, смотря куда-то перед собой. Лицо ее окаменело.

— Он заступился за сестру. Разве на его месте ты не поступил бы также?

— Заступился? Нет, милая моя, он не заступился, он избил меня до потери сознания, и я не собираюсь это стерпеть.

— Тогда надо было защищаться. А после драки кулаками не машут. Не смог постоять за себя, значит, теперь ничего пытаться дать сдачи, это нужно было делать тогда. Насколько я знаю, все было по-честному в вашей схватке, и ты хочешь мстить ему лишь за то, что он оказался сильнее? Не знаю… как-то не по-мужски это, если в честной схватке не победил, исподтишка потом бить.

Джек залился краской. Ему показалось, или он слышит в ее голосе презрение и скрытую насмешку?

— К тому же, ты получил по заслугам. Скажешь, нет? Чему ты злишься? Тому, что хотел побить женщину, а вместо этого побили тебя? Думал помериться силами с женщиной, а пришлось — с мужчиной? Я понимаю, конечно, что с мужчиной драться тяжелее, но это не повод для того, чтобы мстить тому, с кем сцепился и кому проиграл.

— А ты и рада, что он меня побил и унизил, да? Смотришь на меня и злорадствуешь, мол, так тебе и надо?

— Нет, я не злорадствую. Но так тебе и надо. Подло поднимать руку на женщин, пользуясь тем, что они слабее и не могут дать тебе достойный отпор. И слава Богу, что еще есть мужчины, которые считают своим долгом защищать женщин… от таких, как ты. И наказывать за женщину.

— Тебе что, подружку свою ненаглядную жалко стало? Она тебя не пожалела!

— Ты тоже! — резко бросила Кэрол, но тут же осеклась и тихо продолжила. — Я ее не жалею. И тебя тоже. И сама в жалости не нуждаюсь, я не убогая какая-нибудь, чтобы меня жалеть. Просто когда-то ты и мне лицо разбил, и я считаю, что это неправильно. Только за меня не кому было тогда заступиться… чтобы защитить от собственного мужа!

— Я просто сорвался тогда, ты вывела меня из себя, ты же знаешь, — голос Джека стал глухим и совсем тихим. — И я… я попросил у тебя прощения. Но, как я теперь вижу, ты меня так и не простила.

— Нет, я простила. Но сейчас ты мне даешь понять, что такие вещи не прощаются, что я неправильно тогда поступила, закрыв на это глаза. Надо было мстить, как ты собираешься мстить Тимми. Только как-то не так у тебя все выходит, Джек. У тебя все и всегда виноваты, но ты — никогда. Ты всегда наказываешь тех, кто обидел тебя, считаешь, что раз виноваты, значит, заслужили расправы. Все, кто угодно, но только не ты. По-моему, в этой ситуации виноват только ты один, и в том, что над тобой учинили расправу — тоже. Других наказываешь, а когда с тобой так поступают, не нравится? Может, нам с Даяной объединиться и последовать твоему примеру — отомстить тебе?

Повисло напряженное молчание. Кэрол удивленно ждала, когда Джек начнет в ответ жалить ее своим языком, но он почему-то молчал. Лишь слышалось его тяжелое гневное дыхание.

— Ну, так что? Все же намерен мстить Тимми?

— Ты же знаешь, что я не благородный рыцарь, и никогда не пытаюсь такового изображать, и я никому не позволю безнаказанно отправлять меня на больничную койку! Этот сопляк горько пожалеет о том, что поднял на меня руку! — резко отозвался Джек. — Мне плевать, что ты об этом думаешь. Я расквитаюсь и с этой гадиной, и с ее братцем!

Кэрол пожала плечами.

— Что ж, то, что тебе на меня плевать, я уже поняла, мог бы и не говорить. Я знала, что тебя бесполезно просить. Только учти, что если ты тронешь Тимми, ты за это поплатишься. Я клянусь тебе в этом памятью моей Эмми.

Она не смотрела на мужа, но могла представить выражение его лица.

— Ты что, угрожаешь мне? Из-за этого мальчишки?

— Да, Джек. Этого мальчишку я в обиду не дам, никому, — с невероятной для нее ожесточенностью сказала она. — И я сделаю все, чтобы тебе помешать.

— Значит ты на его стороне и против меня, своего мужа. Почему? Только из-за того, что вы дружили в детстве?

— Не только. Просто я считаю, что он не тот, кто заслуживает наказания в этой ситуации. Он поступил правильно по всем законам и человеческим понятиям, как мужским, так и женским. А правых наказывают только трусы и подлецы!

Джек задохнулся, резко выпрямившись, но тут же невольно согнулся от боли, которой отозвалось его тело на неосторожное порывистое движение.

Кэрол продолжала спокойно сидеть рядом, и, повернувшись, посмотрела на него. Красиво очерченные чувственные губы ее дрогнули от отвращения.

— Почему ты всегда расправляешься со своими врагами исподтишка, украдкой, а, Джек? Почему никогда не действуешь открыто, смотря человеку в глаза, а не нанося удар в спину? Хочешь выяснить отношения с Тимми, позвони ему, встреться, как мужчина с мужчиной, а не жаль исподтишка, как змея, которая только так и может постоять за себя. Но ты этого не сделаешь, так ведь, Джек, потому что по-другому ты не умеешь и не можешь? И потому что ты боишься Тимми.

— Хватит, Кэрол, — голос Джека опасно похолодел. — Я понимаю, что ты злишься, но не перегибай палку. Ты знаешь, я этого не потерплю.

— А что ты мне сделаешь? Ударишь? Или выгонишь из дома? А, может, всадишь в меня иголку, зараженную СПИДом? Это верный и безопасный способ избавляться от не угодивших тебе родственников, так ведь?

— Что ты несешь? — прохрипел Джек, наклоняясь к ней и хватая за руку.

— Ты забыл, Джек, что окно нашей спальни находится как раз над парадной дверью! Тебе следовало тише говорить о своих страшных тайнах, когда глумился над своей матерью!

Он смертельно побледнел. Кэрол вырвала свою руку из сильных пальцев и оттолкнула его от себя. А он неожиданно сгорбился и уронил голову на руки, спрятав лицо в ладонях.

Кэрол растерялась, удивившись такому не свойственному ему поведению. А он сидел, тихо, молча, неподвижно, выглядя таким несчастным и подавленным, каким она никогда его не видела. Сердце ее пронзила внезапная боль и, поддавшись внезапному порыву, она положила ладонь ему на затылок и с любовью погладила мягкие шелковистые волосы. Он не пошевелился, но тихо сказал:

— Я не делал этого. Я просто хотел, чтобы она так думала. Я хотел, чтобы она раскаялась, пожалела, хоть перед смертью! Чтобы поняла, какую боль мне причинила, которая толкнула меня на такую жестокую месть. Но на самом деле, я ничего ей не делал! Как ты могла подумать, что я погубил собственную мать? Она сама себя погубила, понимаешь? Жизнь ее наказала, а не я! А я все равно ее любил, ведь ты тоже любила свою мать, не смотря ни на что, потому что эта любовь заложена в человеке самой природой. А сопротивляться природе бесполезно, она нас создала и она сильнее. Мы просто хотим думать, что можем ей воспротивиться.

Он поднял лицо и посмотрел на Кэрол переполненными страданием глазами, он, который всегда стремился выглядеть только сильным и не подвластным никаким слабостям.

— Только ты можешь понять мои чувства, потому что мы с тобой одного поля ягоды, отвергнутые матерями. Ты… ты мне веришь? Веришь, что я ей просто солгал, что не делал ничего из того, что ей сказал?

— Верю, — чуть слышно ответила Кэрол. Но на этот раз она не была с ним честна. Ей хотелось верить, но что-то ей мешало. Смотря на него, она вдруг поняла, а может быть, просто почувствовала, что он мог это сделать. Поняла, что не знает до конца того, с кем прожила рядом пять лет. И ей стало страшно. Она была шокирована, когда услышала его разговор с матерью. Ее бросило тогда в дрожь от человека, который был ей мужем. Всю ночь она не сомкнула глаз и смотрела на него, пока он спал. С ужасом и страданием смотрела. Но все-таки предпочла не задумываться о том, что за сердце бьется в груди любимого мужчины и сколько зла и жестокости оно способно в себя вместить. Но становилось страшно при мысли, что может настать момент, когда это может обернуться и против нее. И она невольно вспомнила предостережения Рэя, когда он говорил, что Джек страшный человек.

«Он не просто плохой человек, он страшный человек. Посмотри ему в глаза, и ты сразу все поймешь», — говорил ей Рэй. А она на него за это сердилась. «Он подставил мне подножку. Не повернулся, не встретил лицом к лицу, а подставил подножку. В этом он весь и есть». Сколько времени ей потребовалось, чтобы начать замечать то, что Рэй разглядел сразу! А она думала, что Рэй так говорит только из ревности и неприязни к Джеку, чтобы очернить его в ее глазах.

«Посмотри ему в глаза, и ты поймешь».

Невольно Кэрол внимательно пригляделась к его глазам. Джек не стал отворачиваться. Не в его привычках было прятать глаза. К тому же он понимал, почему она так пристально на него посмотрела, так, как никогда раньше не смотрела, с тревогой, даже страхом.

Но она видела лишь ставшие для нее такими родными, такими любимыми глаза, умные, серьезные, проницательные, которые всегда смотрели ей в самую душу и читали ее мысли. Сколько раз она смотрела в них, хорошо изучив и зная все выражения и взгляды, появляющиеся в его зеркалах души, как говорят люди. Надменность и высокомерие, доля презрения и насмешки почти всегда присутствовали в его взгляде и были основными, но появлялись и нежность, и улыбка, и веселье, и грусть. Как и у любого другого человека. Ей нравились его глаза. Имели они над ней какую-то странную силу и власть. Она находила их красивыми. Она привыкла к ним. Но когда они только познакомились, она почему-то цепенела под его взглядом, терялась. Он словно выбивал почву у нее из-под ног, заставляя чувствовать себя жалкой и ничтожной. Это ощущение возникало у нее и теперь, только уже не так часто. Но она никогда особо не задумывалась, почему это происходит. А теперь задумалась. Она хотела понять, почему ей становилось так не по себе и что именно ее беспокоило. Но сейчас она не видела во взгляде Джека ничего такого, что могло бы напугать или даже насторожить. Конечно, так открыто его разглядывая, она ничего и не увидит. Он не позволит. Лишь случайный взгляд в какой-то определенный момент может позволить увидеть то, что есть на самом деле, а не то, что он хочет показать. Например, когда он выходил из себя и злился, его взгляд становился страшным и от него бросало в дрожь, по крайней мере, Кэрол. Но был и другой взгляд, еще страшнее, от которого леденела кровь. Лишь однажды Кэрол удалось его заметить, но она запомнила его на всю жизнь. Они сидели тогда в ресторане, обсуждая освобождение Мэтта, и это выражение у него в глазах появилось при словах «любой ценой». Холодная равнодушная жестокость, не знающая преград и сомнений. Взгляд акулы, с которой его сравнивают, которая движется к своей цели со смертельной непреклонностью, как охотник, не знающий пощады и преследующий свою жертву до конца. Может, только в то самое мгновенье и только тогда она увидела истинного Джека Рэндэла, его сущность, его душу.

Как жесток и непреклонен он был с Кейт Блейз, к которой не питал абсолютно никакой неприязни и которая лично ему не сделала ничего плохого. Он подбил на страшную месть, которую сам и придумал, ее, Кэрол, и он получал от этого удовольствие. Он с улыбкой и непринужденностью поднимал бокал с шампанским за то, что сломал жизнь молодой красивой девушке, которая имела несчастье стать его целью для уничтожения.

Да, Кэрол боялась его, и чем дальше, тем сильнее. Он действительно акула, самая настоящая, и люди не просто так дали ему это прозвище, люди, более проницательные, чем она, такие, как Рэй. А она залезла в аквариум с этой акулой и думает, что приручила ее. Но только это он ее приручил, а не она его. Знал ли он, что она его боится? Он не может этого не знать. Интересно, что он думает об этом? Ему нравится, или он не придает этому значения, привыкший к тому, что его всегда побаивались?

И вдруг странная тревога сдавила ей сердце, и Кэрол почувствовала, как похолодело лицо. Это кровь отступила, заставляя кожу побледнеть. Она хорошо знала это ощущение. Ощущение страха. Предчувствие чего-то ужасного.

Она отвернулась, чтобы он не заметил, что с ней происходит, и, откинувшись на спинку лавочки, закрыла на мгновение глаза. К горлу подкатила тошнота. Давно с ней это не происходило, давно не появлялось у нее это чувство, которого она боялась больше всего на свете. Это снова подкрадывается беда. Смерть. Кого теперь она выбрала? Кого на этот раз у нее отберет?

Открыв глаза, она быстро повернулась к Джеку.

— Ты узнал результаты анализов? Как твоя кровь?

Он недоуменно посмотрел на нее, удивленный столь резкой и неожиданной сменой темы их разговора, и тем, что она вспомнила про какие-то там анализы, когда между ними такое творится. Но он невольно улыбнулся и погладил ее по руке. Вот она, его настоящая Кэрол. Она задается целью казаться злючкой и пытается кусаться, но у нее никогда это не получается, потому что она тут же забывает об этом, подавляемая порывами своего чуткого доброго сердца.

— Если бы что-то было не так, Гарри бы позвонил, — мягко сказал он.

— А кому это надо, доктору или тебе? — неожиданно вспылила Кэрол. — Что за идиотская беспечность, Джек? Или жизнь тебе не мила?

Он удивился еще больше.

— Эй, ты чего на меня так бросаешься?

— Все думают, что они неуязвимы, что с ними не произойдет чего-нибудь по-настоящему плохого, с кем-нибудь — может быть, но только не с ними! Ты тоже так думаешь, да? Только перед смертью все равны, но не каждому предоставляется возможность удивиться напоследок — нет, этого не может со мной случиться, я не могу умереть! Может! Каждый может! И я, и ты! Я знаю, знаю! Я вижу это всю свою жизнь! Вижу, как умирают люди, как дети, так и взрослые.

— Что с тобой, Кэрол? Успокойся, — Джек взял ее за плечи, встревожено заглядывая в лицо. — Не надо меня хоронить. Молчи, не говори такие вещи, накличешь беду.

— Она от меня приглашений не дожидается, — дрогнувшим голосом сказала Кэрол, вспомнив слова Мэтта, и страшное отчаяние охватило ее.

— Ты… ты что-то чувствуешь? — серьезно спросил Джек, и на лице его промелькнул страх. — Твоя интуиция тебе что-то подсказывает? Кто, Кэрол? Я?

— Я не знаю… Я ничего не знаю. Но я боюсь. Боже, это никогда не кончится! Я не могу так больше, не могу!

— Все будет хорошо, — Джек обнял ее, и она порывисто прижалась к его груди. Он почувствовал, что она дрожит. Поразительно. Если бы он не видел это собственными глазами, он никогда бы не поверил. Он подумал о Рэе и о том, что уже его приговорил. Как, как она может чувствовать подобные вещи, такие, как опасность и смерть? Это дано животным, но чтобы человек…

Она отстранилась так же резко, как и бросилась в его объятия. Какая-то потерянная и встревоженная, она поднялась и тихо бросила:

— Пойдем. Я провожу тебя в палату.

— А куда ты так спешишь? Уж не Рэй ли тебя дожидается? — Джек встал и выпрямился, сверху вниз изучая ее пристальным взглядом.

— Нет, — рассеяно ответила она, словно и не заметила в его голосе ревности и скрытой угрозы. — Но я заеду к ним, узнаю, все ли в порядке. Что-то неспокойно мне.

Она молчала, погрузившись в свои мысли, пока они возвращались в палату. Джек всю дорогу косился на нее, но она как будто и забыла, что он идет рядом.

— Я сама завтра заеду к доктору Тоундсу и узнаю, как обстоят дела с твоей кровью, — вдруг сказала она, прервав молчание.

Джек остановился и повернул ее лицом к себе, взяв за плечи.

— Кэрол, глупо делать вид, что ничего не произошло. Мне не хочется говорить об этом, и я понимаю, что тебе — тоже. Но нам придется. И так будет лучше. Нельзя молчать, потому что тогда это так и будет стоять между нами, а я не хочу. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было по-прежнему, так, как раньше…

— Жить со мной, мороча мне голову, и спать с Даяной… и с кем там еще, не знаю! Нет, ты знаешь, что-то мне так не хочется, — Кэрол ехидно ухмыльнулась.

— Ты же поняла, что я имел в виду, — тихо проговорил он.

— Джек, оставь меня в покое, — Кэрол стряхнула со своих плеч его руки. — Я не хочу с тобой ни о чем разговаривать.

— Почему? Ну не верю я, что тебе нечего мне сказать. Выскажись, и давай обо всем забудем и больше никогда не вспомним.

— Забудем? — удивилась Кэрол. — Ну да, почему нет, мелочь-то какая! Вот я и говорю, не стоит об этом даже и говорить.

— Нет, поговорить надо.

— Пойди, поговори с кем-нибудь другим о своих любовных подвигах, раз так хочется. А мне пора идти, Джек.

— Нет, стой! — резко и почти грубо он схватил ее за руку, но сразу же смягчился и с улыбкой погладил ее пальцы. — Ну, не надо так, Кэрол, не будь такой. Ведь я же все равно знаю, какая ты на самом деле. Ты приходишь сюда, ко мне, заботишься, беспокоишься, не смотря ни на что… хоть и напускаешь безразличный вид.

— Я все еще твоя жена, — холодно напомнила она. — Я должна приходить, хотя бы перед людьми и сыном.

— Я не поверю, если ты скажешь, что ты приходишь сюда только поэтому, что до меня тебе нет никакого дела. Так не бывает, чтобы любимый человек вдруг в один миг стал безразличен. Ведь ты любишь меня.

Не поднимая глаз, Кэрол высвободила от него свою руку, чтобы он не заметил, как она задрожала. Вот гад! Продолжает мучить, мало ему! Зачем, зачем он ее трогает, ее любовь, ее чувства? Поиздеваться хочет, посмеяться?

Он подошел ближе. Совсем близко. Она напряглась, готовясь оттолкнуть его, если он приблизиться еще хоть на сантиметр.

— Не молчи, милая. Ударь меня, обругай, сделай хоть что-нибудь, только не смотри на меня своими печальными глазами и не молчи! Неужели кроме Тима Спенсера и моей крови тебе нечего больше мне сказать?

— Нет, нечего, — Кэрол пожала плечами.

— И ты даже не хочешь потребовать у меня объяснений?

— А мне и так все ясно.

— Что тебе ясно?

— Что я полная дура.

— Не надо так, котенок…

Кэрол вздрогнула, вскинув на него расширившиеся глаза. Джек покраснел, сообразив, что назвал ее так, как всегда называл Мэтт. А она отреагировала так, будто он воткнул в нее иголку, и это его разозлило. Все-таки все еще им болеет, все еще страдает… иначе не реагировала бы так остро и болезненно. Но она ничего не сказала, спрятав налившееся слезами глаза. А Джек не стал заострять на этом внимание, сейчас это неуместно и не к чему. Их собственные отношения нужно выяснить, а не ее отношения с Мэттом.

— Ты не дура. Это я… я нехорошо поступил, я признаю. Но я тебе постараюсь объяснить, я хочу, чтобы ты поняла…

— Джек, — устало перебила Кэрол, — не надо ничего объяснять.

— Но почему?

— Да потому что, чтобы ты мне не сказал, я все равно тебе не поверю, неужели ты не понимаешь? Ни сейчас, ни потом — никогда! Тебе верить — себя не уважать… и не щадить. Ты не умеешь и не хочешь быть честным и откровенным, даже с теми, кто тебя любит, ты привык так жить, или тебе просто нравится — я не знаю — но я так не могу и не хочу! Я не такая, — Кэрол дрожала от переполнявших ее горьких чувств и эмоций, но старалась держать себя в руках. — У меня к тебе только один вопрос, и может быть, ты все же ответишь мне честно — зачем? Зачем ты на мне женился?

— Потому что я тебя люблю.

— А! — она разочаровано махнула рукой. — Я так и знала, ты не умеешь говорить правду.

— Но это и есть правда.

— Странная какая-то правда. Ты встречался с Даяной, а я зачем тебе понадобилась, а? Неужели ты женился из-за ребенка? Почему ты не женился на ней? Жил бы с ней, а не со мной, и бегать никуда не надо было, лгать, скрываться. К чему все это, зачем такие сложности, когда могло быть все просто?

— Если бы я хотел на ней жениться, я бы женился. Но я не хотел. Мне нужна была ты. А ребенок тут не причем. Ну, может быть, он просто ускорил нашу свадьбу, но я планировал ее уже давно.

— Ах, да, припоминаю, ты об этом что-то такое говорил. Ты искал себе в жены женщину не для любви, а для удобства, с которой тебе было бы легче жить, беспрепятственно морочить ей голову и вешать лапшу на уши, чтобы она сидела себе тихонько в уголочке и не мешала тебе жить, а заботилась бы о тебе и о детях, помогая поддерживать идеальную семью, о которой ты так всегда мечтал. А что же, Даяна не подошла? Или она из тех женщин, которые рождены для любви, а не для домашнего рабства?

— Я тебе уже говорил, из «каких» она женщин. На таких не женятся, таких просто трахают, — он осекся и покраснел до корней волос, спрятав глаза. Кэрол отвернулась, тяжело дыша.

— Я люблю тебя, Кэрол, и всегда любил. А она… она ничего для меня не значит. Ну, прилипла она ко мне, пока мы с тобой в ссоре были, но у нас даже романа не было, и даже какими-либо отношениями это назвать трудно. Так, времяпрепровождение ради удовлетворения естественных потребностей, понимаешь?

— Ты же знал, что она моя подруга, что я люблю ее и что она у меня одна. Джек, это… это так подло. Ты ведь специально это сделал? Мстил мне, да?

— Нет, Кэрол. Просто так получилось.

— Хорошее объяснение. Так получилось, что я женился на тебе, не порвав с твоей подругой ни до, ни после свадьбы! Так зачем ты женился? Чтобы обманывать меня с моей лучшей подругой? Другую кандидатку в жены не мог найти, если уж на Даяне жениться не хотел? Или тебе именно меня нравится мучить?

— Послушай, что я тебе говорю! — повысил голос Джек. — Я же сказал, я люблю тебя! Я не хотел тебя мучить или обижать. Если бы не эта гадина, ты бы не узнала… — он снова осекся. — Господи, да я виделся с ней всего-то несколько раз за эти пять лет! Я догадываюсь, что она там тебе наплела какой-нибудь слезливую любовную драму из романа про великую любовь, но это все не так. Она для меня просто красивая женщина, а ты… ты — это все! Господи, ну пойми же ты, пожалуйста! Я люблю тебя, я люблю нашу семью, но я мужчина, понимаешь, я мужчина…

— Да, я понимаю. Это достойное оправдание, — снова перебила его Кэрол, тихо и спокойно. — Думаю, это все объясняет. Ты мужчина, и этим все сказано. Но неужели все мужчины такие?

В ее вопросе прозвучали горечь и отчаяние.

— Ты говорил, что не такой, как Рэй, и я верила. Но, в принципе, в этом ты мне не лгал — ты действительно не такой, как Рэй. Ты намного хуже!

Джек попытался ее обнять, притянув к себе.

— Кэрол, солнышко… Я собирался с ней порвать. Я клянусь тебе, что никогда больше не увижусь с ней. Я не буду тебе больше лгать. Я исправлюсь. Вот увидишь. Дороже тебя и Патрика у меня никого нет.

— Патрик — может быть, да, он тебе дорог и нужен. Но не я.

— Ты мне нужна еще больше.

— Да, потому ты и бегал от меня… Но неужели Даяна правда ничего для тебя не значит? Тогда ради чего ты причинил мне такую боль, так со мной поступил? Ради чего разрушил нашу семью, твою семью, которая тебе так дорога, как ты всегда говорил, а? Если бы ты ее любил, я бы могла это как-то понять, но если нет?.. Скажи мне правду, если любишь ее, тогда я хоть что-то пойму в твоем поступке! Лгать больше нет смысла. Любишь ее — будь с ней. Меня оставь в покое.

— Да не люблю я ее, не люблю! — завопил Джек, потеряв над собой контроль. — Сколько мне повторять, что я тебя люблю, тебя! И буду я с тобой, а не с ней!

— Нет, со мной ты уже точно не будешь! — фыркнула Кэрол. — Сделай милость — иди к ней, меня не трогай. Она замуж за тебя собирается, а я твоей женой быть больше не хочу, так что путь свободен, вперед. Впрочем, что вы там решите, меня не касается.

— Даже не думай об этом, я тебя предупреждал. Я не позволю тебе уйти и поломать нашу семью.

— Это ты ее поломал. Впрочем… была ли она вообще когда-нибудь, эта семья? А в твоем позволении я больше не нуждаюсь.

Кэрол отвернулась, чтобы уйти, но потом остановилась и медленно обернулась.

— Не все мужчины такие… — скорее больше себе, чем ему сказала она задумчиво. — Мэтт не был таким.

— Твой муж я, а не он, — бросил Джек грубо.

— Ты? — она сосредоточила на нем свой взгляд. — Нет. Ты — любовник Даяны, ты был им еще до того, как мы поженились, и оставался им все это время. И будь им впредь, раз так нравится. Пять лет все-таки достаточный срок, значит, не так она тебе безразлична, как ты мне тут пытаешься доказать. Давай будем считать наш брак недействительным. Это не было браком, это был просто обман. Причем, бессовестный и очень жестокий. Хватит, Джек. Тебе самому не кажется, что с меня достаточно? Оставь меня в покое. Меня и моего мужа… точнее, его могилу. Ты не позволял мне даже навещать его могилу, а сам так поступал…

Лицо Джека мрачнело все больше от ее слов, а взгляд твердел, становясь жестоким и злым. Он смотрел на нее так, будто хотел испепелить.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы расстались, я правильно понял? — глухо сказал он.

— А ты считаешь, что после всего мы сможем быть вместе? — вопросом на вопрос ответила Кэрол.

— Да, считаю. Я все исправлю. Я сделаю так, чтобы ты снова смогла мне доверять. Нельзя вот так взять и все разрушить, сгоряча, от обиды. Оно того не стоит. И я знаю тебя. Ты отойдешь, ты простишь, может не сразу, но со временем, и все у нас будет хорошо.

— Потому ты и поступаешь со мной так — уверен, что я все прощу? Поэтому со мной можно делать все, что угодно? Ты ошибся, Джек. Я не Господь Бог, я просто человек. Бывают вещи, которые не можешь простить при всем желании. И я устала прощать. У меня сердце, а не камень в груди. Всю свою жизнь я только и делала, что терпела и мирилась с тем, что мне не нравилось. И я поняла, что это будет продолжаться до бесконечности, если я и дальше позволю так с собой обращаться.

— Этого больше не будет, я обещаю. Все будет иначе. Ну, что мне сделать, чтобы ты поверила, что нужна мне? Стал бы я тебя уговаривать, упрашивать, если бы было не так, а, подумай сама? Тебе не кажется, что я уже наказан за свою ложь? Поломанные кости, вывихи и синяки, да еще такое унижение — этого, ты считаешь, не достаточно? Не думай, что я оказался в больнице только из-за Даяны. Твой дружок бил меня не только за сестру, но и за тебя, — он печально улыбнулся, увидев, как ее удивили его слова. — Так что можешь считать, что я наказан за то, как поступил с тобой. Ведь я был с ним знаком, если ты помнишь, он знал, что я твой муж. Он сказал, что столкнулся с тобой у входа, и ты была похожа на безумную. А когда увидел меня в квартире Даяны, даже спрашивать ни о чем не стал. Впрочем, и дурак бы понял, что к чему. И чуть не убил меня. Тебе этого мало? Бог с ним, с этим мальчишкой, не трону я его, и сестричку его — тоже, если ты просишь. Пусть, я получил по заслугам. Я признаю.

— Ты обещаешь?

— А ты обещаешь дать мне еще один шанс?

— Это шантаж?

— Нет, это крик души, — он улыбнулся и погладил ее по щеке. — Видишь, ради тебя я готов даже поступиться своим уязвленным самолюбием, а ты знаешь, что это для меня значит и чего стоит. Знаешь, что никогда раньше я так не поступал.

— Знаю, поэтому не верю тебе.

— А ты поверь.

Кэрол ничего на это не ответила. Отвернувшись, она молча ушла.

Джек смотрел ей в след, пока она не скрылась за углом. Никогда еще он не чувствовал в ней такого сопротивления, которое скрывалось за ее молчанием. Только сопротивляться ему было бесполезно. Будет так, как хочет он. Эти две девчонки сделали из него дурака, сговорившись и поймав в расставленную ловушку, как кролика. Это привело его в бешенство. Быть облапошенным девчонками — что может быть унизительнее? На Кэрол он не злился. Но Даяна… Эта девица слишком много на себя взяла, несмотря на то, что он ее не раз предупреждал. Только не на того напала, ничего у нее не получится. Какой же надо быть дурой, чтобы так его разозлить? Она пытается разрушить его жизнь, его семью, разлучить с любимой женщиной — на что она рассчитывает, интересно? Кэрол сказала, что Даяна собирается за него замуж? Смешно до слез. Она еще большая дура, чем он думал. Но за свою дурость она еще поплатится. Потому что свою ловушку она поставила не на кролика. И ее брат, этот чертов ангелочек с подпорченной физиономией, пожалеет, что вернулся с того света. Главное, чтобы об этом не узнала Кэрол.

Джек снова подошел к телефону и неторопливо набрал номер.

— Добрый вечер, Гарри. Извини, что беспокою в нерабочее время. Что ты скажешь о моей крови? Каков счет и кто ведет — белые или красные?