ГЛАВА 11.

Тим нашел Кэрол в тупике между домов. Спрятавшись там, она сидела прямо на земле, сжавшись в комочек, и безутешно рыдала. Остановившись, он присел и, что-то прошептав на ухо Спайку, подтолкнул его вперед.

Пес подошел к девушке и лизнул ее за руку. Вздрогнув, Кэрол подняла голову. Она опешила, когда собака, упершись передними лапами в ее колени, стала слизывать с ее лица слезы. Потом отвернулась, заслоняясь руками и невольно улыбаясь.

— Ой, Спайк, не надо! — она поднялась, вытирая ладонью лицо, и взглянула на стоявшего невдалеке Тима. Улыбнувшись, он подошел к ней.

— Как ты меня нашел? — удивилась Кэрол.

— По запаху, — губы его снова тронула улыбка, только теперь лукавая. Наклонившись, он потрепал своего пса за ухо. — Спайк у меня превосходный следопыт.

Кэрол удивленно посмотрела на пса и растерянно проговорила:

— Прямо сокровище, а не собака.

— Это точно!

Он перестал улыбаться и устремил на нее робкий взгляд.

— Я… я приехал, чтобы принести тебе свои соболезнования. Я звонил, но эта женщина… домработница, сказала, что ты не желаешь подходить к телефону.

— Нет, Тим, она просто ничего мне не сказала. Я бы подошла, — она низко опустила голову, пряча заплаканное лицо. — Спасибо, что приехал. И извини, что я вот так… что убежала.

— Ничего, от нас со Спайком не убежишь, — пошутил он.

— Я просто хотела побыть одна.

— Плохое место ты выбрала для уединения. Тебя может обидеть здесь какая-нибудь шпана. Опасно красивой девушке одной забредать в такие закоулки.

Кэрол промолчала, продолжая смотреть себе под ноги. Тим протянул ей руку.

— Пойдем, поищем другое место… менее грязное и зловещее.

Но она качнула головой и снова присела, обхватив плечи руками и прислонившись к стене. Смущенно постояв на месте, Тим тоже присел и нерешительно прикоснулся к ее руке. Он не знал, что сказать. Он не умел утешать. Кэрол медленно опустила голову ему на руку, снова сев на землю, и замерла. Тогда он тоже уселся прямо в пыль и хотел погладить девушку по голове, но не решился, побоявшись повредить красивую прическу. Поколебавшись, он погладил ее по плечу.

Посмотрев на них, Спайк улегся рядом и, тяжко вздохнув, будто понимал, что происходит, положил голову на передние лапы. И так они долго сидели, почти не двигаясь, пока Тим не прервал молчание.

— Кэрол… а поехали домой?

Она подняла голову и взглянула на него.

— Куда?

— Домой. В Фарго. Погуляем, сходим на озеро, к нашей хижинке… вернее, туда, где она раньше была. Вспомним наше детство. Я всегда скучал по той поре… потому что только тогда я был счастлив. Когда был совсем маленьким. Там похоронены мои родители. С тех пор, как меня увезли в Израиль, я навещал их всего один раз, когда искал Даяну. Знаешь, я их совсем не помню. Но бабушку помню хорошо. Я так мечтал вернуться, а когда вернулся… оказалось, что и возвращаться было не к кому. Разве что к мертвым. Город родной, но такой чужой, такой пустой… И как будто не я был тем мальчиком, что когда-то там жил… Знаешь, Кэрол, ведь я теперь совсем другой. Ты даже не представляешь себе, насколько другой. Ведь у меня даже имя другое. Я давно уже не Тимми Спенсер. И мне так непривычно, когда ты и Даяна называете меня этим именем — Тим. Оно мне такое чужое, как и не мое. Ведь женщина, которая меня украла, в подделанных на меня документах дала мне другое имя и фамилию. И национальность. Я гражданин Израиля. И зовут меня Ноэль. Ноэль Мидони.

Глаза Кэрол расширились от удивления.

— Ноэль?

— Да. Или Нол, так меня называют. И я еврей.

Мгновенье она оторопело смотрела на него, позабыв обо всех своих печалях, и вдруг прыснула от смеха.

— Еврей? — повторила она и расхохоталась.

Тим обрадовался, что смог ее рассмешить, и тоже засмеялся.

— Да, смешно, — согласился он не без доли горечи. — Но так оно и есть. Вот так можно стереть с лица земли одного человека, Тимми Спенсера, например, и создать из ничего другого, Ноэля Мидони. И попробуй, докажи, что я тот, кто официально умер четырнадцать лет назад.

— Джек отказался тебе помочь?

— Да я и не спрашивал. Само собой, я думаю. Но, если честно, мне все равно кем быть — Тимом или Ноэлем, лишь бы из страны не турнули. В Израиль возвращаться не хочется. Хочу быть американцем.

— Сейчас… подожди, — Кэрол покопалась в сумочке и достала ручку и блокнот. Написав номер телефона Уильяма Касевеса, она протянула листик Тиму.

— Вот, этот человек тебе поможет. Это мой друг. У него обширные связи, для него твоя проблема — не проблема. Я попрошу его помочь тебе. Джек Рэндэл не единственный юрист в мире! — добавила она с пренебрежением.

Взяв листочек, Тим помолчал, а потом решился спросить, смутившись:

— Вы с ним помирились?

— Нет, — Кэрол поднялась на ноги и, взяв его за руку, потянула вверх, чтобы он тоже встал. — Ой, у тебя брюки выпачкались. Давай, я стряхну…

Слегка наклонившись, она ладонью попыталась отряхнуть его брюки и вдруг замерла, краснея, смутившись от того, что делает — прикасается к его ягодицам. Убрав руки, она отступила назад. Ее повадки, с которыми она обращалась с ним раньше, когда он был мальчиком, сейчас неуместны. О чем только она думает? Додумалась же похлопать по заднице взрослого мужчину. Он сам удивился, но все же не воспротивился.

— Э-э, давай-ка сам, — смущенно пробормотала она.

Пока он отряхивался, Кэрол занялась тем же, выворачиваясь в попытке увидеть собственный зад, чтобы убедиться, достаточно ли чиста ее юбка.

Тим с улыбкой окинул ее внимательным взглядом.

— Почти чисто, — сказал он.

— Почти? Нет, так не пойдет. Где, не вижу… — она выгнулась еще сильнее, но он осторожно взял ее за руку и повернул спиной к себе.

— Давай, я стряхну, — с усмешкой сказал он и, наклонившись, стал ладонью смахивать пыль с ее юбки.

Кэрол покорно стояла, не шевелясь.

— Что, так грязно? Не оттирается? — спросила она, поворачивая к нему голову.

— Да нет… уже оттерлось. Просто делаю вид, что отряхиваю.

— Что? Зачем?

— Понравилось.

Кэрол отступила, изумленно смотря на него.

— Ч-что… понравилось?

— Ну-у… юбка понравилась. Что же еще?

— А-а, — Кэрол отвернулась, чтобы скрыть растягивающую губы улыбку. — У тебя тоже брюки ничего.

— Правда?

— Угу.

Ну вот, теперь она узнает шалунишку, каким он когда-то был. Разве что шалости стали немного другими. Но все же он смог ее немного отвлечь от тяжелых мыслей и ноющей боли в груди, от ее отчаяния. И Кэрол согласилась поехать в город их детства и предаться воспоминаниям. Может, хоть на один день ей удастся сбежать из невыносимого и горького настоящего в далекое прошлое, которое уже не казалось таким уж ужасным.

Они побывали на озере, вспоминая, как Тимми в нем едва не утонул, а Спайк совершил свой великий подвиг, спася ему жизнь. Положили цветы на могилы его родителей и бабушки. Постояли возле дома, в котором когда-то жила его семья, и который теперь принадлежал кому-то другому. Побывали также у дома, где жила семья Берджесов. Долго сидели на бревне в роще, где был их сарайчик, в котором они проводили столько времени. Тим расчистил могилку Спайка. На дереве все еще сохранилась надпись, вырезанная Эмми. Они вспоминали свое детство, сидя рядышком на бревне, унесшись в далекое прошлое. А потом Кэрол стала рассказывать, как она жила после того, как он исчез. Все рассказала, и сама этому удивилась. Но ведь наверняка он и так все про нее знал, Даяна ему поведала об этом во всех подробностях, или это была бы не Даяна. Рассказала о пожаре, о том, как жилось ей с матерью, как она продала ее, как хотела покончить с собой, как ее забрал отец, который, как потом выяснилось, и не отец вовсе. Рассказывала, как жила у Куртни. И на этом ее рассказ закончился, закончился на том, когда кончилось ее детство и начиналась взрослая жизнь, где был Мэтт, Джек, Рэй…

Тим выслушал ее внимательно, с интересом, не перебивая. Продолжения оборванной на середине истории требовать не стал. Да и зачем? Все ведь и так знал от Даяны. Все да не все. Потому что даже Даяне она не открывалась до конца.

А Тим рассказал свою историю. Не очень подробно, правда, не так, как она, с урывками и недомолвками, но Кэрол не обиделась на него за то, что он пытается скрыть что-то, о чем бы ему ни хотелось вспоминать. Она задала ему только один вопрос, не удержавшись. Почему он не захотел жить с взявшей над ним опекунство богатой вдовой, и сбежал в никуда, на улицы.

Он покраснел до корней волос, смешавшись, и Кэрол поспешила сменить тему, не настаивая на ответе.

Но любопытство ее разгорелось еще больше. Похоже, его расстроило то, что он не смог ей ответить откровенностью на откровенность. Ведь она поделилась с ним даже тем, как поступила с ней мать, отдав мужчине еще девочкой. После долгих мучительных колебаний, он решил ответить на ее вопрос, хотя не рассказывал об этом даже Даяне.

— Я не сразу понял, зачем я ей понадобился. Она была молода, и мне казалось странным, что она решила заняться воспитанием подростка… мне было уже пятнадцать, а обычно, если и забирают в семьи детей, то помладше. Когда я у нее об этом спросил, она сказала лишь, что я «славный мальчик». Но даже тогда мне и в голову не пришло…

Он смущенно улыбнулся, снова заливаясь румянцем, увидев, как расширились глаза Кэрол.

— Ну, в общем, вот так… вижу, ты поняла.

— Боже, Тимми, но ведь ты был еще ребенком!

— Я был на год старше тебя… когда с тобой это произошло… — он осекся, пожалев о том, что сказал. — Ой, прости меня.

— Мне не было еще четырнадцати, ты прав. И я была ребенком. Я даже выглядела ребенком, девочкой, даже не девушкой пока… У меня еще даже мыслей об этом не появлялось… я имею ввиду, о сексе. Поэтому я бегала от мужчин, как от огня, и ни с кем не могла встречаться… пока не встретилась с Мэттом… своим первым мужем, — голос ее наполнился бесконечной болью, которую она не смогла скрыть. — Мне было девятнадцать. До этого я ни с кем не встречалась. Рэй меня все время этим подкалывал.

— Рэй… это тот, кого цапнул сегодня Спайк?

— Ну да. Он.

— Красивый, — тихо заметил Тим, не смотря на нее.

Кэрол удивленно взглянула на него.

— Я сразу понял, что это он. Даяна мне о нем рассказывала. Ты, конечно, извини, но она мне все уши прожужжала о себе, да о тебе, когда мы встретились. Ведь больше ей рассказывать и не о чем было…

— Ничего.

Кэрол заметила, что он еще хочет о чем-то ее спросить, но не решился продолжать эту тему, понимая, что не стоит лезть туда, куда не следует. А Кэрол не хотела говорить ни о Рэе, ни о Джеке. Да и зачем? Ведь есть Даяна, которая с удовольствием все расскажет, если еще этого не сделала, в чем Кэрол сильно сомневалась, как она, Кэрол, вскружила голову мужу приютившей ее женщины, и он на глазах у всех ее вожделеет, даже не пытаясь это скрыть, унижая и оскорбляя тем самым свою бедную жену. Пусть думают, что хотят. Скоро она заберет Патрика и уедет.

Заметив, как она изменилась в лице, Тим пожалел о том, что затронули больное или неприятное.

— Ну, так вот, — с улыбкой продолжил он свой рассказ. — Вдовушка эта оказалась не из простых… И я сдернул от нее.

Глубоко вздохнув, Кэрол устремила на него сочувствующий ласковый взгляд.

— Не побоялся…

— Нет. Не захотел быть игрушкой. Пришлось скрываться — она искала меня. Полиция меня однажды ей доставила, но я опять сбежал и больше не попадался. Далеко ушел. Очень далеко.

Кэрол лишь покачала головой.

— Не понимаю… взрослых, что ли, мало, зачем детей принуждать? И вообще… как можно хотеть ребенка?

— Ну, что до меня, то я уже не был тогда ребенком. Я выглядел старше своего возраста… был уже высоким и крепким… отличался от сверстников, в общем… не только изувеченным лицом. Но я… я так и не понял, чего она так ко мне тогда привязалась. Ведь я… у меня ведь это, — он поднял руку к щеке со шрамами.

Кэрол нежно улыбнулась.

— Ну и что?

— Как это что? — изумился он.

— Ты все равно красивый… и видный парень.

— Я был бы красивым… если бы не это.

— Нет, ты красив даже с этим.

Он внимательно посмотрел ей в лицо.

— Ты, правда, так думаешь или просто утешаешь меня?

— Нет, я не утешаю и не думаю, я говорю тебе то, что вижу. И мне странно, что ты сам этого не видишь. Или притворяешься, что не видишь.

Он угрюмо промолчал. Кэрол поняла, что он не поверил в ее искренность. Они погуляли по парку, задержавшись у того места, где на него напал Убийца. И Кэрол поведала ему о том, что она при помощи Джека сделала с Кейт Блейз, как они наказали ее. Тим потерял дар речи, услышав это. Кэрол понимала, что нельзя рассказывать такие вещи, потому что это было преступлением, но когда она увидела, какая боль отразилась в его глазах, когда он смотрел то место, где на него напал ротвейлер, ей захотелось, чтобы он узнал, что то, что с ним случилось, не осталось безнаказанным.

— Ты отомстила за меня? — как будто не поверил он.

— На самом деле, все подготовил и устроил Джек. Куда мне… Но я… я согласилась на это. И я радовалась, когда заставила ее пройти через то, что по их вине довелось испытать тебе. Этот ротвейлер не убил ее, но изуродовал. Так было задумано. А потом мы хотели, чтобы она погибла в огне… как Эмми. Но она выжила и сбежала. Джек не нашел ее, — она побледнела под пристальным удивленным взглядом Тима. — Да, я знаю… то, что мы сделали, ужасно. И я раскаиваюсь и жалею, что…

— А как ты думаешь, раскаялась ли она в том, что сожгла Эмми и собственную сестру, что превратила Даяну в калеку? Моя бабушка умерла, не пережив того, что со мной случилось. Даяна осталась одна, в приюте, как какая-то бездомная… — голос его задрожал от ярости. — О себе я уже не говорю. Я не думаю, что Кейт сожалеет.

Он помолчал, продолжая смотреть на то место, где когда-то рвал его огромный ротвейлер. Кэрол тоже посмотрела туда и содрогнулась, вспомнив его крик, рычание и лязг зубов собаки, кровь, хруст ломаемых мощными челюстями костей… маленький мальчик, который не может защититься от сильного животного… И отвернулась. Нет, даже теперь, спустя столько лет, эти воспоминания были для нее невыносимыми. А каково же ему?

Кэрол украдкой покосилась на него, всматриваясь в шрамы. Под приподнятым воротом черной рубашки она разглядела изуродованную рубцами шею. Каким чудом он выжил? Ведь эта тварь порвала ему горло… и все равно не загрызла… как могла хрупкая детская шейка это выдержать? Как он, ребенок, смог выжить после такого? Ведь рана на шее была серьезной, если не смертельной, раз были повреждены голосовые связки. И вот он стоит здесь, рядом с ней, и только эти шрамы и затаенная боль в глазах напоминают о том, что именно он был тем самым мальчиком, которого у нее на глазах загрызла собака…

Словно какая-то неведомая сверхъестественная сила охраняет его жизнь, совершая чудеса и вырывая его из цепких рук самой смерти, которая не раз уже в него вцеплялась. Благословенный. Тот, кто должен быть с ней. Кто своим светом отгонит от нее тьму. Человек, над которым не властно ее проклятие, и оно не сможет ему навредить.

«Когда я стану высоким и красивым, ты выйдешь за меня замуж?», — спрашивал ее маленький мальчик, так похожий на сошедшего с небес ангелочка. «Хорошо, Тимми, я выйду за тебя замуж», — отвечала она, отстраненно думая о том, что, может быть, так и будет.

Теперь ей об этом напомнил взрослый мужчина все с той же ангельской внешностью, ожесточенной и посуровевшей, но все равно казавшейся такой же светлой и невинной. Джек посчитал его внешность обманчивой, и Кэрол знала, что Джек прекрасно разбирается в людях, видит их насквозь. Может, он и прав. Но ведь даже падший ангел остается ангелом. И, наверное, это был ее ангел, который появился в ее жизни теперь, когда она осталась совсем одна, не знала, как жить, и даже не имеющая право умереть, потому что у нее был сын. Когда она поняла, наконец, что есть ее жизнь в этом мире — это погибель для других, что она должна стать отшельницей, чтобы не убивать своим проклятием. Рядом с ней не могут быть другие мужчины, Мэтт погиб, Джека ждет то же самое. Она губит их своим проклятием.

А рядом стоит тот, кто «благословлен самой судьбой, самим провидением», как говорила Габриэла.

Значит, она верно думала в детстве, что этот ангелочек может быть предназначен ей судьбой.

Кэрол исподтишка его разглядывала. Значит, это он? Он ее мужчина? Не Мэтт, не Джек, а все тот же Тимми, вернувшийся из мертвых, чтобы напомнить ей о своем обещании? И он сам ни о чем не догадывается. Не знает, что она — тьма, а он — свет, что она проклятая, а он благословленный, и что только он может и должен быть с ней. Так сказала Габриэла. А Кэрол верила в ее слова. Трудно было не верить.

Ей было так плохо. Она всех потеряла. Куртни умерла, Джека и Рэя она вынуждена навсегда вычеркнуть из своей жизни. Слава Богу, что хоть Патрика она может оставить подле себя, не опасаясь за его безопасность. А тот, кто должен заменить тех, кого она любила, был абсолютно чужой и для нее, и для Патрика. Это не был больше Тимми, которого она любила в детстве — это почти незнакомый ей мужчина, которого она совершенно не знала, далекий ее сердцу, ее мыслям. Вся ее душа рвалась к Джеку, к Рэю, который стал таким родным и близким. А этого парня, который даже не был больше Тимми, а каким-то Ноэлем, она видела всего третий раз в жизни, и вынуждена смириться с мыслью о том, что только он один может быть в ее жизни, помимо Патрика. Он, который, по сравнению с Джеком и Рэем, был ей безразличен и не нужен, и для которого она значила не больше, чем он для нее. Что за нелепость? Почему Мэтт не мог быть ее мужчиной? Почему не Джек, по которому так разрывалось сейчас ее сердце? Почему он, этот странный и непонятный Ноэль? Почему в эти невыносимо тяжелые мгновения, топившие ее в горе, скорби и отчаянии, с нею находится он, этот чужой посторонний человек, утешает ее, а от тех, кто ей дорог, кого она любит, она бежит, пытаясь заставить себя их ненавидеть, а может, возненавидев на самом деле? Ну почему судьба так над ней издевается? Закончится ли это когда-нибудь?

Впрочем, ведь Габриэла не говорила, что этот благословенный должен быть ее мужчиной. Она сказала лишь, что он должен быть рядом. Тимми может быть ей другом, как и раньше. Интересно, зачем он здесь, с ней? Почему? Потому что они были близки в детстве, потому что он так же одинок, как и Даяна, и она, Кэрол, и поэтому так крепки их прежние связи, завязавшиеся еще в детстве? Или не поэтому? Зачем напомнил ей о ее обещании принадлежать ему? Сказал, что вспомнил об этом, когда увидел ее. Значит ли это, что она должна понимать его слова, как признание в том, что понравилась ему, как женщина? И именно по этой причине он сейчас с ней, а не потому, что они дружили в детстве?

Они побродили по парку. Проходя мимо тира, Кэрол остановилась.

— А помнишь, как ты любил сюда приходить и стрелять? — вспомнила она с улыбкой. — У тебя неплохо получалось.

Он грустно улыбнулся.

— Не хочешь зайти? — ненавязчиво предложила Кэрол.

— Ну… давай зайдем… раз он до сих пор еще существует…

Кэрол наблюдала, как он взял в руки ружье и зарядил, но когда он взглянул на нее, отвела глаза. Он передал ей ружье.

— Ну, хочешь попробовать?

— У меня никогда не получалось, — смущенно призналась Кэрол.

— Это не значит, что не надо пытаться. Держи, вот так. Нет, не правильно… вот так.

Он наклонился позади нее, помогая держать ружье, и, прищурив один глаз, посмотрел на мушку.

— Ах, теперь понятно, почему я так редко попадал в цель в этом тире — ствол загнут, — прошептал он Кэрол на ухо. — Посмотри.

Кэрол зажмурила один глаз и тщательно присмотрелась.

— Ты уверен? Мне кажется, все в порядке.

Он взял другое ружье и вскинул на плечо. По легкой улыбке, промелькнувшей на его губах, Кэрол поняла, что и то ружье такое же, как это. Положив ружье на место, он снова занял свое место позади девушки.

— Так что, не будем? — шепнула она, поглядывая на наблюдающего за ними хозяина тира, все того же, что и много лет назад.

— Ну почему же, давай попробуем. Целься выше… на полсантиметра.

Кэрол наклонилась и, упершись локтями о столешницу, прицелилась.

— Куда хочешь стрелять? — поинтересовался Тим.

— Хочу вон того огромного белого кота. Он похож на моего Аккурсио. Я бы подарила его Мелисе. Но вряд ли я попаду.

И она оказалась права, хоть и целилась так, как ей сказал Тим, на полсантиметра выше цели.

— Держи оружие крепче и тверже, чтобы оно не плясало у тебя в руках, — тихо посоветовал Тим.

Кэрол вцепилась пальцами в ружье и выстрелила, но опять промазала, забыв, что надо брать выше на полсантиметра. Отчаявшись, она собралась положить ружье на стойку, но Тим задержал ее.

— Попробуй еще. Давай, я помогу тебе, — он наклонился и положил локти на стойку, невольно прижавшись к Кэрол сзади. Девушка вспыхнула и слегка выпрямилась, бросив на него быстрый взгляд. Он покраснел, но на нее не взглянул, придерживая ружье и целясь.

— Этот кот будет твоим. Сосредоточься, — шепнул он. — Вот, я навел. Стреляй.

Он положил ладонь ей на кисть, которой она поддерживала ружье, слегка сжал ее, и ствол твердо замер, перестав плавать из стороны в сторону в ее неуверенных и нетвердых руках. Кэрол нажала на курок, не целясь и не задумываясь, забыв о белоснежном коте, потому что мысли ее занимала крепкая теплая ладонь, сжимающая ее руку, и так нескромно примостившийся сзади огромный молодой парень, толи Тимми, толи Ноэль, который накрыл ее собой, как парашют травинку. И никогда Кэрол еще не ощущала себя такой маленькой и хрупкой, как сейчас. Она даже не сразу сообразила, что попала в цель.

Наблюдающий за ними хозяин выпрямился, не веря глазам своим. Презрительный и пренебрежительный взгляд, которым он смотрел на молодого человека с изувеченным лицом, удивляясь, что он делает рядом с такой красивой роскошной женщиной, и та насмешливая жалость, с которой он слушал советы парня о том, как стрелять, воспринимая как тщетные попытки произвести на свою спутницу впечатление знатока, что он здесь наблюдал постоянно, вдруг сменились растерянностью и недоумением. Вручая обрадованной девушке приз, хозяин снисходительно улыбнулся. Если в его тире кто и попадал по мишеням, то случайно.

— Превосходно стреляете, — заметил мужчина, скрывая насмешку. — А вы, молодой человек, будете? Или боитесь посрамиться перед дамой?

— Боюсь, — улыбнулся Тим. — Но рискну. Еще мальчиком я мечтал выиграть у вас главный приз.

— Пожалуйста. Один выстрел триста долларов. Приз часы «Роллекс» или золотой браслет для дамы, на ваш выбор.

Тим выложил на стойку требуемую сумму.

— Один выстрел?

— Два, — уверенно ответил Тим, заряжая ружье. — На часы и на браслет.

Довольный хозяин спрятал в карман шестьсот долларов, радуясь неожиданной прибыли. Не часто к нему захаживают такие самоуверенные и отчаянные простофили, выкидывающие на ветер деньги. Девушка ответила на его широкую радостную улыбку, почему-то посмотрев так, будто это он был простофилей.

Вскинув ружье, Тим выстрелил два раза подряд, даже не целясь, как показалось Кэрол. Хозяин смертельно побледнел, пораженный, и подошел поближе к мишеням, чтобы убедиться в том, что парень действительно попал, и зрение его не обманывает. Потом с невыразимой обидой и возмущением на лице выложил на стойку призы.

Тим с улыбкой надел на запястье Кэрол браслет.

— Это тебе.

— Ой, не надо. Уж лучше Даяне подари…

— Нет. Тебе. Пусть это будет символом моей благодарности за то, что ты помнила меня… что ты сделала ради меня, — сказал он, имея ввиду Кейт Блейз. — Сегодня я понял, что у меня есть не один настоящий друг, а два. И один из них — ты.

— А другой — это тот, кто приехал с тобой из Израиля?

— Да, — Тим присмотрелся к часам. — Как ты думаешь, они настоящие?

— Не знаю, я в часах не очень разбираюсь. Вот браслет настоящий, дорогой, это точно.

— Значит, мы не зря отвалили за это шесть сотен?

— Не знаю, как часы, но этот браслет стоит намного больше того, сколько ты отдал за два выстрела, — Кэрол улыбнулась. — Спасибо. Можно тебя поцеловать?

— А? — почему-то испугался он.

— Просто поцеловать… это не страшно.

Он страшно смутился, застеснялся, но все же наклонился. Кэрол поцеловала его в щеку, на которой были шрамы, не позволив ему подставить другую, что он попытался сделать, когда понял, куда она собралась поставить свой поцелуй.

— Зачем ты… — прохрипел он, но не договорил и замолчал, отвернувшись с какой-то горечью на лице.

— Наверное, это не честно. Ну, я имею в виду то, как мы получили эти вещицы, — заметила Кэрол, сделав вид, что не заметила его поведения.

— Нечестно? Почему это?

— Ну, потому что ты хорошо стреляешь.

— А что, в тире должны стрелять только те, кто не умеют?

— А вдруг мы его разорили?

— Не переживай, пока он не выпрямит стволы, ему это не грозит. Он мошенник. И он дурил меня, когда я был ребенком и еще ничего не понимал в оружии. И не меня одного. Всех. Так что носи браслет со спокойной совестью, я его заработал более, чем честно, потому что стрелял из подпорченного ружья.

— Ты молодец, — восхитилась Кэрол. — Как у тебя получилось, ведь сам говоришь, что стволы погнуты?

Он лишь улыбнулся в ответ уголком рта.

— Это ты на войне научился так стрелять? Сам или научили? Правда, что ты был первоклассным снайпером? — не сдержала любопытства Кэрол.

Он изменился в лице, остановив на ней вдруг ставший тяжелым взгляд.

— Откуда ты это знаешь?

— А что? — растерялась Кэрол, расстроившись. — Ты делаешь из этого тайну? Зачем?

— Я не делаю тайну, — сухо сказал он. — Но ты верно заметила — я был… солдатом. Больше нет.

— Но ведь ты… ты же по-прежнему отлично стреляешь. Почему же тебе нельзя вернуться в армию?

Он с еще большим настороженным удивлением посмотрел на нее.

— Послушай, откуда ты все знаешь?

Кэрол опустила взгляд.

— Извини, Тимми. Я лезу не в свое дело. Больше не буду, прости.

Некоторое время они молча шли по аллейке. Тим шел напряженный и настороженный, Кэрол это не столько видела, сколько чувствовала.

— И все же, — прервал он затянувшееся молчание. — Откуда тебе все обо мне известно?

— Ну, совсем не все. Только то, что тебя очень ценили в армии, а после ранения… комиссовали, — сконфуженно ответила Кэрол.

— И кто тебе об этом сказал? Даже Даяна не знает.

— Джек.

— Какой еще Джек?

— Мой муж.

Тим заиграл гневно желваками.

— А он откуда знает?

— Он всегда все знает, — тихо ответила Кэрол, низко опустив голову. — Я его не просила, он сам… Ты сердишься?

Он помолчал.

— Нет, не сержусь. А муж у тебя не простой, это я уже понял. И слишком любопытный.

— Да, есть немного, — извиняющимся тоном сказала Кэрол. — Но он удовлетворил свое любопытство и забыл. А то, что я знаю… тебе это так неприятно? Почему? Ведь… ведь ты должен гордиться тем, что ты мастер, профессионал, что добился успеха, стал значимым. Ведь, наверное, на войне это гораздо тяжелее сделать, чем в мирной жизни, так ведь? Почему же ты ведешь себя так, как будто стыдишься?

— Нет, я не стыжусь. Я горжусь… собой и своим умением. Но здесь не война и не армия. Не военные, которые понимают, ценят и восхищаются подобным мастерством. Здесь мирные люди, для которых снайпер значит только одно — убийца. Я не хочу, чтобы так обо мне думали. Я не убийца. Я солдат. А здесь вряд ли увидят в этом разницу.

— Я понимаю… я знаю. И я горжусь тобой, тем, что ты стал настоящим профессиональным военным. Или как это говорится, я даже не знаю…

— Теперь я никто. Я не нужен, я стал профнепригоден. Меня выкинули, как никчемную вещь, даже не предоставив мне шанса доказать, что я не безнадежен.

— А почему бы тебе не вернуться? Может быть, проверят, что ты по-прежнему мастер своего дела, и возьмут назад. Не хочешь попробовать?

— Нет. Я не вернусь, — в его голосе послышалась упрямая обида. — И меня не допустят в армию. Потому что у меня действительно проблемы со здоровьем.

— Но ведь ты отлично стреляешь!

— Да, случается. А бывает, что я промахиваюсь, когда хочу взять стакан, — напряженно и резковато сказал он. — Мне горько, но я понимаю, что в армии мне действительно больше не место, а на войне — тем более. Потому что это может стоить жизни не только мне, но и другим.

Кэрол сочувствующе помолчала, а потом тихо спросила:

— Тебе здесь плохо?

— Не то чтобы плохо, Кэрол. Просто мое место не здесь. Я себя нашел, и потерял. Война, винтовка… это моя жизнь, это мое… я рожден для этого. Там я жил. Был собой. А здесь я… как рыба, выброшенная на песок. Я не знаю, кто я, зачем я здесь и как мне жить. И дело в том, что мне и не интересна эта жизнь. Мне скучно, тоскливо. Я просто скис от этой однообразной и скучной жизни, как молоко. Я снова потерялся. В этом мире я не могу найти свое место. Я стал просто никем, бродягой, ни кола ни двора… каким был до того, как пошел служить. И опять брожу, не зная куда и зачем мне идти, как неприкаянный какой-то.

— Ну, зачем ты так? — Кэрол погладила его по плечу. — Все наладится, ты привыкнешь.

— Нет. Я просто знаю. Я понимаю, тебе тяжело меня понять. Война… она одних ломает, других затягивает, как трясина. Ты пропитываешься ею до мозга костей, и отдаешь ей свою душу, как дьяволу, и иначе жить уже не можешь и не хочешь. И это то, что происходит со мной. Я здесь, а моя душа осталась там. А здесь… я не чувствую вкуса жизни, сердце не бьется, кровь не играет, дух не захватывает от ощущения опасности или победы… и не интересно, и не страшно, и силами и смелостью меряться не с кем… в общем, там я жил, а здесь я существую.

— Тимми, но мирная жизнь не так уж скучна и неинтересна, как тебе кажется. Ведь миллионы людей так живут. Ты просто еще не освоился, не привык. Твоя растерянность пройдет. Ты найдешь себя и здесь, и поймешь, что любая жизнь прекрасна. Не будь так категоричен. Строй свой мир заново, другой, если прежний разрушился. Например, я как раз и собираюсь это делать, хоть мне и кажется, что жизнь моя разбита… и жить не хочется, и сердце не бьется, и чувствуешь себя мертвой.

Тим внимательно посмотрел на нее.

— Твой мир разрушился?

— Да… и мне не впервые так кажется.

— Но почему? Из-за измен мужа?

— Нет… с этого только начался мой крах, — она горько, с сарказмом улыбнулась. — Я тоже ощущаю себя потерянной, неприкаянной и одинокой… одной, во всем мире. А если у меня отберут и сына… тогда и жить незачем.

— Ты так плакала… Расскажи мне, Кэрол. Я подумал, ты помирилась с мужем, раз вернулась к нему…

— Я не вернулась, я просто жду, когда приедет сын, чтобы забрать его и уехать.

— Ты хочешь уехать? Куда?

— Далеко. Очень далеко. Я пока не знаю. Не знаю такого места, где Джек не смог бы меня найти.

— Так выходит… ты бежишь от него?

— Он не отпустит меня. А я с ним жить не хочу. Я уже пленница.

— Но, может, тебе с ним поговорить… ну, он же человек, в конце концов, не будет же он тебя заставлять.

— Он уже это делает. И он не человек. Только я слишком поздно это поняла. Но мы говорили о тебе, а не обо мне. Я просто хотела тебе сказать, чтобы ты не опускал руки, чтобы пытался жить так, как вынужден. Постепенно все наладится. Когда умер Мэтт, мой муж, мне казалось, что я умерла вместе с ним. Но оказалось, что нет. Я пережила, с трудом, но пережила. И с тех пор мне кажется, что теперь я переживу все, что угодно.

— Даяна рассказывала… что ты очень его любила. Что любишь сейчас и будешь любить всегда.

— Да.

— А… Джек?

Кэрол ответила не сразу.

— А Джек был моей ошибкой.

Тим не стал больше пытать ее вопросами.

— А чем ты занимаешься? — спросила у него Кэрол, чтобы отвлечься от себя и своего опустошенного внутреннего мира. — Даяна мне говорила, что вы с другом, вроде бы, нашли работу.

— Да нет, не то, чтобы работу… так, то там, то сям, друг подкидывает работенку. Не на что мне здесь рассчитывать. Без гражданства, без образования… я ведь и школу не окончил. Я же говорю, нет мне здесь места. Да и с таким лицом меня вряд ли возьмут на приличную работу.

— Да что ты прицепился до этого лица! — вспылила Кэрол, не удержавшись. — Лицо, как лицо! Ты на себя в зеркало когда-нибудь смотрел? Ты высокий, ты мужественный, и лицо у тебя очень привлекательное. Ты же мужик… такой мужик, настоящий, до мозга костей… и эти отметины просто теряются на фоне всего этого! Если хочешь знать мое чисто женское мнение, то они не делают тебя менее привлекательным и интересным. И работе они не помешают. Знаешь что? Приходи в нашу компанию. Рэй теперь там за главного.

— И что я там буду делать?

— Работать и учиться. Все учатся. Постепенно вникнешь во все, войдешь в колею… Я по себе знаю. Когда я пришла туда работать, сама ничего не знала.

— Нет, Кэрол, — перебил он. — Спасибо за желание мне помочь, но… нет. Не переживай за меня, я как-нибудь разберусь с тем, куда мне себя деть.

— Но почему ты не хочешь?

— Это не то… понимаешь, я привык к свободе, независимости. И я… мне трудно усидеть на одном месте. Нет, Кэрол. Офисы, бизнес, бумаги — это не для меня. Я просто не хочу пытаться, потому что знаю, что все равно сбегу от этого, брошу.

— Тяжело с тобой. Что же тогда ты хочешь?

— Так вот я и говорю, что сам не знаю. Потому что я ничего не хочу, кроме военной формы и винтовки в руках.

— Но, Тим, ты же сам говоришь, что это невозможно, а жить-то все равно как-то надо! Чем-то заниматься, деньги зарабатывать, в конце концов! Неужели военному некуда себя деть в мирной жизни? Разве негде здесь проявить твои военные навыки и способности, твой опыт? Пойди в полицию.

— Не возьмут. Разве что бумажки перебирать.

— Ну, тогда… телохранителем, или охранником.

— Не хочу. Жалкая работа. Не хочу. Ничего не хочу.

— Тимми, — в отчаянии взмолилась Кэрол. — Но ведь ты же военный, ты превосходный стрелок…

— Да, — снова перебил он, не дав договорить. — В том-то и дело, что это все, что я умею — стрелять. Кэрол, ты не переживай, у меня все в порядке. И работа у меня есть. Я не пропаду. И деньги зарабатывать я умею.

— И что же у тебя за работа?

— Работа, как работа. Как и все остальные «работы». Ты что-то делаешь, тебе за это платят. Везде все одинаково.

— Ну, хорошо, если так. А тебе хоть нравится или так?

Он тяжело вздохнул.

— Нет, не нравится. Но я решил, что буду заниматься этим. Ничего другого мне не остается. И, кстати, я делаю успехи. Я уже востребован.

— Ты меня заинтриговал. Чем же ты занимаешься?

— Тем, что умею. Вернее, я учу этому других. Стрелять, я имею в виду.

— О, здорово. Об этом я как-то и не подумала. И что, есть желающие?

Он как-то странно улыбнулся.

— Есть. Все больше.

— А как платят?

— Хорошо платят. Я даже уже повысил ставки.

— Молодец, здорово придумал.

Он отвернулся, смотря в сторону, ясно давая понять, что больше не хочет об этом говорить.

Они зашли в мотель, чтобы поужинать, а так же Кэрол захотела проведать Пегги и Мелису, которой несла красивого пушистого кота. Пегги выказала бурную радость, увидев ее, бросившись на нее с объятиями. Но потом озадачилась и встревожилась, всмотревшись в девушку.

— Ой, что это с тобой, Кэрол? Черная вся какая-то, что лицо, что одежда… случилось что?

— Куртни умерла, — отозвалась безжизненным голосом та.

— Пресвятая Дева… — опешила Пегги. — Горе-то какое. Но почему?

— Авария. Пег, пожалуйста… не могу я сейчас… не расспрашивай, — голос Кэрол осип и задрожал от сдерживаемых слез.

Пегги притянула ее к себе и крепко обняла. И ойкнула от изумления, обратив, наконец, внимание на спутника Кэрол. Отстранив девушку, она приветливо улыбнулась молодому человеку.

— С кем это ты?

— Это Тимоти Спенсер. Мой друг.

— Ох, надо же, и бывают же совпадения! Здравствуйте, Тим, я Пегги. Кэрол говорила вам, что у нее был друг в детстве, которого звали так же, как вас? Только он, бедняжка, умер. И такой страшной смертью умер!

— Собака загрызла? — чуть улыбнулся Тим.

— Ой, какая у вас улыбка приятная! Ну, да, собака. А вы знаете, да? Она рассказывала? Бедный мальчик, такой ведь мальчик был, ну прямо ангел, ей-богу! И Кэрол так по нему убивалась. И по ночам орала, как ненормальная, думали, рехнется. Еще бы, страху-то натерпелась. Ведь у нее на глазах собака мальчишку и сожрала, да, — Пегги закивала, чтобы придать своим словам больше убедительности.

Кэрол лишь бросила на нее усталый безразличный взгляд и слегка покачала головой. Пегги, она и есть Пегги. Были бы уши свободные, так она наплетет по самые нехочу. А Тим явно пришелся ей по душе, раз она сразу так охотно завела разговор. Только вот тему неудачно выбрала.

— Сожрала? — удивился Тим.

— Сожрала! Тело-то и не нашли.

— Да нет, как это — сожрала? Чушь, — возмутился он. — Как можно такое придумать?

— Так не выдумки это! Пропал мальчишка, тела-то нет, значит, сожрала! Куда ж оно деться могло?

— Да вот… пред вами.

— Что?

— Ну… тело, — он не выдержал и засмеялся.

— Что вы имеете в виду? — не поняла Пегги.

— Он имеет в виду, что собака его тогда не сожрала, — сказала Кэрол и тоже улыбнулась. — Пегги, да соображай же ты, наконец! Это тот самый Тимми Спенсер, а не какой-то другой. Или ты думаешь, что у меня есть целая куча Тимми Спенсеров?

— Не может быть! Вы меня разыгрываете! Это невозможно!

— Пег, накорми нас, мы голодные. И дай что-нибудь выпить. Я с ног валюсь. А где Мелиса? Я подарок ей принесла.

— А! — отмахнулась Пегги. — С подружками где-то носится. Пойдемте-пойдемте, Тим, не стесняйтесь.

Схватив его под руку, Пегги повела его за собой, жадно и без смущения разглядывая, забыв о Кэрол, которая уныло поплелась следом.

— Ах, какой вы стали… кто бы мог подумать… такой был ангелочек, маленький, хорошенький… а теперь такой большой мальчик… такой… уф! А какие у вас шрамы… Обожаю мужчин со шрамами! Они придают такой мужественный вид. Это так волнующе, так сексуально. Вы согласны? Наверное, вам женщины уже об этом говорили? Потрясающе!

Кэрол вымучено улыбнулась, увидев, как шокировано таращит на нее глаза Тим, как на сумасшедшую. Он даже предпринял слабую попытку высвободиться от нее, но она еще крепче обхватила его руку, буквально повиснув на нем.

— Да вы не переживайте, я вас не домогаюсь. Хотя… если бы вы мне встретились чуть пораньше, или вы были бы сейчас постарше, я бы ни за что вас не отпустила. Всю жизнь мечтала о таком мужчине. Что б глянула, и обомлела! Впрочем, млеть мне и сейчас ничего не мешает. Но это ж не возбраняется? Я же женщина.

Он растерянно обернулся к Кэрол, которая непринужденно улыбнулась ему. Смешной. Когда же он перестанет принимать женщин, которым понравился, за ненормальных? Отдать бы его сейчас Пегги на растерзание, она бы ему мозги вправила и показала, какие он способен вызвать в женщине желания…

Пегги разместила их за столом, сама его накрыла. Попросила Тима откупорить бутылку вина. Пегги недоуменно распахнула глаза, когда он наполнил только два бокала. Поймав ее взгляд, он натянуто улыбнулся.

— Я не пью.

— Мы с Кэрол тоже не пьем. Но сейчас надо. За встречу, за ваше чудесное воскрешение… За Кэрол, в конце концов. Может с вином к ней немного вернется жизнь. Мы должны составить ей компанию. Погляди на нее. Вот смотрю и не могу определиться, на кого она сейчас больше похожа — на приведение или на сфинкса. Как тебе кажется, Тим?

Он посмотрел на девушку. Она сидела за столом безучастно, словно не видя и не слыша ничего вокруг, разглядывая свои руки. Судя по тому, что она никак не отреагировала на слова Пегги, она на самом деле их не слышала. Наклонившись к молодому человеку, Пегги зашептала:

— Никогда ее еще такой не видела. Надо нам с тобой что-то с ней делать. Не дело это. Давай, наливай себе, не выделывайся, как манерная девица.

Тим покраснел.

— Но… мне нельзя.

— Можно. Для Кэрол можно. Мы должны ее поддержать.

Взяв бутылку, Пегги решительно наполнила пустой бокал вином и вручила ему. Тим принял бокал, с тревогой поглядывая на бардовое ароматное вино.

— Да нормальное вино! Что ты смотришь на него так, будто я яд в него подлила? Эй, Кэрол, ты с нами? Выпьем.

Кэрол равнодушно взяла бокал.

Тихая и молчаливая, она медленно ела, а Пегги старательно подливала в ее бокал вино. Постепенно румянец проступил на ее щеках, а кожа на лице стала приобретать нормальный здоровый цвет. Но она по-прежнему оставалась полностью погружена в себя.

Когда Тим вышел на несколько минут, Пегги подсела к ней.

— Ну-ка, объясни, почему это ты с этим мальчиком? Где твой муж?

— У меня больше нет мужа, — безжизненным голосом отозвалась Кэрол, не поднимая на нее глаз.

— Как это нет? Он что, тоже умер?

— Да Бог с тобой, Пегги. Я же сказала что у меня нет мужа, а не что нет Джека.

— А разве это не одно и то же?

— Уже нет.

— Но почему? Он тебя бросил?

— Нет, это я его бросаю.

— Ты что, больная? Таких мужчин не бросают, дуреха! Опомнись, совсем от горя крыша съехала, что ли?

— Было бы неплохо, — все так же равнодушно отозвалась девушка.

Пегги в замешательстве смотрела на нее, ничего не понимая.

— У него что, другая появилась?

— Она не появилась, она была. Все это время. И это была Даяна.

У Пегги отвисла челюсть. Поспешно налив в бокал вина, она залпом его осушила.

— Боже, что за дурдом у тебя вечно в жизни творится! Ну нет, чтобы жить спокойно, как все нормальные люди… Ну и черт с ними, с этими мужиками. Забудь, правильно! Мужья у тебя какие-то неправильные, ну не могут по нормальному — один, видите ли, умер, о тебе не подумал, второй вообще подлец какой-то! Ну их всех, раз обижают они тебя, не думай о них. А этого паренька в утешение себе нашла? Неплохой паренек, правда, уж больно застенчивый, но это не такой уж страшный недостаток. Приготовить вам комнату, останетесь?

— Я, пожалуй, останусь, не хочу возвращаться сегодня. Да и сил нет.

— А он, разве он уедет, если ты будешь здесь?

— Не знаю. Как захочет. Если надумает, надеюсь, выделишь ему комнату… за счет заведения.

— Подожди… ты не хочешь ночевать с ним в одной комнате? Почему?

— Пегги, между нами ничего нет…

— Так самое время это исправить! А почему бы нет? Ты свободная теперь женщина, сама себе хозяйка.

— Отстань, Пег, — с бесконечной усталостью прошептала Кэрол, и глаза ее наполнились слезами.

— Послушай, Кэрол, — в голосе женщины зазвучала нежность и любовь. — Нельзя так, как ты. Встряхнись, отвлекись. Это как раз то, что тебе сейчас нужно, поверь мне. Сразу станет легче, вот увидишь. Я знаю, что говорю, плохого не посоветую. Выпей, и в постель с этим крепышом. Тем более, парень — то, что надо, все при нем. Чего тебе еще надо? Грех одной спать, когда такой мужик рядом.

— Ну так и составь ему компанию.

— Да я бы с радостью, но ведь он меня не захочет.

— А почему ты думаешь, что он меня захочет?

Пегги изумленно вскинула тонкие рыжие брови.

— Да если он нормальный мужик… кто ж откажется от такой молодой да красивой? Да он уже об этом только и думает, или я ничего не понимаю в мужчинах!

— Он думает только о своих шрамах и о том, что не может понравиться женщинам.

— Он что, идиот?

— Наверное, это ему попадалось слишком много идиотов, и скорее всего большинство из них были женского пола. Много ли надо, чтобы ранить человека?

Пегги покачала головой.

— Ах, бедный мальчик! Нужно ему помочь и выбить из него эту дурь!

— Вот и помоги.

— Думаю, лучше это сделать тебе. От того, что его возжелает такая старая и некрасивая тетка, как я, у него вряд ли прибавиться самоуверенности. А вот ты, это совсем другое дело. Ведь он тебе нравится? Только если не кривя душой, а?

— Нравится. Довольно интересный и притягательный парень.

— Ну, вот и ладненько. Только странный он немного. Дикий какой-то.

— Он только что пришел с войны.

— А, ну так я сразу заметила, какой у него голодный волчий взгляд. Бабы, наверное, давно не было. Слушай, а может, у него вообще женщин не было, может, он девственник? Судя по всему, так оно и есть. Смотрит на тебя, и краснеет, как девица. Такой трогательный, ей-богу!

— Пегги, помолчи, он может услышать.

— Просто руки чешутся взяться за этого мальчика, этого ангелочка невинного! — зашептала Пегги, не успокаиваясь. — Ах, где мои двадцать лет!

Время шло, а Тим не возвращался. Кэрол и Пегги переглядывались, переглядывались, потом вышли посмотреть, куда это он запропастился. Но они так его и не нашли.

Выскочив на улицу, Кэрол в отчаянии огляделась по сторонам.

— Тимми!

Пегги растерянно застыла рядом.

— Он ушел, — простонала Кэрол. — Он услышал и ушел!

Она обернулась к Пегги с искаженным от ярости лицом.

— Черт бы побрал твой паршивый язык, Пег!

— Боже… да что же я такого сказала… — расстроилась та. — Никуда он не денется, не паникуй. Успокоится, и придет, вот увидишь. Когда мужчина так смотрит на женщину, как он на тебя, он не уйдет. Руку даю на отсечение, что сегодня он будет спать в твоей постели… или я ничего не понимаю в мужчинах!

— Ты ничего не понимаешь в мужчинах! Ничего! — Кэрол отвернулась, прикрыв лицо ладонями, с трудом удерживая слезы.

— Ну, прости меня, Кэрол. Я же не хотела ничего плохого. Не хотела все испортить. Все наладится.

— Нет. Он никогда больше не придет и не позвонит. Я знаю.

Это было последней каплей.

Кэрол вернулась в дом и накачалась виски до беспамятства. Ну вот, и Тимми получил свою ложку дегтя, едва только приблизившись к ней. Ну почему она не заткнула вовремя этой глупой курице рот? Почему позволила нести всю эту чушь и так унизить и оскорбить Тимми?

Она уже не помнила, как Пегги, шатаясь и бормоча заплетающимся языком проклятия, дотащила ее до комнаты и уложила в постель. И упала рядом, не менее пьяная.

Было уже за полночь, но Нора еще не ложилась. Она бродила по дому, придумывая себе какие-то дела, но каждые десять минут подходила к широкому окну и выглядывала на веранду. Там, на ступеньках, застыла неподвижная фигура Джека. Рядом стояла бутылка бренди и стакан. Сильный ветер, дующий с океана, трепал его волосы и рубашку, светлым пятном выделяющуюся в темноте. Свет на веранде он намеренно выключил, и сидел вот уже больше двух часов в одиночестве и темноте. А Нора украдкой за ним наблюдала. Никогда она такого еще не видела. Никогда он не сидел на веранде, прямо на ступеньках, такой одинокий и печальный, попивая спиртное.

Он не пил, сколько Нора его знала. Лишь одно время она заметила, что он прикладывался к бутылке. Это было очень давно, когда он еще жил один. Она начала находить по утрам открытые бутылки со спиртным, иногда пустые, иногда не допитые. Нельзя было сказать, чтобы он пил много и увлекался, но это происходило каждый день, понемногу, но регулярно. Нора тогда очень беспокоилась. В то время он был очень раздражителен и зол, бросался на нее с ругательствами по малейшему поводу, а иной раз и без повода, просто выплескивая на нее свое напряжение. Но Нора не обижалась. Она знала, что у него что-то случилось, что-то плохое, и он очень остро на это реагирует. Приступы агрессии сменялись подавленностью и апатией. И это не проходило. Время шло, и Нора замечала, что все это не только не проходит, но и усугубляется еще больше. Она удивлялась. Она хорошо знала Джека. Он был очень сильным человеком, а через неприятности просто перешагивал, едва нахмурившись. Ничто не могло выбить его из колеи. Она гадала, но не могла понять, что же это такого произошло, шли месяцы, а он становился только все более злым и угрюмым. А потом она однажды нашла ответ. Убирая его постель утром, она обнаружила под подушкой фотографию молодой красивой девушки. Нора была поражена. Неужели это все из-за женщины? Неужели такого сильного мужчину, к тому же всегда презирающего женщин, могла лишить покоя какая-то девчонка? Ответ был слишком банален и прост, а потому так ее шокировал, став полной неожиданностью. Джек всего лишь влюбился. Наконец-то влюбился. И, судя по всему, довольно крепко. Поверить в то, что его настолько зацепила какая-то женщина, было трудно. Нора всегда считала, что к его холодному жесткому сердцу невозможно подступиться. А теперь он страдал от любви, как какой-то впечатлительный мальчишка, и не мог с этим справиться. Но еще труднее Норе было поверить в то, что любовь его безответна, что его отвергли. Ей казалось это невозможным. Но ничего другого на ум ей не приходило, ведь этой девушки, по которой он тайно вздыхал, с ним не было. И он злился из-за этого, как никогда. Нора умирала от любопытства, но спросить так и не решилась. Так продолжалось больше года. Потом однажды она обнаружила его дома в стельку пьяным. В тот день он должен был лететь на процесс в другой город, но она так и не смогла привести его в чувства, и он никуда не полетел. Он спал мертвым сном на кушетке в гостиной, а Нора бесшумно занялась уборкой. Она сразу поняла, что у него была ночью женщина. По взъерошенной измятой постели, которая к тому времени все еще сохраняла аромат дорогих духов, по длинному светлому кудрявому волосу, запутавшемуся в его темных волосах. Чисто женской интуицией, Нора поняла, что это была та самая женщина. Но она не поняла, почему он тогда так напился? От радости, что ли?

После этого он вообще превратился в зверя. Он готов был разорвать все, что ему попадалось в руки. Нора старалась не попадаться ему на глаза, и к его возвращению домой ее там уже не бывало.

Потом он, вроде бы, немного успокоился, и вдруг совсем изменился, превратившись в само воплощения радости и счастья. И женился. На ней.

Нора не смогла заставить себя хорошо относиться к его жене. Не потому, что она была плохая или не достойная его, нет. Нора видела, что она хорошая женщина, добрая, мягкая, ласковая, совершенно беззлобная. Кэрол была полной противоположностью Джека. Она любила его и могла с ним уживаться, она с уважением и симпатией относилась к ней, Норе, и никогда не позволяла себе грубого слова. Наоборот, если Кэрол что-то не нравилось, она предпочитала промолчать, чем высказать свое недовольство Норе. А вот Джек никогда не молчал, не стесняясь давать Норе нагоняи. Поэтому Нора так и не научилась воспринимать Кэрол, как хозяйку, зато по-прежнему трепетала перед Джеком, боясь больше смерти его недовольного взгляда. Нора ревновала, жестоко ревновала его к жене, и завидовала ей, удивляясь, как этой тихой бесхитростной девочке с грустными меланхоличными глазами удалось так привязать к себе этого необузданного и строптивого дьяволенка Джека. Поэтому не смогла ее полюбить. Только поэтому. Из-за ревности и зависти. Одним взглядом своих красивых проникновенных глаз, подернутых поволокой, которые топили даже сердце Норы, девчонка усмиряла его дикий горячий нрав, превращая его похожим на ласкового и доброго котенка, каким Нора никогда его раньше не видела. И ему самому нравилось быть таким рядом с ней. Но Нора знала, что эта идиллия не вечна. Такие разные люди, как Кэрол и Джек, не могли бы долго быть вместе. Нора чувствовала, что девушка не так проста и покорна, как кажется. В тихом омуте черти водятся. И глаза ее прекрасные были похожи на омут, обманчиво чистый и прозрачный, но слишком глубокий и таинственный. Нельзя было угадать, что там, на глубине. Нора не верила, что любовь Джека будет долгой. Когда дело касалось женщин, он был всегда непостоянен и слишком любвеобилен. Женщины были всегда лишь игрушками, не более, пока он не встретил Кэрол. Она тоже была игрушкой, только любимой, с которой он ни за что не хотел расставаться. Так считала Нора. И вот, наконец, любовь их дала трещину. Нора видела, как начал рушиться их мирок, и знала, что скоро от него ничего не останется.

Кэрол как подменили с того самого момента, когда она узнала, что ее муж не такой, как ей того хотелось. И она взбунтовалась. Куда делись ее кротость и покорность, она сразу выпустила свои зубы, даже не зубы, а клыки, превратившись в какого-то звереныша, осмелившегося драться и кусаться с таким сильным хищником, как Джек. Только силы не равны. Нору огорчало то, что Джек отказывается ее отпустить, чтобы катилась на все четыре стороны, ненормальная. Она не понимала его. Он, такой гордый и надменный, никогда не держался за женщин. Наоборот, он всегда сам от них избавлялся. Что с ним? На что сдалась ему эта ненормальная? Или не сможет он себе женщину найти, в сотни раз красивее и лучше этой?

Сидит и страдает. Ждет. Ее ждет. А она, потаскушка, где-то шляется. И хватает же смелости. Что будет, если она так и не придет? Страшно представить. Может, совсем сбежала? Тогда еще полбеды. А если заявится завтра… Он же ее убьет. Невозможно даже представить, чтобы Джек такое стерпел. Не прийти ночевать домой! Ну и нахалка. Безумица. С огнем играет.

Не выдержав, Нора вышла к нему и остановилась рядом. Наклонившись, положила ладонь на его плечо. Он бросил на нее раздраженный взгляд.

Нора почувствовала, что он дрожит, что напряжен. И взгляд его был страшен. Женщина убрала руку, и попыталась улыбнуться.

— Джек, уже поздно. Ветер ужасный, вы заболеете.

Он отвернулся и снова уставился в темноту.

Нора присела, изучая взглядом его лицо. Каменное, с застывшим на нем выражением безмолвной ярости. Уголки жестких властных губ слегка опущены, и злобно, и презрительно. Казалось, он вот-вот зарычит, как разъяренный зверь. Темные волосы шевелятся на голове, как живые, от ветра. Не хотела бы она сейчас оказаться на месте его жены. Даже если она сейчас заявится, худо ей будет. Уж лучше ей вообще не появляться больше.

— Джек…

— Что? — гаркнул он, заставив ее вздрогнуть. — Нора, иди спать.

— Вам тоже лучше пойти. Ни к чему вам здесь сидеть. Не изводите себя, Джек. Оставайтесь самим собой, даже теперь, особенно теперь.

— Что ты имеешь в виду? — он бросил на нее исподлобья мрачный взгляд.

— Сильным, независимым, ни от кого, а тем более, от женщины. Мужчиной, который никогда бы не сидел вот так, напиваясь, на пороге в ожидании, когда жена его вернется домой. Мужчиной, который бы просто забыл и больше не вспоминал. Который не умеет прощать.

— Нора, разве у тебя нет больше дел? Пойди, займись ими! — процедил он сквозь зубы.

— Джек, ну не злитесь. Не злитесь на меня, я-то тут при чем? Я просто хочу помочь вам, потому что не могу видеть, как вы…

Он резко поднялся, стряхнув с себя ее руку, которую она снова положила ему на плечо.

— Я сказал, иди! Убирайся и не суй свой нос куда не следует, потому что только благодаря этому я держу все эти годы тебя в своем доме!

— Нет, не только из-за этого.

— Что?

— Еще потому, что только я способна стерпеть ваш бешеный нрав, — Нора улыбнулась горькой, но мягкой улыбкой.

Злоба исчезла с лица Джека, остались лишь печаль и усталость.

— Прости меня, Нора, я не хотел быть грубым. Не хотел тебя обидеть.

— Я знаю, поэтому никогда не обижаюсь. Пойдемте, Джек. Я сделаю вам горячего чая… с пирожными. Хотите пирожных?

— Пирожных? Да, хочу, — чуть слышно подавлено ответил он.

Он пошел в кабинет и разместился в удобном кресле. Нора принесла ему чай и пирожные, как обещала. Но он к ним так и не прикоснулся. Раздался телефонный звонок. Сердце у него подскочило. Взяв трубку, он почувствовал резкий прилив невыносимого раздражения, услышав голос Рэя. Этот тупица доставал его весь день и весь вечер, звоня через каждый час и спрашивая, не вернулась ли Кэрол.

— Нет, ее нет, — с трудом сохраняя остатки хладнокровия, ответил Джек и на этот раз.

— Я не пойму, чего ты сидишь? — кипятился Рэй на том конце провода. — Неужели тебя совершенно не волнует, куда исчезла твоя жена? А если с ней что-нибудь случилось, если она попала в беду?

— В таком случае, в следующий раз подумает, прежде чем сбегать, — холодно ответил Джек.

— Ты, бездушная скотина… а еще говорил, что любишь ее! Ни черта не любишь! Как ты можешь быть так спокоен? Ведь у нее нет такой привычки, исчезать бесследно, убегать. Вспомни, в каком она была состоянии… вдруг она сделает какую-нибудь глупость… Я звонил Берджесам, но там она не появлялась. У Пегги не берут трубку. Что ты молчишь, ублюдок? Ты собираешься ее искать или нет?

— Нет.

Рэй разразился грязными ругательствами, а Джек равнодушно положил трубку. Дыхание его стало тяжелым. Он хотел сам позвонить и Берджесам, и Пегги, но так и не позвонил. Это было слишком унизительно, искать ночью жену. Объяснять чужим людям, что она сбежала от него. Но Рэю-то что, он, наверное, с превеликим удовольствием поведал Кармен о том, что происходит, рассказал, какой он, Джек, подлец, что довел их смиренную девочку до того, что она сбегает из дома, от него.

Что ж, у Берджесов ее нет. Он так и думал.

Взяв трубку, он набрал номер Даяны. Услышав ее сонный голос, он приветливо поздоровался.

— Джек! — девушка задохнулась от радости. — О Боже, Джек…

— Даяна, — фальшиво мягким голосом перебил он ее восторженные вопли. — Скажи, твой брат дома?

— Тимми?

— У тебя есть другой брат? — рот Джека исказился от эмоций, которые он с трудом в себе еще сдерживал, но голос он по-прежнему контролировал, как отлично выдрессированного зверя, чего нельзя было сказать о лице.

— Нет, его нет.

У Джека сдавило горло, и он потянулся к воротнику, чтобы расстегнуть, но обнаружил, что рубашка и так расстегнута до самой груди.

— Он сегодня не появлялся?

— Он уехал рано утром… больше не приходил. А что, Джек? Ты хочешь приехать? Приезжай. Я одна, — голос Даяны дрожал от радости и слез.

— Ты уверена, что он не придет? Почему? Он тебе звонил?

— Нет, он не звонил. Но я знаю, если он до сих пор не пришел, то до утра его уже не будет. Ты приедешь, Джек?

— Что? — скривился он, как будто ее слова только сейчас до него дошли, и потерял над собой контроль, почувствовав, как все внутри вдруг взорвалось. — Пошла к черту, сука!

Вскочив, он с яростным воплем швырнул телефон о стену. Потом смахнул со стола поднос и ударил кулаками по столешнице, не в силах сдержаться.

— Грязная потаскушка! — прорычал он. — Я убью тебя!

Под дверью вздрогнула и взволнованно перекрестилась Нора…

Рэй звонил в мотель в Фарго, пока не дозвонился. Трубку сняла Мелиса и рассказала ему сонным голосом, что Кэрол у них, что она и мама напились так, что она, Мелиса, не смогла их разбудить, когда пришла домой. Поговорив с девочкой, Рэй оделся и вышел из дома.

Через некоторое время, уже ближе к утру, он вошел в мотель и спросил у сонной дежурной, в каком номере Кэрол. Девица протерла глаза и с изумлением уставилась на него.

— Какая Кэрол?

— Хозяйка, — терпеливо ответил Рэй, подарив девушке легкую красивую улыбку. Девица мгновенно разомлела.

— А вы кто?

— Я Рэй Мэтчисон. Брат Наоми. И муж Кэрол.

На лице девушки отразилось сомнение.

— Но у нее был другой муж. Я помню.

— Теперь я.

— Но я не знаю, в каком номере миссис Рэндэл. Она же не регистрировалась.

— Ладно, тогда зови Наоми. Или я сам пойду ее искать по всем комнатам. И еще, милая моя красавица, не говори больше «миссис Рэндэл». Она больше не Рэндэл.

— Да? А кто же?

— Мэтчисон. Как было и как должно быть.

Девушка пожала плечами и пошла будить Пегги. Рэй пошел за ней, не собираясь ждать у стойки, как какой-то посторонний. Девушка не стала возражать. Заглянув в одну из комнат, она тихонько окликнула:

— Мисс Стевард!

Так как та не отзывалась, девушка вошла в номер и, склонившись над кроватью, слегка потрепала управляющую за плечо. Рэй зашел следом и остановился позади девушки, разглядывая в темноте комнату.

— Что? — прохрипела недовольно Пегги. — Я же сказала, не беспокоить…

— Здесь ваш брат. Он просил вас разбудить.

Подняв голову, Пегги сосредоточила свой взгляд на высокой мужской фигуре за спиной девушки.

— Рэй? Что случилось?

— Где Кэрол?

— Кэрол? — Пегги посмотрела на постель рядом с собой. — Ой, не знаю. Она здесь, со мной была.

Со стороны ванной комнаты донесся чуть слышный стон. Рэй бросился туда и включил свет. Кэрол стояла на коленях, склонившись над унитазом. Ее выворачивало наизнанку. Заслонившись рукой от внезапно вспыхнувшего света, она обернулась.

— Рэй… я умираю, — плаксиво простонала она и опять наклонилась к унитазу в приступе рвоты.

Рэй отступил назад и повернулся к Пегги.

— Ты что, с ума сошла? Зачем ты ее так напоила? Похороны через несколько часов!

— Так она сама… — виновато пробормотала Пегги, покачиваясь на месте.

Рэй развернул ее и направил к двери.

— Иди, отсыпайся. Я сам о ней позабочусь, — он взглянул на девушку. — Как твое имя, красавица?

— Джуди.

— Джуди, я очень тебя прошу, завари крепкого черного чаю и принеси сюда, хорошо? Сделаешь?

— Хорошо, — застенчиво улыбнулась ему девушка, заливаясь румянцем, готовая сделать все, чтобы он не попросил, обезволенная и одурманенная его очарованием, коим он всегда бессовестно пользовался, превращая женщин в своих безропотных рабынь.

Закрыв за Пегги и Джуди дверь, он захватил стакан со столика и вернулся к Кэрол.

Она оставалась в том же скрюченном состоянии, но уже не рвала. Услышав, как он вошел, она подняла дрожащую руку и нажала на кнопку слива.

Рэй набрал из-под крана полный стакан воды и протянул девушке.

— Пей.

Кэрол прополоскала рот, сделала пару глотков и протянула стакан ему обратно.

— Нет, все пей. До дна.

— Не могу.

— Пей, Кэрол, — присев рядом, он сам поднес стакан к ее губам. — Давай, мой птенчик. Тебе полегчает. Доверься мне.

Прикрыв влажные глаза, Кэрол позволила ему влить в себя все содержимое стакана. Но через секунду все это выплеснулось наружу. Рэй успокаивающе погладил ее по голове.

— Вот так, хорошо. Еще пару стаканов, и я от тебя отстану.

Кэрол было слишком плохо, чтобы спорить. Когда из желудка у нее стала выходить чистая вода, Рэй поднял ее с пола, поставив на ноги.

— Ну как, полегче?

— Да… не тошнит больше…

Открыв краны, он придержал девушку, пока она умывалась.

— Фи…

— Что такое?

— Во рту противно.

Открыв шкафчик, Рэй достал запечатанную зубную щетку и пасту. Потом протянул девушке ополаскиватель. Наблюдая за ней, он придерживал ее за талию, и не сдержал улыбки.

— Ну, и зачем же ты так накачалась, а?

— Да я много и не пила, — простонала Кэрол, промокая лицо полотенцем и покачиваясь. — Просто не ела три дня… вот оно и дало…

— Как же ты на похороны пойдешь? На ногах даже не стоишь.

Глаза Кэрол наполнились ужасом.

— Ой, что же я наделала! Как я могла…

— Так, не паникуй. Я тебя на ноги поставлю. Только слушайся меня. Для начала раздевайся и под холодный душ. Сразу в себя придешь.

Кэрол отупело смотрела, как он расстегивает на ней блузку, и вдруг в голове у нее прояснилось.

— Ой, что ты делаешь?

— Помогаю тебя раздеться, — невозмутимо ответил он, снимая блузку.

Кэрол прикрыла грудь руками и резко отвернулась, чуть не потеряв равновесия.

— Я сама… выйди…

Она зажмурилась, пытаясь справиться с головокружением. Рэй тем временем проворно расстегнул юбку и стащил вниз.

— Прекрати! Рэй! — возмущенно вскрикнула Кэрол, поворачиваясь к нему. Опустив голову, она посмотрела на юбку на полу и потянулась за ней.

— Да не бойся ты, глупая, это же я, а не кто-то другой, — усмехнулся ласково он. — Я просто тебе помогаю. Ты же сама не справишься. Еще поскользнешься, упадешь, придется в больницу тебя везти, и на похороны не попадешь. А ты должна там быть, и в нормальном виде, слышишь? Или Куртни для тебя уже ничего не значит?

Уголки губ ее горько и отчаянно поползли вниз, а по щекам побежали слезы. Большие пьяные глаза беспомощно смотрели на него.

— Не плачь, солнышко. Все будет хорошо. Сейчас ополоснешься прохладной водой, взбодришься. На похоронах будешь в лучшем виде, я тебе это обещаю.

— Рэй… что же делать… что же мне делать?

— Для начала — в ванну, — подхватив девушку за талию, он поставил ее в ванну. — И постарайся не упасть. Да, кстати, мы забыли кое-что снять.

Обхватив ее стан руками, он ловко расстегнул застежку бюстгальтера и, прежде чем девушка успела среагировать, снял его. Вспыхнув, Кэрол порывисто отвернулась, и, поскользнувшись, едва не упала.

— Так, без резких движений, пожалуйста! — строго сказал Рэй, придержав ее, а потом взялся за ее трусики.

— Нет! — вскричала Кэрол, вцепившись в тонкую ткань.

— Ладно, — не стал настаивать он и, протянув руку, начал откручивать краны. Кэрол сжалась под холодной водой, обрушившейся на нее сверху, пошатываясь и отчаянно обхватив себя руками в попытке спрятать свою наготу. Но в голове ее действительно начало проясняться, и комната уже не так шаталась перед глазами. Кровь быстрее побежала по венам, и она почувствовала, как силы возвращаются к ней. Кожа ее покрылась мурашками, она задрожала, но продолжала стоять под холодными струями, получая от этого какое-то странное удовольствие. Подставив лицо воде, она не двигалась, прислушиваясь к тому, как по телу бегут прохладные приятные струйки, лаская и успокаивая, забираясь под тонкую ткань трусиков. В голове было пусто. Вода стала теплее. Кэрол сама не заметила, как улыбнулась. Забыв обо всем на свете, она представляла, что стоит под дождем. Под сильным дождем, который барабанит по ее телу, доставляя легкое удовольствие. У нее появилось ощущение, что она засыпает. Она погружалась во что-то теплое и приятное, и почувствовала вдруг сексуальное возбуждение. Сейчас она заснет, и увидит восхитительный сон, в котором будет заниматься любовью с Джеком…

Он вдруг прижался к ней сзади, целуя ее шею и плечо, обжигая кожу горячим тяжелым дыханием, руки его медленно заскользили по ее телу. Теплые ладони накрыли груди и слегка сжали в нежном сладострастном порыве…

Кэрол вздрогнула и распахнула глаза, отгоняя пьяное наваждение.

— Рэй! — задохнулась она, предпринимая попытку выскочить из ванны, но он прижал ее к себе, обхватив сильными руками. Кэрол забилась, стараясь вырваться.

— Отпусти! Я закричу!

Схватив ее одной рукой за запястья, он прижал их к ее груди, а другой продолжал ласкать ее тело. Ладонь его заскользила вниз, погладила плоский упругий живот и скрылась под тонким шелком трусиков. Кэрол невольно замерла…

Теплые струи продолжали биться о ее тело, и Кэрол снова задрожала, но теперь уже в крепких тисках мужских рук, из которых нельзя было вырваться. Она хотела позвать на помощь Пегги, и не смогла. Вместо этого закрыла глаза и застонала. Его ласки вдруг лишили ее всей воли, она перестала сопротивляться, позволив ему прикасаться к себе. Впрочем, и не позволить не могла… Мысли снова растворились у нее в голове. Осталось лишь тело, в котором нарастало наслаждение в плену нежных умелых рук. Она слышала его страстное хриплое дыхание, слышала, как он задыхается, чувствовала, как дрожит, прижимаясь к ней сзади. Его дрожь передалась ей, ей тоже стало трудно дышать. Она вдруг услышала, как с тяжелыми выдохами из ее груди вырываются тихие стоны… И вот, когда ее удовольствие под его умелыми ласками готово было обрушиться на нее со всей своей силой и остротой, он остановился, медленно отпустил ее и, поцеловав в щеку, выпрыгнул из ванны.

— Извини, солнышко… опять бес попутал. Не сердись, ради Бога. Черт, я весь мокрый! В чем же теперь поеду?

Сквозь пелену в глазах Кэрол посмотрела на него, пошатываясь и продолжая дрожать всем своим разгоряченным телом, которое он так ловко раздразнил и так безжалостно оставил в самый последний момент…

Ничего не понимая, Кэрол продолжала смотреть на него. Вымокшая под душем одежда прилипла к его телу, с волос за воротник сбегали маленькие капельки. Сорвав с крючка полотенце, он с улыбкой набросил его на девушку и, легко подхватив ее на руки, вынес из ванной. Сев на постель, он посадил Кэрол себе на колени, как ребенка, и стал энергично растирать полотенцем.

— Ну, тебе лучше? — участливо спросил он.

В дверь тихо постучали. Стащив с девушки полотенце, он откинул покрывало.

— Ныряй под одеяло. Джуди принесла чай. Сейчас выпьешь, и совсем полегчает. Да, и я бы посоветовал тебе все-таки снять с себя мокрое белье… под одеялом я ничего не увижу, не переживай.

Он направился к двери, на ходу расстегивая мокрую рубашку.

Приняв у Джуди поднос, он поблагодарил ее улыбкой. Глаза девушки заблестели, разглядывая его рельефное мускулистое тело под рубашкой.

— Что с вами? Вы весь мокрый? — почему-то шепотом спросила она.

— Забыл раздеться, когда принимал душ, — он бросил на нее игривый лукавый взгляд, и заметил, как приближается Пегги, которая нахмурилась, расслышав его слова.

— Как Кэрол? — настороженно спросила она, подозрительно изучая его глазами.

— Уже лучше. Скоро будет совсем хорошо.

Пегги внимательно вгляделась в его глаза, горевшие жгучей страстью и с трудом контролируемым желанием. Опустила взгляд ниже, на джинсы. Рэй лишь улыбнулся, ничуть не смутившись, даже забавляясь в душе над тем, как побагровела бедняжка Джуди, выкатив глаза. Главное, чтобы Кэрол не заметила, поэтому он не включал в комнате свет.

— Джуди, милая, ты не поможешь мне с одеждой? Не сотворишь ли для меня чудо и не высушишь ли ее к утру, пока я здесь привожу в чувства свою жену? Нам рано надо уезжать.

Он засмеялся, когда Пегги изумленно вскинула брови.

— Кого ты приводишь в чувства, я не расслышала?

— Наоми, ты еще здесь? А я думал, ты уже давно спишь. Джуди, ты подождешь, я вынесу тебе одежду?

Девушка кивнула.

Рэй зашел в номер, поставил на стол поднос, потом в ванной разделся и, обмотав бедра полотенцем, вернулся к двери. Вручив Джуди джинсы и рубашку, он поблагодарил ее пленительной улыбкой, но девушка не заметила ее, во все глаза разглядывая его тело. Рядом с ней пошатывалась пьяная Пегги.

— Рэй… — попыталась что-то сказать она.

— Спокойной ночи, сестренка! — ослепив ее улыбкой, он решительно закрыл дверь.

Отвернувшись, Пегги побрела к себе.

— Все, пропала девчонка.

Кэрол неподвижно лежала под одеялом, отвернувшись от двери. Наклонившись над ней, Рэй обнаружил, что она спит. Взяв поднос, он присел рядом и легонько потряс девушку за плечо.

— Эй, солнышко, очнись. Чай.

С трудом разомкнув тяжелые веки, Кэрол приподнялась. Одеяло сползло вниз, и, вспомнив, что на ней ничего нет, она поспешно подтянула его до самого подбородка. Рэй сделал вид, что ничего не заметил.

Кэрол окинула его настороженным взглядом.

— А где твоя одежда?

— Так я же весь вымок, ты забыла? Вот и отдал на просушку. Осторожно, горячо, — он вручил ей чашку с дымящимся чаем. — Как ты себя чувствуешь?

— Ну… не совсем трезвой, — Кэрол опустила глаза, стараясь не смотреть на его великолепный обнаженный торс. После его ласк возбуждение не покидало ее тела, и она стыдилась этого. Ей вдруг захотелось, чтобы он ушел. Немедленно.

— А как ты здесь оказался?

— О, теперь вижу, что ты начинаешь трезветь. Приехал, как же еще? Узнал, что ты здесь, и приехал.

— Зачем? — напряженно спросила она.

— Зачем? Потому что я волновался, переживал. Ведь кроме тебя у меня никого больше не осталось. И я знаю, как тебе сейчас плохо. И мне тоже плохо, Кэрол. Или ты не веришь?

— Верю.

— Это наше горе, Кэрол. Потому что мы потеряли нашу Куртни. Может, ты не веришь, но мне не менее больно, чем тебе. Я не любил ее, как женщину, но любил, как человека, я привык, привязался, она стала частью моей жизни, и этого не выкинуть, не забыть, не изменить. Стало вдруг так пусто… — он устремил наполнившиеся слезами глаза в пространство. — Я не могу находиться в доме. Мне все время слышится ее голос, я жду, когда она войдет в комнату. Так не по себе… так одиноко… как никогда. Я чувствую себя виноватым перед ней. Ведь я так и не сделал ее счастливой, а она заслуживала и любви, и счастья. Но я никогда о ней не думал. Я всегда думал только о себе. Я понимаю, что ты сердишься на меня. Но вспомни… мы же семья. Мы всегда были вместе, и в горе особенно. Почему же теперь ты от меня отвернулась? Почему не хочешь меня знать, как будто я совсем чужой тебе? Кроме тебя, мне и поговорить не с кем… поделиться тем, что на сердце. Кэрол… Джек сказал, что ты меня ненавидишь. Неужели это правда?

Кэрол уткнулась лицом в колени, отставив чашку. Рэй молча смотрел на нее, не двигаясь.

— Нет, — чуть слышно шепнула она. Плечи ее затряслись в беззвучных рыданиях. Он придвинулся ближе и положил ее голову себе на грудь. Поцеловав ее в макушку, он крепко обнял хрупкие обнаженные плечики.

— Поплачь, малыш, поплачь, ничего страшного. Иногда нужно плакать. Я мужчина, и то… — он всхлипнул и потерся веками о ее волосы, вытирая слезы. — Наша Куртни заслужила наших слез. Сейчас, вдвоем, друг с другом, мы можем быть слабыми. Завтра мы должны быть сильными. Будет тяжело, очень тяжело. Но у тебя есть я. Знай это, помни об этом, всегда. Ты можешь рассчитывать на меня, я всегда помогу, поддержу… все сделаю для тебя… ради тебя… жизнь отдам, если потребуешь… Не отдаляйся от меня, не надо. Ведь кроме меня у тебя никого нет, а я всегда буду тебя защищать, никому не дам в обиду. Никому.

Но она только плакала, уткнувшись ему в голую грудь и заливая ее слезами. Ей не хотелось терять его. Ведь он прав. Кроме него у нее никого больше нет. А он такой родной, такой надежный. Он никогда не причинит ей зла, его не нужно бояться, как Джека. Их Рэй. Куртни и ее. Но если она не оставит его, он умрет. Как Куртни, как Мэтт… как все остальные. Ей будет его не хватать, она знала. Она даже не представляла себе, как будет жить без его озорной мальчишеской улыбки, приятного веселого смеха, шуток и проказ, вечных приставаний, к которым она уже так привыкла. Кто сможет рассмешить ее, когда ей захочется плакать, кроме него, кто разозлит своими мальчишескими добродушными выходками, кто утешит, кто будет кидаться с кулаками на ее обидчиков, кто еще сможет заставить ее сердечко замирать от восторга от одного только взгляда, как это делал он? Кто еще сможет внести в ее черный мир столько света, сколько он? С кем еще она сможет сражаться на корте, или состязаться в шарлатанстве в карточных играх, пронестись на роскошном спортивном автомобиле так, что дух захватывало, когда сможет еще полюбоваться на его великолепную сильную фигуру, скользящую по волнам на доске для серфинга? Ничего этого больше не будет в ее жизни, не будет Рэя, не будет хотя бы того, кто мог его напоминать. Потому что это был Рэй, и он такой был один, другого похожего не существовало. Только у него одного были такие лукавые хитрющие лисьи глаза, взгляд которых растоплял любое сердце. И он был рядом с ней столько лет, что казалось, он был в ее жизни всегда. И Кэрол безумно, до боли хотелось, чтобы он и дальше был рядом. Всегда. Он был ей нужен. Она любила его. Он был частью ее жизни, как он сам только что выразился, говоря о Куртни. И вдруг, вот так сразу, она теряет их обоих. Это было для нее просто немыслимым. Она не только лишается тех, кого так любит, но и теряет свое вечное и неизменное, как ей казалось, прибежище, где она всегда могла укрыться от окружающего мира и забыться от своих печалей рядом с ними, Куртни и Рэем. Они не согреют ее больше своей любовью, она не будет чувствовать их надежной и постоянной поддержки. Их семья, которой они всегда так гордились, их мирок, разбит, потому что основанием всего была Куртни. Ее не стало, и сразу все рухнуло.

И Кэрол позволила себе захлебываться в горьких рыданиях в объятиях Рэя, которыми он пытался защитить ее от всего мира и всех бед, и, наверное, это было в последний раз. Больше она не подпустит его к себе, никогда. Это для него слишком опасно. Подняв голову, она посмотрела ему в лицо. Губы ее дрожали, глаза блестели в темноте от слез. В свете уличных фонарей, который проникал в комнату, она хорошо видела его лицо. И она позволила себе им полюбоваться, в последний раз. Посмотреть в красивые синие глаза, которые стали так дороги ее сердцу. Как же… как же она будет без него? У него появится другая семья, он найдет себе женщину, заведет детей, как и хотел. И никогда уже не будет ее Рэем, преданным ей, заботливым.

Подняв дрожащие руки, Кэрол коснулась пальцами его лица.

— Я никогда не забуду тебя, — прошептала она. — Как не забуду Куртни. Я буду любить вас всегда.

— Кэрол… мне не нравится, как ты сейчас говоришь. Ты что, прощаешься со мной?

— Рэй, теперь уходи. Иди в другой номер.

— Ты опять меня гонишь? Это когда-нибудь кончится или нет?

— Иди, Рэй. Забудь меня. Строй свою жизнь, такую, как хотел. Найди женщину, заведи семью. Куртни бы этого хотела.

— Куртни хотела, чтобы мы были вместе!

— Нет, она не хотела, она просто пыталась нас убедить в том, что она этого хочет. Она любила тебя, а ни одна женщина не может желать, чтобы ее мужчиной владела другая. Ты просто тратишь понапрасну время и нервы, гоняясь за мной. И играешь с огнем. Я имею в виду Джека. У нас разные дороги, Рэй, пойми же ты это наконец!

— И какая дорога у тебя, по-твоему?

— Я пока не знаю.

— Ты хочешь остаться с Джеком?

— Нет, с ним я не останусь. Я даже говорить о нем не хочу. Спасибо тебе, Рэй, — она выдавила улыбку и погладила его по щеке. — Спасибо, что приехал… что беспокоишься обо мне. Не смотря ни на что… на то, что причиняю тебе боль…

— Да, причиняешь, и ты даже представить себе не можешь, какую, — обиженно отозвался он и тоже погладил ее по щеке. — Но я никогда на тебя не сердился за это… ведь ты не принуждала меня к тому, чтобы я тебя любил.

— Не надо, Рэй. Иди. Пожалуйста, иди, — Кэрол отодвинулась от него, придерживая на груди покрывало. — И будь счастлив.

— Я не уйду, Кэрол. Никогда не уйду от тебя… как бы ты меня не гнала, — он быстро обнял ее и с мучительным стоном прижался к губам в страстном поцелуе. Девушка попыталась вырваться, но он опрокинул ее на спину и сорвал с нее покрывало, не отрываясь от ее рта, чтобы не дать ей возможности что-нибудь сказать, что-нибудь такое, что заставило бы его отказаться от того, о чем уже так давно мечтал, как тогда, когда она вынудила его своим жестоким ультиматумом оставить ее в постели и уйти.

Избавившись от полотенца, он прижался к ней обнаженным телом. И в этот момент понял, что чтобы она там не говорила, он уже не отступит. Он просто не сможет, даже если захочет. Она продолжала отчаянно брыкаться, а он — целовать и ласкать ее тело жадными, дрожащими от вожделения руками. Никогда в жизни он еще не хотел женщину так, как ее. Его страсть томилась в нем так долго, и другие женщины не приносили облегчения. Он желал ее, только ее. И она была единственная, которая ему не покорялась, лишив его покоя. Сначала было вожделение. Потом неудовлетворенная страсть переросла в любовь, нежную, самозабвенную, всепоглощающую. Он сам никогда не думал, что способен на такие чувства. Потом на ней сосредоточилась вся его жизнь, все остальное померкло и перестало иметь значение. Сердце его истекало кровью, безжалостно терзаемое страданиями и ревностью. Но он ждал и надеялся, что придет его время… Ведь иначе быть не может. Сама Куртни дала ему свое благословление на любовь и жизнь с ней. Куртни была мудрой женщиной, если она так сказала, значит, она поняла, что это судьба, чтобы он и Кэрол были вместе. А Куртни редко ошибалась.

Только эта упрямая капризная девчонка продолжает сопротивляться. Ей не достаточно крови, которой она у него выпила, она хочет заставить его мучиться еще, хочет продлить его невыносимую пытку… Только на этот раз она проиграет. Он не пойдет больше у нее на поводу, как глупый мальчишка. Пора вести себя с ней, как мужчина… стать самим собою, не бояться больше показать себя мужчиной, через руки которого прошло множество женщин, который умел соблазнить и подчинить, заставить отдаваться, терять голову, разжигать в женском теле такое желание, которому невозможно было сопротивляться. Ему всегда было не по себе, когда Кэрол называла его ловеласом или бабником, или какими-то еще словечками, выдуманными женщинами для нормальных мужчин с естественными сексуальными порывами, и ему хотелось выглядеть в ее глазах другим. Хотел, чтобы она не думала о нем, как о бездушном охотнике за женскими телами, чтобы знала, что он способен на любовь, на постоянство, на верность… если она будет с ним. Что он не бабник. Он никогда не признавал этого, не признавался в связях с женщинами и изменах жене, даже когда Кэрол видела его с любовницами. И ему хотелось убедить ее в обратном, чтобы она смогла поверить в него.

Но теперь ему было наплевать. Он больше не мог с этим бороться, страсть извела его, а она не дается, упрямица. И он будет с ней тем, кем был на самом деле — обольстителем, искусителем, в совершенстве отточившим искусство любить в своих многочисленных практических занятиях с разными женщинами. Ладно, пусть знает, все равно она так всегда и считала, что у него было миллион женщин, как у «последнего бабника», как она говорила. Он сам предпочитал называть себя иначе — просто опытным и знающим свое дело любовником. И он этим гордился. Женщины его любили, и ни одна не покидала его постель по собственной инициативе. Уж где-где, а здесь он был в себе уверен на сто процентов. И пришло время этой девочке узнать, что такое «Казанова», как его всегда бичевала она и Рэндэл, а он почему-то обижался, принимая, как насмешку и оскорбление. А может, надо было воспринимать, как комплимент?

Сначала Кэрол престала сопротивляться, потом уже самозабвенно отдавалась его ласкам, забыв обо всем на свете. Тряслась, как в лихорадке, от вожделения, и стонала так, будто он изводил ее нечеловеческими пытками. Она уже сама к нему тянулась, жадно ласкала его тело, искала губами его рот, готовая его принять. Но он не спешил. Он никогда не спешил. Пусть чуть-чуть подождет, помучается, изнывая от страсти и не получая желанного удовлетворения, как он мучился все эти годы. Пусть этот момент станет для нее таким же радостным, сладким и вымученным, как и для него. Пусть она страдает от желания. Пусть молит его сделать это…

— Кэрол… да? — прошептал он ей на ухо.

Она порывисто сжала его в объятиях, пытаясь как можно сильнее прижать к своему разгоряченному жаждущему телу, обхватила его бедра ногами и подалась к нему. Он прижался к ней, но на этом остановился. Девушка жалобно застонала.

— Ты согласна? Скажи… да?

— Да… да… пожалуйста…

Он закрыл глаза и застонал от захлестнувшего его восторга и удовольствия, медленно проникая в ее тело. Ногти девушки больно впились ему в спину, из ее приоткрытого рта вырвался короткий крик, стройные длинные ноги стиснули его мертвой хваткой. Он подался назад, вызвав протестующий возглас, улыбнулся, когда она снова вскрикнула и задохнулась от удовольствия, когда он вернулся, и на этот раз настолько глубоко, насколько возможно…

Она ответила ему не меньшей страстью, чего он и хотел. А он вспомнил, как это прекрасно, заниматься сексом с любимой женщиной, владеть той, которая была в твоем сердце, мыслях, мечтах. Любить не только телом, но и душой. И никогда его не переполняло столько счастья и восторженной, всепоглощающей радости, как в эти мгновения, когда ему, наконец-то, принадлежала та, которую он так давно желал и любил. И он наслаждался этими минутами, не позволяя нетерпению и безумству завладеть собой и погнать на всех порах к удовлетворению. Девушка дважды с криками наслаждения содрогнулась под ним, не отличаясь терпением, пока он с глухими стонами, подстроившись под ее третий оргазм, не заставивший себя ждать, не присоединился к ней.

Невероятное облегчение, и физическое, и душевное, и эмоциональное снизошло на него, он уткнулся лицом в грудь девушки, поддавшись охватившему его блаженству и слабости, разлившейся по всем мышцам. Она тоже не двигалась, тяжело дыша. Он почувствовал, как руки ее соскользнули с его плеч и безвольно, как не живые, упали на простынь. И вдруг из груди ее вырвался такой жалобный, такой отчаянный стон, что сердце его больно кольнуло. Он вскинул голову, посмотрев ей в лицо, которое вдруг исказила гримаса боли. С рыданием Кэрол столкнула его с себя, но Рэй схватил ее и сжал в объятиях, не позволяя вскочить. Она снова забилась в его руках, в ярости колотя по нему кулаками.

— Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Кэрол, не надо… умоляю, не надо так! Все хорошо, все так, как должно быть, — он стал нежно целовать ее залитое слезами личико, стараясь успокоить, безмерно расстроенный ее реакцией на то, что между ними произошло. — Я так тебя люблю, мое солнышко, моя хорошая… Успокойся, не плачь. Ты рвешь мне сердце. Не надо так со мной, не надо…

Он прижал ее к груди, переполненной любовью и горечью, и Кэрол, затихнув в его объятиях, безутешно разрыдалась. Господи, Куртни еще не успели похоронить, а она уже переспала с ним… Жестокая боль внутри стала каменеть. Леденящий холод разливался в груди. Она самая последняя дрянь. Неблагодарная, подлая сучка. Шлюха. Самая настоящая шлюха. Она отдалась Рэю, предав Куртни, и это случилось именно здесь, в мотеле, где она росла среди шлюх… и сейчас и здесь она стала одной из них. А может, она всегда была одной из них, только сама не хотела этого признавать. Ведь недаром люди называли ее здесь потаскушкой. Только она была еще хуже. Шлюхи продавали свое тело, зарабатывая на этом деньги, а она продала свою душу, совершив самый грязный, бесчестный, отвратительный и подлый поступок в своей жизни, которому не было ни прощения, ни оправдания.

Тяжесть навалилась на нее, сдавив со всех сторон, и изнутри, и снаружи. Кэрол закрыла глаза, чувствуя головокружение в опьяненном мозгу. Она была пьяна. Оправдания не существует. Это только значит, что она не просто шлюха и дрянь, а пьяная шлюха и дрянь. Завтра она протрезвеет и в полной мере осознает и прочувствует то, что натворила…