ГЛАВА 10.

На пятые сутки Куртни пришла в себя.

Это произошло под утро, когда рядом с ней находился Рэй.

Открыв глаза, она повернула голову и увидела, что он сидит у ее постели, устало уронив голову на руки, и, судя по ровному дыханию, спит. Золотистые волосы его касались ее руки, но она этого не чувствовала.

Как будто почувствовав ее взгляд, он вздрогнул и поднял голову.

Дыхание у него перехватило.

— Куртни! Слава Богу! — воскликнул он радостно и, схватив ее за руку, горячо поцеловал.

— Рэй… где мы?

— Мы в больнице, моя хорошая, — ласково отозвался он.

— Что произошло? Что со мной? Почему я ничего не чувствую? Я не могу пошевелиться, Рэй… — в голосе ее отразился ужас.

Он опустил глаза, чтобы она не увидела, как они наполняются слезами.

— Не волнуйся, любимая. Все будет хорошо. Мы справимся. И на этот раз справимся. Ты попала в аварию. Пять дней назад. Главное, что ты пришла в себя. Значит, теперь все будет хорошо, — он нежно улыбнулся и, положив ладонь ей на голову, погладил. Куртни внимательно посмотрела ему в глаза, которые он тут же снова отвел.

— Я хочу поговорить с врачом. Приведи мне врача, Рэй, — потребовала она.

— Сейчас ночь, милая. Твой лечащий врач будет только утром.

— Значит, приведи мне дежурного врача! Иди, Рэй. Делай, что говорю, — жестко и резко приказала она.

Он поднялся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. В любом случае, нужно сообщить, что она пришла в себя. Бесполезно оттягивать момент, когда она узнает всю горькую правду, все равно это произойдет. К тому же, она наверняка уже сама обо всем догадалась.

Когда он привел врача, Куртни попросила его подождать за дверью.

Присев на кушетке в коридоре, Рэй в отчаянии опустил голову на руки, зарывшись пальцами в свою роскошную шевелюру. Сейчас там, за этой дверью, Куртни выслушивает свой приговор. Он ощущал себя никчемным и беспомощным. Он ничего не мог для нее сделать. Не мог что-то изменить, не мог утешить. Как можно утешить человека, навсегда утратившего возможность управлять своим телом, чувствовать его, обреченного провести остаток жизни в постели? Все, что он мог — это помочь ей жить так, как она теперь вынуждена. Поддерживать, заботиться, развлекать. Он будет ее забавлять и веселить, сделает все, чтобы облегчить ей эту страшную участь, чтобы не позволить ей отчаяться и потерять интерес к жизни. Он будет сам ухаживать за ней. Он будет носить ее на руках, чтобы она не лежала все время в постели.

О Кэрол он старался не думать. Мысли о ней причиняли боль и отбивали в нем всякую охоту размышлять о своей дальнейшей жизни. Не было у него больше никакой жизни. Эта авария поставила на нем крест так же, как и на Куртни. Когда Кэрол ушла от Джека, он загорелся такой надеждой, что решил, во что бы то ни стало, воспользоваться предоставленным ему шансом и добиться того, о чем уже давно мечтал. Но жизнь жестко поставила его на место, раз и навсегда, уже окончательно, привязав к женщине, которую он не мог теперь бросить. Видимо, ему никогда уже не изменить своей судьбы, которую он сам однажды выбрал, а теперь задумал от нее же и сбежать.

Когда доктор вышел от Куртни, Рэй тяжело поднялся, словно тяжелое бремя давило ему на плечи, и вернулся палату. Куртни смотрела на него спокойными черными глазами. Они по-прежнему не выдавали ни ее чувств, ни мыслей. Приглядевшись, Рэй заметил, что они лишь стали блестеть больше, чем обычно. Не от сдерживаемых ли слез, которые она не хотела себе позволить даже теперь?

Он ободряюще ей улыбнулся и присел рядом на стул. Взяв в ладони ее тонкую изящную кисть, он снова ее поцеловал.

— Пожалуйста… только не отчаивайся, — умоляюще прошептал он. — Мы будем бороться. Обратимся к лучшим специалистам в мире. Вот Даяна, она же ходит, а врачи утверждали, что не сможет. Так то она… девчонка какая-то… даже сравнить с тобой нельзя… потому что ты такая женщина… Сильнее тебя вряд ли кто-нибудь еще найдется. Ведь ты всегда все могла. Все. И с этим испытанием справишься. Мы вместе справимся.

Она ничего не ответила, только неотрывно смотрела на него, так пристально, так внимательно, как никогда еще не смотрела. Грустно и ласково.

— Да, я смогла добиться всего, к чему стремилась, кроме одного… самого важного, — тихо сказала она. — Твоей любви.

— Нет, Куртни, ты ошибаешься. Я был дураком, я не понимал… Прости меня. Прости, если сможешь… за то, что только теперь осознал, что ты для меня значишь. Я забрал заявление, милая, и давай просто забудем об этом, хорошо? Как будто я никогда его и не писал. Я никогда больше не причиню тебе боль. И я не оставлю тебя, клянусь. Я буду с тобой в любом случае, будешь ли ты ходить или нет. Все не так страшно, любимая моя. Я не дам тебе скучать и грустить. Мы будем счастливы, как никогда еще не были. Я сделаю тебясчастливой, как не мог сделать за все прожитые нами вместе годы. Ты будешь счастливее, чем была, я клянусь тебе в этом. И мы будем жить долго и счастливо, как выражаются в сказках. Ты веришь мне? Веришь?

Она улыбнулась и кивнула.

А он обрадовался, как ребенок. Глаза его оживленно засияли, губы растянулись в красивой белозубой улыбке.

— Я так переживал… как ты все это воспримешь. Но я верил в тебя. Верил, что ты никогда не опустишь рук. Ты молодец. Я не сомневался. Ведь ты моя Куртни, я знаю тебя, моя любимая «железная леди», которая просто не умеет быть слабой. Я всегда тобой восхищался. И немного завидовал тому, что все-то тебе по плечу.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом, замерев на мгновенье, опустился ниже, к ее губам. Куртни закрыла глаза, наслаждаясь его поцелуем. Как давно он ее так не целовал, она уже и не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Ей казалось, что это было в далекую молодость, когда они только встречались. Он был таким горячим, таким страстным. А потом это вдруг куда-то все исчезло. Нет, он не перестал быть таким, юношеская пылкость и ненасытность оставались в нем и по сей день, только к ней он их больше не проявлял. Она вообще сомневалась в том, что он когда-нибудь питал к ней истинную страсть. Он лишь исполнял свой супружеский долг, иначе это назвать было нельзя. А с некоторых пор и это перестал делать. Уже не один год он спал с ней в одной постели, не прикасаясь. А она его не принуждала, и пыталась радоваться тому только, что он с нею. И боялась, что наступит день, когда он уйдет, навсегда, и будет спать уже в другой постели, с другой женщиной.

Как ей хотелось его обнять, погрузить пальцы в золотистую шапку волос и погладить их. Она давно этого не делала, но помнила, какое удовольствие получала от этого, ощущая пальцами и ладонями мягкость и шелковистость его волос. Он положил ладонь ей на грудь и погладил, скорее, это было не осознанное движение, а может, он просто забыл, что она не может больше почувствовать его ласку. Он целовал ее руки, не задумываясь над тем, что она не ощущает его прикосновений.

Никогда больше она не сможет его обнять, не почувствует его объятий. Не погладит его волосы, его тело… Не прикоснется к нему, не почувствует его тепло, гладкость его кожи, упругости мышц, изящества и совершенства линий его вечно молодого тела. Не почувствует его прикосновений, его ласки… как сейчас. Он гладит ее грудь, а она не чувствует. А ведь она так мечтала, что когда-нибудь он вот так к ней прикоснется, и по телу ее пройдет сладкая дрожь, потому что она все еще желала его, мечтала о его любви так же, как в тот момент, когда впервые его увидела.

Она помнила это так четко, будто это было вчера. Он носился по полю, раскидывая в стороны своих дружков, гоняясь за мячом с таким фанатизмом и одержимостью, что никто не мог его остановить. Разгоряченный, возбужденный, агрессивный, выкладывающийся в игру в полную силу, словно от нее зависела его жизнь. Высокий, стройный, сильный, ловкий и невероятно красивый. Он почти не изменился с тех пор, только уже не казался таким юным, как тогда. А потом она увидела, как он катается на серфинге. Когда он не тренировался в спортзале и не играл, он с друзьями носился по волнам, бросая вызов стихии. Ничего более красивого и захватывающего она в своей жизни не видела. Он даже предложил и ее этому научить, но Куртни отказалась. И она подарила ему дорогущую доску, от которой он пришел в такой восторг, что кружил свою невесту по пляжу до тех пор, пока у нее не закружилась голова так, что затошнило, а когда он ее отпустил, она упала в песок, потеряв равновесие. А он хохотал над ней, как сумасшедший.

Она любила смотреть, как он катается, и поначалу часто ходила с ним на пляж, отложив все дела. А потом он перестал брать ее с собой. Она стала там лишней. У него образовался постоянный круг друзей-серфингистов, с которыми он проводил время на пляже, он стал одним из членов почетного серфинг-клуба, ездил на всякие соревнования и сам принимал участие. Постепенно серфинг стал вытеснять футбол из его жизни, пока он совсем его не бросил.

Теперь он уже не так часто вставал на доску и скользил по волнам, но все же совсем отказаться от этого, как от футбола, не мог. Было время, когда он загорелся желанием научить Кэрол, но девочка больше предпочитала наблюдать за ним с берега, не веря в то, что когда-нибудь сможет этому научиться. Поняв, что в ней нет нужного рвения, он бросил эту затею.

Отец Куртни называл его бездарным и никчемным. Но Куртни никогда так не считала. Он был талантлив в спорте, ему давалось легко все, за что бы он ни брался. Он хорошо играл в футбол, овладел серфингом, умел ходить под парусом, и у него даже была своя лодка. Разве это бездарность? Просто он никогда не ставил перед собой высоких целей, не стремился к вершинам, к успеху, к славе. Научился до «хорошо», и дальше не стремился. Но Куртни всегда верила в него. Верила, что если бы он только захотел… Но потом отчаялась, что он когда-нибудь возьмется за ум, поняла, что ему нравится то, как он живет, и он ничего не хочет менять. Он хотел и стремился всегда только к одному — жить в свое удовольствие.

Но вот настал момент, когда все изменится.

— Рэй, — она заглянула ему в глаза, — у меня к тебе просьба. Не простая просьба.

— Все, что угодно, милая моя, — шепнул он, поглаживая ее по щеке.

— Компания. Дело всей жизни моего отца и моей. Я не хочу, чтобы кресло, на котором когда-то сидел он, которое всю жизнь занимала я, досталось чужому человеку. Ты должен занять мое место, Рэй.

— Куртни, — с ужасом прошептал он. — А если я не смогу?

— Ты сможешь. Я знаю, иначе я бы тебя об этом не просила. Больше не кому, Рэй. Кэрол… она не справится. У нее не тот характер. А ты сможешь. Я знаю, что говорю. Глаз у меня наметанный, я вижу, кто может, а кто нет.

— Хорошо, я попробую. Я постараюсь. Для тебя. Ради тебя. Но ведь ты будешь мне помогать, подсказывать, учить? Не собираешься же ты полностью отойти от дел?

Она лишь вздохнула и задумчиво посмотрела куда-то перед собой.

Рэй уговаривал ее поспать, но она так и не уснула до утра. И они больше почти не разговаривали. Она просто лежала и смотрела куда-то перед собой невидящими глазами, как будто мыслями была далеко отсюда. А потом, когда Рэй, не выдержав, уснул, прижавшись щекой к ее руке, она повернула голову и стала смотреть на него. И тогда слезы медленно покатились по ее щекам, но лицо по-прежнему оставалось неподвижным и почти непроницаемым. Почти. Потому что сейчас под маской хладнокровия застыла безнадежная тихая печаль.

Ей так хотелось погладить его по голове, поцеловать в златовласую макушку… как никогда еще ничего не хотелось. Ее Рэй… Только им одним жила она все долгие годы с того момента, когда увидела его впервые. И только с ним она была слабой, позволив своей любви властвовать над собой. Почему ты, спрашивала Кэрол, терпишь его столько лет, ты, такая сильная и властная женщина, позволяешь ему так с собой поступать? Ответ был банален и прост. Потому что я его люблю. Потому что эта любовь сильнее меня.

И теперь она поняла, что, не смотря ни на что, он все-таки стоил такой любви. Потому что сейчас он был здесь, спал у ее постели. Потому что, открыв глаза, она увидела его рядом. Потому что он умел быть преданным, по-настоящему преданным. Она не ожидала. Он изменял ей всю жизнь, он хотел с ней развестись. Но теперь, когда с ней случилась беда, он забыл обо всем, и склонил свою прекрасную голову у ее постели. Если бы он ее любил… Но ведь он не любил. Может быть, как-нибудь по-своему и любил, привязался, ведь столько лет вместе — хочешь, не хочешь чужими не останешься. Но как женщину, как жену — нет. Она никогда не обманывалась на этот счет. И вот без любви этот человек готов был отказаться от своей жизни ради ее искалеченной жизни. Он не собирался ее бросать, и он не лукавил.

И сама Куртни не могла бы сказать, почему она плачет — от счастья или от горя. Она знала лишь одно — никогда она не чувствовала к нему такой всепоглощающей любви, как сейчас. Ее отец говорил, что она выбрала себе не того мужчину. Она тоже так думала, потому что он не смог дать ей простого женского счастья, своей любви, а причинял столько страданий! Но только сейчас она поняла, что сердце ее не ошиблось, что он именно тот мужчина. Потому что он не бросил ее теперь. И никто не осмелится после этого сказать, что он плохой муж…

Время шло, близился рассвет. А она лежала и все смотрела на него.

Она думала о том, как не просто быть сильным человеком, как могут считать некоторые. И как тяжело оставаться сильным и мужественным до самого конца. Но она сможет. Она всегда преодолевала все испытания, которые посылала ей жизнь. Она справится и с этим, самым тяжелым. Ради себя и ради тех, кого любила…

Утром Куртни выпроводила Рэя из палаты, велев позвонить Уильяму Касевесу и Кэрол, пока она еще не вышла из дома, и попросить ее захватить кое-какие вещи в больницу. Также она попросила связаться с Джеком Рэндэлом и передать, что она хотела бы с ним поговорить, сегодня же. Никого больше видеть пока она не пожелала.

Когда Рэй ушел, она потребовала, чтобы ее обмыли и вымыли голову.

Тем временем Кэрол, поговорив с Рэем, сама позвонила Джеку, гадая, хватит ли у него смелости явиться в больницу теперь, когда Куртни пришла в себя. Ведь наверняка она поняла, что не случайно попала в аварию и кто за этим стоит. Куртни была очень умной женщиной, и Джек это знал. Хватит ли ему наглости посмотреть ей в глаза после того, что с ней сделал? Что же будет? Как поведет себя Куртни? Публично объявит его виновным в этой аварии и заставит отвечать? Сможет ли заставить? Война между ней и Рэндэлом? Об этом даже подумать было страшно. Но то, что Куртни закроет на это глаза, было невозможно. Значит, война. Смертельная. До тех пор, пока один не уничтожит другого.

Джек выслушал Кэрол и лишь сухо ответил, что все понял. И положил трубку, так и не сказав, придет в больницу или нет. А Кэрол поехала в дом Куртни, чтобы собрать вещи, которые та просила. Впервые за эти дни Кэрол ощутила радость и облегчение. Рэй сказал, что Куртни прекрасно держится, лучше, чем можно было ожидать. Она спокойна, решительна, энергична, и уже с самого утра поставила на уши всю больницу, как очнувшаяся ото сна королева… или дракон.

Кэрол и Дороти быстро собрали сумку с вещами, которые она потребовала. Фен и мусс для укладки волос, косметика, любимые духи, дорогущее нижнее белье, постельное белье, блузка, украшения, крестильный крестик. Кэрол улыбалась, укладывая все это в сумку. Куртни… она всегда оставалась Куртни, даже теперь. От сердца отлегло. Куртни не подавлена, не сломлена. Как всегда, она быстро ориентируется в сложившейся ситуации и немедленно начинает действовать.

Когда Кэрол вошла в палату, она не сдержала улыбки, увидев у постели маникюрщицу Куртни, которая что-то весело щебетала и хохотала, работая с ее руками. Куртни полусидела, подпертая подушками, и смеялась над шутками и сплетнями, в которые ее посвящала давняя подруга. Кэрол с удивлением увидела, что она уже успела искупаться… ну, или ее искупали, если выражаться точнее. Мокрые черные волосы рассыпались на плечам и подушкам, и на их фоне лицо ее казалось как никогда бледным и изможденным. Вокруг глаз залегли глубокие темные тени. Но глаза ее по-прежнему блестели живым энергичным огнем и внутренней силой.

Наклонившись над ней, Кэрол поцеловала ее в щеку.

Женщина ласково ей улыбнулась.

— Ты все принесла?

Кэрол кивнула.

— Тогда давай, помогай приводить меня в порядок. Я выгляжу как никогда ужасно. Меня это расстраивает и выбивает из колеи. Займись пока волосами.

Нанеся немного мусса на ее прямые влажные волосы, Кэрол высушила их феном, начесала и красиво уложила. Пока Нэнси приводила в порядок ноги Куртни, делая педикюр, Кэрол сделала Куртни макияж.

Кэрол вдела ей в уши ее любимые серьги, а на шею повесила цепочку с крестиком. По палате медленно разливался аромат ее духов.

Переодеть ее не получилось из-за многочисленных проводков, подсоединенных к ее телу, которые врачи категорично запретили снимать. Куртни подчинилась, с отвращением поглядывая на непонятные приборчики, к которым вели все эти проводки.

— Я похожа на робота! — фыркнула она.

Когда Кэрол поднесла к ней зеркало, Куртни придирчиво себя оглядела и осталась довольна. Кэрол тоже почувствовала себя увереннее, увидев прежнюю Куртни, ухоженную, сияющую.

— Позови Рэя. Теперь нужно сменить постельное белье. Негоже мне лежать на этих воняющих хлоркой простынях.

Рэй вошел в палату с охапкой цветов и просиял, увидев Куртни.

— Ну вот, совсем другое дело! — воскликнул он. — Узнаю свою жену-красавицу! И не подумаешь, что пять дней без сознания провалялась!

Куртни улыбнулась.

Но, приглядевшись, Кэрол снова упала духом. Смертельная бледность проступала даже сквозь крем-пудру, которую она нанесла на лицо Куртни. Женщина выглядела усталой и изможденной. Дыхание было неровным и тяжелым. Она не чувствовала боли в своем поломанном разбитом теле, но знала обо всех его многочисленных повреждениях. Знала, что ее сердце все еще слишком слабо, чтобы справляться самостоятельно. Что только благодаря этим приборчикам, на которые она так презрительно смотрела, она все еще жива. Доктора говорили, что это лишь вопрос времени, когда она достаточно окрепнет и наберется сил, необходимость в них отпадет. А пока ее искалеченное тело не в состоянии самостоятельно удерживать в себе жизнь.

И Куртни действительно ощущала себя каким-то роботом, став одним целым с этими проводками и приборами. Она видела на мониторе подпрыгивающую точку, слышала тихое попискивание. Это ее сердце. Казалось, оно билось не в ее груди, а на этом экране.

Через катетер, вставленный в вену на запястье, медсестра без конца вводили какие-то лекарства, а когда не вводили, ставили капельницу. Куртни вела себя покорно, позволяя делать с собой все, что им было нужно.

Когда Нэнси ушла, и в палате остались только Рэй и Кэрол, Куртни велела им сесть поближе.

— Пришло время нам поговорить, — сказала она слабым, но твердым голосом. — Рэй, я оставляю компанию на тебя, теперь она принадлежит тебе. Я очень надеюсь, что ты позаботишься о ней, и она и дальше будет обеспечивать безбедную жизнь тебе, а потом и твоим детям. Уильям поможет тебе. Ты, Кэрол, будешь получать постоянный и хороший доход, пока будет существовать компания, и это позволит тебе не задумываться о деньгах. Патрику я также отвожу долю. До совершеннолетия проценты от прибыли будут поступать на его счет в банке. Даже если компания развалится, мои счета обеспечат вас и ваших детей на всю жизнь. В общем, о деньгах вам беспокоиться не придется. Мы с Джеком давно уже подготовили все необходимые документы. У него хранится копия моего завещания. Оригинал у Касевеса.

— Подожди, Куртни… — испуганно пролепетал Рэй. — При чем здесь завещание? Вспомнишь о нем лет эдак через пятьдесят…

— Нет. Время пришло. Я умираю.

— Нет, Куртни, о чем ты говоришь? Врачи утверждаю, что твоей жизни уже ничто не угрожает…

— Не врачи решают, когда пришло время для смерти, — холодно отрезала Куртни и с нежностью посмотрела на остолбеневшую Кэрол.

В этот момент в дверь постучали, и на пороге показался улыбающийся Уильям Касевес.

— Идите, прогуляйтесь, — велела Куртни Рэю и Кэрол. — Мне нужно поговорить с Уильямом. А Джек еще не пришел?

Касевес отрицательно покачал головой.

Рэй и Кэрол вышли.

Заметив, как бледна и напугана девушка, Рэй попытался ее успокоить.

— Это она на всякий случай… подстраховывается. Она не умрет. Кризис миновал, так говорили врачи. Теперь ей только нужно набираться сил.

Кэрол молчала, уставившись в окно застывшими, широко раскрытыми глазами. Рэй тоже замолчал.

Вскоре Уильям вышел и сказал, что Куртни просила Кэрол зайти, одной. Девушка бросила на него внимательный взгляд, но старик опустил глаза под стеклами очков и отвернулся.

Кэрол вошла в палату и присела у постели Куртни.

Осторожно взяв ее за руку, девушка подняла на нее преисполненный страданием взгляд. Куртни улыбнулась ей.

— Не переживай так, моя девочка. Не надо. Ты уже и так много горя хлебнула… может статься, что и еще придется. Ты должна быть сильной всегда. Обо мне не горюй, я свое уже прожила.

— Куртни, не говори так, пожалуйста, — простонала Кэрол и, уронив голову ей на руку, разрыдалась. — Все будет хорошо. Ты поправишься.

— Кэрол… я хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу умереть, зная, что все у тебя будет хорошо. Держись Рэя, девочка, он всегда тебе поможет, поддержит. Он все сделает для тебя. А Джека забудь. Я всегда знала, что ничего у вас не получится. Только ты никогда никого не слушала, своевольничала. Это ничего, я еще хуже. Когда расшибаешь лоб, лучше осознаешь и прочувствуешь ошибку. Ты молода, у тебя вся жизнь впереди, все еще устроится. И счастье ты свое найдешь. И любовь. Да и искать далеко идти не надо, — Куртни улыбнулась. — Вон, стоит за дверью мужчина, который тебя любит.

Кэрол бросило в краску, но она нашла в себе силы отшутиться:

— Ты об Уильяме? Так он же жуткий бабник!

Куртни тоже улыбнулась, но продолжила также серьезно:

— Послушай меня, девочка. Хоть раз в жизни послушай, и сделай так, как я тебе велю. Рэй будет тебе хорошим верным мужем. Не думай, что он бабник и будет поступать с тобой так же, как со мной, изменяя направо и налево. Нет. Он уже перебесился, успокоился, нагулялся и потерял к этому интерес. Теперь ему нужно другое. Семья, любовь, дети.

— Куртни… — возмущенно начала Кэрол, но та ее резко оборвала.

— Не перебивай меня! Он будет именно таким мужем, какой тебе нужен, Кэрол. Он молод, красив, полон сил и здоровья. Он будет жить для вас, для тебя, Патрика и детей, которых ты ему родишь. Будет заботиться о вас, любить. Он готов к этому, более того, он в этом нуждается. Я поняла это. Поняла, что наш бестолковый мальчишка, наконец-то, повзрослел. И я хочу, чтобы он был счастлив. Обо мне не думай. Не смей его отталкивать из-за меня. К тому времени, когда вы… меня уже не будет. Не думай обо мне, потому что мне уже будет все равно. Я буду мертва, а вот вы… вам еще жить.

— Нет! Нет! Нет! — стонала Кэрол, обливаясь слезами. — Никогда… ни за что… я не хочу… Я не отпущу тебя! Ты мне нужна, я люблю тебя! Не поступай так со мной… Не покидай меня… хоть ты не покидай меня. Кроме тебя у меня никого больше нет…

— Нет, есть. Патрик и Рэй. Это твоя семья. Я хочу, чтобы так было. Вы — самые дорогие мне люди, я люблю вас. Я хочу, чтобы вы были вместе, потому что так вы сможете быть счастливыми. Не отталкивай Рэя, Кэрол, я очень тебя прошу. Я знаю, что ты очень упрямая. Но сейчас… ради него, ради себя… ради меня, что бы там, на небесах, я была спокойна, зная, что он счастлив, что с ним такая хорошая, такая верная женщина, как ты, что он рядом с тобой и Патриком, заботиться о вас и оберегает… не упрямься, Кэрол. Ты будешь любить его, как мужчину, как мужа, я знаю это, потому и настаиваю на том, чтобы ты была с ним. Его не возможно не любить. И помни, что я сама этого хотела. Что это было мое последнее желание, моя последняя просьба к тебе.

— Но почему, Куртни? Почему ты меня об этом просишь? Как ты можешь? Ведь ты так его любишь… и сама же отдаешь его другой женщине…

— Он в любом случае будет принадлежать другой женщине, и я хотела бы, чтобы это была ты. А я его все равно теряю. А впрочем… он никогда и не был моим, никогда. Да, я его люблю, и я его ревную, но это лишь до тех пор, пока я жива. А его чувства к тебе… они настоящие, Кэрол, я это поняла. Всю жизнь я эгоистично держала его подле себя, зная, что он несчастен, что я никогда не дам ему настоящей семьи, не рожу детей. И я так и отпустила его… до самой смерти. И он собрался просидеть всю оставшуюся жизнь возле моей постели. И за это я простила ему все. Даже любовь к тебе… которой он меня и погубил… Я отпускаю его. Пусть моя смерть не будет напрасной. Пусть она приведет вас к счастью, любви и благополучию. Будьте вместе… Это предначертано самой судьбой. Ты и он. Я это поняла.

— Нет, Куртни! Что ты говоришь? Ты что, с ума сошла? Рэй любит тебя, он хочет быть с тобой, поэтому он и здесь, с тобой. А я для него была всего лишь капризом.

— Нет, Кэрол. Это не так, и ты не должна так думать. Он любит тебя так, как только может мужчина любить женщину. И я не виню его. Любовь никогда не спрашивает, кого бы мы хотели любить… И ты ни в чем его не вини. И себя тоже. Никого. Виноваты все, и не виноват никто, — она грустно улыбнулась. — Так мне нравится это фраза Джека… Возьми мою руку, девочка, прижми к своей голове… Я благословляю тебя. Пусть мое благословление будет сильнее проклятия твоей матери. Будь счастлива, доченька. Там, на небесах, я буду молить за тебя Деву Марию. За тебя и за Патрика. Жаль, что я не увижу моего маленького мальчика. Но… это к лучшему. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Храни вас Господь, Кэрол. А теперь позови Рэя. Я хочу поговорить с ним.

— Куртни! — зарыдала Кэрол.

— Иди, говорю. И хватит причитать. Смотреть противно. Чтобы я не видела больше слез, ясно?

Кэрол поднялась и, сжавшись, выскочила из палаты. С тихим стоном она промчалась мимо опешивших мужчин, не заметив, что рядом с Рэем и Уильямом стоит Джек.

Рэй бросился за ней и остановил захлебывающуюся в слезах девушку.

— Стой, куда ты бежишь? Что такое? Что она тебе сказала? Обидела?

Кэрол отвернулась от него.

— Иди. Она зовет тебя. И мне кажется, она сошла с ума.

Рэй побледнел и поспешил в палату.

К Кэрол подошел Джек.

— Что случилось? Почему ты плачешь?

Но она не ответила ему. Отвернувшись, она уставилась в окно, смотря на небо сквозь пелену слез.

Наверное, Куртни сейчас говорит Рэю то же самое, что говорила ей. Она просто не в себе. Не стоит обращать внимания на ее слова. Ее жизни ничто не угрожает. Она будет жить, а Рэй останется с ней. Он не уйдет, даже если она будет его прогонять. И она, Кэрол, будет заботиться о ней. Они оба будут.

Рэй долго был в палате. Джек терпеливо ждал, присев на кушетку и не проронив больше ни слова. Когда Рэй вышел, лицо его было серым, а глаза покраснели от слез. Не в силах вымолвить ни слова, он кивнул Джеку, приглашая войти. Тот поднялся и спокойно скрылся за дверью. И тогда Рэй тихо прошептал:

— Она говорит, что умирает. Но ведь врачи… Почему она так говорит?

— Порой, человек лучше всяких докторов знает, жить ему или нет, — отозвался Уильям.

— Но почему? Почему она отказалась бороться? — Рэй потер пальцами глаза, чтобы скрыть слезы. — Она же была такой сильной…

— Она такой и осталась.

— Но она вела себя так, будто прощалась со мной. Это… это было ужасно… невыносимо. Попросила, чтобы я ее поцеловал, перед тем как выпроводила. И так смотрела… Господи, у меня теперь всю жизнь будет стоять перед глазами ее взгляд… Зачем она позвала Рэндэла? О чем они там секретничают, хотел бы я знать!

Джек присел на стул, не поднимая глаз на Куртни, которая пристально изучала его взглядом. Некоторое время они молчали. Потом Куртни тяжело вздохнула и прервала затянувшееся гнетущее молчание.

— С кем ты опять подрался, Джек? Я уже начинаю привыкать к твоей вечно побитой физиономии. Ты ж, насколько мне известно, не любитель выяснять отношения с помощью кулаков.

— Зато есть те, которые «любители», — угрюмо ответил он.

— Уж не с Рэем ли опять сцепился? Не хорошо ты поступаешь, Джек. А Рэй правильно делает, что заступается за Кэрол. Он ее в обиду никогда не даст.

— Ему есть теперь, о ком заботится, а со своей женой я уже как-нибудь сам разберусь! — огрызнулся он.

— А ничего тут разбираться, Джек. Отпусти ее. Ну, не вышло у вас, что поделаешь? Не губить же друг другу жизни из-за этого.

— Я люблю ее, Куртни. Я хочу сохранить нашу семью.

— Об этом надо было раньше думать, Джек. Теперь поздно. Если ты сломаешь ее и заставишь, счастливее от этого не станешь ни ты, ни она, ни ваш сын. Только хуже будет, помянешь мое слово.

— Ты позвала меня, чтобы учить, что делать?

— Я просто забочусь о своей девочке. Хочу исправить свою ошибку, когда я позволила ей выйти за тебя. Я поверила в тебя, Джек. Но я ошиблась. Хватит крови, Джек. Угомонись, пока всех не погубил, в том числе и себя.

Он побледнел.

— Я прощу тебя, Джек… перед тем, как умереть. Но ты должен мне поклясться, что оставишь в покое моего мужа. Считай, что я отдала свою жизнь за его право жить, что я расплатилась за его грешную любовь к твоей жене. Клянись мне, Джек, если не хочешь, чтобы я умирала, проклиная тебя. Ты меня убил. Ты мой должник. И я вправе требовать от тебя.

— Я не хотел, Куртни. Тебе бы я никогда не навредил… по своей воле. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я так тебя уважаю. Ты… ты стала мне как вроде заместо матери… ну… что-то такое я к тебе чувствовал… сам не знаю, как объяснить.

— Я понимаю, Джек. Я давно это поняла. И я знаю, что не меня ты хотел наказать. Потому и прошу. Пожалуйста, ради меня, если ты так меня уважаешь… так относишься ко мне — не трогай мужчину, которого я люблю больше жизни. Не будет мне покоя, если ты не перестанешь на него охотиться. Я отдала свою жизнь вместо него. Я умираю для того, чтобы он жил.

Джек виновато кивнул.

— Хорошо, Куртни. Я обещаю тебе. Но… Куртни, какого черта ты уселась в его машину? — взорвался он, подскочив. — Ведь ты никогда не брала его машины, никогда! Почему же именно теперь?

— Судьба так распорядилась, Джек. Таким образом она защитила и уберегла Рэя. У меня сломалась машина, и я забрала его «Астон» из сервиса, просто потому, что он был ближе, чем дом, а я спешила на деловую встречу. Странно, чтобы машина, только что побывавшая в мастерской, вышла из-под управления, — она лукаво улыбнулась ему. — Руль отказал. Что-то там сломалось, да, Джек? А если бы за рулем был Рэй, а не я, он бы не выбрался из машины живым, ведь всем известно, что он ездит, как сумасшедший.

— Куртни, я терпел, я очень долго терпел! Ради тебя, ради Кэрол! Ты должна меня понять, должна! Он… этот гад… он залез в трусы к моей жене, и я должен это стерпеть? Должен был сидеть, сложа руки, и ждать, как это делала ты, когда он уложит ее в постель?

— Джек, не кричи так… услышат…

— Пусть слышат! Для кого это секрет? Да ни для кого!

— Я понимаю тебя. Понимаю, потому и готова простить. Но только за себя, потому что я лежу сейчас на этой койке мертвым грузом, а не он. За него бы я не простила. Помни о своем обещании, Джек. Если ты навредишь Рэю, я из могилы встану, чтобы тебе отомстить. Ты меня знаешь.

Он кисло улыбнулся.

— Да, знаю. И не удивился бы. Но… ты действительно меня прощаешь? Этого не может быть… нельзя простить такое…

— Прощать не всегда легко, Джек. Для этого тоже нужно иметь и силы и мужество. А вот у тебя их хватало только на то, чтобы мстить. А простить — силенок маловато. Конечно, отомстить проще. Только это не всегда нужно… и не всегда правильно. Как сейчас, например. Я все равно умру, и оттого, что ты будешь мучиться чувством вины, все равно ничего не изменится. Ты не можешь меня понять, я знаю. Потому что сам бы ты никогда не простил… а тем более такого… А я прощаю.

Он вдруг в бессилии упал на стул и опустил голову на руки.

— А я не прощу, — чуть слышно сказал он. — Сам себе не прощу, никогда. А оттого, что ты меня простила, мне еще тяжелее. Лучше бы ты меня ненавидела, лучше бы пыталась отомстить. А так… ты отправила меня в полный нокаут, Куртни.

— Я дам тебе возможность искупить передо мной свою вину.

— Как? — он поднял голову. — Что я могу сделать для тебя? Только скажи. Все! Все, что угодно, клянусь! Найти тебе самых хороших хирургов? Помочь с компанией?

— Компания… нет, об этом я не буду тебя просить. Мое место теперь будет занимать Рэй, и только тебе решать, работать с ним или нет. Я только попрошу ему не мешать. Не мешать делу, которому я посвятила всю свою жизнь.

— Об это не беспокойся. Я никогда не наврежу твоей компании, даже если теперь она будет принадлежать Рэю. Но почему ты не хочешь посадить во главе Кэрол? Рэй… он же все пустит под откос. Это все равно, что посадить младенца управлять компанией. А Кэрол я бы помог. Ты же знаешь, я прекрасно во всем разбираюсь.

— Я знаю, Джек. Но мое место должен занять Рэй. И ты его недооцениваешь. Он справится, вот увидишь.

— Что ж, посмотрим. Это даже интересно. Но ты рискуешь компанией… Впрочем, это твое дело. Но Кэрол из компании уйдет. Она не будет работать с ним.

— Ах, Джек! — вздохнула Куртни. — И ты еще удивляешься, почему от тебя ушла жена? Ты деспотичен, Джек. Ты подавляешь людей, лишаешь их воли, элементарной свободы, возможности самим принимать решения. Так нельзя.

— Я делаю это только потому, что я умнее и лучше знаю, как надо поступить. А Кэрол всегда сама искала себе покровителя, который бы распоряжался ею и брал на себя все трудности. Так что это ее устраивало, не надо утверждать обратное.

— Да, она действительно во всем тебя слушалась… и подчинялась. Но это было, пока ты ее не предал. Теперь она не подчинится, потому что не верит тебе больше. И не поверит. Послушай мой совет, Джек. Оставь ее. Ты ее потерял. Ты потерял ее любовь, ее доверие. Она мягкая уступчивая девочка, но иногда она бывает непреклонной, ты сам это знаешь. Вы молоды, устраивайте свои жизни. Ну не получилось, что теперь, не вешаться же. Ты найдешь себе другую женщину. Позволь и ей попытать счастья, она заслужила его… одни страдания и беды всю жизнь ее преследуют. Я вижу в твоих глазах упрямство, Джек. Но ты только погубишь и себя и ее… и сделаешь несчастным Патрика, когда он поймет, что его родители ненавидят друг друга.

Он молчал, потупив голову. Куртни тоже замолчала, устав от долгого разговора.

— Мы отвлеклись, Куртни. Ты сказала, что я могу искупить свою вину. Я слушаю тебя.

— Помоги мне, Джек… помоги умереть.

— Что?!

— Только тебя я могу об этом просить, потому что ты один можешь сделать это для меня. Там, в тумбочке, шприц. Всего лишь немного воздуха в мою вену — и все.

— Нет! — он резко подскочил. — Ты спятила? Ты хочешь, чтобы я тебя убил? Это мое искупление, по-твоему — добить тебя?

— Да, Джек. Это милосердие. И ты должен проявить ко мне милосердие после того, что со мной сделал. Ты всегда и все доводишь до конца, сделай это и теперь. Не бросай меня вот так… Ты должен меня понять. Это не жизнь, мой мальчик. Это мука. Оставаться живой в мертвом теле. Я не хочу так жить. И не буду. Я хочу уйти достойно, хочу, чтобы меня помнили, как сильную и энергичную женщину, подвижную, живую, а не как никчемное полуживое существо, которое даже в туалет не в состоянии сходить самостоятельно. Боже, это не для меня. Я не хочу превращаться в это существо. Я хочу до конца оставаться такой, какой я была всю жизнь. Освободи меня, Джек. Сжалься. Если бы я могла сама… я бы не взваливала это на тебя. Но я не могу даже пальцем пошевелить. Ты меня понимаешь, я уверена. Слабый может понять только слабого. А сильный поймет сильного. Ведь ты бы тоже не стал так жить, Джек.

— Кэрол… она никогда мне этого не простит, — в отчаянии прошептал он. — Она не поймет.

— А ей и не нужно знать. Никому не нужно. Это будет только наша с тобой тайна, Джек. Ты всегда мне помогал. Помоги и теперь. В последний раз. Если не ты… больше ведь некому. Никто на это не осмелится. Пожалуйста, Джек. Ты сможешь.

Он подошел к тумбочке и выдвинул ящичек. Пальцы его дрожали, когда он прикоснулся к запечатанным одноразовым шприцам и достал один. Медленно он распечатал его и сунул обертку в карман пиджака. Присев на стул у постели, он поднял на Куртни умные серые глаза. А она подумала о том, что никогда еще не видела столько боли в этих холодный безжалостных глазах.

— Джек… я тебя любила, не смотря ни на что… люблю и сейчас. Как сына, как брата, как друга — не знаю, как. Но люблю. Ты необыкновенный. Единственное… не будь так беспощаден с людьми. Научись идти на компромисс, хоть иногда. Это, прежде всего, тебе и принесет пользу. А теперь давай, Джек… не тяни.

— Ты хорошо подумала? — хрипло спросил он, разглядывая шприц в руках.

— Ты же знаешь, я всегда все тщательно обдумываю и взвешиваю все «за» и «простив», а когда принимаю решение, то уже не меняю его. Никто не узнает, Джек. Во мне едва теплится жизнь, все подумают, что я сама умерла. Мое сердце с трудом работает, и то благодаря этим аппаратам. Никто не удивится, если оно не выдержит. Я сказала Рэю, что не хочу в случае смерти подвергаться вскрытию. Касевес и ты… мои адвокаты, вы этого не допустите. Вы сможете, я знаю. Так что тебе нечего опасаться, Джек. Смелее. Сними заглушку, набери в шприц немного воздуха… чуть-чуть… достаточно лишь пузырька…

Джек сделал все, что она велела. Вставив шприц в катетер, он замер.

— Куртни… ты прощаешь меня? Правда прощаешь?

— Я прощаю тебя Джек.

Она услышала, как он судорожно сглотнул.

— Подожди! — сказала она. — Обещай мне, что оставишь мою девочку! Что вернешь ей Патрика! Что не будешь ее преследовать и принуждать! Обещай мне, Джек!

— Нет.

— Обещай.

— Нет!

— Обещай! Позволь мне умереть спокойно, ни о чем не тревожась. Джек, пожалуйста! Не мучай меня.

Он стиснул зубы, заиграв желваками, и не без усилия выдавил:

— Хорошо. Я обещаю.

Куртни облегченно вздохнула и, прикрыв на мгновенье глаза, улыбнулась.

— Вот и хорошо. Я знаю, что ты не обманешь меня, Джек. Теперь я могу уйти. Прощай, Джек, — она взглянула на него спокойными грустными глазами.

— Прощай, Куртни.

На лице его появилось решительное и твердое выражение, руки вдруг перестали дрожать, и он хладнокровно и без колебаний надавил большим пальцем на шприц, выпуская воздух в катетер. Потом убрал шприц в карман, и вернул на место заглушку.

На несколько мгновений он замер, выпрямившись на стуле и неотрывно смотря на Куртни. Протянув руку, он прикрыл ее веки над застывшими черными глазами, потом наклонился и, приподняв ее еще теплую руку, красивую, ухоженную, прикоснулся к ней губами.

Затем решительно встал и вышел из палаты.

— Позовите врача, — сказал он глухим голосом, хладнокровно встретившись с взглядом Рэя. — Все. Ее больше нет.

Он отвернулся и пошел прочь, вздрогнув от отчаянного вопля Кэрол, но не остановился и даже не посмотрел на нее. Видеть ее горе для него сейчас было невыносимым. Это было слишком. Даже для него.

Вечером Джек заехал к ней, но она ему не открыла. Она даже не отозвалась на его настойчивые звонки.

Джек мог бы подумать, что ее нет дома, если бы не слабый свет в окне ее спальни. Когда он попытался открыть дверь своим ключом, замок не поддался. Он тихо выругался и пнул дверь, досадуя на то, что прозевал, когда она сменила замок.

Вернувшись домой, он начал ей названивать, но она не брала трубку.

Джек начал волноваться. Человек, которого он приставил сегодня для наблюдения за ней, сообщил ему, что, вернувшись из больницы в свою квартиру, девушка больше не выходила. Два раза к ней приходил высокий светловолосый мужчина, но она ему не открыла. Рэй. Как же Джек его ненавидел. Он так и знал, что теперь, когда Куртни не стало, этот плейбой станет набиваться Кэрол в утешители. Но пока в своей жене он не разочаровался. Она не пустила Рэя на порог, вот молодец! Впрочем, его, Джека, тоже… Это ему уже меньше нравилось. Как бы чего не натворила, дуреха. Ведь наверняка сейчас сидит там и размышляет над тем, кто больше виноват. И, как всегда, большую часть вины взвалит на себя. Уж очень она любит обвинять себя во всех несчастьях. Убивается, наверное, так, что даже представить страшно. Куртни свою ведь боготворила… Если решит, что виновата в ее смерти, еще, чего доброго, что-нибудь с собой сделает. Однажды же уже едва с собой не покончила.

Сидя над телефоном, Джек задумчиво курил. Сам он уже пришел в себя после потрясения от последней встречи с Куртни, лишь на душе все еще было гадко и тоскливо. Впервые в жизни он испытывал настоящую скорбь. В сердце его была боль. Он грустил о Куртни, искренне грустил. Она была единственной женщиной, с которой он ощущал себя на равных, чей авторитет и ум признавал. А сегодня он убедился в том, что она действительно достойна настоящего, самого глубокого уважения. Так, как ее он, пожалуй, собственного отца не уважал. И даже самого себя… Потому что он не знал, достаточно ли в нем сил и мужества не только для того, чтобы жить, но и для того, чтобы достойно умереть, когда придет время. Он боялся смерти, и он не хотел умирать. Никогда. И ему казалось, что он не смог бы предпочесть смерть жизни, какой бы она не была, как это сделала Куртни. Хотя… если бы он оказался на ее месте, возможно, он думал бы иначе. Лучше действительно умереть достойно, сильным и отважным, чем превратиться в ничто и жить ничтожеством.

Куртни была очень мудрой женщиной. Ее будут помнить такой, какой она была до аварии, здоровой, сильной, волевой, энергичной. А если бы она осталась жить, образ той «железной» леди постепенно был бы вытеснен другим — беспомощная, жалкая, зависимая и несчастная женщина, вызывающая к себе только жалость и сочувствие. Нет. Куртни была бы не Куртни, если бы она это допустила. Джек испытывал трепет перед ней, восхищение. Он один до конца узнал силу этой женщины, когда смотрел в ее спокойные решительные глаза, обрывая ее жизнь. Конечно, ей было страшно. Одному Богу известно, как, наверное, ей не хотелось умирать и что творилось у нее в душе в эти мгновения… о чем думала она в последние секунды своей жизни… Со всей своей проницательностью Джек не смог этого понять. Она превосходно умела скрывать свои чувства и мысли, а самообладание не изменило ей даже теперь. Действительно, железная женщина. И он знал, что никогда не забудет ее последний взгляд, где было столько воли и силы. И не забудет, что чувствовал сам, убивая ее. Наверное, это были самые тяжелые мгновения в его жизни. Лишить жизни того, кого любишь, кого уважаешь… что ж, на это требуется не меньше воли. Она попросила об этом его, потому что знала, что он сможет сделать это, и он не смог ей отказать. И лишь в первые минуты после ее смерти он почувствовал слабость, которая не позволила ему подойти к Кэрол и заставила сбежать. Но такое с ним не длилось долго, когда все-таки случалось, что бывало очень редко. Он быстро успокоился и снова воспрянул духом, упрямо игнорируя чувство вины перед Куртни. Если кто и виноват, так это Рэй. Смерть Куртни была роковой случайностью. Он, Джек, не виноват в том, что Куртни вдруг взбрело в голову впервые в жизни прокатиться на машине мужа. Разве виноват охотник, если в его ловушку угодил не тот зверь, на которую он ее ставил? Джек чувствовал досаду и злость. И злился он именно на Рэя. Прекрасная женщина холодным мертвым телом лежит в морге, а этот похотливый урод продолжает разгуливать по свету и волочиться за его женой, радуясь, что избавился от собственной, да еще и заграбастал себе все ее состояние. За всю жизнь палец о палец не ударил, тогда как Куртни все силы отдавала работе — и что? Она мертва, а он взобрался на ее золотой трон и нахлобучил на голову ее корону, став единственным полноправным владельцем ее компании, всего имущества и денежных средств, короче, всего, чего она добивалась тяжким трудом всю свою жизнь, пока он жил в свое удовольствие. Разве это справедливо? Его место на помойке. Джек сам составлял ее завещание. Он был возмущен и не понимал, почему она оставляет все человеку, который всю жизнь ни во что ее не ставил, не ценил и только и делал, что таскался по бабам. Как она могла передать компанию отца и свою собственную в его руки? Немыслимо. Такая умная женщина и сотворила такую глупость, собственноручно поставив крест на компании, доверив ее этому прохиндею. Джек пытался ее вразумить, когда они составляли завещание, но Куртни осталась непреклонна. Что ж, ее дело.

Джек подумал и, взяв трубку, набрал домашний номер Куртни… нет, теперь уже Рэя. Но с ним он не собирался разговаривать. Ответила домработница.

— Добрый вечер, Дороти. Это Джек Рэндэл, — приветливо сказал он в трубку.

— Здравствуйте, мистер Рэндэл. Рэя нет дома…

— Я хочу поговорить с вами, — мягко перебил ее Джек. — Точнее, попросить вас об услуге.

— Слушаю вас, мистер Рэндэл, — вежливо отозвалась старушка. — Что я могу для вас сделать?

— Я прошу вас съездить к Кэрол. Она не открывает двери, не отвечает на звонки. Она сердится на меня. Но вам она должна открыть, — он нервно прочистил горло. — Я переживаю… как бы с ней чего не случилось.

— Конечно, я немедленно еду к ней. Такое горе… нельзя девочке оставаться сейчас одной, — заволновалась Дороти и всхлипнула в трубку.

— Я сейчас заеду за вами и отвезу…

— Нет, я на такси, так быстрее.

— Позвоните мне, пожалуйста, скажите, как она.

— Конечно. Не волнуйтесь.

Дороти перезвонила ему через час, и в голосе ее он сразу уловил беспокойство и тревогу. Она говорила, что Кэрол впустила ее, угостила чаем. Девушка спокойна и даже не заметно по ней, чтобы она плакала. Но глаза «страшные», как выразилась старушка.

— Мистер Рэндэл, мне кажется, она не в себе, — дрожащим плаксивым голосом жаловалась Дороти. — Говорит какие-то непонятные вещи… про какое-то проклятие, про смерть… У меня мороз по коже до сих пор от ее слов. Говорит, что уедет после похорон, пока все из-за нее здесь не вымерли, что ей надо жить в стороне от людей, потому что она проклятая. У меня в голове все перемешалось, ничего я не поняла из того, что она пыталась мне объяснить. Ах, мистер Рэндэл, вы бы забрали ее домой. Плохая она, совсем плохая. Нельзя ей там одной…

И Дороти поспешно положила трубку, когда в комнату вошла Кэрол.

Девушка устремила на нее подозрительный взгляд.

— Кому ты звонила, Дороти?

— Деточка, твой муж волнуется…

— Не хочу о нем слышать! Никогда, слышишь? — резко оборвала ее Кэрол. — И не смей ему обо мне докладывать, иначе я и тебя больше на порог не пущу!

Дороти обижено помолчала, потом робко попыталась сказать:

— Рэй тоже…

— Хватит! И о нем мне не напоминай!

— Но он… он-то при чем?

— При всем! Ненавижу их обоих! Они убили Куртни, — Кэрол в бессилии опустилась на диван рядом с Дороти и уткнулась ей в плечо лицом. Она не плакала, а только стонала, как от нестерпимой боли. Дороти погладила ее по плечу, обливаясь слезами.

— Крепись, моя девочка. Нет больше нашей Куртни… ничего уж не поделаешь. Жизнь такая. Жестокая она. Никто не виноват. Несчастье это, большое несчастье. Уж сколько людей на дорогах гибнут, время такое… А ты не упрямься, к мужу возвращайся. Любит он тебя. Без Куртни тяжело тебе будет, а муж у тебя человек не простой, с ним ты, как за каменной стеной.

— Ага, с колючей проволокой и решетками, — горько отозвалась девушка.

— Девочка, он твой муж. Нехорошо от мужа бегать. Не приведет это к добру. Он же у тебя такого крутого нрава. Все равно ведь не отпустит.

— Мужа я похоронила шесть лет назад. Вот мой муж, — Кэрол поднялась и взяла с полки урну с прахом Мэтта. Дороти задохнулась от ужаса и перекрестилась.

— Ох, как ты не боишься держать в спальне это? Страшный же он был человек, а такие не знают покоя после смерти. Боже, спаси и сохрани, — старуха опять перекрестилась в суеверном ужасе, вращая расширившимися глазами, словно искала в комнате не успокоившийся дух кровавого грешника.

Кэрол побледнела от ярости.

— Заткнись, старая дура! Убирайся из моего дома!

Подхватив опешившую женщину под мышки, она оторвала ее от дивана, заставив встать, и, прежде чем та успела что-либо сообразить, вытолкала за дверь. Залившись слезами, Дороти ушла, неприятно удивленная поведением Кэрол. Никогда девушка слова ей неприветливого не сказала — и на тебе! Никак опять рассудок ее мутится. Наверное, пришло время снова подлечиться в госпитале…

Кэрол не плакала. Она была в оцепенении. Она лежала, прижимая урну к груди, и смотрела в окно. Ее сознание никак не могло принять тот факт, что Куртни больше нет. Поэтому она была спокойна и даже не чувствовала боли и утраты. Она засыпала и снова просыпалась, но не поднималась.

Снова приехал Джек. Он так настойчиво звонил, что она, не выдержав этого звона, который, казалось, пронзал насквозь ее отупевший мозг, встала и открыла ему дверь, не забыв предварительно спрятать под кровать урну с прахом Мэтта.

— Кэрол… я так волновался, — растерянно проговорил Джек, встревожено всматриваясь в ее лицо. — Как ты, милая моя?

— Не знаю… вроде ничего, — вяло ответила Кэрол. — Я спала.

— Я тебя разбудил? Извини, — он привлек ее к себе и обнял. — Но почему ты не открывала мне? Почему не берешь трубку?

— Я хочу побыть одна, — Кэрол покорно прижималась к нему, не пытаясь отстраниться. — Джек, ты же обещал, что не будешь на меня давить. Пожалуйста, уходи.

— Я пришел не давить, — ласково сказал он и погладил ее по голове. — Просто я знаю, как тебе сейчас тяжело. Поехали домой, солнышко. Я позвоню отцу и велю ему возвращаться. Утром они с Патриком будут здесь. Ведь ты соскучилась по нашему мальчику?

Он поднял к себе ее лицо и заглянул в измученные глаза.

— Да… конечно соскучилась. Очень соскучилась. Они прилетят завтра… утром? Правда? — лицо ее оживилось и осветилось радостью. — Ты меня не обманываешь?

— Нет, не обманываю, — он улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее в губы. — Одевайся.

— Нет, я не поеду. Привези его ко мне, сюда. Пожалуйста, Джек, привези мне моего малыша.

— Нет, Кэрол, сюда я его не привезу. Поэтому поехали домой.

Радость исчезла с ее лица, и она медленно отстранилась от него.

— Какой же ты все-таки жестокий, Джек, — тихо сказала она.

— Это ты жестока, и ко мне, и к Патрику. Как же ты не понимаешь, что своим упрямством делаешь все только хуже, для всех нас. Я не буду тебя больше просить, Кэрол, сейчас я делаю это в последний раз. Возвращайся.

— Вернуться? После того, как ты убил Куртни? — глаза Кэрол сузились. — Джек, ты что, ненормальный?

— Я ее не убивал, — холодно возразил он.

— Ты теперь и меня убьешь, да? Ведь я знаю, что это ты подстроил аварию.

Он снисходительно улыбнулся.

— Ты ошибаешься.

— Я не люблю тебя больше, Джек. Я тебя ненавижу. И хватит за мной бегать, чего привязался, как назойливая муха, а? Где твоя хваленая гордость и надменность? Может, еще в ногах у меня поползаешь, умоляя тебя не бросать?

Он побагровел, глаза его почернели. Кэрол попятилась от него назад, но он молниеносно схватил ее за руку и вышел за дверь, таща за собой.

— Все, хватит! Я дал тебе возможность вволю повыделываться и надо мной поиздеваться — достаточно!

— Отпусти! Я не пойду! Я не хочу!

— Домой, я сказал! — он грубо затолкнул ее в лифт. — И придержи свой язык. Если я еще раз услышу или узнаю, что ты обвиняла меня в смерти Куртни… Придержи свои бредни при себе, ясно?

Крепко взяв ее за плечи, он вперил в нее свой невыносимый яростный взгляд.

— И только попробуй еще раз от меня уйти… и я тебя убью.

По дороге он успокоился и смягчился, поглядывая на молчаливо и неподвижно сидящую рядом жену. С отстраненным лицом она тоскливо смотрела в окно, на освещенные огнями улицы. Она больше не спорила и не пыталась ему сопротивляться. Казалось, она даже не замечает его, думая о чем-то своем. Джек не пытался с ней заговорить. Да и говорить сейчас не о чем. Он не собирался насильно тащить ее домой, но теперь, когда она винит его в смерти Куртни, он больше не мог рассчитывать на то, что она вернется сама. Нет, считая так, она бы никогда не вернулась. К тому же он боялся и не хотел оставлять ее сейчас одну. Теперь, когда она будет дома, с ним, ему будет легче убедить ее в своей непричастности к аварии, добиться снова ее доверия и смягчить ее сердце. Поупрямится, да успокоится. Ведь она любит его, чтобы не говорила. И это его главный козырь.

Остановившись у дома, он вышел из машины и, открыв дверцу, подал ей руку. Все с тем же отстраненным видом Кэрол вложила кисть в его ладонь и позволила отвести себя в дом. Не говоря ни слова и не ответив на приветствие Норы, она прошла мимо нее в спальню. Джек велел Норе разогреть ужин и подать в спальню, и пошел следом за женой.

Когда он вошел, она уже лежала на постели, и снова тоскливо смотрела в окно. Опустившись в кресло, он взял трубку и позвонил Джорджу, чтобы она могла слышать их разговор. Он велел отцу возвращаться, сказав, что Кэрол вернулась домой, но тот возразил.

— Я сказал, что привезу мальчика в нормальную семью, а то, что ты ее притащил домой, еще ничего не значит. Я не позволю, чтобы малыш слышал, как она обвиняет тебя в смерти Куртни, и как вы грызетесь! Вот как помиритесь, так мы и вернемся.

Джек разозлился.

— Я не спрашиваю тебя отец, когда ты планируешь вернуться, я сказал, чтобы ты завтра же привез моего сына домой!

Он заметил, что Кэрол смотрит на него с затаенной мукой и надеждой в глазах.

— Ты меня слышишь, отец? Утром же вылетайте.

— Я слышу тебя, сынок, я стар, но пока еще не глухой. Надеюсь, ты тоже не стал туг на ухо? Или мне повторить еще раз то, что я сказал? Я знаю, что пока ничего хорошего мальчика дома не ждет, и ему лучше здесь, подальше от вас и ваших проблем. Я не позволю вам причинить ребенку страдания вашей междоусобной войной. К тому же похороны, рыдающая Кэрол… все это ни к чему видеть ребенку.

— Вот именно, отец… Кэрол сейчас тяжело, а сын ее утешит, отвлечет. И она скучает по нему. Видел бы ты, с каким страданием она на меня сейчас смотрит, — Джек бросил теплый взгляд на нее. — К тому же, я уверен, что когда Патрик будет здесь, у нас все наладится гораздо быстрее.

— А я не уверен. Я понимаю, что ей тяжело, что она любила Куртни, но не надо делать из ребенка отдушину. Сам ее утешай, на то ты и муж, черт бы тебя побрал! И сам исправляй все то, что натворил и налаживай ваши отношения, а не используй для этого ребенка! Вам-то что, вы перебеситесь и успокоитесь, а ребенку травму можете нанести, ведь детская душа такая хрупкая! Пока вы там воюете и деретесь, мы с ним здесь живем легко и беззаботно. Ему хорошо, весело, не переживай.

— Отец… — Джек поднялся и раздраженно стал мерить комнату шагами. — Это мой сын, и я лучше знаю, где ему сейчас надо быть! И это мне решать, а не тебе, я его отец!

— Отец он! — презрительно хмыкнул Джордж. — Да ты даже с бабой своей справиться не можешь, куда тебе сына воспитывать? Чему ты его научишь? Быть таким же идиотом и размазней, как ты?

Джек резко остановился, яростно заиграв желваками.

— Ах ты, старый осел… — выдохнул он возмущенно. — Что б завтра Патрик был здесь, ясно тебе? Или ты никогда его больше не увидишь!

— Да пошел ты, щенок! Еще указывать он мне будет! Это вы его никогда не увидите, если за ум не возьметесь, можешь так и передать своей обожаемой жене!

— Отец, не выводи меня…

— Ой, напугал! С твоим сыном все в порядке, иди лучше, трахни как следует свою жену, что б вся дурь из нее вышла и шелковая опять стала. Тогда и мы с Патриком приедем. И не пытайся сам его забрать, Джек, ты меня знаешь, ребенка я не отдам. Слушай меня, обалдуй, если своя голова не работает, я ж для вас стараюсь… для тебя.

— Я заберу его. И пошел ты к черту, без тебя разберусь!

— Нет, ты его не заберешь. Мы сегодня отправляемся с ним в путешествие. Автостопом. Мальчишка в восторге. Нас с ним ждут приключения, и не пытайся нам помешать, только ребенку настроение испортишь. Мы позвоним через неделю, узнаем, как у вас с Кэрол дела.

И, прежде чем Джек успел что-либо сказать, Джордж прервал связь.

Джек с досадой бросил трубку в кресло и повернулся к Кэрол.

— С ним бесполезно спорить.

Она ничего не ответила, отвернулась и снова уставилась в окно.

— Кэрол… ведь он прав. Рику действительно лучше сейчас с ним, чем с нами. Мы с тобой думаем только о себе. Наш сын будет страдать, если вернется сейчас к нам. Я сам очень по нему скучаю, но так действительно пока будет лучше. Для него. Разве ты не согласна? Или тебе наплевать на Рика?

Она промолчала.

Что ж, придется Джорджу вечно скитаться по свету с Патриком, дожидаясь, пока у нее с Джеком все станет по-прежнему. Они просто шантажируют ее, оба, отобрав у нее ее мальчика.

Спрятав лицо в подушку, Кэрол беззвучно заплакала, чувствуя безумную тоску по ребенку. Как мечтала она прижать его к груди, чтобы его маленькие ручки обняли ее, чтобы он поцеловал ее… Как хотела услышать его голос, увидеть его маленькое хорошенькое личико, красивые ясные глазки… Она бы обняла его и забыла обо всем на свете.

Нора принесла на большом подносе ужин, но Кэрол даже не повернулась, как не просил и не настаивал Джек. Тогда он перевернул ее на спину силой и, наклонившись, поцеловал в губы. Кэрол отвернулась.

Схватив ее за подбородок, он снова повернул к себе ее лицо.

— Не отворачивайся от меня, — тихо сказал он, и в его голосе послышалась ярость, которую он пытался скрыть за спокойствием и мягкостью. Снова наклонившись, он коснулся губами ее шеи, обвивая ее талию руками.

Кэрол с силой оттолкнула его и попыталась вскочить, но он уложил ее на место и уселся сверху. Сорвав с нее блузку и избавившись от своей рубашки, он вздрогнул и побелел от бешенства, когда она вдруг ударила его по лицу. Кэрол попыталась столкнуть его с себя, но он, разозлившись, не позволил ей это сделать.

Несколько минут они яростно боролись, оба задыхаясь от бешенства. Джек с трудом с ней справлялся, потому что в нее опять словно бес вселился. Она отбивалась с той исступленностью и агрессией, какие ему уже доводилось в ней наблюдать. И он все еще поражался этому, как тогда, когда она бросалась на него с ножом, когда дралась с ним, так не похожая на его Кэрол. В самом деле, что с ней произошло, что за дьявол в нее вселился? Откуда столько злобы, столько жестокости и агрессии? Где его мягкая и покорная жена? Так не похожа она была на себя в эти моменты, как будто перед ним был абсолютно другой человек…

Кровь в нем закипела, зашумела в ушах, сердце гневно и злобно колотилось в груди, уязвленное ее нежеланием близости с ним. Ни одна женщина не может его отталкивать, а она — тем более. Как она смеет? Его злость смешалась с сумасшедшей страстью, которая вдруг его захлестнула в их схватке. Никогда ему еще не приходилось драться с женщиной, чтобы ею овладеть, и это подействовало на него опьяняюще, пробудив в нем какой-то совсем первобытный и животный инстинкт, подавив в нем все человеческое. Он хотел одного — взять эту строптивую сучку, чтобы она скулила под ним от удовольствия и \знала, кто ее хозяин, и что его нельзя отвергать.

И чем больше она сопротивлялась, тем сильнее он зверел. С его злостью росло его возбуждение, и он вдруг стал получать от происходящего какое-то дикое удовольствие. Заметив, что он улыбается, Кэрол еще больше рассвирепела. Он еще и радуется, гад! Ненависть и гнев переполнили ее, и она схватила со столика настольную лампу и обрушила на него. Он разразился громкими ругательствами, а она смогла, наконец, спихнуть его с себя и вскочить. Она вздрогнула, когда он швырнул лампу о стену, и обернулась.

Он рванулся к ней, и она толкнула ногой столик, перевернув его вместе с подносом с посудой. Он отскочил назад под звон и грохот, затем перепрыгнул через эту преграду и схватил Кэрол.

Нора, ужинавшая в одиночестве на кухне, изумленно застыла на стуле, подняв глаза наверх, откуда доносились крики, ругательства и грохот, словно там рушилась комната. Выскочив из-за стола, Нора бросилась к спальне хозяев и нерешительно застыла под дверью, пытаясь понять, что там происходит. Прикрыв рот ладонью, она в ужасе прислушивалась к драке за дверью.

«Боже, он ее убивает! Что делать-то?» — испуганно думала она, не находя в себе мужества вмешаться. Но любопытство перебороло страх, и она осторожно приоткрыла дверь.

На полу, в хаосе разгромленной комнаты, Джек срывал с отчаянно сопротивляющейся жены остатки одежды. Нора перестала дышать, увидев, как он стащил с себя брюки и, отшвырнув их ногой, набросился на Кэрол. Она яростно закричала, пытаясь вырваться.

«Пресвятая богородица! Вот ненормальные! Перепугали до смерти… — Нора улыбнулась. — Думала, они убивают друг друга, а они так мирятся, видите ли! Чокнутые…»

Она понимала, что нужно закрыть дверь и уйти, но не могла заставить себя это сделать, заворожено наблюдая за безумством на полу, дрожа всем телом от охватившего ее волнения. Никогда она не видела такой страсти, даже в фильмах о любви, которые любила смотреть. И это после пяти лет совместной жизни! Что же было, когда они только познакомились?

Кэрол все еще делала попытки освободиться, но уже не такие рьяные. Она вскрикивала и извивалась под ним, но уже не понятно было, от злости или от страсти. А он походил на дикого зверя, истязающего ее своей похотью, рычащего и стонущего в своем неистовстве, с искаженным от страсти и удовольствия лицом…

Да, именно таким и представляла себе Нора его в постели, необузданным, горячим, властным. Задыхаясь, она наблюдала за сладострастными движениями его молодого гибкого разгоряченного тела, за переливающимися под влажной кожей мускулами, дрожала, слыша его хриплые стоны, которые становились все громче и нетерпеливее. Заметила, как содрогнулась под ним девушка с выражением мучительного наслаждения на лице, и обессилено обмякла, прикрыв глаза. А через мгновенье замер и он, уронив голову ей на плечо. Нора заметила промелькнувшую на его лице самодовольную блаженную улыбку, услышала, как он зашептал о любви, и тут же поспешно прикрыла дверь, испугавшись, что он ее заметит.

Она ушла, зная, что никогда не забудет того, что увидела. Она была уже не молода, и стыдилась своего влечения к хозяину, у которого работала уже столько лет. Она тщательно скрывала это и от него, и от всех остальных, понимая, что он никогда не посмотрит на нее, как на женщину. Все, что она себе позволяла, это мечтать о его объятиях в своей комнате, где никто не мог ее видеть… пока другие, помоложе и посимпатичнее, вкушают любовь этого потрясающего мужчины. Да еще и находят в себе силы ему сопротивляться, как эта молоденькая дурочка, которую он почему-то так любил. Ах, молодая она, ничего еще не смыслит, ни в мужчинах, ни в любви. А она, Нора, жизнь бы отдала за то, чтобы оказаться на ее месте в те минуты на полу, которые она лишь наблюдала со стороны, спрятавшись за дверь. Что ж, каждому свое.

Кому-то любовь, а кому-то предстоящая уборка в разгромленной спальне…

Прошло три дня. За это время Кэрол не сказала Джеку ни слова.

Тихая, молчаливая, безучастная ко всему, она бродила по дому или сидела в спальне.

Она не плакала, но ее глаза казались влажными, как будто в них постоянно стояли слезы. Она ничего не ела, или совсем отказываясь от еды или делая вид, что ест. Когда Нора попыталась с ней поговорить, она в ярости вышвырнула ее за дверь и велела больше не попадаться ей на глаза. Кэрол рассердилась на нее еще до этого, услышав случайно, как та рассказывает Джеку, что «опять звонил мужчина с надорванным хриплым голосом и просил к телефону Кэрол». Кэрол поняла, что это был Тим. Наверное, и Джек это понял.

Позже, когда Нора была одна, Кэрол зашла к ней на кухню, с трудом сдерживая в себе холодную ярость.

— Объясни-ка мне, милочка, почему это ты не зовешь меня к телефону, когда меня спрашивают? И почему говоришь об этом не мне, а Джеку, а?

Нора растерялась.

— Я… я подумала, что вы сейчас не в настроении с кем-то разговаривать, — она совладала с собой и устремила на Кэрол дерзкий вызывающий взгляд. — Я посчитала, что вам сейчас не до мужчин. Извините, если я ошиблась.

В печальных меланхоличных глазах девушки вдруг вспыхнула такая злоба, что Нора невольно отвела взгляд и отошла, делая вид, что у нее полно работы. Но не могла удержаться от желания уязвить ненавистную хозяйку.

— У вас появился новый воздыхатель? А что, Рэй уже прискучил? И как только Джек тебя терпит? Совсем обнаглела… Один пороги оббивает, не прогонишь, другой названивает! Ни стыда не совести. Хорошо, хоть ребенок не видит, как нас осаждают ваши любовники! Зачем же вы так? Не хорошо. Дождетесь, вышвырнет вас Джек за порог.

На губах Кэрол застыла холодная презрительная улыбка.

— Ты так думаешь, Нора? Скорее он вышвырнет тебя, когда заметит, что ты стала забывать свое место, поломойка! Занимайся своим делом, и не забывай, что ты всего лишь прислуга. И если мне кто-нибудь будет звонить, будь добра пригласить меня к телефону. Тебе понятно?

Нора опустила глаза и поджала злобно губы под неприязненным горящим взглядом хозяйки.

— Да, — процедила она сквозь зубы.

— И совсем не обязательно докладывать обо всем Джеку.

Развернувшись, Кэрол ушла к себе.

А Рэй действительно уже не один раз приходил, пытаясь с ней встретиться, но появившийся в доме в качестве охранника чернокожий верзила каждый раз выпроваживал его со двора, не пуская и на порог дома. Так распорядился Джек. Кэрол не пыталась этому воспрепятствовать и не вмешивалась, украдкой наблюдая из окна, как огромный африканец со странным именем Хок выставляет Рэя за ворота. Но Рэй всегда был упрямым. Он был уверен, что Джек удерживает Кэрол силой, что она не могла сама к нему вернуться.

— Кэрол! Кэрол, ты слышишь меня? — кричал он под окнами. — Позвони мне, малыш! Ты же можешь мне позвонить! Я не дам тебя в обиду, клянусь тебе, не дам!

А она думала только о том, что нужно поскорее уехать. Тогда у Джека не будет надобности расправляться с Рэем. Если она исчезнет, у этих двоих не останется повода для такой вражды, и есть шанс, что тогда Джек оставит Рэя в покое. Ведь преждевременная смерть Рэя может поставить Джека в щекотливую ситуацию, потому что многим было известно об их обоюдной неприязни и многолетнем соперничестве. Не факт, конечно, что Джек позволит усадить себя за решетку, но это подозрение могло бросить тень на его репутацию, к которой он теперь относился с большой щепетильностью и придавал ей большее значение, чем в молодые годы, когда именно на своей скандальной и темной репутации построил такую головокружительную карьеру. Хотя мысли и душа Джека — потемки. Нельзя было предугадать, что творится у него в голове, и как он поступит в той или иной ситуации.

Кэрол знала одно. Если она останется, то Рэй уж точно отправится вслед за Куртни… и всеми остальными. А может и Тимми, если Джек и к нему ее приревнует. Не известно, что еще там наплела ему Нора. Уехать, как можно скорее, и увезти с собой все свои тридцать три несчастья. Деньги у нее есть. Можно продать квартиру Куртни, как бы ей этого не хотелось. Но жить здесь ей все равно нельзя. На эти деньги она с Патриком проживет, пока не устроится на работу. Она не думала о том, чтобы воспользоваться завещанными ей Куртни деньгами и акциями компании. Нет, она не смеет это сделать после того, как свела Куртни в могилу.

По ночам, во сне она видела плачущую Куртни, слышала ее упреки.

«Это ты! Ты во всем виновата!».

Ее голос, ее рыдания Кэрол слышала и днем и ночью, и во сне и наяву. Кэрол ощущала себя так, будто жизнь покинула ее тело. Нежное мягкое сердечко преданной добродушной Кэрол молчало. Той Кэрол больше не было. Ее агония закончилась вместе с жизнью той, которую она привела к гибели в благодарность за ее добро, которой причинила столько боли, завладев сердцем Рэя. Внутри было что-то страшное и темное, бесконечно безнадежное, над чем разверзлась, как над пропастью, ее душа. А еще злость. И ненависть. На все и на всех. И на себя в первую очередь.

Когда Нора собирала тарелки с нетронутой едой, над которыми она для вида посидела, между ними снова вышел разлад. Кэрол безучастно слушала ее ворчание по поводу того, что она отказывается есть, но ее словно вернули к жизни слова, которые она уже не могла пропустить мимо ушей.

— Что, совесть замучила? Или только пытаешься продемонстрировать, какое у тебя великое горе? Не старайся, все равно никто не поверит. Если бы ты хорошо относилась к этой несчастной женщине, приютившей тебя, или хотя бы уважала ее, не стала бы спать с ее мужем!

Кэрол подскочила, как ужаленная, и в слепом бешенстве набросилась на служанку. Схватив ее за волосы, она подобрала с подноса десертный нож и с искаженным безумной яростью лицом просунула пальцы женщине в рот, оттянув вниз ее нижнюю челюсть. Нора завопила, увидев, как она заглядывает ей в рот, целясь туда ножом.

— Высовывай свой грязный язык, гадина! Пора его немного укоротить, слишком он у тебя длинный!

Нора оттолкнула ее, и Кэрол, бросив нож, схватила ее обеими руками, протащила через всю комнату и изо всех сил вышвырнула за дверь.

— Не попадайся мне больше на глаза, или я за себя не ручаюсь! — прорычала девушка и захлопнула дверь. А через секунду следом за Норой вылетел и полный поднос.

Когда пришел Джек, Нора бросилась к нему с безутешными рыданиями, рассказывая, как его жена набросилась на нее с ножом и пыталась отрезать ей язык.

— Значит, правду о ней написали в газетах! — жалобно скулила она. — Что она психопатка и маньячка! Боже, ужас-то какой…

— Помолчи! — грубо оборвал ее Джек, заставив ее мгновенно притихнуть. — Держи свой язык за зубами, иначе я сам тебе его отрежу! Моя жена глубоко страдает, а ты ее чем-то расстроила, вот она и припугнула тебя!

— Вы просто не видели… — чуть слышно прошептала Нора. — Она не пугала. Она засовывала мне в рот нож… она на самом деле хотела отрезать мне язык. Видели бы вы ее глаза… Вы можете сердиться на меня, можете выгнать, но я все равно вам это скажу — ваша жена сумасшедшая и место ее в дурдоме! Я к ней и близко больше не подойду, и буду запираться на ночь. Я бы ушла, да идти мне не куда. И к вам я привыкла. Не обижайтесь на меня, мистер Рэндэл. Но боюсь я. Как бы беды не было. Опасна она. А еще ребенок… Впрочем, не мое это дело. Извините.

И она поспешно удалилась, бросив напоследок на него перепуганный взгляд. Джек поднялся в спальню и пытался поговорить с Кэрол, но она молчала, даже не повернувшись к нему, разглядывая в окне синюю полосу океана и быстро темнеющее небо. Бледное и неподвижное, осунувшееся и похудевшее за эти три дня, лицо ее походило на маску невыразимой скорби, в которой она замкнулась от всего мира. Джек и понимал и не понимал, что с ней происходит. Он не знал, что ему делать. Тревога и беспокойство его достигли предела. Сначала его бесили и выводили из себя эти ее новые выходки, молчание, отказ от еды, отстраненный безучастный вид, и все это он воспринимал, как бунт. Но сейчас он уже даже злиться не мог на нее. Она представляла собой одно сплошное страдание, ему стало ее непомерно жалко. Как бы не старался он ее утешить, поддержать, отвлечь, он не мог до нее достучаться. Она обращала на него внимание и слушала только, когда он говорил о Патрике. Создавалось впечатление, что это было единственное, что ее теперь интересовало. А с ним она была чужая, холодная, безразличная, какая-то очень далекая. Лишь время от времени он замечал, как в ее глазах вспыхивала жгучая ненависть. Но не это его беспокоило. Ее притянутая за уши неприязнь уйдет, когда он убедит ее в своей непричастности к гибели Куртни. Самое ужасное было то, что он вдруг перестал ощущать ее любовь к нему. Но поверить в то, что он вот так внезапно стал ей безразличен, он не мог. Так не бывает. Она не могла его вот взять и сразу разлюбить. Она никогда не сможет его разлюбить, он так считал. Это невозможно.

Его все больше угнетало то, что между ними происходит. Он устал от этого, желая прежнего мира, покоя и согласия, уюта, теплоты, комфорта, которые он всегда ощущал дома, в окружении своей семьи. Он соскучился по Рику. И еще больше — по Кэрол. По той, другой Кэрол, его Кэрол, нежной, уступчивой, ласковой, любящей, заботливой. Ему хотелось, чтобы она снова смотрела на него с восхищением и обожанием, чтобы улыбалась ему, прижималась к нему по ночам и с готовностью отвечала на все его желания.

Два дня назад, взяв ее силой и с боем, он получил незабываемое удовольствие. Но она его перехитрила, поняв, что сопротивления его только раззадоривают, и перестала противиться. В тот же вечер, когда он снова воспылал желанием, она встретила его ласки смиренно, но с отвратительным равнодушием, пренебрежением и холодностью, которые подействовали так, будто его окатили ледяной водой, мгновенно сбив с него весь пыл. Он был в страшной ярости. Но она победила. Он просто не смог заниматься с ней любовью, когда она так равнодушна, хоть и понимал, что, скорее всего, она просто притворяется, потому что, не смотря на все свои сопротивления, там, на полу, она получила не меньшее удовольствие, чем он.

Эта безжизненная мумия, стоявшая сейчас у окна и невидящими глазами разглядывающая небо, ему не нравилась и абсолютно не устраивала. Даже больше, чем злобная и ненавистная фурия, бросающаяся на него с ножом или с кулаками, которая хоть и не нравилась, но дико возбуждала. Ему не нужна была ни та, ни другая. Он хотел увидеть прежнюю Кэрол. Он в ней нуждался, очень нуждался, и впервые почувствовал это за пять лет. Вспомнил, как плохо ему было, когда перестал видеться с ней после смерти Мэтта. Так плохо, как никогда. Вспомнил, как ему ее не хватало, как он по ней тосковал, как терзался своей неуправляемой любовью. И жизнь была не мила, и работа, и ничего не хотелось, и мысли все только о ней… Он не хотел, чтобы это повторилось. Он больше не допустит. Она будет с ним, потому что он этого хочет.

Он помнил, что ему понадобилась вся его сила воли, чтобы заставить себя выгнать ее после того, как она, наконец, оказалась в его постели. Так хотелось забыть про свою обиду и уязвленную гордость, но он не мог. Не мог простить ей целый год своих мучений, на которые она его обрекла. Того, что отталкивала, что хотела убежать от него, и убежала бы, не запри он заранее дверь. А когда она ушла, он почувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Да, он мстил, он хотел унизить ее, причинить боль, и только потом смилостивиться и над собой, и над ней, и позволить любить. Да, он смалодушничал, оставив себе свою игрушку — Даяну, но только забавы ради, уверенный в том, что никогда Кэрол об этом не узнает. Он не хотел делать ей больно, но для него всегда было естественно то, что у мужчины должны быть женщины. Самой природой так велено. Он так привык, и для него это было нормальным. И он искренне удивлялся и не понимал, почему его измены заставили Кэрол усомниться в его любви. Разве не видит она, как сильно он ее любит? Разве он был плохим мужем? Нет, он изо всех сил старался, чтобы и ей, и Патрику было с ним хорошо. И ведь она всем была довольна. А теперь хочет все перечеркнуть, разрушить, не желая прощать ему какой-то его прихоти, которая для него самого значила не более чем просто каприз. Он готов был попытаться жить по ее правилам, если для нее это так важно, и стать верным добропорядочным мужем. Может, это на самом деле не так уж страшно, как ему всегда представлялось. Ну, в крайнем случае, он будет более осторожным, чтобы больше не попасться, как глупый мальчишка…

Но она не хотела принимать никаких условий. Она ничего не требовала, отказываясь от него, от их семьи с такой легкостью, что его переполняли обида и возмущение. Но он все еще не признавал, что она искренна и тверда в своих намерениях, что ее уход — обдуманное и непоколебимое решение, а не обида и порыв его наказать и заставить страдать в отместку, за которым скрывалось намерение в итоге вернуться. Но вот если она будет считать его виновным в смерти Куртни — это уже будет серьезной помехой в их любви и совместной жизни. Но это тоже не проблема. Он ее разубедит, как только она немного придет в себя после потрясения и горя. Вот только расправляться с Рэем теперь было слишком рискованно. Если с ним что-нибудь случится, она, не задумываясь, свалит это на него, Джека. И переубедить ее будет уже тяжелее. К тому же, он обещал Куртни…

«Поживем — увидим, — размышлял Джек. — Пока просто не буду подпускать его к Кэрол. Но, сдается мне, этот малый не успокоится, особенно теперь, когда нет Куртни».

Джек думал, как бы от него избавиться, чтобы и не очень нарушить данное Куртни слово, и все-таки избавиться от этого назойливого наглеца раз и навсегда. И его осенило. А не отправить ли Рэя в тюрьму? Плевое дело, когда он усядется в кресло управляющего крупной строительной компании со своими куриными мозгами. Если сам не облажается, так Джек ему не заметно подсобит, что б облажался лет эдак на десять тюремного заключения. А Кэрол посадить на его место. Пусть управляет, все при деле будет, и некогда будет думать о своих обидах и подозрениях. А он ей будет помогать и подсказывать. А Рэй в тюрьме за все поплатится. Такого сексапильного красавчика там на части порвут, а когда он выйдет на свободу, то уже не будет помнить о том, что он мужчина.

На следующий день была назначена панихида.

В церкви собралось столько народу, что не все уместились внутри, и еще толпа стояла у входа. Проститься с Куртни пришли все сотрудники ее компании, друзья и недруги, партнеры и конкуренты по бизнесу. К тому же собралась пресса.

Джек Рэндэл с женой приехали последними. Выйдя из машины, они мгновенно оказались под прицелом многочисленных фотоаппаратов, в лицо знаменитого адвоката полезли микрофоны, оглушили посыпавшиеся со всех сторон громкие беспорядочные вопросы. Журналисты хотели знать ответы на вопросы о внезапной кончине одной из самых сильных женщин города, лидера крупной строительной компании, подробности трагедии, а также, кто будет ее приемником и займет ее место. И именно на Джека Рэндэла обрушилась пресса, не только как на личного и первого адвоката усопшей, но и как ее поверенного, друга, ее правую руку и ее покровителя, охранявшего ее бизнес, а к тому же еще и зятя. Пресса была уверенна, что только он один может дать ответы на все интересовавшие ее вопросы, что он знает все и обо всем, как никто другой. И это на самом деле было именно так.

Но Джек Рэндэл сейчас не был расположен к общению с прессой, поэтому раздраженным и властным жестом отвел от себя микрофоны.

— Потом… не сейчас! — буркнул он и, придерживая жену под руку, прошел сквозь стену репортеров, недовольно щурясь от фотовспышек, красивый, элегантный в строгом черном костюме, но мрачный и угрюмый.

Прямая и бледная, с застывшим, скованным горем лицом, рядом с ним шла жена. Казалось, она не замечает ни репортеров, ни фотоаппаратов, смотря мимо и сквозь них своими изумительными прекрасными глазами, которые неестественно блестели от сдерживаемых слез. У нее был вид только что вышедшей из салона красоты женщины, впрочем, как всегда, когда она выходила из дома. Она была истинной воспитанницей Куртни Мэтчисон, которая, не смотря на то, что природа не наделила ее красотой, всегда умела выглядеть прекрасно. Но ее протеже превзошла ее, потому что, помимо умения выглядеть шикарно и безупречно, обладала еще и красотой.

И сейчас, даже в момент искреннего горя, которое не вызывало ни у кого ни малейших сомнений в его подлинности, она не посрамила свою обожаемую покровительницу, отдавая ей должное своим прекрасным безупречным обликом и не стесняясь подражать ей в том, чтобы оставаться великолепной женщиной в любой ситуации, и в радости, и в горе.

Да, Кэрол как никогда постаралась над своей внешностью, для нее, для Куртни, и только для нее. Куртни никогда бы не простила, если бы она заявилась в такой день, посвященный ей, в ином виде. Куртни учила ее быть красивой. Всегда. Не смотря ни на что. Кэрол хотела, чтобы Куртни знала, что она помнит все, чему она ее учила, и всегда будет такой, какой она хотела бы ее видеть. Что всегда Куртни будет оставаться ее идеалом, ее образцом для подражания. Кэрол так хотелось, чтобы весь мир узнал, что значила для нее эта женщина, и сколько преданности ей она хранила в своем сердце.

Сегодня, на виду у всех, она будет сильной. Потому что этого всегда требовала от нее Куртни. Она этому ее учила. Руки Кэрол дрожали, как в лихорадке. Она боялась. Боялась того момента, когда увидит Куртни в гробу. Боялась, что не хватит сил достойно через это пройти.

Джек крепко сжимал ее трясущуюся руку, как будто хотел передать ей часть своих неиссякаемых сил и мужества, постоянно бросал на нее встревоженные сочувственные взгляды, смотря своими холодными стальными глазами, которые в эти мгновения наполнялись лаской и нежностью. Кэрол не замечала, сколько любви было в его взгляде, поглощенная своим горем. Но невольно взяла его под руку, нуждаясь в его поддержке, когда они входили в просторный зал храма, переполненный людьми. Джек прикрыл теплой ладонью ее кисть, дрожащую на его руке. Кэрол посмотрела на него. Губы его тронула ласковая грустная улыбка, и он невесело ей подмигнул, пытаясь приободрить. Кэрол хотела улыбнуться в ответ, и не смогла. Она прижалась плечом к его плечу, превратившись, наконец-то, в его Кэрол, которая любила его и искала у него защиты и поддержки.

И так они прошли по ковровой дорожке через весь зал в гнетущей тишине и под пристальные взгляды всех присутствующих. Кэрол ничего не замечала вокруг, неотрывно смотря на красивый открытый гроб, который с каждым шагом становился все ближе.

Когда они подошли к нему, Кэрол застыла, с удивлением смотря на Куртни, словно не могла понять, что она делает в этом гробу. Не могла поверить, что это Куртни. Она была красива, так красива, как никогда при жизни, и выглядела совсем молодой. Лицо ее было все таким же строгим и суровым, но в уголках губ Кэрол разглядела застывшую улыбку. Кэрол отстраненно подумала о том, что тоже бы хотела быть такой прекрасной, когда смерть возьмет ее жизнь. Даже теперь Куртни не изменила своим убеждениям и правилам. Быть прекрасной, всегда. Даже мертвой.

И только теперь Кэрол почувствовала, что оцепенение ее проходит, впервые с того момента, когда Джек сказал, что Куртни больше нет, что только сейчас она осознала, что Куртни умерла, увидев ее мертвой, в гробу.

Все вокруг вдруг пошатнулось, и Кэрол почувствовала, как сильные руки Джека придержали ее, и смутно до ее сознания дошло, что это она качается, а не храм. Кэрол повернулась и взглянула на Джека. Медленно, как можно незаметнее для других, она убрала с себя его руки. Руки убийцы. Горячая волна ненависти захлестнула ее, ненависти, смешанной с пронзительной болью. Он увидел это. Он понял. И побледнел.

Они отошли от гроба, и навстречу им выскочил Рэй. Поцеловав Кэрол в щеку, он взял ее за руку и увлек за собой, к отведенным для них местам в первом ряду. Усадив девушку на лавку, он заглянул ей в глаза.

— Как ты, солнышко?

Высвободив от него свою руку, она отвернулась, проигнорировав его вопрос. По другую сторону сел Джек. Кэрол не смотрела ни на того, ни на другого, устремив взгляд на гроб. Она сидела прямо и напряженно, между ними, и это было для нее нестерпимым. Внутри все горело от ярости и ненависти к этим двоим, ей казалось, что они давят на нее с двух сторон, давят так, что она не могла ни вздохнуть, ни расслабиться. Ей приходилось подавлять в себе безрассудные порывы пересесть на другое место, подальше от них, но она не могла это себе позволить на виду у всех. Это не останется незамеченным. Ничего, она потерпит, ради Куртни. Скоро она избавится от этих двоих, будет далеко-далеко отсюда, и сможет, наконец, вздохнуть свободно. Боковым зрением она замечала, как Рэй то и дело косится на нее. Он даже попытался снова взять ее за руку, но Кэрол резко вырвалась, на этот раз не сумев скрыть своего раздражения и злости.

Заметивший это Джек бросил на Рэя насмешливый презрительный взгляд, чрезвычайно довольный тем, как стала реагировать на него Кэрол. А он, несчастный, не мог понять, что с ней происходит и почему она так к нему настроена. Ведь он не знал, что Кэрол винит его в смерти Куртни, возможно, даже больше, чем Джека. Не знал, что авария была подстроена, чтобы расправится с ним, похотливым жеребцом, открыто, в наглую волочащемся за чужой женой. Что Куртни отдала свою жизнь вместо его жизни. А он об этом даже не догадывался, не понимая, какой ценой остался жив… Но Кэрол-то знала, и Джеку этого было вполне достаточно. Все, у этого плейбоя не осталось никаких шансов. Она не желает его даже видеть. А он, Джек, перебросит долю своей вины на него в глазах Кэрол, что-что, а убеждать он умел. Но, если этот красавчик и дальше будет надоедать…

Джек чувствовал на себе его злобные неприязненные взгляды, но ни разу на него не взглянул, спокойно слушая выступления друзей и партнеров Куртни, которые по очереди выходили из зала, чтобы сказать о ней свое последнее слово. Рэй его сейчас совершенно не интересовал, зато его внимание привлекал кое-кто другой.

Джек заметил его еще на улице, выхватив из толпы своим цепким взглядом сразу же, как только вышел из машины. Впрочем, его трудно было не заметить. Он выделялся огромным ростом и сверкающими на солнце необычными пепельными волосами. Джек заметил, как пристально он смотрел на него и Кэрол, пока они шли к храму. Теперь он стоял у боковой стены, среди людей, которым не хватило места, чтобы сесть, и ни на секунду не отрывал глаз от Кэрол, которая, погрузившись в себя, не догадывалась о его присутствии. Зато все внимание Джека было обращено к нему, хотя внешне он этого не показывал. И этот мальчишка, не предполагая, что он за ним наблюдает, продолжал во все глаза пялиться на Кэрол.

Не выдержав, Джек повернулся и в упор посмотрел на него, перехватив его взгляд. Тот отвел глаза, но не сразу, что еще больше разозлило Джека, как и спокойный тяжелый взгляд, которым тот пренебрежительно смотрел прямо ему в глаза. И только когда на лице Джека отразилось насмешливое презрение, парень отвернулся, безошибочно угадав, что хотел этим сказать ему Джек. «Ты куда лезешь, урод? Прежде чем засматриваться на женщин, взгляни лучше на себя в зеркало и вспомни о своей безобразной морде!». С удовлетворением Джек разглядел на его лице выражение ярости и с трудом удержался от улыбки. Но потом окинул парня пристальным взглядом, тщательно разглядывая. Глаза его зло прищурились.

Как только он отвернулся, Тим снова уставился на Кэрол.

Кровь у Джека закипела. Покосившись на Рэя, он увидел, что тот тоже заметил упорно смотрящего на Кэрол парня, и недоуменно разглядывает его, нахмурив густые темно-русые брови. Кэрол, заинтересовавшись тем, на кого это так сердито смотрит Рэй, проследила за его взглядом. С удивлением она слегка кивнула Тиму, поздоровавшись. Он почтительно склонил голову.

— Кто это? — прошептал Рэй.

Кэрол посмотрела на произносящего у трибуны речь Касевеса, снова проигнорировав вопрос. Джек по-прежнему хранил молчание, и тоже смотрел на Касевеса. Когда он закончил говорить, неожиданно поднялась Кэрол и решительно вышла к микрофону. Джек выпрямился и весь напрягся, проводив ее встревоженным взглядом.

Бледная, красивая, во всем черном, с уложенными в строгую, но красивую прическу золотистыми волосами, она замерла, устремив в зал плачущие без слез глаза, в которых притаилось странное отчаяние. Она заговорила очень тихо, почти шепотом, но голос ее был отчетливо слышен в тишине огромного зала.

— В самые тяжелые моменты своей жизни, я называла ее мамой… называла при своей живой матери. Иногда она называла меня дочерью, хотя я ей таковой не была. Она спасла меня, защитила, когда я была чужим, ничего для нее не значащим ребенком. Она приняла меня в свой дом, в свою семью. Я обязана ей всем. Всем. Даже тем, что я стою здесь, живая… А она… — Кэрол осеклась и, обернувшись, посмотрела на покойною. Глаза ее расширились, а лицо вдруг посерело.

Джек взволнованно поднялся и шагнул было к ней, но остановился.

Кэрол снова заговорила. И он не узнал ее голоса.

— Я умоляла Господа взять мою жизнь и сохранить ее… но он не услышал меня. Я так и не отблагодарила ее. И никогда не смогу этого сделать. А я так об этом мечтала… Она любила меня, любила до последнего вздоха… любила, когда должна была ненавидеть…

Тут подскочил Рэй, но Джек властно схватил его за руку, остановив.

— Что она несет?! — прошипел, задыхаясь Рэй. — Останови ее, Джек!

— Она говорит только правду… то, что есть на самом деле, — шепнул в ответ Джек. — Ведь действительно, Куртни должна была ненавидеть, а она все равно любила, и тебя и ее… вопреки здравому смыслу и всякой логике! Так что заткнись и не лезь!

Кэрол отошла от микрофона и склонилась над гробом.

— Прости меня, — прошептала она так, что никто не мог слышать ее. — Прости! Если бы только знала, как я себя ненавижу… как больно мне от того, что причинила тебе боль… что навлекла на тебя смерть. Никогда я себя не прощу. Мамочка, моя мамочка… Что же я с тобой сделала? Как же мне теперь с этим жить? Встань и позволь мне занять твое место…

Но Куртни лежала и лишь нежно улыбалась ей уголками неподвижного рта, молодая, беззаботная. Она не ведала больше боли и страданий, она оставила их им, живым. Ей, Кэрол. В этом и есть ее наказание. Ее проклятье. Жить, хоронить тех, кого любит и ощущать свою вину, не зная никогда покоя. А также ненавидеть мужчину, дороже и важнее которого не было в ее жизни.

Кэрол не знала, как у нее хватило самообладания досидеть до конца.

Она смотрела на Джека, который что-то красиво говорил в микрофон, блистая своим превосходным ораторским талантом, которого все слушали, затаив дыхание, и который заставил прослезиться каждого присутствующего.

О, да, он умел красиво говорить, говорить так, что его хорошо поставленный приятный голос, его слова слушали не ушами, а сердцем. Кэрол смотрела на него с холодной презрительной улыбкой на губах, которые кривились от отвращения и невыразимой неприязни. Она ненавидела его, даже если он был искренен в своей печали и сожалении, не могла и не хотела сейчас это скрывать. Ни сейчас, ни потом.

И он, заметив, как она на него смотрит, с трудом сохранил невозмутимость и окончил свою речь.

Когда говорил Рэй, она опустила взгляд и не смотрела на него. Она хотела ненавидеть его и не могла.

Он говорил сбивчиво, голос его дрожал, и слова его были наполнены любовью и болью. И вид у него был какой-то жалкий и виноватый, в отличие от Джека, который всегда держался с важностью и высокомерием, никогда не позволяя показать себя слабым, просто человеком, а не богом…

Медленно Кэрол подняла глаза на Рэя.

Он был очень красивым в черном костюме, который превосходно сидел на его крепкой спортивной фигуре, и Кэрол снова им невольно залюбовалась. И вдруг подумала о том, что, может быть, с таких вот взглядов, которые ей самой казались невинными, все и началось? «Ты всегда на меня так смотрела» — вспомнила Кэрол его слова. И она закрыла глаза, из которых вдруг побежали слезы. Боже, и Куртни тоже видела ее взгляды, в которых она, Кэрол, просто не отдавала себе отчета, порой даже не замечала, и никогда не придавала им значения, не догадываясь, что их замечает Рэй и принимает по-своему. Но ведь она всего лишь восторгалась тем, как он красив… и только. Или не только? Если не побояться быть откровенной, ведь еще девочкой ей казалось, что она немного в него влюблена, даже когда считала его своим отцом. Она думала, что это ее маленький секрет, а он знал, он понял, почувствовал своей мужской душой… и просто отреагировал. Она его спровоцировала, сама того не понимая, и еще удивляется и возмущается, как он мог ею увлечься! Она сама, первая это начала. Дура, идиотка. Нет ей прощения. Более того, она все еще продолжает так же на него смотреть, а потом изумляется, чего он так к ней прицепился. Наверное, и Джек замечал это, потому так и ревновал.

Когда все закончилось, Кэрол первая бросилась к выходу, чувствуя, что в ней не осталось больше воли держаться. Она плакала, а Куртни ей запретила это, поэтому она поспешила уйти. А также убежать от Джека.

Он бросился было за ней, но его кто-то задержал.

Кэрол выскочила на улицу, но ее кто-то схватил за руку и остановил. Обернувшись, она увидела Рэя.

— Постой, — взволнованно проговорил он. — Поговори со мной, Кэрол. Ты сердишься на меня? За что?

Кэрол попыталась освободиться, но он еще сильнее в нее вцепился, схватив обеими руками за плечи.

Он хотел что-то сказать, но вдруг дернулся и вскрикнул. Отпустив ее, он отскочил в сторону и обернулся, посмотрев сначала на оскалившегося и рычащего на него пса, а потом — на свою порванную штанину.

— Вот гад! Он меня укусил!

Кэрол улыбнулась сквозь слезы, узнав Спайка, и подняла взгляд на подошедшего Тима.

— Кэрол… все в порядке? — настороженно спросил он, изучая Рэя мрачным взглядом.

— Да, спасибо. Извини, я… я должна идти! — Кэрол развернулась и побежала по улице. Рэй рванулся было следом, но пес преградил ему дорогу, злобно рыча сквозь обнаженные острые зубы. Рэй бросил на его хозяина яростный взгляд.

— Убери своего пса!

Но Тим отвернулся от него, и проследил взглядом за Кэрол, которая мгновенье спустя скрылась в переулке. Из храма вышел Джек и остановился, ища взглядом Кэрол. Тим посмотрел на Рэя, потом на Джека, который задержал на нем свой взгляд, и, не сказав ни слова, неторопливо пошел прочь. Пес посеменил за ним, все еще гулко ворча.

— Это еще что за красавчик с разодранной мордой? — прорычал Рэй, задыхаясь от ярости.

— Где она? — резко отозвался Джек, проигнорировав вопрос, не отрывая взгляда от удаляющегося Тима.

— Сбежала, — Рэй повернулся к нему и улыбнулся. — Что, опять прошляпил? Ну и лопух же ты, Рэндэл!

— Заткнись, придурок, — презрительно отозвался Джек.

— Придурок? Это еще вопрос, кто из нас придурок. От меня, по крайней мере, жена не бегала!

Джек оторвал взгляд от Тима и посмотрел на Рэя.

— Ты что-то путаешь, Рэй. Это от тебя Кэрол всегда бегала, разве нет? И сейчас тоже от тебя убежала. И так будет всегда. Она ненавидит тебя. Ты просто дурак, если думаешь, что теперь, когда нет Куртни, ты можешь на что-то рассчитывать. Наоборот. Мертвой, Кэрол будет еще преданней ей, чем живой.

И Джек отвернулся и, сев в свою машину, уехал.

А Рэй остался стоять на месте, подавленно опустив взгляд себе под ноги. Потом посмотрел на храм.

— Господи, никогда и ничего я у тебя не просил… а теперь прошу. Дай мне ее. Пусть она будет моей.

Он зажмурился, когда сквозь облако вдруг прорвался ослепительный луч солнца и ударил его прямо по глазам.

— И что это значит? — проворчал он, пряча лицо. — Да или нет? Плевать, все равно будет по-моему.