А кому сейчас легко?

Легко потерять веру в дружбу, когда кто-то из самого близкого окружения предает тебя ради парня или девушки. О некоторых вещах нужно договариваться, писать маркером на лбу или набивать татуировку на плече, чтобы никогда и ни за что не совершать тупых ошибок — не предавай, скотина. Однажды забудешь — разрушишь года трепетной привязанности ради двух недель отношений с каким-то мудаком, а потом пиши пропало в участке, что твоя подруга больше не хочет тебя видеть. Нам такого не надо. Летние романы, идеализированные подростковые игры в отношения и желание казаться взрослей и опытней сверстников — все ерунда.

Это все глупости.

Зайчата всегда разделяли со мной эту точку зрения, так что в классе седьмом, когда были еще мелкими или немного дурными, сделали одну вещь — скрепили клятвы верности кровью. Почти как в американских фильмах стояли в каком-то малолюдном дворе и резали друг другу руки, точнее Тая резала, конечно — никто другой из нас не смог бы. А потом говорили и говорили.

Не предам других ради парня или девушки, ради оценки или похвалы, ради еще чего-то или еще кого-то, — я точно не помню слов, в голове остались только огромные глыбы снега и напуганные мордашки друзей. Так что после того я стала верить в дружбу. Но слова, которые быстро забылись, на самом деле ничего не значили. Важными были только алые капельки крови, капающий на белоснежный снег.

Как одна из тех вещей, которые консервируешь в памяти, чтобы никогда-никогда-никогда не забыть. Мы и не забывали.

На утро следующего дня стало немного теплее, и я решила пройтись пешком до школы, хотя это и занимало в такую погоду минут сорок. Белая-белая-белая безмятежность вокруг напоминала тот день, когда алые капли крови четырех совершенно разных людей смешивались воедино и падали на снег. Теперь это звучит немного омерзительно, когда знаешь, что такое гигиена и неизлечимые болезни, но в двенадцать лет нет ничего важнее, чем думать, будто все может быть навсегда.

Хруст под ногами тому лишь подтверждение — даже если в средине декабря кажется, что снег не растает никогда, придет март или апрель, и все закончится. И дружба с зайчами тоже. Рано или поздно жизнь разнесет нас по разными уголкам мира, откуда мы будем изредка звонить друг другу по скайпу и присылать безликие открыточки. Абзац. А пока что остается наслаждается зимой и морозным воздухом, чтобы потом с достоинством принять весну. Или отъезд кого-то.

Потому что все в жизни меняется. Даже то, что в двенадцать лет кажется вечным.

Леша и правда сидел за моей партой, снова воткнув наушники в уши, снова нарочно игнорируя хихиканья со стороны и попытки заговорить. Он явно не был из той породы людей, которая станет трепаться о своей жизни направо и налево на радость сплетникам или просто любознательным.

Он выглядел как всегда чудесно, хотя и не прикладывал к этому никаких усилий. Наверное, он это прекрасно знал.

Скорее всего.

Может быть.

Решив проявить вежливость, помахала ему рукой и приветливо улыбнулась, от чего лицо Грача тут же расплылось в ответной улыбке и даже достал наушники.

— Рад тебя видеть, — голос немного хриплый от того, что, видимо, долго не говорил, — Диана.

Никто и никогда не произносил моего имени так, как это делал он — мягко и в то же время величественно, словно гладил опасного кота, который мог в любой момент откусить палец. Не боялся, конечно, но и не сюсюкался, не проявлял приторную нежность, от которой хотелось запереться в темной-темной комнате на сутки, чтобы не упасть в обморок.

Казалось, что весь класс слился в бесформенную серую массу, и теперь эта сущность с любопытством уставилась на нас. В такой атмосфере начало чудиться, что имени Леша на самом деле не существует и что оно одно из тех слов, что только выглядят настоящими.

— Я тоже рада тебя видеть, Леша, — и села рядом.

Серая масса растекалась по потолку, партам, стульям, попала в уши и рот, от чего становилось трудно дышать и ясно мыслить. Масса смотрела только на нас двоих, предвкушая очередное бесплатное развлечение, которых было так мало в том бескрасочном мирке. Я буквально задыхалась от лишнего внимания, к которому так сильно не привыкла. Но самое забавное заключалось в том, что Леше никак не реагировал на происходящее — словно привык именно к такому порядку вещей.

Воздух насытился любопытством окружающее серой массы и теми самыми искорками, проскальзывающими между мной и Лешей. Он улыбался, прекрасно понимая, что происходит в этом классе, в этом мире, в этот момент.

К счастью, прозвенел звонок, и я наконец смогла вдохнуть.

Географию я всегда любила, даже если весь окружающий мир считал ее самой скучной наукой в мире. Помню, как в пятом или шестом классе, когда она впервые появилась в расписании, только я с трепетом ждала первого урока, складывая в который раз на углу парты контурные карты. Заставила маму красиво подписать их, чтобы любой знал, кому они принадлежат, и купила упаковку разноцветных ручек. Нина Аркадьевна медленно ходила по рядам, от чего приятный запах ее духов разносился по всему помещению; она медленно рассказывала о путешествиях Марко Поло и с теплотой смотрела на нас. Помню еще, как розовой ручкой рисовала маршруты на картах так тщательно, что где ни где пробивала бумагу от усердия. В тот день и влюбилась навсегда и в географию, и в Нину Андреевну. Даже спустя много лет эта женщина продолжала выглядеть в моих глазах какой-то доброй феей, несущей свет в люди.

К сожалению, Грач думал иначе.

Как только мы все поздоровались с учительницей, он упал головой на парту и даже, кажется, уснул. Я не рисковала проверять, всматриваться в его глаза или же пинать ногой. Его дело. Только вот после окончания урока все же не выдержала и высказала все то, что скопилось за сорок пять минут:

— Делай, что хочешь, но не спи на географии, — немного резковато сказала, как только мы вышли из кабинета, даже не пытаясь скрыть наслаждение.

Волосы Грача немного растрепались, а на щеке остался красный след, но все равно он выглядел интригующе, волнительно, прекрасно… Он закатал рукава рубашки, и я смогла рассмотреть его красивые, мужественные руки, лишенные каких-либо аксессуаров.

— Почему же? — серьезно спросил и зевнул, прикрывая рот ладонью.

Я смотрела на его длинные пальцы и представляла, как он сжимает ими мою ладонь. Пыталась разгадать, какой они температуры — теплые или прохладные. Сходила с ума, потому что казалось правильным вот так вот сгорать, не думая о последствиях.

Наверное, в тот момент во мне проснулась та самая дурная девчушка, что давала кровавые клятвы и тщательно рисовала розой ручкой маршрут Марко Поло, потому что иначе произошедшее объяснить трудно:

— География — мой любимый предмет! — сказала так гордо, что даже, кажется, нос задрала.

Леша улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Опасная близость пугала — еще немного и произойдет что-то, о чем я могу пожалеть.

— Это значит, что на других уроках мне можно спать? — спрашивал так, будто обращался по меньшей мере к директору лицея.

Издевался. Играл на нервах. Снова и снова проверял на прочность.

— На остальные предметы мне плевать, — и ответила таким же прямым взглядом.

Прошелся взглядом по волосам так внимательно, будто пытался понять, настоящего они цвета или нет. Это показалось настолько странным, ведь люди, по правде, чаще все же смотрят на лицо, что я застыла в ступоре. Леша Грач казался самым странным и непонятным человеком в мире.

Одни только вопросы.

— Ладно, — наконец ответил и посмотрел на наручные часы. — Но только если ты расскажешь мне что-то, чего не знает никто, кроме тебя.

Знаете, в такие моменты в голову всегда приходит что-то самое позорное, будто мозг все это время держал самое унизительное воспоминание наготове, чтобы выдать его тогда, когда зададут какой-то такой вот вопрос. А потом щеки сразу краснеют, становится трудно дышать и очень душно, а ты уже не уверенная в себе девушка, а растерянная старшеклассница, пытающаяся не опозориться окончательно.

И я вспомнила, как думала уже несколько ночей подряд думала о нем. И то, как еще минуту назад мысленно сгорала внутри, представляя его руки.

У

Себя

На

Теле.

Тук-тук-тук. Ну давай, сердце, если ты постучишь еще громче, возможно, даже Грач услышит, как ты беспокойно. Будет смеяться или просто сделает вид, что ничего не заметил — пока непонятно.

— Что ты хочешь знать? — едва выдавила из себя.

— Конечно, то, о чем ты только что подумала, — улыбка.

Конечно.

Я думала о тебе.

Не понимала, играется Грач со мной или нет. Возможно, он просто прикалывался, провоцируя на какую-то определенную реакцию, а мог точно рассчитать все до мелочей. Человек контрастов, который вчера почти неловко спрашивал, может ли сесть рядом, не мог оказаться коварным манипулятором. Скорее всего, Леша просто веселился, где-то даже заигрывал, но уж точно не пытался что-то узнать.

— Я не из тех, кто так просто раскрывает свои карты, — все еще с трудом отвечала.

И тогда Грач сдался, хотя, кажется, никогда и не боролся всерьез.

— Знаю, Диана.

Мы с ним в тот день больше не говорили, хотя и ходили вместе из одного кабинета в другой. Молчание рядом с Грачом было неутомительным и приятным, так что чувство неловкости даже и не возникало. Он был одним из тех редких людей, которые не требовали внимания каждую секунду рядом с ним, так что оставалось молча наслаждаться тишиной. На остальных занятиях Грач все так же ронял голову на парту и спокойно спал или притворялся, что спит, но учителей это мало волновало — они совершенно обычно читали материал и спрашивали отличников, поднимающих руки в ответ на каждый вопрос. После последнего урока так же разошлись, только улыбнувшись друг другу на прощание.

Не знаю, почему, но окружающие перестали донимать своим любопытством, они даже больше не пытались донимать меня. Конечно, все еще продолжали время от времени посматривать, но уже не доставали. Возможно, все дело в Леше, но понять сложно — уж больно загадочный.

Едва я добралась до дома, как появилось новое сообщение, и снова от Грача. Извинялся за то, что смутил днем. Хмыкнув, закинула телефон куда подальше и пошла готовить обед. На дверцах холодильника висела записка от мамы:

«Будем поздно. Поешь что-то».

Как будто я не знала, что они не задержаться и, сидя на подоконнике, попивала имбирный чай в ожидании их. Ладно, это уже ерничаю, пытаясь хоть как-то развеять тоску. Цунами понятливо мякнул откуда-то из гостиной, чем вызвал улыбку — все же не зря взяла его домой в тот вечер. Сварганив что-то вроде макарон с сыром, решила все же ответить Грачу, а то вдруг ждет.

«Ты обиделась?».

Вот глупый, с чего бы мне обижаться на такую ерунду? Ну подумаешь, покраснела и засмущалась, такое постоянно происходит с девочками. Особенно, когда они сходят с ума по мальчикам, которые никогда не будут с ними. Это в порядке вещей, Грач.

Жалко, что ты никогда не узнаешь правду.

«Нет) Прости, я ела».

Я ждала ответа. Грач что-то набирал, а потом стирал, потом снова набирал и опять стирал, пока на экране появилась одна-единственная фраза:

«Как же мне сложно с тобой, Диана»

А кому сейчас легко? Мне не легче, дурак.

Просто закрыться в мире, где нет никого кроме тебя. Молчать там, глядя на стены собственного воображения и радоваться, что никто не ранит тебя. А еще тосковать по миру, где есть что-то кроме спокойного серого спокойствия и веры в то, что никто не причинит боли.

И если ты, Леша, хочешь выйти за пределы всего этого, то должен привыкнуть, что с людьми обычно даже сложнее, чем сейчас кажется.

«Почему ты назвал меня тогда куколкой?»