16

Конечно, Грач не застал ничего такого, что не принято между друзьями, но все же не смог сдержать себя от издевательской улыбки. Я плохо помню, что в это время делали Марк и Катя, ставшие невольными свидетелями чужих разборок — все внимание, на которое я оказалась способна, сосредоточилось вокруг Леши. И без того тесная кофейня будто уменьшилась вдвое, а еще появилось невероятное ощущение духоты.

Словно кто-то выкачал из воздуха все хорошее, оставив по себе только плотную, теплую, неприятную атмосферу. До того, чтобы задохнуться все еще далеко, но желание выбежать на улицу уже появилось.

Я точно знала, что даже тогда, когда Грач смотрел вот так вот — почти с ненавистью, я его любила. Той самой детской, первой любовью, которая не терпит компромиссов — скорее умрешь, чем запретишь себе испытывать нежные чувства. Наверное, он видел, как часто-часто поднимается-опускается моя грудь, но не спешил ничего не говорить — наблюдал.

Или выжидал — хищник.

Я замерла на месте, где-то подсознательно начиная подозревать, что это может оказаться чуть ли не последним разом, когда мы видим друг друга. Типа вырезала в памяти его лицо. Типа пыталась смириться с неизбежным. Типа приняла тот факт, что Леша снова пришел только для того, чтобы попрощаться.

Типа.

И я ненавидела его еще сильнее, чем он меня. Потому что нельзя вот так вот обещать кому-то всегда быть рядом, а потом сбегать при первой же возможности. И это даже не трусость — скорее гнилое лицемерие, которым так часто пропитаны люди в наше время. Он хотел уйти — это было видно по глазам, — и я должна была его отпустить хотя бы затем, чтобы не наблюдать за яростью и ненавистью в почти родных глазах.

Хочешь идти — иди. Катись к черту, ублюдок! Только не тащи за собой, потому что я все еще мечтаю о том, что научусь жить сама, без всяких там друзей и возлюбленных. Это в конце концов всего лишь иллюзия — в мире ты одинок.

Я обманывала себя, понимаете? Пыталсь доказать, что Грач мне не нужен, но только и ждала, что он останеться.

Жалкая.

— Выйдем, — сказал он громко, и вся пелена спала, даже сердце почему-то успокоилось.

Я кивнула и последовала за ним на улицу, начиная прикидывать в голове, какие слова нужно сказать, чтобы хоть как-то убедить его остаться. Ерунда. Ничего в мире не заставит Алексея Грача сделать что-то, если он того не хочет. Наверное, для него мои детские чувства, почти щенячая преданность стали чем-то уровня кости в горле. А возился и помогал только из жалости.

Конечно.

Так всегда со мной происходило — не особо умная, не слишком красивая, не достаточно интересная, чтобы парни обращали внимание. Посредственная. Тем более такие, как Леша — взрослые, самостоятельные, дерзкие. Одни из тех, что учат малолеток за углом школы правильно курить сигарету, пропускают уроки и встречаются с девушками из университетов.

Мы стояли так близко, что я чувствовала запах его сигарет, который тоже пыталась запомнить. Леша всегда курил только «Мальборо силвер», предпочитая остаться без обеда, чем без сигареты.

— Диана, — начал он, видимо, пытаясь подобрать нужные слова так, чтобы не ранить меня.

Занятно, да и только. Некоторые вещи не могут не причинять боль, даже если максимально смягчить пилюлю. Расставание, пускай даже дело касалось наших несуществующих отношений, по определению не могло оказаться приятным.

Давай сразу свой деготь, Грач.

— Да говори уже, — нетерпеливо сказала. — Хочешь уйти? Ну и вали — все вы уходите.

Он вздрогнул и подошел немного ближе — я почти утыкалась носом в грачовскую грудь. Утыкалась и понимала, что когда-то давно потеряла что-то, а теперь отчаянно цепляюсь за проблемы, которые и проблемами-то сложно назвать. И влюбленность в Грача — а это именно влюбленность, а не любовь, — только очередное доказательство этого грустного факта.

Пора взрослеть.

Но быть взрослым даже не вполовину так приятно, как ребенком. Лучше уж несуществующие обиды и проблемы, облеченные в пеструю упаковку максимализма, чем бесконечно серая жизнь. Помните Питера Пэна? Помните всех своих взрослых знакомых людей, которые так и не научились брать ответственность на себя? Помните себя в шестнадцать лет, когда весь мир кажется таким несправедливым и отчаянно хочется что-то поменять? Стать кем-то другим? Убежать куда подальше.

И первая хрупкая любовь в парня, которого твои родители называют «плохим». Сразу понятно, что ничего не выйдет, но надеяться и мечтать никто не запрещает — ведь детям все еще можно витать в облаках.

Помните свои шестнадцать лет? Я хотела там остаться навсегда.

— Диана, — он наклонился.

Я всегда говорила, что с запахами сложнее всего — они почему-то ярче всего впиваются в и без того хрупкую детскую психику.

Хотелось кричать глупые слова: «Ну же, поцелуй меня и больше никогда не отпускай!», но Грач был не из тех, кто может повестись на подобное. Так что приходилось рвать дурацкую зависимость и любовь — уж называйте, как хотите.

— Да хватит этого всего, просто уходи, — сказала совершенно спокойно и отошла на шаг назад.

Холодная стена упиралась в стену, но мне было все равно.

Действительно, мало что ли в мире парней? Зачем искать себе сложности, пытаясь построить что-то с человеком, которому это все совершенно не нужно? Что-то внутри навязчиво скулило про любовь, но я откидывала это что-то куда-то подальше.

Уж лучше умереть, чем так унижаться.

— Так будет лучше, — сказал, еще раз осмотрел меня с ног до головы, и, кажется, ушел из моей жизни. Не смотреть на его удаляющуюся спину и не кричать вслед «Леша» оказалось чертовски сложной задачей, но я справилась.

Я смотрела только на свои ботинки, впиваясь ногтями в ладошки. Боль немного отрезвляла, но все равно ее казалось недостаточно, чтобы не сойти с ума. Он и правда попрощался — вот так вот просто, игнорируя тот факт, что я не хотела его отпускать. Он и правда ушел. В тот момент казалось, что мы больше никогда не увидимся.

Хотелось плакать, но я сдерживала себя — он недостоин этого. Слезы только для тех, кто сможет их оценить.

Он решил все за двоих с первого момента, а мне просто надоело бороться. Пускай. До свидания. Возвращаться в кофейню и что-то объяснять хотелось меньше всего на свете, так что я не стала этого делать.

Все люди взрослеют по-разному.

А вообще не собиралась.

К черту.

***

Время до конца года пролетело незаметно — подготовка к выпускным экзаменам, проблемы с оценками, поступление в ВУЗ, — все навалилось. Сознательно не оставляла время для мыслей о Граче, который очень четко дал понять, что ничего не изменит пропасть между нами.

Скучала ли я?

Конечно. А разве можно не скучать по человеку, который стал в каком-то роде смыслом жизни? Да нельзя. И привыкать дышать полной грудью нужно заново, не оглядываясь назад в поисках одобрения от людей, которым нет до тебя дела. По своей природе люди умеют начинать все с нуля, забывая прошлое, вот только многие предпочитают витать в воспоминаниях, пытаясь вернуть то, чего никогда уже не будет.

Я обнулила себя. Скинула до заводских настроек.

Будни, которые кто-то так заботливо лишил всех красок, оставляя навязчивый, уже въевшийся в кожу серый цвет, стали залогом того, что я не сойду с ума. Постоянные вещи вообще часто становятся каким-то якорем, за который можно отчаянно цепляться.

Серый, серый, серый…

Серый не так плох, если постоянно жить в черном, не так ли?

Я не грустила, хотя и скучала. Даже смогла кое-как подружиться с Катей, которая уж очень уперто навязывала себя — настойчивая, многого добьется. Да и сама она поменялась, будто бы стала совершенно другим человеком. Понятно, что компания остальных дурех тянула вниз, не давая развиваться, запрещая хоть как-то выделяться. Сама же Катя оказалась очень веселой, умной и невероятно интересной — я даже немного завидовала, прикидывала в голове, как бы сложились отношения с Грачем, если бы я хоть немного походила на нее.

Поначалу конечно, пыталась заменить Таю новой подругой, снова наступала на те же грабли, что и несколько месяцев назад, а потом поняла очень важную вещь.

Зайчата в мире только одни.Или как любят говорить люди: в одну реку не войти дважды.

И Грач, конечно, тоже один.

— Диана, ну пошли в кино, — настойчиво умоляла Катя, чуть ли не рыдая в трубку. — Мне так скучно, что скоро от тоски начну убираться в комнате.

Я хмыкнула. После того, как все экзамены оказались сданными, а их результаты еще не пришли, у абитуриентов оказалось около двух недель свободного времени, которые лично я планировала провести в заточении — так сказать, не выходить из комнаты и не совершать ошибку. Ведь могла сколько угодно обманывать себя и других, но, конечно, события прошедшего года не прошли даром — что-то поменялось, не смотря на нежелание взрослеть и меняться.

— Ты же знаешь, что я не люблю ходить в кино, — устало ответила, рассматривая трещину на потолке.

Лгала, конечно, ведь кино просто обожала. Почти в любом виде. Почти в любой форме. Особенно атмосферное, начисто лишенное рафинированной красоты. Катя знала об этом. Да и как не знать, если я ей переодически советовала тот или иной фильм под настроение. Дешевый обман, одним словом.

— Я знаю, что это неправда, хотя ты и пытаешься убедить меня в обратном, — немного обижено ответила Катя.

Она и правда оказалась очень умной и проницательной, так что скрывать что-то выходило не так уж и просто. Катя сопела в трубку, надеясь, что я пожалею ее и все же пойду в кино, а я хаотично думала, чтобы ей сказать такого, чтобы все же остаться дома и желательно в одиночестве.

Одиночество больше не пугало меня — тишина, покой, никто не сможет причинить боль. Клетка, в которой нет ни радости, ни грусти — одна только стабильность, помноженная на нежелание снова рисковать. Катя плохо вписывалась в эту систему ценностей, пытаясь всеми силами вытащить меня из дому, хоть как-то развлечь и «показать» другую жизнь.

— Кать, — протянула я.

Подруга стала серьезной и произнесла следующую фразу уже без каких-либо ноток дурашливости:

— Один парень — не конец света.

Я знала это и без нее, вот только это знание ничего по сути своей не давало — боль никуда не девалась, и веселее не становилось. Все еще хотелось лежать на кровати и тупо смотреть в потолок, пытаясь не задохнуться. Страдать, одним словом. Наказывать за что-то. Снова и снова думать о том, что можно было сделать, но на что я так и не решилась.

Я молчала в трубку, не зная, что ответить на такое с одной стороны очевидное и правильное высказывание, а с другой — вообще ни разу понятное. Конечно, один парень — не конец света, но что если этот самый парень и есть целым светом? Как быть тогда?

— Значит вот так? Не будешь отвечать? — задала риторические вопросы Катерина. — Ну если ты так хочешь, то я еду к тебе, и это не обсуждается.

Она кинула трубку, а я все еще лежала овощем — такое настрое было, лежать овощем и ни о чем не думать, разве что рассматривать трещину на потолке.

Он не просто один парень — он целый мир, запертый в хрупком человеческом теле. И тоска по нему сильнее меня самой.

Сухие губы разомкнулись и все, что я могла сказать в пустоту квартиры, выплеснулось из меня:

— Мне так тебя не хватает, Леша.

Но он не слышал. Наверное, уже и забыл обо мне, занимаясь своими взрослыми делами, пока я лежала овощем на диване, не желая покидать страну Питера Пэна.