Картина 4

(Комната Евы. Она беспокойно мечется на кровати, сжимает и разжимает кулаки, пытается сорвать с себя сорочку — ей кажется, что в комнате слишком душно. Кашель разрывает лёгкие. Свет буквально сходит с ума. С непредсказуемой логикой меняются фильтры: белый, синий, кроваво-красный, жёлтый. Луч света метается по комнате, хаотически выхватывая детали обстановки: вот угол стола, вот окно, вот кровать. Звучит музыка. Painjerk — TubeWayTrafficker.

Когда в очередной раз зажигается жёлтый фильтр, музыка останавливается, освещается вся комната. Мы видим Еву, разметавшую волосы по подушке, и старика в жёлтом френче на другой стороне спальни. Он сидит за столиком лицом к залу и, улыбаясь, потягивает кофе)

Ева: Гаспар! Гаспар! Га… (снова заходится в кашле)

Человек-из-ниоткуда: Любовь это самая страшная вещь на свете. Она уничтожает человека, растворяет его в себе без остатка, как кислота, скрывает все следы его существования, при этом делая так, что человеку кажется, будто это происходит по его собственной воле. И эта тварь ненасытна. Она валяется в дерьме, принимает ванны из крови девственниц, живьём пожирает наших детей, движением руки вскрывает грудную клетку, освобождая сердце из костяного плена рёбер, и безжалостно сжимает его в кулаке. Так, что оно лопается, словно перезрелая ягода. И, зловеще улыбаясь, Любовь слизывает нашу кровь со своего лица. А нам кажется, что перед нами ангел небесный, дарующий нам вожделенный пропуск в рай небесный. Увы! Рай очень быстро превращается в ад. Посмотрите хотя бы на неё (кивает в сторону Евы) вот, что делает с каждым из вас Любовь. Присмотритесь и запомните её истинное лицо.

Ева: Гаспар! Где ты, мой милый? Твоя Ева больна, твоей Еве душно, твою Еву душит кашель, в её горле живёт боль. Тысячей игл она разрывает её плоть. Ей очень страшно. Спаси меня! Спаси! Спаси… Но где же ты, милый? Где? Я чувствую только холод.

Человек-из-ниоткуда: Только холод. Вот и всё, что оставляет нам Любовь. Нет, вопреки всеобщему заблуждению, она вовсе не согревает, не помогает пережить любые невзгоды, найти путь сквозь самый яростный буран к маяку одинокой свечи, заботливо зажжённой женской рукой. Она и есть этот буран, иссушающий, путающий, забивающий в горло ледяной снег, сковывающий движения, наливающий свинцовой усталостью ноги, скрадывающий крик… В силах ли мы противостоять этой стихии, можем ли избежать печальной участи овцы, приносимой в жертву безвестному кровожадному богу? Пусть за меня ответит та, что из последних сил борется с тенью, отравляющей самое безмятежное бытие своей неотвратимостью.

Ева (отчаянно, собрав последние силы, это даже не крик — это нутряной вой): Нет!!! Ты не возьмёшь меня!!! Нет!!! (успокоившись, растеряв все силы, откинувшись на подушки, шепчет) Не сегодня… Не сегодня… Я верю — Гаспар спасёт меня. Придёт и возьмёт за руку, прикоснётся к моему лбу, нежно поцелует эти растрескавшиеся от невыносимого жара губы… И станет легче… Ты уйдёшь, ты исчезнешь…. Ты бессильна против любви…

(Последние слова Ева произносит едва различимым шёпотом. Она словно бы соскальзывает в благодатный сон. Закрываются глаза, выравнивается дыхание, на лицо нисходит то самое безмятежное выражение, которое знакомо только детям, встречающим каждую минуту земного времени словно великолепный, удивительный праздник.

Ева, впрочем, сейчас и напоминает ребёнка.

Ещё не разучившегося верить в сказки)

Человек из ниоткуда: Ах, я сейчас просто расплачусь! Как трогательно! Как безумно красиво! Но — чу! — я слышу шаги. Кажется, наш блудный кот идёт каяться. Нет, эту липкую мерзость из неискренних извинений, пустых, ничем не подкреплённых обещаний и прочего хлама я слушать не хочу и не буду. Прощевайте, господа хорошие!

(Щёлкает пальцами. Гаснет свет)