Картина 7

(Ординаторская. Она рассчитана на семерых, но сейчас здесь только два врача.

Кауфман стоит у открытого окна, курит.

Критте сидит за столом, изучает дело очередного пациента, нервно постукивает ручкой по столу)

Критте: Нет, вы слышали, Этьен?! Какая наглость!

Кауфман (спокойно, не отворачиваясь от окна): Нет, Йозеф. Что я должен был слышать?

Критте: Ну как же! (Всё больше распаляясь) В столовой!

Кауфман: У меня, мой дорогой друг, не тысяча ушей, не сотня глаз, в конце концов, меня зовут не Мефистофель. Помните классика? «Я здесь и не здесь…»

Критте: «Я везде и нигде». И очень жаль, Этьен. Право слово, вы должны были там быть и я, кстати, не нахожу ни единой причины вашего отсутствия.

Кауфман (резко поворачиваясь к Критте, щелчком выбрасывая окурок в окно): Я ещё отчитываться перед вами должен?! Йозеф, мне не семь лет, а вы — не моя мамочка. Рассказывайте, что у вас там произошло, и убирайтесь ко всем чертям!

Критте (обиженно): Прошу прощения, если обидел.

Кауфман: Не бубните. Обиженным вы мне напоминаете маленького мальчика, у которого отняли конфетку. Глазки у него в пол, язык не ворочается и вот-вот разревётся. Будьте же мужчиной, в конце концов!

Критте (вспыхнув, как свечка): Какое вы имеете право?! Можно подумать, вы, Этьен, — эталон мужественности!

Кауфман: На что это вы намекаете, Йозеф?

Критте: Ни на что, ни на что. Только что-то вы зачастили к молодому Катберту на огонёк…

Кауфман: Франц — мой пациент.

Критте: Днём.

Кауфман: Что вы себе позволяете?!

Критте: А вы будете отрицать, что не далее, чем вчера около полуночи постучали в дверь его номера?

Кауфман (держит паузу, белеет лицом, достаёт сигарету из пачки в кармане халата, пытается закурить): Нет, не буду.

Критте: Правильно. Незачем отрицать очевидное. Вышли же вы оттуда около шести утра. Вас видела Марта, горничная. И чем же вы, позвольте спросить, занимались целую ночь?

Кауфман (смяв в руке сигарету и выбросив её): Литературой. Франц читает Шиллера. «Коварство и любовь». И некоторые моменты недоступны его пониманию. Он попросил меня объяснить их ему.

Критте (удивлённо): Ночью?

Кауфман: А что вас так удивляет?

Критте: Ничего. (Пожимает плечами) Кажется, мне пришло время закурить. У вас, Этьен, огоньку не найдётся?

Кауфман (бросает коробок спичек): Ловите. Мне всё равно пора уходить. У вас, как мне кажется, скоро появится новый клиент.

Критте (ловко поймав коробок в воздухе): И кто же это, если не секрет?

Кауфман: Русская. Из тринадцатого номера. Кажется, Мари.

Критте: Оболонская. Из князей. Гордячка, каких свет не видывал. Посмотрим, сможет ли она сохранить свой высокомерный взгляд с одним лёгким…

Кауфман: Вы не слишком любите людей, Йозеф.

Критте: А вы пылаете любовью к куску мяса в лавке?

Кауфман: Нет. К чему вы клоните?

Критте: Я — мясник, Этьен. А люди — туши на крюках, не более. Не подумайте — я обожаю свою работу. Мне нравится запах крови и карболки в операционной, но любить тех, кого некоторое время назад вскрыл — увольте. Люди — тайна для вас, и тем интересны. А мне они известны до самого дна и, поверьте, там они все одинаковы. Абсолютно.

Кауфман (разочарованно): Вы безнадёжны, Йозеф.

Критте (усмехаясь): Неисправим, мой друг, неисправим. (Закуривает)

Кауфман (уже у двери, взявшись за ручку, оборачивается): Вы что-то хотели мне рассказать о случае в столовой?

Критте: Не берите в голову, Этьен. Просто некоторые личности от скуки снова устроили бунт на корабле. Вот думаю, чего бы им ещё отрезать, чтобы больше уже не дёргались. А ваш любимчик Катберт отмочил весьма странную и опасную штуку.

Кауфман: Не пугайте меня, Йозеф.

Критте: И не думал даже. Ваш Франц…

Кауфман: Он не мой.

Критте:…играл «Марсельезу».

Кауфман: Это запрещено?

Критте: Вовсе нет. Даже похвально. У Катберта хороший вкус.

Кауфман: Тогда я решительно не понимаю, в чём проблема?

Критте: Охотно объясню вам, Этьен: Франц играл «Марсельезу» своим пневмотораксом.

Кауфман: Своим, чем?

Критте: Вам по буквам произнести, чтобы лучше дошло? Читайте по губам. П…Н…Е…В…М…О…Т…О…Р…А…К…С…О…М!

Кауфман (растерянно): Но это же невозможно!

Критте: Я тоже так думал до некоторого времени…

Кауфман: Нужно срочно поговорить с Францем. Но сначала к мадмуазель Оболонской. Или к мадам Легар. Она что-то мне вчера не понравилась. Сдаёт старушка… Играть пневмотораксом! Невообразимо! Немыслимо! Нет! В первую очередь к Францу. До встречи, Йозеф!

Критте: Не смею вас больше задерживать, Этьен.

(Кауфман поспешно уходит.

Критте подходит к окну, усмехаясь, покачивает головой и выпускает дым.

Медленно гаснет свет)