Глава 2

Смерть

Имя мне — Смерть, и я лишь наблюдатель в этом царстве суеты под названием «жизнь». Страшно подумать, когда-то я тоже был живым, насколько это можно было себе представить. После жизни у нас появляется больше свободного времени, простор для размышления о прошедших ошибках, на ум приходит множество вариантов развития собственной судьбы. Я об этом думал, пока не устал от однообразия длинного бесконечного дня посреди серых теней. Бог, боги или вселенная создали ночь, она как нож для нарезки времени. Дни существуют как песчинки в часах, призванных мерить собственную скорбь.

Я — сознание прожившее вечность за короткий миг.

Ох, моя милая Морриган, я замираю от блеска изумрудов, когда ты поднимаешь на меня глаза и спрашиваешь одними губами: «Кто?». Но я ничего тебе не отвечу. Я не имею права.

— Спрашивай души, научись говорить с ними. Тела не дадут тебе всех ответов. Это лишь мешки, набитые требухой.

Мне нравится, как ты читаешь летопись ран на теле, собирая всё в единую картину. Воистину богиня смерти, но и у тебя бывают проколы. Врачи не всесильны, а ты, как коронер, тем более. Что-то промежуточное между врачом и жнецом. Полумистическая профессия, что-то сродни моему ремеслу.

— Черепно-мозговая травма. Вода в лёгких. Он был ещё жив, так что причина смерти, скорее всего, асфиксия. Токсикология показала наличие алкоголя в крови, впрочем, всё и так ясно по запаху. Никаких следов борьбы на теле.

Морриган снимает перчатки и вносит заметки в свою тетрадь.

— Я знаю, что это не просто несчастный случай с пьяным вождением, но у меня нет доказательств. Вот и спрашиваю тебя.

— Полиция разберётся, твоё дело — это трупы, — отвечаю я.

— Полиция бессильна. Знаешь, сколько раз я писала «несчастный случай», когда знала, что это не так, но не могла доказать обратное?

— Тебе пора привыкнуть, что все делают свою работу. Я смерть, и не в моих интересах спасать кого-то. Так и ты коронер, а не полицейский.

Морриган снимает медицинскую шапочку, роняя россыпь чёрных волос на забрызганный кровью халат.

— Мне нужно выпить, — говорит она. — Я проходила практику в Нью-Йорке, в Гарлеме, но даже там не видела столько дерьма.

Она сняла халат и сложила грязные инструменты в мойку.

— Там просто огнестрел, ножевые. Там всё понятно.

— Джо, заверни его, — кричит она своему ассистенту, покидая своё маленькое царство мёртвых.

То, что она сама пригласила меня выпить, кажется явным прогрессом в нашем общении. Я не задумывался о том, можно ли мне заводить отношения, но от душевных бесед с почти коллегой я не отказался бы.

Мы сидели в приятном кафе, слушали джаз и пили Лонг-Айленд. Идеальное завершение тяжёлого дня.

— Знаешь, меня с детства влечёт к мертвецам… — она прикрывает рот рукой и смеётся. — Нет, не в том смысле. В шесть лет меня оставили с трупом бабушки и уехали по каким-то похоронным делам. Я сидела четыре часа рядом с трупом. И знаешь, мне не было страшно.

Выражаясь языком дешёвых романов: «Я была заворожена мрачным величием смерти».

Нет, просто она молчала и казалась величественнее и мудрее, словно знала что-то такое, что живым пока не дано. В мёртвом виде я любила её гораздо больше, нежели в живом.

— Странные мысли для шести лет, — ответил я.

— Наверное, но это первое, о чём я подумала, глядя на неё.

Я почти всё время молчал, мне нечего было рассказать о себе. Морриган знала, что я смерть, знала, что я знаю больше чем люди, но для всех я просто водитель катафалка: люблю выпить по выходным, люблю рок и джаз, веду скрытный образ жизни, у меня только один приятель, не смотрю телевизор, не читаю газет. Вся биография умещается в несколько строк. Но что я мог сказать ей о тонкостях моей работы, о целой вечности, проведённой за Гранью или о прошлой жизни, которую я не помню и не хочу вспоминать.

***

— Этот фильм про вампиров полный отстой, — сказала Сюзанна, выплёвывая жвачку на грязный асфальт. Фил затянулся ароматным дымом вишнёвой сигареты и присел рядом на парапет возле кинотеатра.

— Это порочит весь образ, — продолжила она, поправляя тёмные очки, которые не снимала даже ночью. — Они даже Боуи позвали, чтобы как-то скрасить это уныние, разбавили всё сиськами и кровищей. И как только Питер Мёрфи на такое согласился, я думала, он не позер.

— Это же кино, — вздохнул Фил, — Оно должно быть тупым, чтобы привлекать идиотов, обывателей и позеров.

Из кинотеатра выходили толпы накрашенных подростков и взволнованные парочки, все они спешили раствориться в сгущающихся вечерних сумерках. Эти люди были одеты точь-в-точь как Фил и Сюзанна: те же растрёпанные чёрные волосы, мешковатая одежда, рваные чулки.

— Вот для таких всё это и делается, — ухмыльнулась она.

— Надо проще смотреть на вещи, в этих кругах так просто затеряться. И уже непонятно, столетний вампир ты или просто сумасшедший субкультурник-сатанист. Всё потому что киношники и музыканты захотели нести некогда закрытый мир в массы. За это можно сказать кривое «спасибо» некоторым талантливым личностям, не умеющим держать язык за зубами. Я думал, эта мода не коснётся Острова, но нет, все непонятные детишки теперь играют в вампиров.

Они встали и пошли по петляющей мостовой в сторону набережной. Дул пронзительный ветер, который заставил бы любое живое существо съёжиться и поспешить в теплую нору, но вампирам было всё равно.

— Да ладно тебе, — продолжила разговор Сюзанна, доставая из пачки новую сигарету. — Это что, первый фильм о вампирах? Когда-то мы ходили с тобой на «Носферату» и все тоже думали, что это шедевр, теперь этот чёрно-белый фильм двадцатых стал историей, классикой ужасов и тому подобное…, но не породил собой никаких готов.

— Хм, с тех лет мне больше запомнились «Уродцы». И давай не будем пускаться в ностальгию как тысячелетние старики.

Им обоим недавно исполнилось по сто лет, по вампирским меркам — совсем немного, сто лет непрерывного вампирского детства. Они повидали немало, но совсем не успели устать от дарованной им вечности.

— У вас есть прикурить? — послышался откуда-то звонкий детский голос.

Рядом стояла растрёпанная девочка в большом не по размеру плаще. Растёкшаяся тушь стекала по её бледному лицу, образуя чёрные трещины на белом фарфоре кожи. Тёмно-синие губы посасывали фильтр незажжённой сигареты.

— Конечно, — Сюзанна достала спички и помогла ей прикурить, ладонью защитив пламя от ветра.

— Как вам фильм? — спросила девчонка.

На вид ей было лет 15, если не меньше.

— Ничего, — ответил Фил.

— Пошли с нами, — предложила Сюзанна, — у нас дома есть кино покруче.

***

Добираться до кладбища следовало разными путями, чтобы «не протоптать себе дорожку».

Морриган помнила это правило, пробираясь сквозь мёртвый осенний лес. Солнце уже готовилось сброситься с обрыва в реку, орошая кроны деревьев красноватым жидким светом.

Всеми силами она прогоняла от себя страх — негоже чёрной ведьме бояться темноты и неизвестности. Если сделать всё правильно, то тонкий мир не причинит вреда. Сила несовместима со страхом. В конце концов, мёртвые и так твои друзья.

Кто-то бесшумно шагал к ней на встречу по остаткам гранитной мостовой, поросшей густым мхом. Незнакомая фигура остановилась перед ней в метрах трёх. Чёрный плащ типа тех, что носили инквизиторы, струящийся газообразный щёлк. Белые руки, унизанные браслетами, медленно стягивали с лица капюшон. То, что было под ним, оказалось страшнее голого черепа или безобразной звериной морды. Морриган увидела своё собственное лицо, искажённое надменной улыбкой.

Она не растерялась, она назвала себя по имени.

— Что ты хочешь узнать? — отвечало нечто её же собственном голосом, который непривычно резал слух, словно диктофонная запись. — Просто чувствуй силу, собирай силу. Расправь ладони. Ты найдёшь все ответы на своём пути.

Морриган-призрак, накинула капюшон и растворилась в вечернем мороке. Этот кошмар наяву был страшнее всего увиденного в анатомичке. Пальцы до боли вжались в ладонь, вспомнив про концентрацию, Морриган обуздала свой страх, двигаясь дальше.

«В мёртвых огромная сила, — вдруг зазвучал у неё в голове тот самый знакомый-незнакомый голос. — Они там, лежат в земле целую вечность, им скучно. Там нет душ, там только фантом того, что было при жизни. Если правильно попросить, то он сделает для тебя всё. Если захочешь, то ты можешь убить своего врага. Только попроси, и они заберут его с собой»

Мир проплывал вокруг удивительными красками. Сгущающаяся тьма завораживала, множество огней проносилось перед глазами, они витали в воздухе, словно светлячки или далёкие звёзды. Морриган продолжала свой путь под звуки голоса над ухом:

«Но не только в смерти сила твоя. Хочешь избавиться от печали? Они помогут тебе закопать её, похоронить в глубине своего королевства. Хочешь обрести любовь — укажи на любого мужчину, мертвецы обуяют его сердце лютой тоской, и одна лишь ты станешь для него светом во тьме».

Она не заметила, как миновала ворота старого кладбища. Город мёртвых; вереница домов-склепов, огороженных ржавыми оградами, скульптуры ангелов с незаживающими дорогами трещин-слёз. Покосившиеся кресты и заросшие надгробия «бедных кварталов» города скорби выглядели менее помпезно, зато добавляли зловещести этому месту.

Но не мёртвых следовало бояться. После того, как в восемь часов вечера гасли огоньки старой протестантской церкви, в некрополе закипала своя ночная жизнь. Здесь по ночам часто бродили бездомные, подъедая остатки поминальных пирогов, допивая скисшее вино, оставленное для пира душ. Они жгут костры в старых склепах, уходят глубоко в катакомбы, будто заранее привыкая к земле и могильному холоду. Бродяги — не самые страшные из живых обитателей погостов; кладбище — идеальное место для бандитских разборок и незаметной утилизации человеческого мусора.

Взошедшая луна озарила кресты и могильные плиты своим серебристым светом; словно вычерченные мелом на обгоревшей стене ночной мглы, они сияли впереди бесчисленными росчерками. И там, среди царства света и тени, мелькал одинокий силуэт. Чем ближе Морриган приближалась к этому месту, тем ярче и отчётливее становились контуры пляшущего на надгробиях тела. Кто-то тонкий и ловкий буквально парил с могилы на могилу, и его лохмотья вились на ветру словно крылья.

Морриган притаилась возле мраморного склепа, наблюдая за диковинным танцем неведомого существа. Казалось, словно рога его мерцают в свете луны, зеленью малахита горят глаза и сияют тонкие белые иглы зубов. Закончив танец, существо уставилось прямо на неё. Между ними оставалось метров пять гнетущей темноты.

Морриган прогнала страх и выпрямилась в полный рост — негоже чёрной ведьме бояться мелкого погостного беса, пусть даже так отчётливо представшего перед ней.

— Будет ли мне помощь в делах моих?! — крикнула она, не узнавая собственного голоса.

Морриган вытащила из сумки бумажный пакет с яблоками и, держа его на вытянутой руке, протянула чёрту. Он подскочил к ней в одно мгновение, выхватывая дары. Секунда — и он уже сидел на крыше склепа. Она не видела движение, лишь почувствовала ветер.

— Нет, — сказал чёрт неожиданно низким и глубоким голосом, звучащим словно из-под земли. Его острые, как иглы, зубы впились в бок плода.

Морриган вздрогнула раньше, чем надкушенное яблоко пролетело мимо неё, разбившись о памятник.

— Если бы мог — убил бы, — сказал чёрт, сверкнув на прощанье глазами…

***

Марк

Утро — начало каких-то чудесных свершений, нового дня. Что в этот момент делают обычные люди? Встают утром, наливают кофе, надевают чистые рубашки, садятся в машину и едут на работу. Я всё думал о том, что делали люди раньше. Просыпались с первыми петухами, завтракали вчерашним хлебом и шли работать в поле. До самого вечера. И так день ото дня, пока не помрёшь лет в 30 от холеры. К чему это я? Не знаю. Просто к тому, что я проснулся и понял, что ничего делать не надо.

На меня таращился призрак очкарика из магазина, тот самый, причиной чьей смерти послужил я и мои друзья. Прежний я снова испугался и схватил бы бесполезное ружьё. Новый я воспринимал всё, как должное.

— Расслабься, чувак! — сказал я ему. — Ты умер, зато тебе не надо на работу. Не этой ли свободы ты хотел? Можешь спокойно ходить где угодно и глазеть на сиськи в женских раздевалках.

Снег повалил с неба как гусиный пух из простреленной подушки, прикрывая срам голых деревьев и борозды замёрзшей грязи во дворе. Снег припорошил кучи мусора, коробки и остов старого «Форда». Превратив упаднический осенний пейзаж в зимнюю сказку, словно сошедшую с рождественской открытки.

Я вспомнил, что мы пропустили День Благодарения. Вот только кого и за что благодарить? Индейцев, которых потом вырезали? Впрочем, мне без разницы, я не хиппи, чтобы размышлять об этом.

Это вторая моя настоящая зима. В Калифорнии, в пригороде Сакраменто, где я прожил почти всю жизнь, снега не было отродясь. Впервые вступил в белую липкую кашу я только прошлой зимой на Острове. Не сказать, что снег мне понравился. Поначалу всё кажется интересным, но я порядком устал созерцать его четыре с половиной месяца. Глаза щемит от белого, тело ломит от холода. Многое переосмысливаешь в этой вечной мерзлоте, но за 18 лет я порядком устал от жары, потому и двинулся на север вдоль западного побережья.

От размышлений меня отвлекли вихри метели в саду. Там вместе со скрученными сухими листьями и колючей снежной пылью танцевал тёмный силуэт. Было непонятно, управляет ли он метелью или же она властна над ним. Но вот он был куда более материальным, чем все призраки, увиденные мной ранее.

Я вышел на крыльцо, натягивая пальто на ходу. Метель валила с ног.

— Кто ты, чёрт возьми, и что ты делаешь в моём саду? — спросил я.

— Да что с тебя взять?! — услышал я ответ.

В тот же миг видение растворилось. Сплюнув под ноги, я отправился досыпать свой морозный утренний сон. Кажется, я до сих пор не в себе после вчерашнего.

Джон Доу

«Мир страшный, злой и жестокий», — эти же слова я говорил себе года два назад, валяясь перед телевизором с жуткой абстиненцией. Руки тряслись, пиво с жадностью вливалось в больной пищевод.

— Ёбаный ты в рот, им мало Вьетнама, им нужно мериться ракетными хуями с русскими! — кричал я, обращаясь к Рейгану.

— Что опять? — отозвалась жена из кухни.

— Мне страшно жить, ёб твою мать! — ответил я.

— Лучше бы ты подумал о том, что тебе стоит меньше пить.

Во мне опять вскипала злость, я ненавидел эту фразу больше всего на свете. Она же, как никто другой знала, почему и зачем я пью.

— Я музыкант, я слишком тонко чувствую этот мир. Мне больно, когда больно всей планете.

— Ты не писал ничего уже полгода, — сказала она с упрёком.

Я допил пиво одним глотком и кинул пустую бутылку об стену. Узел нарастающей злобы распустился, и я смог спокойно вздохнуть.

— Я коплю эмоции. Я переосмысливаю своё творчество. Я прихожу к мысли, что весь угар нашей эпохи связан напрямую со страхом неминуемого конца. Люди тратят деньги, пьют и нюхают кокаин, как не в себя, всё потому что знают, что будущего нет. Завтра кто-то нажмёт на кнопку и ничего не станет. Какая разница, кто это сделает? Мы или они.

А очень скоро не стало жены… не стало и лучшего друга. Эти два человека были со мной всегда, и вот, я один на целой планете. Кто же знал, что Конец Света наступит без всякого ядерного взрыва… И не нужен был мне мир во всём мире, долбанный этот хипповский love & peace, мой мир состоял из моих близких людей.

***

Марк спустился в гостиную ближе к полудню, почувствовав запах свежесваренного кофе. На продавленном диване сидели Йон и какой-то тип.

— Это ещё кто?! — выпалил Марк, зная о правиле не приводить незнакомцев в Дом.

— Знакомься. Это Козерог, — ответил приятель, высыпая печенье в хрустальную вазу. На подносе красовался расписной кофейник с ароматным утренним зельем.

Тип выглядел странно: козлиная бородка, надбровные дуги как у неандертальца, запавшие глаза, мокрые от дождя длинные русые волосы. Он даже не удосужился снять шапку и перчатки. Типичный нарколыга из тех, что ошиваются в доках.

— Привет, Ржавый! — усмехнулся тип своим низким скрипучим голосом, похожим на звук несмазанных петель.

— С херали это я Ржавый?! — бросил Марк.

— Ты тут самый рыжий, — усмехнулся он.

— Я светло-каштановый.

Из-за двери выглянул Рух:

— Ух ты, Ржавый, теперь так и будем тебя называть.

— Да пошли вы в жопу оба, — Марк присел на диван, стараясь держаться подальше от Козерога, которого про себя окрестил просто «Козлодой».

— И в честь чего же у нас гости? — спросил Марк. — Вы же сами мне запрещали приводить сюда кого-то.

— Хм, — выдал Йон, — Дом Потерянных должен пополняться время от времени. — Если бы здесь не появились вы с Доу, стало бы слишком скучно. Так, что знакомься, он теперь один из нас. Он тоже пропащий.

Марк тяжело вздохнул, понимая, что всё хреновое ещё только начинается.

***

Морриган

«Труп неизвестной

Пол: Ж

Возраст: Примерно 16-17 лет

Белая

Волосы: чёрные крашенные

Глаза: серые

Дополнительно: на спине татуировка с изображением крыльев. Старые порезы на запястьях.

Причина смерти: потеря крови. Рваная рана на шее со следами, напоминающие человеческие зубы» — Морриган закончила заполнять документацию и удалилась на обед.

«В крови ударная доза алкоголя, возможно токсикология подтвердит и наркотики», дописала она карандашом на краю бланка.

«Какая-то девчонка из этих готов попала в руки очередному психопату. И стоило ли скитаться вечером, пить виски, удалбываться амфетамином, чтобы закончить свою жизнь в мусорном контейнере возле фабрики? У семнадцатилетних нет будущего. Им уже нечего дать этому миру. Или может быть, мир ничего не может дать им? Кто бы ни был этот загадочный убийца, он любит молодых и симпатичных подростков, невзирая на пол»

В кафетерии судебного морга царила будничная атмосфера. Девочки из лаборатории делились свежими сплетнями, все знали, что Рейчел выходит замуж, что двух ночных санитаров увольняют за пьянство на рабочем месте, никаких тебе циничных разговорах о растёкшихся мозгах и обгоревших трупах. Вне работы все жили обыденной жизнью.

Морриган ковырялась вилкой в яичнице с беконом. Вспоминая школьные годы, где точно так же сидела одна в столовой, без малейшего шанса завести друзей, только теперь подобное общение мало прельщало её. Мир живых оставался рутинно-скучным, по сравнению с полным загадок миром мёртвых. Они были на её основной работе и на нелегком пути колдовства. Познавая смерть — ты научишься жить по-настоящему и дышать полной грудью и не только потому, что каждый твой вздох может стать последним. В смерти власть над жизнью, она ключ ко всем дверям.

Она забылась, погрузившись в книгу в комнате отдыха персонала, было бы проще отлучиться от реальности каким-нибудь любовным романом или классикой британской литературы, но никак не документальной книгой про женщин-убийц.

— Думаешь стать детективом? — спросил вдруг внезапно появившийся ассистент-Джим. Они изредка болтали во время работы, с ним приходилось налаживать контакт по долгу службы. Такая вот досадная необходимость социализации в обществе.

— Нет, хочу начать убивать и думаю, как именно поступить: наполнять ванные кровью как Эржебет Батори или сразу переехать толпу старпёров грузовиком как Ольга Гепнарова, — усмехнулась Морриган.

— Про последнюю, кстати, не слышал, — Джим присел рядом на диван так близко, что Морриган показалось, что он желает подкатить к ней. К тому же на его лице заиграла фальшивая заинтересованность.

— Интересный персонаж для судебной психиатрии. Да и вообще обществу нужно больше подобных примеров. — Морриган перевернула страницу. — Сейчас даже процитирую её признание: «Я уничтоженный человек. Человек, уничтоженный людьми… У меня есть возможность выбирать — убить себя, или убить других. Я выбираю — отомстить своим ненавистникам. Если бы я ушла как неизвестный самоубийца, это было бы для вас слишком легко. И потому что общество настолько суверенно, оно не способно судить себя само. Его судят в частном порядке, иногда оно бывает наказано, иногда только шокировано. Мой вердикт таков: я, Ольга Гепнарова, жертва вашего зверства, приговариваю вас к смертной казни через наезд и провозглашаю, что моя жизнь стоит множества других. Acta, non verba».

— Но не все же ботаны, которых травили бы в школе, начинали убивать. Большинство людей способны пережить свои детские комплексы.

— Ну, вообще, людям свойственно убивать друг друга, как не странно, это обеспечило выживаемость вида. Селекция генофонда. Звучит весьма в духе нацистов, но не сторонник современного гуманизма. Она взглянула на часы: — Работать пора, кстати. Arbeit macht frei.