Глава 19

Глава 19

Как только подкидыша искупали, накормили досыта и он уснул в переноске, Дэмиен направился обратно в лес, к тому месту, где увидел зеленые нити из одеяльца Ветерка. Лес был для лесничего родным домом, поэтому, несмотря на то, что не смог запомнить точные ориентиры из-за магии фейри, Дэмиен надеялся отыскать след.

Ноги сами несли его вперед, будто чувствуя жену и сына. Кукушонок сладко посапывал в переноске, Дэмиен гладил его по пухлой щечке зеленоватого цвета.

Он не заметил, как намертво привязался к подменышу. Даже крепче, чем к Ветерку, наверное потому, что Кукушонок оказался совсем заброшенным и беспомощным. Он давно перестал казаться странным, теперь Дэмиен видел красоту огромных голубых глаз, изящество тонких ручек, теплоту широкой улыбки. И весь в целом Кукушонок стал своим, родным, кровиночкой, хотя прошло всего лишь пару недель с тех пор, как его подбросили.

Дэмиен остановился рассмотреть некрасиво обломанную ветвь шелковицы. Она свисала как ушибленная рука, с острым сломом на уровне плеча взрослого мужчины. Широкие листья еще не успели свернуться в трубочку. Дэмиен осмотрелся, увидел след из примятой травы, чуть дальше обнаружил в мягкой земле след от крупной ноги в башмаке с квадратным каблуком.

В лесу кто-то прошел, да еще совсем недавно. Нагло нарушая договор. Это, в принципе, лесничего не касается. Фейри устроят дикую охоту и все дела. Но, интересно, кто? Таких башмаков в городах не носят, мода на плоскую подошву. У девушек же каблук закругленный.

Дэмиен прошелся по следу, по дороге морщась, отмечая насколько небрежно прошедший относится к живой природе. Мятой растительности и отсеченных ножом ветвей кустарника попадалось не мало.

Стоп! Дэмиену попался еще один след от башмака, крупного как у мужчины, но на этот раз с заостренным носом. Их двое? Или больше?

Дэмиен обнял дерево, передал весточку Милисент. Она должна знать о чужаках. Фейри, наверное, уже и так знают.

В Вирхольме бывали случаи, когда из-за за завесы приходили новые люди. Обычно это были скромные мечтатели, эдакие жертвы обстоятельств, наконец нашедшие приют в тихой гавани. Жили они скромно, о жизни во внешнем мире не распространялись, согласно договору, который боялись нарушить больше всего на свете.

Нынешние гости на пришедших из-за завесы не походили. Хозяин пускал лишь тех, кто способен оценить гостеприимство волшебного мирка.

Как они сюда попали? Явно не приглашенные, похожи на разбойников из сказок. Дэмиен с отвращением рассмотрел плевок с жеванными коричневыми листьями на корне дерева. Может волшебство Хозяина леса ослабело? Может этим объяснить его невмешательство?

Их трое. Один в добротной обуви, двое других в остроносых сапогах поплоше — видно по стертой стельке. Идут гуськом, впереди самый состоятельный. Спешат — расстояние между следами больше, чем при обычном шаге, и пятка глубже. Прошли утром, или вчера, земля еще не успела высохнуть.

Дэмиен прошел по следам до самой опушки леса. Неизвестные неплохо ориентировались, шли с небольшим крюком к Вирхольму.

Дэмиен прищурился, поднес ладонь к бровям. Вокруг безмятежно простирались цветущие поля. Чуть дальше начинались ухоженные огороды. Идти в Вирхольм не хотелось, но раз именно туда направились гости, значит придется присмотреть за городом. И узнать, кто наведался.

Возвращаться домой и оставить Кукушонка Милисент времени нет. Эх, брать подменыша не хорошо, но он справится. Наведет отвод глаз, как умеют фейри. Если что, оставит его под присмотром матери. Та не подведет. И лучше всего сперва наведаться именно к ней.

Дэмиен обнял дерево, то передало сообщение от Милисент. Она все поняла, ждет у хижины лесничих, будет крайне осторожна.

Натоптанная тропа стелилась под ноги, ребенок в переноске крепко спал. Дэмиен осторожно ступил в город, осмотрелся по сторонам. На улицах было непривычно пустынно. Что-ж, это ему на руку, сможет незаметным добраться до дома матушки.

Знакомый домик со стенами, расписанными голубыми цветами оказался отрадой для глаз. И мать была дома, взъерошенная, с заплаканными глазами.

— Жив, слава Богу, жив! — кинулась к Дэмиену и начала целовать в обе щеки. А потом заметила увесистый сверток у груди, заглянула внутрь, и отпрянула в ужасе. — Что это там? Неужто правду говорят про тебя?

— За слухами я и пришел, мама. Это ребенок фейри, подменыш. Они забрали нашего и Чармейн под холм. Это долгая история.

Мать хотела послушать все детали. Дэмиен ясно видел — не отступит и не сможет говорить ни о чем другом. Придется уступить и рассказать упрощенную версию. Мол фейри захотели здорового ребенка вместо ущербного.

— Как там Чармейн? Получал от нее весточку?

— Вместе с молоком для малыша. Мама, не смотри ты на него так. Обычный ребенок, улыбчивый и крикучий. К внешности быстро привыкаешь. Ты лучше возьми его на руки, убедись сама.

Кукушонок как раз проснулся, увидев новое лицо заулыбался от уха до уха. Мама не выдержала и засмеялась в ответ:

— Потешный и ямочки такие сладкие. Глаза громадные, синие-синие, у людей таких не бывает. Дураки они, городские. Как они могли подумать, что ты замыслил плохое против Чармейн?

— Расскажи теперь все. Какие новости?

— Заявился сын мэра, Юстас, представляешь? — мама принялась курлыкать что-то под нос, покачивая ребенка. — Привел за собой двух крепких молодцев со злыми глазами. Заявил, что теперь нам будет рай — откроет торговлю со внешним миром, привезет тканей редких, лакомств разных, механизмов новейших. Говорит, поделки наши, Вирхольмские, высоко ценятся за завесой. И мэр ему бразды правления передал. Я тоже на площади была, слушала речь, даже прослезилась. Чармейн поминал, будто умерла она. Благодарил Хозяина леса, что вместо потерянного ребенка вернул ему пропавшего. Ой, Дэмиен, даже не знаю, что теперь будет! Из тебя преступника сделали, сынок. Глупости все это, пока сам лес не выгнал, они ничего не сделают, но все равно, муторно на душе.

— Не бойся, матушка, справимся как-нибудь. Говоришь Юстас вернулся?

Лес ни за что не пустил бы его обратно. Чармейн рассказывала о письмах брата, но Дэмиен надеялся, что это пустые разговоры. Преступники не возвращаются из-за завесы, им не место в мире волшебного леса. В обещания рая на земле он тоже не верил. Раз за Юстасом следуют два крепких мужика, им что-то задолжено...

— Где они? — резко выдохнул Дэмиен.

— Так провели церемонию передачи правления Юстасу и с тех пор его не видно. Ушел в поля, в сторону леса.

— Значит, мы разминулись… Мама, давай сюда Кукушонка, я обязан их найти, понять, чего добиваются.

— Он оставил одного из своих попутчиков. Тот собирает украшения для передачи во внешний мир. Я свою брошь тоже отнесла, обещают за нее листовый чай и кофейные зерна.

— Мама, постарайся пойти к подруге на другую сторону города. Чтобы, тебя не могли найти в ближайшее время. Я не доверяю, ни Юстасу, ни его приспешникам. Будь осторожна.

— И ты, сынок. Юстас когда-то был бедовым, но говорит, что испытания изменили его…

— Мама, не стоит поспешно прощать. Прости, нужно спешить…

Дэмиен вспомнил, что Милисент ждет его у хижины, совершенно одна, еще не зная, кто пожаловал в лес. Ее необходимо предупредить в первую очередь. Нельзя допустить, чтобы они встретились, в то время, как за плечом Юстаса стоит крепкий молодец. Дэмиен прошиб холодный пот. Брат Чармейн может и отомстить девушке за все свои беды.

Скорей туда!

Дэмиен поцеловал мать, забрал подкидыша и на улице обернулся. Полет не развеял нехорошее предчувствие. Воздух был сухой, от земли поднималось жаркое марево. Подменыш старательно работал крыльями, его сносило потоком вверх, он смешно нырял вниз к устойчивому Дэмиену.

Подле хижины в одиночестве сидела Милисент, отрешенно смотрела на гладь озера.

— Плохие новости, — без предисловия бросил Дэмиен. — Юстас вернулся.

— Я знаю, — ответила Милисент. — Увидела его, шагающего сквозь чащу. У него в руках нож, Дэмиен, он отсекает ветви на своем пути. Просто потому, что они растут.

— Думаю ему недолго осталась. Фейри должны выставить вон.

— Я спряталась под кустом боярышника, как пугливый заяц — Милисент обняла себя за плечи. — И молилась, чтобы он меня не заметил. Ненавижу чувствовать себя слабой.

Дэмиен нахмурился и кивнул. Он знал, как утешать Чармейн — подойти, обнять, пропустить волосы сквозь пальцы. Милисент же была дикой кошкой, протянешь руку погладить живот — получишь когтями по запястью.

— Я тут. Будем держаться вместе, пока все не разрешится.

Оглушительно стрекотали сверчки. Палило солнце, пахло сухой землей и еще чем-то приторным, цветочным. Неизвестность окутала сердце тугими кольцами. Ждать, ничего не делая выматывало.

Дэмиен поменял грязную пеленку подменыша на чистую. Ребенок нежился под солнцем, ему все было нипочем. Он пытался забрать в кулачок жухлую траву, оторвать и съесть. Когда травинки щекотали лицо он смешно поднимал брови и страшно удивлялся.

А Дэмиен не мог перестать думать о черной трубке, лежащей в синей шкатулке на второй полке сверху в доме. Руки чесались достать ее, зарядить и быть готовым к неизвестности.

Он не успел.

Между деревьев показалась острая морда лисы. Она понюхала воздух, и, прихрамывая на трех ногах, заковыляла к лесничим.

За ней вышла Чармейн, вся с головы до ног вымазанная в глине. Ее медовые волосы спутались, два острых беличьих уха торчали по обе стороны головы.

Дэмиен бросился к ней, на подгибающихся ногах. Обнял, нащупал на спине теплый и мягкий мешок из ткани. Из него торчала любопытная голова Ветерка. Увидев Дэмиена, тот расплылся в счастливой улыбке.

Они так и осели наземь, сначала Дэмиен, на нем уставшая вусмерть Чармейн и Ветерок, тянущий ручки к лесничему, изо всех сил пытающийся выбраться из переноски.

Он зарылся носом в тонкую шейку Ветерка, пахнущую кислым молоком. Ребенок так радовался, что крылья на его спине беспорядочно дергались, вокруг разлетался пух. Чармейн не выдержала и чихнула. Они счастливо засмеялись. Милисент глядя на них, тоже не смогла сдержать улыбки.

Сверчки замолкли. Запах тлена стал сильнее. В воздухе застыло предчувствие близкой беды, будто мохнатый паук пробежал по голому животу. Дэмиен обернулся к кромке леса за хижиной. Из-за деревьев показался Юстас, за его спиной маячила внушительная фигура мужчины с каменным выражением лица.

Дэмиен помнил Юстаса мальчишкой, тот изменился. Вытянулся, раздался в плечах. Черты лица заострились, а взгляд остался тем же — пронзительный жар двух угольков. Правда цвет кожи выдавал нездоровье — лоснился желтизной страниц старых книг. Он был одет в черный элегантный фрак с длинными фалдами за спиной. Одежда подходящая для официальных приемов, не для хождения по зарослям. Поэтому наемный силач держал в руках увесистый клинок, утолщенный у края, чтобы расчищать Юстасу дорогу.

Милисент, сидящая подле озера, согнулась в три погибели, издала то ли писк то ли стон.

— Здравствуй, — Дэмиен поднялся с земли, приобнял Чармейн, отдал ей в руки Ветерка.

— Здравствуй сестра, мир и тебе, Дэмиен.

— Что ты тут делаешь?

— Исправляю прошлые ошибки, — Юстас криво улыбнулся. — Вернулся в Вирхольм, чтобы попросить прощения у тех, кому причинил зла.

Он поднял ладони с худыми длинными пальцами вверх, показывая, что пришел с миром. Его взгляд скользнул по Милисент и остановился на Ветерке, вальяжно развалившемуся на руках у Чармейн, с белоснежными крыльями за спиной. Лицо Юстаса ничего не выражало. Смотрел он внимательно, вбирая мельчайшие детали.

— И как ты собираешься исправлять содеянное? — спросила Чармейн.

— Если бы ты знала сестричка, скольким во внешнем мире требуется помощь леса… Я говорю о детях, несчастных сиротках, обреченных на ужасную участь. В Ахтхольме мечтают о детях без всякой надежды. Не правда ли это несправедливо?

Дэмиен криво усмехнулся. Юстас попал в самую точку. В Ахтхольме нуждались в притоке новой крови, они на все будут согласны ради детей. Если они ждали появление Юстаса… Что-ж, многое становится на свои места.

Все знают о том, что Юстаса изгнали из-за Милисент. Многие подозревают, что он был жесток с нею, может даже вправду изнасиловал. Она не потерпит его возвращения. Уж точно не будет сотрудничать. Наверное, поэтому ее пытались убрать. А уж Альфред и вовсе обрадовался, он ведь давно жаждал получить обратно должность лесничего.

— Юстас…

— Сестричка, почему не подойдешь, не обнимешь? Не рада видеть?

Чармейн заколебалась. Обернулась на Дэмиена, прося взглядом совета. Сделала шаг вперед, но потом замерла на месте, выпалив:

— Не тебе решать, кто достоин пройти через завесу. Это дело Хозяина леса.

— Правда, Чармейн? И тебе совсем не жаль деток? Или, — Юстас кивнул на Ветерка, — ты заботишься только о своем?

Детей было жаль. О внешнем мире они никогда не задумывались, он существовал отдельно, в своем сказочном пространстве. Происходящее там их не касалось. А теперь Дэмиен представил малыша возраста Ветерка, никому не нужного… В груди екнуло сердце. Если Юстас спасет детей, он искупит прошлое.

— Если ты хотел творить добро, почему же привел за собой воинов, а не сирот? — продолжила расспросы Чармейн.

— Но что же делать, Чарм? Мои руки связаны, на меня идет Дикая охота… Только, на сей раз я не буду ждать ее в городе, как курица ощипки.

У Дэмиена заболела голова. Он видел, что Юстас лжет, и не мог указать, в чем именно. Снова завели пронзительную трель цикады. Солнце нещадно палило с небосклона. От запаха мертвечины, разлившегося в воздухе, Дэмиена тошнило, по телу пробежала внезапная слабость, подкосившая ноги. Его хватило на то, чтобы задвинуть Чармейн себе за спину.

От Юстаса исходила угроза. Лес ее чувствовал всем естеством и отталкивал как мог.

Где-то в чаще протрубил охотничий рог. Юстас победно ухмыльнулся, на его лице с заострившимися скулами появился азарт. Он тронул какой— то предмет за пазухой пиджака и сказал.

— Началось.

Юстас повернулся подать сигнал приспешнику. Тот застыл со стеклянными глазами, потом из похожих на жирные гусеницы пальцев, с мягким стуком упал клинок, и здоровенный бугай повернулся, приспустил со всех ног в сторону, противоположную звуку рога, зажав ладонями уши.

Милисент встала с земли, подошла к лесничим. Дэмиен заметил краем глаза, как из озера появилась Кувшинка, забрала своего сына и скрылась под гладью воды, не замеченная незваным гостем.

Во второй раз протрубил рог, на сей раз ближе. Послышался стук копыт, лай собак. Дэмиену стало жутко, к его плечу прислонилась побледневшая Чармейн, и даже Ветерок спрятал лицо у груди матери.

Дэмиен подал знак своей семье отходить в сторону хижины, но тут Юстас выхватил из-за пазухи продолговатую железную трубку и наставил ее на лесничего.

— Вы знаете, что это.

Дэмиен знал. Из-за завесы передавались книги, в них были упоминания о пистолетах и ружьях. Этой трубкой можно убить на расстоянии.

— Не делайте глупостей, оставайтесь на месте, — Юстас обернулся, продолжая держать Дэмиена на прицеле. — Скоро все кончится. Я не причиню вам зла.

Дэмиен не собирался бездействовать, глядя в черноту дула. Он закрыл глаза, попытался сосредоточится на огоньке внутри. Подле ботинка Юстаса из земли начал расти куст плюща, гибким кончиком любовно обвил голень, почти не примяв штанину. Пополз вверх, огибая ногу круг за кругом. Тонкий стебель у земли стал толще, потемнел, а потом вьюнок сжался, будто отпущенная пружина.

Юстас с удивлением посмотрел вниз, на неизвестно откуда, появившуюся ловушку, и пропустил момент, когда из леса выступили Тейл и его отец в алых плащах и золотых коронах.

В тот же момент, пока те не успели даже раскрыть рта, Юстас наставил пистолет на старшего фейри и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, подобный разрыву грома, на груди короля расцвело алое пятно под цвет плаща. Уже падая, в плен плюща, Юстас плавным движением перевел дуло на Тейла, но тут он весь дернулся, как паяц на ниточках от неуклюжего движения кукловода. В шее Юстаса задергалась стрела с черным оперением.

Дэмиен перевел взгляд на Милисент. Она держала у губ черную суставчатую трубку. Ту самую, которую прятали подальше от глаз в хижине на верхней полке.

Юстас с криком запрокинул голову. По тонкой цыплячьей шее скатилась багровая струйка темной крови. Он выдрал стрелу и попытался вновь поднять руку с пистолетом, но тут его всего начало корчить.

Он пронзительно заорал. Его тело выгнулось дугой, глаза закатились, изо рта пошла пена.

Палка выпала у Милисент из рук, она осела на землю, закрыв лицо ладонями.

Тейл склонился над отцом, тот хрипел, на губах выступили алые капли.

Чармейн закрыла глаза Ветерка, сама спряталась у Дэмиена на груди.

— Хватит.

Голос зазвучал одновременно со всех сторон как звон колокола. В то же мгновение, Юстас перестал биться в приступе, упал на землю сломанной куклой. Черты лица разгладились, убирая боль, оставляя умиротворение, глаза закрылись навсегда.

На поляну вышел единорог. Путаясь между тонкими ногами с серебряными копытцами, за ним семенили лисята с пушистыми хвостиками, кубарем катились медвежата, бежали грациозные оленята.

Единорог подошел к Тейлу, склонившемуся над отцом. На остром роге зазмеилось искрящееся сияние, впиталось в грудь короля фейри. Тот глубоко вздохнул, и задышал ровно, не открывая глаз.

Над Юстасом Единорог стоял дольше. Дэмиен затаил дыхание, в ожидании чуда.

Тело единорога окутала дымка. Миг, и на его месте стояла юная девушка, одетая в платье цвета первого снега, с белоснежными волосами до пят. Ее голову венчали два ветвистых рога. Она опустилась на колени подле Юстаса и заплакала.

***

Чармейн тоже безудержно плакала. Она могла на словах ненавидеть Юстаса, но видеть его мучения и знать, что он мертв пробило брешь в стене, которую она сознательно вознесла между собой и братом. Вспомнилось, как в детстве, он бывало носил ее на руках, и позволял играть с собой в догонялки. Он казался взрослым, всезнающим и всемогущим. Потом стали возникать ссоры, Чармейн не могла простить того, что Юстасу всегда доставалось лучшее, за счет нее самой. Она мстила, он отвечал. Юстас был сильнее, мучил ее удачливей, так и понеслось… Оказывается, не смотря ни на что, Чармейн все еще любила его.

И она была благодарна рогатой фейри за то, что та тоже оплакивает Юстаса. Кем бы он ни стал.

Беловолосая девушка погладила волосы Юстаса.

— Глупый мальчишка. Я дала тебе второй шанс, а ты ворвался обратно ради убийства.

Она с легкостью подняла тело Юстаса на руки, как жених невесту. Обвела невидящим взглядом присутствующих на поляне. Милисент так и осталась распростертая на земле в глубоком поклоне, прячя лицо в ладонях.

Кто эта хрупкая на вид девушка?

Чармейн оцепенела, руки заледенели, сердце ухнуло вниз. Она хотела столько узнать, но ни один вопрос не казался достойным быть заданным.

— Чармейн, попрощайся с братом, — сказала рогатая фейри. Ее голос отдавался гулом в грудной клетке, жег под ребрами отголоском волшебного огня.

Ноги Чармейн сами понесли ее вперед.

— Прости, Юстас, — прошептала она. — Я завидовала тебе, вместо того, чтобы любить. Мы не были близки. Прощай, брат.

— Признать правду нелегко. Делает тебе честь. Кто либо еще?

На поляне воцарилась тишина. Тейл держал за руку отца, наблюдал как поднимается и опускается его грудь в глубоком сне. Дэмиен Поддерживал Чармейн за талию.

Милисент сидела на земле, не поднимая головы. Наконец она хрипло произнесла:

— Я не сожалею. Простите меня, Хозяйка леса. Вы мне дали второй шанс, и я подвела вас.

Хозяйка леса… Чармейно склонила голову в глубоком поклоне. Она привыкла думать о нем как о хозяине, неведомом мудреце, все видящем, но стоящим в стороне. Она ли бывшая монахиня Ангелина, или легенды лгут?

— Не могу судить тебя строго, любимая девочка. Уже журила тебя однажды за затаенную обиду. Я знаю, какую боль он тебе причинил, тоже не сожалея. Прости, но тебе придется покинуть лес. Как и всем вам. Хватит. Я создала этот заповедник для любви. Раз люди не умеют его ценить — вам тут не место. Все, на что я надеялась разрушено. Вас не остановить ни договором, ни наказанием.

Вдруг до селе внешне безучастный Тейл с болью спросил:

— Раз я вижу вас, о создательница, то позвольте спросить — за что? За что вы обрекли нас, верных ваших слуг, на вымирание?

Хозяйка леса в последний раз с сожалением взглянула на Юстаса, движением руки создала окованный медью гроб и перенесла его тело туда. Лишь потом встала напротив Тейла и ответила ему с дрожью в голосе:

— Дети должны расти в любви, понимаешь? В любви, а не в абсолютном послушании. Раз фейри не умеют быть родителями, то не будут.

Тейл посмотрел на нее с изумлением. Его губы дрожали, он смог только произнести:

— Мы все это делали ради вас…

— Единственная ваша обязанность — быть счастливыми и жить в мире. Вы ее нарушили. Послушай, Саэдримон, твои предки пришли ко мне из Вирхольма и Ахтхольма, поклялись в преданности лесу, а я одарила их со всей щедростью. Они просили ухаживать за природой — я согласилась. Ради вас, не ради себя.

— Но почему? Почему нам дали пойти по неправильному пути? Почему не остановили?

— Потому, что я не хочу власть. Она мне не нужна. Вмешиваться в вашу жизнь, направлять, говорить, как и когда поступать? Вы мои гости, а не хозяева! И когда гости начинают докучать, их вежливо просят оставить дом. Завтра же завеса двинется, города останутся во внешнем мире. Прошу и вас уйти.

Последние слова прозвучали приказом, которому Чармейн поняла, что не в силах противиться. Ноги загудели, будто по ним поднимается полчище мурашек, сами собой решили сделать шаг прочь из леса.

Ее тут же обуяла паника, в горле встал ком. Она вспомнила огромные секвойи и сосны объятые огнем. Ласковый ветер на просторах песчаных дюн, красную пустыню с деревьями канделябрами. Вспомнила, как спасла трехногую лису и та ее отблагодарила. Ощутила щекой шершавость лесных стволов и то, как они готовы передать сообщение в любую точку леса. Ей вспомнился рассекаемый крыльями воздух, когда исполнилась мечта детства летать, как во вне. Но больше всего, главнее всего встало перед глазами то чувство нужности, когда Чармейн справлялась с заданием. Как она будет без него?

— Простите, — голос показался тонким, как у мышки. — Только выслушайте меня, умоляю… Я не представляю свою жизнь за пределом леса. Я люблю его всей душой, обещаю, стараться стать его достойной. Пожалуйста, я не прошу за всех людей и уважаю ваше решение. Но только для моей семьи сделайте исключение. Вы знаете наши сердца, мое, Дэмиена, Ветерка. Не прогоняйте нас…

Хозяйка леса с глазами цвета неба и глубиной в океан, кивнула. Ноги отпустило, Чармейн снова ощутила легкость во всем теле.

— И я попрошу, если можно, — сказал Дэмиен. — За свою мать, она уже стара и привыкла к своему расписному домику. Оказаться совсем одной в незнакомом мире станет для нее смертным приговором. И еще за Ирвайна и его мать. Она мучается от болей спине, а Ирвайн за ней хорошо смотрит.

Хозяйка леса слушала, пока Дэмиен называл все новые и новые имена. Затем к нему присоединилась и Милисент. Она просила за тех жителей Ахтхольма, с которыми была лично знакома, их оказалось на удивление много. Потом с колен поднялся Тейл и попросил смиренно, если не за себя, то за сестру, перед которой очень виноват.

— Я поняла, — согласилась хозяйка леса, пряча улыбку. — Ваш способ переубедить сработал. Живите дальше, как вам нравится, пока мне не мешаете. Договор, остается в силе. В нем всего два пункта — не причинять вред лесу и друг-другу.

— Спасибо! — Милисент присела в глубоком поклоне.

— Ты не закончила с просьбами? — Хозяйка леса смотрела с иронией, наклонив голову к плечу.

— Только маленький вопрос, с вашего позволения. Юстас говорил правду о сиротах во внешнем мире?

— Да, — Хозяйка леса ответила с каменным выражением лица.

— Пожалуйста, дайте нам возможность забрать их сюда. Ах как бы я хотела… — загорелись глаза Милисент. — Как бы я хотела быть им матерью!

— Это будет достойное начинание, — задумчиво сказала Хозяйка леса. — Решено, лесничие смогут выходить во внешний мир и возвращаться обратно, когда им вздумается. Как и фейри. Саэдримон, Нендаранель, вы всегда будете моими любимыми детьми, но помните, между вами и жителями городов нет никакой разницы, кроме обязательств, которые вы приняли на себя добровольно. Я всегда рядом, все вижу, и раз вы попросили за благополучие городов, то и ответственность за них лежит на вас. Впрочем, так было всегда.

Хозяйка леса подошла к Чармейн, легонько поцеловала ее в лоб и прошептала:

— Я особенно горжусь тобой, храни Дэмиена и своего сына. И приходи ко мне поболтать иногда. Мне не хватает подруги.

Хозяйка леса развернулась, ее белые летящие одежды заструились по воздуху, там где она ступала вырастали незабудки. Свита из зверят устремилась за нею вслед в глубину леса.

Чармейн потерла саднящую коже на лбу, в том месте, где получила божественный поцелуй. Напряжение ушло, скорбь от потери брата смешалась с облегчением от беды, которую удалось избежать. Ей стало жарко, Дэмиен подхватил ее на руки и закружил по поляне, вместе со счастливо хлопающим крыльями Ветерком.

— Подожди, — сказала она Дэмиену. — Мне нужно закончить одно важное дело.

Чармейн подобрала юбки, пошла в сторону Тейла, склонившегося над отцом.

— Я хочу тебе кое-что отдать, — сказала она. — Давний долг.

Чармейн подняла руки и замерла, закрыв глаза. По подолу длинного платья побежали вверх крупные паучки. Они залезли на пальцы и принялись плести между ладонями тонкую паутину. Затем из просвета между деревьев подул ветер, вокруг Чармейн закружились блестящие слюдяные стрекозиные крылья, будто перламутровые стекляшки. Они цеплялись за паутину да так и оставались покачиваться. Когда ветер утих в руках Чармейн висела самая настоящая рубашка из стрекозиных крыльев и паутины, сшитая не сделав ни единого надреза, без нитки и иголки.

— Надеюсь теперь ты освободишь меня от данной по глупости клятвы.

— Ты выполнила условие, на которое, способны лишь фейри. Ты стала равной и теперь можешь сама решать, как поступать со своими клятвами. Даже забрать их обратно. Глупое условие, мне следовало понять, что Хозяйке леса не по нраву гордыня фейри. Ты была мне равной и раньше.

— Спасибо за эти слова. Я желаю тебе счастья, Саэдримон.

— Вас ждет светлое будущее, наше время истекло.

— Ты не слышал Хозяйку леса? За завесой тебя ждут дети, Саэдримон, те самые, о которых ты мечтал. Ты можешь растить их в служении лесу. Главное, не забудь о любви.

Чармейн вернулась к мужу и спросила, глядя в глаза Дэмиена.

— Что мы будем делать дальше?

— Жить, просто жить. И быть свободными. Когда отправимся смотреть внешний мир? Как насчет прямо сейчас?