Глава 5

Глава 5

Чармэйн спала совсем немного, а когда встала, все поплыло перед глазами. Голова была тяжелая и во рту пересохло. Брауни поднес плошку с ключевой водицей, да погладил по голове ручкой с длинными пальцами.

— Дедушко, по что мне нездоровиться?

Тот сверкнул на нее и сморщился, но не ответил, а ворча о своем скрылся между дубом и стеной дома. Чармэйн вздохнула и заплела косы, отметив, что волосы отрасли на целую ладонь за последнюю неделю.

Что-ж, Дэмиена нет, откладывать больше нельзя. Придется быть честной сама с собой и сложить воедино все странности последнего месяца. Ее тело меняется, отрицать смысла нет. Чармэйн потерла ноющую и потяжелевшую грудь под платьем и вспомнила происшедшее сегодня утром.

Любовь к Дэмиену, зародившаяся уже в день свадьбы за последние месяцы все росла и крепла. В этом чувстве не было бурных страстей или выжимающей силы тоски. Нет, Чармейн скучала по Дэмиену и часто вспоминала его, но больше с нежностью, с желанием порадовать и угодить. И поцелуи его желанны и приятны.

Но прикосновения Тейла оставили шрамы, которые Чармэйн не смогла за все это время залечить. Любая близость, помимо невинных поцелуев, вызывала страх и отвращение.

А сегодня утром все это исчезло и она отдалась Дэмиену с легкостью, а тело само собой отзывалось на удовольствие, требуя еще. Будто ушло клеймо, оставленной фейри.

Ей бы радоваться, да представлять тихую семейную жизнь с мужем, но Чармэйн вдруг поняла, что Тейл оставил след более ощутимый, чем душевные раны. Ребенка под сердцем.

Чармэйн услышала шорох за стеной хижины. Мигом вскочила на ноги, быстро подбежала к окну. Через него многое не разберешь — картинка дробится и переливается, окно из стрекозиных крыльев годно лишь пропускать свет, но она сумела разглядеть на поляне рыжие пятна и тонкие белые ноги. Единорог и его свита!

Тихонько приоткрыв дверь, Чармэйн наблюдала за зверьем на поляне, держа ладонь на собственном животе. Особо милыми казались лопоухие медвежата, неуклюжие, с куцым хвостом на круглой попе. Сегодня единорог, покружив по поляне и огороду улегся прямо напротив Чармэйн и приложил рог к земле. У основания головы появилось льдисто-сапфировое свечение, потекло во витому рогу и влилось прямо в траву. В воздухе появился запах тающего снега, звереныши замерли, поднявшись на задних лапках.

В месте впитавшегося в землю свечения, из травы поднимался мыльный пузырь, переливаясь всеми цветами радуги. Бока ширились, разводы танцевали, закручивались в разноцветные смерчи, пока со звуком разбившейся капли, пузырь разлетелся на тысячи брызг, а на его месте забилась крылышками маленькая птичка. Она взлетела над головой единорога, сделала круг по поляне и Чармэйн разглядела, что это не обычная теплая пичуга: волшебное создание было прозрачным и искрилось на солнце, будто сотворенное из снежинок.

Особо ловкий лисеныш подпрыгнул в воздух и сумел зацепить лапой хвост птички при особо низком вираже. С хрустальным звоном брызнули во все стороны мелкие льдинки, и что-то темное, оставшееся вместо волшебной пичуги упало на траву прямо у ног Чармэйн.

На земле извивалась мохнатая многоножка, темно синяя с мелкими блестками на длинном туловище. Чармэйн обычно относилась к насекомым с неприязнью, но эта казалась жалкой. Многоножка беспомощно извивалась, перебирая лапками, а жена лесничего заворожено наблюдала за ней, не заметив, как единорог поднялся с земли и величественно прошествовал к ним.

Единорог осторожно подставил рог многоножке, дав той забраться на него, сверкнул на Чармэйн мудрым взглядом, и невероятным прыжком преодолев расстояние до черты леса, скрылся в чаще, уводя за собой мгновенно растревоженных зверят, изо-всех сил перебиравших лапами, чтобы успеть за единорогом.

Чармэйн осталась у распахнутой двери, поглаживая живот и размышляя о знамении, которое только что увидела. Ничем иным, как знамением представление быть не могло, но вот бы разгадать, что за ним кроется!

Вдруг Чармейн заметила, что с другой стороны поляны замер Дэмиен, смотревший в сторону, где только что скрылся единорог. За спиной мужа возвышался сверток, привязанный к котомке, и по мешку на каждом боку. Чармэйн бросилась к мужу забрать поклажу, по дороге споткнувшись от легкого головокружения.

Дэмиен мешки не отдал, покачал головой, давая понять, что заметил недомогание. Отнес все домой, сложил аккуратно у входа и лишь потом вздохнул:

= Наконец я его увидел!

Чармейн воспользовалась моментом, чтобы разобрать котомку. Поднять ее она не смогла — как только Дэмиен ее донес? Так и доставала предметы по одному. Сверху, плотно свернутые лежали кремовые простыни с яркой вышивкой и кружевом по краям — невероятная роскошь в лесной хижине, родители умом тронулись.

— Дэмиен, как ты думаешь, что все это значило?

Потом следовали гребни, заколки, украшения и прочая ненужная, но увесистая мелочь, которую Чармэйн с раздражением отложила.

— Как мне кажется, ничего хорошего. Пузырь лопнул, птичка распалась на осколки. Мне кажется, тебе угрожает опасность, Чармейн.

Она положила на полку банки, забитые доверху разноцветными леденцами, обвалянными в цветном сахаре.

— И что же мне делать? Может, раз Хозяин леса не отпускает домой, то уйти во внешний мир?

Дэмиен усмехнулся.

— Вот выдумщица, куда ты пойдешь одна, беременная, во внешний мир? О ребенке подумала, о том какой он будет? С рогами или копытами, покрытый шерстью, когтистый, хвостатый?

Чармейн обиженно замолчала. Естественно она не хотела уходить от Дэмиена, просто надеялась на другой ответ. Ожидала скажет, что никуда ее не отпустит. Но Дэмиен вернулся хмурый и чужой, будто стеной отгородился. Минутку… Ребенок? Он знает?

— Когда ты узнала, Чармейн?

— Сегодня… Как только проснулась, подумала о причине недомогания…

— Ах сегодня… А я, дурак, надеялся на правду…

— Дэмиен, знаю, та ложь всегда будет между нами. Меня не простить. Хотела бы я попросить тебя решить раз и навсегда мою судьбу, но вижу, что мы с тобой связаны накрепко. Домой я вернуться не могу, во внешний мир тоже…

— Я только не пойму, почему ты не пойдешь к отцу твоего ребенка. Ты его любила когда-то. Уверен, любовь вернется…

Чармейн опустила голову, достала из котомки чудесное зеленое платье с золотыми крылышками на спине и белыми манжетами. Куда его одевать в лесу? Чармейн расстроено смяла его в руках.

— Думаю, ребенок это именно то, чего Тейл добивался все время… Поэтому он так злился на меня, бросал, а потом возвращался. Ты наверное не поймешь, Дэмиен, но Эльфийский король бывает страшен во гневе… Будто я и не человек вовсе, а соломенная корзинка, которую, если плохо плетется, можно бросить оземь и всласть раздавить. Мне больше не пригож его лик, не чарует голос. Даже если прогонишь меня, у фейри не буду искать защиты.

Дэмиен стащил шапку с волос, устало уселся на лавку и провел ладонью по лицу.

— Я понимаю, Чармейн. Больше, чем ты думаешь. Я ведь знаю Тейла с шестнадцати лет, когда только стал лесничим. Я тогда совсем ошалел от него и Кувшинки. Они ко мне постоянно заглядывали, болтали, уводили за собой в чащобу и бросали там, посмотреть, как удастся выбраться. Они любопытные очень. Пара шуток была не совсем удачных, Кувшинка меня чуть не утопила, то ли по рассеянности, то ли намеренно. Я тогда купался, она меня за ногу потянул до самого дня и там за волосы к коряге прицепила. Я пока догадался их отрезать чуть сознание не потерял.

Но я словно ослеп… Не видел мелких оплошностей, считал Тейла идеалом, во всем старался ему потакать, чтобы снискать одобрение. Мой отец не ладил с матерью. Когда я был ребенком, он ушел в большой мир, ты слышала, наверное. Я на Тейла смотрел как на наставника, а шутки воспринимал как уроки. Когда упал с крыши дома, руку поломал, звал Тейла, искал его по всему лесу, но не докричался. Пришлось тащиться в Вирхольм к лекарю, тот хорошо заживил. Много времени утекло, пока понял, что они людей за своих не считают. Сломанная корзинка? Ты хорошо сказала…

Чармейн подошла к Дэмиену, несмело обняла за талию, прижалась грудью, заглянув в глаза. Муж смотрел без завесы отчужденности, сочувствующе и с тоской.

— Но все же стоит Тейлу позвать, и я бегу за ним, сломя голову, — повинился Дэмиен.

— У меня тоже так было раньше.

— Раньше? И что изменилось?

— Я встретила тебя.

Он усмехнулся, поджав губы, но не отпустил ее, а прижал крепче, будто позволяя себе обмануться ее словами. Чармейн встала на цыпочки, подставив губы для поцелуя, нежного и мягкого. Она потерлась о щеку Дэмиена, провела ладонями по плечам, груди. Отряхнула пылинки с рукавов мужа.

В такие моменты Чармейн предпочитала не говорить, а делать. Усадила Дэмиена подле стола, подала плошку ополоснуть руки с лицом, а затем стакан чистой воды. Да и он ощутимо расслабился от заботы.

Руки привычно принялись за работу, а мысли унеслись далеко, обратно к единорогу и знамению. Вдруг Чармейн словно очнулась и обнаружила Дэмиена рядом, помогающего разложить по местам, принесенное из Вирхольма. Ее так растрогала его безмолвная, не требующая ничего взамен, помощь, что Чармейн опять потянулась за поцелуем. Муж обнял ее за талию, углубил поцелуй и ласка за лаской они вновь остались без одежды.

Только на сей раз, начав нежно, Дэмиен внезапно завел руки Чармейн за голову. Она видела лицо мужа над собой и вдыхала его пряный человеческий запах, но ощущение беспомощности дернуло за крючок, высвободив лавину воспоминаний.

Быть беззащитной — значить терпеть боль, дергаться куклой в чужих жестких руках, безвластной над собственным телом. Те ощущения были настолько болезненны, что Чармейн настил за настилом погребла их в самом далеком чулане сознания. Оттуда, они управляли ею невидимым бичом, подхлестывая страхом, заставляя стать совсем другим человеком, лживым и отвратительным самой себе.

А теперь твердая ухватка мужа, и его запах, и ощущение того, что можно быть беспомощной и ей не причинят вреда, все это нахлынуло на Чармейн потоком бурным и живительным, тугой волной круша заслоны, проникая до глубокого чулана и чистыми струями смывая прошлое.

Чармейн дрожала, а Дэмиен следил за ней внимательным взглядом, осторожничая не перейти границы доверия. Страх и ласка соединились, Дэмиен не отпускал руки Чармейн, заставляя чувствовать себя пассивной и защищенной. Оба получали то, что было им мучительно нужно — Чармейн доверие, а Дэмиен, силу.

Когда с последним рывком он поцеловал ее и, погладив запястья опустился рядом, то Чармейн доверчиво прижалась к нему, греясь у горячего тела мужа.

Как он сумел понять, что нужно сделать, чтобы исцелить рану, не дающую Чармейн нормально жить? Неужели подсказал тот самый дар, который заставлял Дэмиена бросать все и нестись в лес сломя голову на помощь попавшему в беду зверю?

Чармейн оперлась на локоть и сказала мужу:

— Дэмиен, так больше нельзя. Ты должен решить раз и навсегда, что хочешь со мною делать. Уверена, если твердо решишь отказаться, лес выпустит меня.

Дэмиен усмехнулся, прикрыв глаза.

— Что я могу с тобою делать, Чармейн? Ты приворожила меня покрепче чар лесных Фейри.

— Не прибедняйся, тоже хорош. Я за Тейлом так не бегала, как за тобой

— Значит, мне есть чем гордится.

— Правда это странно, Дэм? Что можем спокойно говорить о них, не скрываясь друг от друга.

— Это хорошо, Чармейн.

— Раз так, — Чармейн перебралась лежать прямо на живот мужа и заглянула к нему в лицо, — то скажи, понимаешь ли ты, что Фейри нас разлучат?

Дэмиен встрепенулся, но Чармейн крепко держала его и не дала увернуться от ответа.

— Тейл может забрать меня под холм в любую минуту. Я сама согласилась тогда стать его суженой и теперь не знаю, как от него освободиться… А ты молчишь, будто ничего не происходит…

— Я сам не знаю всех тайн леса. Но послушай, Чармейн, раньше он и вправду мог тебя утащить под холм, и не знаю почему промедлил, но теперь-то, ты больше не одна, а на ребенка в твоем чреве заклятия не наложено.

— Ребенок его, Дэмиен, — хрипло прошептала Чармейн. — Это, ты ведь тоже понимаешь.

Дэмиен резко вывернулся из ее объятий, оттолкнулся от пола и сел, ссутулившись.

— Ладно, Чармейн, я все понял. Раз сама напросилась, то держись, — сказал он, поджав губы. — Чужой ребенок… Отчего не дождалась меня, Чармейн? Почему я должен делить любимую женщину с другим? И Тейл… Ты не могла бы выбрать другого любовника? Любого из Вирхольма я бы пережил, он бы не мелькал перед глазами, ты бы его забыла со временем. Чужой ребенок… Ты думаешь, я смогу полюбить его, Чармейн?

— Ты спрашиваешь меня?

Чармейн обняла спину мужа, гладила плечи и перебирала волосы, всем своим естеством пытаясь облегчить обиду Дэмиена, которую она же нанесла.

— А кого спрашивать? Ты мой единственный друг, мне не с кем советоваться. — Дэмиен хмыкнул, а Чармейн со стыдом поняла, что отобрала у мужа поддержку фейри. — Так скажи, смогу ли я стать ему отцом?

Чармейн развернула Дэмиена к себе, подняла лицо за подбородок, поцеловала во влажные глаза, в нос, в губы.

— Я думаю, что как только ты начинаешь о ком-то заботиться, то любовь сама находит дорогу к сердцу.

Они посидели в тишине лоб ко лбу. Дэмиен выдохнул и обнял Чармейн, отдавшись ее ласке. Часть прозрачной преграды между ними растворилась в небытие.

Через некоторое время, они стыдливо оделись и принялись наводить порядок в хижине. Дэмиен разбирал холщовые сумки, а Чармейн вновь принялась за котомку.

— Смотри, — сказал он ей, разворачивая льняную тряпицу.

У него в руках была брошь в виде маленькой птички с гроздями ягод в клюве.

— Оберег моей матери. Я сказал о твоей беременности, она передала украдкой, полагая, что тебе будет нужнее.

— Птичка, Дэмиен! Совсем как сотворил единорог. Думаешь совпадение?

— Думаю тебе следует носить ее не снимая.

Чармейн отложила в сторону синюю бархатную шкатулку, которую держала в руках и приколола к груди брошь.

— Что тут? — спросил Дэмиен, указывая на шкатулку.

— Не знаю. Тяжелая.

Странная шкатулка, без оберега на бархате. Чармейн подцепила металлический язычок и открыла замок. Под зеркальцем на крышке, на блестящем сатине лежал цилиндр похожий на стило, один конец заостренный из белого блестящего металла, а на втором три пера.

Чармейн взвесила стило на руке. Увесистое, древко отполировано, а на острие желобки.

— Новый вид ручки? — спросил Дэмиен. — Никогда такой не видел. Посмотри на металлическое острие — похоже на золото, но белое. Красиво.

— Может отец послал последнее изобретение. Подожди, я попробую написать.

Но стило, обмакнутое в чернила, только царапало бумагу, написать не удалось ни слова. Слишком острый наконечник. Чармейн хмыкнула, вытерла чернила и положила неудачную ручку на самую верхнюю полку, где лежали вещи, которыми редко пользуются.

Недомогания, сопровождавшие первые недели беременности прошли и теперь Чармейн чувствовала себя сильной, быстрой и живой. Работа спорилась, Чармейн хорошела с каждым днем, а муж оттаял.

Если он возвращался домой засветло, они частенько гуляли рука об руку. Он водил ее то к высокому водопаду, в облаке водяных капель — если подойти поближе будут жалиться и щекотаться, кутать в морозную свежесть. То показывал естественные хижины под ветками кустарника. На земляном полу, устланном сухими листьями было мягко и уютно, а ветки над головой шелестели в такт ветру и убаюкивали. Дэмиен уложил Чармейн оземь и они любили друг друга, а потом там и заснули. Ближе к утру Чармейн вся закоченела и попросилась домой. Дэмиен вел ее, крепко держа за руку, а в траве по обе стороны тропинки то и дело вспыхивали светлячки, освещая дорогу, хотя их вечерний час давно прошел.

Чармейн давно поняла, что окружающий лес с каждым днем все больше воспринимает ее как свою. Да и она, кажется, меняется, раз может слышать мельчайшие шорохи, различать запахи и двигаться со звериной ловкостью. Хотя, мать говорил во время беременности чувствительность к запахам естественна…

Фейри она тоже стала чуять. По крайней мере, когда подходила к водоему, всегда знала, Кувшинка поблизости или нет. Эльфийка интересовалась Чармейн, часто сидела украдкой под мостками, иногда поглаживала холодной ладонью руки Чармейн, когда та стирала.

Чармейн пыталась с нею заговорить, сначала ласково и тихо, как с пугливой зверюшкой, потом, после молчания в ответ, сказала с вызовом:

— Выходи, я знаю, что ты прячешься. С твоим братом я наговорилась, отчего и с тобою не перемолвится?

Кувшинка выплыла, и, послав Чармейн озорной воздушный поцелуй нырнула в глубину водоема, окатив на прощание водой от макушки до подола.

Чармейн отряхнулась, подумав немного, сняла платье постирать и его тоже, раз уже все мокрое. Кувшинка ей нравилась, несмотря на то, что доводы рассудка призывали ее опасаться. Уж слишком хрупкой казалась лесная дева подле крепко сбитой Чармейн.

Дэмиен, некстати вернувшийся домой, задумчиво смотрел на жену, в насквозь мокрой нательной рубахе. Чармейн смутилась и торопливо рассказала о проделке Кувшинки.

— Раньше она реже сюда наведывалась. Скорее всего за тобой наблюдает. Они знают о беременности, как же не знать?

— Дэмиен… — прошептала Чармейн только сейчас осознав, витающую в воздухе мысль. — Фейри заберут ребенка…

— Нет, Чармейн, — сказал Дэмиен, помогая нести корзину с отжатым бельем. — Забрать они не смогут, пока он не вырастет и сам не согласится. Только обменять на своего, но на кого менять?

— Подожди…

Чармейн остановила мужа, обдумывая внезапную догадку. Почему она раньше этого не увидела?

— Я ничего не понимаю. Если они не могут забрать ребенка под холм, то зачем я была Тейлу нужна? Послушай, Дэм, мы что-то упускаем… Они знают больше нашего.

— Или ты права, или все наоборот. Фейри просчитались, забыв о человеческой сущности. Думаю, Тейл хотел соблазнить тебя, сделать ребенка да забрать в лес. Я помню, как он рассказывал о суженой из Вирхольма, хвалился легкостью, с которой соблазнил невинную девушку. Ты быстро сдалась, дав обещание, но надежды не оправдала. Все не беременела. Он злился, вымещал раздражение на тебе… И никак не мог предположить, что людская природа переменчива и данное обещание ты можешь забрать обратно.

— Значит он ожидал, что я буду любить его всегда?

— Представь себе да. Если я начну к тебе к тебе относится как к ненужной вещи, сколько времени пройдет, пока от меня откажешься?

Чармейн буркнула в ответ что-то несвязное, отводя глаза.

— Вот-вот. А природа — иная. Сколько ее не жги, не руби, она воздаст любовью, прорастет новой порослью. Природа непредсказуема и переменчива, но постоянна в своей преданности и всепрощении. Фейри по своей основе прежде всего дети природы. Дав обещание, Тейл не заберет его обратно. Ты все еще его суженая, а то, что есть между нами всего лишь сезонное помешательство. Бунт капризного ребенка.

— Я поняла… Тейл ждет, что я сама к нему вернусь, раз обещала. И в этом наша сила.

— В этом наша сила. В способности нарушать обещания.

Чармейн ухаживала за садом, вооружившись острой лопаткой и граблями. Под ее руками огород разросся, зацвел и стал похожим на окружающий лес — непредсказуемым, безумным и прекрасным.

Морковь поменяла цвет на фиолетовый, увеличилась в размерах и приобрела отчетливо сахарный вкус. Картошка наоборот, обмельчала до размера крупной вишни, зато шкурка сама снималась под пальцами. Появились и совсем невиданные плоды на окружающих деревьях — колючие, с ярко-красной мякотью и мясным запахом. Они замечательно тушились с зеленью и чесноком и даже Чармейн, от беременности равнодушная к еде, с удовольствием ужинала непривычным блюдом.

И вдруг, она замерла, схватившись за ребра с левой стороны. Там словно полыхал огонь. Не причиняя боль, а приказывая все бросить на месте и, сломя голову, мчаться в чащу.

Чармейн никогда не заходила без сопровождения за невидимую черту, окружающую дом и озеро. Она вела себя примерно, стараясь понравиться Хозяину леса. И теперь безмолвный приказ заставил Чармейн мучится от невозможности решить, что делать.

Остаться ли на месте или последовать зову?

Лес, пусть до сих пор благосклонный, таит в себе не мало тайн и пока ей не дано явное разрешения, никуда ходить нельзя. Может, зайдя за запретную черту, Чармейн направится ловушке в пасть.

Потирая, ребра она вернулась к огороду, но волна паники постепенно разгоралась, пока не подступила к горлу. Чармейн отчетливо поняла — еще немного и будет слишком поздно.

Чармейн вскочила на ноги, отряхнула платье. Вооружилась металлической лопаткой и ринулась в просвет между деревьев.

Она перепрыгивала с кочки на кочку, бесстрашно ныряла в саму чащу, потом внутренний огонек вывел Чармейн к руслу ручейка и она понеслась вперед по щиколотку в воде, подняв юбки, подспудно удивляясь, как угораздило ни разу не поскользнуться. Пока она бежала вперед, давление под ребрами становилось возможным переносить, но стоило остановится, на мгновение подумать куда направится, как дыхание перехватывало, а сердце стучало тревожным молоточком.

После ручейка она вскарабкалась вверх по крутому берегу. Тут лес был пореже, между деревьями росла высокая трава с лиловыми вкраплениями рослого чертополоха. Чармейн оглянулась, отпустив юбки, и тут поняла, что гложущее под ложечкой чувство рассеялось.

В ветвях деревьев чирикали птицы, перистые облака плыли по небу. Стрекотали непотревоженные кузнечики, колыхались головки чертополоха.

В чем дело? Почему ее привели именно на эту поляну?

Чармейн пригляделась. Качание фиолетовых головок было слишком размеренным. К тому же, прислушавшись, она различила шорох, будто нечто большое и тяжелое ползло среди травы. Ее передернуло от звука сминаемых стеблей, будто в нем было что-то отвратительное.

Послышался короткий стон. Чармейн невольно отступила назад к ручью. Ползущее существо направлялось прямо к ней.

Опять приглушенное оханье и трава резко покачнулась. Чармейн прикусила губу, сжала в руке покрепче лопатку и решительно направилась в сторону шорохов.

По поляне полз Дэмиен. Волосы сбились в колтуны, руки и лицо исцарапаны, а левая лодыжка вывернута под неестественным углом. Чармейн охнула и опустилась рядом с ним на колени. Увидев ее, Дэмиен перевернулся на спину и замер, тяжело дыша.

— Чармейн, ты…

— Ох, Дэм...

— Я думал, не доползу домой.

Она бросила взгляд на длинную колею, оставленную Дэмиеном, теряющуюся между деревьев, и сглотнула ком в горле. Погладила по мужа по взъерошенным волосам, наклонилась поцеловать в мягкие губы. Оттерла лицо от грязи и крови, осторожно промокая платком вокруг глубоких царапин. Дэмиен положил ей руку на колени и расслабил плечи.

— Что случилось?

— Упал с дерева. Возвратил птенца в гнездо и поскользнулся.

Чармейн бросила быстрый взгляд на опухшую лодыжку. Не все Хозяин леса может предусмотреть. От несчастий никто не застрахован.

— Дэмиен, нам нужно как-то добраться домой…

— Подожди, сейчас отдохну немного и продолжу.

— Тебе нужно встать и опереться о меня, как о костыли.

— Нет, Чармейн. Ты в тягости, тебе нельзя нести вес взрослого мужчины.

Чармейн хмыкнула, она наоборот, чувствовала себя сильной и ловкой как никогда. А если станет слишком тяжело всегда можно отдохнуть. Медлить опасно, она читала в книгах, что в первые часы после ранения воин не обращает внимания на раны, а потом боль настигает и ударяет сторицей.

Идти рядом и наблюдать, как Дэмиен выставляет локти вперед, а потом, кривясь, подтягивает тело было выше ее сил. Чармейн просила помочь, приводила доводы, показывала, как легко поднимает тяжелые камни, но Дэмиен был непреклонен, и позволил ей всего лишь забрать котомку.

— И где фейри, когда они нужны, — пробормотала Чармейн так, чтобы Дэмиен не услышал.

Они сделали привал, облокотившись на толстый ствол дерева. Дэмиен побледнел и часто дышал. Видимо, боль усилилась. Чармейн прикусив губу изучала предстоящий путь. Ровная часть леса закончилась — впереди кочки и ямы, заросшие колючим кустарником.

Чармейн раздраженно сжала зубы — Дэмиен не сможет преодолеть ползком неровную местность. Только повредит ногу еще больше и они застрянут на ночь под открытым небом, наедине с адской болью.

Она всегда старалась поступать в угоду мужу и вопреки собственным желаниям, замаливая грехи. Но не сегодня. С не хватит мужского упрямства.

Чармейн подошла к Дэмену, обхватила за талию, подставив плечо, и одним рывком поставила мужа на ноги. Вот! Ей совсем не тяжело. Дэмиен удивился, посмотрев на нее затуманенным взглядом, но Чармейн не дала ему одуматься и зашагала вперед, взвалив его вес на себя.

Дэмиен не мог наступать на сломанную лодыжку, поэтому опирался на Чармейн всем телом и прыгал вперед. Она с легкостью служила костылем, удивляясь собственной силе.

Они продвигались вперед довольно быстро. Дэмиен пришел в себя и старался как можно меньше наваливаться на Чармейн, но той нравилось чувство собственной силы и грела мысль, что сумела помочь мужу в беде.

До хижины добрались засветло. Дэмиен присел на лавку и вытянул ногу вперед, облегченно вздохнув. Лодыжка вся распухла и приобрела нездоровый красный цвет с оттенком сизого подле стопы. Чармейн не могла не нее смотреть без содрогания.

— Что делать? — спросила она после как только Дэмиен удобно устроился.

— Принеси две палки покрепче вот такой длинны, — Дэмиен развел руки на ширину плеч, — и длинную ткань.

Чармейн выбежала наружу, обернулась по сторонам, в поисках подходящей ровной ветки. Топор лежал подле колоды для колки дров, Чармейн взвесила его на руке, раздумывая, можно ли срубить живую ветку для такого случая — обычно они разжигали печку валежником.

И тут она заметил движение за изгородью огорода. Прямо из чернозема тянулся к верху зеленый росток. Он набирал рост, расправляя зеленые листья на стройном стволе. Обогнал картофельную ботву за считанные мгновения и продолжил возвышаться. Чармейн подошла поближе, рассмотреть маленькое чудо. Новое деревце, вернее крепкая высокая палка с торчащими зелеными листьями стремительно набирала рост. Чармейн догадалась, что оно специально предназначено для Дэмиена.

И тут ее вновь кольнуло огоньком под ребра, направляя вперед к деревцу. К тому времени оно доросло до пояса и таким застыло. Чармейн дотронулась — обычные молодые побеги гибки, прогибаются под рукой, а это стояло намертво, будто в землю вбили железный кол.

Чармейн почувствовала, как огонек под ребрами потек кверху, грея грудину, и когда добрался до головы, к ней пришло смутное ощущение, что из листков хорошо бы сделать отвар, а ствол отлично подойдет под запросы Дэмиена.

Так и поступила. Направила топор к основанию деревца и принялась за работу. Ей пришлось попотеть — удар снимал лишь тонкую стружку. Но наконец ей удалось сломить сопротивление палки и отнести в дом.

Она зашла, победно потрясая добычей и Дэмиен одобрительно кивнул. Под длинную ткань, примотать палки к стопе, Чармейн отдала свой шарф — он был длинный и узкий из плотной ткани нежно-розового цвета. Такой особо хорошо сочетался с парадным зеленым платьям и Чармейн частенько носила его по праздникам.

— А теперь, милая, тебе придется тянуть, пока не услышишь хруст. Это значит, кости стали на место.

Чармейн поморщилась.

— Нет, сначала отвар, он расслабит мысли и заглушит боль.

Она сама не знала, откуда это взяла, но Дэмиен принял ее слова на веру. Чармейн споро разожгла очаг и повесила котелок. Оборвала узкие и длинные листики на палке, жесткие на ощупь. Решила, что для пущего эффекта их хорошо бы сначала растолочь в ступе. Ей нравилось колдовать: для этого следовало прислушиваться к себе, а не отметать лишние мысли как выводок мышат.

По дому поплыл запах резкий запах хвои и полыни от раздавленной кашицы. Чармейн вылила ее в теплую воду и принялась ждать.

Чтобы вытянуть ногу Дэмиена тоже требовалась длинная тряпица. Дэмиен показал как завязать лодыжку петлей, чтобы с дух концов свисали полоски ткани, за который следовало держаться. За время лесничества научился разным хитрым узелкам — лодыжка покоилась в плотно сплетенном коконе. Дэмиен устроился у самого края лавки напротив двери и уперся руками, поджидая Чармейн.

Чармейн налила зеленый отвар в чашку, подула, отгоняя пар. Подумала немного и смешала с холодной водой — нет смысла ждать пока остынет, Дэмиен и так настрадался.

Он послушно выпил все до дна, а Чармейн заняла свое место. Вытерла вспотевшие ладони о юбку и приказала себе сосредоточиться.

— Что делать? — спросила она.

— Тяни пока не услышишь хруст. Потом привяжешь конец ткани к ручке двери и приладишь палки.

Чармейн вздрогнула при слове «хруст» и чуть не свалилась оземь от приступа слабости и тошноты. Еще раз вытерла влажные руки, выпила воды и встала напротив Дэмиена, пытаясь побороть головокружение.

«Ему хуже, нельзя показывать слабость».

Чармейн крепко ухватилась за концы тряпки и, выдохнув, приказала Дэмиену держаться. Тянула медленно, сперва почувствовать натяжение, ткани, потом постепенно все сильнее без всякого результата. Чармейн подалась назад всем телом, стараясь не думать о боли, которую причиняет мужу. Сизо-красная лодыжка и напряженное лицо Дэмиена, вот все, что осталось в мире, остальное расплылось в размытую картинку. Чармейн сжав зубы тянула, пока концы ткани не дернулись, лодыжка скрипнула и с противным скрежетом щелкнула становясь на место. Дэмиен вскрикнул как раненный медведь и его крик полоснул Чармейн по сердцу.

— Не ослабляй! — крикнул он. — Привяжи к двери.

У Чармейн дрожали руки и она все никак не могла сообразить как туго затянуть узел. Наконец справилась и, покачиваясь от слабости, пошла принести подаренную Хозяином леса палку.

— К-как ты? — спросила она присаживаясь подле ноги Дэмиена.

Он еще полусидел, вцепившись в лавку, но на лице читалось облегчение.

— Лучше, Чармейн. Боль отпустила.

Примотать две палки к распухшей ноге оказалось нелегкой работой. Пальцы не слушались, шарф скользил и Чармейн пришлось попотеть пока нога Дэмиена не стала напоминать розовый кокон с торчащими распухшими пальцами.

Чармейн отвязала ногу от двери. Обернула лодыжку еще несколько раз и закрепила. В голове шумело, она легла под бок к Дэмиену, благо широкая лавка позволяла. Он обнял ее одной рукой и затих. Чармейн прислушалась к его мерному дыханию и поняла, что муж заснул. Хороший отвар получился из листьев странного деревца.

А сама она спать не могла. Причины держать себя в руках больше не было и Чармейн расплакалась от ощущения ужаса и безысходности. Только сейчас она начала осмысливать происшедшее.

Дэмиен не сможет ходить. В ближайшие недели точно, а потом воля всевышнего на то, сможет ли он хромать или останется с изуродованной конечностью. И думать о том, как сложится жизнь совершенно не хочется. Ей не выстоять одной в противостоянии за ребенка против фейри.

Показать Дэмиена врачу в Вирхольме? Но как он туда доберется сам? Чармейн ведь не выпускает сам Хозяин леса…

Вирхольм… Нужно сообщить им как-нибудь о происшедшем, пусть выберут нового лесничего. Лес требует постоянного ухода, он не будет ждать Дэмиена. Чармейн похолодела от внезапной мысли, что к ним в хижину подселится третий.

А потом, пресекая мелькание картинок мрачного будущего, Чармейн решила, что ей надоело зависеть от решений других. Хватит плыть безвольным листком по бурному ручью. Дэмиен сломал ногу это правда. Ему будет и больно и тяжело. Но ведь она сама здорова, и, кажется, научилась слышать голос леса. Чармейн сама встанет на место мужа, попробует заменить его в лесничестве на ближайший месяц. Все равно другого выбора у нее нет.

И приняв это решение она спокойно вздохнула, и, освобожденная, ухнула в объятья сна.