Глава 1

Темный властелин неловко отступил, запнувшись о ступень трона. Выронил клинок, тяжело осел на пол, сглатывая поднимающуюся по горлу кровь. Рыцари света гордо вскинули мечи, провозгласили нестройным хором:

— Враг повержен!

Большинство клинков блестело не замаранной сталью.

Рыцари деловито разбрелись по залу, отдергивая гобелены и проверяя, не осталось ли в троне драгоценных камней. Кто-то наклонился, чтобы подобрать амулет, веревочку которого перерубили во время боя. Темного властелина пнули в бок так, что он скатился со ступеней, растянулся на истертом полу.

— Еще не сдох? Живучий!

Он следил сквозь прорези шлема, как старый рыцарь заносит меч. Ждал удара, но того отвлекли.

— Открыли!

Они заторопились в сокровищницу, надеясь разжиться куда большей добычей, чем одна побрякушка. Темный властелин ухмыльнулся. Рыцарей света ждало жестокое разочарование.

— Господин? — из-за угла высунулся кончик конопатого носа. Убедившись, что опасности нет, верный шут подбежал торопливо, сорвал с головы цветастую шапочку, попытался зажать ей рану на груди.

— Оставь. Все равно умру.

— Зачем же вы, — бессильно всхлипнул шут, — их же двадцать было! А вы один. Ну зачем…

— Потому что я Темный властелин, — едва слышный голос сорвался во влажный кашель. — Тащи. Ненавижу умирать от таких ран.

Шут метнулся к стене, сорвал гобелен, настолько выцветший, что мародерствующее добро на него не покусилось. Расстелил на полу, перетащил Темного властелина на это подобие носилок. Неуверенно спросил:

— Может, все-таки подождать?

Тот покачал головой. Ждать не имело смысла, наоборот, лучше исчезнуть сейчас, пока рыцари заняты вскрыванием пустых сундуков. Проверять, что они станут делать после этого, умирающему не хотелось.

Долгий путь по потайным лестницам слился в одну непрерывную тряску, выматывающую и беспокоящую раны. Чтобы отвлечься, он пытался вспомнить ошибки, совершенные за прошедшие годы. Так и не нашел ни одной, если не считать выхода против двадцати рыцарей света. Но тут уж он был не властен — он должен был хотя бы попытаться защитить замок. Осознание, что его убили бы в любом случае, помогало терпеть боль.

— Добро всегда побеждает…

— Что вы сказали, господин?

Темный властелин только знаком велел не отвлекаться. Шут погрузил его на кухонную телегу, высыпав лежавшие в ней яблоки. Сквозь пыльное, пахнущее прошлым летом сено, которым его заботливо укрыли, Темный властелин видел нервных белых лошадей с алыми плюмажами, подбирающих раскатившееся по двору угощение.

Черный конь Дьявол, хрустя отвоеванным яблоком, позволил себя запрячь, и они направились к воротам.

Телегу трясло, так что когда спустя несколько часов шут с извинениями свернул на совсем уж отвратительный проселок, Темный властелин уже не слышал его. Зло вновь пало.

Но миру нужно зло. Нужно для того же, зачем нужна зима, ночь или тени. Зло не имеет права умирать надолго, и потому он воскрес следующим вечером, когда закат окрасил багрянцем старый каменный алтарь на холме в стороне от дорог.

Человек лежал на холодном камне, щурясь на розовые облака и наслаждаясь отсутствием боли. Небо успело потемнеть на востоке до глубокого фиолетового, прежде чем он наконец сел, позволяя неохотно бьющемуся сердцу разогнать кровь по жилам. Поднял аккуратно сложенную рядом одежду, скользнул ладонью по очередной латке на груди.

— Хватит ее зашивать, Пай.

— Так новую же купить не на что, — отозвался сидящий на земле шут. Поднял голову, улыбнулся застенчиво. В его руках блестела выправленная и начищенная корона. Когда только подобрать успел, слетела же во время боя… Попросил, протягивая ее: — Возьмите, господин.

Он взял. Повертел, поднял к заходящему солнцу, рассматривая черные зубцы.

— Темный властелин. Опять, — сказал — как сплюнул, скривившись от горечи во рту. Вспомнил пустую сокровищницу, бросил взгляд на рубаху — напротив сердца латка на латке. И с размаха зашвырнул корону в кусты. Пай, ахнув, бросился следом.

Когда вернулся, бережно прижимая к груди свою находку, его господин уже заканчивал одеваться. Спросил, не оборачиваясь:

— Ты не помнишь, как меня звали?

— Темный властелин, — недоуменно пожал плечами Пай. — Как же еще?

— А до того?

— Не знаю, господин. Наверное, никак.

— Никак? — он покачал головой, — Нет, вряд ли. Мне нужно имя, Пай.

Шут всплеснул руками, не понимая, чего от него хотят.

— Так коронуйтесь! Будете Темным…

— Хватит.

Под его холодным взглядом Пай съежился, словно пытаясь спрятаться. Даже зажмурился от страха, но корону обнимал так, будто она была котенком, которого требовали оставить в лесу. Его господин, поморщившись, отвел взгляд. Натянул сапоги, бесцеремонно опираясь на алтарь, накинул на плечи плащ. Брезгливо уронив в траву фибулу в виде зубчатой короны, огляделся. Велел:

— Будешь звать меня Закатом.

— Но…

— Или господином, если тебе так привычней. Но для других я — Закат. Не Темный властелин.

И зашагал по едва заметной тропинке вниз с холма, туда, где сквозь деревья виднелись телега и конь.

Решиться было легко, куда сложнее понять, как жить иначе. Всегда он возвращался в разграбленный замок, подсчитывал убытки. Таился, сколько позволяли припасы и традиции, затем объезжал ближайшие деревни и все шло, как предначертано, по одному пути. Сделав первый шаг, короновавшись, он уже не мог свернуть — традиции держали его крепче, чем держит колея телегу, катящуюся с холма.

Сейчас правила были нарушены. Он не стал Темным властелином, он был в стороне от своего обычного пути и не знал, кто он. Присвоенное имя болталось в пустоте, не вызывая никаких чувств, кроме, разве что, пустого злорадства оттого, что оно — другое.

— Надо бы остановиться на ночь, господин…

Пай шел позади, след в след, ведя в поводу коня, все еще запряженного в телегу. Он не терял надежды, что его господин одумается и все пойдет как должно.

— Хорошо, мы остановимся. — Сумерки действительно сгущались, и Закат замедлил шаг, оглядываясь. Мир всегда помогал ему первые годы после воскрешения, подсовывал тихие деревушки, покорных людей. Так бросают кость собаке, послушно следующей приказам. Когда-то мир расщедрился на верного шута — после того, как даже кости, оставшиеся от сожженного тела, истолкли в прах, и с алтаря он встал лишь спустя полную луну, слабый, как новорожденный. Но сейчас на глаза не попадалось ни хижины, ни костра дровосеков, ни даже захудалого стога.

Закат зло оскалился на мгновение, но тут же успокоился. Даже улыбнулся. То, что его не собирались награждать, означало, что глупая на первый взгляд выходка сработала.

Пай едва не налетел на своего внезапно остановившегося Заката.

— Будем ночевать здесь. Распрягай Дьявола.

Тот огляделся. Они стояли на краю крохотной полянки, чьим единственным достоинством была разлапистая ель, которая могла с горем пополам защитить от дождя, случись ему начаться. Привыкший к обычной удаче своего господина шут ожидал большего, но вопросов задавать не стал. Освобожденный от упряжи конь фыркнул, развернулся, сунув морду в телегу, напоминая людям о том, что на привале нужно не только спать.

— Ты умеешь охотиться? — если бы у них был лук или арбалет, Закат смог бы подстрелить дичь, но о силках знал только, что они существуют и ими в принципе можно поймать зайца на ужин. Увы, у шута отношения с охотой были не лучше:

— Нет, господин. Но я припас немного хлеба и яблок. А еще кремень, веревку, нож… — Первое яблоко, извлеченное из полотняной торбы, тут же отобрал конь, раскусил, сочно хрупая. Пай отмахнулся от наглеца, спасая остальные продукты, Закат только хмыкнул, погладил коня по бархатистой шее, забрал сумку.

— Давно готовился?

Шут испуганно помотал головой. Будь на его колпаке бубенцы — звенели бы на весь лес.

— Что вы, господин, я вовсе не…

— Молодец.

Пай понурился. Конечно, он готовился. Шутка ли — десять лет жили без бед, дольше не бывало! Что-то должно было случится, не рыцари, так какой-нибудь мальчишка, больной бабкой науськанный, напал бы со спины. Так всегда было, так должно было быть, и от того, что за эти годы господин не провел ни одного кровавого ритуала, не сжег ни одну деревню, ничего не менялось.

Пай украдкой посматривал на своего господина, уже распотрошившего котомку и грызущего второе яблоко. Тот почувствовал взгляд, поднял голову, кинул шуту пару яблок, которые тот поймал на лету.

— Не вздумай короновать меня во сне.

— Что вы, я бы никогда… — слишком поспешно возмутился слуга.

— Не лги мне, Пай.

Шут оскорбленно вздернул подбородок. Дожевав яблоко, Закат требовательно протянул руку.

— Отдай корону.

Пай опешил. На мгновение его лицо засияло улыбкой, затем сморщилось в гримасе обиды, когда он уловил ход мыслей своего господина. Все это было так явно и просто, что Закат рассмеялся.

— Отдай. Все равно не удержишься, сделаешь глупость.

Шут сидел на месте, не шевелясь, и пришлось самому разыскивать корону в телеге. В сумерках она казалась странным черным пятном, тьмой среди тьмы. Подхватив ненужный символ власти, Закат расстелил плащ на ковре иглицы у корней дерева и вытянулся на нем, подложив под голову изрядно отощавшую котомку.

— Господин, мне больно смотреть, как вы сдаетесь, — в голосе Пая слышалось отчаяние.

Закат удивленно обернулся к нему, переспросил:

— Сдаюсь? — и усмехнулся, изучая печальную физиономию слуги. — О нет, Пай, я вовсе не сдаюсь. Мне всего лишь надоело умирать.

— Разве это не значит сдаться? — не понял тот.

— Нет. — Закат зевнул, прикрыв рот ладонью. Уже совсем стемнело и тело явно напоминало, что смерть не заменяет сон. — Я объясню тебе завтра. А пока поверь своему господину. Я не сдаюсь. Но и Темным властелином быть больше не намерен.

***

— Твое последнее слово?

— Тебе не победить, Темный!

Смех. Низкий, вибрирующий, от которого верные слуги бледнеют и отворачиваются. Но не он. Израненный мужчина с петлей на шее смотрит прямо и честно, обещая своему врагу смерть — не озлобленно, не из мести, лишь потому, что считает это справедливым.

Даже когда из-под ног у него выбивают колоду и спустя несколько нескончаемо долгих мгновений безжизненное тело замирает на виселице, он остается Героем.

***

На следующий день они вышли к деревне — всего десяток дворов, сбегающие к реке огороды, мельница на невысоком холме. В утреннем свете хлеба на окрестных полях переливались золотом, вилась меж них отходящая от дороги узкая колея, спускалась в низину, к щербатому частоколу и распахнутым воротам.

Закат шагал по ней, не слишком торопясь. Тело ныло, привыкшее спать на чем-то более ровном и теплом, чем земля, но это казалось меньшей из проблем. Множество вопросов, проснувшихся на рассвете вместе с ним, толкались в голове. Как отнесутся крестьяне к странным путникам? Не проезжали ли здесь рыцари? Сколько можно выручить за телегу? Что лучше, продать коня или купить седло? И наравне с ними фоном, постоянно зудящей мухой — узнают ли в нем бывшего Темного властелина?

— Господин… А в полях никого.

Задумавшийся Закат поднял голову. И верно, среди высоких колосьев не было видно ни одного человека.

— Празднуют, — хмыкнул он. — Они бы и в разгар страды дела бросили ради такой радости.

Шут открыл было рот переспросить — он не помнил деревенских традиций, но прикусил язык. Конечно, у жителей окрестных деревень был повод для праздника — смерть Темного властелина.

Они пришли в деревню в самый разгар пиршества, и их тут же утащили за стол, наскоро сколоченный из неструганных досок и установленный прямо посреди улицы, напротив дома старосты. Праздновать здесь начали только этим утром, увидев белый флаг над черным замком — раньше опасались спугнуть удачу рыцарей. Закат лишь усмехнулся, услышав этот рассказ из уст старосты. Они могли бы закатить пир хоть на неделю раньше, Темного властелина это бы не спасло. Он слишком долго сидел на троне, и рок, вечно нависающий над ним, больше не мог ждать.

— Садитесь, ешьте! Большой праздник ведь, всех прохожих угощать положено.

«Положено» царапнуло ухо, громыхнуло колесом в глубокой колее. На мгновение он увидел то, что на самом деле было положено — черный кинжал, входящий в глазницу старосты, блестящую корону на голове проезжего гостя. Он мог бы начать отсюда.

Закат улыбнулся, пытаясь придать лицу не слишком зловещее выражение.

— Благодарю вас, староста. С радостью присоединюсь к празднику.

Шут за спиной только пискнул от ужаса.

Стол был богат настолько, насколько может быть богат деревенский стол перед жатвой — угощение, похоже, собирали всем селом. Даже забили по такому случаю барана, и теперь Закат хрустел запеченными ребрышками, впечатляя соседей крепкими зубами. Мясо — хорошее подкрепление сил для недавно воскресшего. В замке Темного властелина зачастую не водилось такой сытной еды.

Здоровый детина через две головы от Заката хохотал громче всех и на пальцах показывал, как и что рыцари света откручивали тирану. Пай, оказавшийся напротив балагура, краснел и бледнел попеременно, пыжился и бросал на своего господина взгляды то пылающие, то умоляющие. Закат не обращал на них внимания. Он отдавал должное деревенской кухне, а шутки… Что ж. Они даже были смешными. Но когда на особо смачном выражении Пай начал надувать щеки и привставать, герой деревенских баек сполз чуть ниже, поддел под столом ноги слуги, уронив того обратно на лавку. Шикнул:

— Сиди, защитник…

Но на странные дерганья Пая уже обратили внимание. Баечник спросил подозрительно:

— А ты чего? Лучше знаешь, что ль?

Закат со вздохом отложил ложку. Мелькнул и тут же пропал образ — обнаженный меч, катящаяся голова оскорбившего его, люди, в страхе падающие ниц…

Вот только у него даже меча не было. Забыли, бросили в тронном зале, где Темный властелин дал рыцарям последний бой.

Закат повернулся к балагуру:

— А как же. И я знаю. Мы в хлеву, что у замка стоит, ночевали. Все и видели.

Девицы и женщины из тех, что сидели за столом, а не носились с тарелками, ахнули.

— Ага, из-за стены! — набычился баечник, почувствовав соперника.

— Все ближе, чем из-за леса, — пожал плечами Закат.

— Ну и что? Что видел-то?

Он обстоятельно вытер пальцы о полы рубашки. Встал.

— Было, значит, так…

Пай уткнулся лицом в ладони.

***

Когда один из деревенский стариков вытащил гусли, Закат наконец смог вздохнуть спокойно и промочить горло, уставшее от долгого рассказа. Как он и ожидал, красочная смесь из нескольких смертей Темного властелина заставила селян завороженно смотреть ему в рот. Жаль только, рот этот нельзя было занимать едой. Впрочем, староста, впечатленный байкой не меньше остальных, пообещал собрать им еды в дорогу, так что Закат надеялся, что не зря потратил время и огорчил Пая. Бедняга не дослушал даже до половины, со стоном влил в себя очередную кружку крепкой домашней бражки и сполз под стол. Закату было немного неловко, но он решил, что Паю стоит привыкать к их общему новому положению, раз уж корона так и осталась лежать на телеге в тряпице.

Начались танцы. Закат собирался посмотреть на них со стороны, но гость, рассказывающий такие красочные байки, слишком заинтересовал селян. Радушные хозяева тянули его в круг так настойчиво, что пришлось смириться и пойти.

Он думал, что будет выглядеть неловко и глупо, но хотя со времени его интереса к танцам минуло несколько поколений, грация, приходящая к каждому, кто достаточно долго учится владеть мечом, неожиданно сделала его практически центром крестьянского гулянья. Девицы, девчонки, даже несколько почтенных матрон краснели, хихикали и норовили оттереть подружек от гостя — скорее просто из азарта, чем с далеко идущими планами.

— Хорошо танцуешь! Меня Дичкой зовут, а тебя Закатом, да? Красивое имя!

Самая смелая селянка, с копной черных кудряшек, заплетенных в две тугие косы, прочно заняла место напротив него. Закат не ответил — все его внимание занимали попытки повторять движения танца, не слишком отставая от соседей. Впрочем, судя по всему, девице загадочно молчащий гость нравился даже больше. Во всяком случае, отсутствие ответа не мешало ей болтать.

Праздник кончился далеко после захода солнца, когда со столов убрали посуду, допили остатки браги и разбрелись по домам. Пай устроился на сеновале, хотя ему предлагали постелили на втором этаже богатой старостиной избы, в бывшей детской. Закат от удобной кровати отказываться не стал. Старостиха носила имя Горляна, и оно очень ей шло — пока она прибирала давно нежилую комнату, Закат обзавелся морем ненужных знаний. Например, о том, что детей у семьи было трое, все девочки и все давно выросли. Женщина рассказывала, взбивая пуховую перину, что ее старшая дочь Неждана теперь мельничиха, да не просто жена мельника, а сама всеми делами управляет, средняя, Стояна, вышла за Кудряша из Зорек, деревни в двух днях пути к северу, а младшая, Светана, в город ушла, светлым рыцарем становиться. Жалко только, с тех пор никаких вестей не было, хотя Горляна специально читать выучилась, но все равно за дочку почти не беспокоится.

— Девка — огонь, первая хулиганка на деревне была! Такая нигде и ни за что не пропадет! В кого только пошла, ума не приложу, разве что в прапрадеда. Прабабка-то моя, говорят, еще позатого Темного застала, когда его Светлый сам ехал воевать. Ну и приветила она защитника, приголубила. А потом и бабушка моя родилась, ровнехонько девять лун прошло…

Закат слушал вполуха, с легким удивлением отмечая, что с трудом припоминает, что было столько смертей назад. Вроде всего чуть больше ста лет прошло, а уже сливается в одну размытую картину. Подумал с грустью — а ведь тогда Герой последний раз за ним приехал. Тогда они еще встречались лицом к лицу.

Впрочем, была ли разница? Исход все равно предопределен.

Размышления прервала старостиха:

— Ну вот, вроде и постелила. — Она довольно оглядела комнату. Закат только открыл рот, чтобы поблагодарить, как скрипнула дверь. В комнату попыталась просочиться та самая чернявая селянка, назвавшаяся Дичкой:

— Закат? Я подумала…

— Вон отсюда, бесстыдница! — Старостиха замахнулась на девку полотенцем, а когда та стрелой вылетела за порог, решительно обернулась к Закату. — Вы ее гоните в шею!

Он кивнул, не желая познакомиться с грозным старостиным полотенцем. Горляна развела руками, извиняясь.

— Совсем ополоумела девка, замуж ей приспичило, да за проезжего… Вы не думайте, она-то хорошая, просто как что в голову ударит…

— Я понял, — усмехнулся Закат. — Не беспокойтесь, после меня правнучек-рыцарей не будет.

Старостиха улыбнулась в ответ, мягко, матерински. Взъерошила Закату волосы, отчего у того странно кольнуло в груди. Вышла, обернувшись на пороге:

— Говорят, доброму человеку добрые сны снятся. Думаю, у тебя они именно такие.

Он не нашелся, что ответить.

***

Широкоплечий парень перегородил дорогу, схватил коня под уздцы, упершись ногами в землю. Он бы не удержал Дьявола, если бы наездник не позволил ему это сделать.

Остановились — крестьянин не поднимая глаз, Темный спокойно изучая восставшего подданного.

— И? Ты меня остановил. Что дальше будешь делать?

Парень глянул исподлобья, отпустил узду. Вытянул из деревянных растрескавшихся ножен старательно наточенный меч.

— Я вызываю тебя…

— Тсс, — властелин приложил палец к губам. — Не стоит договаривать.

Спрыгнул с коня, оказавшись все равно на голову выше крестьянина. Осмотрел его с ног до головы.

— Ты не Герой. Не рыцарь. Тебе даже не предсказывали, что ты меня сразишь, — по опущенным плечам понял, что угадал верно. — Тогда зачем тебе умирать?

Крестьянин шагнул назад. Глянул на темную свиту, неловко поднял меч.

— Тебе не понять. Драться будешь?

Темный вмиг оказался рядом, ударил в плечо кулаком в клепанной перчатке, крутанул парня, будто куклу, выворачивая кисть… Меч тихонько звякнул, упав на дорогу.

— Подрались. Дальше что? — скучающий голос прозвучал над самым ухом, пока парень пытался не скулить от боли в вывернутой руке и вообще понять, что случилось.

Его отпустили. Темный властелин подошел к коню, собираясь вернуться в седло…

— В Залесье голод. Поле сгорело, платить нечем.

Темный властелин обернулся. Улыбнулся вдруг.

— А, вот в чем дело. Ты залесенский. Решил избавиться от проблемы. Понятно…

Подошел ближе, тронул мыском черного сапога меч.

— Подними.

Крестьянин глянул недоверчиво, но послушался. Темный властелин обнажил свой клинок, усмехнулся, увидев отчаянное выражение на лице незадачливого героя.

— Нет, драться мы не будем. Будем учиться. Хотя бы меч держать не как палку.

Они провели в лесу несколько часов, пока Темный властелин учил ошарашенного крестьянина основам боя на мечах. А потом развернулся и уехал, бросив напоследок ученику мелкую монету за хорошо проведенное время.

До Залесья он в том году так и не добрался, оставил на произвол судьбы — выживут — хорошо, нет — так и не он будет тому виной.

Хорошо, что выжили.