Глава 8

Следующим утром снова выпал снег. Закат не знал, что по такой погоде нужно делать в поле, но пришел, как и обещал. Увидел плуги, в один из которых пытались запрячь Дьявола. Подошел, помог, успокаивая недовольного коня.

Оказалось, что снег тоже нужно пахать, чтобы потом пшеница лучше росла. Закат, став за плугом, старался как мог, убеждая Дьявола идти ровно, а не выплясывать, все время норовя подняться на дыбы. Как ни странно, получалось.

— Верховой, непривычный, — усмехнулся Медведь, подошедший посмотреть на борозду. Похлопал коня по бархатистой шее, отдернул руку, не дав себя укусить. — Но старательный.

Закат улыбнулся, вытирая плечом пот со лба. Несмотря на лежащий еще снег, он взмок, будто летом. Дьявол в самом деле, хоть и кусался, работал усердно, раздраженно выдергивая ноги из глубокого снега. Хотя он и не был приспособлен к роли крестьянской лошадки, все равно так работа шла быстрей, чем если тащить плуг на собственной спине, да и борозда за ними ложилась довольно ровная.

Они остановились передохнуть, когда от дороги, тянующейся по верхушкам холмов, отделился всадник в таких белых одеждах, что на фоне заснеженного леса только по движению и можно было догадаться, что это не сугроб решил прогуляться к деревне. Закат наблюдал за ним с притворным спокойствием, опершись на плуг, Дьявол увлеченно хрупал овсом, пытаясь зарыться поглубже в подвешенную к морде торбу.

— Приехали, — подошедший Щука почесал затылок, сбив на лоб шапку. — Всю пахоту испоганят. Сейчас еще заявит, что лес на их сторожку тоже нам рубить…

Гонец светлых рыцарей, впрочем, торопиться с новостями не стал. Спешился у края поля, повертел головой, выискивая главного. К нему подошел Медведь, заговорили о чем-то. Закат, отобрав у фыркающего Дьявола торбу, снова приналег на плуг. Борозда подвела их ближе к разговаривающим, заставила пройти мимо. Закат впервые смог идеально развернуть плуг, провести следующую борозду рядом. Доносились обрывки фраз:

— Ближе к весне…

— Пахать же надо…

— Приедет три рыцаря…

— Лес заготавливать?..

— Будет телега…

Шестая борозда оказалась уже слишком далеко, и Закат не разобрал слов. Повел плуг дальше — в конце концов, основной целью было поле вспахать, а не разговор подслушать. Староста и гонец отправились в деревню, к Закату снова подошел Щука:

— Ну чего? Видно, этот у нас останется, а дальше-то что?

— Ближе к весне приедут три рыцаря с телегой, — не стал скрывать услышанное Закат. — Наверное, с бревнами для стройки.

— Так и знал, что они нам всю пахоту испоганят, — повторил Щука, сплюнув в снег. — А если еще и приедут те доставучие, так хоть из дома беги.

Закат кивнул задумчиво. Щуке-то бежать вряд ли придется, а вот ему…

***

— И не думай, — заявила вечером Лужа, у которой непонятно каким образом собрался целый женский совет, только Горляны недоставало. — Здесь твой дом. Кто после меня за избой-то присмотрит?

— Если они узнают, кто я, в опасности будет вся деревня, а не один дом, — тихо отозвался Закат.

— В какой опасности-то, выдумщик? — еще сильней вскипятилась старуха. — Это может когда ты только пришел, бледный весь и серьезный, подозрительно было. А сейчас нормальный селянин, с какой стороны не посмотри!

— В одном он прав, — тихо вклинилась всегда молчаливая Крошка. — Свет может быть опасен для всей деревни. И не в Закате дело. Мы же, на самом деле, живем не по их законам, что бы там Светозар не говорил. Праздник будет третьего дня третьей луны, как мы его отмечать будем? Надо же чучело делать, жечь потом в поле…

— Как начало жатвы отмечали, — отмахнулась было Лужа, — рыцарь его проспал вообще!

— Это потому что рыцарь такой, — возразила Ежевичка. — Светозар вон ко мне приходил еще в самом начале, за отваром для спокойного сна. Спрашивал про травки мои, улыбался. Я тогда понять не могла, это он такой глупый и не догадывается, что у меня половина лекарств сказочная, по ихнему — колдовская, или мимо ушей пропускает. Сейчас понимаю — он вообще об этом не думал. Не подозревал нас ни в чем, не искал зла. А если кто захочет поискать — найдет наверняка.

Помолчали. Закат думал о том, что Светозар, рыцарь с куцыми усиками, вопросов и подозрений в первые дни вызывал не меньше гонца. Но хотя ему хотелось бы верить, что поодиночке все рыцари хорошие люди, цена ошибки была слишком высока.

— Зовут-то его как? — ворчливо спросила Лужа.

— Яросвет, — ответила Рыбка, успевшая по пути забежать к Горляне и узнать последние новости. — Мы спросили, теперь у всех рыцарей такие имена. В городах сплошные Лучезары, Солнцелики и Добронравы.

— Совсем с ума посходили, — развела руками старуха. — Если они и нас переименовываться заставят, вот будет потеха, запутаемся все напрочь…

— Вряд ли они так глупы, — вклинился все-таки Закат. Ему до сих пор было странно от подобных разговоров — от того, что кому-то кроме Темного властелина нужно было защищаться от света. — Зачем ломать то, что работает?

— Глупый ты, — фыркнула Лужа, взлохматила ему отросшие волосы. — Чтобы себе подчинить, конечно. Чтобы люди с новыми именами новые законы принимали без споров, слишком озабоченные тем, как теперь зовут соседа.

Закат опустил голову. Похоже, он понимал происходящее хуже всех.

Или остальные могли поверить в то, как изменился свет, скорее, чем бывший Темный властелин, еще помнивший Героя.

***

— Значит, ты посмел бросить мне вызов. Назваться Героем, — Темный властелин обходит связанного человека, стоящего перед ним. Протягивает руку в черной латной перчатке, сжимает пальцы, частью хватая, частью защемляя меж стальными пластинами светлые волосы. Тянет назад, заставляя человека откинуть голову, чуть выгнувшись, открыть загорелое горло с прокатившимся вверх-вниз кадыком. Не торопясь вынимает кинжал из ножен. Также не торопясь, крепко удерживая свою жертву, касается острием его шеи. Ярко вспыхивают расширившиеся голубые глаза, Герой успевает выкрикнуть:

— Тьме все равно никогда не победить свет!

И падает на землю с перерезанной глоткой. Пытается зажать брызжущую кровью рану, пытается сказать что-то еще, захлебываясь. Темный властелин наклоняется к нему.

— Я уже победил.

Но выпрямляется чуть поспешней, чем собирался. Отворачивается, взмахом руки приказывая убрать падаль из тронного зала.

Он вдруг начинает сомневаться. Слишком уж уверенно говорил этот человек.

***

Яросвет оказался странным гостем. Понаблюдав за ним пару дней, Закат понял вдруг, что даже Лужа может думать о свете лучше, чем он того заслуживает. Потому что гонец вел себя как соглядатай.

Интерес Светозара всегда был понятен и прост — ему нравилась Дичка, он говорил с ней, и даже к Закату в подвал пришел только потому что девушка рассказала ему про байки, услышанные в доме Ежевички.

Яросвет же заговаривал со всеми, не выделяя никого, и расспрашивал настойчиво, мало говоря о себе.

Светозар быстро сменил белые орденские одежды на куда более удобные серые, некрашеные, подаренные Горляной.

Яросвет от подобного предложения чванливо отказался, заявив, что белизна одежд должна обозначать чистоту души, и лучше бы всем носить белое, или хотя бы желтое.

Светозар с восторгом брался за любую работу, сам вызываясь помочь.

Яросвет ни разу даже корзину поднести не предложил никому.

Было бы понятней, будь он в самом деле рыцарем или благородным дворянином, но Яросвет упрямо твердил, что он лишь гонец, посланный светом, чтобы предупредить о прибытии рыцарей. Все это начало здорово раздражать Заката, да и не только его. Даже Светозар вскоре махнул рукой на брата по ордену, вернувшись к обычной работе. Все более обеспокоенной становилась Горляна — Закат слышал, как она в сердцах жаловалась Луже, что так и не смогла разговорить Яросвета, зато чуть не проболталась о разбойниках, которых скрывали не меньше, чем присутствие Темного властелина.

Однако о чем бы ни беспокоились жители Залесья, работы от этого меньше не становилось. Закат колол дрова, плел лапти и корзины, помогал Луже по дому. Готовил он из рук вон плохо, но зато с уборкой справлялся легко, с любопытством осваивая использование для этого снега. Тот был одновременно врагом, когда его надо было сгонять с тесаной крыши, чтобы та под весом не провалилась; и другом — в сугробах чистили половики, а для стирки достаточно было нагрести свежего снега в кадушку. Впрочем, близилась третья луна, из туч вместо снежинок все чаще сыпались частые капли. На земле снег еще и не думал таять, зато по краю крыши плавился под то и дело выглядывающим ярким солнцем, стекал в сосульки, грозясь упасть кому-нибудь на голову. Приходилось сбивать их, не давая вырастать больше, чем на пару пальцев.

Луже с приходом тепла стало лучше — во всяком случае, она перестала ругаться каждый раз, когда приходилось за чем-то наклоняться. К Ежевичке за травами Закат, однако, ходил каждые три дня — Горляна еще во время шитья посетовала, что сама Лужа с удовольствием забросит лечение. Тогда спина у нее снова разболится — если повезет, а если не повезет, то она вообще не сможет однажды выпрямиться.

— Это ты мне во внуки годишься, а не я тебе, — ворчала Лужа, когда Закат, придя от лекарки, брался заваривать очередные травы. — Я тебя обихаживать должна и с ложечки кормить. Где это видано, чтобы старуху, которая еще не выжила из ума, лекарства пить уговаривали?

Он улыбался. С точки зрения возраста Лужа могла быть его прапра— и так далее правнучкой, а он еще никогда не имел удовольствия кормить кого-то с ложечки. Лужа, впрочем, тоже свои отвары пила сама, а варить их для нее ему нравилось. В конце концов, это единственное, что у него вообще получалось из готовки — наверное, потому что ничего не нужно было отмерять и добавлять что-то “по вкусу”.

Во время очередного похода за лекарствами он и встретился с Яросветом. Они столкнулись на улице, тот пошел рядом. Спросил — ты, говорят, из Зорек. Говорят также, что тебя медведь подрал, когда ты ходил туда осенью.

— Да, — подтвердил Закат. На просьбу показать шрам на ходу распутал шнуровку куртки, подаренной Горляной взамен порванного на охоте плаща. Поднял рубашку, давая рассмотреть звездочку на месте воткнувшейся в живот палки и длинные полосы на боку, оставшиеся после медвежьих когтей.

Яросвет хмыкнул недоверчиво, косясь на отметины.

— Странно, что ты жив.

— Возможно, — пожал плечами Закат, запахивая куртку. Его раздражало навязчивое любопытство спутника. — У меня не было выбора — или я его убью, или он меня.

— Или умрете вместе, — ухмыльнулся Яросвет, будто пытаясь подчеркнуть бессмысленность борьбы с заведомо более сильным противником.

— Да, — Закат серьезно кивнул. — Или вместе. Меня это вполне устраивало.

Яросвет посмотрел на него странно, вдруг затравленно оглянулся, приотстал. Когда Закат остановился и посмотрел на него удивленно, сказал дрогнувшим голосом:

— Я подумал… Я зайду к знахарке позже. Когда рыцари приедут.

Отвернулся и поспешил обратно к частоколу, так сводя лопатки, будто боялся, что между ними сейчас вонзится стрела. Закат, хмурясь, смотрел ему вслед, не вполне понимая, что произошло. Будто бы Яросвет вдруг испугался его, а осознав, что вышел за ограду, туда, где их никто не видит, испугался еще сильней.

Закат тряхнул головой, отказываясь понимать, что такого напридумывал себе светлый гонец. Пошел дальше к домику Ежевички, на ходу заправляя рубашку и шнуруя куртку — из-за любопытства Яросвета он здорово замерз и немного злился — и на это, и на собственное недоумение.

Чем он мог так его напугать?

***

Ежевичка, выслушав пересказанный разговор, только рассмеялась, споро смешивая травы.

— Ой, да ничего особенного ты не сказал. Гонец этот просто трус, вот и слышит то, чего боится.

— А что он услышал? — уточнил Закат, сидя на лавке и отхлебывая заваренный Ро отвар.

— Что ты готов драться за свою жизнь, — Ро, перетиравшая травы в тяжелой каменной ступе, ответила вместо знахарки. — Интересно скорее, почему он считает, что это значит, что ты его убьешь.

Закат помотал головой, совсем запутавшись.

— А что, кто-то согласится просто умереть, не защищаясь?

— Кто-то, — вздохнула Ежевичка, дотянувшись до него и взъерошив волосы, в точности, как обычно делала Лужа, — сбежит. Спрячется. Попробует переждать. А не кинется на медведя с палкой.

— Я должен был отвлечь его от Пая и Ро.

— И чуть не умер из-за этого, — буркнула упомянутая Ро, с такой силой наваливаясь на пест, что насыпанные в ступу сухие стебли уже, должно быть, превратились в мелкую пыль.

— Не всем дана такая храбрость, — объяснила Ежевичка, завязывая наконец мешочек с правильной смесью. — И некоторые ее боятся. Особенно если подозревают, что она может повернуться против них.

— Надеюсь, этого он боится зря, — Закат поднялся из-за стола, забирая протянутое ему лекарство.

На сердце, однако, было тревожно. Оставалось успокаивать себя, мысленно повторяя что Яросвет просто мнительный мальчишка, во всем видящий какие-то козни. С учетом того, что он при этом был светлым гонцом и наверняка доложит свои измышления рыцарям, легче не становилось.

Однако стоило Закату добраться до дома, как все мысли разом вылетели из головы.

Лужа лежала на крыльце, отчаянно хохоча и даже не пытаясь встать.

— Нет, ну надо же! На том же месте, так же глупо…

Закат едва сумел поднять ее, но старуха не держалась на ногах. Она велела положить ее обратно, позвать Листа, а потом уже пытаться отнести ее в дом.

Вдвоем им в самом деле удалось помочь Луже, уложив старуху на печь. Та то и дело начинала смеяться, так что когда они едва-едва устроили ее на лежанке, чуть не свалилась с нее. Извинилась, села, подтянувшись на локтях. Подвела черту:

— Ну вот и все, хотела не хотела, а обузой стала. Я ж теперь вообще ничего не смогу по хозяйству.

— Не прибедняйся, — одернул ее Лист. — Руки и голова у тебя работают, может, потом и встанешь.

Лужа только вздохнула недоверчиво. Уже уходя Лист объяснил Закату:

— Наш отец так упал, ударился головой о ступеньки. Ноги у него и раньше отнимались, едва ходил, а после и с рассудком стало не в порядке… Мать все боялась, что у нее так же будет. Да вот, не так.

Однако прикованность к печи будто только подстегнула старушечий бунт против будущего наступления света. Дома у Лужи собирались уже далеко не только женщины. Сидели недолго, расходились по одному, за Яросветом в это время старались присматривать. Обсуждали многое — как отмечать праздники, что говорить про Заката и про разбойников, что делать с оберегами, которые носили и хранили в домах почти все. Пришел один раз Светозар, посмотрел, послушал, кусая губы. Кивнул собственным мыслям, сжал плечо Заката, уходя.

Тот не понял, что именно хотел сказать рыцарь, но догадывался, что ему никогда не расплатиться за это доверие.

Люди придумывали общую стройную ложь и подолгу обсуждали ее, наращивая детали, стараясь насколько возможно упростить легенду, сделать настоящей. Самим поверить в свои выдумки.

Закат, ставший свидетелем этих сборищ, обычно сидел в стороне, занимая руки очередным лаптем.

Лгать собиралось все Залесье, и не только из-за него, а просто чтобы и дальше жить так, как раньше. Закат боялся, что у них все равно не получится, но не мог решиться уйти в неизвестность. Ругал себя за малодушие, слушал знакомые голоса, мысленно спорил сам с собой — лучше остаться здесь и бороться или лучше уйти и не подвергать всех дополнительной опасности.

Остался. Не смог бросить все, сейчас, когда его так явно не желали отпускать. Всем хотелось верить, что опасность можно переждать, и Закат тоже поверил, понадеялся — не на себя даже, на остальных. На Залесье, что приняло его и не собиралось менять решение.

***

Шли дни, весна закрадывалась в дома, согревая их своим легким, едва заметным еще дыханием. Таял на полях замешанный с землей снег. Близились праздник и начало сева, когда на дороге появились всадники вместе с длинными волокушами, доверху нагруженными лесом.

Закат смотрел с поля, как они разворачиваются, бегали рыцари, выравнивая воз, увязающий в грязных придорожных сугробах. Когда Медведь махнул рукой, призывая пойти и помочь, Закат пошел вместе со всеми, не желая одиноким пугалом торчать посреди поля.

Бесколесные, обросшие бородами грязи волокуши все норовили развернуться поперек круто сбегающей с холма тропы, и широкоплечий рыцарь, перекинувшись с Медведем парой слов, начал снимать веревки, которыми спутали груз. Проще было отнести его к частоколу на руках, чем бороться со скользким склоном. Закат несколько раз оказался в паре с приехавшими рыцарями, послушал вполне обычную человеческую ругань, когда один из них, стройный, с медовыми кудрями, выбивающимися из-под белой шапки, уронил доску себе на ногу.

— Спасибо, добрые люди, — вытирая покрасневшее от натуги лицо, поблагодарил старший из рыцарей. — Меня зовут Доброяр, моих братьев по ордену — Солнцеяр и Лучесвет.

Поздоровался от имени деревни Медведь, представил всех, помогавших с разгрузкой. Закат в свой черед шагнул из толпы, поклонился приветственно. Наконец смог улыбнуться, медленно оттаивая изнутри. В самом деле, глупо было судить обо всем светлом ордене по одному человеку — хоть по хорошему, хоть по плохому. Все равно истина будет где-то между.

К рыцарям подошел Светозар, заговорил тихо, рассказывая о своей жизни в деревне. На него смотрели жалостливо, как на больного. Мягко пожурил старший:

— Конечно, каждый волен остаться сторожем света при деревне и тогда ему будет дозволено завести семью. Однако ты женился без разрешения Ордена, без благословения света. Ты живешь во грехе, брат мой.

— Прости, брат Доброяр, — покаянно склонил голову Светозар. — Охвачен я был светлым порывом, чувствовал, что судьбой мне предназначена роль сторожа в этой деревне.

Фыркнул из-за забора Щука, ушел в дом, хлопнув дверью. К счастью, на него не обратили внимания. Закат только молча порадовался, что Дичка не то что не обидится — и разницы-то не поймет между «жизнью во грехе» и благословенной светом семьей. Разрешили и ладно.

Подошел доложиться гонец, увел рыцарей в сторону. Светозара отослали, не то не доверяя, не то просто считая, что он про деревню и так больше всех знает. Вместе с Закатом они вернулись в поле.

— Удивительно, — сообщил рыцарь, остановившись у борозды. — Никогда раньше не замечал, какие странные у нас запреты.

— Ты в них вырос, — Закат пожал плечами. — Удивительно скорее то, что теперь ты видишь их странность. То, каким ты стал.

— А разве я стал другим? — тихо переспросил Светозар. — Я всегда верил тому, чему учился. Считал, что в каждом есть свет. Просто раньше не замечал противоречий между светом, каким он должен быть, и нашим орденом. Яблочное варенье пробовал, а о яблоках и представления-то не имел, — он встряхнулся, поежился, решительно зашагал к брошенному в поле плугу. Закат не стал продолжать разговор.

Смеркалось, так что пахать они уже не могли, но инструмент нужно было убрать в сарай до ночи. Светозар отправился к себе — они с Паем не прекращали работы даже зимой, разделяя избу на комнаты и теперь осталось только сложить с помощью Репки печь, чтобы можно было переселяться. Сделали даже комнатушки на чердаке, как шутил Светозар — чтобы если из лесу выйдут новые желающие поработать, было где их поселить.

Закат надеялся, что у них в самом деле будет возможность селить у себя проезжих и бывших разбойников даже после установки сторожки света. В конце концов, если местным сторожем в самом деле станет Светозар — они смогут жить так же, как раньше. Разве что на время приезда других рыцарей придется снова прятать амулеты и сочинять общую ложь.

***

На следующий день рыцари взялись ходить по гостям. Закат, по случаю хорошей погоды выгнанный Лужей во двор, под солнышко, увидел их еще издали. Кивнул приветственно, когда рыцари подошли к забору.

— Можно? — уточнил Доброяр.

Закат сдержал усмешку. Как будто он мог отказать.

— Конечно.

Рыцари по одному вошли во двор, последний деловито прикрыл калитку. Осмотрелись, Закат и сам оценил — двор пустой, выстуженный курятник, булькает вода в стоящем среди поленьев котле. Объяснил, не дожидаясь вопросов:

— До того, как я пришел из соседнего села, Лужа, здешняя корзинщица, жила одна. Большое хозяйство не требовалось.

— Да, мы слышали, что вы из… — Доброяр запнулся, с виноватой улыбкой покачал головой. — Простите, не могу припомнить название вашего родного села.

— Зорьки, — холодно отозвался Закат. — Два дня пути отсюда по тропе через лес. Маленькая деревня, всего пять дворов.

— Точно, — будто бы вспомнив, кивнул рыцарь. — Староста еще говорил, вы недавно туда ходили?

— Да, — Закат кивнул, заставил себя ответить подробней: — у нас обмен вышел, я сюда пришел, а Кудряш овец купил, люди потребовались. К счастью, к нам как раз завернули погорельцы, и нескольких из них мы с Щукой проводили в Зорьки.

— В самом деле? Как любопытно!

Можно было бы поверить голосу Доброяра, но не лицам его спутников. Однако все равно приходилось изображать радушие. Закат пригласил становящихся все неприятней гостей:

— Зайдете в дом? Лужа с удовольствием с вами познакомится.

— Благодарим за приглашение, — кивнул старший из рыцарей.

Они так же, как до того в калитку, по одному просочились за дверь. Четвертый, памятный гонец Яросвет, остался во дворе, наблюдая за работой Заката. Спросил с оттенком презрения:

— Давно лапти плетешь?

— Нет, меня Лужа научила, — отозвался Закат. Вдруг понял следующий вопрос и, с трудом удержавшись от желания спрятать ноги под лавку, добавил: — До того я сапоги шил. Но это сложней, шкуру подходящую тяжело добыть.

— Мои сапоги как раз износились, — с притворной задумчивостью сообщил Яросвет. — Если я принесу тебе подходящую кожу, сошьешь новые?

Закат помедлил, поднял глаза на рыцаря. Тихо спросил:

— Плату с вас, рыцарей, брать можно?

Тот высокомерно кивнул — мол, сколько не попроси, заплачу легко!

— Хорошо. Деньги тут не нужны, а вот от хорошо выделанной оленьей шкуры я бы не отказался.

Со спокойным удовлетворением пронаблюдал за растерянностью Яросвета. Шкура в самом деле стоила примерно как хорошие сапоги, и водились олени в ближайшем лесу, но не весной же в одиночку охотиться!

Закат, в целом, надеялся, что справится при необходимости и с ролью сапожника — в крайнем случае собственные сапоги распорет, по ним как по выкройке сошьет. Но очень уж хотелось поставить на место заносчивого мальчишку.

Трое рыцарей вышли из избы, первый вроде бы с достоинством, а вот остальные разве что не вылетели кубарем. У младшего предательски алели уши, так что Закат всерьез забеспокоился — что такого сказала Лужа? Попрощались они, однако, дружелюбно — опять один Доброяр за всех. Ушли к дому Гвоздя.

Закат хмыкнул себе под нос, аккуратно пряча торчащий хвостик лыка. Вытянул из мотка и перекусил длинную веревку, уже на ходу заправил ее в петельки готового лаптя, подхватив с крыльца второй. На улице осадил себя, заставил не торопиться. Рыцари уже скрылись в кузне, Закат остановился у плетня, прислушиваясь и раздумывая, что делать дальше.

Из-за угла вывернула Ро, остановилась у забора. Наклонившись, неторопливо расшнуровала и стащила с ноги лапоть, перемотала заново ничуть не сбившуюся обмотку. Они встретились глазами, Закат молча кивнул, понимая.

У Гвоздя работало два бывших разбойника. Конечно, Ро следила, чтобы у них все было в порядке.

— Ваши помощники, как я понимаю, те самые погорельцы? — как раз донеслось из кузницы.

— Да, из Узкого лога, что прямо у восточных лесов, — отозвался Гвоздь, широкой спиной заслоняя окно. — Лето выдалось сухое, ночью в дом ударила молния, ну и заполыхало все, залить не успели.

Подслушивающие быстро зыркнули друг на друга.

— Тебе нужны новые лапти, — не спросил, а сообщил Закат. Ро кивнула, путанно заговорила о каких-то особенностях размера, явно без участия разума.

Она присматривала за своими людьми. Ему хотелось бы так присматривать за всей деревней.

Но вместо этого Закат повесил новые лапти на калитку. Попросил:

— Приди лучше к Луже потом, обсудим.

После кивка отвернулся, пошел обратно во двор.

Ро назвалась дочерью старосты сгоревшей деревни. Ее беспокойство легко было оправдать. А вот если заметят за подслушиванием его — будет слишком много вопросов.

***

Вопросы, однако, появились и так. Закат проследил, как рыцари ушли по тропе в сторону дома Ежевички, торопливо затушил костер, побросал в дом куски лыка. Лужа, которой он наскоро рассказал о том, куда пошли светлые, торопила:

— Скорей, скорей! Вот же беда, далась она им!

Закат тоже не слишком надеялся, что поход рыцарей к знахарке закончится мирно. Бегом пробежал поля, перейдя на шаг лишь когда показался дом Ежевички. Еще издали увидел ее на крыльце, рыцарей полукругом. Подошел, удивленный молчанием, поздоровался негромко. Попросил:

— Мне для Лужи, как всегда.

Ежевичка так же молча ушла в дом. Он стоял на пороге, сам не зная, как должен себя вести. Рыцари смотрели на него в упор до тех пор, пока не вернулась старушка. Вложила в ладонь Заката мешочек. Посмотрела на свой почетный караул, усмехнулась.

— Ну? Какие еще доказательства вам нужны?

— Прости, знахарка, — склонил голову Доброяр. — Однако мы должны увидеть травы, которые ты используешь.

— Лесные да полевые, какие ж еще, — она упрямо тряхнула головой, перегораживая проход. — А в дом я вас не пущу, не обессудьте. У меня там настой стоит, его беспокоить три дня нельзя, заденете случайно — все труды насмарку.

— Тогда принеси нам то, с чем работаешь, — миролюбиво, но так же непреклонно попросил рыцарь. — Или назови для начала.

Ежевичка взялась перечислять, Доброяр кивал. Закат, так и оставшийся наблюдать, чувствовал притворство в словах обоих — будто не только Ежевичка ждала, пока рыцари наконец уйдут, но и Доброяр не просто так тянул время.

— А где гонец? — спросил вдруг Закат, поняв, что его беспокоило и перебив Ежевичку. Доброяр улыбнулся благостно:

— Выполняет свой долг перед светом. Верно, брат Яросвет?

Четвертый рыцарь выступил из-за угла избы, гордо потрясая каким-то корнем. Досадливо поморщилась Ежевичка, кивнул удовлетворенно Доброяр.

— Я так и думал. Женщина, ты обвиняешься в использовании колдовских растений…

— Она этого не знала, — Закат шагнул вперед, заслоняя Ежевичку. Встретил взгляды рыцарей, повторил твердо: — Увы, но ваши названия трав и деревенские сильно отличаются друг от друга. Это затрудняет соблюдение запретов.

— Закат, — Ежевичка поднырнула у него под рукой, попросила, едва обернувшись, — не надо. Чего вы хотите-то от меня, рыцари?

— Принимая во внимания слова вашего соседа, — Доброяр чуть кивнул Закату, — изгнания. Вы должны покинуть эту деревню и земли света…

— Но она единственная лекарка в Залесье!

— …и благодарите мое милосердие, — рыцарь говорил, будто его и не прерывали. — Я не требую ни вашей смерти, ни изгнания для всей деревни, использовавшей ваши снадобья.

Закат подавился протестом. Кивнула спокойно Ежевичка:

— Ваша воля на этой земле. Благодарю. Прошу собранные мной дозволенные травы передать Ро, одной из погорельцев. Она может быть лекаркой вместо меня.

Доброяр, пожевав в задумчивости губами, согласился. Закат смотрел, как собирает вещи бабка, придавленный к земле невозможностью вмешаться, помочь, найти подходящие слова. Даже убить этих четверых — и то было нельзя, вместо них приехали бы другие, и спрашивали бы тогда жестче.

Ежевичка потянула его за рукав, заставляя наклониться к ней. Чмокнула в щеку, шепнула на ухо:

— Не делай глупостей, ладно? И другим не давай, — отстранилась, не дожидаясь ответа, улыбаясь грустно. — Попрощайся за меня со всеми.

Закат смотрел, как Ежевичка, с крохотным узелком вещей за спиной, уходит по тропинке, и сжимал кулаки. Он ничего не пообещал, но слишком боялся за остальную деревню, чтобы сделать хоть что-то.

Он никогда не думал, что однажды придется жертвовать не собой, а другими.

Рыцари в домике знахарки о чем-то переговаривались, ворошили вещи. Со стороны деревни показалась Ро, замерла на дороге. Бросилась вперед. Закат поймал ее на бегу, обнял, заставляя остановиться. Выдохнул:

— Ежевичка ушла. И просила не делать глупостей. Она ушла, чтобы больше никого не изгнали и не убили.

Ро кивнула молча, высвободилась. Подошла к проему открытой двери, ударила в косяк. Дождалась внимания рыцарей, приняла от них ворох дозволенных трав — малую часть от всех запасов Ежевички.

— Однако вам не стоит жить здесь, — отечески посоветовал Доброяр. — Это место осквернено тьмой.

Ро прикусила губу, отрывисто кивнула, не раскрывая рта. Резко развернулась, направляясь к деревне. Закат пошел рядом.

— Ублюдки, — на полпути она наконец разжала будто судорогой сведенные зубы, выдохнула ругательство. Закат ниже опустил голову, готовый принять обвинения, но она одернула его: — Молчи! И не вини себя. Ты ничего сделать не мог. Но какие же ублюдки!

— Надо сказать Луже, — тихо отозвался Закат. Он не представлял, как именно ответит старуха на изгнание ее подруги, боялся только, что словами она не ограничится. Ро вдруг взяла его за руку.

— Идем. Вместе скажем.

***

— Что?! — Лужа приподнялась на руках, лицо ее пошло красными пятнами, блеснули глаза. Пододвинулась к краю печи, будто даже ногами шевельнула, готовая бежать и лично воевать с рыцарями. — Да как они смели! Паскудники мелкие, ну я им… Ну я…

Схватилась за горло, задыхаясь. Закат подскочил, поймал падающую, Ро распахнула дверь, впуская холодный еще, не весенний воздух, полезла в котомку, роняя мешочки дозволенных трав. Подняла на Заката огромные глаза, так что он понял — не поможет. Нечем теперь. Лужа обмякла в его руках, Ро указала на стол, приложила к губам старухи мгновенно запотевший нож, пощупала шею. Выругавшись, велела:

— Вот сюда положи руки, считай и нажимай, сильно и резко. Локти не сгибай! Чтобы на два пальца грудь прогибалась хотя бы.

Закат делал, что показано, пока Ро металась по кухне, пытаясь заварить какие-то травы. Снова проверила дыхание, зарычала, склонилась ко рту старухи, пытаясь вдохнуть в нее воздух.

Он не знал, сколько прошло времени. Руки закоченели и устали, болела спина. Лужа не шевелилась, ругалась и пыталась оживить ее Ро. На плечо легла чужая широкая ладонь.

— Она ушла к свету.

Закат обернулся, готовый ударить любого рыцаря, который окажется за спиной… Но сзади стоял Медведь. Доброяр задержался в дверях, и именно староста отнял плетьми повисшие руки от груди покойницы. Обнял крепко, притянув к себе и Ро. Сказал глухо:

— Ушла. Но прощаться мы с ней будем, уж не обессудьте, как у нас заведено. Погребальным костром.

Рыцарь склонил голову, признавая их право. Вышел.

Закат слышал, как всхлипнула рядом с ним Ро. Медведь тихонько покачивал их, будто двух младенцев разом, приговаривая что-то о том, что Лужа давно знала и предупреждала, что все идет своим чередом, что она всегда говорила, чтобы после ее смерти не плакали, а смеялись, потому что она смешно жила. Начал какую-то байку из собственного детства, о молодой еще Луже, прервался на середине, замолк, сам пытаясь перебороть подступившее к горлу. Выдохнул:

— Чурбан ее десять лет ждал. Вот дождался наконец.

Отстранилась от них Ро, вытерла глаза. Собрала рассыпанные по дому мешочки лекарств. Посмотрела в упор:

— Я снова соберу сказочные травки. И Ежевичку найду, пусть научит, чему еще не научила.

— Вернется Ежевичка, — ответил Медведь, — она ж не дура. Как рыцари уедут в начале сева, так и вернется.

— А Лужа уже нет! — вскинулась Ро. Тут же сникла, посмотрела на лежащее на столе тело. Попросила тихо: — Вы идите. Я лекарка, мне ее и к обряду готовить.

Они вышли. Медведь, изучив Лужину поленницу, цокнул языком, посоветовал взять часть дров у него.

— Идем. Я жене скажу, ты дрова возьмешь. К Листу еще надо зайти…

Закат только кивнул молча. Вечер прошел в странном оцепенении, как бывает, когда после сна в неудобной позе не чувствуешь руку, только сейчас вместо руки онемело что-то в груди. Закат знал — это не продлится долго. Все вернется стократ, ударит еще больней, но пока чувствовать не выходило.

Лист был таким же. На слова о смерти Лужи кивнул только, окаменев лицом, пошел в сарай, выбирать дрова для погребального костра. Горляна же выронила ухват, поджала дрожащие губы. Разрыдалась на груди у мужа, будто все слезы мира проливая, за себя и всех, кто не мог плакать.

Когда солнце зашло, все Залесье вышло в черное, не засеянное еще поле. Тихонько вспоминали умершую, глядя, как складывают дрова ее дети и их семьи. Заката вытолкнули вперед, сказали — ты ей как сын был, мы же знаем. Он помогал неловко, не зная, как сделать правильно. Горляна впихнула меж поленьев свой узорчатый платок, Лист положил резной деревянный браслет. Серьезные Шишка с Щепкой, приемные внучки, высыпали по букетику засушенных летом цветов. Странным порывом, будто услышав чей-то совет, Закат достал из сумки черную фибулу, уронил внутрь сложенных дров там, где должны были положить ноги покойницы. Отошел вместе с другими. Посмотрел, как шестеро мужчин под руководством Ро выносят из дома наряженное в самую красивую рубашку тело, укладывают на плоскую макушку дровяного ложа, расправляют серебристую волну волос. Хлюпнула носом Ро, вскинула голову. Заговорила неожиданно громко и чисто, прижимая к груди замотанный в тряпки горшок:

— Мы все знали Лужу. Она была матерью и бабушкой для всех нас. Она дарила нам свое тепло и мудрость, и мы их сохраним. Она была веселой и справедливой, и такой мы будем ее помнить. Мы провожаем ее, радуясь, какую прекрасную жизнь она прожила. Пусть займется огонь от углей ее очага и укажет ей путь — куда бы она не направлялась.

Закату вложили в руки факел, и он следом за Листом и Горляной зажег его, опустив в горшочек с углями. Подождал, подошел одновременно с остальными к Луже. Вгляделся в неживое, ставшее почти кукольным лицо. Положил факел у ее ног.

Костер полыхал долго и ярко. Остальные уже разошлись, а Закат все сидел на холодной земле, глядя в уголья. Видел, как к затухающему костру подошла Ро, начала печной лопатой растаскивать по полю пепел. Села рядом с ним, утирая лоб черной, всей в саже рукой. Тихо призналась:

— Я раньше никого так не провожала. Кто умирал — те умирали в бою или вовсе пропадали без следа. Обряду меня Ежевичка научила, на всякий случай.

Привалилась к его боку, Закат неловко обнял ее, замер, не зная ни что говорить, ни что делать. Она вздохнула куда-то ему в грудь.

— Ты хороший. Она это сразу увидела. Все они.

Закат горько улыбнулся. Хороший. Он не мог избавиться от мысли, что это он накликал на них всех беду. Что из-за него Лужа умерла.

Она сказала бы: «Глупый! Я же давно предупреждала, что следующего лета не увижу».

Только больно было все равно. Закат втянул носом воздух, закрыл глаза, горбясь и крепче прижимая к себе Ро. Замер, пытаясь удержать судорожно вздрагивающие плечи. Ро не глядя вскинула руку, провела ладонью по его щеке. Кивнула удовлетворенно:

— Всем нужно прощаться.

Она встала, только когда он затих, выдохнул уже спокойно, выпрямляясь и смущенно шмыгая носом. Осторожно выбралась из-под его бока, подала руку:

— Идем. Мы с тобой сейчас у Светозара живем. К Луже в дом еще семь дней только я могу заходить, а в избушку Ежевички рыцари не пускают. Да и без нее возвращаться у меня сил никаких нет.

Закат коснулся ее ладони благодарно, но встал сам, без опоры. Вытер холодные дорожки, протянувшиеся по щекам.

Он не плакал уже очень, очень много лет. И сейчас чувствовал себя странно, блаженно пустым, словно вместе со слезами ушла тяжесть, которую он носил в себе.

***

Дверь им открыл Пай, пошел вместе с ними на кухню, где все еще сидели Светозар с Дичкой. Молодая жена, утирая слезы, взялась суетиться по дому, Светозар помогал, нарезал пышный хлеб, испеченный утром.

Сели за стол, Светозар, на правах хозяина дома, поднял кружку. Помолчал. Признался:

— Я мало знал Лужу. Но я знаю всех вас и само Залесье. В каждом здесь больше света, чем в любом из рыцарей. Пусть дорога ее будет легкой.

Закат выпил налитое ему поминальное молоко, горчащее от добавленных трав. Дичка, единственная из всех действительно хорошо знавшая Лужу, взялась рассказывать, что видела сама и что слышала. Рассказала о Чурбане, лесорубе от судьбы, бывшем старостой прежде, чем его подкосила болезнь, и о самой Луже, умевшей найти нужные слова для любого горя. Как Лужа научила тому же сердечному теплу свою дочь, а потом шутила, что вот теперь, когда Горляна подросла, наконец-то может побыть сварливой и вредной. Как, испугавшись сунувшегося в окно черного лица, огрела нарочно измазавшуюся в саже маленькую Дичку полотенцем, а потом извинялась, смеялась и ругалась поровну.

В небе давно зажглись звезды. Дичка пожаловалась, что к ней сон не идет, Ро взялась заваривать какие-то травки. Предложила всем, но Закат отказался. Он не хотел проверять, что будет, если ему начнут сниться его сны, а он не сможет проснуться из-за отвара. Спать лег на чердаке, наотрез отказавшись меняться с Паем, которому в избе, где уже поставили стены, выделена была небольшая горница. Долго ворочался, слушая сквозь доски пола, как укладывается на высокие полати над дверью Ро.

Закат думал, что, может, хоть сейчас ему приснится что-то настоящее. Надеялся увидеть во сне Лужу. Но не сложилось.

Он вообще не запомнил, что ему приснилось. Слишком быстро пришлось просыпаться.