Глава 2

Утром Закат встал ни свет ни заря, вместе со всеми. Похлебал разогретой в печи ухи с ломтем хлеба, следя за суетящимися по дому людьми. Простая жизнь, от посева до жатвы, от весны до осени… От рождения до смерти. Одной-единственной, которая придает жизни подлинную ценность.

Он посмотрел в окно. Дорога вилась дальше, мимо деревни, через лес, в город, наверное, на другой край мира. Хотел ли он идти по ней? Вечность?

Закат слизнул капли супа с ложки, бросил ее в тарелку. Вполголоса окликнул хозяина:

— Помочь чем?

Тот оглядел гостя повнимательней. Одно дело простой прохожий, другое — человек, собирающийся наняться батраком. Закат знал, что не производит впечатления хорошего работника — высокий, конечно, но от того кажущийся скорее худым, чем жилистым. Староста, однако, не стал отказывать сразу. Кашлянул, спросил:

— Что умеешь-то?

— Чего не умею — тому научусь, — пожал плечами Закат.

Староста помялся, затем рубанул с плеча:

— Платить нам нечем. Сам понимаешь, время такое, до урожая рукой подать.

Закат только пожал плечами снова. Жаль, ему здесь понравилось, хотя и глупо было надеяться устроиться в первой же деревне. Но староста, оказывается, не договорил.

— Так-то у нас работы много. Если согласен за стол и кров пахать от зари до темна — то оставайся.

— Вы ведь пашете.

— Добро! — высокие договаривающиеся стороны пожали руки. Закат улыбнулся задумчиво в ответ на доброжелательную мину хозяина, оценив — ладонь у крестьянина все та же, широкая, мозолистая… И мозоли на ней не только от лопаты.

Интересно, в каком сарае лежит его меч.

— Ты топором работать умеешь небось? — уточнил староста. Закат кивнул — дров для отопления даже одного зала в замке нужно было много, Пай с ними никак бы не справился. — Тогда возьми из сарая его, пару охапок соломы, и иди к частоколу. Видел небось, что там половины кольев не хватает — это мы стройку затеяли.

Уточнять, зачем на стройке солома, Закат не стал, решив, что разберется на месте. Нашел инструмент, для соломы взял с одобрения старосты тачку. Покатил по улице в указанном Горляной направлении. Задумавшись, чуть не сшиб Пая, который при виде него разве что не разрыдался.

— Господин! Что же вы… Черной работой…

— Будто я в замке камни не таскал, — хмыкнул Закат, поудобнее перехватывая оглобли. Последние жизни на рабочих денег не хватало, а рабов он не держал, так что латать осыпающиеся стены приходилось самому.

Пай, однако, был с ним не согласен, и увязался следом, пытаясь заодно отнять тачку. С учетом не самого крепкого сложения шута, совершенно бесполезное занятие.

— Так замок хотя бы ваш! Свое чинить — руки не пачкать. А здесь… Господин, вы же не… Не…

Закат засмеялся — ужас шута, такой искренний и непритворный, его веселил.

— Нанялся батраком. Именно так.

— Но вы же Темный… — осекся, поймав мгновенно потяжелевший взгляд, даже рот себе для верности руками зажал. Договорил шепотом, — Господин, вы благородны…

Закат вытер взмокший лоб плечом, заодно убирая лезущие в глаза пряди. На его лице было поразительно умиротворенное выражение.

— Знаешь, в чем главное достоинство благородного происхождения, Пай? — Дождался, пока шут помотает головой, прежде чем самому ответить. — Можешь делать то, что хочешь. Всегда об этом мечтал.

— И вы хотите чинить этим селянам забор? — Удивление в голосе Пая могло соперничать только с его же печалью.

— Хочу. Никогда раньше этого не делал, — он остановился. За разговором они добрались до конца улицы, упершись в кипящую стройку. — Эй, куда разгружать?

Из-за сложенных бревен вынырнул давешний баечник, хекнул удивленно, узнав. Крикнул, высунувшись за частокол:

— Лист! Тут солому притащили. И работник новый, который вчера пришел.

К ним вышел Лист, больше похожий на маленькую передвижную крепость — одинаково прямоугольный со всех сторон. Критически оглядел Заката и тачку, поручил коротко:

— Затолкай между кольями, которые уже поставили.

Кивка ждать не стал, ушел, подхватив по пути стоявший у бревен топор. Закат слышал, как кому-то, забывшему этот топор, тут же влетело, а затем снова размеренно застучало железо, полетели щепки с будущих кольев.

Пай не ушел, и Закат припряг его к работе. В четыре руки тачку разгрузили быстро, укладывая пучки хрустящих остьев. Баечник, назвавшийся Редькой, показал, как их утрамбовывать, протягивая между бревнами веревку, а затем — как забивать мхом щели. Тут вернулся Лист, обозвал всех троих лоботрясами, послал обратно к старосте за соломой. По пути баечник покаялся — штуку с мхом он придумал сам, и запихивать в щели его надо было после того, как установят все колья.

— Но тогда кто ж мне даст! А сейчас милое дело, все вокруг частокола крутятся, все время работа есть. Если я вместо отдыха с мхом вожусь — кому какое дело-то?

Редька соловьем разливался, описывая достоинства утепленного мхом частокола, Закат слушал — как того соловья, ничего не понятно, но звучит красиво. Пай задавал каверзные вопросы — а ну как дерево загниет? Баечник горячился, объясняя, как он сушил нити мха… За беседой дошли до старостиного забора, Пай придержал калитку, помогая закатить тачку во двор…

— Эй, селяне!

Закат медленно обернулся, понимая, что жить ему осталось не больше вздоха. За спиной улыбался молодой рыцарь в белом плаще, подкручивал щегольские усики. По людям он едва скользнул взглядом, попросил вежливо:

— Воды нальете герою?

Закат кивнул молча, глянул на Пая, который понятливо перехватил тачку. Закат подошел к колодцу, быстро крутанул ворот, доставая ведерко. Зачерпнул ковшиком, стоявшим тут же на деревянном срубе.

— Вот спасибо!

Рыцарь принял ковш обеими руками, выхлебал воду, отфыркиваясь. Закат отошел к открытому амбару, надергал пару охапок соломы, бросил в тачку. Покатил вверх по улице. Спина закаменела в ожидании еще одного окрика, удара. Донесся вопрос:

— А что, сложно было Темного победить? — конечно, Редька не мог не попытаться выяснить подробности из первых рук. Закат подобрался, догадываясь, что его история сильно разойдется с версией рыцарей…

Но баечника разочаровали.

— Чего там говорить, понятно, сложно. Но это наш долг!

Закат криво улыбнулся, приналег на тачку.

Двадцать на одного. Невероятно сложно!

Он, кажется, даже ранить никого не успел.

Всколыхнулось в глубине черное, вязкое — вызвать этого рыцаренка сейчас, одного. Высмеять. Убить.

Мальчишку, гордо подкручивающего куцые усики.

Мальчишку, недавно мародерствовавшего в его доме. Того самого, который попытался рубануть врага по шее, но чуть промазал и клинок увяз в наплечнике, запрыгала по полу подвеска на перерезанном шнурке…

— Куда несешься, с ума сошел?!

Закат остановился, переводя дыхание. Улыбнулся через силу.

— К вам же и несусь. Лист просил вторую тачку соломы.

Мужчина, остругивавший колья, засмеялся.

— Так убедительно просил? Запихивать-то ее пока некуда. Ладно, вываливай тут и помоги с кольями. Если ты топором так же быстро машешь, как тачки возишь — к вечеру все закончим!

***

К вечеру они, понятно, не закончили, но, судя по одобрительному кивку Листа, поработали неплохо, хотя баечник так и не вернулся на стройку. Напарник Заката, прозванный за острый язык и любовь к рыбалке Щукой, сказал, что с ним всегда так. Возвращались вместе, упарившийся за день Щука даже зазывал к себе выпить бражки — «Пробовал вчера? Так то еще не самая лучшая!», но Закат отказался, пошел к старостиному дому.

И понял, что отказался зря. Три белые лошади, привязанные к хлипкой ограде, говорили об очень крупных неприятностях.

Закат осторожно открыл тяжелую дверь, постоял в сенях, слушая, как на кухне рыцари рассказывают об Ордене. Тихо прошел на второй этаж, вытянулся на лежанке. Живот печально урчал — днем сердобольная жена Щуки накормила и его, но после долгой работы требовался ужин. Снизу сладко пахло вареной свеклой, сквозь щели в полу пробивался свет, доносились голоса. Закат прислушался. Староста отвечал на участливый вопрос, не слишком ли тяжело живется у Черного замка, и не хочет ли Залесье откочевать поближе к Белой цитадели.

— Мы, в общем, привыкли. Вы ж его, не в обиду будет сказано, только на время убиваете. Годок тишина, а потом по новой приезжает дань собирать, как ни в чем не бывало.

— И вы слушаетесь?

Голос рыцаря прозвучал как-то странно. Не то поверить не мог, что люди могут жить под владычеством зла, не то размышлял, не зло ли сами эти люди.

— А чего нам делать. Мы ж не герои, чтоб Темного убивать, — Закат улыбнулся невольно, вспоминая давнишнюю лесную встречу. Да уж, не герои… — К тому же последние годы он всего десятину урожая брал, даже подушный налог отменил. Да и поля у нас тут, избы, куда нам отсюда.

— Понятно. Однако если бы нашелся способ избавиться от Темного властелина навсегда, вы вряд ли стали бы отказываться?

— Э… Ну то есть да, конечно!

Закат мысленно согласился — лучше не говорить рыцарям, что предпочитаешь Темного властелина с регулярным освобождением от дани Светлому герою с подушным налогом. Не поймут.

— Тогда, староста, вам и только вам я сообщу тайну…

Рыцарь понизил голос. Закат усмехнулся. Великая тайна, Темного властелина больше нет и не будет — просто потому что вышеупомянутый Темный властелин пытается заснуть этажом выше рыцарей. Будут теперь каждый год наезжать, тоже дань собирать. Может, еще и сторожку своего ордена поставят, с мечом на маковке. Окончательная победа добра над злом, надо же…

Скрипнула дверь, заглянула Горляна с тарелкой, прикрытой куском лепешки.

— Так и думала, что к себе ушел! Ты поесть-то не забыл, работничек? Ой, и на кровать в одеже! Как дети, право, и муж мой такой же…

Закат встал, улыбаясь. Взял миску с кубиками свеклы, помог старостихе перетряхнуть простыню. Она села рядом, умиленно глядя, как он ест. Вздохнула.

— Говорят, Темного больше нет. Не воскресает. Даже где тело, не знают.

Посмотрела на него внимательно. Закат продолжал невозмутимо жевать свеклу, разом потерявшую весь вкус. Поднял на женщину глаза:

— А я так понял, это большой секрет. Его внизу только что вашему мужу открыли.

Старостиха тихонько засмеялась.

— Это их главный думает, что секрет. А мальчишка, тот, с куцыми усиками, уже девкам все разболтал. Еще и подвеску подарил, а они мне принесли.

На пухлой ладони блеснул амулет, черный камень на дважды завязанной веревочке. Закат отвел глаза. Он до последнего не продавал оникс. С ним была связана смутная история, какое-то ожидание, суть которого Закат успел позабыть за прошедшие годы, но камень хранил. Теперь вот усатый мальчишка, умудрившийся в бою перерубить не только плечо врагу, но и веревочку амулета, подарил трофейный камень крестьянке. Крестьянка передала подарок Горляне — интересно, зачем? — а Горляна показывает ему. Опять же — зачем?

Не дождавшись ответа, старостиха положила подвеску на подоконник. Посидела, щурясь в окно, где в небе все ярче становилась половинка луны, похожая на свернутый вдвое блин.

— Выходит, будем мы теперь под светлыми жить. Или, может, кто из других соседей позарится.

Закат нахмурился, пытаясь припомнить — какие соседи? Кто тут еще правит? Подумал — да, наверное, кто-то должен быть. Мир большой, его владения маленькие, у рыцаря несколько смертей назад и вовсе никаких не было…

Горляна тем временем рассуждала:

— Северные вряд ли придут, у них со своей Королевой проблем выше головы. Югу, понятно, не до нас, у них своя история… С востока вестей давно нет, в последний раз говорили, что у них девица, которую волкам отдавали, в город вернулась у того волка на спине. Свет его знает, что там теперь, может, оттуда стаю волков надо ждать, а не людей. Вот и выходит, что только рыцарям к нам и идти.

Свекла кончилась, Закат сидел с пустой миской в руках, невидяще глядя в окно. Королева с севера… Она вспоминалась смутно: высокая, статная женщина в ледяной короне с изогнутыми зубцами, почти такой же, как у него самого. Он видел ее когда-то, давным-давно… Где? Как? Не вспомнить. Да и про волков знал, но за давностью лет забыл о них, как о ненужной детали, не имеющей отношения к его борьбе с Героем.

Бессмысленной борьбе.

Снизу донесся голос старосты:

— Конечно, конечно, сейчас. Горляна!

Старостиха встала, посмотрела на Заката долгим, пронизывающим взглядом. Спросила тихо:

— Как думаешь, бывает добро без зла?

И ушла, не дожидаясь ответа. Оникс на крашеном белом подоконнике казался упавшей звездой, и Закат не удержался, взял камень. Сжал в кулаке, поднял к губам. Посмотрел в небо, оскалился — как когда-то. Прикрыл глаза, откинулся на лавке, опершись о стену. Сказал тихо, будто убеждая кого-то невидимого:

— Я не хочу быть злом. Я могу им не быть. И я не буду.

***

Холодный тронный зал. Красивый золотоволосый юнец идет к трону — меч наголо, на лице праведная ярость.

Темный властелин смотрит ему в глаза, и с каждым шагом мальчишка, возомнивший себя героем, идет все медленней. Перед тронными ступенями он не выдерживает, падает на колени, меч вываливается из разжавшейся ладони.

Темный властелин с усмешкой оборачивается к пленнику, прикованному рядом с троном:

— Это твой хваленый оруженосец, который должен был закончить твое дело?

Они смотрят друг другу в глаза — черные в голубые, в упор. Свита замирает, не решаясь ни звуком нарушить повисшую в зале тишину… И только мальчишка, светлый оруженосец, вдруг тихонько всхлипывает. Мгновенно все взгляды обращаются к нему, Темный властелин сходит с трона. Поднимает валяющийся на полу меч. Заносит его над тонкой шеей склонившегося юнца.

— Он молод и неразумен. Твоя цель — я. Убей меня, если хочешь убить.

Тихий голос пленника не дрожит, но меч все равно опускается, падает вниз смертельным ответом — Темный властелин обещал убить любого, кто поднимет на него руку…

***

Закат открыл глаза. Пару мгновений непонимающе смотрел в окно, за которым медленно розовело небо. Прокричали первые петухи. В кулаке был зажат оникс — так крепко, что отпечатался на коже. Немилосердно ныла спина, затекшая от сна в неудобной позе. Внизу Горляна уже раздавала указания насчет завтрака для рыцарей, и Закат на всякий случай не стал заходить на кухню, пошел сразу во двор. Наскоро размялся — в комнате боялся что-нибудь снести, размахивая руками. Заметил из-за забора заинтересованный взгляд чернявой селянки, отвернулся.

— Эй, Закат! Идешь?

У калитки уже ждал Щука — травинка в зубах, топор на плече. Закат забрал из сарая инструмент старосты, выданный ему на время работы, улыбнулся, выйдя на улицу. Зашагали рядом. В дворе заржал конь, Закат хмыкнул, увидев, как Дьявола, оказавшегося батраком наравне со своим хозяином, пытаются запрячь в телегу. Свистнул тихонько — конь тут же повернул голову, поставив уши торчком. Заржал, возмущаясь и переступая с ноги на ногу, но лягаться перестал.

Щука смотрел на все это с веселым интересом.

— Злющий коняга! Зато верный, все одно что пес. А зовут как?

— Дьяволом, — ответил раньше чем подумал и опустил голову, гадая, слышал ли Щука о коне Темного властелина.

Видимо, нет, так как только рассмеялся:

— Подходящее имечко!

Забор старосты остался позади, прошли дом Щуки, где над огородом висели разномастные сети. Его жена, низенькая кругленькая женщина, помахала им вслед.

— Ты к нам как, надолго?

— Посмотрим, — Закат неопределенно пожал плечами. — До страды, наверное, останусь.

Щука кивнул, задумчиво грызя травинку. Сплюнул на землю.

— Посмотри… У нас, вишь ты, теперь новые господа будут. Светлые, чтоб мне утонуть, никогда не думал, что под стенами у тьмы снова на этих рыцарей налечу.

— И чем тебе не угодил свет?

Щука пожал плечами, так же, как до того Закат. Почесал нос.

— Да просто все. Тьма чего от тебя хочет? Ну, по крайней мере наш-то чего хотел?

Закат промолчал, так как представления не имел, как его запросы выглядели для крестьян. Щука ответил сам, назидательно подняв палец:

— Овса! Понимаешь? Просто несколько мешков овса. Что мы там кроме овса делаем — его не интересовало! А эти, из своей обители, разве что в постель к тебе не лезут. Говорить надо так, есть эдак, девок выбирать как свет велит, а не как душа лежит. Виру еще назначают за все подряд, тьфу!

— Вроде они только убивать и воровать запрещали, — неуверенно удивился Закат, не припоминавший особых ограничений в попавшем к нему несколько смертей назад своде светлых законов. Щука отмахнулся:

— Это понятно! Но они чем дальше, тем больше с ума сходят. Медведь, староста в смысле, говорил, они на него так смотрели, будто прикидывали, не порубить ли нас всех просто за компанию с Темным. Мол, чего это мы так близко к замку живем, а рыцарям в ножки не падаем.

— Но их победу вы отмечали.

— Отмечали. Традиция, вроде как. Но ты смотри, вот Репка, баечник наш, про Темного властелина шутки шутил? Шутил. И ничего! А про светлых попробуй пошути…

Закат покачал головой. Звучало все это, на его взгляд, дико.

Из-за частокола высунулся Лист, мрачный, как и вчера.

— Хорош лясы точить! Мы вам, лоботрясам, еще бревен привезли. Обтесывайте.

***

В середине дня пришла жена Листа, подав этим сигнал к обеду. Работники уселись под стеной ближайшего дома, чья хозяйка, пожилая ворчливая женщина, позволила им умыться из бочки с дождевой водой. Вскоре подтянулись остальные жены. Закату в этот раз принес обед Пай, оставшийся у Горляны на правах мальчика на побегушках. Постоял рядом с женщинами, с жалостью глядя на своего господина, сидящего на одном бревне с пятью крестьянами и жующего постную кашу. Щука довольно уплетал двойную порцию ухи, которой жена наказала поделиться с Закатом, если тому опять нечего будет есть. Вытер миску ломтем хлеба, спросил задорно:

— Что, Лист, закончим сегодня?

Лист ответил не сразу, выполняя завет не трепаться за едой. Доел не торопясь, сходил еще раз к бочке, сполоснул руки. Глянул на забор, в котором недоставало еще шести кольев.

— Если заседать тут не будем, закончим.

Поднял свой топор и пошел к оставшимся бревнам, подавая остальным пример. Встал Закат, отдал свою миску дожидавшемуся Паю. Тот вздохнул тихонько:

— Господин, может, помочь хоть?..

Закат улыбнулся, потрепал юношу по голове.

— Топором махать? Не нужно. Иди лучше обратно к Горляне, ей ты сейчас больше поможешь.

Пошел к забору, собираясь присоединиться к обтесыванию бревен…

— Эй, чернявый!

Он не обернулся, только едва заметно сбился с шага. Мало ли тут чернявых. Нормальный селянин не считает, что рыцарь обязательно обратился именно к нему.

Сзади процокали подкованные копыта, на плечо легло древко копья.

— Глухой, что ли? Не слышишь, с тобой говорят!

Закат остановился, глубоко дыша. Обернулся, улыбнуться не смог, только брови чуть приподнял в притворном удивлении.

Рыцарей было трое. Знакомый мальчишка, полноватый мужчина с арбалетом у седла и немолодой силач с наскоро выправленными вмятинами на шлеме. Три пары глаз осмотрели его — бегло, недоверчиво, цепко. Главным в тройке был старик, он и спросил отрывисто:

— Кто такой?

— Закат, — ответил спокойно, негромко. Но рыцарю ответ не понравился.

— Плевать мне на твое имя! — Шевельнулось копье на плече, будто пригрозило — отвечай по делу, а не то… — Что тут делаешь?

— Забор чиню, — не удержался, усмехнулся уголком губ. Рыцарь выступил из окружающего мира рельефней, ярче, затмевая остальную картину. Вспомнилось — а ведь пнул умирающего именно этот старик. Закат выше поднял голову, глянул прямо, холодно и жестко. Даже оставшись безоружным против троих, одного рыцаря он успеет прихватить с собой. Нужно всего лишь вырвать так глупо опущенное копье, ударить пяткой древка в горло…

— Эй, светлые, вы чего к человеку пристали? — Между рыцарями и Закатом угрем ввинтился Щука, улыбаясь во все зубы. — Наш он, троюродный брат мой из Зорек. Там у них с мужиками перебор, вот и подался к нам побатрачить годик!

Щука болтал что-то еще, а Закат медленно, через силу разжимал невесть когда стиснутые кулаки. Только сейчас заметил, что мгновение назад взор застилала кровавая пелена. Вздохнул. Послушал пустопорожнюю болтовню, в которую превращался любой разговор с Щукой. Отвернулся, возвращаясь к работе. Поймал неодобрительный взгляд Листа, кивнул едва заметно — понял, мол, нарываться больше не буду.

Но даже размеренно обстукивая колья, не мог перестать думать — а если бы он убил рыцаря, отличил бы потом крестьян от врагов?

***

О случае с рыцарями ему не напоминали — ни Лист, хлопнувший вечером по плечу и поздравивший с первой законченной работой, ни Пай, тенью ходивший следом полдня, ни Щука, таки затянувший к себе обмыть новый забор. За очередной кружкой Закат спросил его сам:

— Зачем ты соврал рыцарям?

Щука отмахнулся.

— А чего они лезли?

Закат опустил глаза, покрутил в руках опустевшую кружку. Щука, неправильно поняв жест, кинулся подливать, одновременно объясняя:

— Я ж говорил, этим светлым до всего дело есть. Не люблю я их. А ты мужик хороший, что я, смотреть буду, как они тебя мурыжат? Паршивый же из меня друг тогда!

Закат поперхнулся брагой от неожиданного откровения, закашлялся. Щука перегнулся через стол, участливо постучал по спине. На миг глянул в глаза неожиданно серьезно.

— А ты что думал? Люди в работе распознаются. Ты с нами второй день, а любой, кто рядом топором махал, про тебя рассказать может больше, чем пацан твой. Только не светлым же, ну!

Закат фыркнул, но промолчал. Не объяснять же было довольному своей проницательностью Щуке, что «пацан» знает Заката несколько жизней, и то, кем он был раньше, разительно отличалось от нынешнего батрака. Отличалось настолько, что Закат сам пока не знал, кто он и какой он, и тем более — может ли к нему применяться понятие «дружба», если он в принципе способен зарубить этих крестьян просто потому, что они под горячую руку подвернулись.

Но ведь не зарубил.

Закат мотнул головой, отхлебнул еще браги, позволяя веселой болтовне Щуки литься сквозь голову, незаметно вымывая тревожащие мысли.

Жизнь стала удивительно сложной.

А он ведь просто хотел перестать быть Темным властелином.

Домой он добрался заполночь, стянул засыпанную древесной стружкой одежду и рухнул на кровать пластом. Тело устало — и от непривычной работы, и от бражки, норовящей ударить в голову, но не могущей пробиться сквозь укрепленный после случая с рыцарями контроль. Закат неловко перевернулся, нащупал на шее оникс, днем спрятанный под рубахой. Сжал в ладони, снова, как и вчера, глядя невидящим взглядом в окно.

Он едва не убил сегодня. Но это не было похоже на знакомую колею Темного властелина, это было иное. Слишком уж сильная, слишком глубокая ярость захлестнула его в тот момент. Когда он в последний раз испытывал что-то подобное?..

***

— Вы его упустили?!

Рык сотрясает своды, незадачливые стражники вжимают головы в плечи. Темный властелин на ступенях трона — мгновение назад он вскочил с кресла в ярости от дурных вестей и теперь идет к провинившимся слугам.

— Вы… Его… Упустили?! И вы смеете являться ко мне с пустыми руками?!

Рука на оголовье меча, стоящий прямо перед ним глава стражи зажмуривается и в тот же миг падает на пол, булькая кровью в рассеченной глотке. Темная свита не смеет даже вздохнуть, пока их властелин смотрит на умирающего. Он вытирает клинок, резким движением возвращает его в ножны. Оборачивается, указывает на единственного не отшатнувшегося стражника.

— Теперь ты глава стражи. Найдешь героя. Иначе…

Новоиспеченный начальник понятливо кивает, тут же начиная раздавать указания подчиненным. Темный властелин возвращается на трон, безучастно глядя, как убирают труп и смывают с пола кровь.

Он думает о том, что убил в порыве ярости, и решает больше такого не допускать. Хотя сейчас эта вспышка была ему на руку. Новый глава стражи сделает все, чтобы выполнить поручение своего господина.

***

Закат проснулся от звука гонга, призывавшего всех собраться перед старостиным домом. Выдохнул, изгоняя призрачный запах крови, рассеянно потер ладонь с отпечатком камня. Такого далекого прошлого, какое явилось к нему во сне, он не помнил. И при этом отчетливо понимал — оно было. Просто прошло слишком много лет для человеческой памяти.

Но не для памяти камня? Поэтому он его берег? Насколько далекое прошлое хранит оникс?

И резко, ожогом — может ли он хранить воспоминания до той, самой первой, смерти?

Снова зазвучал гонг. Закат встал наконец с постели, оделся, стряхивая прилипшие вчера опилки. Спустился вниз, затесался среди старостиных домочадцев сбоку от крыльца, скрывая рост. Прищурился на стоящего посреди двора старика-рыцаря, начинающего речь.

— Братья и сестры мои! Возрадуйтесь, ибо закончилось время тьмы. С этого дня и до скончания времен вы все переходите под длань света.

Старик замолчал, обводя глазами крестьян. Подал пример толстый рыцарь, закричав «Слава свету». Его поддержали, но жиденько, неуверенно. Впрочем, оратору хватило.

— Мы поедем дальше, за Черный замок, передать эту новость остальным деревням, жившим под пятой Темного властелина. После страды мы пришлем все необходимое для строительства сторожки Ордена. До тех пор наместником света у вас остается рыцарь Светозар, надежда и опора нашего ордена!

Мальчишка с куцыми усиками воздел меч, пытаясь поймать восходящее солнце. Увы, утро выдалось туманное, и красивый блик на острие не получился. Толстяк снова закричал «Слава свету», Щука, стоявший за его спиной, скривился, как-то перековеркав слова. Закат пробурчал славу вместе со стоящими рядом, дивясь прихотям судьбы. Жаль, оценить их никто, кроме него, не мог.

Славословие закончилось, уезжающие рыцари устроились в седлах заранее взнузданных коней. Светозар стоял рядом, держась за стремя старшего рыцаря: видимо, выслушивал последние наставления. Крестьяне потянулись по своим делам — кто в поле, кто в огород или на пастбище. Закат поймал на крыльце Медведя, напомнил, что забор починен.

— Да, отлично поработали. До сенокоса общих дел нет, сам решай, чем займешься. Или Горляну спроси, она, честно говоря, лучше меня знает, куда пристроить пару рук.

Горляна в самом деле знала, и вскоре Закат уже постигал искусство починки и плетения корзин у старухи-корзинщицы, матери Горляны и Листа. На старости лет она наконец-то собралась поделиться своим мастерством, но подмастерье выбирала придирчивей, чем невеста жениха.

— Ты тоньше расщепляй-то! Эх, молодежь, никакого терпения…

Закат незаметно улыбался, послушно расщепляя выданную ветку. Старая Лужа, как звали корзинщицу, характер имела соответствующий обоим своим детям.

— Вот так, молодец, быстро учишься. А теперь мы их выварим, чтоб помягче стали…

Они вместе опустили длинные полосы древесины в огромный чан с водой, такой тяжелый, что вместо того, чтобы поднимать его над костром, дрова укладывали вокруг него. Дело разжигания огня старуха никому не доверяла, сама постучала огнивом по камню, высекая искорки на горсть щепок, бережно раздула. Подняла дымящееся огневое гнездышко в коричневых сморщенных ладонях, посадила в будущий костер. Оглядела довольно.

— Вот так. Теперь ждем!

Сели ждать. Лужа, в удивительной для деревни крашеной цветастой юбке и сером захватанном переднике поверх, устроилась на верхней ступени крыльца, обмахнув рукавом облупившиеся доски. Закат сел на ступеньку ниже, даже не пытаясь втиснуться рядом с дородной старухой.

Через плечо протянулась рука, на подол рубахи просыпалось несколько крупных подсолнечных семечек.

— Будешь? С прошлого года немного осталось. В этом-то году я подсолнечника не сажала, кому он, кроме меня, нужен.

Закат не понял последних слов, но за семечки поблагодарил, взял. Расщелкнул первую, забросил в рот, прикрыл глаза, пробуя на вкус. Кажется, когда-то он любил семечки. Очень давно.

Лужа за его спиной вздохнула, тоже захрустела подсолнечником. Сказала вдруг:

— А Светозар-то этот как?

Закат неопределенно пожал плечами. Старуха недовольно пихнула его в спину:

— Эх, мальчишки! Это ж важно. Кого нам оставили? Младшенького, ребенка? Значит, нас не боятся. Или хорошего молодого бойца? Тогда-то совсем другой разговор будет!

Закат кивнул, соглашаясь. Задумался. Сказал медленно:

— Он либо глуп и не наблюдателен, либо очень хитер.

Совпадение ли, что после встречи у колодца вся троица рыцарей остановила Заката у забора? Оникс просто так подарили селянке или проследили, кому она его отдаст?

На макушку легла мягкая ладонь, чуть толкнула, отвлекая от мыслей.

— В каждой тени-то врага не надо видеть. Ну подумай — мальчишка, молоденький совсем. У светлых, которые шпионами никогда не промышляли. Он или хороший боец, или плохой, а думать, что он соглядатай — это уже глупость.

Закат покачал головой.

— Я не уверен, что глупость.

Лужа фыркнула, дернула его за отросшую прядь.

— Щуки наслушался, что ли? Он у нас известный нелюбитель света. Да и не диво — разбойником был, его шайку рыцари разогнали. Он один считай и выжил, прибился к нам. Защищает тебя теперь, да? Ты ж прям как он, пришел неведомо откуда — и рыцари следом.

Закат мотнул головой, высвобождая волосы. Обернулся, присмотрелся к старухе внимательней. Она рассмеялась заливисто, как девчонка, ухватилась за резные перильца, чтобы не свалиться. Отдышавшись, кивнула.

— Угадал! Я этого бандита прятала еще до того, как мы его в Зорьки пристроили. Он молодец, что тебе помог, а все-таки меньше его слушай. Ты ж не разбойник, чтобы каждой тени бояться.

Закат опустил голову. Не разбойник… Хуже. И искать его будут старательней. За спиной встала Лужа, отряхнула подол от подсолнечной шелухи.

— Ладно, хватит болтать. Видишь, парит уже, пора нашу будущую корзину из кипятка вылавливать.

***

Домой Закат вернулся нагруженный тремя собственноручно сплетенными корзинами — пока маленькими и довольно кривыми, но Лужа осталась довольна, даже велела приходить еще. Горляна встретила его на кухне, обрадовалась — наконец-то к ужину не опоздал. Пришел Медведь с поля, принес кадушку с рыбой Пай, отправленный в помощь Щуке. Тихонько проскользнули в комнату пара девчушек-приемышей. Закат уже знал, что детей год назад нашел в лесу Медведь, а что с ними случилось, никто выяснять не стал. Решили, что захотят — расскажут, а так нечего раны бередить. Девочки до сих пор больше молчали, даже имена им пришлось придумывать. На новые они, впрочем, отзывались охотно, и подходили они им очень — что худенькой пугливой Щепке, что кругленькой упрямой Шишке.

Когда все уже сидели за столом, и Закат, дождавшись своей очереди после хозяев, наконец-то заполучил горшок каши, стукнула входная дверь. Он догадался сразу, окаменел, понимая — уйти не успеет. Продолжил накладывать себе еду, только голову наклонил ниже. Горляна глянула беспокойно, заметив заминку, тут же вскочила, улыбаясь и шумно приветствуя гостя.

— Я теперь, получается, сосед, а не гость. Да и жить мне негде, пока сторожку Ордена не поставим.

Голос у рыцаренка был высокий, звонкий. Мальчишка, вдруг подумал Закат со странной горечью. Сказал бы «не старше Пая», да только Паю давно не девятнадцать. А что судьбе угодно, чтобы шут выглядел вечным подростком, это уже другой вопрос.

Раньше свита была у него, а не у Героя. Герою полагался только оруженосец. Вот такой вот мальчишка.

Светозар сел за стол напротив Заката, в традициях светлых отказался встревать в очередь к горшку с кашей, принял его только после Пая и девочек, почти пустым. Рассказывал какие-то рыцарские байки, Горляна смеялась и в ответ рассказывала байки деревенские, так что девочки с Паем слушали, разинув рты. Медведь сосредоточенно поглощал кашу, Закат брал с него пример, но все равно против воли вслушивался в разговор. Особенно заинтересовал его вопрос, что будут делать рыцари теперь, когда враг окончательно побежден.

— Враг — это не только Темный властелин. Это любое зло, бесчестье, беззаконие, которое творится в мире. Вы добрые селяне, но не все живут так, как вы, по законам света.

Высокопарный тон рыцаренка раздражал. Закат мельком коснулся груди, где под рубашкой висел оникс, аккуратно прожевал последнюю ложку каши. Спросил, подняв голову:

— А что в себя включают законы света?

И понял, что правы были и Лужа, и Щука. Мальчик не был соглядатаем — он даже сейчас не узнавал сидящего перед ним врага. Но законы света за прошедшие годы действительно сильно изменились.

Не устраивать гульбищ без должного повода. Не варить пиво. Не выращивать колдовские травы. Не носить обереги. Не гадать на золе от костра конца года. Не есть рыбу в четвертый день первой недели каждой луны. Не жениться без благословения света. Не…

— Ох, посмотрите, стемнело совсем! Девочки, помогите убрать со стола. Пай, как проснешься, сбегай к Крошке, она обещала яиц дать. Закат, ты завтра опять к Луже?

Закат с усилием оторвал взгляд от лица рыцаренка.

Он не был похож на Героя. Волосы не золотые, а серо-русые, глаза не голубые, а ореховые…

Это злило сильнее всего. Они им не были. Никто из рыцарей не был Героем, они были только отдаленно похожи — издали, если не приглядываться. И эти законы были так же похожи на законы справедливого света. Издали. Если не приглядываться.

— Да. Похоже, я прошел испытание на место подмастерья корзинщицы.

Горляна рассмеялась натянутой шутке, только глаза смотрели слишком внимательно, и Закат поспешил уйти спать, прежде чем рыцарь заговорит снова.