Глава 15

Утро он встретил в камере, сидя у стены. Рассматривал вышивку на подоле рубашки, скользил пальцами, по линии стежков угадывая, как пролегал их путь. Вот здесь проезжали город, телегу трясло и Пай, прикусив губу, раз за разом пытался попасть в намеченную линию. Здесь кончились нитки, новый моток купили в ближайшей деревне, поэтому цвет немного другой. Представлял, как Светозар, Дичка и Пай останавливались в деревнях, предлагали помощь, делили на троих сеновалы и сараи. Спали в обнимку, чтобы не замерзнуть, потом добыли одеяло… Или просто не забыли взять его в Залесье? Может, телега с самого начала ломилась от припасов, и вовсе не нужно было останавливаться каждый день. Они ехали упрямо и упорно, колеса мерили дорогу. Наверняка заблудились пару раз, иначе нагнали бы его намного раньше. Заплутав в трех соснах, долго не могли выбраться; сердилась Дичка, удивлялся Светозар, молча хмурился Пай.

Он ведь знал о колее. Неужели не догадался, что мешает им догнать ушедшего?

Закат сполз ниже на тюфяк, поднял лицо к серому окошку.

Почему должен был догадаться Пай, если он сам, два столетия живший в колее, не понял?

И до сих пор не понимал. Тогда, в подземельях, злая тропка раскатилась перед ним от края до края, так, что поверил сразу. Сейчас снова сомневался. Может, почудилось? Ну как этот плен может быть часть судьбы Темного властелина?..

Заскрежетала по полу дверь, Закат поднялся навстречу рыцарям, которые должны были отвести его в пыточную.

Не то чтобы он совсем не боялся будущих мук. Просто колея, незнакомая и непонятная, но определенная от начала до конца, пугала намного сильнее.

***

Его палачом снова должна была стать женщина, теперь — та, которая пару дней назад тренировала юнцов во дворе. Красивое, молодое совсем лицо пересекал длинный шрам, в толстой косе русые пряди чередовались с седыми. Закат отвернулся. Она смотрела на него с обжигающей ненавистью.

Магистр уже сидел в своем резном кресле. По его кивку палач стащила с Заката рубашку, заставила переступить через длинную цепь, переводя за спину скованные руки. Туго, до боли стянула локти веревкой, связала ноги, свободной петлей пропустила оставшийся конец сквозь кольцо в полу, закрепила. Ушла куда-то за спину.

Магистр, наблюдавший за приготовлениями с жадностью избалованного ребенка, улыбнулся.

— Я хочу познакомить тебя с Добронравой.

Запястья потащили вверх, Закат против воли наклонился. Увидел, как женщина позади него налегает на туго натянутую веревку, уходящую под потолок.

— Эта прекрасная дева, ведомая светом, отправилась в путь в одном далеком селе, чтобы присоединиться к нашему ордену.

Новый рывок заставил Заката напрячь плечи, иначе они вывернулись бы из суставов. Он стоял, низко склонившись и глубоко дыша, понимая, что в следующий раз палач вынудит его повиснуть на руках. Магистр продолжал:

— Но одинокой деве опасно путешествовать по дорогам, пока тьма еще не побеждена окончательно. И когда Добронрава проезжала через город, люди, склонившиеся ко злу, напали на нее.

Закат задержал дыхание, когда ноги оторвались от земли. Ныли напряженные плечи, палач за спиной дышала рвано, зло. Вряд ли она хотела, чтобы ее историю рассказывали вот так.

— Воистину только темные твари могли надругаться над светлой невинностью! И даже этого им показалось мало. Они захотели оставить красавицу себе.

Магистр остался внизу, Закат висел уже под самым потолком. Натянулась веревка, протянувшаяся от ног к кольцу в полу. Дышать было тяжело, боль вгрызалась в суставы. Закат прикрыл глаза. Он знал — что бы он сейчас не делал, руки после этой пытки станут бесполезны. Возможно, навсегда.

— Однако наша прекрасная рыцарь сумела сохранить веру в свет. Спустя шесть лун плена, подкараулив своих врагов, Добронрава одолела их. Она убила всех, хотя один из них и тяжело ранил ее, навсегда лишив былой красоты.

Женщина обошла свою жертву, не отпуская веревки. Взялась за тянущуюся от ног, намотала на кулак. Чуть откинулась назад, готовая дернуть сразу за обе. Было грустно за нее, за то, что шрам изменил не столько ее лицо, сколько сердце. За то, что он для нее так важен.

— Ты все еще очень красива, — тихо сказал Закат. Она опешила на миг, проступила на лице скрытая боль.

На миг показалось, что сейчас он лопнет, как струна, разорвется надвое. Женщина чуть отпустила веревки, намотала на кулаки еще по обороту. Закат пытался отдышаться, когда она снова рванула, повисла на нем всем весом.

Плечи взорвались болью, Закат вскрикнул и уже не смог замолчать. Палач продолжала тянуть, вымещая на нем все свои страдания, и он, чувствуя, как руки против всех законов природы выворачиваются над головой, как следом за плечами тянет, неумолимо подводя к разрыву, колени и локти, не мог терпеть эту муку беззвучно. Не мог даже сожалеть об этом — мысли сгорали в не отступающей боли.

Он не сразу понял, когда его опустили на пол. Плечи жгло огнем, руки висели плетьми. Довольно щурился магистр, вырвавший наконец из пленника крик, тяжело дышала палач. Закату почудились слезы в ее глазах, и сквозь боль, сквозь собственный заволокший зрение туман, он улыбнулся ей.

Магистр поджал губы и, раздав приказы, вышел. Женщина присела перед Закатом, дрожащими пальцами взялась распутывать веревки. Он шевельнулся, желая сказать — ты ни в чем не виновата, но из горла вырвался только хрип. Он сорвал голос.

Она перетащила ему руки вперед, уперлась ногой в грудь, дернула за запястья. Закату показалось, что на миг он потерял сознание от боли, но был ей благодарен. Магистр не приказывал вправлять ему вырванные суставы. Теперь же, хотя боль простреливала от плеч до кончиков пальцев, Закат чувствовал, что снова может шевелить руками.

— Спасибо, — беззвучно прошептал он. Рыцарь склонилась над ним, накинула через голову рубашку, перевязала поясом. Схватила за воротник, поволокла, даже не пытаясь заставить встать. Хотя колени и бедра болели меньше, Закат был с ней согласен. Он не смог бы удержаться на ногах.

Она дотащила его до камеры и ушла, кажется, даже не заперев. Вернулась быстро, подняла ему голову, грубо прижала к губам теплый край кружки. Напоила, однако, аккуратно, не позволяя захлебываться. Саднящее горло немного отпустило. Женщина накормила Заката жидкой, потрясающе вкусной подслащенной кашей. Он догадался, что она принесла ему еду из рыцарской кухни, улыбнулся благодарно. Она резко отвернулась. Впервые заговорила:

— Ты унижался ради спасения Залесья, а я отплатила тебе этим. Прекрати улыбаться.

— Светана, — едва слышно позвал Закат, не в силах согнать с лица улыбку. Она сейчас была очень похожа на мать и сестру. Закат хотел сказать, что дома все в порядке. Хотел сказать, что Горляна за нее волнуется и ждет письма. Сказать, что шрам ее совсем не портит и она могла бы съездить к родителям.

Но на это уже не было сил. Он закрыл глаза, не то теряя сознание, не то засыпая. Почувствовал, как Светана коснулась его лба губами, отстранилась. Донеслись слова Залесинской клятвы-извинения:

— Прости. Мне не расплатиться.

Закат беспокойно дернулся — не надо, ты и без того сделала слишком много, тебя за одну эту кашу могут изгнать! Но провалился в сон.

***

Шестой день шестой луны, последний ритуал. Поединок с куда более сильным противником, идеальное завершение цикла, начинающегося с простой смерти от ритуального ножа. Люди во всех землях сейчас тянут жребий, облизывают пересохшие губы. Продолжают отчаянно надеяться, даже сжимая в потных ладонях оружие — вдруг повезет?

Здесь, в Черном замке, жребий не нужен. Жертва давно известна.

На мраморные плиты тронного зала падает меч — такой ржавый и грязный, будто пять лет пролежал без дела.

— Ну же! Поднимай. Меч под стать воину!

Герой и правда выглядит не лучше клинка — изможденный, в синяках и ссадинах, с мешаниной шрамов и свежих ран на спине и груди. Но меч берет, сверкают непреклонно голубые глаза, огонь в них не погас за все годы плена. Становится в боевую стойку. Картину портит лишь неловкое покачивание кончика клинка, выдающее, как тяжело истерзанному пленнику держаться на ногах.

Темный властелин смеется, медленно сходит с трона. Красиво расстегивает фибулу плаща, позволяя тяжелой ткани растечься по полу чернильной лужей. Обнажает свой клинок — сияющий, острый как бритва.

Он играет с пленником, как кот с мышью. Обходит, стремится измотать обманными выпадами и финтами. То и дело достает кончиком клинка — не опасно, но унизительно. Герой не парирует, зная, что не сможет сдержать вражеский клинок. Уворачивается скупо, не тратя лишних сил. Позволяет себя ранить, когда знает, что удар не нанесет большого урона.

Он не может выиграть бой. Он должен сделать это, несмотря ни на что.

И чудо случается: Темный властелин, кружа вокруг жертвы, наступает на собственный плащ, поскальзывается, теряет равновесие всего на миг…

Этого достаточно.

Герой врезается в него пущенной стрелой — даже если сломается от удара, убить успеет.

Меч входит меж пластин доспеха, в щель не толще волоса.

Герой медленно поднимается с колен, на которые бросил его рывок. Не до конца веря самому себе, вытягивает клинок из тела поверженного врага. Воздевает над головой, чувствуя толчками возвращающиеся силы, будто приходящие в такт хлопкам, звучащим на грани между тишиной и биением крови в ушах.

На лице умершего зла маска изумления. Герой покидает замок, и никто из темной свиты не пытается его не остановить.

Сказка разыграна.

Сказка готовится начаться заново — во второй раз из будущего множества.

***

Просыпаться было тяжело. Все тело ныло, каждая жилка кричала, умоляя о покое. Хотелось свернуться клубком, как избитый пес, и просто спать. Вечно, до конца времен.

Закат все-таки заставил себя разлепить веки. Кто-то ходил по коридору за дверью камеры, видимо, снова за ним. Неужели спал весь день и новая пытка будет уже сейчас?..

Попытался опереться на руки и едва не взвыл: плечи напомнили о вчерашней дыбе. Лежал, думая, как встать или хотя бы сесть, чтобы рыцари не тащили его волоком. Рывком подтянул к груди ноги, скрипнул зубами, когда живот вдруг решил напомнить обо всех полученных синяках. Перекатился за счет веса, благодарно вспомнив мазь Любославы и Солнцеяра — спина почти не болела. Сел, с трудом развернулся, оперся о стену, глядя на дверь камеры и безучастно ожидая, когда она распахнется. На пороге стоял кувшин, накрытый краюхой хлеба. Мутило от одного их вида.

Наконец, в коридоре забренчали ключами. Вошел магистр, едва скользнул взглядом по пленнику. Приказал кому-то в коридоре:

— Заносите.

Смутно знакомый юноша показался в проеме, пятясь по-рачьи. Споткнулся о кувшин, который магистр переступил, не заметив, ойкнув, уронил что-то. Оглянулся, налетел на испепеляющий взгляд магистра. Сбивчиво извиняясь, помчался за укатившимся в угол кувшином, подобрал хлеб. Замер, не знаю, куда их девать. Закат кивнул на тюфяк рядом с собой, юноша, испуганно косясь поровну на пленника и магистра, пристроил все в уголок. Поспешил к двери, вместе с другом, державшим с той стороны, втащил в камеру огромную решетку. Снова выскочили в коридор, едва не сшибшись в дверях, приволокли жаровню. Закат поджал ноги, чтобы на них не наступили и получил еще порцию беспокойных переглядываний.

Оставалось только надеяться, что пытать его будут не эти дети.

Магистр щурился, явно в бешенстве. Едва все было сделано, махнул рукой:

— Благодарю. Свободны.

Оруженосцы вымелись из камеры быстрее ветра. Магистр сердито выдохнул, покачал было головой, но одного взгляда на пленника хватило, чтобы повеселеть.

— Знаешь, я понял, почему ты всегда пытал меня лично, — он тронул рукоять, торчащую из жаровни, улыбнулся Закату. — Люди, даже самые лучшие, слабы. Они все пострадали от сил тьмы, но не могут быть твердыми, совершая справедливую месть.

Магистр поманил Заката пальцем, а когда тот не двинулся с места, подошел сам, вздернул за воротник. Прижал спиной к решетке, распустил пояс, стащил рубашку.

Закат отстраненно думал, что может попробовать оттолкнуть его. Вот так — и магистр споткнется, ударится виском о край жаровни, упадет. Сверху посыплются угли… Даже чуть шевельнулся, преодолевая боль, но понял, еще не успев попытаться — не выйдет. Он думал так, как будто все еще полон сил, а на самом деле даже стоял только благодаря тому, что его держали.

— Я мечтал поквитаться с тобой долгие годы, — горло Заката перехватил ремень, не позволяя сползать вниз по решетке. Магистр быстро и удивительно ловко привязал пленника, накрепко, не пошевелиться. — Ради своих рыцарей я готов был разделить с ними сладость победы, но они не справились со своей светлой миссией. Один ходит и молится, двое сбежали. Даже Добронрава, с ее стальным стержнем, усомнилась!

Магистр отошел, любуясь своей работой. Закат молчал. Реальность слишком плотно смешивалась с недавним сном, чтобы можно было поверить, что все это происходит на самом деле.

— Глупо ставить на тебя метку света, — магистр снова в притворной задумчивости коснулся рукояти разогревающегося клейма. — Даже наш огонь не очистит источник зла. Пусть лучше каждый видит, кто ты.

Закат смотрел, как из углей поднимается добела раскаленная зубчатая корона, как приближается к его коже так близко, что обжигает, даже не касаясь. Сморгнул. Поднял взгляд на магистра — слишком удивленный, чтобы в самом деле испугаться.

— Ты хочешь клеймить меня… Так же? Таким же клеймом? Ты не видел моей короны сотню лет, как ты смог повторить ее так точно?..

Улыбка магистра дрогнула, меняясь, перетекла в кривую ухмылку.

Мир вспыхнул, занявшись в груди, вмиг сожженный дотла, до мерцающей искрами тьмы перед глазами. Закат услышал пронзительный крик и только потом понял, что кричит он сам.

Больно уже не было. Клеймо оторвалось от кожи, замершее сердце трепыхнулось в клетке ребер, зашлось частыми тяжелыми ударами, подступая к горлу. Закат вдохнул, треснула черная корка ожога, пролилась кровью, будто слезами.

Невольно шевельнулась рука… Упала бессильно. Хотелось дотянуться, отодвинуть полу золотой и белой одежды, обнажить грудь. Взглянуть, проверить — спустя почти две сотни лет и много жизней ожог, конечно, сошел, но все равно… Как человек, носивший когда-то клеймо на груди, мог поставить его на другого?

Магистр ухмылялся пугающе удовлетворенно.

— Теперь ты никого не обманешь, Темный. Ты зло, и злом остаешься!

Закат неловко склонил голову к плечу, насколько позволил ремень. Зрение подводило, тело начала колотить дрожь. Фигура магистра размывалась, становилась сквозной дырой в темных стенах подземелья. Сухое горло не позволяло протолкнуть сквозь него приходящие слова.

«В самом деле? Ты в самом деле так считаешь? Ты, палач, принуждающий других мучить пленника, а теперь мучающий его сам?

Кто же тогда ты?»

***

Закат не помнил, кто срезал веревки. Мир вокруг словно сгорел вместе с кожей на груди, припорошился пеплом. Лишь изредка вспышками проявлялись ощущения, звуки, картины: кто-то поил его, придерживая голову, кто-то, кажется, трогал клеймо. Его куда-то вели, и резал глаза яркий свет, отражавшийся от белого мраморного пола. Кто-то, смеясь, толкнул в грудь, кто-то подхватил сзади, не дав упасть. Кричал на кого-то магистр, огрызалась Светана. Первым четким образом после клейма стал оникс, качающийся перед лицом. Дрогнула рука, пытаясь коснуться, но даже не оторвалась от тюфяка. Оникс исчез. Впервые за долгое время отчетливо прозвучали слова:

— Через два дня он снова будет прикован у трона. Сделайте так, чтобы он от этого не сдох.

На незнакомых лицах даже сквозь туманящую зрение пелену читалось неодобрение пополам со страхом. Закат слабо улыбнулся — Темный властелин тоже не раз ставил невыполнимые задачи своим лекарям. Рука магистра коснулась его щеки, соскользнула на горло.

— Не надейся сбежать от меня, Темный. Я еще не расплатился с тобой по всем счетам.

Закат едва заметно качнул головой, зная — даже если магистр не увидит движения, то почувствует его ладонью. Выдохнул чуть слышно:

— Я пришел не чтобы бежать.

И улыбнулся шире, когда рука, уже надавившая так сильно, что едва не ломала гортань, одернулась, словно ожегшись.

Он знал, что прав. И магистр, пусть и не верил пока, знал это тоже.

***

В следующий раз Закат очнулся ночью, на тюфяке в своей камере. Что-то заслонило свет, по полу застучали мелкие камушки. Луна посеребрила лысую макушку человека, легшего на землю перед окном его темницы.

— Привет, Темный. А я говорил, зря ты сходишь с тропы.

Закат медленно, неведомо как находя в себе силы, поднялся на четвереньки. Подполз к стене, встал, держась за нее, просунул руки сквозь решетку. Вцепился в ворот улыбающегося Левши.

— Ты…

— Ну я, — откровенно издевался тот. — И что? Что ты мне сделаешь? Тебя ведь уже не Темным, тебя Светлым впору называть.

Легонько щелкнул по дрожащим рукам, заставляя Заката разжать кулаки. Тот уткнулся лбом в камни, потративший на рывок к окну все силы, что подарили ему лекари. Левша пошевелился, голову Заката вдруг обхватили сильные руки, сжали виски.

— Посмотри мне в глаза, — жестко потребовал торговец судьбами. Закат равнодушно посмотрел. Глаза у того, вопреки ожиданию, оказались совсем обычные. Черные, как у него самого.

— У тебя они теперь карие, — сообщил, будто выругался, Левша. — Ладно, мальчик. Я согласен на ваш обмен. Иначе это станет слишком скучной игрой.

Закат сполз на пол, едва его отпустили. Ноги не держали, голова отчаянно кружилась, последние слова Левши были непонятны, но важным казалось не это. Он вдруг подумал, что это может быть последний шанс спросить. Завозился, поднимая лицо к посветлевшему окну. Торговец, снова продавший неизвестно что и неизвестно за какую цену, уже собирался уходить.

— Постой… Как меня звали? — вопрос вышел не громче шепота, Закат был почти уверен, что его не услышат. Но его захотели услышать. Засмеялся Левша.

— Закатом и звали. А ты думаешь, случайное имя позволило бы тебе сбежать от подаренной мной судьбы? Повезло тебе, Светлый. Еще как повезло.

Левша исчез, растворился в темном дворе, а Закат сидел, не в силах оторвать остановившийся взгляд от окна. Мелькали вспышками образы, старые, такие, которые не мог помнить даже оникс — потому что тогда еще не висел на его груди. Мать, протягивающая руки, странно большой дом. Мастерски вырезанные из дерева игрушки. Улыбка на худом, усталом лице, палец, указывающий на солнце, опускающееся за лес.

— Смотри, маленький, это закат. Красиво, правда? Прямо как ты.

Он закрыл глаза, уткнувшись лицом в ладони. Его трясло, но уже не от лихорадки. Одно случайное совпадение. Все это из-за одного случайного совпадения. Стоя у алтаря посреди леса он мог назваться камнем, листом, корнем или ручьем. Но назвался Закатом, просто так, не зная, почему.

Всего этого могло не быть…

Или же сказки Левши — это еще не вся судьба?

Предутреннюю темноту разорвал свет факелов, его вздернули на ноги. Рыцарь слева так стиснул плечо, что перехватило дыхание, Закат повис на нем, цепляясь за пляшущий свет перед глазами, стараясь не соскользнуть в забытье.

Второй был намного осторожней. Резко сказал что-то товарищу, тот, хмыкнув, ослабил хватку.

Заката развернули к уже стоящему в дверях магистру. Правый рыцарь наклонился к нему, тихо сказал что-то. Встретив яростный взгляд, опустил глаза, поджал губы, явно оставшись при своем мнении. Закат, наконец разглядевший его, вздрогнул, с трудом повернул голову. Вспомнилось имя — Ласк. За прошедшие дни безусое лицо рыцаря осунулось, посерьезнело, добавив мальчишке лет пять возраста.

Почему он все еще не ушел? Зачем испытывает судьбу, пытаясь заступиться за пленника?

Закат уронил голову. Стоять на ногах было невыносимо трудно.

— Помнишь, ты никогда не давал мне пощады? — Голос Магистра ожег пощечиной. Ответ взвился в голове облаком пепла… Осел. Не было сил отвечать. Не было смысла. Недовольный молчанием магистр отвернулся, красиво взмахнув белой мантией. — Не будет пощады и тебе. К трону его!

Заката повлекли вперед, к двери и по коридору. Он пытался идти, чтобы не весь вес приходился на плечи, но колени подгибались от слабости. Ответ, который он не произнес, курился в голове дымом над жаровней.

Конечно, он помнил. Как ловил Героя, как пытал его, как приковывал у трона.

Вот только Закат помнил еще, как раз за разом вроде бы уже сломленный Герой побеждал. Бывший Темный властелин знал секрет, который позволял ему держаться, не отпускать ускользающее сознание, не искать смерти.

Добро побеждает.

Добро всегда побеждает.

Сейчас Закат верил, что магистр — зло, кем бы он ни был прежде. И очень хотел увидеть, как этот новый Темный властелин впервые падет. Не важно, от чьей руки.

***

Его привязали у трона, как и в прошлый раз. Ласк снял с пояса флягу, под десятками взглядов дал Закату напиться. Теплая вода показалась сладкой, перед глазами перестали плавать темные пятна. Закат благодарно улыбнулся рыцарю, но тот только поджал губы, не перестав хмуриться. Отошел в общий ряд.

Соседи косились на нарушителя, но молчали, магистр, будто бы ничего не заметив, сидел на троне, барабанил пальцами по широкому подлокотнику. Светлая гвардия заняла свои места, потянулись в распахнутые двери люди, начались первые просьбы и жалобы. Кто-то вдруг передумал, отодвинулся за спины соседей, протиснулся назад, против потока. Закат видел, как бродили взгляды, поднимались на пленника у трона. Испуганно соскальзывали, едва коснувшись клейма. Никто не обращал на это внимания и Закат вдруг понял — страх людей, пришедших просить милости света, больше не считается чем-то необычным или неправильным.

Как они смотрели, когда пленник у трона умирал? Кто толкнул его? Кто поддержал?

Вспомнился голос Светаны, Закат поспешно обвел взглядом зал. Облегченно выдохнул, найдя рыцаря совсем близко, во втором ряду охраны. Она словно почувствовала его взгляд, чуть качнула головой, по ее губам скользнула странная улыбка. Светана явно высматривала что-то среди просителей. Закат обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, чего ждала рыцарь.

Толпа заволновалась, колыхнулась, раскололась коридором. Умолк, оглянувшись, проситель, отскочил с дороги идущего. Выпрямился магистр, спросил надменно:

— Кто ты?

— Я твой бывший оруженосец, — отозвался Пай, обнажая слишком тяжелый для него рыцарский меч. — Я больше тридцати лет служу тому, кого ты приковал у трона. И я пришел, чтобы закончить дело своего господина.

Он пошел вперед, магистр наклонился на троне, сверля взглядом дерзкого юнца, посмевшего угрожать ему. Закат будто окаменел, слиплись губы, не позволяя встрять, остановить, не допустить повторения сцены, случившейся много жизней назад.

Но Пай не оступился. Крепче сжал ладони на рукояти, поднялся на первую ступень трона, на вторую. Вдруг шагнул в сторону, рубанул вместо замершего магистра веревки Заката.

Недоверчивое оцепенение слетело вмиг. Магистр вскочил, выхватил меч из ножен ближайшего гвардейца. Люди у дверей подались назад, рыцари замялись, оглядываясь друг на друга, не в силах решить, что делать.

Меч магистра взлетел над головой Заката, готовый в один миг закончить поединок. Пай подставил свой клинок, не удержал, но отвел удар. Магистр с искаженным яростью лицом рубанул уже его, Пай снова вместо уворота попытался парировать. Сталь вскрикнула, неудачно подставленный клинок треснул, сломался. Пай спрыгнул со ступенек, надеясь увести магистра за собой…

— Эй, лови!

Закат обернулся, неловко поймал меч все еще скованными руками. Улыбался безоружный Яросвет, одобрительно хлопнула его по плечу Светана. Рыцари рядом с ними раздались в стороны, решив — пусть магистр и пленный разбираются сами.

Силы возвращались толчками вместе с ударами сердца, голова чуть кружилась, но не от слабости, а от пришедшей вместе с оружием легкости. Перестали болеть плечи и ноги, будто потеряла чувствительность стертая кандалами кожа. Это было неправильно. Это было странно. Закат уворачивался от ударов, отбивал их, раздваиваясь — одновременно спокойно, недоверчиво, осознавая — он не может сейчас так драться, не может так двигаться! И в то же время кипя от праведной ярости. Глядя на магистра сквозь алую пелену, считая шаги — вот, вот сейчас он оступится, упадет, и тогда!

Магистр покачнулся на краю ступеньки, Заката словно в спину толкнули — давай, бей! Кончик меча коснулся груди магистра, догоняя, белые одежды разошлись, обагрились кровью…

Взвизгнула сталь, Заката крутануло от силы столкновения. Аврора, выдернувшая магистра из-под смертельного удара, стояла перед ним, сжимала чужой меч с такой яростью на лице, что Закат невольно отшатнулся. Магистр, воодушевленный поддержкой, сунулся было напасть, но девушка стремительно обернулась, отбила удар. Рявкнула:

— Свет — это имя твое, дурак!

Мечи зазвенели, столкнувшись. Магистр выплюнул, как застрявшую в горле кость:

— Чушь! В письме, что лежало в корзине…

— Я это письмо написала!

Она шагнула назад, разрывая клин. Закат за ее спиной недоверчиво вглядывался в знакомое до последней черты лицо. Сколько лет он его видел? И, привыкнув считать, что Герой красив, а сам он — нет, никогда не замечал сходства.

— Меня зовут Аврора, — выдохнула бывшая королева. — Я умирала и рождалась так много раз, но меня всегда зовут Аврора, и у меня всегда появляется этот проклятый шрам на щеке, — оглянулась, через силу улыбнулась Закату. — Его оставил мне твой отец. Темный властелин.

— Ты лжешь! — магистр бросился вперед, Закат заслонил, отбил меч. Связал боем, нападая. Зло фыркнула Аврора, вклиниваясь в схватку, защищая их друг от друга. Три меча столкнулись разом, застонала сталь, взвизгнула, когда скользнули друг по другу острые кромки.

Зал кружился вокруг них, мелькало за огненно-рыжими прядями молодое лицо со старыми глазами, чья хозяйка вспомнила больше, чем хотела.

— Что рождается от зари утренней и живет до зари вечерней? Это не какой-то глупый символ, как ты подумал. Это просто твое имя. Мы все — круговорот, я родила тебя, умерла, а потом ты стал отцом новой меня, — стянулись в линию губы, задрожали. — Хотя да. Я хотела, чтобы ты убил Темного властелина. Но убил, а не стал таким же!

— Ну хватит. Ты тут лишняя, спящая принцесса.

Замер, не закончив атаку, магистр, осеклась на полуслове Ро. Закат, единственный, не скованный чужой магией, оглянулся.

С трона встал Левша. Спросил:

— Что ты до сих пор в кандалах ходишь?

Закат выразительно дернул цепь, такую толстую, что не порвал бы ни один силач. Левша поморщился:

— Ладно, сойдет, — щелкнул пальцами.

Лопнувшие звенья раскатились по залу просыпанным горохом. Магистр, тоже освобожденный этим щелчком, качнулся, завершая нацеленный уже в пустоту удар.

— Кто ты?!

Левша захихикал.

— Я — твоя судьба. Смешал две сказки и получился Герой. Ты был прекрасной игрушкой — сам придумал себе роль, сам сыграл, сам завязал в узел. Сам нашел алтарь, даже сам воскрес! Ай молодец. Хороший мальчик.

Свет замахнулся мечом, Левша хлопнул в ладоши, останавливая лезвие. Погрозил пальцем, пока Свет пытался выдернуть клинок, завязший в воздухе, как в живой плоти.

— Но-но. Никто не смеет противиться судьбе! Однако твоя матушка права. Тебе удалось. Ты сошел на чужую тропу.

Левша ухмыльнулся, шагнул на сидение трона, как на ступеньку, уселся на резной спинке. Обвел руками зал, полный неподвижно застывших зрителей. Казалось, даже пылинки зависли в солнечных лучах, ожидая вынесения приговора.

— Итак! — голос разнесся в повисшей тишине, точно воинский горн. — У нас есть двое. Один из них определенно добро, и должен победить. Осталось только решить, кто?

— То есть? — искренне возмутился Свет. — Я магистр Светлого ордена!

Левша расхохотался, хлопая себя по коленям. Отсмеявшись, уточнил:

— Ну, я, вообще-то, о другом. Вот скажи, скольких ты убил? И твои рыцари? А невиновных? Вот! — назидательно поднял палец. Наклонился вдруг, подмигнул заговорщицки, — Тебе ведь понравилось пытать пленника, правда? Не отнекивайся, я видел, как ты смотрел на него, вонзая иглы под ногти! Месть так сладка, невозможно остановиться. Ты зарабатывал себе на чудо пять лет, он страдал бы в твоих подвалах куда дольше.

— Зарабатывал?! — голос Света сорвался, на его лице впервые за долгие годы появился действительно праведный гнев. — Так это ты выводил темных на меня? Из-за тебя умирали те, кто мне помогал?! Из-за тебя я столько лет!..

Он задохнулся, Левша развел руками с видом честного торговца, которого обвиняют в обмане:

— Считай это чудом по предоплате. Ты потом еще долго побеждал, скажешь, нет? Даже когда от добра в тебе одно имя осталось, и то ты умудрился забыть.

Свет задохнулся от ярости. Шагнул вперед, намереваясь уничтожить торговца, но налетел на невидимую стену. Отчаянно врезал по ней кулаком и тут же, охнув, отлетел к ногам Заката. Левша укоризненно покачал головой. Продолжил, будто его и не прерывали:

— С другой стороны наш Темный властелин. Вот уж кто был послушной игрушкой! Старался, на дракона заработал! Потом, правда, потерял, но что ж с того. Зато вот в кошки-мышки вы поиграли славно, порадовали меня. Пришлось, конечно, тебя убить — зло ведь, зло должно проигрывать. Да вот только зло из тебя уже давно паршивое! — Палец обвиняюще указал на грудь Заката, точно в центр клейма. — Это что такое? Я зачем тебе шанс давал? Хоть попробовал бы толкнуть его в жаровню — и все полилось бы, как надо!

Закат удобней перехватил меч. Рядом встал Свет, ярость все еще искажала красивые черты, но на врага он больше не бросался. Левша болтал, взвешивая их на весах и находя слишком легким то одного, то другого. Люди вокруг помочь не могли — они даже не моргали, замерев статуями. Смотреть на Пая, отчаянно скачущего глазами с одного на другого, было больно. Закат отвел взгляд, снова прищурился на Левшу.

Они возрождались, хотя были людьми. Они умели творить вокруг себя чудеса, оплачивая их действиями в своей колее.

Левша, спрыгнувший с трона и кружащий вокруг них, как волк вокруг оленей, тоже был человеком.

Закат незаметно коснулся ладони Света. Поймал взгляд, указал глазами, надеясь, что тот поймет.

В конце концов, они были в самом деле были похожи.

Шагнул вперед.

— Перестань, — оборвал очередную тираду, начинающую отдавать безумием. — Ты все равно можешь назначить злом любого из нас. Пусть это буду я.

Левша хлопнул в ладоши, вскинул руки. Люди, подчиненные силе воплощенной судьбы, повернулись, Закат оказался в кольце указующих перстов. Он видел, как отчаянно сопротивляются Аврора, Светана, Пай… Но не могут совладать с чужой волей.

Одним общим движением люди, ставшие куклами в руках Левши, чиркнули по горлам, вынося приговор.

И такими же куклами стали бойцы.

Колеи держали их, чавкали, засасывая. Свет бросился вперед, занося меч — медленно, изо всех сил сражаясь с самим собой. Закат чувствовал, как тело стремится под удар, но благодаря заминке сумел одним судорожным рывком увернуться, едва ли на волос разминувшись со смертью. Левша смеялся, глядя на их попытки сопротивляться, его руки сновали в воздухе, будто плели нить. Еще один удар, еще один мучительно неловкий уворот. Судьба подходит ближе, судьба дергает резче, затягивает петли так плотно, что Свету уже не вырваться…

Левша отвлекся лишь на миг, слишком увлекшись борьбой с нареченным добром.

Этого хватило. Закат рванулся, почти слыша треск лопающихся нитей, стал так, что Левша оказался между ним и Светом. Почувствовал, как его зажимает в тиски, поддался, споткнувшись на ровном месте, упал почти с облегчением. Улыбнулся, когда из спины Левши, оказавшегося на пути собственного приказа, высунулся алый кончик клинка… И даже не вскрикнул, когда злым последним чудом меч дотянулся до него, вонзился поперек клейма.

Закричал Пай, освобожденный от роли марионетки. Упала на колени Ро, выронив меч, который тут же кто-то подхватил.

Левша, пронзенный насквозь, смеялся в лицо опешевшему Свету. Провел пальцем по горлу…

— Да легко!

Сверкнул серебряный росчерк, все еще ухмыляющаяся голова скатилась по ступеням. Светозар бросил меч, перехватил руки своего бывшего магистра, заставил вытянуть клинок. Сбросил обезглавленное тело с умирающего.

— Закат!

Тот приподнялся, чувствуя, как по подбородку течет густая кровь. Попытался глотнуть воздуха, рассмеялся, задыхась. Нашел глазами Пая, пробравшегося ближе сквозь стекающуюся к ним толпу. Шепнул, улыбаясь искренне и счастливо:

— Ненавижу умирать от таких ран.

***

Сгущаются сумерки. Золотоволосый, наскоро перевязанный мужчина показывает дорогу, две женщины и два юноши несут на плечах носилки с телом. Капает на землю еще горячая кровь, но заострившееся лицо и смертельная рана в груди не позволяют усомниться — человек на носилках мертв.

Его опускают на светлый мрамор алтаря, на котором раньше воскресал его враг, снимают окровавленную одежду. Проводник складывает руки на груди мертвеца, отворачивается, не в силах смотреть на следы от кандалов и шрамы на истощенном теле. Спрашивает тихо:

— Думаешь, он воскреснет?

— Не знаю, — одновременно пожимают плечами двое, воскресавшие иначе.

Добавляет юноша:

— Если захочет.

Хрипло смеется женщина.

— Я не хотела, но что это изменило? Он хотел вместо меня.

Вторая только поднимает взгляд смотрит на далекие, едва различимые в дымке горы. Щурится, когда последние лучи солнца отражаются от чего-то на середине склона, вспыхивают обжигающей искрой.

Когда в мире исчезает сказочное, идеальное добро и зло, кто остается?