Глава 5

После еды почти не спавшие ночью люди валились с ног и постепенно разбрелись по домам. Разбойников устроили на сеновале, для верности приставив охрану, хотя, по большому счету, пара селян с этой оравой ничего сделать не смогла бы. Атаманшу хотели поселить в доме старосты, в последней комнате наверху, но та, насупившись, попросилась к своим.

— Иди, конечно, кто ж тебе запрещает, — вздохнула Горляна. Закат, поймав ее обеспокоенный взгляд, пошел следом, украдкой зевая в кулак. Опасности больше не было и вместе с ней отступила деловитая собранность, оставляя после себя усталость и легкое головокружение, как уходящая армия выжженную землю.

У дверей сеновала остановился, махнул изнывающему от недосыпа Репке:

— Иди домой, я тебя заменю.

Тот даже спорить не стал, убрел. Закат сел у стены. Стащив сапоги, вытянул ноги, откинулся спиной на прохладные доски. Прищурился, глядя в небо, слишком яркое, чтобы под таким можно было заснуть. На сеновале тихо переговаривались.

— Ты им доверяешь?

— Я никому не доверяю, Волк, — жестко отозвался высокий голос атаманши. — Но не ты ли три дня назад мечтал о собственном доме?

— Я-то мечтал…

Волк замялся, кто-то отрезал недовольно:

— Ты еще пожалуйся, что дом хотел не такой, а эдакий. Спасибо, что вообще нас не прибили. А я говорила ночью…

— Кто ж знал, что он правда Темный, а не просто больно хитрый крестьянин, — примирительно пробасил другой голос.

— Я должна была знать, — со странным убежденным отчаянием отозвалась атаманша. Ей почему-то не возразили, завозились, похоже, похлопали по плечу.

— Не переживай так, Ро, — тихо попросил кто-то совсем юный. — Все же уладилось. Я рад, что нам не пришлось никого убивать.

Закат тихо фыркнул в тон остальным разбойникам. Надо же. Он думал, что столкнулся с опытной бандой, а оказались такие же селяне, как живущие в Залесье. Некоторые почти мальчишки… Хотя оружие они держали явно не в первый раз. Интересно, что заставило их сменить косы на мечи?

Солнце нырнуло за конек крыши, Закат встал, чувствуя, что иначе заснет. Прошел туда-сюда, разминаясь, помахал руками, изобразил пару боевых стоек. На сеновале не то затихли, не то он перестал их слышать. Через несколько часов пришел посвежевший, видно, выспавшийся Медведь. Заглянул в темное, пахнущее сеном нутро сарая, фыркнул:

— Дрыхнут за милую душу. — Велел, глядя, как зевает Закат, — и ты иди спать. Хватит уже это сонное царство сторожить.

***

Он смотрит с холма на длинную процессию, растянувшуюся по дороге. Последние беженцы проигравшей земли, в центре колонны — карета, окна задернуты небесно-голубыми шторками. Многочисленная охрана настороженно оглядывается по сторонам. Серьезные противники. Но не для его отряда.

Темный властелин указывает на цель:

— Убить всех, кроме той, что в карете.

Черная волна скатывается с холма, сметает золотую нить. Карета стоит в центре боя, нетронутая жемчужина в море крови, награда победителю.

Но когда битва стихает и Темный властелин открывает дверцу, то рычит от ярости.

По голубому шелку расползается темное пятно, из его центра торчит золотая рукоять кинжала. Еще не побелевшие карминово-красные губы улыбаются.

Закат проснулся в холодном поту, с желанием бежать к сеновалу, чтобы убедиться, что с этими пленными все в порядке, и никто из них не решил, что смерть лучше позора. Провел дрожащей рукой по лицу, стирая остатки сна. Кто был в той карете? Зачем она ему понадобилась? Закат не мог вспомнить, только стоял перед глазами образ — прекрасная дева в голубом платье, заколовшаяся кинжалом. Может быть, она должна была стать его очередной жертвой? Но он убивал только темноволосых…

Сжал оникс, пытаясь вспомнить. Мелькнуло на краю сознания — рыжие волосы уложены в высокую прическу, всегда грустное лицо с тонким шрамом на щеке. Он помнил ее живой, но как? Нет ответа. Может быть, больше мог бы рассказать сон, но пока Заката ждали дела в настоящем, а не его позабытое прошлое.

За окном светало, он проспал не только остаток дня, но и всю ночь. Завтрак уже стоял на столах — снова на улице, чтобы накормить всех «гостей». Сытный ужин и сон помогли, разбойники больше не сбивались в стаю. Семьи, решившие приютить одного или двух из них, постепенно втягивали будущих работников в разговоры. Гвоздь с интересом слушал разглагольствования широкоплечей женщины о металлах, Ежевичка с тощим юнцом живо обсуждали травы, хихикала над рассказанной на ухо шуткой Осинка, а Пай дулся, чуя в чернявом пришельце соперника за сердце обаятельной рыжули. Закат сел рядом с Медведем, почти во главе стола, и, глядя на людей вокруг, удивлялся. Он пока не запомнил имена разбойников, а вот селян, похоже, знал всех. Переводил взгляд с одного на другого, слушал, как всплывают в голове имена — Мох, Колос, Рыбка, Гвоздь, Дичка, и не мог не улыбаться. Эти люди стали его семьей. Почему-то то, что он просто знал их по именам, значило для него больше, чем вчерашний день, когда он едва не отдал за них свою жизнь.

Долго обсуждали, кто пойдет в соседнюю деревню — некоторые разбойники приходились друг другу родственниками и не хотели расставаться. Щука вызвался проводить их, атаманша обязана была убедиться, что ее люди устроятся хорошо. Медведь смотрел на постепенно стихающий спор настороженно. Вздохнул, негромко попросил:

— Проводишь их до Зорек?

Закат кивнул, достроив все, что не сказал староста — провожать разбойников должен тот, у кого есть над ними власть. И вряд ли кто-то сможет удержать их от глупостей надежней, чем Темный властелин.

***

В путь отправились сразу после завтрака, пешком и налегке, взяв с собой только еды на два дня. В Зорьках им должны были собрать припасы на обратную дорогу, а одну ночь можно было провести и под деревом, чай не зима. Кроме Щуки и разбойников с ними увязался Пай. Едва отговорили Светозара, тоже желавшего присоединиться к почетному караулу — помог только многозначительный взгляд Медведя на остающуюся в Залесье часть шайки, за которой, вообще-то, тоже нужно было присматривать. Только убедившись, что ему дают едва ли не более опасное задание, рыцарь смирился с необходимостью остаться.

День выдался не лучший для похода — пасмурный, душный, низко висели седые комковатые тучи. Оставалось только радоваться, что они не пришли неделю назад, в разгар страды, иначе Залесье лишилось бы урожая. К полудню заморосил мелкий противный дождь, за пару часов вымочивший путников до нитки. В сапогах Заката хлюпало, лапти и босые ноги остальных обросли валенками грязи. Дорогу развезло, лужи под деревьями смотрелись совершенно негостеприимно, так что на обед останавливаться не стали, решили подождать, пока распогодится. Закат молча радовался, что две луны назад остался в деревне, а не отправился в скитания — как оказалось, он быстро и сильно уставал при ходьбе, хотя теперь проводил на ногах куда больше, чем все последние годы. Предчувствовал, что наутро будет ныть все тело, зато обратный путь пройдет легче.

— Смотрите, светлеет, — обнадеженно задрал голову Пай, тут же получив каплей в нос. Тучи, однако, в самом деле полегчали, приподнялись, ветер раздирал их на клочки, как состриженную с овцы шерсть для прядения. Атаманша сделала было указующий жест, веля своим устраивать привал, но уронила руку, нахохлилась, глубже спрятавшись в подаренную Горляной пушистую шаль. Закат, впрочем, был с ней согласен:

— Мы сейчас на гребне холма, в низине будет хуже. Давайте остановимся.

Искать хворост и пытаться разводить костер из влажного дерева не хотелось, погода, хоть и пасмурная, оставалась теплой. В котомках нашлись мешочки сухарей и заботливо перемотанные крынки с яблочным повидлом, вызвавшие у Заката улыбку. Воду взяли из ближайшего ручья, холодного до того, что сводило зубы. Щука утверждал, что это значит, что вода хорошая, впрочем, выбирать здесь все равно было не из чего. Он как обычно травил байки, остальные в основном молчали, перебрасываясь короткими просьбами — передай ложку, хочешь сухарь-горбушку, нет ли у кого лишнего повидла. Закат ловил скользящие по нему взгляды, недоверчивые, почти злые, но старался вести себя как обычно. В Залесье он привык, что на него не слишком обращают внимание, так что теперь чувствовал себя неловко. Обстановку разрядил Щука, прервавший на середине очередной рассказ.

— Эй, у Заката что, рога выросли? Чего вы уставились-то на человека?

Теперь уставились на самого Щуку. Хмыкнула атаманша, отвернулась. Не то попросила, не то приказала негромко:

— В самом деле, люди. Хватит уже. Видите, этот человек с Темным не один день жил и все целы.

Закат благодарно улыбнулся, разбойница в ответ только фыркнула, вгрызаясь в последний сухарь.

Когда они продолжили путь, он наконец спросил, как ее зовут. Получил быстрый недоверчивый взгляд и короткий ответ:

— Ро.

Имя было или не местное, или не настоящее, но уточнять Закат не стал. Решил — если захочет, сама расскажет.

***

Кровь сочится из пореза на ладони, стекает по пальцам в приоткрытый рот, пятнает посеревшие губы. Обнаженная дева лежит на алтаре, но некому любоваться плавными линиями ее тела. Ни свиту, ни стражу Темный властелин сюда не допускает. Он сам нашел подаренный ему судьбой камень и считает, что, случись ему быть смертельно раненым, доберется до него тоже сам.

Ему еще ни разу не приходилось испробовать на вкус собственное бессмертие.

***

Несколько мгновений Закат смотрел в темное небо, проглядывающее меж будто нарисованных углем ветвей, и не понимал, где он. Не умирал же, так почему…

Наваждение сгинуло, едва он шевельнулся — алтарь никогда не был таким мягким. Вчера они наломали сосновых лап для лежанок, и хотя такое ложе и не могло тягаться с матрасом, до каменного ему тоже было далеко.

Девушку из сна Закат узнал сразу — та самая, заколовшаяся кинжалом, чтобы не попасть ему в руки. Он попытался ее воскресить? Но как это возможно, это же его алтарь, а она была обычным человеком! Или необычным? Зачем она была нужна ему? Почему предпочла смерть? Знала ли, что он охотится на нее?

С каждым сном вопросов становилось все больше. Закат путался в них, чувствуя себя слепым щенком, но не мог ни понять, ни отказаться от давно забытого прошлого. Раньше большинство снов было знакомы — обычные его победы и поражения, но это… Воспоминаниям о девушке было немногим меньше лет, чем тому, самому первому, в котором он впервые убил и впервые использовал магию.

Закат вздохнул, переворачиваясь на бок и подложив под щеку ладонь. Сейчас он предпочел бы наколдовать не молнию, а постель или хотя бы навес, чтобы с веток не капало.

Поэтому магия его и покинула. Эта сила желает убивать, воскрешать, двигать горы и поворачивать вспять реки. Если размениваться на мелочи, она расточается, как казна в руках небережливого владыки.

Или владыки, который устал отбирать у людей выращенную ими еду.

***

Новый день встретил путников духотой. Под удивительно жарким для середины осени солнцем земля курилась паром, одуряюще пахли луговые травы. Влажная одежда стремительно высохла и снова намокла — теперь уже от пота. Показалась деревня, приподнятая на холм, в отличие от спрятавшегося в долине Залесья, встретилась отбившаяся от стада овца. Один из разбойников прикрикнул на нее, хлестнул по голенищу сапога хворостиной, и заплутавшее животное с меканьем умчалось к домам.

Настроение у разбойников было одновременно настороженное и приподнятое, Закат их вполне понимал. Мало ли, как встретят чужаков в Зорьках? Вдруг прогонят, а их всего пятеро, да и драться уже как-то несподручно. И в то же время — вдруг примут? Пустят в дома, позволят жить по-человечески, а не зверьми в лесу.

Он чувствовал себя примерно так же, когда спускался с холма в Залесье, где в то время как раз праздновали его смерть.

Путь преградило овечье стадо, серое и мокрое — не то не просохшее после дождя, не то пастух решил выкупать своих подопечных в реке. Встрече ни овцы, ни люди не обрадовались — животные испугались незнакомцев и заполошно метались туда-сюда, не давая пройти. Послышались окрики, на дорогу выбрался здоровенный детина с курчавыми волосами цвета пыльного сена.

— Не изменяют ли мне глаза? Брат, какими судьбами!

Пастух от всей широты души обнял Щуку, аж кости затрещали. Тот, улыбаясь, потер ноющие ребра, представил сходу:

— Знакомься, Кудряш, это Закат. Он раньше у вас жил и приходится тебе кузеном, сыном покойной Ласочки, отцовой сестры.

Это заявление почему-то никакого удивления не вызвало. Кудряш только кивнул понимающе, протянул широкую ладонь:

— Ну здравствуй, родич, — пожатие у него оказалось такое же крепкое, как и объятия. Спросил, оглядывая разношерстную толпу: — А это кто? Тоже кузены?

— Не-е. Эти к нам из лесу вышли, в батраки попросились, — разбойники захмыкали, отворачиваясь. Закат отметил удовлетворенно — стесняются ведь, значит, вряд ли передумают и снова подадутся в леса. Щука будто не заметил ничего, подмигнул брату: — Не отказывать же добрым людям? Полтора десятка их, вот пятерых к вам отправили. Стадо-то большое, тебе одному сложно, а?

— Мне-то? — Кудряш задумчиво пожал плечами, погладил по спине одну из стоящих рядом овец. Те рядом с родным пастухом бояться перестали и понемногу растягивались по лугу, выискивая траву повкусней. — Пожалуй, что и сложно… Ладно, идите к Стояне. Она этих молодцов с молодицами расселит.

Когда они отошли от пастуха, Закат уточнил:

— Он староста?

Щука отмахнулся:

— Да какое там! В Зорьках старосты сто лет как нет. Кудряш пастух, ну, общие дела тоже решает, но это как-то сообща выходит. Зорьки — село маленькое, староста не особо нужен. Сейчас они овец купили по случаю, вот людей и не хватает.

Село и впрямь оказалось крохотное — пять дворов да три огорода, старые, но добротные избы. Щука вывел путников точно к распахнутым дверям пастушьего дома, постучал в косяк. Выглянула Стояна в окружении целого венка ребятишек — точь в точь копия Горляны, разве что помоложе. Шикнула на расшумевшихся детей:

— Цыц! Брысь в дом, кто хотел сам муку молоть? — отряхнула и без того чистый передник, выпрямилась степенно. — Здравствуйте, Щука и все, кого не знаю. С чем к нам?

— Да вот работников вам привели, — тоже сразу перешел к делу Щука. — Вам же с овцами помощь нужна, да и вообще — земля хорошая, может и больше людей прокормить. А уж какая у вас тут рыбная река…

Стояна только вздохнула:

— Кто о чем, а Щука о рыбе! Сколько же это получается, восемь работников ты к нам привел?

— Не, всего пять! Это Закат, кузен Кудряша, мальчишка с ним, а Ро у нас в Залесье останется, только проводить пришла.

— Все одно много, — Стояна покачала головой. — Кудряша видели? Он что сказал?

— Что ты всех расселишь, — широко улыбнулся Щука, видимо, хорошо знавший — сколько бы Стояна не сомневалась, а все равно согласится.

— Я?! — женщина ахнула возмущенно и тут же засмеялась. — Да он со своими овцами совсем с ума сошел! У меня дел невпроворот! Но ты село помнишь небось? Покажи им все. Кто пасти овец умеет, пусть сразу к Кудряшу идет, небось не заблудятся. С остальными вечером разберемся. Изб у нас пустых нет, но двоих Совка наверняка приютит, а остальных между Оселком и Вьюнком поделим.

Щука с радостью взял на себя обязанности проводника, рассказывая, кто где живет, какие прекрасные щуки водятся в реке у подножия холма, и что Кудряш скоро собирается стричь овец, так что рабочие руки ему в самом деле очень нужны.

— А если кто то руно до ярмарки довезет — совсем чудно будет!

Закат нахмурился, но Щука сделал вид, что не заметил. Похоже, он и в самом деле считал хорошей идеей отпускать вчерашних разбойников на ярмарку с дорогим товаром на руках.

Общий стол вечером собирать не стали, новые работники — Закат решил, что хватит уже мысленно называть их разбойниками — ужинали вместе с приютившими их семьями. Гости, то есть сам Закат, Пай, Щука и Ро, присоединились к столу Кудряша. Многочисленные дети наконец-то расселись спокойно, дав себя посчитать — шестеро, не то погодки, не то затесались среди них двойняшки, все похожие, будто ягоды в лукошке. Судя по разговорам, родители не слишком задумывались над именами, назвав детей по номерам — Перваша, Вторын, Треташа и так далее. Закат удивился скорее не простоте решения, а тому, что селяне умели считать более чем раз-два-много.

— Так как, кузен, не останешься ли погостить?

Закат покачал головой, глядя в зеленые, будто трава, глаза Кудряша.

— Не могу. В Залесье остались еще десять… Вышедших из леса желающих поработать.

Пастух понимающе кивнул, перевел чистый, и оттого еще более весомый взгляд на Щуку.

— А ты? Мать завтра вернется с охоты, она будет тебе рада.

Щука заметно оживился:

— С грибами? Так вам рыбы надо наловить, какие грибы без рыбы! Эх, так и знал, что у вас тут без меня никакой рыбалки! Малые-то удочку хоть раз в жизни видели?

Дети наперебой заверили «дядю Щуку», что не только видели, но и пользоваться умеют.

— Ну-ну, завтра проверим! Закат, вы ж небось сами дойдете?

Закат, оглянувшись сначала на Пая и Ро, утвердительно кивнул.

***

— Господин, вы знаете, что я никогда ни о чем вас не просила.

Темный властелин смотрит на свою королеву, стоящую спиной к нему на балконе. Кроваво-красная сорочка сползла с одного плеча, женщина подтягивает ткань повыше, прикрывая обнаженную кожу.

Ей совершенно не идет красный.

— Но сейчас я умоляю вас. Пожалуйста, пощадите их. Это всего лишь слабые глупые люди…

Он подходит к ней, стискивает в объятиях, целует белую шею. Она не отстраняется, лишь каменеет в его руках, как обычно. Она не сопротивляется с тех пор, как он оставил тонкий шрам на этом прекрасном лице.

Он любит целовать этот шрам. Тогда она вздрагивает.

— Нет, — выдыхает он в маленькое ушко и прикусывает мочку. Она не издает ни звука, даже когда во рту у него появляется привкус крови. Он отталкивает ее, так что королева налетает на баллюстраду, сгибается над ней, тяжело дыша.

— Я казню их на рассвете. Всех. И ты будешь смотреть на их смерть.

Закат проснулся от острой, щемящей боли в груди. Несчастная женщина, он все-таки сумел ее воскресить. Ему потребовалась королева, и он выбрал ее — последнюю принцессу на своих землях. Конечно, она предпочла умереть, не желая стать женой того чудовища, каким был Темный властелин… Но не смогла сбежать от него даже в смерть.

Вспомнилась и причина разговора — она пыталась спасти тех, кто поднял первый мятеж. Кто ненавидел ее не меньше чем Темного властелина, не делая разницы между помощницей и жертвой.

А Закат ее забыл. Просто забыл. Как такое могло случится? Как вообще могла стереться со страниц истории женщина, воскресшая на его алтаре? Она никак не могла остаться обычной смертной после того, что он сделал. После того, что она делала…

Дыхание перехватило, Закат вцепился зубами в собственное запястье, заставляя себя успокоиться. Все это уже случилось. Все это было неизменным. Исправить он ничего не мог. Разве что запомнить и больше не забывать ту, которая, возможно, пострадала от Темного властелина больше прочих.

Заснуть снова не смог, встал, протер сухие глаза. Гостей положили на чердаке, чтобы выбраться наружу, нужно было переступить сначала через Пая, а потом…

Ро в комнате не оказалось. Закат быстро, стараясь не шуметь, спустился вниз, вышел во двор, отметив — дверь закрыта неплотно, лишь прикрыта, и предрассветные сумерки заползали в сени через щелку.

Солнце вставало, первые лучи должны были вот-вот показаться из-за дома, разойтись растопыренными пальцами вокруг печной трубы. Во дворе было пусто и тихо, только квохтали сонно куры. Когда Закат проходил мимо курятника, проснулся петух, закукарекал будто нехотя.

Ро нашлась в реке у подножия холма, стоящая по колено в воде. Закат поспешно отвернулся, ушел обратно к домам, смущенный.

Обычно селянки купались в рубашках. Ей эта традиция, очевидно, не нравилась.

***

За завтраком, когда Ро давно вернулась с реки, а строго следившая за порядком Стояна отлучилась к печке, одна из девочек подобралась к гостье сзади, запустила пальцы в быстро сохнущие на солнце пряди. Разочарованно протянула:

— Короткие… Даже совсем-совсем крохотную косичку не заплести! Тетя, а зачем вы их так отрезали?

Закат впервые обратил внимание, как все-таки странно подстрижена Ро — на затылке совсем коротко, а челка длинная, явно лезущая в глаза. Девушка, однако, никогда не отводила волосы в сторону, так и смотрела из-за завесы прядей, от того еще более похожая на зверька.

Ро осторожно высвободилась, зыркнула назад, на расстроенную девочку — то ли Пятюшу, то ли Шестюшу, не разобрать.

— Чтобы за них нельзя было схватить, — ответила коротко и тихо, тут же отвернулась, будто заедая слова кашей. Пай смотрел на нее жалостливо, кажется, хотел даже погладить по лежащей на столе ладони, но постеснялся.

Пожалуй, правильно.

***

Из Зорек вышли уже после третьих петухов, когда все позавтракали, а Стояна собрала уходящим еду. Закат шагал, перебирая новые воспоминания, не считая время, только отмечая, как переползают тени — сначала спрятавшиеся под ногами, потом длинно протянувшиеся за спины. Задумался так глубоко, что едва не споткнулся от неожиданности, когда Пай вдруг воскликнул:

— Смотрите, малина!

В самом деле, справа от дороги разросся целый малинник, и ягод на нем было немало. Вчера они проходили здесь во время дождя, не обратив на малину никакого внимания. Пай явно желал наверстать упущенное, хотя солнце уже и клонилось к горизонту.

Позже Закат думал о том, что должен был догадаться. Что будь малинник безопасен, его бы обобрали ребятишки из обоих селений. Что вообще не стоило сходить с дороги. Но тогда он об этом не думал. Он смотрел, как Пай и Ро набивают рты ягодами, с удовольствием делал то же самое, с азартом выискивая самые спелые, и оказался совершенно не готов к тому, что из глубины малинника на них вывалится недовольный таким соседством медведь.

Пай помчался к ближайшему дереву, белкой взлетел на сук и с ним же рухнул — дерево оказалось сухостоем. Ро помогла ему встать, потянула обратно к дороге.

Закат, оказавшийся к зверю ближе всех, медленно отступал. Не зима же. Осень. Еды много. Но медведь, похоже, так не считал. Когда он с неожиданной стремительностью бросился вперед, Закат едва успел отшатнуться в сторону. Подхватил валяющийся на земле сук, острый, как пика, огрел им медведя по голове — не надеясь одолеть, но хотя бы отвлечь, чтобы тот не погнался за Паем и Ро. Отскочив, запнулся о корень, выставил руки, пытаясь прикрыться от падающей сверху туши. Каким-то чудом вывернулся, откатился в сторону. Отчего-то не смог встать — не слушалась нога. Выставил вверх сук, ахнул, когда медведь, напоровшись на него, вогнал дерево и самому Закату в живот. Нащупал под рукой острый камень, ударил раз, другой, третий…

Больно. Больно.

— Больно?

Мальчишка, размазывая слезы, кивнул. Темный властелин присел рядом с ним, коснулся посиневшей искривленной руки. Подхватил под мышки, усадил на коня, сам устроился позади. Окинул взглядом притихшую стражу, указал на одного.

— Ты. В замок галопом. Предупредишь Склянку, чтобы все подготовил.

Гонец умчался, не задавая вопросов. Темный властелин тронул каблуками бока коня, посылая Дьявола шагом, рассеянно взъерошил волосы мальчика.

— Как тебя зовут?

— Пай, мой господин.

***

Он смотрит со стены на людей внизу. В крепости кипит жизнь — жестокая борьба за каждый шаг на пути к заветным местам у его трона.

— Все ли земли захвачены, Пламя?

Скрипят камни, крошась под мощными когтями, содрогается стена. Вздыхает советник, обдавая своего властелина клубами дыма.

— Почти. На севере мы дошли до границ замерзшей земли. Их хозяйка хотела бы увидеться. На юге и востоке все тихо, вас боятся и почитают…

— А на западе?

Пламя молчит. Юноша оборачивается резко, рассматривает черную морду — выражения не понять, но он и не стремится.

— Что на западе, Пламя?

— Война, — вздыхает советник. — У моря все еще воюют. Там вас называют Темным властелином и…

Юноша смеется. Теперь он знает, как будет называть себя все будущие жизни.

***

Ночь. Тихо. Отчего-то страшно. Слишком тихо.

Мальчик сползает с высоких полатей. Земляной пол холодит пятки, наброшенная на плечи старая лысая шкура метет пыль. Глупо дорогой камень на шее пускает блики по стенам, мальчик прячет его в горсти. Забирается на лавку, смотрит в будто обсыпанное мукой женское лицо. На печи возится отец, мальчик прижимается к женщине, пытаясь спрятаться… Но всегда теплое тело сейчас холодное и твердое, будто вырезанное из камня.

— Мама?..

***

Тяжело пахло лечебными отварами. Ему приподняли голову, в рот полился горячий напиток. Закат сглотнул, закашлялся от терпкой горечи, попытался отодвинуться. Открыл глаза.

— Ишь ты! Очнулся, — улыбнулась ему Ежевичка. Крикнула куда-то себе за плечо: — Эй, идите сюда! Смотрите, что за диво.

В закутке, где его положили, тут же стало тесно. Пай шмыгал носом, ворчал одобрительно Медведь, ахала Дичка, хмурился Светозар. Где-то за их спинами стояла Ро, усталая и осунувшаяся.

— Ну, считай второй раз родился, — Щука потянулся было хлопнуть по плечу, но отдернул руку, словно боясь обжечься. — Герой, а! Такого зверя одолел, один, голыми руками! Гроза всех окрестных медведей прям.

Закат неловко пожал плечами, поморщился от неожиданно кольнувшей боли. Что ему порвал медведь? Казалось, то ли бок, то ли ногу, но болело почему-то все тело. И зачем его взялись лечить, раны на нем заживают как на обычном человеке, долго. Проще было бы…

Но это знал Пай, а не Ро. Да и сам Закат не был уверен, что алтарь принял бы так и не коронованного Темного властелина. Скорее всего, нет.

Когда он боролся с медведем, он об этом не думал.

Как выяснилось, через малинник они дошли едва ли не до Залесинских полей. Пай и Ро добежали до крайнего дома, на крики высыпали мужики, а когда добрались до места стычки, обнаружили мертвого медведя, пронзенного острым суком, и Заката под ним.

— Мы думали, все, погребальный костер придется жечь, — горячо рассказывал Медведь. — Но девчонка остановила. Вопль такой подняла, ух! Потребовала нож, поднесла тебе к губам — доказывала, что дышишь. Я о таком и не слышал никогда…

Все взгляды обратились к Ро. Та даже головы не подняла, осталась сидеть, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки. Ежевичка покачала головой, приложила палец к губам. Пояснила негромко:

— Пусть спит. Ты три дня пластом лежал, а она мне помогала. В четыре руки тебя латали, славно выходило. Считай, ты ей жизнь спас, а она тебе, — пожевала губы, добавила вдруг сердито: — Только не вздумай ее благодарить. Мало того, что слова зря потратишь, так еще и девочку мне испортишь. Лекарка она, от судьбы лекарка…

Закат слабо кивнул, чувствуя, что засыпает. Цвета расплылись, комната стала черно-белой. Отдалились голоса, растолкала всех моментально проснувшаяся Ро, склонилась над ним, сказала что-то. Но он ее уже не слышал.

***

— Нет! — Темный властелин перегибается через поручни моста, выбрасывает вперед руку, пытаясь дотянуться до едва заметной точки, плывущей по реке вдали. Он уже почти нащупал ее, почти зацепил, почти заставил развернуться и двинуться против течения…

Спину пронзает болью, вдруг становится тяжело дышать, рот наполняется кровью. Он оборачивается, уже понимая, что умирает, почти растерянный и одновременно совершенно разъяренный. Хватает за горло стоящую за его спиной женщину. Рукоять застрявшего между ребер клинка задевает поручни, Темный властелин кашляет, задыхаясь, из уголка его рта течет кровь.

Королева улыбается даже когда он ломает ей шею и швыряет тело с моста в реку.

Он падает в лужу собственной крови. Он испуган. Он ползет к алтарю.

***

Он поднимается на башню, обозревает окрестности. От моря до гор, от реки до леса — его владения. Люди еще не знают об этом, но скоро узнают.

Внезапный порыв ветра гнет деревья внизу, развевается плащ. Кажется, такой ураган любого сбил бы с ног, но мальчик даже не шевелится. Над крепостью раздается сотрясающий землю рев, мощное тело проносится мимо башни. Чудовище садится во дворе. Мальчик спешит вниз, гладит черную чешую, с восторгом рассматривает перепончатые крылья, заглядывает в глотку, в которой горит живой огонь.

— Я назову тебя Пламя. Ты — мой первый воин, и ты поможешь мне собрать армию.

***

Мальчик с ободранными до крови ладонями стоит на склоне горы. Внизу — крохотная хатка, маленькое поле. Выжженная молнией проплешина видна даже отсюда, но он не приглядывается. Он точно знает, что должно быть вместо этого жалкого жилища.

Пальцы скрючиваются, лицо искажается гримасой усилия. Он будто тащит что-то неподъемное из земли… И в какой-то момент оно поддается.

Земля трескается, вскипает раскаленным камнем, тут же застывающим на ветру. Огненные фонтаны один за другим взрывают поле, сжигая пшеницу, растут вверх — замок, казармы, внутренние стены, внешние. Развалив домик напополам, взлетает к небу плеть текучего металла, оплетает обручами каменные балки, расплескивается блестящей крышей замка.

Мальчик шагает на упавший к его ногам подъемный мост. Еще не остывший камень шипит, валит едкий дым, кажется, босые ступни должны сгореть дочерна. Мальчик едва морщится, щелкает пальцами. Оправляет взметнувшиеся черные одежды.

Подкованные каблуки выбивают ритм его шагов по пустому замку.

Мальчик улыбается.

***

Он бредет через лес, за спиной пыхтит верный шут. Из-за деревьев показывается замок — уже сто лет как руины замка. Стены испещрены латками, левая башня осыпалась, и ее проще не трогать — баррикады надежней он все равно не сделает.

Вздыхает — могло быть и хуже. Например, его алтарь мог стоять у моря, и ему приходилось бы идти к своему замку несколько месяцев, как делал Герой. Начинает взбираться на холм.

Он — Темный властелин.

У него нет выбора.

***

Закат то проваливался в забытье, то просыпался, то засыпал нормально — насколько нормальными были его сны. По ним он хотя бы примерно представлял, сколько прошло времени. Пытался спросить Ежевичку или Ро — что с ним? Но не было сил говорить.

На этот раз он очнулся среди ночи и впервые понял, что чувствует себя если не хорошо, то хотя бы просто — чувствует. Приподнялся на локтях, с трудом сел. Определенно, умирать и воскресать было куда легче.

— Эй, ты куда это? А ну ложись обратно! — Ро ругалась шепотом, видимо, не желая разбудить Ежевичку. За время его болезни она осунулась еще сильнее, скулы заострились так, что девушка сама походила на мертвеца. — Бок болит? Живот?

Закат покачал головой. Он чувствовал только огромную слабость, будто был новорожденным щенком, но ничего не болело.

— Сколько я спал?

— Скорее сколько ты не мог определиться, умирать тебе или повременить, — пробурчала девушка, тяжело села на край кровати. Потерла лицо. В комнате едва тлела лучина, но Закат даже не видя спорить мог — глаза у Ро красные, невыспавшиеся. — Сама не понимаю, какой злой рок я тебя спасаю…

— Такой, что лекарка ты, дурочка, — все-таки проснувшаяся Ежевичка подошла к ним, улыбнулась. — Ну хоть теперь ты окончательно очнулся, а? Или снова свалишься в лихорадке?

— Наверное… — Закат едва смог пожал плечами, руки вдруг начали дрожать. Он сполз обратно на постель — на мост…

— Нет, только не опять! — ему отвесили тяжелую пощечину, Закат проморгался, снова увидел комнату знахарки, а не свой еще целый замок. — Ты сейчас опять провалишься!

Почему-то было очень тяжело поднимать веки. Хотелось закрыть глаза, вернуться в свое прошлое. Узнать его наконец-то. Снова увидеть сны…

— Какие сны, ты опять помирать рок знает отчего собрался!

Конечно, он умирал во снах. Он несчетное множество раз умирал.

Раньше. Когда воскресал, а не пытался выздороветь.

Колесо вращалось вхолостую, опасно зависнув над колеей. Цепляло стоячую грязную лужу, брызгало водой. Мечтало соскользнуть на свое место…

Закат потянулся к горлу. Он не был уверен, что вообще сумел пошевелить рукой, но его поняли, расшнуровали ворот, потащили через голову цепочку с камнем.

— Это еще что за…