Глава четвёртая

Весь побитый, Ратмир сидел в шатре, у стены. Ему хотелось лечь на землю, пусть даже она и холодная, но Рунг приказал ему сидеть и ждать. Кочевники не называли его по имени, а прозвали Русом. Отныне он так и звался — Рус. Ратмир не особо сопротивлялся, так как любое неповиновение сопровождалось сильными ударами ноги в живот или выкручиванием рук. У него уже не было мизинцев на обеих руках, и раб решил для себя, что пока можно и потерпеть. Надо только дождаться весны. А там он расправится с Рунгом и сбежит. Обязательно сбежит. Злобы и сил ему на это хватит. После первого решения Рунга, отрезать ему левый мизинец, Ратмир был просто напуган, но, после того, как ему за просто так, отрезали и правый мизинец, да и после всего увиденного здесь, он возненавидел хозяина. Пришлось скрыть ярость, что в нём тогда бушевала — как учил его Владияр. Но и отца он теперь понимал. Понимал, за что Яронор ненавидел кочевников. Они — хуже зверей. Не все, конечно, но большинство. Нападали на деревни, забирали всё, что им нужно: одежду, скотину и молодых женщин. Детей убивали не щадя. Затем, уходя, сжигали деревню дотла. В живых не оставляли никого. А если и оставляли, то дряхлых стариков. Но на таком лютом морозе старики долго не жили и наверняка замерзали. Кочевники налетали на деревни, словно смерч и опустошали её.

И теперь Ратмир только и думал о том, с какой гордостью он зарубит Рунга, и, освободившись, сбежит. Он ещё никого не убивал, если не считать дичь, но ему казалось, что растерзать Рунга будет легко, если вспомнить всё, что он вытворял с ним и другими рабами. Затем Ратмир намеревался создать свой отряд, желательно сотню. Или, если удастся, вступить в дружину и кромсать врагов, в отместку за смерть родных и близких, в отместку за всех, невинно убиенных в неравной схватке или просто растерзанных и измученных насмерть.

Первый мизинец. Ратмир вспомнил, как это произошло. Тогда, сразу после ухода Рунга, в землянку ворвались два вооружённых кочевника. Они схватили его под руки и вытащили наружу, на свет. Морозное утро; яркий свет тут же заставил его зажмуриться. Ратмир даже забыл о боли в голове. Воздух настолько свеж и ядрён, что у парня перехватило дыхание. Боль лишь отдалённо стучала внутри его черепа.

Они были в лесу, в ельнике. Снега здесь было меньше, чем в полях и в деревне, но всё равно были большие сугробы. От землянки в сторону вела широкая тропа. По ней они и пошли: два кочевника спереди и сзади, посередине шёл пленник.

Шли они не долго. Вышли к полю. На окраине леса стояли лошади, возле которых суетились коневоды. Снег повсюду был утоптан сапогами воинов и копытами лошадей. На поле расположилось множество шатров, горели костры. Возле костров сидел разный люд. В основном кочевники, но были и другие, в железных латах. Это и удивило Ратмира. Он был раньше уверен, что степной народ разбойничает сам по себе, но теперь не был уверен в этом. Судя по доспехам, это были чужаки с большого мира. Они ничем не отличались от Росских племён, разве что одеждой и доспехами. И если он не ошибался, в тех же доспехах были и недавние гости, что пришли, как они тогда сказали: «С миром. Помочь в торговых и военных делах». Отец тогда их принял, но объяснил им, что с кочевниками он справится сам. Уж слишком большую плату они требовали за свою помощь. Да и не привык Яронор кланяться не перед кем.

Но, тогда, что это значит? Значит, гости помогают кочевникам. Сердце парня забилось часто. Гнев и обида переполнили его. Он бросил молниеносный взгляд в сторону людей в доспехах и плащах. Возможно, они его и узнали.

Ратмира привели к большому шатру и толкнули внутрь. На ходу он споткнулся и упал на входе. Внутри, возле костра сидели воеводы — кочевники. Все о чём-то разговаривали на своём языке, но, увидев мальчишку, замолчали и принялись разглядывать его, словно товар какой. Ратмир исподлобья осмотрел всех, кто был внутри, возле костра. На стражников у входа в шатёр он не обратил никакого внимания. С этими всё и так ясно. Да, судя по одежде и оружию, здесь были воеводы или, как там у басурман…? Тех, кто приходил к отцу, здесь не было, но были двое в доспехах, таких же, которые Ратмир уже видел на улице, у костра. Скорее всего, это были их воеводы.

Ближе всех к костру сидел Архунг. Рядом с ним, злобно улыбаясь — молодой Рунг. Увидев Ратмира, он поднялся с колен и подошёл к «гостю». Злобная улыбка сменилась на поддельное жалостливое сочувствие. Рунг повернулся к Архунгу и сказал:

— Отец, Рус не хочет быть рабом и жить хорошо. Что мне делать с ним?

Ратмир выжидающе посмотрел на Архунга. Тот улыбнулся.

— Может, откушаешь с нами, сын Яронора? — спросил Архунг как-то по свойски. — Оденем тебя. Воином будешь. Великим воином!

Улыбка, что была на лице Рунга, моментально пропала. Вместо неё выразилось недоумение.

— Но он — мой раб! И…

Архунг одарил сына резким взглядом, от чего тот сразу же умолк.

— Не стесняйся, гость ты или раб? — снова спросил Архунг.

— Мой отец никогда не сел бы с тобой, Архунг, и со всеми вами, — Ратмир оглядел всех находящихся в шатре и уже перешёптывающихся кочевников и гостей с других земель, — за один стол. А если и сел бы, то только на переговоры и на своих условиях.

Все, кто был в шатре, возмущённо заговорили на своём языке. Ратмир даже не понял, откуда у него появилось столько смелости и красноречия, ведь все, кто находился здесь, были его заклятыми врагами. Ему даже стало не по себе, но он постарался скрыть это.

— Хм. Твой отец убил моих людей, Ратмир, — Архунг, не смотря на дерзость гостя, держался спокойно. — Он подкрался в лесу с сотней своих воинов и разбил мой десяток, хотя они ничего плохого ему не сделали. Но я не зол на него и просто забрал обратно то, что мне принадлежать.

Ратмир покрутил головой и собрал во рту слюну:

— Отец ушёл утром с десятком воинов и вернулся с этим же десятком. Ты лжёшь.

— Ему кто-то помог, поверь. Кроме нас, в лесах этих полно разбойников.

— Мой отец не был разбойником и с ними не якшался, — процедил сквозь зубы Ратмир. На этот раз он спокойно сплюнул густую слюну прямо на ноги ошарашенного Рунга. Тот посмотрел вниз, на натёртые до блеска, кожаные сапоги. Затем его лицо исказилось злобой, и он резко ударил Ратмира в челюсть. На удивление, казавшийся слабым, пленник отшатнулся, но выстоял и, от резкой боли в голове, скорчился, но быстро взял себя в руки и улыбнулся.

— А ты силён, — усмехнулся Ратмир, но тут же, получил ещё один удар в низ живота, от чего согнулся и упал на колени. Схватиться за живот он не мог, так как руки его были связаны.

Затем его увели в другой шатёр. Там находились все пленники, в том числе и молодые девушки, в рваных одеяниях. Вслед за стражниками в шатёр забежал Рунг. Одна из девушек тут же вздрогнула и сжалась. Видимо она уже знала его. Но Лунг только злобно посмотрел на неё и, сказав, что с ней он ещё раз поговорит, направился к Ратмиру. Кочевник достал из-за пояса кривой кинжал и качнул головой:

— Сначала я подумал, что мы с тобой подружимся, Рус, и хотел подарить тебе это кинжал, но теперь, — Рунг подошёл к Ратмиру ближе и, ударив ногой пленнику между ног, схватил свободной рукой его левую кисть.

Пленник согнулся на земле, а хозяин в это время вывернул на левой кисти мизинец и резким движением кинжала отрезал палец. Ратмир вскрикнул от боли, но стиснул зубы, не давая воли слабости. Он собрал волю в кулак правой руки, как учил его наставник и забыл о боли. Это было тяжело — забыть об отрезанном пальце. Одно дело — порез, другое — когда тебе отрезают плоть. Ему хотелось стонать и кататься от боли по земле, но он держал себя в руках. Нельзя было показывать свою слабость. Так учил его наставник — Владияр.

Затем были дни ужаса и мучений. Долгие дни. В шатёр с рабами приходили хозяева. Избивали их и заставляли служить себе. Некоторые ломались под их напором и соглашались на службу. Тех уводили. Ратмир же держался до последнего. Так ему казалось. Но он не знал, что ужасы эти только начинаются. Рунг не раз заходил в шатёр и выбирал себе одну из девушек. Затем уводил её, а когда её приводили обратно стражники, на ней не было лица, а на шее виднелись синяки — следы чьих-то пальцев. Рунг выбирал всегда самых красивых девушек, и стражники обращались с ними очень осторожно. Но оставалось только догадываться, что там, у себя, с ними делал Рунг. Ратмир уже не просто ненавидел его, а готов был растерзать. Рунг понимал это и, перед тем как выбрать очередную девушку, сначала издевался над ним: избивал пленника, заламывал ему руки. Всё тело Ратмира, после посещений хозяина, ныло и не давало покоя ни днём, ни ночью. По ночам он позволял себе расслабиться и тихо стонал от боли. Ссадин на теле было несчётное количество. Иногда ему казалось, что на его теле не осталось ни единого места, куда не ударяла нога Рунга или стражников.

Ратмир, не смотря на терпеливость и силу воли, чувствовал, что ему осталось недолго. Одно из двух: либо его сломают, и он согласится служить Рунгу, либо он скоро умрёт от избиений. Он, словно чувствовал смерть. Да, она ходила рядом. Многие из рабов, которые оказались слабее других, уже умерли. Одно было непонятно Ратмиру — сколько это может продолжаться и почему кочевников никто не остановит?

И вот в одно ужасное утро Рунг явился в шатёр. На девушек он не смотрел, и направился сразу к Ратмиру. Не говоря ни слова, кочевник взял правую руку раба и заломил мизинец так, как это было с левым, в прошлый раз. Ратмир только простонал, затем почувствовал острую боль. Опомнившись, он вскрикнул и посмотрел на трясущиеся руки. Мизинца на правой руке у него уже не было. Только из раны алым ручьём струилась кровь. Ратмир скрючился от боли и услышал голос Рунга:

— Слушай, Рус. Этот палец я тоже забирать себе. И теперь так будет каждое утро. В день по пальцу. Выбирай, Рус.

Тут же Ратмира начали бить ногами в живот, в лицо и куда получится. На это раз он не выдержал и прохрипел:

— Хва… хватит…

— Что? — Рунг склонился над ним. — Что ты сказать?

Удары прекратились и Ратмир, пытаясь успеть сказать до следующего удара, снова прохрипел:

— Хватит!.. Все… согласен…

Послышался смешок Рунга:

— Ну вот, Рус, а говорит, что не быть мне рабом верным. Сломался.

— Да, — сознание Ратмира было рядом, и он понимал, что делает. Да и какой будет прок, если он умрёт? Рус должен выжить и отомстить за всех. Только это звучало отдалённо, в подсознании. Ближе было только:

«Не бейте. Я буду служить».