Глава 5. Меотская прялка

Едва я приняла душ, тут же закрыла номер и отправилась в Счастливцево. Пока не так жарко, стоит посмотреть на место убийства старика.

Во дворе были люди. Кто завтракал в беседке, кто играл с весело хохотавшими детьми. Хозяйка гостиничного дома задумчиво рассматривала оставшуюся на воротах длинную царапину.

— Откуда это ещё? — пробормотала она, когда я проходила мимо. И тут же: — Доброе утро!

— Доброе, — кивнула я, не останавливаясь.

Вот как выходит. Кто-то здесь ходит с далеко не благими намерениями. Вспомнив коготь преследовавшего меня существа, я почувствовала, как сердце подскочило к горлу. Так, спокойно, вдох-выдох. Сейчас не думать об этом. Паника ничему не поможет, только всё испортит.

Я шла по улице, не замечая никого вокруг. А Стрелковое жило своей жизнью: сельчане работали в огородах, развешивали постиранное бельё, покрикивали на шаливших детей. Стайка птиц расселась на ветвях деревьев и галдела на всю округу.

Меня беспокоило, что Грабар так и не перезвонил. Вообще-то он не оболтус, поэтому такое поведение несколько настораживало. Мысли были самыми разными. От: случилось что-то нехорошее до… всё-таки случилось что-то очень нехорошее. На фоне всего этого красным тревожным молоточком билось банальное переживание за Нешку. Он, конечно, кот самостоятельный, но мог уже всё слопать, если Грабар куда-то влип и не заходит в мою квартиру.

Решив, что маюсь глупостью, просто снова набрала номер напарника. Однако ни ответа, ни привета — только бесконечно длинные гудки. Может, и впрямь всё бросить здесь и рвануть в Херсон? В конце концов, убитых не вернуть, а вот живым ещё помочь можно.

Я глубоко вздохнула, ругая себя последними словами за панику. Пока рано. Могло случиться что угодно: вплоть до приезда любимой грабаровской тётушки из Одессы. А тётушка — это всегда тяжёлая артиллерия, поэтому ещё вопрос кому хуже: мне или ему.

Дорога в Счастливцево не заняла даже получаса. Так бы везде. Вскоре появились синенькие таблички, обведённые белой рамочкой: «Солёные озёра. Вход — 3 гривны». Честно оплатив билет на законное проникновение на территорию местной достопримечательности (хотя, по сути, можно было бы подойти к озеру и бесплатно), я приложила руку козырьком к глазам и посмотрела на противоположный берег.

В село успею, но и озёра следует изучить. Если уж кто и завёлся тут нечистый, то лучше места и не сыскать. Однако с виду было всё как обычно. Возле озера стояли машины. Белокожие туристы спешно стягивались с себя одежду, чтобы окунуться в лечебные воды. Рядом прохаживались пышнотелые красотки в купальниках, обмазанные серой и чёрной субстанцией, которая теоретически лечила от всяких болезней.

На меня косо глянули. Я хмыкнула. Давайте, барышни, топайте к лотку со свежими пирожками и булочками. Меня здесь нет.

Подойдя к озеру, я присела и опустила руки в воду. Пустила тоненькую энергетическую сеть на дно. Ладони тут же почти физически вытолкнуло. Так-так. Здесь кто-то живёт и не очень любит Слышащих Землю. Или мне так показалось?

Руки быстро высохли. К моему удивлению на коже остались меленькие крупинки соли. Вот это да! Местное мёртвое море. Почти. Оглянувшись, я поняла, что не зря тут стоят душевые с пресной водой. Ибо если окунешься, а потом ещё и на солнышке побродишь — станешь мумией.

Мимо меня пронёсся малыш в панамке и бирюзовых плавках, щедро обдав брызгами. Я едва успела встать, однако окатило меня всё равно неплохо.

«Что ж, приеду в Херсон, Грабар смело сможет закусывать, как рыбой к пиву», — мелькнула не особо весёлая мысль.

Я легонько притопнула, посылая по выжженной земле поисковый импульс. Миг — мутно-зелёная вода зашипела. Вскрикнула полная женщина, нежившаяся в прогретых солнцем волнах. Ничего страшного, всё равно не поймёт, подумает, что природное джакузи.

Сразу ничего не было — только заливистый хохот плескавшихся неподалёку девчонок. Но спустя полминуты по земле прошла слабая вибрация. Житель озера слал ответный удар. Но слишком слабый, чтобы что-то разобрать.

Я нахмурилась. Возможно, это ночное существо, поэтому беспокоить сейчас его глупо. Мигом накатила волна расстройства. В принципе, можно было бы что-то узнать, но не вышло.

Обойдя озеро и прислушиваясь к шёпоту земли, я только тяжело вздохнула. Ловить нечего, надо сюда прийти ночью. Неожиданно задул ветер, обжёг горячим дыханием, зашевелил волосы.

— Не торопис-сь, — донёсся из ниоткуда голос Игоря.

Я невольно вздрогнула. Шепчущий с Ветром следит за мной. Всё страньше и страньше, как говаривала Алиса из известного произведения.

Желудок внезапно заурчал, и я вспомнила, что с утра не ела. Купила на лотке пирожок, который можно было есть половину дня (по размеру) и не беспокоиться про опустошение кошелька (по цене). Краем глаза заметила белый вагончик с окошками с аккуратными шторочками в розовый цветочек. Рядом стоял стенд, достигавший мне пояса. На нём были изображены пчёлы и надпись, гласившая: «Лечебный сон на ульях».

Я невольно хмыкнула. Кажется, многое про сон мне неизвестно. Пирожок, кстати, был с абрикосами. Внезапно очень свежий, горячий и безумно вкусный. Я даже удивилась: и когда успела такой аппетит нагулять? Обычно в жару есть не хочется.

Озеро пришлось покинуть ни с чем. Однако я уже чётко решила, что обязательно наведаюсь сюда на обратном пути. Если уж есть возможность вытрясти информацию из местных обитателей, то этот шанс ни за что нельзя упускать.

…Дом Егора Васильевича Капраря, пенсионера и сторожа дач, находился в центре села. С ним, к сожалению, было сложнее, чем с Кристиной. Там был медальон, принадлежавший девочке. Тут — ничего.

О Капраре информации были вообще крохи. То, что нарыл Грабар, особо на подвиги не вдохновляло. Старик жил скромно, прикармливал бродячих котов и собак. Хозяйство имел скудненькое — маленький участочек земли и живность в количестве трёх печальных куриц. Впрочем, возможно, они были вовсе не печальными, но впечатление создалось именно такое. Как-то очень уныло они ходили по двору. Дом был закрыт. Однако запустения не чувствовалась. Олег поведал, что Капрарь был человеком тихим, скромным. Не скандалил, вёл себя прилично, дружил с соседями. В Счастливцево обитал сам, дети уехали в Винницу. Поэтому когда мужчину нашли в собственном доме с рваными ранами, словно кто-то бил его острым крюком, а потом пытался протянуть его сквозь живую плоть, никто не мог поверить. Конечно, детали знали далеко немногие, однако слухи удивительным образом расползлись с невероятной скоростью.

Потоптавшись возле зелёной калитки с пошкарлупившейся краской, я тихонько пустила через землю энергетическую нить. Прямо к дому. Хорошо, что сейчас хозяев нет. Ведь явно чувствуется человеческое присутствие, значит, то ли дети вернулись, то ли временно кто-то из соседей приглядывает за жилищем.

Дом отозвался: немного удивлённо, но с какой-то затаённой радостью. Ведь когда умирает хозяин, то и дом погружается в траур, скорбя вместе со всеми. А порой и — сильнее остальных. Поэтому почуяв прикосновение Слышащей, способной говорить со стенами, немного отбросил тень горя.

Развернувшаяся перед глазами картина заставила замереть на месте. Плотным облаком окутали запахи и образы. Звуки слились в один нескончаемый поток. Да так громко, что захотелось закрыть уши.

Дом изо всех сил пытался мне показать, что было, однако какой-то барьер упрямо мешал это сделать. Мне удалось лишь уловить смутную картинку: ночь, свет уличного фонаря, лай собаки.

— Кто там? — хриплый старческий голос, кажется, исходил из моего горла, хоть губы и оставались неподвижными.

В ответ — странный шорох и протяжный скрип.

— Ну, я тебе сейчас! — пригрозил Капрарь. — Милицию вызову!

Колено прошила боль. Старость — не радость.

Моё сердце забилось, как сумасшедшее. И хоть сам старик был скорее раздражён, чем испуган, у меня на лбу выступил холодный пот. Что-то мерзкое и невыносимо чуждое вдруг коснулось ноги.

А потом в спину ударили чем-то тупым и тяжёлым. Вспышка боли, крик и…

Меня вдруг окатила странная вязкая волна, не давая дышать. Перед глазами всё поплыло.

— Я же сказал — не лезь! — кто-то рявкнул мне на ухо, и залепил такую оплеуху, что в голове зазвенело.

Картинка со двором Капраря резко пропала. Я ухватилась рукой за забор. Колени мерзко подгибались. Да что ж это такое? Кто мешает мне добраться до разгадки?

Я быстро осмотрелась по сторонам. Слава богу, никого рядом нет. Шумно втянула воздух и приложила пальцы к вискам, пытаясь унять резко возникшую пульсирующую боль.

Голос. Голос был знакомым. Кажется, он принадлежал тому же существу, что появилось у меня в квартире незваным гостем. Только сейчас я разобрала, что в воздухе повис едва уловимый запах соли.

Ещё раз посмотрев на дом Капраря, я отчаянно выругалась про себя. Нет, иметь возможность разобраться и не иметь сил это сделать, потому что кто-то против.

В ладонь впилось что-то острое. Поморщившись, я потёрла её, но занозы не разглядела. Да уж. Придётся возвращаться с носом. Надежда только на ночную беседу с жителем озера. Тот явно знает, кто может выбираться из моря и бродить по близлежащей к озеру территории.

Дорога назад заняла почему-то больше времени, чем в Счастливцево. За это время я успела ещё раз проголодаться, обозлиться на весь мир и неудачно позвонить Олегу. Трубку он взял, буркнул что-то нечленораздельное и сообщил, что перезвонит.

Весь путь пришлось тупо смотреть в окно и стараться не думать о жаре. Скорее в номер. Там можно собраться с мыслями и выстроить план действий на вечер. Расследование заходило в тупик, и это откровенно бесило.

Прибыв к гостиничному дому, я на минуту задержалась у ворот, рассматривая царапину. Да уж, глубокая. Видимо, на озере чем-то всё же оцарапалась, но заметила только сейчас. Покачав головой, я вошла во двор. Не успел сделать и пару шагов, как увидела хозяйку. Она махнула рукой.

— Яна, подождите.

Не успев даже толком удивиться, я увидела, как она оказалась рядом и сунула мне в руки небольшой бумажный свёрток.

— Это вам тут передала женщина.

Кто? Женщина?

— Она была молодая или старая? — попыталась уточнить я, судорожно соображая, кто мне тут может что-то передавать.

Хозяйка хмыкнула:

— Да ничего так. Ближе к молодым. Ирой представилась.

Дальше поговорить не удалось, потому что её позвали со второго этажа. Поэтому только улыбнувшись, хозяйка оставила меня в гордом одиночестве.

Я нахмурилась и взвесила в руке свёрток. Неясно. Что-то лёгкое. Хм, странно.

Поднявшись к себе в номер, первым делом попыталась прощупать энергетический контур. Мало ли, какой подарок тут могли принести. Да и ни с какой Ирой за эти два дня не познакомилась.

Ладони легонечко толкнуло, пальцы защекотало. На миг стало одуряющее холодно, словно я коснулась металла, пролежавшего на морозе. Хм. Отголосок чего-то есть, но явно не проклятие. Что-то ускользающее, почти не ощущаемое.

Наплевав на все меры предосторожности, я развернула бумагу и… молча уставилась на три серебряных веретена. Вытянутых, гладеньких, словно их только что сделали. Присмотревшись, я поняла, что на них есть какие-то символы. Кружочки, черточки, зигзаги и что-то ещё. Жаль, что настолько мелко, что ничего не разобрать.

Положив сверток на стол, я быстро соорудила скудный обед из остатков продуктов. Что ни день, то загадка. После приёма пищи и чашки кофе мозги заработали лучше. Вспомнились видения, которые любезно мне подсунул Игорь. Далевы на берегу и поблёскивавшие серебром веретёнца, летевшие прямо в море.

Закрыв дверь на ключ, я присела возле странной «посылки». Что ж, если так ответа нет, то попробуем по-другому. Враждебности от предмета всё равно я не чувствую, то не стоит и затягивать.

Я забралась на кровать, усевшись по-турецки. Глубоко вдохнула и прикрыла глаза. С улицы доносились женский смех и мужской говор. Пели птицы. Шумел ветер.

Покой. Вдох и выдох. Забыть обо всём. Солнце, люди, обычная жизнь — далеко. Меня здесь нет. Не было. Никогда.

Внутри стала сворачиваться тонкая тёплая спираль. Энергия шла снизу, медленно проникая в кровь. Когда я держала медальон Кристины, то всё было куда проще — не стоило ставить блоки. Теперь же лучше себя обезопасить. Кто знает, что там может быть припрятано. Потому и концентрация не та, что раньше. Потому и надо использовать все навыки, которые годами обретала в медитациях и работе с энергетикой земли.

Серебряные веретёнца медленно поднялись в воздух. И вдруг быстро-быстро закрутились вокруг своей оси. Маленькие символы живыми кляксами плеснули в пространство, заливая его непроглядной тьмой.

Миг — я потеряла опору. Энергия внутри взорвалась, словно сверхновая звезда, обдала нестерпимым жаром. В ушах зашумело, а во рту появился привкус крови. Я потеряла ориентацию, тело мгновенно стало лёгким, словно пушинка.

Изумлённо выдохнув, я всмотрелась во тьму и вдруг поняла, что снова нахожусь на морском берегу. Только не в Стрелковом. И берег другой, и шатры какие-то стоят, и голоса доносятся. Хотя… Внезапно дошло, что шатры — всего лишь мираж. Ничего и никого нет.

В нескольких шагах вдруг появилась фигура. Вся смазанная, будто кто-то рисовал акварелью, а потом ещё и водой сбрызнул на неудавшуюся картину. Но у меня почему-то возникла чёткая ассоциация, что я вижу женщину за прялкой. И крутится серебряное колесо, а в нереально длинной руке — веретено.

И слышится песня на незнакомом языке. Такая мягкая и тягучая. Но будто нечеловеческим голосом спетая. И в тоже время полная энергии и какой-то неиссякаемой уверенности. Я нахмурилась, понимая, что не в состоянии собрать мысли в кучу.

— Не ходи вокруг да около, — неожиданно прошелестел, смешиваясь с шумом ветра, женский голос. — Все ответы перед глазами. Кто сильнее: жизнь или смерть?

Колесо прялки закрутилось быстрее, фигуру окутало сияние.

— Не ищи далеко, ищи — близко. Тиргатао уже упустила нить жизни. Из нити сплели сеть. Сетью ловят души.

Моё сознание начало куда-то уплывать, голова закружилась. Я пыталась сосредоточиться, однако ничего не получилось.

— Берегись…

Веретено вырвалось из её пальцев и улетело в ночное небо.

— Берегис-с-сь…

Меня вышвырнуло назад с такой силой, что я едва не стукнулась затылком о стену. Поморщившись, потёрла виски. Так, кажется, мои проблемы усугубились. Пока что нигде не могу добиться чёткой картинки. Это плохо.

Я глянула на веретёна: они как-то странно потускнели и потемнели, словно покрылись налётом от времени и долгого пребывания на открытом воздухе. Я взяла одно из них и задумчиво покрутила в руке.

Всему есть объяснение. Прялка, песня на неизвестном языке, сеть. И Тиргатао.

Я откинулась назад, ощущая спиной прохладу кирпичной стены. Если память мне не изменяет, то так звали царицу меотов, воевавшую с Боспорским царством. Тут я только ухмыльнулась, благодаря про себя собственное пристрастие к истории. Да и грех было не запомнить двух воительниц — Тиргатао и Томирис, которые в своё время так насыпали перцу на хвост врагам, что об этом до сих пор пишут книги и ставят спектакли.

Но если Томирис, царица сакская, здесь не бывала, то вот Тиргатао…

Я нахмурилась и постучала веретеном о быльце кровати, выстукивая дробный ритм. Азовское море греки называли Меотидой. И хоть конкретно здесь, на территории Стрелкового и близлежащих сёл, меотов не было — это не значит, что сюда никто не мог приехать. Если верить картам историков, то современная Кубань — вот их место обитания. Но… история — наука непрозрачная, сквозь слой пыли прошедших веков поди разбери где правда, а где ложь.

Я задумчиво закусила губу. Как связаны предупреждения, фигура, меотская прялка и Тиргатао? Связаны. Только мысли что-то разбегаются врозь, совсем не хотят работать на благо родины.

Я встала с кровати и вышла на балкон. Так, может, конечно, не получится, но надо попробовать. Положила руки на перила и посмотрела на яркое солнце. Чёрт, больно — вон как светит. Но губы сами поползли в улыбке. Как она там говорила: кто сильнее? Жизнь сильнее. Смерть — раз и пришла. А жизнь вон сколько длится. И не сдаётся, продолжается, даёт новые ростки. Можно возразить, что рано или поздно всему придёт конец. Но до конца… ты ещё доживи.

Мне повезло — во дворе пока никого не было. Лёгкий ветер почти не ощущался. Я тихонько поманила его к себе, рисуя пальцами спирали в воздухе. Не зря же ветер ластился ко мне. Значит, есть надежда поладить. И пусть я Слышащая Землю, но кое-что всё же сумею.

Ветер замер заинтересованным зверьком, пошевелил мои волосы, пощекотал прозрачными пальцами губ, щек, ресниц. Провёл по скулам, дохнул на шею июльским зноем.

— Ну, ближе… — шепнула я.

И человеческие слова не прозвучали как следует, а смешались с шумом листвы, шорохом оставленного во дворе пустого пакета, потрескиванием сухих веточек, упавших в траву.

Ветер замер, а потом обнял руками-вихрями, вопросительно зашелестел на ухо, мол, что-что-что и слушаю-слушаю-слушаю.

— Передай Игорю, что мне нужна его помощь. Если он поможет выяснить, кто такая Тиргатао, то я помогу ему вернуться в физическое тело.

Ветер рассмеялся, зашипел: хорошо-хорошо-хорошо. Обхватил напоследок, словно желая напиться силы земли, и резко улетел в небо. Да так лихо, что сорвал панамку с шедшей по улице длинноногой девчонки. Она вскрикнула и недовольно посмотрела на меня, будто это было моих рук делом. Я подмигнула ей и нырнула в комнату, довольный, что удалось дотянуться до ветра.

Не совсем теряю сноровку, уже приятно.

Не успела я порадоваться своим успехам, как зазвонил мобильный. Грабар, надо же. Взяв трубку, незамедлительно поприветствовала:

— Здравствуй, моя пропавшая принцесса. Я уж тут испереживалась — не украл ли тебя злой людоед?

— Заметно, — как-то устало отозвался Олег. — Слушай, может, умничать будем в другой раз? Судя по тону, ты там довольна, как слон. Не удивлюсь, если наплевала на свои принципы и греешь пузико на солнышке.

Я поморщилась:

— Хам. Очень остроумно. Нет у меня пузика. Выкладывай, что произошло?

Повисло молчание. Я чувствовала, что Олег очень не хочет говорить, однако, если уж позвонил, то иного выхода нет.

— Тут новости. Это не по телефону. Приезжай в Херсон.

От услышанного я села. Так как совершенно не ожидала такого. Что угодно, но не «бросай всё и беги сюда».

— Почему? У меня тут больше вопросов, чем ответов. Хотя не скажу, что время проходит неинтересно.

— Верю, — как-то мрачно ответил Олег. — Но сейчас маньяк немного подождёт. Тут кое-кто хочет с тобой поговорить.

Это мне не понравилось ещё больше. Мой взгляд наткнулся на веретёна. Мелькнула мысль, что надо бы их спрятать. А лучше забрать с собой и показать только Грабару, больше никому.

— Яна, поверь. Это серьёзно.

— Верю, — вздохнула я, — завтра с утра буду выезжать.

— Почему не сегодня? — напряжённо спросил он.

Ветер распахнул балконную дверь, сердито стукнул форточкой. Швырнул мне на колени свёрнутую записку на пожелтевшей бумаге и тут же исчез.

Я взяла её и отстранённо ответила:

— Сегодня тут у меня есть дела.

И сбросила вызов. Хоть что-то надо решить. Бросать на полпути — не люблю. Но раз такие обстоятельства, то хоть кое-что надо успеть.

Аккуратные угловатые буквы, стремительный почерк, наклон вправо чуть больше, чем надо. Кратко и убедительно.

«Я жду на берегу».

Я невольно ухмыльнулась. Какая романтика. Если Грабар увидит, то подумает, что у меня тут свидание. Снова вспомнилась Ира. Ёлки… Кто это может быть? Пожалуй, кроме Екатерины, двух девочек, приехавших на отдых, и хозяйки гостиничного дома, я больше ни с кем из женщин не общалась. Кто?

Я снова глянула на записку. Ладно, берег. Шепчущий с ветром найдет меня сам, коль так приглашает. И тут же потянул уголки бумаги, чтобы разорвать, однако пальцы обожгло так, будто схватила пучок крапивы. Вскрикнув от неожиданности, я разжала руки.

Записка жёлтым лоскутком упала на пол. Нахмурившись, я присела рядом и поднесла ладонь к безобидному на вид кусочку бумаги. Стало вдруг жарко-жарко, словно кожи почти касалось пламя свечи. Но сила ветра не может такого!

Уголки записки медленно свернулись, как живые, пряча от меня фразу Игоря. Во рту неожиданно пересохло. Показалось, что кто-то находится в номере. Совсем рядом: заглядывает через плечо, обжигая дыханием кожу шеи.

Желтая бумага вновь тихо зашуршала, медленно разворачиваясь. Светло-бежевый коврик, на котором она лежала, вдруг начал пропитываться чем-то тёмно-красным и густым. В воздухе появился солоноватый запах с оттенком металла.

Я сглотнула, позабыв, как дышать. Записка почти выровнялась, багрово-чёрными буквами проявились два слова.

«Волнуюсь. Море».

Внезапно мою шею сжали чьи-то пальцы, не давая шевельнуться, парализуя одним прикосновением.

— Попалас-с-сь, — прошептали на ухо с особым извращённым удовольствием.

Перед глазами всё поплыло. Я захрипела. Руки и ноги и онемели, сердце замерло, будто никогда не билось.

Последнее, что я успела увидеть: записка извернулась и вдруг скрутилась в острый рыбацкий крюк.

— Попалс-с-сь. Моя.

Резкая боль пронзила грудь, и я потеряла сознание.