Глава 4

Следующим утром я прошла в ванную и обнаружила там горничную Лесли, которая выкладывала принадлежности для купания. Она лишь мельком взглянула, присела в книксене, упорно глядя в сторону, видимо, это помогало ей избегать ехидных ухмылок. Я немного помедлила, внимательно наблюдая за ней, но служанка лишь покорно ждала моих указаний.

— Не хочу мочить волосы, — прервала я молчание.

Лесли подошла и забрала их наверх, закрепив шпильками и заколками. Я разделась, стараясь не глядеть на свое отражение, и погрузилась в воду. После купания, завернувшись в полотенце, по размерам напоминавшее простынь, ошеломленно смотрела на белье и ярко-розовое платье с глубоким вырезом, приготовленные для меня. Затем молча прошла в гардеробную и с интересом стала перебирать имевшиеся там наряды, почти все они, повседневные и бальные, были ярких расцветок и обязательно с декольте. Они выглядели настолько нелепо, что невольно вызвали у меня улыбку. А рассматривая нижнее белье: короткие сорочки с кружевами и без оных, панталоны длиною до колена, я уже откровенно веселилась. Пожалуй, над гардеробом надо серьезно поработать, и я совсем не нижнее белье имела в виду, а замену глубоких вырезов на платьях глухими воротниками-стойками, упирающимися в подбородок. Думаю, в моем случае и балаклава была бы не лишней, да только здесь мой порыв вряд ли поймут и оценят. Указала горничной на выбранное мною повседневное коричневое платье с закрытым воротом и позволила ей помочь мне одеться. Не сразу заметила ее недоуменное лицо, когда она с опаской смотрела, как я, улыбаясь во весь рот и с трудом сдерживая смех, поправляла кружевные оборочки на панталонах и пыталась разобраться в многочисленных тесемках и шнурках. Наконец, когда полностью одетая, взглянула на себя в зеркало то, не выдержав, рассмеялась, я напоминала еловую шишку, макушку которой уже погрызла белка и поэтому чешуйки ее не лежали ровным слоем, а были расшвыряны в беспорядке, как прыщи на моем лице.

Я села перед зеркалом и выжидательно посмотрела на Лесли, та быстро взяла расческу, с опаской поглядывая на меня. То, что она сделала с волосами, прической можно было назвать с большой натяжкой. Во-первых, прежде чем расчесать волосы, она их чем-то смазала, и они стали выглядеть не блестящими, как до этого, а сальными. Во-вторых, туго натянув их, просто зачесала назад и, скрутив, закрепила на затылке непривлекательным узлом. Все это я стерпела для того, чтобы окончательно убедиться в своих сомнениях относительно горничной, которые возникли у меня еще вчера. Вывод, что горничную нужно менять, напрашивался сам собой.

Мне необходимо было начать действовать. Понимала, что еще совсем мало знаю, как о самой Оливии, так и об окружающих ее людях, и резко менять что-то в этих отношениях было бы не слишком дальновидно, это могло принести больше вреда, чем пользы, и в первую очередь, именно мне. Но уверенность в том, что заняться сменой своего имиджа мне следует безотлагательно, только выросла, пока я изучала свой гардероб и методы ухода за моей внешностью. Я вспомнила, как когда-то мама, ласково улыбаясь, говорила мне:

— Доченька, я очень рада, что, несмотря на твою привлекательную внешность, ты не стала самонадеянной пустышкой, а по-прежнему осталась доброй разумной девочкой. К счастью, родная моя, тебе абсолютно не свойственна зависть. И знаешь, я уверена, даже, если бы ты не обладала такой яркой внешностью, то смогла бы что-то придумать, чтобы выглядеть сногсшибательно и кружить головы мужчинам. Впрочем, тебе это было всегда малоинтересно, завоевание мира и покорение мужских сердец — не твое. Такие крупномасштабные задачи тебе совершенно без надобности, хотя, уверена, что ты смогла бы их решить в любом облике, если бы захотела. Но тебе нужны истинные чувства. Только встретив свою любовь, ты станешь счастливой. И я верю, что это обязательно случится!

Мама оказалась права в том, что заполучив внешность, от которой я сама вначале впала в шоковое состояние, мне захотелось ее изменить, жажда деятельности обуревала меня. И то, что я совершенно одна в незнакомом мире без друзей и родных, готовых в любую минуту прийти на помощь, почему-то не смущало, а вопросы: надолго ли я здесь и когда вернусь обратно — перестали быть актуальными. Я улыбнулась своим мыслям, глядя в зеркало на покрытое прыщами лицо, и обратилась к горничной:

— Мне пора завтракать, проводи меня, пожалуйста.

Блуждать по дому в поисках столовой с моей стороны было бы неосмотрительно. Лесли уже в который раз за сегодняшнее утро удивилась, но, послушно склонив голову, вышла из комнаты. Я следовала за ней, не забывая крутить головой и с интересом рассматривая оформление коридоров, переходов и лестницы, по которой спустились на этаж ниже и, наконец, подошли к столовой. Двери в нее были распахнуты, возле них стоял дворецкий — статный пожилой мужчина с бесстрастным лицом и цепким взглядом, от внимания которого вряд ли что ускользало. Лесли остановилась в паре метров от входа, я же прошла вперед, приветливо улыбнувшись дворецкому. Помещение, куда я вошла, трудно было назвать столовой, скорее, это был обеденный зал, где стоял огромный стол, подойдя к которому, я остановилась.

Во главе его сидел довольно симпатичный мужчина в возрасте чуть более пятидесяти лет. Его густые, когда-то пшеничного цвета волосы поседели, особенно на висках. Карие глаза недовольно, даже осуждающе, смотрели на меня из-под нахмуренных бровей, ноздри крупного прямого носа нервно трепетали, а тонкие губы были плотно сжаты. Я с любопытством рассматривала отца Оливии, его внешность, несмотря на раздражение по отношению ко мне, понравилась, в глазах его я не увидела злости и уж тем более, ненависти, но он не скрывал и своего разочарования.

По правую руку от него сидела Сибилла, обеспокоенно поглядывая то на мужа, то на меня. Напротив нее, по левую сторону от графа, сидел мальчик, но его мне разглядеть толком не удалось из-за сводных сестер, которые расположились, как мне показалось издали, рядом с ним. Это были хорошенькие юные девушки, очень похожие на свою мать, такие же темноволосые и сероглазые. Взглянув на меня, они хмыкнули, презрительно сморщив свои носики, и уставились в тарелки. Видимо, для них я была постоянным объектом для насмешек. Похоже, все уже завтракали, потому что тарелки у них были наполнены.

— Доброе утро! — обратилась я ко всем и учтиво улыбнулась. — Прошу прощение за опоздание.

— Что застыла, Оливия? Проходи и садись за стол! Ты опять опоздала на завтрак! — вместо приветствия проговорила мачеха возмущенным тоном. — Мы все понимаем, что с твоей внешностью тебе требуется намного больше времени, чтобы привести себя в порядок, но я уже говорила, что не следует лениться, а стоит просыпаться пораньше, чтобы успевать все делать вовремя, и не опаздывать к столу! И боюсь, что извинения тебе больше не помогут. В следующий раз, если не придешь вовремя, двери зала для тебя будут закрыты!

После такой отповеди улыбка моя растаяла, вспомнилась фраза: утро добрым не бывает! Нахмурившись, я пристально смотрела на Сибиллу, пытаясь понять, что ею движет: ненависть ко мне или собственная глупость. Она с видом оскорбленной добродетели указала рукой на пустую тарелку, которая стояла через, как я посчитала, девять! стульев от нее. Это походило на, пусть частичную, но все-таки изоляцию. Я удивленно взглянула на отца, который не вмешивался, лишь рассеянно наблюдал за происходящим. Встретившись со мной взглядом, он немного смутился, устало вздохнул и занялся содержимым своей тарелки, из чего я сделала вывод, что такие сцены — рядовое явление. И, если двери обеденного зала будут для меня закрыты, никто не будет возражать, потому что исчезнет причина конфликтов, и никого не смутит моя, по сути, полная изоляция. Это, что, мачеха так мстит мне за вчерашнее?

Я села на указанное место, и только после этого мне удалось разглядеть мальчика, сидевшего рядом с отцом. Судя по всему, это и был мой брат Кайл, которому, как говорил лекарь, уже исполнилось девять лет, но выглядел он младше своего возраста года на два, худенький, болезненного вида и ко всему — с красноватыми прыщами на бледном лице. Для меня это было полной неожиданностью, и я непроизвольно задержала на нем взгляд, он поднял голову и сердито посмотрел на меня. Даже ребенок был настроен против своей сестры, хотя, мы ведь, вроде как товарищи по несчастью. Я отметила, что лишь один стул отделял Сеону и Каприну от Кайла. И тут меня неожиданно пронзила мысль: а не считают ли они меня виновной в том, как выглядит Кайл? Неужели все до такой степени запущено? Я очнулась от неприятных подозрений и обнаружила, что по-прежнему сижу перед пустой тарелкой, удивленно посмотрела на дворецкого — разве не он дает распоряжения слугам? — тот бесстрастно смотрел в никуда поверх наших голов, повернулась к мачехе, та увлеченно поглощала пищу, но ядовитую усмешку в уголках губ ей от меня скрыть не удалось.

— Хотелось бы узнать, почему меня не обслуживают? — не сводя глаз с мачехи, холодно поинтересовалась я.

— Ты опоздала! — с готовностью отозвалась мачеха и радостным голосом добавила: — Поэтому теперь обслуживай себя сама!

— Пожалуй ты права, Сибилла! — произнесла я, поднимаясь: — Мне, действительно, незачем больше присутствовать на подобных трапезах. Своей очередной выходкой ты еще раз продемонстрировала, насколько низко пали нравы в этом доме, потому что, оскорблять меня в доме моего отца стало обычным делом. Обидно, что мой родной отец потворствует твоим недостойным поступкам, тем самым подчеркивая, что к неродным дочерям относится гораздо лучше, чем ко мне, своей кровной дочери.

Я вышла из-за стола и направилась к двери, но успела сделать только пару шагов, когда услышала вслед:

— Потому что они, в отличие от тебя, не позорят семью! Даже, когда ты выйдешь замуж за виконта Литла, и они, наконец, смогут появляться в свете, им трудно будет найти хорошую партию, и все из-за твоего уродства!

Я развернулась и, усмехнувшись, ответила:

— Ты уверена, что сейчас говоришь обо мне, а не о моем брате? Ведь, любому ясно, что у нас с ним общая беда. Но ты настолько погрязла в своем бессмысленном озлоблении, что даже не замечаешь, как оскорбляешь собственного сына!

— Нет! — в испуге воскликнула мачеха. — Я говорила только о твоем уродстве!

— Сибилла! — соизволил, наконец, рявкнуть папенька.

Та тут же умолкла, а он разгневанно продолжил, обращаясь уже ко мне:

— Оливия! Через полчаса жду тебя в своем кабинете!

— Всенепременно! — ответила я, усмехнувшись, даже не пытаясь изобразить покорность и послушание, и, поймав взгляд карих рассерженных глаз, четко проговорила:

— Через час. Мне необходимо позавтракать.

— Хорошо, через час, — уже спокойнее сказал отец после небольшой заминки, задумчиво разглядывая меня.

— И еще, могу ли я от твоего имени заявить, что игнорирование прислугой моих, то есть, твоей дочери, распоряжений будет рассматриваться как невыполнение твоих, то есть хозяина и моего отца, приказов, начиная с этой минуты?

Лицо отца немного вытянулось от удивления, теперь он, подавшись вперед, впился в меня взглядом, будто не узнавая, я же, изогнув бровь, насмешливо смотрела на него, ожидая ответа. Мачеха с сестрами, приоткрыв рты, бессмысленно переводили взгляды с него на меня и обратно, то ли не веря в услышанное, то ли не понимая.

— Так каков будет твой положительный ответ, отец? — через минуту спросила я, продолжая улыбаться.

Для окружающих его реакция была ошеломительной: сначала засверкали его глаза, а губы растянулись в улыбке, потом он все же не выдержал и, запрокинув назад голову, захохотал громко, от души. Слуги замерли, Сибилла, прижав руки к груди, в ужасе смотрела на мужа, а мои сводные сестры встревоженно таращились на мать. Любопытна была реакция Кайла: он восторженно взирал на отца, можно было спокойно биться об заклад, что таким родителя он видел впервые.

Наконец, отец замолчал, взгляд его потеплел и он, обратившись ко мне, негромко спросил:

— Надеюсь, ты не будешь злоупотреблять этим?

— Ни в коем случае, — твердо ответила ему.

— В таком случае, вся прислуга обязана выполнять распоряжения Оливии, как мои, — громко заявил отец и поглядел сначала на дворецкого, потом на жену, затем, видимо, не удержавшись, улыбнулся мне: — Таков мой положительный ответ.

Дворецкий молча склонил голову, Сибилла не сводила с мужа глаз, видимо, мало что поняв, но опасаясь, переспросить.

— Благодарю, — твердо сказала я и вышла из зала.

Я радовалась своей первой победе, сделав ставку на то, что граф Стелтон — неглупый человек, и еще способен испытывать к своей дочери отцовские чувства, и не ошиблась.

— Леди Оливия! Позвольте сопровождать Вас! — услышала за спиной чей-то голос, и не удивилась, увидев дворецкого.

— Мне нужно на кухню, — сообщила ему, он кивнул и стал спускаться по лестнице.

Я, следуя за ним, не упустила возможности кое-что уточнить:

— Скажите мне, пожалуйста, как давно здесь служит повар?

Мой вопрос, видимо, сбил дворецкого с толку, потому что он чуть замедлил шаг, спина его напряглась, но, так и не оглянувшись, ответил:

— Почти двенадцать лет, его наняла леди Сибилла.

— Что стало с прежним поваром? Уволили?

— Нет, Его Сиятельство не позволил, он продолжает работать на кухне за меньшее жалованье.

— Я хочу увидеть обоих, — сказала я.

— Как Вам будет угодно, леди Оливия, — произнес дворецкий.