Глава 12

Я обессилено упала в кресло, от обиды и унижения хотелось плакать, но приходилось сдерживаться. Жалеть себя буду позже. И дело было даже не в том, что мой план не сработал, да и какой это на фиг, план? Так, единственный шанс, который в тот момент позволял мне оправдать разрыв помолвки и предотвратить скоропалительную свадьбу, вот и решила его использовать. Стыдно, что опять подвела отца, и теперь не имеет значения, что в прошлом была не я, важно, что сейчас пообещала ему и не сделала. А еще, что, может быть, по первостепенности и уступало рухнувшим планам, но вот по значимости, по эмоциям, которые накрыли меня и не давали нормально дышать, было не менее важно: Торин мне понравился. Причем понравилось в нем все: непроницаемый взгляд его голубых глаз, благородная осанка, непринужденная походка хищника, его умение слушать собеседника, его манера говорить, заставлявшая слушателей ловить каждое слово. Мне нравилось смотреть на него, наблюдать за ним, хотя поначалу даже себя приходилось убеждать в том, что не спускаю с него глаз исключительно в интересах дела. Но вот теперь, после этого разговора, все изменилось, хотя, правильнее будет сказать — встало на свои места. Пелена с глаз моих спала, наступило, как говорится, отрезвление. И дело не в том, что он отказал в моей просьбе, это бы меня не удивило и не обидело, но вот его слова «…не питать иллюзий, реально оценить себя и смириться с неизбежностью», намеренно произнесенные в оскорбительной для меня форме, перечеркивали образ благородного человека, на который он претендовал в начале разговора. Нет, он не стал казаться менее красивым, но его реакция на мою просьбу позволила рассмотреть и другие черты, скрывавшиеся за маской добропорядочности и принципиальности, как луч света, проходя через призму, позволяет разглядеть спектр цветов, только вот эти цвета представляли собой набор мутных оттенков, то ли просто были не видны из-за налипшей грязи. Я не знала, что мне делать, сомнений в том, что подобные попытки с другими «джентльменами» потерпят фиаско, не было, еще и «бонус» возможен в виде обнародования подробностей моего предложения. В молчании графа я, несмотря ни на что, была уверена. Натянув на лицо безмятежную улыбку, я вышла из комнаты и побрела к герцогине.

— Леди Ренита, Вы позволите вновь присоединиться к Вам? — просипела я, голос почему-то сорвался.

Она бросила на меня встревоженный взгляд, молча кивнула и, нахмурившись, снова стала смотреть на танцующие пары.

— Не имею привычки соваться в чужие дела, но хотелось бы понять, какую цель Вы преследуете? — спросила она, не глядя на меня.

— Простите, что не сказала ранее, не хотела обременять Вас своими проблемами, — вяло отвечала я: — Мне необходимо в ближайшее время заключить фиктивную помолвку, чтобы мои младшие сводные сестры смогли быть представлены ко двору и посещать балы.

Герцогиня удивленно посмотрела на меня, а затем задала неожиданный вопрос:

— А почему Вы выбрали такой … странный способ, разве не проще было бы посещать королевский университет?

— Университет? — ошарашенно переспросила я.

— В этом новом учебном заведении, созданном по указу Его Величества, образован специальный факультет для представительниц высшего и среднего сословия, в отличие от факультетов, которые посещают мужчины, там обучение бесплатное. Формально из титулованных особ учиться могут все желающие, но фактически туда идут леди, не сумевшие выйти замуж. А вот девицы из нетитулованных сословий должны с помощью каких-то опросов заслужить право учиться там, — сообщила она и, глядя в мои удивленные глаза, спросила: — Вы разве не знали?

Я помотала головой из стороны в сторону, потому что от волнения не могла говорить.

— Я была уверена, что Вы ищете пару, чтобы выйти замуж.

— Я ничего не знала, — смогла, наконец, ответить я и тут же принялась уточнять: — Леди Ренита, если я буду учиться в столь замечательном университете, означает ли это, что мне не нужно будет присутствовать на балах и приемах и выходить замуж, а мои сводные сестры напротив, смогут посещать светские мероприятия?

— Целый букет проблем! — задумчиво промолвила герцогиня, а потом ответила на мой вопрос: — Ваши сестры, действительно, смогут быть представленными ко двору и посещать балы и приемы, если Вы будете заниматься в университете, но это не лишает Вас возможности выйти замуж и, уж тем более, бывать на балах. Обучение в университете девушек повлекло за собой некоторые изменения в правилах этикета к неудовольствию многих, но против воли короля никто не посмел пойти.

— К кому же мне следует обратиться, чтобы меня приняли в университет? — спросила я, с трудом сдерживая охватившее меня радостное возбуждение.

— Во-первых, обратиться к руководству университета должен Ваш отец, а во-вторых, кажется, Вы уже опоздали, учиться начали несколько месяцев назад, — ответила леди Норман.

— Ничего страшного, я смогу наверстать упущенное, — уверенно сказала я. — Леди Ренита, не знаю даже, как благодарить Вас за столь невероятную новость. Рассказав об университете, Вы помогли мне избежать новых ошибок. Приходится только сожалеть, что не знала о такой возможности раньше.

— Что ж, Оливия, желаю Вам удачи! — произнесла строгая пожилая дама, в глазах которой я увидела искреннее беспокойство за меня.

Торин плохо помнил, как покинул комнату, где разговаривал с леди Оливией, пришел в себя только, когда оказался в зале, музыка и шум обрушились на него и привели в чувство. Лавина эмоций, среди которых преобладали гнев и злость опутали его сознание и не давали спокойно мыслить. Этой девице удалось то, что уже давно не могли сделать даже его недоброжелатели. На некоторое время граф перестал себя контролировать, его чувства и эмоции возобладали над разумом, и он даже позволил выплеснуться им. Торин не мог вспомнить, когда с ним такое было в последний раз. Сейчас, вежливо улыбаясь встречавшимся на его пути придворным, он думал только о том, чтобы поскорее оказаться дома одному, сбросить эту маску благопристойности и побыть самим собой. Торин не замечал, как дамы, завидевшие его издалека и устремившиеся навстречу, взглянув в его глаза, вдруг внезапно замедляли шаги и плавно отступали в сторону. Улыбки мужчин, намеревавшихся с ним заговорить, так и застывали на их лицах после того, как они встречали холодный, как лед, и острый, как нож, взгляд графа. С любезными улыбками они расступались перед ним, стараясь не препятствовать его целенаправленному продвижению к выходу.

Вернувшись домой и отчаявшись заснуть, Торин сидел в кресле у камина и смотрел на огонь. В доме было достаточно тепло, но он любил смотреть на пламя в очаге, наблюдая, как его языки то плавно скользят, переплетаясь друг с другом, то резко устремляются вверх, разбрасывая во все стороны искры. Рядом на столике стоял бокал вина, Торин лишь пригубил его, продолжая смотреть на огонь и пытаясь успокоиться. Как она посмела так вести себя с ним?! Даже монархи проявляли больше уважения и почтения, чем эта девчонка! Он заметил ее гибкую фигурку еще задолго до того, как подошел к герцогине. Ее платье выделяло ее среди остальных дам, щеголявших обнаженными плечами. Оно было необычным, ткань надежно скрывала все тело, при этом мягко обволакивая его, открытым оставалось только ее лицо. Она то сидела прямо, натянутая, как струна, то плавным движением наклоняла голову к герцогине, внимательно слушая ее. Он не узнавал эту девушку, и лишь подойдя ближе, смог рассмотреть ее лицо, покрытое какой-то сыпью, и был удивлен, узнав в ней дочь одного из придворных короля, уже значительное время назад представленную ко двору. Торин был одновременно озадачен и разочарован.

«…я наблюдала за Вами…», — ничуть не смутившись, призналась она. Да он этот взгляд почувствовал сразу, причем затылком! Поэтому стал незаметно присматриваться к ней, стараясь держаться подальше. Это неотступное внимание беспокоило его все больше и больше. Ему не хотелось встречаться с ней глазами, чтобы не напугать ее, он по опыту знал, что мог «заморозить» взглядом за любое нежелательное поползновение со стороны, как неискушенных девиц, так и умелых кокеток. Наконец, терпение его иссякло, и он окинул ее бесцеремонным взглядом, в котором не было даже намека на уважение. Она удивила его: не отвела глаза, засмущавшись или испугавшись, лишь удивленно приподняла бровь, мол «Чем это Вы не довольны?», а потом нерешительно улыбнулась. Торин, изо всех сил стараясь быть равнодушным и, даже циничным, отвел глаза. А позже она неожиданно еще посмела обратиться к нему. Он сразу же дал ей понять, что не желает с ней разговаривать, но леди проигнорировала его. Торин заметил этот решительный взгляд и плотно сжатые губы, когда она впервые обратилась к нему с просьбой о беседе, но не придал этому значения. За столько лет уже достаточно насмотрелся на уловки девиц, правда, эта удивила его своей прямолинейностью, которая не только не была принята в высшем свете, но и подвергалась осуждению, как и открытый пристальный взгляд на мужчину.

А потом Оливия стала его преследовать, что было для него не ново, да и делала она это неумело. Ее поведение не слишком волновало его ровно до того момента, пока девушка, в прямом смысле, не встала у него на пути, когда, наконец, ему удалось выбраться из гостиной и спастись от атаковавших его дам. Оливия его здорово разозлила своим «сюрпризом», хотя он не сомневался, что сможет легко избавиться от нее. Но граф был слишком самонадеян, вопреки всем правилам, нормам и здравому смыслу она стала его шантажировать! Своим поведением эта леди просто взбесила Торина, но он сдержался и прошел в комнату, не желая признаваться даже себе, что «купился» на пресловутое «слабо», как мальчишка, в данном случае это были ее слова: «не надо бояться». Он уговаривал себя выслушать ее, проигнорировал предложение сесть в кресло и остался стоять, убрав руки за спину и крепко сцепив их там, так сказать, во избежание… Торин с раздражением рассматривал ее необычное и, надо признаться, красивое лицо, если бы не прыщи, которые проступали сквозь какую-то замазку. Они притягивали внимание любого. Он сейчас понял, что удивило его в ней: она совершенно не стыдилась своего дефекта кожи, вообще его не замечала или считала совсем обычным и вполне естественным. Оливия не показалась ему настолько несообразительной, чтобы не замечать насмешек, которые, наверняка, сыпались на нее со всех сторон, он мог бы решить, что она слишком толстокожа, поэтому ее и не ранят злорадные подколки и издевки, если бы не ее реакция на его замечание. Вот что «царапнуло» его тогда и с тех пор не давало покоя все это время. Глядя на ее решительное и как тогда казалось, непроницаемое, лицо, ему захотелось пробить эту защиту, чем-то уколоть ее. От его слов она отшатнулась, как от удара, и распахнула свои глаза. Беззащитность, боль, нежелание поверить в услышанное — вот что ему удалось увидеть в глубине карих глаз. И неожиданно для себя он тогда сразу же почувствовал ее боль, она рикошетом ударила по нему. Торин схватил бокал и опрокинул его в рот. То, что он сказал ей, было, несомненно, лишнее, но она вынудила его так поступить! Уже давно никто не мог заставить его что-то сделать против воли. С самого начала она совершила глупость, вынудив его зайти в комнату, он не собирался выслушивать весь этот бред про «добрые дела». А ее аргументы просто взбесили его. Это девчонка фактически обвинила его в непорядочности! «Как будто Вы раньше не бросали женщин!» — небрежно сказала она ему.

Расставаясь с женщинами, Торин старался всегда быть деликатным, он не видел смысла затягивать эти моменты, потому что был уверен, что дорогие подарки компенсируют все неприятности, которые обычно сопровождают такие ситуации. «Было бы неплохо, если бы поинтересовались мнением брошенных женщин по поводу Вашей отмазки», — опять всплыли в памяти ее слова. Да, собственно, почему те женщины должны на него обижаться, если они заранее знали, что отношения рано или поздно закончатся, и им все равно придется расстаться? В конце концов, с какой стати, он должен что-то объяснять, а уж, тем более, оправдываться перед незнакомой девицей, которая берется судить о том, в чем абсолютно ничего не смыслит?

Торин почему-то не мог успокоиться, он встал с кресла и бесцельно побродил по комнате, снова сел, налил еще вина и, потягивая его, вновь стал смотреть на огонь, но это не приносило умиротворения, как бывало раньше. В голове то и дело, словно искры, вспыхивали фразы и слова, сказанные Оливией. «Надо мной не насмехается только ленивый», — неожиданно спокойно произнесла она, причем это была констатация факта, не более. Ни обид, ни горечи, ни жалости к себе, чтобы растрогать собеседника. «Вы ничего не теряете……связавшись с дурнушкой», — это ведь снова о себе, также спокойно, даже рассудительно. Сколько же лет ее приучали к мысли, что она, мягко говоря, некрасивая и никому не может понравиться? Складывалось впечатление, что она привыкла быть изгоем даже в собственной семье и перестала сокрушаться о своей участи, если бы не ее взгляд тогда, когда, не на шутку разозлившись и разобидевшись, он высокомерно посоветовал ей смириться.

Торин всегда считал себя прагматичным и рациональным человеком, и весело бы посмеялся над тем, кто упрекнул бы его в сентиментальности, но сейчас, безотрывно глядя на огонь, он упрямо воскрешал в своей памяти картинки разговора с Оливией. Вот она настойчиво убеждает его сделать «доброе дело», искренне объясняет, что для него это совершенно безопасно, что он умнее других, нет, «…остальные еще глупее». Торин непроизвольно усмехнулся. Да, она была очень откровенна и бесподобно точна в формулировках, и его это задело, поскольку он привык к завуалированным выражениям, за плотной оболочкой вежливости которых порой трудно было разглядеть саму суть фразы. А Оливия разорвала эту оболочку, которая состояла в большей степени из лести и бесполезной шелухи, и под которой смысл и логика проявились в непривычном истинном свете. Но, тем не менее, слова девушки царапнули его. И он наказал ее! На «царапину» он ответил …ударом? Да, пожалуй, так, потому что она даже отпрянула. «Это …жестоко», — врезалось ему в память и теперь попросту не давало уснуть. И это ее, еле слышное: «Я запомню», которое вызывало в нем мучительное чувство вины. Конечно, в жизни Торина было немало случаев, когда его вынуждали быть жестким и даже жестоким, но вот этот эпизод выбивался из данного ряда. Касаемо этого случая, граф должен был признаться себе: что неправ, и его ответ несоразмерен полученной обиде. Но он умел признавать свои ошибки и решил, что, при первой возможности, принесет свои извинения леди Оливии. Разобравшись с этим, не дававшим покоя вопросом, Торин немного расслабился.

Сейчас он мог бесстрастно подумать о поступках Оливии. Что на нее нашло? Что за блажь: разорвать одну помолвку, чтобы сразу объявить о новой? Что она там говорила? Кажется, ее чем-то не устраивал жених, который настаивал на немедленной свадьбе, после разрыва помолвки ее сестры не могли теперь посещать балы. Иначе, как женскими капризами это и не назовешь! И в эту абсурдную ситуацию она пыталась его впутать! В связи с частыми разъездами, связанными со службой, светская жизнь с ее дворцовыми страстями мало касалась Торина. Вот уже много лет все события он рассматривал в одной плоскости — соблюдение интересов королевства и извлечение выгоды для королевства. Но леди Оливия чуть не заставила его окунуться в это, как он считал, болото интриг и сплетен, а, проще говоря, светскую жизнь королевства. Ее совершенно не волновало, как бы он при этом выглядел. Так, с какой стати его должны беспокоить ее проблемы? Да, такой взгляд на ситуацию, пожалуй, логичен. Граф вздохнул, он бы с удовольствием не посещал следующие мероприятия, но обязан был делать это по службе. Что ж, впредь он постарается избегать встреч с Оливией Стелтон, а, если она не успокоится и продолжит преследовать его, втягивая в какие-нибудь интриги, то он в самой вежливой форме, глядя в ее карие глаза, постарается объяснить ей бесперспективность ее попыток. Торин легко поднялся и уже выходил из гостиной, когда заметил, как в камине вспыхнул тлеющий уголек, в разные стороны от него разлетелись искры, и как будто издалека донесся печальный шепот: «Я запомню…».