23 сентября 2015 года

Последний день моего терпеливого молчания…

С самого утра все шло не так. Рясин проспал на работу, а я проглядела будильник и не успела его растормошить. Он метался по квартире, даже ни разу не взглянув в мою сторону… А я так надеялась хотя бы на один злобный взгляд… Очень хотелось вновь поверить в то, что существо рядом со мной обладает хоть каким то набором эмоций! Но этого не произошло… Все пошло по накатанной, и к концу для мое нутро разрывало желание очеловечевания Рясина.

По плану процесс возвращения к жизни моего подопечного должен был стартовать в домашних условиях… Что бы не позволить подопытному улизнуть с праздника жизни, пока Вовчик пропадал на рабочем месте, я добежала до ларька и затарилась алкоголем, который был призван вывести моего подопечного на душевную беседу. В качестве собутыльников были назначены соседи по корпоративной квартире. Они долго сопротивлялись, но других вариантов не было: Рясин мог что угодно наплести своим гостям под пьяную лавочку, в том числе и раскрыть наши страшные секреты, коих в общей сложности насчитывалось великое множество, а так… И компания хорошая, и опасности никакой!

В общем, подготовив все к запланированному вечеру, я вернулась на место своего бдения и, поднявшись на нужный этаж, остолбенела. Все «местные жители» метались по коридору, будь то мыши по клетке. Кто то, опасливо перешептываясь, пластался по углам. Другие, оставив насиженные рабочие места, толпой сгрудились в районе крыла, где мною на трудовом посту часа полтора назад был оставлен Рясин. Из за нехорошего предчувтсвия под ложечкой моментально засвербело.

Пара секунд остолбенения и я кинулась к месту скопления любопытсвующих, расталкивая всех попадающихся на пути зевак. Дабы проникнуть к двери нужного кабинета пришлось размазать по стенке парочку наиболее неуступчивых офисных тружеников и услышать в свой адрес массу нелецеприятой лексики, но цель, в конечном итоге, была достигнута.

Радовало только то, что на месте происшествия, то бишь в Вовином кабинете, недвижимых остывающих тел обнаружено не было. Но сам Рясин куда то запропастился. Куда именно мне объяснил один из его сослуживцев, оказавшийся наименее неприятной личностью в коллективе.

— Жив ваш Рясин. Правда не обещаю, что здоров… Его на скорой увезли. Из окна вывалился… — В его устах это прозвучало как приговор. — Стоял… Долго так стоял… Все высматривал кого то… А потом возьми и выпади! Если бы мы думали, что такое возможно, никогда бы не стали окна на распашку открывать… Да кто ж знал?! Душно у нас… Вот и проветриваем…

Трясущимися руками я получила обрывок бумаги, на которой корявым почерком был выведен интересующий меня адрес санчасти, куда направили Рясина, и тут же рванула по направлению медицинского учреждения, по дороге отменив все запланированные на вечер мероприятия.

Никогда еще я не бегала с такой крейсерской скоростью. Туловище перебирало нижними конечностями так споро, что само вскоре начало отставать. До пункта назначения я добралась за десять минут. И это не смотря на то, что больница находилась в паре десятков километров от точки старта!

Двигаясь по силе инерции, я не сумела даже возле справочной притормозить — так разогналась! Медсестричке, попытавшейся послужить мне преградой, сильно прилетело, так что остальные боле не рисковали.

Таким вот мимоходом я проскочила приемный покой и пару коридоров, притормозив в, итоге, непосредственно перед требуемой палатой.

Рясин возлежал на тахте с ног до головы замотанный в бинты, пропитанные неизвестной желтой дрянью, источающей до невероятного отвратительный аромат. Веки слегка подрагивали, выдавая намек на жизненную искру.

Я аккуратно уселась на краешек кровати, боясь потревожить покой своего подзащитного. То стало полной неожиданностью, но как только моя пятая точка коснулась простыней, больной распахнул глаза.

— А-а-а… Явилась! Горе луковое! Вот скажи, у вас там, в конторе, все такие непутевые, или это мне в очередной раз в выборе не повезло?

Несмотря на плачевное состояние подопечного сносить оскорбления я была не намерена. А, как уже сумела убедиться, лучшей защитой во все времена являлось нападение, чем я и воспользовалась.

— Это я то неудачный выбор! Совсем ты, Рясин, совесть потерял! Я над ним трясусь, как над фарфоровым, а он еще и фыркает, да в окна кидается! Вот скажи на милость, какого лешего тебя туда понесло?! Что ты там такого углядел, что через подоконник умудрился перекинуться?!

Видимо Вовчик хорошо приложился головой в итоге падения, поскольку вся его неразговорчивость, вставшая мне за последнее время поперек горла, вдруг превратилась в словесное недержание.

— Ты что же на самом деле считаешь, что я специально под гильотину подставляюсь?! Да я, скажу тебе, всю жизнь о любви мечтал, о семье, о детях, в конце концов! О том, что б с любимой да до глубокой старости!

— Ага, поэтому всю жизнь и лезешь под юбку каждой встречной! Вот скажи, ты там любовь ищешь, семью или детей!

— Да что б ты знала, это они меня в постель тащат первым делом! Как будь-то я какая-то сексуальная игрушка! Твоими словами, так это они у меня под юбкой что-то ищут!

— Слабо верится! Ты на себя то посмотри! Щуплый, нелепый, неуклюжий! А теперь и вовсе перебинтованный весь… Я вообще не понимаю, что они в тебе находят! И ведь липнут как жвачки — фиг отколупаешь…

— Да я признаться, и сам не понимаю, почему женщинам нравлюсь… — Его голос в момент потерял твердость. Даже желание к спору отпало, таким Рясин показался жалким и разнюненным. — Я ведь понимаю, какой я… Наверное поэтому и цепляюсь за каждую встречную… А вдруг это — она! Моя единственная…

Как он это сказал… Никогда еще я не видела своего подопечного настолько искренним. Вся душа Рясина была вложены в эти слова… «Моя единственная…» Это звучало как музыка, как первый смех младенца, как самое сокровенное желание на все времена…