Глава четвертая. Король, Колдун, Принцесса, Советник

Наверное, если бы любого обитателя Мирстофа спросили, о чём ему напоминает королевский дворец, тот, не задумываясь, назвал какое-нибудь произведение кондитерского искусства. Особенно сейчас, когда солнечные лучи раннего утра обливали светлый замок абрикосовой глазурью. Тонкие башенки высились над столицей людей кристаллами из белого льда, но сказочное впечатление диссонансом тревожили траурные чёрные флаги на шпилях, печально скользившие по ветру.

И, конечно, никто из обитателей Мирстофа не различил бы с земли человека в белом, застывшего у окна одной из башен, задумчиво наблюдая за городом, который отдали в его власть.

Тихо было в Мирстофе, несмотря на ясный погожий день — один из последних подарков уходящего лета. Торговцы не зазывали покупателей в лавки звонкими криками, не шумела пёстрая толпа на брусчатых улицах; немногочисленный народ шёл по своим делам молча, с какой-то злой целеустремлённостью. Зато без устали звенели молоты в кузнях, а на площади перед дворцом маршировали солдаты, отбивая тяжёлыми сапогами ритм надвигающихся сражений.

Мирстоф скорбел по своей любимой принцессе. Вместе со всем королевством.

И вместе с ним же готовился к войне.

Вздохнув, Первый Советник Повелительницы Навинии — бывший и нынешний — потёр пальцами ноющие виски. Тоскливо подумал о пузырьке «Ночного покоя», лежавшем в ящике стола за его спиной. Проклятая старость, трижды проклятая бессонница… и ведь дозу снотворного не увеличишь. Сейчас ему, как никогда, нужен трезвый ум; а «Ночной покой», при всех его достоинствах, при большей концентрации усыпляет разум не только до пробуждения, но и после.

С раздумий о сне Советник перескочил на другие. Когда цепочка ассоциаций привела его к мысли, показавшейся ему весьма забавной, усмехнулся.

Насколько всё же двойственны иные вещи в подлунном мире. Взять тот же «Ночной покой»: безобидное снотворное, целительное лекарство, и оно же — при других обстоятельствах, в союзе с вином, в другое время тоже вполне безобидным — смертельный яд…

— Вы звали меня, вирт Форредар?

Когда его окликнули, Советник отвернулся от окна. Окинул взглядом молодого человека в чёрных одеждах, простых и незатейливых — застывшего перед письменным столом, ожидая ответа.

— Да. Звал. — Старик, вздохнув, двумя пальцами погладил свою бороду. Седая, густая и пышная, она доставала ему до средних пуговиц камзола, украшенного скромной золотой вышивкой. — Стайл, я слышал, ты собрался командовать авангардом.

— Если мне уготовано судьбой стать Повелителем, я должен быть достоин трона. И возглавить свой народ в этот тяжёлый час. Делом, а не номинально. — В карих радужках юноши рассыпались зелёные крапинки, будто кто-то растёр сухой лист крапивы. — Тёмные лишили нас принцессы, а меня — чудесной девушки, которую прочили мне в жёны. Думаете, после этого я смогу просто отсиживаться позади всех, в безопасности?

Он был смуглый, темноволосый. Смотрел на Советника серьёзно, и вместе с тем — открыто, дерзко, упрямо.

Так похоже на Навинию…

Вирт Форредар, тяжело вздохнув, подошёл к новоиспечённому наследнику престола. Положил морщинистую руку ему на плечо.

— Стайл, ты последний из рода Сигюр. — Глаза старика, тёмные и ясные, смотрели на юношу с болью. — Мы не можем позволить королевству потерять ещё и тебя.

— Вы не можете точно знать, что Навиния мертва. — Стайл резко вскинул голову. — И я до сих пор не могу понять, почему вы так спокойно отнеслись к тому, что Хьовфин решил судьбу нашей принцессы за нас.

— Повелитель эльфов принял мудрое решение, мальчик мой. Мудрое и тяжёлое. Переговоры, о которых говорили тёмные — такая же ловушка, как восемнадцать лет назад. Дроу использовали наших венценосных детей, как приманку… но итог был бы один. И если б мы пошли на поводу у тёмных, королевство осталось бы беззащитным. — Советник прикрыл глаза. — Я уже говорил тебе, как люблю эту девочку. Несмотря на то, как она обошлась со мной… молодость и горячность всему виной, молодость и горячность. А я позволял ей слишком многое, и это было моей ошибкой. И теперь… — отняв руку от плеча юноши, он порывисто отвернулся, — в её гибели есть и моя вина.

Стайл смотрел, как он стоит, сгорбившись, в один миг потеряв горделивую аристократическую выправку. Просто старый, бесконечно уставший человек.

И лицо юноши, молодое и жёсткое, вдруг смягчилось.

— В этом виновны тёмные, вирт Форредар, — произнёс Стайл потом. — И они одни.

— Мне осталось не так много лет, мальчик мой. И в эти годы… я не хочу увидеть, как погибает последний Сигюр. Я хочу увидеть, как ты занимаешь престол, как женишься и восстанавливаешь династию, как правишь страной, в которой наконец-то воцарился мир, а порождения зла больше не тревожат наш покой. — Советник, взяв себя в руки, медленно выпрямился. — Я прошу тебя… достаточно того, что ты отправляешься вместе с армией. Воины поймут тебя. Все поймут тебя.

— Вы не доверяете моему владению мечом, вирт Форредар? Или нашим магам? Я уверен, что мастерам Форсивской школы под силу разобраться с ловушками тёмных и прикрыть меня от любой опасности.

— Риск в любом случае велик. Риск, на который ты не имеешь права. — Когда Советник вновь повернулся к юноше, его глаза подозрительно блестели, а на правой щеке виднелся влажный след, терявшийся в пушистых усах. — Ты останешься в тылу, вместе с Хьовфином, и будешь командовать нашим народом. Так ты принесёшь своему королевству куда больше пользы, чем ему принесла бы твоя героическая гибель. Поверь.

Некоторое время Стайл смотрел на него.

Потом кивнул — с тяжёлым, очень тяжёлым вздохом — и развернулся на каблуках.

— Покоряюсь вашей мудрости, вирт Форредар. Хоть мне это и не по душе.

Советник задумчиво следил, как он покидает комнату. Потом отвёл взгляд на витражное окно в стрельчатой арке стены: солнце стучалось в него, дразнясь цветными лучами, расплывавшимися по каминной полке и креслам, отделанным белым бархатом.

— Хорошо, что хоть ты умеешь идти наперекор своим желаниям, мальчик мой, — пробормотал старик. — Значит, я не ошибся. Значит, боги всё же присматривают за нами. И воистину… ничего не делают просто так. — Губы старого Советника исказил призрак горькой, бесконечно горькой усмешки. — Вот уже дважды.

***

Морти вошла, когда я сидела на постели и читала.

Но когда я подняла голову, выражение её лица заставило вежливое приветствие застыть на моих губах.

— И кем ты себя возомнила? — холодно осведомилась принцесса дроу, застыв на пороге лаборатории.

О, нет. О, нет, нет, нет! Неужели она узнала… но это ведь были просто стихи! Просто поцелуй руки, просто…

Просто утешение её хальдса — потому что она никогда не будет принадлежать ему.

— Принцесса, я…

Движение её руки было почти неуловимым. Таким же, как блеск стали, который едва успел зафиксировать взгляд.

А потом лезвие метательного ножа вошло мне в грудь.

Опустив глаза, я смотрела на чёрную рукоятку кинжала, вокруг которой по белой рубашке расплывалось багряное пятно крови. Моей крови. Забавно — кровь есть, а боли нет. Шок? Должно быть, шок. И не только болевой.

Это определённо слишком безумно, чтобы быть правдой.

— Я долго позволяла Лоду держать тебя при себе. Влюблёнными девчонками легко манипулировать, а ты действительно была ему довольно полезна, — голос принцессы слышался приглушённо, точно в плохой записи. — Но ты перешла все границы.

Я медленно подняла взгляд. На её лицо, которое ненависть и презрение исказили до неузнаваемости.

До неузнаваемости…

Да. Потому что это было не её лицо. Я вообще не могла различить её лица — отчётливо, по крайней мере, — как не могла различить детали обстановки, которая меня окружала. Просто знала, что это лаборатория Лода… и что передо мной Морти.

А последнее, что я помнила — как, пожелав колдуну хороших снов, ложилась спать.

И тогда я велела себе открыть глаза.

— Тише, тише, — когда я, проснувшись, села в постели, Лод успокаивающе вскинул ладони. Будто ждал, пока я проснусь, стоя рядом на коленях. — Я как раз хотел тебя будить. Опять кошмар?

Я кивнула.

— Тогда помни, что это был просто кошмар, — улыбнулся колдун. — Нам пора выдвигаться в Мирстоф.

— Уже? — я торопливо откинула одеяло. — Хорошо, я соберусь быстро.

— Не сомневаюсь, — Лод склонил голову. — Но сперва я хотел попросить тебя кое о чём.

Я посмотрела на него — и, как это у нас часто бывало, угадала его мысли без слов.

— Ещё силы? Так и не восстановился после вчерашнего?

— Увы, — колдун развёл руками. — Если ты не захочешь, я пойму. Но тогда придётся повременить с вылазкой на пару дней.

Я помолчала, колеблясь.

Призрак вчерашних сомнений, подкреплённый недавним сном, нашептал на ухо ответ, который я вряд ли выдала бы в другой ситуации.

— Знаешь… мне кажется, я сама ещё толком не восстановилась. Поэтому лучше повременить. В конце концов, Алья ведь сказал, что день-другой терпит.

Это ведь так просто: быть ласковым с послушной куклой. А если она взбунтуется?

Кто я для тебя, Лод?..

Мгновение колдун просто смотрел на меня. Потом сжал мои ладони в своих.

На сей раз — без капли ласки.

— Ну и ладно. В конце концов, твоё разрешение мне ни к чему.

Когда руки Лода просветило знакомое золотое сияние, я дёрнулась, но серебряное кольцо на шее сжалось, лишая способности сопротивляться.

Нет, нет! Неужели все мои опасения…

— Я не хотел доводить до этого, — равнодушно произнёс колдун. — Извини.

А я сидела, застыв, повинуясь ошейнику, не в силах даже отвести взгляд…

…и тут вспомнила, что ошейник сняли с меня давным-давно.

Давление на шею вдруг исчезло. Вместе с Лодом, который просто растворился в воздухе.

Позволив увидеть, что в том самом кресле, где перед сном я читала колдуну стихи, сидит Акке.

— Занятные кошмары, — бесстрастно заметил иллюранди.

Я вскинула руки к шее. Поняв, что на ней нет серебряного кольца, поднялась на ноги.

— Я ведь все ещё сплю, верно?

— Да.

Могла и не спрашивать. Странные, приглушённые ощущения говорили сами за себя — как и окружающая обстановка. Казалось, меня каким-то образом занесло в картину, на которой пытались изобразить лабораторию колдуна, только вот художник допустил многочисленные неточности: стол идеально чистый, кресло немного не такое, стены чуть темнее…

И отсутствующий Бульдог не пачкал слюнями мою подушку.

— Если кошмары твоих рук дело… я, конечно, не собираюсь и не могу ничего с тобой сделать, но просто знай, что я очень зла.

— Моих? — Акке тонко улыбнулся, не сводя с меня взгляда, в котором синева мешалась с серебром. — О, нет. Это всё исключительно игры твоего разума, Сноуи. Я вмешался только сейчас, когда всё зашло слишком далеко, — тонкие пальцы иллюранди царапнули подлокотник кресла ногтями, короткими и аккуратными, точно их сделали из матового стекла. — И, знаешь ли, это никуда не годится.

— Что именно?

— Твоя подозрительность. Ты слишком много думаешь. Слишком много сомневаешься. Слишком многого боишься.

— И какое тебе до этого дело? — я подошла к креслу, глядя на пепельное лицо Акке сверху вниз. — Зачем ты это делаешь? Зачем следишь за мной, зачем тогда показал мне сцены из прошлого? Зачем сейчас со мной говоришь? Только не говори, что по доброте душевной.

Наверное, это сон придавал мне смелости. Освобождал от робости, правил приличия, мыслей о том, что нужно знать своё место. И сейчас я просто спрашивала всё, что хотела спросить.

А, может, я просто и сама устала бояться.

Ведь я хотела услышать от него ответы не только на то, что спросила вслух.

— По доброте. Да только не к тебе. — Акке вдруг рассмеялся: тихо, с какими-то шелестящими нотками. — Ты думаешь, тебе одной сейчас нужна поддержка и опора?

Вопрос меня удивил.

— Ты…

— Проблема в том, что ты нужна Лоду не меньше, чем он нужен тебе. И нужен ему в первую очередь вовсе не твои силы и даже не твой ум. Сейчас ему тяжелее, чем когда-либо… а я, видишь ли, очень к нему привязан.

— Почему? Ты ведь просто его слуга.

Сейчас ответ на этот вопрос почему-то интересовал меня больше, чем то, что иллюранди сказал до этого.

Наверное, потому что думать, что я и правда нужна Лоду — не по практическим соображениям, — казалось мне смешным.

— К твоему сведению, между слугой и господином зачастую устанавливается очень крепкая связь. Если господин достоин того, чтобы его любили. А Лод для меня… — демон рассеянно повёл рукой. — Ты ведь не знаешь, как рождаются иллюранди?

— Откуда?

— Я появился на свет таким, каким ты видишь меня сейчас. Как и все из моего народа. Мы не взрослеем и не стареем, и своих детей мы творим, отдавая часть себя, своей души… и вкладывая эту часть в чужую тень. Тень кого-то из плоти и крови. Человека, дроу или эльфа — неважно, но только с его согласия.

А ведь раньше я не задумывалась о том, что ни разу не видела женщину-иллюранди. И только теперь понимала, что не могла их увидеть.

Никогда бы не подумала, что гуманоидные существа могут размножаться вегетативно.

— То есть… вы оживляете чужую тень?

— Можно и так сказать.

— И что, после того, как вы забираете тень, человек перестаёт её отбрасывать?

— О, нет, конечно. Она восстанавливается. Все существа из плоти и крови обладают тенью, ведь таков порядок вещей. Но мы забираем какую-то часть его, его сил, его души… навсегда. И эта часть накладывает на нас свой отпечаток, как на внешность, так и на характер. Незначительный, но всё же. Например, мы всегда очень привязаны к тому, кто поспособствовал нашему появлению на свет.

— Но ты не можешь быть тенью Лода. Ты ведь существовал уже во времена войны с Тэйрантом.

— Тенью Лода — нет, — Акке мягко улыбнулся. — А чьей могу?

Мгновение я смотрела на него. Внимательно, стараясь не упустить ни одной детали… и его лицо — с впалыми щеками, узкими губами, тонким носом — вдруг действительно показалось мне неправильным отражением кого-то другого. Кого-то, кого я уже видела.

Самовнушение? Или…

Кусочки мозаики встали на свои места в одно мгновение.

И заставили меня отступить на шаг.

— Ты… тень Ильхта?

— В точку.

Ха. Я бы даже сказала, ха-ха-ха.

Всё это время мне прислуживала тень Ильхта Злобного.

Какая ирония.

— Теперь ты понимаешь? — спросил Акке. — Поэтому я служу Миркрихэйрам. Поэтому привязан к Лоду, как к родному, и это не просто слова. На моих глазах выросла и его бабушка, и его отец, и они тоже вызывали у меня чувства более чем тёплые… но среди всех Миркрихэйров Лод всё же стоит особняком. Наверное, потому что он первый потомок Ильхта, которым тот был бы действительно горд.

Интересно, сколько в Акке от Ильхта? Какие черты характеры передались его тени? Унаследовала ли она какие-то воспоминания своего изначального владельца?

И то, что иллюранди показывал мне в прошлый раз — не была ли хотя бы часть этого его собственной памятью?..

— Хорошо. Положим, я поняла, почему ты беспокоишься за Лода. Но я-то тут при чём?

— Потому что ты ему дорога. Очень дорога. И своими сомнениями терзаешь не только себя, но и его: можешь даже не надеяться, что он их не чувствует. А уж опасения касательно Морти… не знаю, кем надо быть, чтобы ждать подвоха от этого безгрешного создания. Откровенно говоря, порой эта безгрешность даже раздражает. — Иллюранди иронично качнул головой. — Учитывая, что от неё-то вся их беда.

— Какая беда?

На первой части его высказывания я снова решила не фиксироваться.

Как бы забавно это ни казалось, но поверить в безгрешность Морти мне было куда проще, чем в мою великую ценность для Лода.

— Та, из-за которой ему нужна ты. А не она.

В следующий миг я поняла, что кресло опустело, зато театральный скрип двери за спиной заставил обернуться.

— Тебе туда, — проговорил Акке.

Он стоял рядом с открывшимся проходом в библиотеку, указывая на тёмный проём приглашающим жестом.

— И зачем?

— Потому что там найдёшь ответы, которые помогут тебе перестать сомневаться.

Исчез, оставив меня наедине с созданным им сном — и, пожав плечами, я двинулась вперёд. Скорее потому, что ничего другого мне особо не оставалось, чем по другим причинам.

Библиотека изменилась. Не до неузнаваемости, конечно, но всё же. Исчез стол с волшебными цветами, а комната вытянулась тёмным коридором, длинными и широким. Книжные полки убегали вдаль, насколько хватало взгляда, порой образовывая арки, в которых прятались полукруглые двери. Те были приоткрыты — все, и из-под них пробивались отблески тёплого сияния, служившего единственным источником света.

Поколебавшись, я подошла к первой же двери слева. Заглянула внутрь.

Там скрывалась до боли знакомая гостиная с круглым столом. До этого в коридоре было тихо, но теперь я отчётливо слышала переливы струн…

И голос, высокий и чистый, звеневший в чарующей песне.

Они сидели вокруг стола, и четверо умещались в трёх креслах. Лоду вряд ли было больше пятнадцати: светлые волосы едва прикрывают уши, лицо гладкое, юное, совсем другое — но уже такое серьёзное. А вот серая мантия колдуна осталась неизменной, как и движения пальцев, перебиравших струны лютни с той же уверенной мягкостью, с которой чертили руны. Или это мандолина? Да, у лютни вроде гриф искривлённый, а у этой штуки прямой, как у гитары…

Лод играл негромко, словно осторожно — а Алья пел, устроившись напротив. Мальчишка-подросток без королевского венца, без вечной язвительной улыбки на губах и холодности в янтарном взгляде, сейчас казавшемся таким тёплым и ярким. Темноволосая девочка-дроу лет шести, устроившаяся на его коленях, слушала принца с большими завороженными глазами. Третье кресло занимала маленькая Морти, в платье синего шёлка: она сидела, обняв руками колени — уже не девочка, ещё не девушка, но и тогда не менее прекрасная, чем в настоящем.

Алья пел, конечно же, на риджийском. Может, виновно было отсутствие у меня музыкального слуха, решительное и абсолютное, но мне казалось, что пел он так же чудесно, как Лод играл. На риджийском слова звучали красиво, однако я не могла перевести их на русский стихами; в переводе юный Повелитель дроу пел что-то вроде «но когда оба они уходили с небосвода, непроглядный мрак ночи пугал их любимых детей; и поняли тогда солнечный бог и богиня луны, что придётся им расстаться навеки — и с тех пор Солир освещает мир днём, пока спит Тунгх, а Тунгх ночью, пока отдыхает её возлюбленный супруг»…

А потом он замолчал, и Лод отнял руку от струн. Тогда Морти, улыбнувшись, зааплодировала, а маленькая принцесса Литиллия смешно шмыгнула носом:

— Поэтому эльфы спят ночью, а мы днём?

— Эльфы больше любят отца, который создал их, и вместе с ним трудятся днём и отдыхают ночью, — кивнул Алья, покачивая сестрёнку на коленях. — А дроу, почитающие свою мать Тунгх, пробуждаются с уходом Солира и засыпают с его возвращением.

— Это очень грустная песня, — заявила маленькая принцесса. — Мы вот живём под горами, и нам хватает колдовского света, и мы могли бы давать богам отдохнуть!

— Но эльфы-то не живут под горами. Как и люди. И лепреконы, — заметила Морти. — И их гораздо больше, чем нас, и они живут по всей Риджии. Так что им не хватит колдунов, чтобы всё осветить.

В её высказывании не было ни капли зависти или злобы. Одна лишь доброжелательность да, быть может, лёгкая грусть.

Видимо, ей уже тогда не хватало нимба над головой.

— Тогда почему в Риджии нет какого-нибудь третьего бога, который светил бы всем, пока Солир и Тунгх отдыхают? Неужели они так никогда и не смогут быть вместе?

— Они бывают вместе, Лита. Изредка, но бывают, — возразил Лод, опуская мандолину на колени. — Иногда на небосводе не видно ни солнца, ни луны, и это значит, что сейчас за краем земляного диска Солир и Тунгх отдыхают в объятиях друг друга. А иногда так сильна становится их тоска, что они встречаются прямо на глазах у своих детей.

Земляной диск… мда, Риджии явно не хватает научных открытий. Хотя наверняка кто-то из попаданцев потом просветил Лода о том, что планетам свойственно быть круглыми.

Впрочем, после всего, что я здесь повидала, и вспоминая некоторую нашу фантастику — даже интересно, не может ли этот мир действительно быть диском.

— Поэтому каждый ребёнок, рождённый в час солнечного или лунного затмения, отмечен особым благословением богов. Как Лод, например, — лукаво добавила Морти. — Он родился в ночь, когда солнце закрыло луну.

— Это поэтому он знает всё на свете?

В ответ на вопрос Литы старшие одновременно хихикнули. И смотреть на эту троицу, такую маленькую, такую дружную, такую непохожую на себя теперешних, было… грустно.

А ведь здесь они уже пережили смерть родителей. Но это не заставило их ожесточиться. Вернее, не это.

И не сейчас.

— Нет, Лита, я точно знаю не всё, — весело заметил Лод. — Пока нет, во всяком случае.

Маленькая принцесса не ответила: смотрела на старшего брата, и лицо её вдруг сделалось очень серьёзным.

— Братик, а когда я вырасту, ты разрешишь мне выйти замуж за Лода?

Вопрос заставил Морти прыснуть в ладошку, Лода — поперхнуться воздухом, а Алью — заливисто расхохотаться.

— Почему ты смеёшься? — обиженно проговорила Лита. — Я не шучу.

— Что это я, верно. — Принц дроу, осекшись, всем своим видом выразил глубокое сомнение. — Ну, если он соизволит взять в жёны непослушную девчонку, которая постоянно отказывается доедать свой обед…

— Мясо я всегда ем! А остальное просто не хочу!

— А мнение Лода вначале спросить не пробовала? — с улыбкой поинтересовалась Морти.

— Я и так знаю, что он согласен! Он меня любит, он сам говорил! — маленькая принцесса, проворно спрыгнув на пол, подбежала к юному колдуну. — Ты же согласен, Лод?

Она заглянула ему в глаза с такой искренней, такой умильной надеждой, что тот, не задумываясь, кивнул с шутливой торжественностью.

— Разве могу я, скромный придворный колдун, в здравом уме отказываться от подобной чести? Если не передумаешь, когда вырастешь — я ваш, прекрасная принцесса.

Лита просияла.

В этот миг я догадалась перевести взгляд на Морти. И прежде, чем комнату затопила непроглядная чёрная мгла, поглотив и все звуки, и гостиную, и сидевших в ней — успела заметить ту пристальную, совсем не детскую задумчивость, с которой старшая принцесса дроу смотрела на лицо Лода.

Не требовалось подсказок или пояснений, чтобы понять: здесь мне больше делать нечего. Тогда, отстранившись от двери, тут же закрывшейся, я пошла вперёд, пока не достигла следующей арки, зовущей меня узкой полосой света.

За этой дверью тоже была гостиная колдуна, только теперь я смотрела на неё с другой стороны. Словно стояла на последней ступеньке лестницы, ведущей в башню. И за столом, спиной к лестнице, в гордом одиночестве сидела за шахматной доской я сама.

Какое-то время я недоумённо смотрела на свою встрёпанную тёмную макушку. Собственно, кроме длинных волос да белой рубашки, отсюда больше было ничего не разглядеть, остальное скрывала спинка кресла. Другая-я сидела тихо и задумчиво, поставив локти на стол — видимо, подпирала подбородок ладонями, — явно напряжённо думая о чём-то.

И зачем Акке показывает мне…

Потом я вдруг поняла, что мои волосы никогда не были такими блестящими и ухоженными, а клетчатая доска, покоившаяся на круглом столе — не шахматы, а скаук.

— С чем мучаешься на этот раз?

Казалось, Морти вышла из стены рядом со мной. Задав вопрос, она подошла к креслу, и девочка, сидевшая в нём, наконец обернулась.

Девочка, которая была вовсе не мной.

— Лод сказал решить эту задачку за десять ходов, — хмуро заметила Лита. Ей было уже лет двенадцать — маленькая темноволосая копия сестры. — Никак не получается.

— Ну и оставь её тогда.

— Не могу! Я хочу его победить. Честно. Когда он не поддаётся.

— Душа моя, даже Алья уже смирился, что в скауке Лода не одолеть, — засмеялась Морти. Она тоже повзрослела, и платье сменили привычные мне бриджи. — Зачем тебе это?

Младшая принцесса упрямо сжала губы.

— Просто, — сказала она потом. — Хочу… быть с ним на равных. Чтобы он воспринимал меня всерьёз.

Морти помолчала; я не видела её лица, но мне очень хотелось посмотреть, что отражается на нём сейчас. Потом погладила сестру по волосам — и я отступила от двери одновременно с тем, как комната утонула в черноте, намекая, что представление окончено.

И, направляясь к следующей арке, я начала смутно подозревать, что Акке хотел сказать всем этим.

Следующей снова была гостиная. Лита сидела в кресле, глядя в раскрытую книгу, лежавшую на столешнице, внимательно слушая объяснения Лода. Тот, устроившись рядом, что-то тихо говорил ей, ведя пальцем по строчкам; колдуну, видимо, было уже около двадцати, но с гладко выбритыми щеками он всё ещё выглядел мальчишкой.

— Всё равно не понимаю, зачем это ей, — заметила Морти.

Они с Альей стояли поодаль, по очереди метая ножи в мишень на стене. Мимо десятки периодически промахивались оба — пока ещё, да и нож приходилось выдёргивать: когда я наблюдала аналогичную сцену в реальности, оружие само возвращалось Морти в ладонь.

— Хочется ребёнку, — Алья пожал плечами, и от нежности в его голосе у меня ком встал в горле.

— Неужели ей своего образования недостаточно?

— Между прочим, я всё слышу, — сказала Лита.

— Даже не сомневалась, — хмыкнула старшая принцесса. — Ну и зачем тебе учить магию, если ты не маг?

— Просто хочу знать.

«Просто хочу знать»…

Я вспомнила день, когда Морти задала мне тот же вопрос, получив тот же ответ — и рывком отстранилась от двери.

Дальше я шла, заглядывая в каждую комнату лишь мимоходом. В том, чтобы задерживаться, уже не было нужды. И видела, как Лита раздражённо стучит кулачком по столу, в очередной раз проиграв Лоду; как возится с Бульдогом, совсем ещё щенком, умильно подставляющим пузо под её ладонь; как стоит, потупив глаза — пока Алья, держа сестру за плечи, яростно отчитывает её за вылазку из-под гор.

— …так ещё и кольцо снимаешь!

— А иначе ты вернёшь меня обратно под горы, как только тебе померещится опасность, я же знаю! И опасность тебе в каждой тени мерещится.

— Неужели ты не понимаешь, что с тобой сделают светлые, если поймают? Дождёшься, что я велю Лоду ошейник на тебя надеть!

— Но я же осторож…

— Никаких «осторожно»! Никогда больше так не делай. Никогда. Ради меня. Слышишь?

— Ладно, ладно, братик. Не буду.

— Обещай. Пообещай мне.

— Обещаю.

Отзвуки диалога летели мне в спину, пока я удалялась от двери.

Я уже знала, что Лита не сдержала обещания. И в очередной комнате вдруг не увидела её — увидела только Алью, который сидел в знакомом чёрном кабинете. Сидел над какими-то бумагами, но смотрел не на них, а в стену.

И по его взгляду я сразу поняла, что больше Литу не увижу.

У этой двери я задержалась. Не зная, почему, почти против воли, и глаза принца — тусклые, застывшие, абсолютно мёртвые — вызвали у меня почти физическую боль. В лице дроу уже не было ни тепла, ни улыбки, ни веселья, ни мальчишества.

Ни капли прежнего его.

Потом из тени за его спиной вышел иллюранди. Не Акке, другой, незнакомый. И обратился не ко мне, а к Алье:

— Повелитель, разведчики вернулись. У них пленник.

Тот не шелохнулся и не обернулся. Даже взгляда не перевёл. Просто уточнил:

— Шпион?

Повелитель дроу не плакал, не кричал, и лицо его не кривила мучительная гримаса — нет, он казался совершенно бесстрастным. Неестественно бесстрастным.

Это бесстрастие пронимало такой жутью, какой не проняла бы ни одна истерика.

— Нет, просто девушка. Полукровка, травница. Прикажете Лоду заняться ей, как обычно?

Алья долго молчал. И взгляд его почти не изменился.

Почти.

— Нет, Йон. Скажи, что сначала я сам на неё взгляну.

И когда я увидела в его глазах отблеск той звериной жестокости, с которой познакомилась, только прибыв в Риджию — я, отпрянув от двери, заторопилась дальше. В следующую комнату заглянула с опаской, но там был только Лод, который сидел за круглым столом с незнакомой светловолосой девушкой. Человеком.

В ошейнике.

— Я не знаю, почему ты не можешь вернуться в свой мир. Не знаю, почему прореха не принимает тебя. Но если у нас не получилось на третий раз, вряд ли четвёртый что-то даст, — устало говорил колдун. Здесь он уже щеголял лёгкой небритостью, куда больше походя на нынешнего себя. — Я и так продержал тебя здесь слишком долго в погоне за несбыточным. Думаю, лучше всего вернуться к тому варианту, что я предлагал с самого начала. Стереть тебе память и оставить в каком-нибудь городе светлых, и тебя примут за…

— Нет, — отрезала девушка тоненьким голоском. — Я не хочу.

— Поверь, так будет лучше. Для тебя самой. Здесь ты рабыня, и каждый дроу имеет право сделать с тобой всё, что угодно, а там…

— Я не хочу забывать тебя.

Лод, осекшись, посмотрел на неё недоумённо и пристально. Как и я.

Идеальное кукольное личико, зеленоватая серость глаз, упрямых и отчаянных… так вот какая ты была, Лена, попаданка номер два. И впрямь до смешного похожа на Кристу. Такое ощущение, что прореха, перекраивая вас по своему разумению, дала вам многое, но при этом лишила какой-то… индивидуальности. Неповторимой и важной части вас.

Может, и хорошо, что я не подверглась её «обработке».

Продолжение этой сцены я тоже смотреть не стала. И без того знала, что будет дальше, а наблюдать отповедь Лода мне не слишком хотелось. Поэтому я просто перешла к следующей комнате.

Где колдун, застыв перед столом в чёрном кабинете, тихо просил принца:

— …она просто глупая импульсивная девочка. Не делай этого, Алья. Прошу.

— Ты предлагал ей уйти от нас по-хорошему. Так, чтобы не подставлять дроу под удар. Наилучшим образом и для неё, и для нас. Но она решила уйти сама, по-плохому, и в её безмозглой головке было столько информации о нас, что светлым вышел бы чудесный подарок, — голос Повелителя дроу был непреклонным и ледяным. — Нет, спасибо. Если уж она так хочет послужить подарком кому-то, я предпочту подарить её своей гвардии.

— Дай мне сделать это сейчас. Стереть ей память и…

— Поздно. Я долго проявлял милосердие, хотя ничем не был ей обязан. Как и ты. Я даже думал, что в конце концов сниму с неё ошейник, если уж она тебе так приглянулась: тебе ведь нужна пара, не то маги под горами совсем переведутся. И чем она отплатила нам за это? А раз она и тебе не нравится, я её забираю. Для общего блага. И даже не проси меня сжалиться. — Алья, сидя за столом, холодно усмехнулся. — В следующий раз присматривай за своими зверушками получше… и думай, что им говоришь. Я бы на твоём месте воспользовался тем, что она так щедро предлагала тебе себя. В итоге все были бы довольны.

— Я…

— И чего ты от всех нос воротишь? На тебя половина фрейлин Морти заглядывается, а ты ходишь неприступной скалой. В твои-то годы. Я думал, дело в расовых предпочтениях, но тебе и человечка не приглянулась. Только не говори, что тебе вообще девушки не по нраву: я переживу, конечно, но…

— Просто мне давно приглянулась другая. Та, которой всё равно никогда не быть моей, — Лод выплюнул это с такой горечью, с таким отчаянием, что стало ясно: он носил это в себе очень давно. — И ты первый мне скажешь, чтобы я не смел даже смотреть на неё.

Алья вскинул бровь. Как ни странно, незамедлительно задал правильный вопрос:

— Что, неужели Морти?..

Лод промолчал. И Повелитель дроу отреагировал довольно неожиданно.

Расхохотался. Громко, заливисто, торжествующе.

Эхом того искреннего смеха, каким он смеялся в детстве.

— Так это действительно Морти! — он вскочил на ноги. — Друг мой, ты совсем с ума сошёл… и не потому, что выбрал её, а потому, что выдумал моё неодобрение.

Лод вскинул голову.

— Я думал, ты…

— Шутишь? Это лучшее, что я услышал за последний год! Хоть какая-то радость в жизни. — Алья порывисто шагнул к нему. — Да, ты прав. Её помолвку не разорвать, и ты знаешь причины не хуже меня… но я не желал бы своей сестре лучшего хальдса. И я подозреваю, что раз Морти до сих пор не выбрала никого на эту роль, то она положила глаз на кого-то, кто притворяется неприступной скалой. — Дроу сердечно хлопнул колдуна по плечу. — Мне с ней поговорить? Или предпочтёшь сделать это сам?

На лице Лода я различила недоверие, облегчение и другие чувства, самые разные, трудно определимые.

Тихо отступив от двери, снова пошла вперёд.

Нет, Лу. Ты был неправ. Сердце у Лода есть — просто ты, наверное, не видел тех моментов, когда он снимает свою безупречную маску и даёт этому сердцу волю. Я и то почти не видела.

До этого момента.

У каждого своя броня, которой он защищается от жестокого мира. У Фрайна и Фаника — улыбка, искренняя и светлая, а у Лода… бессердечная. Ведь чувства — слабость, и, обнажая их, ты всегда подставляешь себя под удар. Показываешь свою уязвимость. И можно ли тогда винить того, кто прячет эту уязвимость от окружающих?

Куда хуже приходится тому, кто прячет её от самого себя.

В очередной комнате, незнакомой мне — должно быть, она располагалась в башне Повелителя, где я пока не бывала, — Лод стоял на одном колене, как присягающий рыцарь, и, как рыцарь, прижимал ладонь Морти к своим губам. Взгляд, которым он смотрел на принцессу снизу вверх, сиял таким чистым, незамутнённым счастьем, которое я видела в глазах колдуна только раз.

В день, когда мы впервые сыграли в шахматы.

Этот взгляд тоже вызвал у меня почти физическую боль, только совершенно иного рода. За которую я себя почти ненавидела.

— Но я никогда не буду твоей женой, — кажется, Морти дрожала: бледная, растерянная, такая, какой я ни разу не видела её наяву. — Никогда не рожу тебе детей. Ты действительно…

— Мне нет дела до всего этого.

— Но когда я стану женой Лу…

— Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду любить тебя, и тебя одну. Клянусь.

Он говорил это так горячо, так твёрдо, так искренне, что я, сглотнув, отвернулась. И, стоя во тьме между книжными полками, пыталась понять, зачем иллюранди показал мне это.

Вернее, нет. Я понимала. Только принять это было нелегко.

Оставалось всего две двери, справа и слева, и ещё одна, в конце коридора: теперь я наконец видела этот конец. Должно быть, там я проснусь…

Ну да, пора бы.

Я медленно побрела к той арке, что звала с правой стены.

Наверное, Лоду действительно есть до меня дело. Но если он видит во мне тень маленькой девочки, которая так наивно, так по-детски была в него влюблена… мне никогда не тягаться с Морти, в которой он видит совсем другое.

В эту дверь, предпоследнюю, я заглянула уже как-то вяло. Без надежды на что-либо. И комната оказалась той же самой, что в предыдущем видении: тёмно-фиолетовые тона, изящная мебель с гнутыми ножками, широкая кровать с бархатным балдахином. Должно быть, спальня принцесса.

Морти сидела на постели, спиной ко мне. Лод вошёл спустя пару мгновений — совсем такой, каким его привыкла видеть я. Должно быть, это экскурс в событие, которое произошло незадолго до того, как я пришла в Риджию… а, может, и после.

Колдун аккуратно прикрыл за собой дверь, но на щелчок замка принцесса не обернулась. Никак не отреагировала. А Лод зачем-то застыл на пару мгновений, прежде чем приблизиться; лицо его было спокойным, однако в поведении сквозила странная неуверенность.

Морти не обернулась, даже когда колдун присел на край кровати за её спиной.

— Прости, — мягко произнёс Лод, касаясь её плеча кончиками пальцев. — Прости меня. Я…

Принцесса наконец ожила. Сделав то, чего я никак не ожидала.

Отпрянув от его руки, словно от раскалённого железа.

— Не трогай меня, — тихо, через силу выдавила она, прежде чем наконец повернуть голову.

Её лицо — с мокрыми щеками и красной паутинкой в заплаканных глазах — оказалось для меня ещё одной неожиданностью.

Лод ничего не ответил. И ладонь его так и застыла в воздухе, словно готовясь вычертить руну.

Но по тому, насколько закрытым сделался его взгляд, я поняла: только что ему сделали очень, очень больно.

— Морти…

— Как ты мог? — голос принцессы был негромким, чуточку сиплым. Видимо, плакала она долго. — Я просила тебя. Я умоляла тебя. А ты предпочёл моей просьбе свою жажду крови. Снова.

— Артэйз не только нарушил закон, но и перешёл все мыслимые грани. Ты считаешь, я мог поступить иначе? — вопрос Лода прозвучал вежливым уточнением. — Я в своё время пощадил Сумэйла. Одни боги знают, что мне хотелось с ним сделать, однако я пощадил его. Вняв твоей просьбе.

— Сделать с ним то, что ты сделал — это ты называешь пощадой?!

— Да. По моему мнению, Мэй заслужил как минимум испытать на своей шкуре всё, что проделал с той девочкой. Но Артэйза я должен был наказать, и наказать жестоко, чтобы больше никто не осмелился повторить то, что сделал он. И если б я пошёл у тебя на поводу, это послужило бы другим знаком, что они всегда смогут уйти безнаказанными. Ведь Первый Советник тает, если его хорошенько попросит его любимая принцесса, а принцесса такая добрая, такая…

— Ты убил брата моего будущего мужа. Мальчишку, который рос на наших глазах, на твоих глазах! На его душе не было столько грехов, чтобы… он не заслужил смерть!

Казнь. Казнь Артэйза. Вот, что я вижу — то, что было после неё. То, что делал Лод, когда оставил меня в башне и пошёл к Морти.

Сказав мне «она поймёт».

— И кто будет следующим, Лод? Скажи мне. Скажи! Если я вдруг обижу твою живую куклу, меня ты тоже «накажешь»?

Колдун вздрогнул так, точно принцесса его ударила. И, кажется, Морти поняла, что перегнула палку: замолчала и замерла, тяжело дыша.

Но было поздно.

— Значит, ты можешь допустить мысль об этом? Спустя все эти годы?

Странно, но в его голосе вдруг зазвучала горькая, бесконечно горькая ирония. Словно в глубине души он презрительно хохотал — над собой. А принцесса молчала, явно не находя ответа.

Впрочем, она уже ответила.

Ещё до того, как колдун задал вопрос.

— Ты права. Конечно, я должен был простить Артэйза. В конце концов, он же… как ты там сказала… мальчишка. Несмышленый и глупенький. Всего-то двадцать годков отроду. В таком возрасте никто не ведает, что творит. Ещё и брат твоего прекрасного Лу. И как я посмел его не пощадить? Он ведь хотел убить всего-навсего… как ты выразилась… ах, да, мою живую куклу. Не меня же, не кого-то из дроу. Действительно. Мелочь, да и только. — Лод говорил медленно, задумчиво, с издевательской рассудительностью. — А, может, в этом всё и дело? В Сноуи? Может, после всего, что она говорила в бреду, ты была бы рада, если б она всё же умерла? А тут такой чудесный…

— Нет, — выдохнула Морти, резко повернувшись к нему. — Боги, нет! Ты знаешь, что мне нравится эта девочка, ты знаешь, кого она мне напоминает!

— Но она — не Лита. И не слишком-то на неё похожа, откровенно говоря. Цвет волос и пара привычек не в счёт. Так с чего тебе питать к ней добрые чувства? Особенно сейчас?

— Для вас с Альей, может, и не похожа. А я имею право на свои милые иллюзии.

Наверное, с минуту они просто смотрели друг на друга. Молча, глаза в глаза. И ни один не решался ничего говорить.

Видимо, боясь породить лишнюю трещину в том, чему они и так нанесли основательный удар — всем, что сказали и сделали до того.

Первой не выдержала принцесса, обняв колдуна. Крепко, прильнув всем телом.

— Мои просьбы… я делала это не ради себя, Лод. И не ради Лу. Я делала это ради тебя. И я думала, ты поймёшь. — Она говорила глухо и тихо, почти ему на ухо, но я почему-то отчётливо слышала каждое слово. Видимо, ещё одна условность сна. — Просто… я боюсь за тебя. Боюсь, во что ты можешь превратиться, если продолжишь идти по той же дороге.

Лод ответил не сразу. И обнял в ответ тоже не сразу.

Но всё-таки обнял — и ответил.

— Я понимаю. Можешь не беспокоиться, — когда он заговорил, в голос его вернулась прежняя мягкость. — Я никогда не стану таким, как Ильхт.

— Я должна больше верить тебе. — Морти опустила голову, уткнувшись лицом ему в шею, словно желая спрятаться от собственного стыда. — Скажи… это очень странно, что я так и не могу до конца сделать это — поверить? И боюсь тебя, хотя ты всегда был так добр ко мне? Ко всем, кто тебе дорог?

— Наверное, на твоём месте я бы сам себя боялся, — в словах Лода сквозила печаль. — Но я скорее умру, чем причиню тебе вред.

— Знаю. Знаю. Прости.

Дальше они просто сидели, обнявшись. Пока я пыталась осмыслить всё, что услышала.

Они молчали так долго, что я уже отступила от двери, когда Морти вдруг вскинула голову.

— И что ты собираешься делать с ней дальше? — она смотрела в пустоту за спиной колдуна. — Теперь, когда знаешь, что она чувствует?

Мне не требовалось слышать имя, чтобы понять, о ком речь.

И я замерла, где стояла.

— Ей некуда идти. У неё нет никого, кроме меня. А её боль в любой момент может поглотить её с головой. — Лод говорил без нежности, без намёка на особенные чувства. Просто излагая положение вещей. — Отдалять её от себя — всё равно, что убить её.

— Это верно, — Морти задумчиво кивнула. — И никто из нас не хочет повторения прошлой истории.

Я ждала, что он скажет «да». Подтвердит, что подыгрывает мне из жалости. Так же, как когда-то подыгрывал маленькой девочке, которая была ему небезразлична.

Но он ничего не сказал.

И его молчание само по себе сказало о многом.

Принцесса сощурила глаза. Лицо её вдруг сделалось непроницаемым.

— Ты ведь привязался к ней. Куда больше, чем к предыдущей. — Из голоса дроу тоже исчезли намёки на любые чувства. — Твоя любимая кукла, так похожая на тебя самого… и вот уж кто ни капельки тебя не боится.

А Лод всё молчал.

И я уже вновь хотела уходить, когда он всё-таки разомкнул губы.

— Насчёт неё тоже можешь не беспокоиться, — произнёс колдун. Негромко и очень, очень ровно. — Я клялся, что ты всегда будешь моей единственной.

Морти не откликнулась. Лишь прикрыла глаза со странной обречённостью, и губы её судорожно дрогнули.

Но когда Лод, отстранившись, заглянул ей в лицо, встретила его взгляд спокойно.

— Ты ведь веришь мне? Хотя бы в этом?

Морти, слегка улыбнувшись, взяла его лицо в свои ладони.

— Мой милый, верный, честный Лод, — и едва заметно качнула головой. — Я знаю, что ты никогда не унижался и никогда не унизишься до того, чтобы мне лгать.

Потом оба растворились во тьме. Оставив меня в ней же. Наедине с моими мыслями, в которых, откровенно говоря, царил полный бардак.

Я даже не пыталась в них разобраться. Не сейчас, по крайней мере.

Поэтому просто подошла к последней двери.

И вернулась туда же, откуда пришла.

В лаборатории было неожиданно темно: горела лишь одна свеча, на столе, за которым сидел Лод, тихо царапая что-то пером на пергаменте. А я каким-то образом отчётливо различала всё, что тонуло в тенях и сонном мраке вокруг колдуна. Наверное, снова уступка сна.

Так что прекрасно видела себя, свернувшуюся калачиком на постели у давно потухшего камина. И на сей раз это точно была я.

Я спала в одежде. Уже давно. В бриджах и рубашке, по крайней мере: снимала только чулки. И, как и ожидалось, предосторожность не была напрасной — другая-я лежала без одеяла. Оно неведомым образом безнадёжно сползло с меня, собравшись огромным комом ближе к полуголым ногам, которые моя копия поджала под себя. Видимо, замёрзла.

Впрочем, когда ком подозрительно вздрогнул, точно под ним кто-то ворочался, я догадалась о причинах, почему одеяло от меня убежало.

Так, значит, Бульдог не целую ночь коротает на моей подушке…

Как раз в этот момент Лод, отложив перо, откинулся на спинку кресла. Лениво потянулся, вскинув руки вверх. Оглянулся.

И, нахмурившись, встал, чтобы подойти ко мне.

Опустившись на колени рядом с постелью, колдун осторожно, но без особых церемоний вытряхнул из одеяла Бульдога. Укрыл меня — я даже не заворочалась, не то что не проснулась: всегда спала крепко.

Потом посмотрел на пса, обиженно сидевшего у меня в ногах.

— Нет, приятель, так дело не пойдёт, — сурово прошептал Лод, погрозив Бульдогу пальцем. — Завтра же отправляешься, откуда пришёл. Тем более паппей уже давно не проблема.

Тот пренебрежительно фыркнул и лёг, где сидел, демонстративно повернувшись к колдуну хвостом — но Лод уже смотрел на меня. Долгим взглядом, который трудно было понять.

Потом, склонившись ближе, Лод протянул руку к моему лицу. Убрал ото рта длинную тёмную прядь, которую я закусила во сне. На секунду задержал пальцы у щеки, словно желая коснуться.

И, не коснувшись, отвёл ладонь.

Простые, ничего не значащие движения… так почему в них столько напряжения? Откуда это ощущение, что каждое — через себя?

— Сноуи, Сноуи…

Колдун качнул головой; слова он выдохнул так тихо, что их можно было принять за шёпот ветра. Или голос листьев — не сухих, шуршащих громко и беспардонно, а живых, рождающих деликатный шёлковый шелест.

И улыбнулся.

С той же горькой иронией, в которой так хорошо читалось его презрение к себе.

Мрак поглотил его в тот миг, когда он поднялся с колен. Я осталась одна перед выходом в настоящее, гостеприимно приоткрывшим дверь мне навстречу.

Долго стояла на месте, не решаясь шагнуть туда. Даже думать ни о чём не решаясь.

— Как я могу знать, что всё это правда? — спросила я потом, обращаясь к черноте вокруг. — А если ты показал мне то, что я хотела бы увидеть? Просто потому, что Лод тебя попросил?

В ответ чернота рассмеялась — голосом Акке.

— Ты неисправима, — иллюранди не показался, но голос его зазвучал так близко, будто он стоял рядом. Наверняка всё это время незримо шёл за мной по пятам. — Но даже если б я делал это, потому что он попросил… хотя ты, будем честны, решаешься на бунт только во снах… разве это уже не значит, что ему не всё равно, что ты о нём думаешь?

Я помолчала.

Затем, взявшись за край двери, приоткрыла её шире. Даже не глядя, что за ней, скользнула внутрь; в следующий миг уже смотрела в потолок лаборатории. Лёжа.

Наконец-то наяву.

Я села в постели с отчётливым чувством дежавю. Посмотрела на Лода, который устроился за столом, будто перекочевав туда из последнего видения.

Моё пробуждение от него не укрылось.

— Привет, — колдун оглянулся на меня, рассеянно и приветливо. В одной руке перо с чернильным кончиком, другая придерживает лист пергамента. — Ты как раз вовремя. В вашем языке есть другие слова, которые означали бы «блаженство»?

Я смотрела на колдуна, в кои-то веки чувствуя, что плохо соображаю. Голова шла кругом, и виной тому явно было не только недавнее пробуждение.

— Привет, — я отвечала скорее машинально. — Синонимы «блаженства»… счастье, эйфория, наслаждение… нирвана, может быть…

— Нирвана? — Лод, прикусив кончик пера, кивнул. — Спасибо.

Не сказав больше ни слова, принялся черкать что-то на пергаменте. А я не стала спрашивать, к чему вопрос. Откровенно говоря, он даже странным мне не показался: было просто не до того. Мысли медленно, но верно успокаивались, словно речная муть, оседающая на дно… и я всё отчётливее понимала, что хочу сделать.

Хотя, пожалуй, я не просто хотела: я должна была это сделать.

— Смотрю, ты занят, — проговорила я. — Не против, если я позавтракаю одна? Не хочу тебе мешать.

— Ты не помешаешь, — выведя на пергаменте последнюю вдохновенную закорючку, Лод отложил перо. — Я как раз закончил.

Заставив меня отчаянно вцепиться пальцами в одеяло.

Не могу я сейчас завтракать. Не могу. Я должна найти ответы на те вопросы, что жгли сознание большими калёными буквами. Найти подтверждение тому, что это было реально — то, что я видела. Как можно скорее.

И без его помощи. Для верности.

— Лод, мне… мне надо побыть наедине с собой.

Он посмотрел на меня. Резко посерьёзнел.

— Что случилось?

— Плохие сны, — я поколебалась — и, внимательно глядя на него, всё же соврала, — мне снился дом.

— О. — Лод помолчал. — Понятно.

Во взгляде колдуна, кроме внезапной печали, я различила лишь что-то, очень похожее на сочувствие.

Нет, либо он действительно не знает, что на самом деле снилось мне этой ночью, либо изумительно прикидывается.

— Я просто немножко посижу одна. Внизу. А потом вернусь. Ты не против?

— Ты вполне можешь использовать спальню.

— Нет. Мне там неуютно. Я уже привыкла к гостиной. Может, в шахматы поиграю, чтобы отвлечься. Можно?

— Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения на такое.

Я, благодарно кивнув, встала. Натянула чулки и туфли, быстро прошла в ванную. Наспех умывшись, выскочила обратно. Неловко улыбнувшись в ответ на его пытливый взгляд, спустилась в гостиную.

На моё счастье, никого из светлых там не было, так что я, не теряя времени, просто стянула с пальца кольцо, сунув его в карман бриджей.

И негромко позвала:

— Акке.

Иллюранди вынырнул из тени так быстро, словно только этого и ждал.

— Да?

За его обычным вежливым поклоном чудилась насмешка, но мне было всё равно.

— Я должна поговорить с принцессой. Наедине. Я могу это сделать?

Кажется, иллюранди удивился. Во всяком случае, посмотрел на меня долгим, даже несколько любопытным взглядом.

— Сейчас узнаем, — сказал он потом.

И снова исчез.

От нервозности я прикусила костяшку большого пальца. Потом, передумав, переключилась на кончик ногтя — и застыла, косясь то на лестницу, то на дверь.

Что я делаю? В кои-то веки действую, почти не думая. Ужасно. Подумаешь, сняла кольцо: если Лод захочет проверить, как я там, и ничего не увидит, это наверняка заставит его спуститься в гостиную. И, если у меня всё получится — своими глазами убедиться, что там никого нет.

Но я и правда устала бояться. Сомневаться. И постоянно думать, пожалуй, тоже.

Как всё-таки хорошо, должно быть, живётся наивным доверчивым дурочкам…

— Принцесса у себя. Одна, — доложил Акке, вернувшись. — Думаю, я могу проводить тебя к ней. Предупредить о визите?

— Нет. Не надо, — я решительно опустила руку. — Просто веди меня.

До башни Повелителя добрались быстро. Дорогой встретили троих гвардейцев Альи, но те, завидев меня, отвели глаза и молча прошли мимо. Даже не знаю, что заставило их это сделать: то, что передо мной шёл, словно скользя над полом, слуга Лода — или память об участи Артэйза.

Перед дверью в башню, которую Акке услужливо распахнул, охраны не было. Как и ожидалось. Поэтому я просто шагнула на первую ступеньку лестницы, отделанной чёрным мрамором, отражавшим сияние свечей — и, сжав кулаки, поднялась наверх. Когда ступеньки закончились, с опаской заглянула в открывшуюся арку, но в круглой комнате никого не было. Стены и потолок покрывала серебряная роспись по сливовому шёлку, в тон обивке кресел, расставленных вокруг пустого овального стола. Кроме этого в покоях был лишь камин да две двери, к одной из которых меня и подвёл Акке.

— Она здесь, — произнёс иллюранди, прежде чем отступить в тень. — Когда захочешь вернуться, позови.

— Ты и так узнаешь, когда я захочу вернуться. В жизни не поверю, что ты не будешь следить за нашим разговором.

Он только усмехнулся, тая во мраке.

А я, коротко выдохнув, постучалась — приличия ради — и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь от себя.

Это была не та комната, в которой Морти говорила с Лодом. В более светлых тонах, с книжным шкафом у одной стены и большим очагом у другой. Напротив очага приткнулся небольшой стол; за ним и сидела принцесса, встретившая меня донельзя удивлённым взглядом.

— Сноуи? — она поднялась на ноги. — Что ты здесь делаешь?

В комнате было тепло, почти жарко: в очаге трещал огонь, и на нём грелся небольшой котелок. На столе серебрились маленькие весы коромыслом, подле них — ножик с костяной рукояткой, а рядом расположились прозрачные сосуды с порошками и жидкостями и кучки трав, сухих и свежих. Видимо, Морти готовила очередное зелье.

— Что? — мягко повторила принцесса. — Скажи, не бойся.

Она была в одних штанах и рубашке. Волосы не собраны в высокий хвост, как обычно, а просто прихвачены сзади лентой, босые ноги утопают в пушистой светлой шкуре, которую бросили под стол — поверх огромного шерстяного ковра, серого, как кожа дроу, с вышитыми по нему королевскими белыми розами.

Даже сейчас — такая домашняя, такая простая, такая уютная — Морти была несравненно прекраснее меня.

Разве может кто-то выбирать между нами? В мою пользу?

— Я…

Глупость всей этой затеи заставляла слова застревать в горле, не доходя до губ.

Что я ей скажу? Как заговорю о том, о чём хочу? Как посмею…

Но поворачивать назад поздно. А потому — говори, Белоснежка. Что хочешь и как хочешь.

И смелость тоже бери, где хочешь.

— Я… простите за беспокойство, — пересохшие губы заставили облизнуться. — Хотела поговорить.

Не оборачиваясь, спиной прикрыла дверь, отрезая себе путь назад.

И, кажется, на этом моменте Морти сама всё поняла.

— А, — тихо откликнулась она. — Кажется, я знаю, о ком.

О ком.

Значит, действительно поняла. Наверное, даже в глубине души осознавала, что когда-нибудь этот разговор обязательно случится.

— Да, — я сглотнула. — Думаю, знаете.

Принцесса, чуть сощурившись, склонила голову набок. Отвернувшись, снова села за стол.

Как ни в чём не бывало взяла пару веточек травы, похожей на розмарин.

— Мы с Лодом знали друг друга с детства. Естественно. Его отец был придворным колдуном нашего отца, и Лоду предстояло унаследовать этот титул. Правда, наши отцы были далеко не так близки, как мы, — она заговорила спокойно, дружелюбно, неторопливо, словно о чём-то совершенно постороннем. — До смерти родителей мы не общались тесно, лишь видели друг друга изредка, и мне было… довольно одиноко. Алья тогда меня ненавидел. Он хотел и привык быть первым, но я — девчонка, младшая — владела мечом лучше него. И дар, который, как он считал, должен был достаться ему, достался мне. Это страшно его унижало… зато в Лите он с рождения души не чаял. А я ревновала к ней. И родителей, и его, потому что на самом деле отчаянно хотела, чтобы он меня любил. — Принцесса положила траву на весы, уравновесив её крохотными гирьками. — После похорон матери Лод подошёл к Алье выразить соболезнования. И быстро сблизился с ним. Алья увидел в нём того, кого ему тогда так не хватало, старшего брата, который чем-то может заменить отца. А ведь у них разница — всего год, и Лоду тогда было всего десять, но он тогда уже оказался так мудр, так умён… — сняв веточку с серебряной чаши, Морти оборвала с неё несколько узких сухих лепестков. — Все дома и все советники тогда из кожи вон лезли. Суетились, соревновались за влияние на маленького осиротевшего принца. Но Алья чувствовал, что их интересует вовсе не его благополучие, а возможность править из-за спинки трона… и в то же время понимал, что без их советов ему не обойтись. А тут вдруг — Лод. Такой же, как он. Не взрослый, а равный. И никакой личной заинтересованности, одно лишь желание помочь… по крайней мере, так мы тогда думали. Позднее поняли, конечно, что личная заинтересованность была, но желания помочь это не отменяет. Никто из нас ни разу не пожалел о нашей дружбе. И это Лод в конце концов примирил всех нас, сделал одной семьёй. Убедил Алью, что мой талант не унижает его, а возвышает, ведь у него, будущего Повелителя, такого потрясающего, и сестра должна быть под стать. Чтобы все могли завидовать, а он, Повелитель — гордиться. А мне напомнил, что теперь мы с Альей должны быть Лите вместо матери и отца… и что ревновать больше некого. Так мы и подружились. Все.

Дроу снова вернула траву на весы. Удовлетворившись результатом, отложила её в сторону, взялась за другую, свежую, напоминавшую мяту.

А я просто стояла, прислонившись к двери.

И слушала.

— Я была так благодарна Лоду. За всё, что он для нас делал. И он казался мне таким… интересным, таким не похожим на всех… как и моей сестре, наверное, — Морти отрывала от стебля зелёные листки, один за другим. — Ты знаешь, что Лита была в него влюблена? Так смешно, по-детски… и для нас, конечно, это было шуткой. Но иногда, годы спустя, я думала: если бы она выросла, а чувство осталось… она-то была свободна. В отличие от меня. А в итоге место рядом с Лодом заняла я, и в той ситуации, в какой мы оказались… наверное, мы с ним обречены были влюбиться, — её тонкие пальцы задумчиво и отстранённо клали листья на весы. — Мы были заперты в нашем маленьком мирке. Мы подставляли друг другу плечо, мы помогали друг другу подняться, мы вместе справлялись с тем, что на нас обрушилось. Мы были лучшими друзьями, боевыми товарищами, братом и сестрой. А в какой-то момент разглядели друг в друге большее. И захотели большего. — Она помолчала. — Но потом мы повзрослели… и в наш маленький мирок ворвались другие.

Когда она взялась за рукоять ножа, я невольно вспомнила свой сон.

Впрочем, в реальности принцесса всего лишь отрезала тонким лезвием половину какого-то толстого корешка.

— Помнишь шрам, который был у Артэйза? На глазу? Это я ему оставила. Ему было двенадцать, и Лу попросил меня сразиться с ним. Потренировать. А я… перестаралась. Я тогда так испугалась — а вот Артэйз ни капельки. Шутил, что прекрасная принцесса оставила ему знак отличия. Он был таким милым мальчиком, Артэйз… но иногда милые мальчики вырастают в мужчин, которые способны на страшные вещи. — Она разрезала корешок ещё на две части. — Я была так глупа, когда позволила Лоду подписаться на всё это. Мы оба были. Тогда нам обоим казалось, что до моего замужества так далеко, и многие были в нашей ситуации, и, право, для настоящей любви это не помеха… и оба не понимали, на что мы идём на самом деле. Что Лод никогда не сможет с кем-то меня делить. Так же, как я его. И в какой-то момент я поняла: если я выйду замуж за Лу — а я не могу не выйти замуж за Лу — то в один прекрасный день Лод убьёт либо его, либо себя.

Я молчала. Знала, что нашему разговору лучше оставаться монологом. И мои ответы были совершенно ни к чему.

Но в данном случае моё молчание было ещё и знаком согласия.

— Алья не видел и не видит никаких препятствий. К тому, чтобы я стала женой Лу, исполнила свой долг, родила дому Рауфгата наследников, а потом продолжила коротать ночи с тем, кого действительно люблю. Только я не желаю Лоду такой участи. Не хочу, чтобы он сходил с ума от ревности. И… я понимаю, что должна сделать, но то ли слишком люблю его, чтобы отпустить, то ли недостаточно люблю. Поэтому просто позволяла всему идти своим чередом. Так эгоистично, так малодушно. — Взвесив очередной ингредиент, она отложила нож. Сложила ладони на столе перед собой, сцепив их в замок. — И тут появилась ты.

Мне пришлось сдержаться, чтобы весь воздух из лёгких не вышел разом. Ноги слегка подкашивались, сердце норовило отбить чечётку; наверное, так нормальные люди чувствуют себя во время экзамена.

Хорошо, что хоть подобная ерунда никогда не заставляла меня волноваться.

— Знаешь, мы ведь не видели её тела. Литы. Светлые, наверное, сбросили его в какую-нибудь общую яму, вместе с ворами, разбойниками и прочим сбродом. Нам даже нечего было похоронить. Мы точно знали, что она мертва, но она просто… исчезла для нас, и всё. И каждый справлялся со своей болью по-своему, — Морти не поворачивалась в мою сторону: видимо, ей не больше меня сейчас хотелось встречаться взглядами. — Алья… ты знаешь, что он делал. Лод просто принял это. Не сразу, но принял. А я… — она вдруг рассмеялась, тихо и неловко. — Иногда я думала… может, на самом деле всего этого не было? Плена и пыток? А по дороге в Тьядри она попала в одну из тех прорех между мирами, через которые приходите такие, как ты. Только теперь не ваши люди пришли к нам, а Лита провалилась туда. И поэтому она не возвращается домой, но на самом деле с ней всё хорошо, и где-то там, далеко, она живёт и, наверное, счастлива… Понимала, что это ерунда. Сказка. Просто мне так было легче. И однажды я вхожу в башню Лода, а там, на том месте, где я так часто видела её, сидишь ты. Спиной ко мне. — Переплетённые пальцы дроу медленно разомкнулись. — И на один момент, пока я тебя не окликнула, мне пришла в голову безумная мысль… что я была права. И Лита всё это время странствовала в чужом мире. А теперь вернулась.

Потом она взяла все травы, которые так тщательно и аккуратно отмерила, невзирая на разговор, совсем к тому не располагавший. Встав из-за стола, подошла к очагу. Опустившись на корточки рядом, принялась забрасывать части будущего зелья в котелок, вздымавший над водой спиральки пара.

Я следила, как принцесса помешивает будущее целебное варево деревянной ложкой на длинном черенке — и снова чувствовала, как её слова резонансом откликаются во мне.

Да. Я когда-то тоже пыталась думать, что мама уехала. Просто уехала, так далеко, что мы больше никогда не встретимся. Но она не исчезла, не канула в небытие, не растворилась в изначальном ничто — и где-то продолжает смеяться, хмуриться, смотреть свои любимые сериалы и пить капучино по утрам. И, наверное, скучать по мне.

Только я видела, что от неё осталось. Тем мартовским утром, промозглым до мертвенного холода, которое до сих пор казалось мне страшным сном. Пусть даже, целуя на прощание её ледяной лоб, я твердила отчаянной мантрой, возводя в степень все числа подряд: это — не мама, эта восковая кукла с застывшим лицом и зашитыми губами, которую сейчас отправят под землю, на корм червям, ни капельки на неё не похожа.

И для того, чтобы верить в сказочки про «где-то далеко», я была слишком реалистом.

— Конечно, на самом деле ты не так уж на неё и похожа. Ни Лод, ни Алья не видят особого сходства. Но мне иногда кажется, что ты — та, какой она хотела бы быть. И в этом-то, видимо, всё и дело. — Морти, сложив руки на коленях, смотрела на поверхность воды, где исчезали жемчужные ниточки пузырьков, поднимавшиеся со дна. — Если б на твоём месте была любая из моих фрейлин, наверное, я бы попыталась тебя уничтожить. Ужасно эгоистично с моей стороны. Но, думаю, я пошла бы на это. А Лод бы возненавидел меня, и я сама возненавидела себя, и всё стало бы ещё хуже, чем сейчас. Только вот то, что это именно ты: та, кто…

Её голос, впервые за весь разговор, дал осечку. Произнести это вслух — кто я для Лода — она всё-таки не смогла.

Впрочем, мне и самой было бы слишком страшно слышать это сказанным вслух.

— И когда появилась ты, я подумала, что вот он, выход. Если Лод оступится, если сделает то, что я не смогу простить, если предаст меня… наша связь разорвётся сама собой, и я не буду об этом жалеть. И решила… подтолкнуть события в нужном направлении. Однако Лод унаследовал от своего прадеда не только то, что порой меня пугает, но и безукоризненную верность. — Она повернула голову в мою сторону, но взгляда не подняла. Тихий огонь отражался в её глазах всполохами, и казалось, что радужки принцессы горят золотым пламенем. — А потом я поняла… он не уйдёт, даже если я прямо скажу ему «уходи». Он клялся, что не оставит меня, и я знаю, что для него значит его клятва. Для него самого — в первую очередь. И не только не захочет, но и не сможет уйти. Его привязывает ко мне слишком многое. Не только чувства, которые есть, несмотря ни на что… и чувства не только ко мне.

Я не сразу поняла, о чём она.

Но всё-таки поняла.

Ну конечно. Лод ведь не простой вольный человек, который может делать всё, что захочет. Он — придворный колдун и Первый Советник Повелителя. И если он порвёт с принцессой, любимицей всего народа, ради человеческой девчонки, пришелицы без роду и племени, то для дроу станет объектом насмешек и презрения. Со стороны некоторых, возможно, даже ненависти.

А в первую очередь это ударит по их отношениям с Альей. Потому что Повелитель дроу, несмотря на то, что я успела проникнуться к нему уважением, в гневе бывает весьма далёк от рассудительности — а он не простит того, кто разбил сердце его любимой сестры. Вопрос, как он поступит с тем, кто это сделал… но в том, что дружбе с Лодом придёт конец, сомневаться не приходилось. А рвать эту дружбу сейчас, в то время, когда мы все должны действовать заодно — самое неразумное, что можно сделать.

И просить принцессу притвориться, что всё в порядке, мы не имеем никакого права. Ни Лод, ни я. Да она и не сможет притворяться: только не она, только не перед братом. Удивительно, что тот до сих пор не понял, что происходит… хотя с Навинией и надвигающейся войной Алье просто не до того, чтобы лезть сестре глубоко в душу. А пока всё остаётся так, как прежде, пусть даже номинально — Морти держит маску.

Но с ножом в сердце принцесса уже не сможет улыбаться.

— Скажу только одно. Если настанет день, когда он попросит меня отпустить его, я отпущу. Если настанет день, когда он захочет освободиться от клятвы, я освобожу. И если вся эта история закончится благополучно, если мы предотвратим войну, если ему будет, куда идти… вам обоим… я думаю, однажды этот день настанет. И тогда я пожелаю вам счастья. Наверное. Надеюсь. — Морти наконец посмотрела на меня. — Ты услышала всё, что хотела?

Перестав кусать губы, я наконец разомкнула их. Для первого ответа в этом разговоре, который вышел таким странным.

И хорошо: не факт, что я сумела бы подобрать нужные слова и задать правильные вопросы.

— Даже больше.

Думала, получится ответить спокойно, но ответилось хрипло. Будто с надломом.

Ещё одно доказательство, что этому разговору стоило остаться монологом.

— Тогда иди. Пожалуйста.

Под взглядом принцессы, исполненным покоя и достоинства, таким выдержанным — я невольно склонила голову.

— Спасибо.

Сказать это вообще вышло только шёпотом, но мне было уже всё равно; отвернувшись, я легонько дёрнула дверную ручку, чтобы выскользнуть в образовавшуюся щель. Закрыв её за собой, рванула к лестнице.

Остановилась я только перед дверью, ведущей прочь из башни. Прислонясь плечом к чёрному мрамору, отдышалась.

Что ж, я получила своё подтверждение. И не одно. Если только Акке и Морти не сговорились с Лодом, чтобы…

Нет, Белоснежка. Это уже не только паранойя, но и мания величия: не такая ты важная персона, чтобы ради тебя устраивать настолько масштабное представление. Откровенно говоря, после пленения Дэнимона от тебя вообще было мало толку.

Так что — да, ты получила свои подтверждения. Осталось понять, что с ними делать.

Я рассеянно поправила очки, успевшие съехать почти на кончик носа. Подумала.

И ещё подумала.

Что делать? А ничего. Сказано же: если мы предотвратим войну. И не раньше. Значит, приводим мысли в порядок, отбрасываем сантименты, раздрай и сопли… и занимаемся тем, чем должно.

А пока оставляем всё, как есть, и не пытаемся понять, чего же в сердце больше — радости или боли. Потому что все мои безумные мечты всё-таки могут сбыться, но только за чужой счёт.

За счёт самой прекрасной, самой благородной девушки, которую я когда-либо встречала.

— Акке!

— Наконец-то. — Иллюранди с готовностью материализовался рядом со мной. — А то Лод уже просил тебя разыскать и сопроводить обратно, где бы ты ни была. Ты ведь догадывалась, что твоя вылазка не останется незамеченной?

Как и я думала.

— Догадывалась. Полагаю, правду ты ему не сказал?

— Правильно полагаешь.

— В таком случае я была в библиотеке. И буду очень благодарна тебе, если сейчас ты принесёшь мне оттуда книжку про… нет. Пожалуй, даже пару книжек.

Когда я вернулась в башню колдуна, Лод сидел за столом, мрачно постукивая пальцем по дереву.

— И где ты была? — бесстрастно осведомился он.

Мама ни разу в жизни не отчитывала меня за то, что я поздно вернулась домой. Да и бабушка тоже. В этом просто не возникало необходимости: вечера я предпочитала коротать у компа — либо непосредственно дома, либо у Сашки, с последующей ночёвкой.

Но теперь, кажется, начинала понимать, на что были бы похожи подобные разговоры.

— Просто… побродила немного. Хотелось развеяться, — я невинно пожала плечами, прижимая к груди книжки. — А потом зашла в библиотеку.

— Без кольца?

— Да. Без. Я же сказала, что хочу побыть наедине с собой. А «наедине» значит, что за тобой никто не подглядывает. — Бережно опустив старинные талмуды на крышку стола, я с готовностью продемонстрировала кольцо, извлечённое из кармана. — Не волнуйся, мне не больше твоего хочется повторения ситуации с Артэйзом. Если что, кольцо всегда при мне.

Лод смотрел на меня. Молчаливым, тяжёлым взглядом.

Потом вздохнул, и в этом вздохе мне померещилось бесконечное терпение.

— Что ж, хорошо хоть прогулка и правда тебе помогла, — сказал он. — Вижу, тоска отпустила?

Я кивнула. И на этот раз не соврала.

Как бы это ни было отвратительно, но в конечном счёте настроение и правда поднялось. Хотя бы потому, что теперь я могла больше не сомневаться в окружающих — и у меня появилась простая, конкретная и вполне понятная цель.

Совпадавшая с общей целью, позволяя не отвлекаться на всякую ерунду вроде выяснения отношений.

— Я рад, — Лод перевёл взгляд на иллюранди, так и маячившего за моей спиной. — Акке, а теперь подай нашей потеряшке завтрак. Быстро, — и снова посмотрел на меня. — Через час отправляемся в Мирстоф.

На сей раз отряд состоял из меня, Лода, Навинии и Дэнимона. Фаник, кажется, был не слишком рад тому, что его не берут, но внял доводам Лода: мол, и самочувствие принца ещё не предполагает активных вылазок, и никакой необходимости в этом нет. Так что, пожелав нам удачи, младший принц удалился обратно в покои светлых — унося на плече паппея, за которым Навиния на время своего отсутствия велела принцу присматривать, по дороге о чём-то оживлённо шушукаясь с Восхтом и Кристой, тоскливо оглядывавшейся на жениха.

С Навинии тоже сняли ошейник. Как мне объяснил Лод, Алья велел, ибо предыдущие действия принцессы доказывали, что она на нашей стороне. Как мне показалось, колдун от этого остался не в восторге — однако Вини не только не стала бунтовать, но даже любезно предложила помочь перенести Дэна в Мирстоф. Лод отказался, правда: ему проще было вначале телепортироваться в нужное место самому, а потом с помощью колец призвать нас к себе. Уже проверенный способ.

Но за предложение любезно поблагодарил.

Долгих прогулок не потребовалось, ибо мы прибыли на крышу дома, находившегося прямо напротив жилища «старшака». На наше счастье, пресловутую крышу построили довольно интересным образом: в виде буквы М, с двумя коньками, вершившими четыре пологих ската, причем каждый из них вытянулся параллельно улице. Между ними мы и приземлились, надёжно укрывшись от глаз случайных прохожих.

— А вот теперь, принцесса, я бы попросил вас о помощи, — сказал Лод. — Если вам не трудно, укройте нас чарами невидимости.

— Зачем? — поинтересовался Дэнимон, прислонившись плечом к трубе дымохода. — Какой у нас вообще план?

— Ждать, пока тот, кто нам нужен, изволит покинуть дом удовольствия, расположенный неподалёку отсюда, и решит вернуться в родные стены, — любезно откликнулся колдун. — К счастью, наш друг не слишком беспокоится за свою шкуру. Видимо, считает, что обезопасил себя, уничтожив вторую табличку… не зная, что я успел найти его до этого момента. На доме слишком сильная защита, мне её не пробить, но иллюранди шпионят за его хозяином со вчерашнего дня, так что я в курсе всех его передвижений.

— А, — глаза принца загорелись, — и когда он будет здесь…

— Тут-то мы его и достанем, да. А пока, дабы не привлечь ничьего внимания, подождём под чарами невидимости. Не думаю, что это займёт много времени. Принцесса?

Навиния, кивнув, без лишних слов вскинула руки.

Пару секунд я наблюдала, как мои спутники выцветают, сливаясь с окружавшим нас сумраком. Потом подползла по плоскому черепичному скату к коньку, чтобы без опаски оценить обстановку.

Народу на широких улицах, мощёных серым камнем, ярко освещённых коваными фонарями, было на удивление немного. Периодически грохотали колёсами чёрные конные экипажи, походившие на кэбы времён Шерлока Холмса. Да и помимо кэбов… если архитектура Тьядри и Солэна наводила мысли о деревушках из книг сказок, то Мирстоф больше напоминал старинные английские города: узкие дома, жмущиеся друг к другу, много дымоходов и красного кирпича.

Дом «старшака» представлял собой самое обычное трёхэтажное здание, ничем не отличающееся от соседей, довольно скромное. Правда, располагался он в непосредственной близости к королевскому дворцу. Огромный замок отсюда отделяло вряд ли больше пяти-шести улиц — и даже сейчас, среди ночи, он выделялся во тьме своей белизной. Днём, должно быть, зрелище фантастическое.

Конечно, я не знала, что дворец принадлежит королевской семье, но пояснений не требовалось.

Насмотревшись вдоволь, я съехала по мшистой черепице обратно, понимая, почему Лод перед вылазкой попросил меня сменить одежду. Страшно подумать, что после такого стало бы с моим белым нарядом. Впрочем, эти бриджи — из чёрного бархата, к которым прилагалась курточка из той же ткани — жаль было не меньше. Нет, я никогда не придавала вещам особого значения, но эти вещи… мало того, что портить такую красоту казалось кощунством, однако они к тому же были не совсем мои.

Я села, свернувшись калачиком. Подышав на озябшие пальцы, спрятала ладони между коленей. Зря решила в этот раз не надевать плащ, решила, куртки хватит…

И вздрогнула, когда почувствовала, как на мои плечи ложится что-то, очень напоминающее тяжёлую шерстяную ткань.

— Замёрзла? — послышался голос Лода, участливый и негромкий.

— Как ты?..

— Я вижу тебя на Изнанке. Невидимость этому не мешает.

— А, точно… спасибо.

Нащупав края плаща, я закуталась в него, словно в плед. Ощутила, как колдун садится рядом, касаясь моего плеча своим.

— Я понимаю… — заговорил он вдруг, — быть запертой под землёй, в одной башне… для того, кто привык каждый день видеть небо, это наверняка невыносимо.

Я моргнула, не сразу поняв, с чего Лод поднял этот вопрос.

Ах, да. Я же говорила, что скучаю по дому. И пусть я действительно по нему скучала, но ирония заключалась в том, что мне — как матёрому интроверту, привыкшему коротать свободное время в четырёх стенах — было в принципе всё равно, есть надо мной небо или нет. Я и правда немного устала от вечной темноты, однако это не доставляло мне особого дискомфорта.

Но сегодня я уходила прогуляться, чтобы развеять тоску по родине. И эту легенду надо поддерживать.

— Да нет, я в порядке. Честно, — сказала я. — Минутная слабость.

— Риджия — большая страна. Прекрасная страна. Ты ведь уже видела не один город светлых. А если у нас всё получится… когда воцарится мир, ты сможешь жить там, где сама захочешь.

Он говорил так, будто то, что я останусь здесь — вопрос решённый. И какая-то часть меня покорно ему поддакнула, но другая — видимо, тосковавшая по Сашке и Дэвиду — яростно воспротивилась.

Забавно. Я не особо торопилась домой, я даже не знала, хочу ли я туда; но признать, что ты действительно никогда не вернёшься назад, что этот путь отрезан…

Было слишком страшно.

— Если у нас всё получится, я надеюсь, что мы всё-таки попробуем вернуть меня на родину, — напомнила я. Пожалуй, немного резковато. — Разве не таков был уговор?

Лод помолчал.

— Конечно, — согласился он потом. Спокойно, без лишних слов. — Попробуем.

И даже не попытался возразить. Удержать. А ведь подразумевается, что я ему дорога… и с тем, кто тебе дорог, обычно не хочется расставаться, тем более навсегда. Разве нет? Хотя если он думает, что я тоскую по дому, что буду несчастна, оставшись здесь…

А буду ли?

И буду ли счастлива, вернувшись туда, откуда пришла?

Я вдруг представила, как мой первоначальный план увенчивается успехом. Ярко, во всех подробностях. Вот я возвращаюсь в Москву: к своей законной, привычной жизни, где я буду на своём месте, где всем моим способностям и умениям найдётся применение. К благам цивилизации, налаженному быту и мечтам о человекоподобном искусственном интеллекте. К Сашке, который теперь совершенно не нужен мне в той роли, куда я примеряла его изначально, но останется моим хорошим другом. Снова примемся играть в игрушки и пить чай, и периодически он будет жаловаться мне на капризы своей блондинистой пассии, а я — сочувственно вздыхать и давать ему мудрые советы. Сама, наверное, со временем найду себе парня, похожего на Лода: раз уж, как выяснилось, в меня можно влюбиться. Такого же, конечно, не встречу… но хотя бы того, кто не откажется играть со мной в стратегии.

Часть меня определённо испытывала от этих мыслей удовольствие. Та часть, которая не сжималась от тоски — потому что к старой жизни, знакомой и уютной, как разношенные домашние тапочки, прилагалось то, что самого Лода я никогда, никогда, никогда больше не увижу. И невыносимая скука: ведь после того, что я делала здесь, возвращаться к обычной жизни будет так… странно.

Но кого я обманываю? Для Лода я на вторых ролях после Морти. Она сказала, что отпустит своего хальдса, если тот попросит… а попросит ли он? Если нет, я останусь совершенно одна: наше странное подобие дружбы с Фаником — ерунда, ничего не стоит. Минутная слабость принца, окружённого врагами. А больше я никому не нужна. И что я буду делать в чужом мире, когда отпадёт даже та ничтожно малая надобность во мне, которая есть сейчас?

Ведь если мы покончим с этой затянувшейся войной — мирная жизнь здесь будет в разы скучнее, чем дома.

Предположим, что призрачный шанс, что Лод выберет меня, воплотится в жизнь. Но будем ли мы счастливы, отправившись в вечное изгнание? Ведь мы станем персонами нон грата для тёмных, но и светлые всегда будут косо смотреть на наследника Ильхта. Я не строила иллюзий: мир миром, однако предубеждение и страх простого народа в любом случае исчезнут не скоро. И все технические новшества, которые я могу привнести… подозреваю, что простые люди отнесутся к ним ничуть не лучше, чем в своё время относились к подобным вещам в нашем мире. Мол, всё «от лукавого», дьявольские фокусы. Ах, да, в дьявола здесь не верят — значит, демонские. И если тот, кто творит эти фокусы, имеет какое-то положение, уважение, власть — ещё куда ни шло; но когда это исходит от таких, как мы…

Я смотрела на скат крыши напротив себя, машинально считая черепицы, пока невесёлые мысли кирпичиками складывались в смутное подобие решения. Вернее, не решения, ведь на самом деле мне отчаянно этого не хотелось — понимания. Того, что, по уму, нужно сделать.

Потому что, учитывая все обстоятельства…

Акке возник из темноты так внезапно, что я подскочила.

— Он скоро будет здесь, — коротко сказал иллюранди, глядя прямо на то место, где сидел невидимый Лод.

— Отлично. — Я почувствовала, как колдун поднялся на ноги. — Спускаемся.

И, безошибочно перехватив мою руку, потянул за собой к коньку крыши, откуда мы спланировали вниз. Мне оставалось лишь догадываться, что Дэнимон и Навиния прыгнули следом; а Лод тем временем подвёл меня к крыльцу, где мы застыли, прислонясь к стене дома.

Спустя пару минут очередной экипаж не проехал мимо, а затормозил прямо напротив нас. Оттуда вышел молодой, элегантно одетый мужчина с тёмной бородкой клинышком, живо напоминавшей о пиратах. Направился к двери, подле которой дежурили мы.

И спустя миг после того, как «кэб» тронулся, на шее «старшака» — едва приблизившегося к крыльцу, не успевшего ничего понять — защёлкнулось серебряное кольцо.

— Открой дверь и впусти нас в дом, — услышала я тихий приказ Лода. — Немедленно.

На секунду застыв послушной куклой, мужчина покорно прошёл к крыльцу.

Случайные прохожие не могли видеть его лицо, вытянутое несказанным удивлением. Поэтому для них он просто широко раскрыл входную дверь и, задумавшись о чём-то, недолго постоял на пороге, сжимая в пальцах круглую медную ручку.

А потом всё-таки вошёл в дом, закрывшись изнутри, как и положено.

И того, как он застывает в холле оловянным солдатиком, а с нас спадают чары невидимости — прохожие тоже видеть не могли.

— Милый дом, — одобрил Лод, оглядев просторную комнату, завешанную картинами и обставленную безвкусной золочёной мебелью. В доме царила странная, какая-то неестественная тишина: видимо, магическая защита не пропускала звуки с улицы. — Принцесса, вы видели этого человека раньше?

Навиния качнула головой.

— Ни разу в жизни.

— Да, вряд ли такие люди крутятся в тех же кругах, что и вы… хотя не сомневаюсь, что связи у него есть во всех кругах, — колдун мрачно кивнул. — Я так понял, защита не выпускает звуки так же успешно, как не впускает? Тогда, пожалуй, поговорим прямо здесь.

Легонько шевельнул пальцем, и старшак наконец смог разлепить губы.

— Вы кто такие? — страха, к его чести, в голосе мужчины не было. — Что вам нужно, тёмные вас побери?!

— Уже, — весело ответил Лод. — Лодберг из рода Миркрихэйр. Сказал бы, что к твоим услугам — да, боюсь, солгу.

— Миркрихэйр? — главарь наёмников уставился на него во все глаза. — Наследник…

— Ильхта, да, его самого. А это, — колдун небрежно кивнул в сторону эльфа, сверлившего мужчину мрачным взглядом, — принц Дэнимон из рода Бьортреас. Которому очень хочется узнать, кто заказал похищение и убийство его любимого младшего брата.

— А, вот оно что, — как ни странно, старшак даже не особо удивился. Наверное, в глубине души всё-таки ожидал подобного исхода. — Так это вы прикончили Весельчака и его друзей? Даже не знаю, жалеть или радоваться… с одной стороны, ценные ребята были, на всё готовые — подобных не так-то легко найти, с другой… сам порой понять не мог, как их земля носит. — Мужчина обвёл нас взглядом: бесстрашным, даже немного насмешливым. — Ребята, вы ведь сами всё понимаете, правда? Дело есть дело. Ничего личного. Мне дают задание и деньги. Мои люди находят исполнителей, я говорю им, что делать. Вот и всё. Мои руки абсолютно чисты. Я ни разу в жизни даже мелкой монетки не украл, не говоря уж о том, чтобы кого-то убить.

— Зато чужими руками пролил столько крови, что её не отмыть даже вместе с кожей, — Дэнимон сжал тонкими пальцами рукоять меча. — Говори, кто это был.

— К сожалению, не могу. Даже если бы знал его имя. Даже если бы хотел. — Мужчина хладнокровно улыбнулся. — Я позволяю клиентам хранить свою личность в тайне. Неразглашение всего, что могло бы навести на их след, входит в условия каждого договора… и подкрепляется клятвой Эйф с моей стороны. Я умру в тот момент, когда попытаюсь рассказать вам хоть что-нибудь о заказчике. Личность, внешность, манеры, что угодно. Можете угрожать, пытать, отдавать приказы с помощью вашей игрушки, но вы не узнаете ничего.

А вот это уже не очень хорошо. Мы-то рассчитывали после допроса утащить его под горы — живым, чтобы впоследствии он мог повторить своё признание Хьовфину, — но при таком раскладе…

— Ты можешь связаться с клиентом и договориться о встрече? — спросил Лод.

— Нет. Я уже извинился за провал задания. Не был уверен, что принца успели убить, к тому же Весельчак не довёл дело до конца. Клиент велел оставить тело на главной площади Тьядри и… впрочем, не суть. Я предложил вернуть деньги, но меня поблагодарили за услуги и отказались. На этом мы расстались, довольные друг другом, и клиент уничтожил табличку, которую я дал ему для связи. Это тоже входит в условия договора. Теперь я не найду его при всём желании. — Старшак говорил так мирно, будто общался со старыми друзьями. — Всё, что вы можете со мной сделать, так это убить в отместку за мальчишку, но, право… вы ведь уже отомстили. К чему напрасное кровопролитие? Если вас это утешит, могу выдать любую сумму на ваше усмотрение. Золотом или драгоценными камнями, как пожелаете. А потом предлагаю разойтись — у вас и без меня, как я слышал, много проблем.

Он говорил так небрежно, так уверенно. Как человек, который привык, что деньгами можно уладить любую проблему.

Возможно, в его случае так оно и было. В конце концов, он лично помогал окружающим улаживать многие проблемы, которые самим окружающим вполне могли казаться неразрешимыми. А он — разрешал, держа ручки в чистоте, брезгливо морщась от осознания, с каким отребьем ради бизнеса приходится иметь дело. И, быть может, у него даже совесть когда-то была… которую он давным-давно продал за приличную сумму.

— Да. Много. Именно поэтому, к сожалению, мы никак не можем разойтись. — Лод вздохнул. — Придётся лезть в твою память.

С лица старшака наконец исчезла улыбка. Навиния отступила к стене — с такой брезгливостью на лице, будто сейчас должно было произойти что-то очень неприятное.

Что-то, что могло её запачкать.

— Если ты не понял, наследник Ильхта, — произнёс пленник высокомерно, — я маг.

— А я, как ты уже понял, наследник Ильхта. И тоже маг. И, поверь, я очень хорош в своём деле. — Под взглядом Лода главарь наёмников сполз по стеночке, перейдя в сидячее положение. — Однако я постараюсь оставить тебя в живых. Очень постараюсь. В конце концов, это в моих интересах.

Мускулы на щеках старшака дрогнули, будто он хотел что-то сказать; но, видимо, его снова лишили дара речи.

Я смотрела, как колдун опускается на колени. Кладёт ладони на виски пленника, в тёмном взгляде которого вдруг проглянуло отчаяние.

И, пытаясь понять причины этого отчаяния, одно за другим вызывала в памяти воспоминания.

Когда я только прибыла в Риджию, Лод говорил, что просмотрел мою память… и что это можно сделать с людьми без магического дара. А вот память Кристы, у которой дар был, он трогать не стал — и Фрайндину сказал, что проникать в его воспоминания будет неприятно. Для Фрайндина.

Всё это наводило на мысли, что телепатия является далеко не таким простым и безобидным занятие, как об этом любили писать в наших книжках.

— Сноуи, я бы на твоём месте отвернулся, — Лод мельком посмотрел на меня. — Это будет неприглядное зрелище.

— Но…

— Видишь ли, только разум обычного человека не защищен от проникновения извне. С эльфами и дроу уже дело обстоит далеко не так просто, а в разум мага и вовсе заглянуть почти невозможно. И относительно безболезненно проникнуть туда можно лишь при условии, что маг тебе доверяет. В противном случае подсознательно включаются защитные механизмы, и разум приходится взламывать. Сделать это не каждому под силу, но в случае успеха… владелец разума редко переживает этот процесс, — Лод снова перевёл взгляд на пленника, который смотрел на колдуна уже с ужасом. — Что ж, главное — добраться до нужных воспоминаний, пока сознание не угасло. Даже при худшем раскладе. Надеюсь, мне это удастся.

Лод закрыл глаза. Главарь наёмников, спустя миг — тоже, только вот на его щеках к тому же вздулись желваки. Потом дёрнулся: судорожно, жутко, с искажённой мукой лицом.

Я понимала, что лишь магия — ни то ошейника, ни то иная — не позволяет ему биться в конвульсиях и кричать во весь голос. И стояла, завороженная ужасом, когда чьи-то руки взяли меня за плечи и заставили отвернуться.

— Не смотри, — печально проговорил Дэн, прежде чем разжать пальцы. — Не надо.

Сзади послышался стон, сдавленный и страшный. Я сжала кулаки и кивнула. Посмотрела на Навинию, которая так и стояла, прислонившись к стенке, прикрыв глаза — неподвижная, словно статуя.

Когда стон перешёл в крик, прорвавшийся даже сквозь чары, я тоже зажмурилась.

Когда крик перешёл в вопль, прижала ладони к ушам.

А когда вопль оборвался — далеко не сразу решилась обернуться.

Старшак лежал на полу. Лицом вниз, так, что мне были видны лишь взлохмаченные чёрные волосы на его макушке.

Но то, как Лод тихо и задумчиво спрятал во внутренний карман куртки ненужный больше ошейник, ясно дало понять: дело завершилось худшим раскладом.

— Сказал бы, что мне жаль, — заметил колдун, поднимаясь с колен, — но, боюсь, и тут всё же солгу.

— Что вы увидели? — нетерпеливо спросил Дэнимон; эльф, наблюдавший за экзекуцией до конца, казался ещё бледнее обычного.

— Встреч было две. Одна — сам заказ, другая — когда нашему покойному другу передали браслет для Фаника. В обоих случаях клиент прятал лицо под маской, одет был в чёрную мантию с капюшоном, ничего не говорил, лишь писал записки. В итоге трудно даже сказать, женщина это или мужчина… однако одно заказчик спрятать всё же не смог. В какой-то момент неаккуратно взмахнул рукой, и открылся зелёный шёлковый рукав. А ещё браслет, эмалевый, тоже зелёный. С золотыми лилиями. Таинственный незнакомец быстро поправил всё так, чтобы снова это скрыть, но наш покойный друг успел заметить детали. — Лод посмотрел на принца, пристально и цепко. — И вы знаете, какому эльфийскому дому принадлежат эти цвета и этот герб.

— Золото, зелень и лилии… — Дэнимон обречённо кивнул. — Дом Эльскиаров.

Я не стала говорить «я же говорила»; но удовлетворение, которое я испытала, услышав слова принца, было мало с чем сравнимо.

— Значит, пришло время наведаться к прекрасной леттэ Авэндилль, — подытожила я, избегая смотреть на тело старшака.

Вдруг заметила, как напряжённо Лод глядит в ту сторону, где стояла принцесса. Оглянулась: Навиния так и не открыла глаз. Даже позы не поменяла.

И смутная догадка заставила шагнуть вперёд, протянуть ладонь, коснуться её плеча… чтобы пальцы, не ощутив ровным счётом ничего, прошли сквозь это плечо, точно девушка была привидением.

Чёрт, чёрт, чёрт! Вот же зараза! Воспользовалась тем, что Лод отвлёкся, что все отвлеклись, и сбежала — а я, дура, не догадалась, не усмотрела…

— Иллюзия, — констатировал колдун. Он уже стоял рядом со мной. — И кольцо с пальца сняла. Ну конечно.

Взмахнул рукой, заставив обманку исчезнуть. Вместе со мной уставился на мелкие буквы, до этого момента скрытые за мороком, светившиеся золотом на стене, складывая простую короткую надпись.

«Я скоро вернусь».

— Несносная девчонка! — в сердцах воскликнул Дэнимон. — Что она удумала на этот раз? Куда её понесло?

— Сейчас узнаем. Утром, снимая кольцо, я прикрепил к ней заклинание-маячок.

Колдун зажмурился. Застыл на мгновение.

И, взметнув ресницы вверх, резюмировал:

— Она у себя во дворце.

Куда нам, хвала защитным чарам светлых, доступа нет. Замечательно.

— И что будем делать? — мрачно осведомилась я.

— Подождём, — Лод пожал плечами. — А что нам ещё остаётся?

Как ни в чём не бывало прошёл в соседнюю комнату, гостиную, обставленную так же богато и безвкусно, как холл. Мы с принцем, переглянувшись, последовали за ним: коротать время рядом с трупом было определённо не лучшей идеей.

А я отчётливо поняла одну простую вещь — и, когда Лод уселся в кресло, присела рядом, на подлокотник, глядя ему в глаза.

— Ты ведь подозревал, что она может это выкинуть, так?

В ответ он улыбнулся.

С одобрением.

— Ну да. Потому и прицепил маячок… а иначе нашёл бы причину, чтобы не снимать с неё ошейник. — Я непонимающе мотнула головой. — Но зачем? Чего ты от неё хочешь?

— Видишь ли, если она убежала, чтобы сделать то, о чём я думаю… это к лучшему.

— И о чём же ты думаешь?

— Если я прав, вскоре узнаем. Если не прав — тоже. Но это не причинит нам вреда, — и колдун подпёр голову рукой. — Зато может сыграть нам на руку.

***

Кабинет Первого Советника ярко озаряли настенные лампадки: белый колдовской огонь в медных оправах, пляшущий отражением в оконных стёклах. В их свете и сидел вирт Форредар, разбираясь в бумагах, которыми был завален весь стол.

В какой-то момент старик, устав, откинулся на спинку кресла. Потёр пальцами переносицу. Поднял голову, наконец оторвав взгляд от поверхности стола.

И остолбенел.

— Здравствуйте, вирт Форредар, — тихо проговорила Навиния.

Она стояла посреди комнаты, держась ровно и прямо — и, увидев её, Советник явно на время потерял дар речи.

— Вини? — после паузы слабо произнёс он. — Это… это действительно ты?

— Да. Это я. Вы рады? — принцесса неторопливо приблизилась к столу. — Вы правда не желали моего возвращения, вирт Форредар? Как и все мои советники? Предпочли отдать свою Повелительницу тёмным, обречь её на смерть, потому что живой я вас не устраивала?

Старый советник смотрел на неё, не моргая.

Потом спросил:

— Какую фразу я всегда писал в записке, которую прикладывал к твоим подаркам на день рождения?

Взгляд Навинии окрасило удивление, миг спустя сменившееся пониманием.

— «Ты стала ещё на год ближе к тому, чтобы понять: я желаю тебе добра», — помолчав, ответила она.

Советник выдохнул. Рывком поднявшись с кресла, быстро обогнул стол.

И, обняв девушку, прижал её к себе.

— Так это и правда ты, — его морщинистая ладонь, дрожа, нежно погладила её по волосам. — Вини… я не знаю, как остальные, но я не пытался спасти тебя лишь по одной причине: потому что решил, что ты уже мертва. Или всё равно что мертва… старый дурак! Отчаялся так рано. Прости меня, прости, если сможешь. — Он отстранился, заглянув ей в лицо глазами, полными слёз. — Ты цела? Как ты сбежала?

Навиния сглотнула, тяжело и шумно. Перехватив руку старика, сжала её в своей.

— Я поняла, вирт Форредар. Наконец поняла. Что вы правда желали мне добра, — мягко произнесла она. — Я обещаю, что буду той, кем вы хотели бы меня видеть. Буду править… мудро, буду прислушиваться к вашим советам. Вы были так добры ко мне, а я… была просто маленькой и глупой эгоисткой, которая совершенно этого не ценила.

— Ушам своим не верю, — Советник слабо усмехнулся. — Неужели тёмные тебя всё-таки подменили?

— Наверное, в каком-то смысле так и есть.

— От одной мысли, что ты была у них в плену, меня бросает в дрожь.

— Я в порядке. Правда. Вы же видите. И этот плен пошёл мне на пользу.

— Я… рад, если это так. И рад, что это испытание помогло тебе повзрослеть, — вирт Форредар ласково сжал пальцами её плечо. — Сейчас твой народ нуждается в тебе, как никогда. Эта война…

— Ужасная ошибка, вирт Форредар. И её нужно остановить.

Навиния сказала это спокойно и твёрдо; и Советник уставился на неё так, словно принцесса только что сообщила ему, что небо на самом деле зелёное.

— Вини, что…

— Я не сбежала. Меня отпустили. И всё, что мы думали о тёмных, ложь. — Девушка смотрела ему прямо в глаза. Без страха, без смущения. — Вы же видите, я жива и здорова, с Дэнимон с Фаником — тоже. Тёмные не желают нам зла. Давно уже не желают.

— Вини… подумай, что ты говоришь, — голос старика сбился почти на шёпот. — Ты и правда…

— Я знаю, что говорю.

— Они запудрили тебе мозги, девочка моя, — в словах Советника звучал суеверный ужас. — Не знаю, как, но…

— Да не могли они запудрить мне мозги! Вы же знаете, как я сильна, они бы никогда не проникли в моё сознание! И они спасли Фаника. У меня на глазах. А его похитили и пытали люди, наш народ, вирт Форредар, наш народ! — Навиния отчаянно тряхнула головой. — Мы должны остановить это безумие. Заключить мир, наконец объединить наши народы, довершить то, что хотели сделать мои родители… и вывести на чистую воду настоящих злодеев.

Советник растерянно опустил руки:

— Что ты имеешь в виду?

— Это не дроу убили жену Хьовфина. Тогда, восемнадцать лет назад. Это сделал кто-то другой, но в его преступлении обвинили тёмных, и сейчас тот же самый трюк пытались проделать с Фаником! Кто-то из светлых заказал его убийство, но хотел обставить всё так, что виноваты дроу.

— Жену Фина убили не дроу? — медленно повторил старик. — А кто же?

— Мы подозреваем эльфов. Дом Эльскиар. Сейчас мои дру… кое-кто допрашивает человека, который поможет узнать это точно.

Вирт Форредар долго смотрел на неё. Просто молча смотрел.

Затем отступил на шаг. Ступая медленно и тяжело, вернулся за стол.

— Слишком много новостей для одного вечера, — пробормотал он дорогой. — И для одного старого человека. Слишком много. — Советник опустился на прежнее место так, словно ноги не держали его. — Мне тяжело принять то, что ты говоришь, но… нет, сначала я должен выпить, — глубоко, прерывисто вздохнув, он кивнул на кресло по другую сторону стола. — Садись.

Навиния послушалась. Мельком улыбнулась, пока старик возился с одним из ящиков под тяжёлой дубовой крышкой; в улыбке этой сквозило торжество.

— Будешь? — Советник приподнял над столешницей прозрачную бутыль ауменье, наполовину початую. Так, чтобы принцесса тоже могла её увидеть. — Розовое, твоё любимое.

— Не откажусь.

Он, кивнув, поставил бутыль на стол. Залез в другой ящик, какое-то время возился уже с ним. Выставив на стол два серебряных кубка, один рядом с другим, аккуратно наполнил оба до краёв.

— Бери любой, — устало произнёс он.

Навиния взяла один — первый попавшийся, ведь оба были от неё абсолютно на одинаковом расстоянии. Поднесла к губам вместе с Советником, который взял другой.

Слегка отсалютовав друг другу, они вместе сделали по большому глотку.

— Кто бы мог подумать… боги воистину любят играть с нами злые шутки, — старик задумчиво отставил кубок на столешницу. — Вот уж не ожидал, что всё так повернётся.

— Я и сама не ожидала, — Навиния развела руками. — Однако это правда. Всё, что я сказала.

— Я говорю не о тёмных. — Советник посмотрел на неё с неожиданной печалью. — Ты сказала «довершить то, что хотели сделать мои родители»… но ты ведь не знаешь, зачем твоему отцу нужен был мир с дроу.

Принцесса недоумённо вскинула бровь.

— Разве мир нужен с какой-то целью?

— Да. Твой отец хотел во что бы то ни стало уладить проблемы внутри Риджии, чтобы наконец-то переключиться на внешнюю политику. Чтобы развязать войну с нашими соседями. С Керфи. И ради этого он готов был заключить союз с дроу — надеялся объединиться с ними, с их превосходными воинами… чтобы они помогли ему начать новую войну. Завоевать другое королевство.

Советник говорил абсолютно спокойно. Немного грустно. Как о чём-то давно минувшем, давно отболевшем.

Заставив принцессу в свою очередь отставить кубок — дрогнувшей рукой.

— Но… это же… я не знала. — Навиния растерянно облизнула губы. — Неужели это…

— Нет, не знала. И никто не знал. Потому что он говорил это мне одному. И только я один, я и боги… могли его остановить. — Старик прикрыл глаза. — И остановили.

Навиния смотрела, как из-под его закрытого века катится слеза, сбегая по щеке к губам.

Когда она встала, в пальцах её вспыхнула золотая рапира — одновременно с тем, как в глазах загорелся очень нехороший огонь.

— Когда я шла сюда, то готова была убить вас, если придётся. Когда я шла сюда, то была готова ко всему. Мне казалось так. Но это… — она выбросила руку вперёд, устремив кончик пламенеющего лезвия Советнику в лицо. — Вы убили его? Моего отца?

— Это… нельзя назвать убийством. Он готов был объединиться с силами зла, чтобы ввергнуть страну в новую войну, а я понимал, что не могу остановить его. Нарушить клятву, которую ему дал, поднять руку на своего Повелителя… и тут эта эльфийская девочка. Такая отчаянная, так одержимая своей страстью, так поглощённая своей ненавистью. И я решил бросить жребий, дать ей мысль, идею… и положиться на волю богов. Решил, если такова будет их воля — произойдёт то, о чём я думаю. Тогда не будет ни союза с тёмными, ни войны с Керфи… и когда так и случилось, я понял, что был прав. Боги, как и я, не одобряли планов твоего отца. И твоих тоже. — Советник открыл глаза. Он плакал, но лицо и голос его были спокойными, лишь бесконечно уставшими. — Ведь я добавил яд только в один кубок. И ты выбрала именно его.

— Не пытайтесь меня запугать, — губы принцессы презрительно дрогнули. — Я проверила ауменье, прежде чем пить. Корила себя за это, но проверила. На всякий случай. И там не было ничего опасного.

— На тот момент — не было. Зато было десять капель «Ночного покоя».

Ненависть в глазах Навинии сменилась удивлением.

За миг до того, как она рухнула — на спину, недоумённо глядя в потолок, жадно хватая ртом воздух.

— Что ты заставила меня сделать, Вини? — старик почти шептал. — Я так любил тебя, как и твоего отца когда-то… а ты снова вынудила меня выбирать между личным и важным, и я не мог, ни имел права выбрать первое. Ведь если ты обличишь Эльскиаров, наш народ поверит тебе, и пойдёт за тобой, и ты приведёшь его к гибели, потому что не понимаешь… тёмные используют тебя, как хотели использовать твоего отца. Как использовали бедного Эсфориэля. Знают, что в открытой борьбе им не победить, и в их интересах переждать удар, затаиться, пока они не окрепнут. А потом, когда мы поверим им, снова нанести удар. В спину. Но ты не умеешь смотреть в будущее, никогда не умела… и лучшее, что ты сейчас можешь сделать для своей страны — умереть.

— Ты, — хрипло, едва слышно выдохнула принцесса, — ты, ублю…

Советник смотрел, как Навиния слабо приподнимает руку: каждое движение её было медленным, словно у мухи, залипшей в смоле. Смотрел, как лезвие рапиры окутывает золотое пламя. Смотрел обречённо, без всякого страха.

И не выразил ни удовлетворения, ни облегчения, когда огненная волна, так и не сорвавшись с кончика клинка, погасла, а ладонь принцессы бессильно упала на ковёр.

— Я сразу решил, что выпью из другого кубка, — просто сказал он. — Что бы ты ни выбрала. Ведь… если правда на моей стороне, то бояться нечего, а если нет — я лучше умру, чем буду наблюдать, как ты довершаешь то, что я когда-то предотвратил. Но теперь… когда твоё тело найдут перед дворцом, это придаст людям сил для победы над тёмными. Ненависть всегда даёт много сил.

Он снова поднялся из-за стола. Подошёл к одному из магических светильников, повернул его наискось — и часть стены рядом, до того никак не выделявшаяся, отъехала в сторону.

— Знаешь, поначалу я так огорчался, что ты не станешь той королевой, какую я хотел бы оставить после себя… что не желаешь учиться тому, чему я так хотел тебя научить, что унаследовала своеволие отца — и не унаследовала его хитрости, ума, стремления познать всего, что необходимо правителю… но я думал, что сумею вырастить тебя великой Повелительницей. Лучше, чем это сделал бы он. — Советник смотрел в чёрный провал тайного хода, на тёмную лестницу, уводившую куда-то вниз. Не оглядываясь на девушку, задыхавшуюся за его спиной. — А потом понял, что это к лучшему. Что ты будешь счастливее, если бремя власти не ляжет на твои плечи. Если ты сможешь просто заниматься тем, что тебе по нраву — а политику, интриги, всю эту грязь оставишь будущему мужу. И правил за тебя так, как мог, и позволял тебе слишком много, чувствуя свою вину, и понимал, что заслуживаю твою неприязнь и твоё недоверие… и поэтому же в своё время принял отставку, как должное. Пусть мне и невыносимо больно было видеть, как ты моментально рушишь то, чего я добивался годами. Но в итоге боги расставили всё по местам.

Он стоял неподвижно, не оборачиваясь. Видимо, не хотел смотреть на предсмертную агонию принцессы.

Поэтому он не видел, как та, дыша тяжело и хрипло, всё же смогла запустить ладонь в скрытый кармашек на юбке: чтобы достать оттуда кольцо.

— Прости меня, — произнёс Советник. Еле слышно, так и не решившись обернуться. — Ты была мне… не как дочь — ты была мне дочерью. Но между личным и важным правитель всегда выберет второе.

А Навиния отчаянно пыталась надеть кольцо одной рукой. Держа серебряный ободок кончиками пальцев — большого и среднего, немилосердно дрожащих — кое-как приблизила его к указательному, украшение скользнуло на ноготь…

Замерло, так и не продвинувшись дальше.

Принцесса вдохнула. Глубоко, жадно, судорожно.

И выдоха не последовало.