Глава шестая. Капкан

(прим: капкан — шахматная ловушка, приводящая «попавшуюся» сторону к неизбежной потере фигуры)

В спальне Повелителя дроу царила полутьма, и насыщенные фиолетовые тона, в которых оформили комнату, делали её ещё темнее. Алья сидел в кресле, рядом с кроватью, где под полупрозрачным балдахином спала принцесса людей. На коленях дроу лежала книга, поверх неё — лист пергамента, который Алья перемещал с одной страницы на другую: в зависимости от того, какую сейчас читал.

Он скользил глазами по строкам, неторопливо и цепко. Время от времени тянулся к стальному перу, лежавшему на прикроватной тумбочке, рядом с чернильницей — чтобы сделать пометки в своём пергаменте. Отрывистые записи, зарисовки каких-то схем.

Но когда Навиния едва слышно что-то пробормотала, мигом бросил перо и, подавшись вперёд, отдёрнул занавесь невесомой ткани, отливающей фиалками.

Девушка лежала, открыв глаза, растерянно оглядываясь вокруг. Явно не совсем понимая, где она и как тут очутилась.

Но, увидев Алью — сощурилась.

— Что вы здесь делаете?

Она едва шевелила губами, и голос её звучал чуть громче шёпота… и, несмотря на это, даже в таком состоянии в её словах прозвучало презрение.

— Вас отравили, мы вытащили вас под горы и излечили. Теперь я за вами присматриваю, — Алья отвечал принцессе терпеливо и ласково, словно ребёнку. — Как вы…

— Вы? Присматриваете? — она издала хриплый издевательский смешок. — Должно быть, вы и тут не замедлили воспользоваться моей беспомощностью.

— А вам, должно быть, этого бы хотелось, — не преминул заметить дроу.

— Всё, чего мне бы хотелось, так это никогда более в жизни вас не видеть.

— Отчего же?

— Ещё спрашиваете? — с губ Навинии сорвался свистящий выдох. — Вы унизили меня. Растоптали мои чувства. Плюнули мне в душу.

Алья качнул головой. В этом его движении, как и в едва заметной улыбке, сквозила лёгкая ирония.

— Ах, принцесса, — произнёс Повелитель дроу. — И почему мне кажется, что вы молите меня сделать это ещё раз?

Навиния промолчала. Потому что это была всего лишь игра, правила которой они оба хорошо знали. И принимали.

Потому что без боя она не сдастся, но после боя — почему бы и нет?

— Я никогда больше не причиню вам боль. Ни вам, ни другим… таким же, как вы, — сказал Алья вдруг, глядя на изголовье кровати. Тихо, задумчиво, бесстрастно. — Я почти поплатился за то, что делал. И расплата моя была бы страшной.

Вот тут в зелени глаз Навинии плеснулось изумление; однако Повелителю дроу не было до этого никакого дела. Он исповедовался не столько ей, сколько себе.

— Я никогда не понимал, что мои гвардейцы… для них я — не просто правитель, не просто тот, кого они должны защищать. Их оторвали от дома слишком рано, и я должен был заменить им отца и братьев. Так бывало с гвардией Повелителя обычно. — Дроу прикрыл глаза. — Для этих мальчиков я был старшим, объектом восхищения, примером для подражания. А я так долго не мог этого понять, потому что сам был мальчишкой… и подал им пример, который оказался ужасен. И мало того, что потерял себя — чуть не потерял одного из тех, ради кого сам отдал бы жизнь.

Когда он вновь посмотрел на принцессу, его взгляд уже утратил странную, непривычную, какую-то растерянную мягкость.

— Я предпочёл бы заполучить вас в честном поединке. Раз и навсегда. Чтобы вы могли верить мне. А теперь… между нами пропасть, и до любви нам обоим ещё тысяча шагов, и первые из них явно вышли не самыми удачными, — он сидел, наклонившись к Навинии, взирая на неё спокойно и устало. — Но мне жаль, что всё получилось так. Пусть даже в нашей ситуации всё не могло сложиться иначе.

Навиния не стала возражать. Она вообще не стала отвечать: снова.

И невозможно было понять, согласна она с его словами или нет, а если согласна — с чем именно.

— Теперь, быть может, расскажете, что за опасность подстерегла вас во дворце? — помолчав, спросил Алья.

Глаза принцессы вдруг потускнели. Ресницы её опустились, бледные губы дрогнули.

— Вирт Форредар. Мой… мой Первый Советник, — шёпот Навинии был сухим и безжизненным, словно шелест мраморной крошки, сыплющейся тонкой струйкой. — Я пришла поговорить с ним, а он… он…

— Отравил вас?

Навиния лежала неподвижно и молча, и это заставило Алью измениться в лице.

— Что? — жёстко спросил Повелитель дроу. — Что он сделал?

Какое-то время в комнате царила тишина. Абсолютная, давящая на уши тонким противным звоном.

Хриплый голос принцессы прозвучал в ней почти громогласно.

— Он убил моих родителей. — Смуглые пальцы Навинии судорожно стиснули мягкую ткань пухового одеяла. — А я убила его.

***

В другой комнате другой башни тоже царила полутьма. Хотя, пожалуй, больше, чем полу: мрак рассеивало сияние одной-единственной свечи, горевшей на столе. Её пляшущие отблески играли тенями на лице Лода — который сидел, соединив пальцы обеих рук в каком-то молитвенном жесте.

Он смотрел туда, где спала Снежка, привычно свернувшаяся калачиком под одеялом. Задумчиво, пристально, неотрывно.

— Ты не можешь вечно избегать Морти.

Негромкий, чуть выше шёпота голос Акке раздался ещё прежде, чем иллюранди соткался из теней за спинкой кресла колдуна; и Лод, оглянувшись на него, в ответ лишь изогнул бровь.

— Девочка спит, — Акке правильно истолковал его молчание. — Я почувствую, если она проснётся. Ты же знаешь.

— Вот как, — колдун вновь отвернул голову. Его слова тоже были лишь немногим громче выдоха. — Пусть ей приснится что-то хорошее.

— Не уходи от ответа. Когда ты в последний раз исполнял прямые обязанности хальдса?

— Кто знает.

— Я знаю. Когда Сноуи решила под покровом ночи прогуляться в твою библиотеку.

— А потом мы похитили Дэнимона, и когда ты пытаешься предотвратить войну, все мысли немного о другом. Тут не до постели, знаешь ли.

— Оставь свои вечные уловки. Это ты можешь рассказывать принцессе, но не мне. — Акке без улыбки смотрел на русую макушку колдуна. — Я понимаю, ты считаешь это неправильным: удовлетворять свой голод с одной, когда никак не можешь выкинуть из головы другую. Но так не может продолжаться всегда.

— Ты мне это говоришь? — Лод разомкнул пальцы резким, исполненным горечи жестом. — Наверное, надо перестать её мучить. Солгать, что не люблю, и отослать подальше от себя. Заставить возненавидеть меня. Освободить.

— И это её уничтожит.

— Да. Если я сделаю окончательный выбор, и выбор этот будет не в её пользу — это её уничтожит. Потому что за то недолгое время, что она прожила, люди и без того слишком часто выбирали не её.

— И поэтому ты никогда этого не сделаешь.

Вместо ответа колдун рассеянно переложил с места на места какие-то бумаги, лежавшие на столе.

— Так забавно вспоминать, что прячется под её ледяной коркой. Представлять, о каких желаниях она пока не задумывалась, — уголок губ Акке изогнулся в намёке на усмешку. — А она ведь такая прилежная ученица, так жадно тянется ко всему новому, так хочет открывать для себя ещё и ещё…

— Акке.

— И как многому ты мог бы её научить…

— Акке.

Иллюранди смолк, но призрак усмешки так и не покинул его лица.

— Жаль, что мы не выбираем, кого любить, — произнёс Лод какое-то время спустя, мягко и отстранённо. — Чужой возлюбленный. Тень за чьим-то троном. Тот, кто без раздумий лжёт, убивает и причиняет боль. И за что ей всё это? Разве она не заслужила прекрасного светлого принца, который бы сам добивался её любви?

— Она — и светлый принц? — Акке сощурил глаза, едва заметно светившиеся во мраке. — Ты действительно хотел бы ей повторения своей истории?

— Она лучше меня. И она не наследник Ильхта, а Фаник — не Морти. Он бы понял. Наверное.

Акке не выразил своё сомнение ничем, кроме вежливого молчания.

— Ты говоришь «моя история», — проговорил Лод, — но я счастливец. Трудно будет найти мужчину, который не мечтал бы оказаться на моём месте.

— Твоя верность делает тебе честь, но я-то вижу, что ты устал. Терзаться ревностью, мучиться, что не соответствуешь её ожиданиям. И поэтому… признайся наконец самому себе, — опершись на спинку кресла, Акке подался вперёд: склонившись над колдуном, который смотрел прямо перед собой. — Да, когда-то ты любил Морти. Всем сердцем. Но сейчас… если б ты действительно любил её, как раньше, ты бы никогда не посмотрел на другую.

Лод не отрывал светлого взгляда от пламени, сияющего на фитиле светлячком.

— Набраться смелости и признать, что я не сдержал и не могу сдержать свою клятву… что не могу отвечать за свои слова, что был глупцом, когда думал — мне под силу выдержать то, на что я себя обрёк. А потом свернуть с пути, который когда-то так опрометчиво выбрал и который с самого начала не мог никуда привести, — в том, как колдун склонил голову, читалась обречённость. — Да, я думал об этом. Не раз думал.

— Только что вы будете делать дальше? Даже если Морти не возненавидит вас обоих, это сделает Алья. И тогда в мишень обратишься не только ты, но и девочка.

— Не знаю. Может, боги позволят нам разрешить всю эту историю благополучно. Воцарится мир, и я подам в отставку. Поселимся в каком-нибудь человеческом городке. Будем просто жить.

— И ты сможешь «просто жить»? Не смеши меня. Вы для этого не созданы: ни ты, ни она. Для вас обоих любовь, простое человеческое счастье — приятное дополнение, но никак не главное. Вы созданы для чего-то большего, вы оба. А даже если светлые позволят вам просто жить, они никогда не допустят вас к тому, к чему вы стремитесь.

Вместе с выдохом у Лода вырвался смешок:

— Что за ситуация.

— Я даже не знаю, есть ли из неё хоть один безболезненный выход.

— Любой выход будет болезненным, — колдун протянул руку к свече, будто хотел коснуться пламени пальцами. — Есть один, конечно, и вероятность подобного исхода… — он осёкся. — Но это было бы низостью с моей стороны, рассчитывать на него.

Он провёл расправленной ладонью над каплей огненного золота, у фитиля отливающей прозрачной синевой. Потом сжал пальцы в кулак, согнув их по очереди: быстрым, изящным, выверенным движением музыканта.

— А самое печальное, — произнёс Лод потом, и отражённый огонь плясал искрами на дне его зрачков, — я понимаю, что где-то в глубине души… всё-таки рассчитываю.

Акке улыбнулся.

— Знаешь, если бы не твоё искреннее стремление быть хорошим человеком — ты бы утопил Риджию в крови куда успешнее, чем твой прадед. Но куда там… если тебе даже то, о чём ты думаешь, кажется нечестной игрой.

— А ты знаешь, о чём я думаю?

— Естественно, знаю. Я знаю тебя с того момента, как ты издал первый крик, так что немудрено, — справедливо заметил иллюранди. — И знаю ещё одно: с этой девочкой ты можешь быть счастлив. По-настоящему счастлив. И сделать счастливой её. С принцессой — нет. В вашей любви с самого начала было слишком много «но».

— А ты так радеешь о моём счастье, что, видимо, пытаешься подтолкнуть события в нужном направлении.

— В меру моих скромных сил.

Колдун посмотрел на спящую девушку. В который раз вернулся в то утро у чёрного пруда, что разделило всё на «до» и «после». Вспомнил, как вытаскивал её из воды, пока мантия тянула ко дну — он кинулся в пруд, в кои-то веки не успев подумать даже о том, чтобы раздеться — как сосредоточенно, в размеренном ритме давил ей на грудную клетку, как вдыхал в её губы воздух, твердя про себя «живи, дыши, ну же»…

А потом она открыла глаза: широко расставленные, от изумления расширившиеся на поллица. Глубокая, насыщенная вечерняя синева — под тёмной чёлкой, липнущей ко лбу — и тоненькая, почти чёрная кромка по краям радужки. Две сапфировые звезды, тонущие во мраке зимнего неба.

Забавно. Когда-то он думал, что, кроме этих глаз, в ней нет ничего особо привлекательного. Даже её лицо: большеротое, с пухлыми щёчками и широким носом, плоским, смешно похожим на кнопку… он никогда не считал его некрасивым, но поначалу оно казалось странным, неправильным. Особенно в сравнении с ликами дроу, которые он привык видеть.

Кто бы мог подумать, что всё так сильно изменится. Что простой интерес уступит место этому чувству, щемящему и бесконечно нежному: будто высоко в горах ты вдруг видишь цветок, пробившийся к солнцу среди льда и снега — маленькое, одинокое, беззащитное чудо. Этому… и пламени, всё чаще бежавшему по венам, лишавшему мысли ясности.

Которому он не мог, не имел ни малейшего права поддаваться.

Быть хальдсом принцессы — столь же великая честь, сколь и повинность. Он знал об этом, и считал это незаслуженным счастьем: отдать ей своё сердце без права забрать обратно. Одна лишь радость — и никаких сожалений, никогда и ни о чём.

Никогда. До недавних пор.

Хорошо устроился, приятель, подумал он с иронией, хмелем горчившей душу. Две девушки, такие разные, такие непохожие; но обе — любящие, и обе — при тебе. А при желании ты мог бы перейти черту с одной, не отказываясь от другой. С твоим-то талантом к манипуляциям это не стоило бы большого труда. Многие не стали бы думать дважды, прежде чем выбрать этот вариант.

Если б только у тебя не вызывала отвращение одна мысль об этом.

Что ж, играй роль, наследник рода Миркрихэйр. Ты придумал себе новую маску — так носи её с блеском, с честью, с удовольствием. Ведь ты в этом мастер: придворный колдун, великий лицедей, владыка масок, игр и кукол. Прячься под маской, пока не закончится война… а дальше — надейся, что твой друг тоже поймёт это. Что мы не выбираем, кого любить.

Потому что твоя принцесса отличается от многих, носивших королевский венец до неё. И если ты захочешь уйти, она отпустит тебя.

Весь вопрос в том, сможет ли твой Повелитель простить, что ты причинил ей боль. А если простит, то когда. Кому, как не тебе, знать, что чувства с трудом поддаются доводам разума — а Алье всегда нелегко давалось понимать и прощать, и гнев порой заводит его слишком далеко. Даже на твоей памяти любящие братья брошенных девушек затевали поединки на смерть, бросая обидчикам сестёр вызов по любому, самому пустячному поводу; а если этот брат — Повелитель… повода обвинить тебя в злоупотреблении твоим положением, чтобы воздать справедливую кару, долго искать не потребуется.

И всего один вариант, который позволит не отказываться ни от дружбы, ни от положения. Потому что простого желания Морти освободить тебя — недостаточно: Алье не составит труда сопоставить факты, и всё выйдет только хуже. А ты не смеешь просить её сделать то, о чём думаешь сам.

Но если и она это поймёт…

Лод презрительно одёрнул рукава рубашки.

Да, иногда он презирал свою расчётливость. То, что разум просчитывает варианты даже тогда, когда сердце — на части, что оценивает выгоды даже в том, от чего душа — в осколки.

Однако остался бы у тёмных хоть один шанс, если б он не был таким?..

— Господин Лодберг.

Колдун и его слуга обернулись вместе.

На другого иллюранди, шагнувшего к ним из тёмного угла.

— Да, Йон? — спросил Лод, не повышая голоса.

— Повелитель зовёт вас, — тихо произнёс слуга Альи. — Срочно.

Лод вскинул голову, словно гончая, вдруг почуявшая дичь.

— Навиния очнулась.

Он не спрашивал — утверждал; и Йон кивнул, подтвердив то, что колдун понял и сам.

— Да, принцесса очнулась, — молвил иллюранди. — И у неё есть, что вам рассказать.

***

Мы играли, устроившись на привычных местах. Я сидела с ноутбуком на кресле, Сашка — за столом, оккупировав мой стационарник. Когда он приходил ко мне, я всегда уступала ему комп: Сашка в этом плане капризный. Если я чувствовала себя за ноутом вполне комфортно, то он наотрез отказывался иметь с ним дело.

— Наверху у ребят проблемы, — заметил Сашка, когда на другом конце карты враги окружили наших товарищей по команде. — Может, прилететь к ним?

— Расслабься, — равнодушно откликнулась я. — Ты — керри[1], твоя задача — фармить[2]. Пускай сами разбираются.

— Их сейчас убьют.

— Ничего, реснутся[3]. Ты пока слишком тонкий, всё равно ничего не сделаешь, только умрёшь вместе с ними. А если будешь лезть в драки и отдаваться, мы проиграем. Сам знаешь — лучше отдать врагам пару схваток в начале, зато вытащить игру в конце.

Сашка неодобрительно вздохнул, но промолчал. Вечно порывается всем помочь, сердобольный мой…

Нет, в следующий раз за керри буду играть я. Их положение обязывает быть эгоистичными — а уж это у меня неплохо получается.

— Снежик, идите кушать, — крикнула мама из-за закрытой двери.

— Чуть-чуть позже! — крикнула я в ответ, сосредоточенно кликая мышкой. — Не клади нам пока!

— Опять играетесь?

— Да!

— Ладно, приходите, как закончите, — смиренно согласились в коридоре.

Всё-таки чудо у меня, а не мама. Не думаю, что многие родители…

Ощущение неправильности происходящего пришло внезапно.

Я же должна быть совсем в другом месте. Совсем с другими людьми. Должна быть частью чего-то важного, чего-то большего…

— Напоминание, — провозгласил из колонок Дэвид. — Время принимать…

— Напомнить через полчаса, — рассеянно велела я.

— Напоминание отложено, — после секундной паузы отрапортовало моё верное детище.

И тут я сообразила, с чем связано это странное ощущение неправильности.

— Риджия…

— Что? — переспросил Сашка, не отрывая взгляд от монитора.

Точно. Я же должна быть не здесь. В другом мире — таком чужом, таком недружелюбном. И Дэвид должен остаться где-то далеко, и Сашка должен меня забыть, и мама должна быть мертва. А, значит, я снова сплю… или нет? Может, Риджия и была сном, безумным сном — всего-навсего? И то, что случилось до неё, и смерть мамы тоже… ведь то, что я вижу сейчас, куда более реально. Привычно.

Похоже на то, во что хочется верить.

Да. Наверное, я просто перечитала паршивых книжек про попаданок. Вот и пригрезились дроу, эльфы, светлые, тёмные и прочая ерунда…

И Лод.

Когда я с ужасом осознала, что, если всё остальное было сном, то и он тоже — я открыла глаза. Затрудняясь сказать, что заставило меня это сделать: знакомый голос, произнесший моё имя, или тот самый ужас.

Заставивший всех моих дорогих призраков кануть обратно в небытие.

— Прости, что разбудил, — сказал колдун, склонившийся надо мной. — Но Навиния очнулась, и я подумал, что тебе лучше услышать наш разговор.

Я моргнула. Протёрла глаза костяшками указательных пальцев.

Утвердилась в мысли, что это — реальность: это, а не то, что я видела минуту назад.

— Да… хорошо, спасибо.

Сев в постели, я надела очки. Ногам было непривычно тепло, точно кто-то положил под одеяло грелку. Правда, миг спустя «грелка» шевельнулась; мигом сообразив, кто играет её роль, я рывком вскочила.

— Всё ещё боишься Бульдога? — улыбнулся Лод.

Его лицо пряталось в тенях, танцующих вокруг единственной в комнате свечи.

— Немного…

Но думала совершенно о другом.

Какая ирония. Я, не задумываясь, готова отказаться от всего хорошего, что у меня было в жизни, ради мужчины, который даже не принадлежит мне. И, скорее всего, никогда не будет принадлежать.

Для всех лучше, если не будет.

— Ладно, сейчас вернусь, — невесёлые мысли неохотно отступили перед осознанием того, что нам вновь предстоят великие дела. — Я быстро.

Ушла в ванную, наспех провела все необходимые ритуалы — и, вернувшись, последовала за Лодом прочь из лаборатории.

Знакомый путь до башни Повелителя проделали быстро. В этот раз мы миновали проходную лиловую комнату, чтобы по узкой винтовой лесенке подняться выше: туда, куда Алья на моих глазах унёс Навинию. Оказались в другой круглой комнате, расходившейся тремя дверями.

В одну из них и вошёл Лод — без стука.

В покоях Альи было почти темно, так что Навинию я заметила не сразу. Принцесса полулежала на огромной кровати, укрывшись за балдахином: полупрозрачный покров цвета сирени, будто из шифона.

— Здравствуй, Лод, — произнёс Алья. Повелитель дроу стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел на спящий Мирстоф, но при нашем появлении обернулся. — У принцессы есть для нас любопытные известия.

По его лицу невозможно было прочесть ничего. Ни единой подсказки о том, что нам предстояло услышать.

А вот когда Лод движением руки заставил балдахин взмыть наверх, перехватившись тяжёлыми бархатными кистями — угрюмое лицо Навинии сказало мне куда больше.

— Принцесса, — мягко сказал Лод, присаживаясь в кресло рядом с кроватью. — Вы были во дворце, я знаю. Что там произошло?

— Мой Первый Советник. Вирт Форредар. Я хотела побеседовать с ним по душам, — процедила девушка сквозь зубы. Наверное, непосредственно после пробуждения у неё было несколько другое настроение, но сейчас она явно была злой. — А он…

Рассказ принцессы я слушала молча. И про два кубка на выбор, и про «Ночной покой», и про войну с соседним королевством, и — с особым вниманием — про некую отчаянную эльфийскую девочку, которой подкинули некую идею.

И думала, что на Земле я тоже сталкивалась с фанатиками — не сама, конечно, только в новостных колонках — но каждый раз мне трудно было поверить, что человек разумный может вести себя так.

Импульсивная девушка, послужившая марионеткой в чужих руках, и кукловод, умело ею манипулировавший. Мелкие детали большой истории… о годах ненависти и реках крови, пролившихся из-за чьей-то нетерпимости и чьих-то предубеждений. Из-за одного мужчины, одержимого своим долгом, и одной девчонки, одержимой своей страстью.

От осознания несправедливости и — главное — отчаянной глупости всего этого хотелось кричать.

— …а потом я достала кольцо и… — принцесса запнулась.

— Из последних сил надели его? — нетерпеливо предположила я. — А потом потеряли сознание?

— Если бы, — наконец подал голос Алья.

Голос, мрачный донельзя.

И по этому высказыванию я поняла, что в действительности произошло дальше.

— Уж извините, — Навиния вздёрнула носик в жесте, исполненном бесконечного сарказма. — Я узнала, что этот человек помог умереть моим родителям! При этом умудрился сохранить ручки чистыми, подлый высокомерный ублюдок! А потом восемнадцать лет пудрил мозги и мне, и всем светлым, вынуждая нас и дальше убивать дроу и умирать самим, и в смерти вашей сестры он виновен не меньше Хьовфина! Знаете, мне как-то не верится, что вы бы на моём месте…

— Вы убили его, — невыразительно констатировал Лод.

Молчание принцессы явно было той паузой, которая служит человеку спасением, если ему трудно выговорить «да».

— Как вы умудрились? — непроизвольно вырвалось у меня.

Девушка опустила глаза:

— Ну…

…Навиния вдохнула. Глубоко, жадно, судорожно.

И выдоха не последовало.

Услышав тишину, Советник отвернулся от тайного хода. Посмотрел на неподвижное тело, на бледное лицо с закрытыми глазами, на пальцы, из которых исчез огненный клинок. Шумно выпустил воздух сквозь приоткрытые губы.

Быстро приблизившись, нагнулся, чтобы подхватить девушку на руки — точно спящего ребёнка в постель отнести…

Всё произошло почти моментально.

Сначала Навиния открыла глаза. Потом выдохнула, перестав удерживать дыхание.

Следом — резким жестом, отчаянным усилием — вскинула руку, почти достав ею до груди Советника.

А затем вновь призвала в эту руку рапиру.

Да, оружие возникло всего на пару мгновений. Да, сразу после этого оно исчезло, а Навиния, вконец обессилев, уронила ладонь обратно на пол. Но когда в твоей груди на пару мгновений материализуется тонкая струя огня — пронзающая сердце, прочная, как сталь…

Чтобы ты умер, вполне достаточно и этого.

Советник, покачнувшись, завалился набок и упал. Рядом с Навинией, которая наконец заставила серебряный ободок, застывший на кончике её указательного пальца, скользнуть на нижнюю фалангу: за миг до того, как глаза девушки закатились, а дыхание сбилось — уже неподдельно, и белая пена выступила изо рта.

Только вот спустя считанные секунды в кабинете остался один лишь старик, белый камзол которого чернило аккуратное горелое пятно.

— Абсолютно безумный план, — резюмировала я. Со смесью укоризны и невольного восхищения. — Хоть бы кольцо сначала надели! Вы ведь не могли знать, хватит ли вам сил сделать это потом.

— Чтобы вы сразу выдернули меня оттуда? — Навиния презрительно повела плечом. — Мне было не так важно, выберусь ли я оттуда. Важно было достать эту тварь.

— Ваша жизнь не принадлежит вам одной, а я не давал вам позволения умирать, — холодно уточнил Алья. — Не говоря уж о том, что вам хватило сил и сообразительности, чтобы устроить Советнику ловушку, но не чтобы подумать, насколько ценного свидетеля мы теряем.

И это говорит Алья. Которого от убийства наследника эльфийского престола в своё время удержала лишь клятва Лода.

Ха.

— И в чём его ценность? — уточнила принцесса. — Если то, что он сказал, правда — он лишь обмолвился с этой девчонкой Эльскиар парой слов, не более. Само по себе это ничего не доказывает, нам необходимо признание от самой убийцы.

— Тут я с вами соглашусь, — спокойно произнёс Лод: в унисон с моими мыслями. — Но риск и правда был слишком велик. Если бы что-то пошло не так, мы бы не только потеряли вас — мы бы никогда не узнали того, что узнали вы.

— Но не пошло же, — с убийственной справедливостью возразила Навиния. — Я привыкла доверять себе и своей интуиции.

Алья молчал. И я подозревала, что за гневом он скрывает нечто совсем другое.

В конце концов, люди часто проявляют свою любовь довольно своеобразными способами. Так почему дроу должны действовать иначе?

— Никогда не любил безумцев. Особенно тех, что не вконец обезумели, — Лод поморщился. — Неудобные противники… почти невозможно просчитать.

— Но теперь он вне игры, — удовлетворённо сказала я.

— Что, откровенно говоря, меня радует.

— Осталась только Авэндилль. Теперь мы точно знаем, что это она.

— Да. Нужно лишь добиться признания.

— А ведь придётся обойтись без помощи ошейника, иначе никто нам не поверит.

— Думаю, обойдёмся. — Колдун улыбнулся. — Особенно если тэлья Фрайндин нам поможет.

Второй раз проникнуть в убежище младшего брата Повелителя эльфов оказалось ещё легче, чем в первый.

Выдвинулись почти сразу после пробуждения светлых: после того, как поведали им всё, что узнали от Навинии. И почти тем же составом, что в предыдущий раз — двое принцев, Эсфориэль, я и Лод. Только вместо принцессы, ещё слишком слабой, на сей раз с нами отправился Восхт.

Прогулка по вечернему Солэну под прикрытием сумрачной пыли не заняла много времени.

— Фрайндин дома, — едва слышно сообщил Лод, когда мы застыли перед защитным контуром, окружавшим древесное жилище. — Охранные чары не восстановили. Видимо, он ожидает нашего визита.

— А Машка? — шёпотом поинтересовалась я.

— Никого, кроме него.

— Тогда, думаю, медлить не стоит.

Перешагнув через низенькую калитку, мы гуськом прошли по узкой садовой дорожке к двери. Я не слышала невесомых шагов трёх эльфов, лишь лёгкий шорох, с каким касались каменных плит сапоги Восхта — но знала, что они следуют за мной. Подождали, пока Лод, проникнув внутрь прямо сквозь дерево, не отопрёт замок. Поочерёдно прошли в дом, просачиваясь в узкую щель между косяком и приоткрытой дверью: раскрывать настежь не решились, дабы не привлечь внимания прохожих, которых неприятно удивила бы подобная активность невидимок.

И затворили её как раз вовремя, чтобы встретить Фрайндина, неторопливо спускавшегося по лестнице сверху.

— Здравствуйте, незваные гости, — проговорил он в пустоту; узоры на его сапфирных одеждах блеснули серебряными искрами. — Выходите из теней. Вам нет нужды скрываться.

Золотым снопом рассыпалась пыльца проявления — и Лод, материализовавшись из пустоты, учтиво поклонился хозяину дома.

— Тэлья Фрайндин.

— Наследник Ильхта, — без улыбки откликнулся тот. — Брат… и ты, Восхт, и вы, мальчики… — эльф шагнул вниз с последней ступеньки. — Вы пришли за моим ответом?

— Мы пришли за твоей помощью, Фрайн, — произнёс Эсфориэль. — Мы нашли того, кто стоял за наёмниками. Мы знаем, кто виновен в покушении на Фаника. Мы знаем, кто в ответе за то, что Фин стал вдовцом.

Сам Фаник стоял рядом с ним, как и Дэнимон. Оба — без улыбки, поразительно похожие. Только вот если Фаник принял все новости без удивления, без гнева, с какой-то рассудочной обречённостью — как и его дядя, — то Дэн час назад от избытка чувств схватил меч, чтобы изничтожить ни в чём не повинный стул.

Сдерживать его никто не стал. Лучше уж стул, чем что-нибудь другое.

Или кто-нибудь другой.

— Это Дилль? — неожиданно тихо произнёс Фрайндин. — Авэндилль Эльскиар? Она… отравительница?

Это и правда было неожиданно.

— Дядя, — проговорил Дэнимон ошеломлённо, — откуда…

— Я много думал над вашими словами, и… вспомнил один разговор, ничего не значивший, эпизод обыденной жизни, не имевший никакого значения… до этого момента, — эльф безнадёжно отвернул голову, глядя в тёмное окно. — Каков глупец! Если бы я только подумал об этом раньше, если бы не верил слепо в злобу тёмных, то всё это… ужасное, кровавое, бессмысленное, всё это… можно было бы предотвратить.

— О чём ты?

Фрайндин не ответил. Он смотрел в ночь, и зимняя синева его глаз сейчас казалась ещё темнее; но мне не так и важен был его ответ.

Значит, зёрна сомнений, которые мы посеяли в прошлый наш визит, всё-таки проросли. Значит, мы помогли ему в свою очередь сопоставить факты — наконец… ведь на самом деле это было совсем не сложно. Требовалось только разбить кривое стекло, через которое ты привык смотреть на вещи.

Потому что редкие преступники не совершают ошибок. И я не верила, что девятнадцатилетняя девчонка, потерявшая голову от любви и ненависти, не допустила ни одной.

— Скажите мне только одно, — не глядя на нас, выговорил эльф. — Она задумала всё это сама? Отравить свою госпожу, подставив тёмных? Убить её ребёнка, свалив вину на них же?

— Нет, — Лод ответил спокойно, точно ожидал вопроса. — По крайней мере, идею об убийстве Повелительницы ей подкинул другой человек.

— Советник Форредар? — Фрайндин медленно повернулся в сторону колдуна. — Поэтому вы убили его?

Это меня не удивило. Я ожидала, что тело Советника быстро обнаружат — и догадывалась, что вычислить убийцу окажется не сложно.

Как и тех, кто за нею стоял.

— О, так это уже известно, — Лод невозмутимо кивнул. — Да. Поэтому.

— Говорят, что его сердце пронзили огненным клинком. Очень похожим на оружие Навинии. Люди шепчутся, что Повелительница жива, но тёмные обратили её в послушную марионетку и используют в своих целях. Однако теперь я понимаю… если принцесса услышала правду из его уст… — Фрайндин зажмурился. — Что вы узнали? И как?

Короткий рассказ Лода он выслушал, так и не открывая глаз. Не перебивая, не отвечая, не реагируя.

И даже когда колдун закончил, какое-то время ещё молчал.

А потом подался вперёд, к двери:

— Идёмте.

— Куда? — не сдержал удивления Восхт.

— К Дилль. Время позднее, она должна быть у себя, а если ещё не у себя, мы дождёмся её прихода. Я помогу вам проникнуть во дворец — защитные чары не впустят никого из вас, Фин отдал магам приказ… без меня путь туда вам заказан, — эльф резко обернулся, и во взгляде его был какой-то лихорадочный блеск. — Идёмте! Я должен посмотреть ей в глаза, когда она увидит вас. Должен задать ей вопросы, которые давно следовало задать. Должен увидеть, что она будет делать, когда вы поведаете ей всё это.

— Так ты веришь нам? — выдохнул Фаник.

— Поверю всей душой, если увижу то, что ожидаю увидеть. И тогда попрошу Фина проникнуть в её сознание. Вас он не послушает, конечно же… меня — да. Пусть наши маги просмотрят её воспоминания. Боль терпима, а большого вреда ей это не принесёт. И если они обнаружат там то, о чём я думаю… — Фрайн порывисто ухватил Эсфориэля за запястье: точно мальчишка, в нетерпении тянущий старшего брата на прогулку. — Идёмте! Я больше не смогу вынести ни дня, ни минуты! Если это правда, если всё это правда… — эльф опустил голову. — Что же мы наделали.

Перехватив быстрый взгляд Лода, я поняла, что мы вновь думаем об одном и том же.

Да, пока всё складывается даже слишком хорошо. Ведь Фрайндин сам, по доброй воле, предложил воплотить в жизнь наш собственный план.

— Мы не можем исправить ужасов прошлого, однако в наших силах предотвратить ужасы будущего. — Эсфор положил руку брату на плечо. Улыбнулся, но улыбка эта была печальной. — Веди нас, Фрайн. Да помогут нам боги.

Лод, поколебавшись, кивнул. Я возвела тройку в восьмую степень, утихомиривая вдруг заколотившееся сердце.

Даже если это ловушка, с кольцами нас никому не поймать. Мы не ожидали, что всё может свершиться так быстро… но это и без того затянулось на восемнадцать лет.

Ладно. Сейчас так сейчас.

В конце концов, точку в этой истории и правда стоит поставить как можно скорее.

Пожалуй, никогда я ещё не ступала по брусчатке, которой эльфы мостили улицы своей столицы, с таким волнением. Близившаяся ночь уже заставила Детей Солнца укрыться в домах, но Восхт, конечно же, всё равно укрыл нас чарами невидимости. В темноте древесный дворец, по которому разноцветными искрами рассыпались сотни витражных окон, впечатлял ещё больше; у ажурных ворот снова дежурили двое стражников — и, завидев Фрайна, поспешили согнуться в низком поклоне.

— Пресветлый тэлья, — они распахнули ворота настежь: каждый по створке, открывавшейся наружу, в сторону дворцовой площади. — С возвращением.

— Благодарю, — Фрайндин, кивнув, двинулся вперёд. За шаг до того, как ступить в сад, застыл, повернувшись к одному из стражей. — Всё ли спокойно? Ничего подозрительного не замечали?

— Нет, пресветлый тэлья. Можете не беспокоиться, мы смотрим в оба, ведь времена нынче…

Фрайн стоял так, что закрыть створки делалось невозможным, ровно посреди прохода — но ворота были настолько широки, что позволяли спокойно прошествовать между братом Повелителя эльфов и стражниками. И я подалась вперёд ещё прежде, чем почувствовала, как Лод увлекает меня за собой.

Мы уже были в саду, а Фрайн всё поддерживал со стражами учтивую беседу.

— Крайне любопытная защита, — когда мы отошли подальше, ухо обжёг шёпот Лода. — Посторонним не преодолеть ограду. Ворота — единственное слабое место, но и они не пропустят незнакомцев. Однако на время, пока через защитный контур проходит тот, кому дозволено свободно входить во дворец, контур нейтрализуется. И пока Фрайн стоит на пороге…

…он служит аналогом изолятора, который не даёт электрической цепи снова замкнуться. Ясно.

Я смотрела, как брат Повелителя эльфов прощается с бедолагами, только что впустившими в свой дворец шестерых тёмных — и надеялась, что впоследствии Хьовфин им это простит.

Мы и без того оставили за собой порядочный след из трупов.

Стражников у дверей миновали тем же образом, и я во второй раз очутилась внутри золотого древа. Только теперь, миновав пару пустынных залов, пройдя мимо искусных гобеленов, на которых выткали сцены эльфийских празднеств, мы последовали за Фрайном наверх: по лестнице, образованной всё теми же древесными лозами, обрамлённой перилами, которые украшала филигрань тонких закрученных ветвей.

Фрайндин поднимался не слишком быстро, легко и непреклонно. Путь нам озаряли серебряные светильники на перилах и на стенах, колдовское пламя в которых горело ярко, но не слепило. Периодически мы встречали других обитателей дворца; благо, ступеньки были достаточно широки, чтобы мы могли беспрепятственно разминуться — даже если бы эльфы не отступали в сторону, почтительно кланяясь брату Повелителя. Я подозревала, что чары невидимости каким-то образом скрывали ещё и звук наших шагов, ведь вряд ли эльфы, которые вроде бы славились тонким слухом, могли их не расслышать… и точно не оставили бы без внимания незримых гостей.

Лестница вилась и вилась наверх, перемежаясь круглыми площадками, уходившими вглубь дворца широкими коридорами. Несколько раз мы переходили по мосткам от одной площадки до другой, тогда я старалась не смотреть вниз: лестницу создали по принципу гигантского колодца, и, если опустить взгляд, тебе открывался вид на всё, что ты оставил позади. С каждой минутой идти было тяжелее — я уже не столько держалась за руку Лода, сколько висла на ней, но просить Фрайндина сбавить темп было опасно и подозрительно. Так что я просто глотала ртом воздух, пытаясь нормализовать дыхание, и заставляла себя переставлять ноги, машинально считая ступеньки.

На пятьсот тридцать второй мы поднялись на очередную площадку — и я поняла, что лестничный колодец смыкается куполом чуть выше наших голов.

Дальше подниматься было некуда.

Фрайндин повёл нас прямо, плавным изгибом светлого арочного коридора, мимо редких дверей — невысоких, полукруглых, из дерева гладкого, словно шёлк. У одной из них в итоге мы и остановились.

— Никаких ошейников. Думаю, вы сами понимаете причину, — тихо произнёс Фрайндин, прежде чем протянуть ладонь к ручке, тоже выточенной из дерева. — Если ошейник окажется на ней, если он делает что-то с сознанием пленников… после никто из светлых не поверит тому, что увидит в этом сознании.

— Мы понимаем, — откликнулся невидимый Лод. — Надеюсь только, что она не выкинет никакой глупости.

— Нет. Даже если поймёт, что её загнали в угол, с собой она не покончит, и на чужой меч не кинется. Я думал, что знаю её, но если всё правда… выходит, что она умна, хитра и изворотлива, любит себя, и самоубийственные поступки ей не свойственны. А угрозы для нас она не представляет ни малейшей.

— Согласен.

Больше слов не было. Эльф просто толкнул дверь от себя. Без стука.

Позволив мне увидеть ту, из-за кого погибли сотни и могли погибнуть тысячи.

Она сидела у окна, расчёсывая локоны, струившиеся по её плечам нитями солнечной пряжи. В простом зелёном платье — и золотом, в тон её волос, на этом платье выткали гербовые лилии. Когда дверь отворилась, эльфийка обернулась, и лазурь её глаз словно стала ярче от удивления.

— Тэлья Фрайндин? — леттэ Авэндилль из рода Эльскиар торопливо отложила гребень на туалетный столик. Встав с кресла, присела в реверансе, но не опустила настороженного взгляда. — Чем я обязана тому, что вы почтили меня своим визитом в столь поздний час?

Она и сейчас казалась не старше девятнадцати. Ей должно быть уже тридцать семь, а выглядит девочкой, такой милой, такой невинной…

Ядовитые цветы часто выглядят безобидными в своей хрупкой красоте.

Фрайндин, не ответив, прошествовал на середину небольшой, скромно обставленной полукруглой комнаты.

— Закройте дверь, — бросил он, пока мы с Лодом проходили внутрь следом за ним.

— Закрыть? — эльфийка растерянно выпрямилась. — Хорошо, но…

— Я обращался не к вам.

Лод отпустил мою руку.

Дверь затворилась, заставив хозяйку комнаты вздрогнуть. В следующий миг я увидела Дэна, Фаника и Эсфориэля — прямо перед собой, рядом с Фрайном, — и растерянность в глазах Авэндилль сменилась паникой.

Попалась.

Конечно, она знала, зачем они пришли. Когда твоя совесть нечиста, ты ждёшь этого, постоянно ждёшь. И когда видишь мстительных призраков — сразу понимаешь, что им от тебя нужно.

— Принц… Фаникэйл? Принц Дэнимон? Тэлья… — взгляд её в страхе перебегал с одного эльфа на другого, — что… откуда…

— Леттэ Эльскиар, — мрачно проговорил Дэнимон. — Похоже, вы не рады нас видеть.

— Я… нет, что вы, — она судорожно облизнула дрогнувшие губы, — я очень… но это совершенно неожиданно, ведь вы…

— Мы всё знаем, Дилль, — Эсфор даже сейчас говорил без злости. — О том, что случилось на тех переговорах. О том, что ты сделала с Фаником.

Шестнадцать тысяч триста восемьдесят четыре, шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть… почему так дрожат руки, почему никак не выровняется дыхание? Почему я никак не могу поверить, что здесь и сейчас всё наконец закончится?

Что может случиться, что может пойти не так? Стража? Чары? Снова Машка?..

— Вирт Форредар перед смертью рассказал нам всё, — вкрадчиво прошелестел Фаник, и я оценила, как тонко он исказил реальное положение вещей. — О вашей с ним милой беседе.

— Я не понимаю, о чём вы, — эльфийка попятилась, и на чистом бледном лбу её выступила испарина. — Какие переговоры? Что я…

Я даже не сразу поверила своим ушам, когда расслышала пение.

Только потом поняв, что оно принадлежит Фрайндину.

— И колечко сестра протянула сестре, и сказала принцесса младая, — едва слышно мурлыкал брат Повелителя эльфов, — в этот день не отринь мой подарок тебе, о сестрица моя дорогая… — он порывисто шагнул вперёд. — В день переговоров, Дилль, твою руку украшал чудесный перстенёк. Зелень камня к зелени твоего платья. Я помню, как в тот страшный день твоя госпожа хвалила и его, и твой наряд. Она так любила тебя… ты ведь тогда задумала это, Дилль — отравить свою Повелительницу? Услышав мою песню, решила, что боги подают тебе знак? Сделать колечко с отравленной иглой, оставить царапину на руке, уйти до того, как яд подействует, зная, что все ожидают подлости от дроу… как это просто.

— Нет, нет, — голос эльфийка прозвучал даже жалобно, — нет, как вы можете думать такое! Я… я…

Колечко. Игла. Песня.

На убийство, спровоцировавшее резню и восемнадцать лет ненависти, её толкнула песня. Песня Фрайна, милого невинного Фрайна.

Интересно, насколько ненормально то, что от горечи мне хочется хохотать.

— Тот перстень до сих пор у тебя, правда, Дилль? Я видел его на твоей руке. Ещё не раз после того дня.

Я понимала, что Фрайндин блефует. Он не мог помнить, как выглядит очередное украшение очередной фрейлины. А если бы помнил, просто взял шкатулку, которая стояла на столе, явно предназначенную для драгоценностей, и перевернул её вверх дном. Для начала.

Но, судя по тому, с каким ужасом эльфийка прижала ладонь ко рту, блеф удался.

Лишь идиоты и маньяки хранят доказательства своих преступлений. Я не знала точно, к какой категории отнести Авэндилль Эльскиар, но то, что она определённо относилась к какой-то из них — а, возможно, к обеим сразу — играло нам на руку.

На шее Фаника, стоявшего спиной ко мне, вдруг вспыхнул странный светящийся символ. Будто татуировка фосфором, отдалённо напоминающая паука. И, судя по тому, с какой синхронностью эльфийские принцы схватились за шеи, с Дэнимоном произошло то же самое — просто его метку скрывали длинные кудри.

— Маячки, — в ужасе пробормотал Восхт. — Повелитель знает, где вы, знает, что вы во дворце!

— Значит, скоро он будет здесь, — высказался Лод: он стоял у двери рядом со мной. — Думаю, со стражей.

Двести шестьдесят восемь миллионов четыреста тридцать пять тысяч четыреста пятьдесят шесть… спокойно, спокойно, ничего непоправимого не случилось. Если Хьовфин будет катастрофически не рад видеть сыновей, которых он успел похоронить, и опального брата — нас просто призовут обратно под горы, только и всего. А Фрайндин, думаю, вполне сможет довести дело до конца в одиночку: мы с самого начала знали, что убеждать Фина придётся именно ему.

Младший брат Повелителя эльфов как раз протянул руку Авэндилль. Ладонью кверху, в требовательном жесте.

— Отдай нам перстень, и я буду лично просить брата помиловать тебя.

Мудро. Добыть вещественное доказательство до прихода Хьовфина — и это однозначно добавит убедительности нашим словам. А самостоятельно перебирать все кольца, которых у эльфийки наверняка десятки, выискивая то самое… на подобное у нас времени явно не оставалось.

Эльфийка медлила, но в воздухе серебряным блеском молнии сверкнула сталь.

— Делай, что говорят. Быстро. — Дэнимон обнажил свой меч, и кончик лезвия был направлен перепуганной эльфийке в лицо. — Никогда не думал, что придётся угрожать женщине. Впрочем, не так важно, как выглядит порождение зла, суть у всех одна.

— Принц…

— Не волнуйтесь, я её не убью, — Дэнимон не оглянулся на Лода; в голосе эльфа прорезались какие-то лихорадочные, фанатичные нотки, остро напомнившие мне Алью в начале нашего знакомства. — Но если не отдаст кольцо прямо сейчас, пожалеет. — Он сделал пару шагов, оказавшись рядом с Фрайном, прямо перед загнанной преступницей. — Кольцо!

— Отдай его, Дилль. Или его отыщем мы, но это не облегчит твою участь, — Эсфориэль говорил куда мягче, но то была обманчивая мягкость шёлка, под которым прятался острый клинок. — Если тебе нечего скрывать, это никак не навредит тебе, верно?

Она медленно отняла руку ото рта. Тяжело дыша, опустила её, отерев ладони о юбку.

Затем, не говоря ни слова, повернулась к туалетному столику. Потянула пальцы к костяной шкатулке, подле которой положила гребень. Шкатулка была небольшой, в неё не спрятался бы кинжал, и даже дротик — едва ли… но краем глаза я заметила, как Лод, не поднимая руки, выплел пальцами рунную паутинку.

А ещё — как у его локтя на миг обозначился прозрачный контур воздушного щита.

— Что бы ни случилось, — сказал он, невзначай прислонившись спиной к двери, — всем оставаться там, где вы стоите.

Эльфийка замерла, только и успев, что откинуть крышку.

Ясно. Колдун наверняка укрыл нас защитным барьером, и какой бы козырь ни оказался у убийцы в рукаве — на нас он не подействует.

— Быстрее, — Дэнимон нетерпеливо подался вперёд, так, что от эльфийки его отделяла только длина клинка, почти упиравшегося Авэндилль в ухо. Видно было, как преломляется воздух там, где сталь пересекла границу магического щита — барьер не пропускал ничего снаружи, но не изнутри.

— Принц, отойдите назад.

Это был почти приказ, и за твёрдостью в голосе Лода я прочитала тревогу.

Послышалось звяканье, тихое и глухое, точно кто-то мял в ладони горсть гальки: эльфийка перебирала свои украшения. Потом принялась выкладывать их на стол, одно за другим. Кольца, ожерелья, браслеты, почти все — в золотисто-зелёных тонах.

Горло от волнения сжалось так, что трудно было дышать.

Шестьдесят восемь миллиардов семьсот девятнадцать миллионов…

— Отойдите, — повторил колдун, сощуренными глазами следя за тем, как Авэндилль ищет что-то, — и опустите меч. В этом нет нужды.

— Нет, я…

Эльфийка в очередной раз вынула пальцы из шкатулки.

Сжимая в них маленький белый кристалл, похожий на кварц.

А потом мир обратился чистой белизной — и на меня навалилась беззвучная чернота.

Я ослепла, оглохла, потерялась в тёмной тишине. Потом врезалась спиной во что-то. Упала? Ударилась об пол? Нет, это стена, я просто отпрянула к ней, а пол — вот он, под ногами, а, протянув руку, нащупаешь мантию Лода…

Я всё там же, всё в той же комнате, всё в том же дворце. И всего лишь подпала под действие магического аналога светошумовой гранаты.

Вспомнив напутствия Лода, я замерла. Отчаянно моргая, считая мгновения в тишине, нервно ожидая, пока пройдёт действие заклинания.

Слух вернулся первым.

— …спокойно, оставайтесь на местах! — крик колдуна с трудом пробивался сквозь мутную пелену: казалось, из моих ушей медленно вынимают вату. — Я запечатал комнату и закрыл нас барьером, она не сможет ни убежать, ни причинить нам вреда! Заклятие безвредное, скоро всё восстановится, но проходит даже через…

— Все целы? Мне казалось, я ранил кого-то! — в словах Дэнимона сквозила лёгкая паника. — Когда меня ослепило, я отшатнулся и взмахнул мечом, и я почувствовал…

В темноте проявились очертания предметов. Потом начало светлеть — постепенно, сначала оборачивая мир в густую серость, затем разрисовывая его выцветшими было красками.

Я не сразу поняла, почему в наступившей вдруг тишине — уже не колдовской — Лод рванул вперёд.

Но когда разглядела, что скрывала темнота — забыла вдохнуть.

Она лежала там же, у окна. Светлые волосы пропитываются краснотой, голова повёрнута под каким-то странным углом, рот беспомощно открыт, стеклянные глаза смотрят прямо перед собой. Под шеей, по которой с левой стороны до кадыка алой ленточкой протянулась глубокая рана, растеклась тягучая вишнёвая лужа.

А Дэнимон стоял чуть поодаль, оцепенев. Так и сжимая в опущенной ладони меч.

С кончика которого на дерево размеренно капала кровь.

Лод рухнул на колени, накрыл ладонью разрезанное горло эльфийки, пачкая мантию и пальцы тошнотворным багрянцем, колдовским сиянием пытаясь исправить, исцелить, заставить снова дышать — бесполезно. Я понимала это так же хорошо, как должно быть, понимал он; но из всех, кто был в комнате, никто ещё не мог признать и принять того, что случилось.

Включая меня.

Барьер не в силах был помешать острой стали мазнуть эльфийку по горлу. Она хотела сбежать, но вместо этого напоролась на меч. И умерла — вместе со всеми надеждами.

Потому что теперь, даже если мы найдём перстень — мы ничего, ничего, ничего не докажем.

Неужели всё? Из-за случайности, из-за ерунды, так просто, так глупо, так…

Рядом со мной громыхнуло, и дверь ударилась о стену так, что почти слетела с петель. Сначала в комнату ворвались семеро стражей, проскочив мимо меня, вжавшейся в стену; за ними прошествовал Хьовфин, сопровождаемый шелестом серебряных одежд. Замер, глядя на открывшуюся его взору картину.

На своего наследника, который был у тёмных — и теперь стоял над мёртвой светлой, сжимая в руках окровавленный клинок. Рядом с дядей-изменником.

Без ошейника.

Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какие выводы сделает Хьовфин.

— Так ты тоже избрал сторону тьмы, — губы Повелителя побелели от гнева, голос звенел потрясением и яростью; сузившиеся глаза перевели взгляд с одного сына на другого. — Вы оба!

— Отец, — Дэн сбился на почти шёпот, — послушай…

— У меня больше нет сыновей. Стража!

А вот это уже не просто плохо — хуже некуда.

Я бочком скользнула по стене, прильнув к платяному шкафу, молясь, чтобы меня не заметили. Что делать, что делать, что…

— Фин, нет! — Фрайн отчаянно вырвался вперёд, встав прямо перед братом, раскинув руки: точно хотел разом заслонить всех присутствующих. — Мы…

— С тобой я позже разберусь. Вырубить его!

Взмах руки одного из стражников, человека, начертавшего рунную вязь — и Фрайндин, закатив глаза, рухнул на пол.

— Убить их! — Хьовфин сорвался на хриплый крик. — Убить их всех!

— Фин…

Одинокий голос Эсфориэля заглушил звон клинков. Дэнимон принял удар одного стражника на свой меч, Восхт посохом заслонил Фаника от другого, отражённое заклятие третьего пёстрыми искрами осыпалось с барьера Лода. Остальные светлые медлили, и надежда сверкнула во мраке робкой искрой.

Они не рвутся убивать своих принцев. Не все. Может, если обезвредить немногочисленные горячие головы, если всё-таки поговорить с Фином, если заставить его нас услышать…

Рыжиной полыхнула в дверном проёме знакомая кудрявая грива — и искру затопило волной болотной безнадёги.

— Фрайн! — завопила Машка, с порога призывая огненный клинок. — Фрайн, что с тобой?!

Судорожно завертела головой, пытаясь понять, что происходит — и увидела меня.

Ну почему, почему ты всегда появляешься так не вовремя…

— Ты, снова ты!!! — завизжала Сусликова. — Что вы сделали с моим Фрайном, сволочи?!

— Алья! — тоскливо выкрикнул Лод.

Прежде, чем Машка понеслась вперёд, колдовской вихрь подхватил меня, унося прочь из золотого дворца. Закружив голову, завертев до тошноты, швырнул на сливовый ковёр.

Я приподнялась на локте — сил встать не осталось. Посмотрела на Алью и Морти, восседавших за овальным столом в башне Повелителя, с управляющими кольцами на пальцах: глаза второй были растерянными, первого — пустыми. Обвела взглядом Лода, выпачканного в крови, и Эсфориэля, молча опустившего руки. Фаника, кубарем прокатившегося к камину, Восхта, так и сжимавшего в дрожащих руках водяной посох, и Дэна — рухнувшего на пол неподалёку от меня, рядом с клинком, который наконец-то выпустил из пальцев.

И в сознании, едва ли не впервые в жизни опустевшем, находила только одно слово: глупо.

А потом — ещё три.

Вот и всё.

Фаник, закашлявшись, перевернулся на спину. Кое-как сел, прислонившись к стене.

— Ладно. Это было не слишком хорошо. — Младший эльфийский принц выдавил из себя кривую улыбку. — А запасной план у нас есть?