Глава восьмая. В полшаге стоя от любви

(цитата из песни Канцлера Ги)

Мортиара из рода Бллойвуг сидела с книгой за столом своего рабочего кабинета. В очаге над золотыми углями нежился котелок с прозрачным зельем цвета сиреневой луны, за узорчатым окном давно уже проснулась столица дроу.

Пальцы принцессы размеренно листали одну страницу за другой.

Замерли, когда в комнату без стука вошёл Лод.

Он аккуратно, тихо прикрыл за собой дверь. Явно успел поспать: ясный взгляд утратил измождённость, нездоровые тени под глазами почти исчезли. Помедлив, подошёл к столу.

— Морти…

Она повернула голову и посмотрела на колдуна, заставив его замереть.

Посмотрела красными, сухими глазами того, кто очень долго плакал.

— Так больше не может продолжаться, Лод.

Её голос тоже был сух, и колдун, не ответив, молча смотрел на неё. В лице его не проявилось ни стыда, ни вызова, ни растерянности — но по нему было видно: он прекрасно понял, о чём идёт речь.

— Я думала, что выдержу. Что смогу дождаться, когда воцарится мир, и тогда… но я не могу. Всё это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда не хотела чувствовать, за что начинаю ненавидеть себя. И я измучилась носить маску, измучилась делать вид, что ничего не изменилось, а скоро это станет заметно всем, и Алье — тоже. — Слова её были негромкими, и усталость раскрашивала их осенними, умирающими нотками. — Я приму твою горькую правду. Я поговорю с ним. Объясню ему, что это и моё желание, что по-другому нельзя. Ты его друг, он поймёт, не может не понять, — она взяла Лода за руку, и в этом жесте читалась мольба. — Я знаю, почему ты не говоришь со мной об этом, я знаю, что Алья не главная причина, но… освободись. Не мучай больше себя и меня. Легче станет всем.

Он не стал ни спрашивать, ни отпираться, ни возражать. Просто опустился на колени подле её кресла; не отнимая руки, накрыл её ладонь, лежащую поверх его пальцев, своей.

Они оба прекрасно знали, что этот разговор когда-нибудь состоится. И оба были слишком близки, чтобы подбираться к нему окольными путями, пытаясь смягчить удар.

— Ты хочешь сказать, что не будешь мучиться, если я уйду? — мягко спросил Лод, пытаясь поймать взгляд её опущенных глаз. — Не лги. Я слишком хорошо тебя знаю.

Долгое молчание нарушало лишь тихое потрескивание углей да едва слышный звук, с каким лопались пузырьки на сиреневой ряби.

— Зря я допустила всё это, — едва слышно прошептала Морти. — Должна была с самого начала понять… может, для кого-то это в порядке вещей: муж, с которым лишь делишь ложе, любовник, которому отдаёшь сердце. Но для меня — нет, — она посмотрела на колдуна, и в этом взгляде наконец прорезалось то, что она чувствовала. — Я много думала, Лод. Ночью, вчера, все эти дни. И наконец поняла, чего хочу. А хочу я исполнить наказ моей матери. Быть верной женой того, кому предназначили мою руку, делать то, что должно. И больше не заставлять никого страдать.

Печаль обесцветила его радужки, когда он разглядел в её глазах хлёсткую боль.

— Я часто думал, почему ты принимаешь игру с лентами… хотела наказать себя? За то, что не можешь быть той, кем ты хочешь быть, за то, что не можешь разделить чувства того, кто так любит тебя? — он погладил тыльную сторону её ладони. Одним пальцем, коротким и нежным движением. — Тебе нет в этом нужды. Ни наказывать себя, ни винить — ни в чём. Ты прекрасная, ты удивительная, ты…

— О, Миркрихэйры! Вам стоило бы взять себе девизом «верны до последнего». — Губы принцессы изогнула горькая усмешка. — Я всё время пытаюсь остановить тебя, Лод. Уберечь от падения.

— И я благодарен тебе. Мне это нужно.

— Нет, не говори мне то, что я хочу услышать. Не будь… тем, кто любит меня. А я знаю, что ты всё ещё меня любишь. — Она неотрывно смотрела на переплетение их рук. — Ты сам оберегаешь себя. Куда успешнее, чем я. А я вижу в тебе тень того, кого давно уже нет… но ты — не он. И если я не могу убедить себя в этом, все эти годы спустя, то я… не та. И ты это знаешь.

Лод не ответил. Просто вглядывался в её лицо, так внимательно, словно искал в нём что-то, чего никак не мог найти.

Пока Морти осторожно и бережно высвобождала свои пальцы из его ладоней.

— Я люблю тебя. Я желаю тебя. Как и ты — меня. Но в душе, наверное, я давно уже поняла… мне нужен не ты. А тебе нужна не я. — Сидя ровно и прямо, она сложила руки на коленях, в простом кресле держась принцессой на троне. — Ты ведь тоже это понимаешь. Думаю, на самом деле ты понял это лучше и раньше меня.

— Ты делаешь это ради меня, — тихо проговорил он, — но не хочешь этого. Не хочешь, чтобы я уходил.

На сей раз промолчала она.

И тогда Лод, прикрыв глаза, на пару мгновений придержав ресницы книзу, неторопливо поднялся на ноги.

— Прости меня, если сможешь. Я никогда не хотел делать тебе больно, — его ладонь сдержанно коснулась её волос. — Но сейчас не время тревожить Алью подобными разговорами, а твою печаль легко списать на тяжёлое положение нашего народа. Я не оставлю тебя, пока ты не будешь к тому готова.

— Лод…

— Я отправляюсь к лепреконам. У нас есть план, как достать жемчужины. И эту беседу лучше закончить, — голос его остался мягким, но в интонации скользнула непреклонность. — Пожелай мне удачи.

Не дождавшись в ответ ни слова, склонил голову в поклоне. Без упрёка, без улыбки. Развернувшись, вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Морти уронила голову на руки. Слёз уже не осталось, поэтому она просто сидела, закрыв лицо ладонями, и лишь плечи её порой судорожно вздрагивали… пока в дверь не постучали.

Морти замерла, не отвечая — но постучали снова. С отзвуком неуверенности.

Затем дверь всё же приоткрылась.

— А, так ты здесь, — увидев принцессу, Лу проскользнул внутрь. — Я искал тебя, Алья говорил… — вглядевшись в её глаза, дроу осёкся. — Что случилось? На тебе лица нет!

— Ты же знаешь, что происходит, — прошелестела Морти. — Война…

— Нет, здесь кроется нечто иное. — Лу стремительно приблизился к ней. Коснулся её плеча: голос был требовательным, но жест — исполненным бережного трепета. — Кто посмел обидеть тебя?

Она просто смотрела на него. Тусклыми глазами, утратившими янтарный блеск.

— Моя принцесса, — порывисто опустившись на колени, дроу сжал её руку в своей; потом пылко приник губами к ладони невесты, — одно слово, и тот, кто причинил тебе боль, не переживёт этой ночи.

У неё вырвался тихий, совершенно безысходный смешок. И только.

— Скажи мне, — его поцелуи пересчитывали хрупкие косточки на её пальцах, слова звенели настойчивостью. — Если есть хоть что-то, что я могу для тебя сделать, просто скажи!

Она взирала на мужчину, чей взгляд жёг её обожанием и страстью. Занимавшего то же место, что и другой — совсем недавно, так же преклонившего колени, так же державшего её руку…

Бесконечно, безнадёжно, невыносимо непохожего на него.

В глазах принцессы снова полыхнули живые отблески, а по лицу скользнула тень. Решительная.

Отчаянная.

— Да, — молвила Мортиара из рода Бллойвуг, негромко и обречённо. — Есть кое-что.

***

Захлопнув счётную книгу, казначей Повелителя лепреконов устало потёр переносицу. Потянулся. Поднявшись с кресла, снял со спинки камзол, который сбросил на время работы; надев его поверх рубашки, застегнувшись на все пуговицы, проследовал к выходу из своего кабинета.

И, ещё не выйдя за дверь, ощутил на шее нечто чужеродное — одновременно с тем, как просторную дворцовую комнату огласил тихий щелчок.

— Иди в сокровищницу, — негромко велела окружающая пустота, вдруг вздумавшая обзавестись приятным мужским голосом.

Казначей попытался удивлённо приоткрыть рот, но неведомая сила удержала его губы сомкнутыми. Она же заставила его руку провернуть дверную ручку, а ноги — покорно зашагать в указанном направлении.

За высокими окнами дворцового коридора засыпал Ювелл. Столица королевства лепреконов утопала в зелени предгорных лесов, домишки с черепичными крышами, которые людям показались бы игрушечными, сияли россыпью золотых огней. Свет уличных фонарей, чьи пёстрые стекла напоминали о леденцах, отражались в блестящей брусчатке. Королевский дворец возвышался на холме над всей этой красотой, и в нём тоже преобладали золотисто-зелёные тона: что во внешней отделке, где жёлтая яшма соседствовала с малахитом, что во внутренней, где по изумрудным панелям на стенах вились янтарём узоры затейливой росписи.

Как назло, на коротком пути в сокровищницу не встретилось ни одной живой души. Казначей всегда засиживался допоздна, когда все другие лепреконы давно уже расходились по своим покоям. Он шёл, чувствуя себя шарнирной куклой, слушая грузные шаги за спиной, явно принадлежавшие людям.

И, сопоставляя эти шаги с ошейником, заставляющим повиноваться, приходил лишь к одному выводу.

Если бы казначей мог, он покачал бы головой: дивясь дерзкому безумству тёмных, которое всё равно не могло никуда привести. Понятно, что они загнаны в тупик, и от отчаяния чего только не сделаешь — но на что им сдались эти треклятые жемчужины, в конце концов?

В отличие от коридоров, которые делали с высокими потолками, двустворчатые двери в сокровищницу были ниже человеческого роста. Казначей подметил это с какой-то мелочной мстительностью: что незваным гостям, в отличие от него, наверняка пришлось согнуться, чтобы пройти внутрь. Огромный зал, вымощенный белым камнем, при их появлении озарили магические светильники, золотыми каплями вспыхнувшие под потолком. К стенам жались стеллажи, хранившие многочисленные шкатулки и ларцы, а зал был весь заставлен сундуками; лепреконы любили блеск золота, но аккуратность и порядок всё же любили больше — так что никак не могли позволить монетам и драгоценностям просто валяться неопрятными кучами.

Сокровищницу даже не запирали на ключ. В ключе не было нужды.

— Неплохо, — одобрил один из тёмных, наконец проявившись из воздуха рядом с казначеем. Молодой мужчина в серой мантии колдуна, с узлом длинных русых волос. — Но для столь легендарного места… если честно, ожидал большего.

— Зато сила чар вполне оправдывает ожидания, — пробормотал другой, полноватый и темноволосый. Судя по мантии, тоже колдун.

В этой части дворца, строившейся лепреконами для лепреконов, не рассчитанной на рослых гостей, люди смотрелись… странно. Чужеродно. Рядом с мебелью и сундуками, которые разом стали выглядеть миниатюрными — они казались взрослыми, заглянувшими в кукольный домик.

Пусть даже куклы были в рост человеческих детей.

— Ничего, справимся.

Русый аккуратно прикрыл двери в сокровищницу. Обратил взгляд на казначея.

— Ты ведь знаешь, за чем мы пришли, — сказал он.

— Догадываюсь. И ничего у вас не выйдет, — злорадно откликнулся лепрекон, даже не сразу сообразив, что к нему вернулся дар речи. — Ошейники вам не помогут. Ни ошейники, ни магия.

— Посмотрим, — колдун небрежно махнул рукой. — Отдавай нам жемчужины.

Серебряная полоска на шее сделалась горячее. Подчиняясь движениям невидимых нитей магии, протянувшихся от ошейника к его ногам, казначей покорно пошёл мимо сундуков: к одному из стеллажей, где покоились шесть одинаковых ларцов чёрного дерева. Один за другим снял их с полки, чтобы передать русому вору — в маленьких руках лепрекона шкатулки выглядели ящиками.

Колдун открывал крышки, удостоверяясь, что внутри действительно жемчужины, и отдавал ларцы товарищу, громоздя один на другой.

— Золотые, белые, розовые, зелёные, чёрные, серые, — подвёл итог русый, когда в пальцах у него оказалась последняя шкатулка. Остальные пять уже перекочевали к его подельнику, который придерживал верхний ларчик подбородком, чтобы получившаяся пирамида не обвалилась. — Все на месте… вот теперь и проверим, помогут нам ошейники или нет.

И вернул ларец с серыми жемчужинами в руки казначея.

— Отнеси это в коридор.

Пока лепрекон, подчиняясь приказу, переставлял ноги по направлению к двери, он отчаянно напоминал себе, что не имеет никакого права выносить королевскую собственность в угоду дерзким ворам. Помнил, что защита сработает и без этого, но решил помочь магии по мере своих скромных сил.

Он подступил к порогу, где паркет коридора стыковался с белым камнем, которым отделали пол сокровищницы. Толкнул одну из дверей, попытался выйти — но порог ожидаемо вспыхнул золотой полосой, и нога, обутая в щегольскую лакированную туфлю с вострым носом, уткнулась в невидимую преграду.

Какое-то время казначей бодал лбом защитный барьер, раз за разом отлетая на шаг назад, куда его отбрасывал сгущённый воздух: тоскливо гадая, когда же тёмным надоест над ним измываться.

— Похоже, и правда не выйдет, — наконец вздохнул русый.

— А я что говорил? — буркнул его подельник.

— Но попробовать-то стоило. Ладно, иди сюда.

Последнее уже было обращено к казначею. Тот подчинился, с ненавистью сверля взглядом собственные ноги, вновь предавшие его.

— Присядь, отдохни.

Отобрав у лепрекона ларец, русый добавил его к пирамиде в руках подельника. Осев на пол, казначей беспомощно смотрел, как русый подходит к дверям в сокровищницу; вновь заперев их — чтобы скрыться от глаз случайных свидетелей, если бы таковые вдруг объявились, — поднимает руки к потолку.

И, вычерчивая кончиками пальцев рунную вязь, повисавшую в воздухе кружевами тёмного дыма — размыкает губы, сплетая паутину заклятия.

Казначей не знал, что это за заклятие. Но оно заставило светильники дрогнуть и почти померкнуть, воздух — стать холоднее, а пыль на крышках сундуков — подняться под порывами ветра, невесть откуда взявшегося в запертой комнате. Казалось, сам пол вот-вот задрожит. Мурашки бежали по коже лепрекона, когда он понимал, какой мощи чары, творимые в нескольких шагах от него — а голос тёмного колдуна становился всё громче, и дыхание казначея уже обращалось облачками пара, и на крышках сундуков змеился иней, сверкали, рождаясь, льдистые кристаллы…

Колдун сомкнул ладони в финальном, завершающем аккорде.

Лёд исчез, как ни бывало. Воздух потеплел. Светильники мигнули, восстанавливая своё ровное сияние.

В руках русого, так и стоявшего в шаге от дверей, оказалась одна из шкатулок с жемчужинами.

Когда колдун двинулся вперёд, казначей затаил дыхание. Сердце лепрекона колотилось лихорадочно, недоверчиво, когда он понимал, что это невозможно — но, похоже, этот тёмный мог, мог сотворить сейчас то, что поможет ему…

Русый занёс ногу над порогом.

И отлетел назад.

А казначей с облегчением понял: нет, не поможет.

Русый, донельзя удивлённый, шагнул вперёд снова. И снова. И снова.

Пока его раз за разом отбрасывало прочь от дверей, в лице его оставалось всё меньше удивления — зато прибавлялось злости.

— Нет! — он в ярости швырнул шкатулку на крышку ближайшего сундука.

— Неужели не получилось? — уныло вопросил его подельник.

Он так и прижимал подбородком верхний ларец в пирамиде, высившейся у него в руках.

— Оно должно было сработать, не могло не сработать! — колдун в бешенстве воздел руки к потолку. — Мёркер, йорт о луфф…

Казначей злорадно, но уже без особого интереса наблюдал, как русый предпринимает вторую попытку сломить защиту сокровищницы. Потом, с ещё большим злорадством — как колдун, дочитав заклятие до конца, снова бьётся лбом о невидимую стену.

— Хватит, — в конце концов проворчал его подельник. — Ничего у нас не выйдет. Мы облажались, признай уже.

Русый, тяжело дыша, застыл перед порогом.

Отставив шкатулку на тот же сундук — уже спокойнее — повернулся к казначею.

— Да, — колдун криво улыбнулся: в густую щетину, покрывавшую его щёки. — Вы умеете хранить то, что принадлежит вам, маленький народец. — И сплюнул на пол. — Ладно. Подавитесь этими жемчужинами. Обойдёмся без них.

Казначей ещё успел улыбнуться, прежде чем русый махнул рукой, сверкнувшей рунной насечкой серебряного кольца. И, падая в бессознательную тьму, куда его отправил треклятый колдун, лепрекон чувствовал лишь одно — глубочайшее удовлетворение.

Впрочем, нет. Было и ещё одно. Гордость.

За то, что их маленький народец в который раз оказался на высоте, обставив и превзойдя этих несносных громил.

Стоило лепрекону раскинуть руки по белому полу, похрапывая в блаженстве безмятежного сна, как с лица Лода мигом сползла злобная гримаса.

— По-моему, с эффектами ты всё-таки переборщил, — поморщился Восхт, когда наследник Ильхта стал забирать шкатулки у него из рук. — Лёд был определённо лишним.

— Зато ты недобрал, — Лод усмехнулся, но усмешка эта была весёлой. — Актёр из тебя отвратительный, если честно.

— Не всем же быть великими лицедеями, как некоторые.

Лод оставил замечание без комментариев: его мысли явно были уже о другом. Составив все шкатулки на пол, опустился на колени подле одной из них. Откинув крышку, прищурил глаза — словно любуясь чёрным сиянием, красившим матовую поверхность крупных, в пол-ладони, жемчужин.

В ларце их было около дюжины.

— Что ж, — Лод взял одну из них, идеально круглую, безупречно красивую, — пора приступать.

Когда они с Восхтом одновременно потянулись за чем-то, припрятанным во внутренних карманах мантий — губы наследника Ильхта Миркрихэйра, навестившего эту самую сокровищницу триста лет назад, снова тронула усмешка.

Только теперь в этой усмешке отчётливо читалось предвкушение.

***

Когда казначей очнулся, в сокровищнице было прохладно, темно и тихо. Впрочем, стоило пошевелиться, как светильники вновь вспыхнули, ударив по глазам золотой яркостью, заставив сощуриться…

И, в один миг вспомнив, что предшествовало этому пробуждению — лихорадочно подскочить, оглядываясь.

Тёмные исчезли. Ошейник тоже. А вот шкатулки, за которыми они приходили, остались: пять стояли на полу, шестая — на сундуке, куда её положил русый.

Казначей поочерёдно открыл крышку каждой. Пересчитав жемчужины и удостоверившись, что все на месте, выдохнул. На всякий случай взял по паре драгоценностей из каждого ларца — жемчужины едва помещались в его руку — и поочерёдно сжал в пальцах, считывая ойру.

Ойры жемчужин разных цветов не отличались друг от друга. Нет, маги наверняка увидели бы отличие, однако лепреконы лишь чувствовали, что в их руках исключительной силы артефакты, чья ойра характерным образом «звучала» под пальцами. Раз за разом казначей получал подтверждение того, что из ларца он достал именно жемчужину — без примесей каких-либо подозрительных чар; и, развеяв все свои сомнения, в конце концов захлопнул ларцы.

Взяв один, понёс на место.

Нет, конечно, его отключка ничего не решала. Кража тёмным не удалась, он видел это только что, своими глазами… но проверить было не лишним.

Вернув все шкатулки на полку, казначей любовно погладил одну по крышке. Весело насвистывая, оправил одежду.

Вдруг замер.

Да, это о жемчужинах тёмные то и дело заикались на переговорах… но что, если в самом деле колдуны приходили не за ними? Если это был обманный манёвр, спектакль, который устроили специально для казначея? А в действительности…

Схватив одну жемчужину, лепрекон рванул к выходу так быстро, как позволяли его маленькие ноги. Отлетев от невидимой стены, благонадёжно преградившей выход, с облегчением отёр пот со лба.

Нет. Они не притворялись — чары остались целыми и невредимыми. За чем бы ни приходили воры, вынести это они не могли.

Вернув жемчужину в ларец, казначей подумал ещё об одной вещи. Подозрительно вывернул карманы, но в них было пусто; ощупал свои бока, ноги, зад. Даже башмаки на всякий случай снял.

Ничего не обнаружив, нервно рассмеялся.

Что на него нашло? Он же не идиот. Как и тёмные. Припрятать драгоценность в одежду казначея, рассчитывая, что он вынесет её, сам того не зная, и таким образом обманет чары… это было бы попросту глупым. Да, некоторые уникумы, посягавшие на золото лепреконов, уже пытались такое провернуть — но не так сложно заметить, что в твоём кармане есть нечто, чего там быть не должно. Особенно если это жемчужина размером с твой кулак.

Одна из тех жемчужин, что лежат сейчас на своих местах, в целости и сохранности. Все до единой.

Нет, всё очевидно. Воры приходили за жемчужинами. Попытались осуществить кражу с помощью ошейника — не вышло. Попытались сломать защиту, но и это им не удалось. А, значит, они остались с носом. И истерика русого была совершенно искренней.

То-то Его Величество посмеётся, когда услышит об этом инциденте…

Обувшись, казначей презрительно фыркнул и направился к выходу.

Всё же тёмные идиоты. Отчаянные, горделивые идиоты. Возомнили о себе слишком много, подумали, что справятся с чарами, которые никто и никогда не мог ни сломать, ни обмануть, ха! Хотя дроу стоит пожалеть — ведь то, что собираются с ними сделать эльфы и люди…

Казначей толкнул тяжёлую дверь. Переступил порог: преспокойно, как и ожидалось.

Вдруг снова ощутив на шее чужеродную холодность серебра, несказанно изумился.

— Долго же ты там возился, — широко улыбнулся русый, тут же материализовавшийся из пустоты. — А Сноуи таки умница.

— И правда Белая Ведьма, — уважительно произнёс его подельник.

Под взглядами тёмных, повинуясь ошейнику, казначей беспомощно привалился спиной к стене. Не понимая, зачем оба ещё здесь, зачем ждали его, зачем…

А затем русый вскинул руку. Чтобы, повинуясь этому движению, с камзола казначея отлетели все пуговицы — и миг спустя горсткой сложились в ладонь колдуна.

Большие, тяжёлые пуговицы из чистого золота.

— Если тебе нужны настоящие пуговицы, они в одном из сундуков, — любезно проговорил русый, ссыпая блестящие кругляшки в бархатный мешочек. — Пятый ряд от двери, третий справа.

Казначей оторопело смотрел на колдуна.

Видимо, было в его взгляде нечто такое, что заставило тёмного сжалиться.

— Да жемчужины это, жемчужины, — услужливо пояснил русый. — Мы их преобразовали, прилепили к твоему камзолу и прикрыли маскировочными чарами. Поскольку при трансформации можно менять размер объекта в меньшую сторону, но не в большую, масса остаётся прежней, и желательно сохранять приблизительную форму… пуговицы подходили прекрасно.

— Но я проверил жемчужины! — слова с трудом продрались сквозь горло лепрекона, сжатое судорогой ужаса. — Я проверил! Они были на месте!

— Да. Поэтому я предлагаю считать это не кражей, а равноценным обменом, — русый насмешливо склонил голову. — Нам нужны были чёрные жемчужины… но взамен мы принесли другие. Если заглянешь в шкатулку с чёрными пару часов спустя, найдёшь там золотые, розовые и белые. Их у дроу, к счастью, осталось в избытке. Сотворить простенькую иллюзию, придав им вид чёрных, труда не составило. Прикрыть чарами, маскирующими следы наших чар, чтобы ты не распознал обмана — тоже.

Даже когда колдун, спрятав мешочек в складки мантии, махнул рукой, заставив ошейник разомкнуться, казначей не нашёл в себе сил кричать. Лишь молча смотрел, как русый, призвав серебряное кольцо с шеи лепрекона себе в руку, подхватывает подельника под локоток.

Казалось, за прошедшую минуту лепрекон постарел лет на двадцать.

— Надеюсь, ты правильно распорядишься информацией, что я тебе предоставил. А то, боюсь, у тебя могут возникнуть… небольшие проблемы, — русый слегка поклонился. — Счастливо. Алья?..

И оба исчезли, будто и не было их. Оставив казначея смотреть на место, где они только что стояли.

Шаркая по полу, как старик, лепрекон побрёл к выходу из дворца. Думая о том, что, пожалуй, насчёт этого инцидента Его Величеству всё же лучше остаться в блаженном неведении… по крайней мере, пока казначей не окажется достаточно далеко от Ювелла.

А своим отдалением от Ювелла казначей собирался заняться сразу же, как придёт домой и соберёт вещи.

***

Перебросив из руки в руку жемчужину, отливавшую в тон чёрному мрамору на полу — Алья расхохотался, как мальчишка.

— Сколько радости, — колко заметила Навиния, возлежавшая на кровати.

— И что, всё действительно вышло так просто? — Повелитель дроу проигнорировал её слова.

Лод кивнул.

— Не сказал бы, что совсем уж просто, — Восхт бережно укладывал жемчужины в новый ларец, очень похожий на тот, в котором их хранили лепреконы. — Я вот свою роль отыграл не особо… но спектакль и без того получился знатный.

Навиния усмехнулась, поглаживая Клемента, комочком свернувшегося у неё на груди: Фаник принёс ей паппея пару дней назад. Принцесса выглядела уже почти здоровой, но всё равно предпочитала отлёживаться в спальне у Альи.

Не забывая, впрочем, презрительно и непокорно фыркать, когда Повелитель дроу приказывал ей то же.

— Я так и не поняла, как жемчужины помогут нам ликвидировать семидесятитысячную армию, — капризно заметила принцесса.

— Скоро поймёте. Вернее, узнаете, — сжав жемчужину в ладони, Алья повернулся к своему придворному колдуну. Широко улыбнулся. — Пойдём. Уверен, Морти тоже не терпится услышать эту историю.

Лод, невыразительно кивнув, направился к двери следом за дроу.

Когда тот постучался в покои сестры, располагавшиеся по соседству — вместе с ним долго стоял, вслушиваясь в тишину за дверью.

— Всё ещё не у себя? — не дождавшись ответа, Алья заглянул в комнату. Убедившись, что та пуста, нахмурился. — Странно… она и так всю ночь с этим зельем провозилась.

— Так ты не видел её? — медленно спросил Лод. — С тех пор, как мы отправились в Ювелл?

— Нет, — на лицо Повелителя легла тень: которая, впрочем, тут же рассеялась. — Должно быть, за новое варево взялась, чтобы руки и мысли занять. Труженица… пойдём.

А вот с лица Лода тень уходить не спешила. И чем ниже они спускались по витой лестнице, тем более напряжённым казался колдун.

Они подошли к рабочему кабинету принцессы, но стук Альи вновь остался без ответа. Тогда Лод прикрыл глаза; увидел перед внутренним взором что-то, что успокоило его, и лицо колдуна немного разгладилось.

Зато дроу, прежде чем толкнуть дверь, вновь нахмурился.

— Морти? — не увидев принцессу за столом, он ступил внутрь. — Неужели и здесь…

Повернул голову — и застыл, где стоял.

Они лежали прямо на полу, на пушистой светлой шкуре, которую из-под стола оттащили к камину. Двое, явно едва успевшие разомкнуть переплетение тесных объятий. Посреди наспех скинутой одежды.

Если Лу успел прикрыть наготу, то Морти — нет.

— Братик, — досадливо молвила принцесса, потянувшись за рубашкой, — тебе никогда не говорили, что без приглашения входить нехорошо?

Алья, так и сжимая жемчужину в кулаке, оторопело смотрел, как сестра набрасывает тонкую ткань на голое тело. Перевёл взгляд на Лу: тот вскочил, чтобы поклониться — и, прижимая штаны к причинному месту, смотрел исподлобья, со странной смесью достоинства и смущения…

Но не на Повелителя, а на Лода, застывшего в дверях.

Колдун смотрел на принцессу, медленно поднимавшуюся с пола, и лицо его не выражало ровным счётом ничего.

— Как всё это не вовремя, — Морти вздохнула. — Я хотела придержать известие, пока светлые не… явно не тот момент, когда надо тебя расстраивать, отвлекать подобной ерундой… что ж, как вышло, так вышло. — Застёгивая одну пуговицу за другой, она шагнула вперёд: глядя только на колдуна. — Прости, Лод. Я давно это поняла, давно собиралась сказать тебе. Но ты сам должен понимать, почему я молчала.

— Молчала о чём?

Вопрос задал Алья. Лод так и не произнёс ни слова.

Ледяной тон Повелителя дроу не предвещал ничего хорошего, однако Морти он явно не испугал.

— Что эти отношения… наши отношения… пора заканчивать. — Она оправила полы рубашки, спустившиеся до середины бедра; дрожь в её пальцах была почти незаметной. Вновь подняла глаза на Лода. — Это были чудесные годы. Годы нашей первой, детской любви. И я благодарна тебе за них, очень благодарна… только мы давно уже повзрослели. И в какой-то момент любовь ушла. Пусть я и не сразу это поняла.

Тот продолжал молчать. Тогда, пройдя мимо брата, Морти взяла колдуна за руки — мягким, извиняющимся жестом.

— Прости. Я не хотела причинять тебе боль. Но… я выросла и наконец разглядела, как чудесен тот, кто станет моим мужем. Я полюбила его, и счастлива, что полюбила. Не каждому выпадает подобное счастье, выйти замуж за того, кто тебе действительно мил. Не нуждаться в хальдсе. — Она улыбнулась робко, почти заискивающе. — Ты ведь сможешь разделить мою радость, Лод? Не будучи больше моим хальдсом, останешься моим другом? Будешь рядом со мной, как был всегда?

Никто бы не разглядел отчаяния в её глазах.

Никто, кроме того, в чьи глаза она смотрела.

Лод так ничего и не ответил. Лишь, склонив голову, прижался губами к её лбу: долгим, очень долгим поцелуем. Нежным.

Прощальным.

А потом она разжала пальцы, его ладони выскользнули из её ладоней — и, отвернувшись, Лод ушёл, не оглядываясь.

Оставляя позади троих дроу, провожавших взглядами его спину.

— Смотрю, вы достали жемчужины, — наконец повернувшись к брату, Морти улыбнулась. — Даже не сомневалась.

Алья тоже повернулся к ней. С холодным прищуром, с расширенными ноздрями, с губами, сжавшимися в нитку.

Дыша тяжело и яростно.

— Что? — принцесса повела плечами, и в жесте этом прорвалась злость. — Я хотела, чтобы этот разговор прошёл не так. И не сейчас. Но ты сам привёл его сюда.

Алья наконец смог чуть разжать пальцы: до сего момента сжимавшие жемчужину так, что, казалось, та вот-вот рассыплется в пыль.

Криво улыбнулся.

— А я ведь даже не имею права в чём-то тебя винить. — Повелитель дроу помолчал. — Что ж… рад за тебя, сестрёнка. И за тебя, Лу, — его взгляд обжёг холодом того, кто так и стоял, прикрывая бёдра красным бархатом. Наследник рода Рауфгата явно не хотел ронять своё достоинство стыдливым натягиванием штанов при посторонних. — Будем считать, что ты это заслужил.

Развернулся — и тоже ушёл. Хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель.

Морти смотрела вслед брату всё время, пока Лу за её спиной наконец приводил себя в пристойный вид. Не двинулась даже тогда, когда дроу коснулся её плеча.

— Это ведь неправда. То, о чём ты говорила. Ты не чувствуешь этого… на самом деле.

Он был полностью одетый, застёгнутый на все пуговицы. Почти спокойный.

Почти сумевший скрыть надежду в голосе.

Но Морти промолчала — и, когда Лу заговорил вновь, надежды в его словах уже не было.

— Ты ведь знала, что это случится. Что они придут сюда. Что застанут нас здесь. Потому и не заперла дверь. Верно?

Морти вновь промолчала.

— Если это был лишь спектакль для Лода… тебе не требовалось действительно… быть со мной. — Боль ему тоже почти удалось скрыть. — Могла просто сказать мне, что нужно сделать. Сказать честно. Для тебя я сыграл бы любую роль.

— Но я не лгала тебе. Не в этом. Мне было хорошо, я была счастлива… ненадолго, — слова принцессы едва можно было расслышать. — Ты помог мне забыться.

Он шагнул вперёд, встав перед ней.

— Значит, так всё и будет? Когда ты станешь моей женой? — он не касался её, не пытался поймать неподвижный взгляд, устремлённый прямо перед собой: просто изучал её лицо, мучительно и пытливо. — Недолгое счастье, недолгое забытье — всё, что я смогу тебе дать?

— Нет, — её губы почти не шевелились. — Ещё дружбу. Поддержку. И замечательного отца для наших детей.

— Но не то, чего ты действительно хочешь. Чего я хочу для тебя.

Она наконец подняла взгляд.

— Я очень постараюсь разделить твою любовь. Правда, — шёпот её был сухим, как и глаза. — Прости. И прости, что использовала тебя.

Лу повесил голову.

Когда он удалился — тихо, безмолвно, бережно прикрыв за собой дверь, — Морти какое-то время ещё оставалась на месте. Затем, двинувшись к столу, достала из ящика ключ: сдержанными, скупыми движениями.

Пройдя к выходу, провернула медный стержень в замке, наконец запирая комнату изнутри. Прислонилась спиной к двери.

На этом месте вся её выдержка кончилась.

Прижав ладони ко рту, кусая пальцы, глуша всхлипы, она сползла на пол; рыдая глухо и страшно, чувствуя, как за спиной осыпаются пеплом мосты, которые она сожгла собственной рукой. Сама. По доброй воле.

И отчаянно хотела — но не могла ненавидеть за это кого-то, кроме себя самой.

***

— Почему я тебе помогаю, понятия не имею, — пробурчала Криста, под моим чутким руководством расчерчивая на столешницу гексаграмму.

— Ты же у нас на стороне ангелов, в отличие от меня, — иронично откликнулась я, поглядывая в книгу, лежавшую на столе между нами. — Тебе положено быть доброй и понимающей. И уметь прощать.

Ирония всегда помогала мне прятаться от того, что я действительно чувствую. В данный момент она отделяла меня от пустоты, а пустота — от того, о чём я предпочла бы забыть.

А лучше никогда не знать.

— Неужели всё ещё по дому скучаешь? — выводя мелком руны, Криста покосилась на меня. — Что ты там забыла-то?

— Я же говорила. У меня там остался…

— Принц? Да брось, — бывшая сокамерница фыркнула. — Так за дурочку меня и держишь?

— Не понимаю, о чём ты.

— Да ладно тебе. Сейчас-то зачем скрывать, что ты в Лода влюбилась? Или ты реально думаешь, что это незаметно?

Пустота помогла мне почти не ощутить эмоций при этих словах.

Почти.

Он ушёл часа два назад. Ещё до того, как я проснулась. Вернее, встала — этой ночью я так и не спала.

Он отправился к лепреконам вместе с Восхтом, чтобы воплотить в жизнь мой план. Простой, как таблица умножения, план, который должен помочь дроу поставить точку в этой истории. Откровенно говоря, я удивлялась, что Лод не додумался до него сам… но, с другой стороны, понимала причины, по которым не додумался.

Как бы там ни было, по моим расчётам вскоре он должен вернуться.

А до его возвращения я должна сделать то, о чём думала всё время, пока лежала без сна.

— Не отвлекайся, — равнодушно бросила я, взрезая себе большой палец. — Клади руку сверху моей и читай заклинание.

Мы с Кристой сидели в гостиной. За тем самым столом. Я уволокла всё необходимое для ритуала из лаборатории Лода; даже не притронувшись к завтраку, попросила Кристу помочь сразу, как встала — но она лишь сейчас соизволила согласиться. Не без участия Фаника, с очаровательной улыбкой поведавшего ей что-то об истинном свете, прощении и прочей ерунде.

Это сработало лучше моих напоминаний, что мы давно уже играем на одной стороне.

Я не знала, получится ли у бывшей сокамерницы провести ритуал, но очень надеялась. Конечно, Лод помог бы мне с этим без проблем, да и Восхт, думаю, тоже — однако я должна кое-что проверить. До того, как оба они вновь окажутся под горами.

От этого зависело, смогу ли я действовать так, как хочу.

Криста, вздохнув, послушно накрыла мои пальцы своими. Уставившись в книгу, стала читать. В первый раз я даже не потрудилась сосредоточиться: знала, что всё равно бесполезно, а концентрации свойственно теряться. И лишь после третьей попытки, когда Криста наконец смогла прочесть заклятие без запинки…

Вот тогда я достала нужные воспоминания с ментальной полочки.

Первый класс. Смешной взъерошенный мальчишка угрюмо смотрит, как я, насмешливо фыркая, снисходительно правлю ошибки в его тетради по русскому.

Пятый класс. Лето. Мы несёмся по дороге мимо нашего загородного дома на велике. Сашка рулит, а я цепляюсь за его плечи, подскакивая на жёстком плетении металлического багажника.

Седьмой. Я отвёрткой кручу винт, закрепляя видеокарту на её законном месте в новом Сашкином компе — мы вдвоём собираем его с нуля, — а он матерится, пытаясь распутать провода, невесть каким образом успевшие завязаться узлом.

Девятый. Сашкино лицо выбелено светом монитора. Он зачитывает переписку с очередной воздыхательницей — по ролям, оглашая её реплики тоненьким, жеманным, почти девчачьим голоском. И я начинаю кашлять, когда от хохота чай попадает не в то горло.

Выпускной. Мы вышагиваем по Гостиному двору, перекрикивая музыку и галдёж подвыпивших медалистов, увлечённо обсуждая, можно ли действительно сделать варп-двигатель Алькубьерре[1]. Сталкиваясь с очередной девицей в вечернем платье, прерываем разговор на короткое дружное «извиняюсь» — чтобы немедленно продолжить.

Первый курс. Весна. Я стою на кладбище, слушая о преимуществах очередного участка, на котором можно похоронить маму. Отстранённо соглашаюсь, что здесь, под этой сосной, и правда красиво и сухо — даже сейчас, когда всё тонет в талом снегу; что рядом дорожка и другие высокие сосны, которые не будут спиливать, и здесь мама… нет, не мама, то пустое и чужое, что от неё осталось — не будет лежать, зажатое другими могилами со всех сторон.

Я почти не чувствую, как Сашка обнимает меня за плечи, но его присутствие заставляет чувствовать себя хоть немножко живой.

…да. В нашей дружбе было много хорошего. Того, что не перечеркнёт его выбор. Того, что он никак не должен перечёркивать.

Потому что друзья не перестают быть друзьями из-за такой ерунды.

Глядя в зеркало, я слушала, как Криста в четвёртый раз выговаривает слова заклятия — ровно, уверенно, уже без ошибок, — и Сашкино лицо виделось почти отчётливо, почти близко, почти наяву…

Зеркало заволок знакомый бледный перламутр.

Когда он расступился, я почти улыбнулась.

Сашка ехал в метро. Один. Прислонившись к дверям вагона, невзирая на предупреждение, огрызок которого укоризненно белел на стекле полустёртыми буквами. Уткнувшись в планшет, рассеянно поправил светлое оголовье беспроводных наушников, чудесно контрастировавшее с его тёмной шевелюрой.

— Так он всё-таки работает, — недоверчиво протянула Криста. — Ритуал.

Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой: на того, кто всё ещё связывал меня с миром, который я покинула.

Ощутила странную смесь грусти и удовлетворения, когда поняла — мне абсолютно неинтересно, почему он едет один.

— А он красивый, — задумчиво признала Криста какое-то время спустя. — И правда на принца похож.

— Да, — я медленно отняла палец от стекла, заставив картинку исчезнуть. — Правда. — Сбросив руку Кристы, откинулась на спинку кресла. — Спасибо за помощь. Можешь идти.

Сокамерница встала: в движениях её сквозила странная неуверенность. Шагнула к двери в покои светлых, но тут же обернулась.

— Так я… получается… действительно не хотела увидеть родителей?

— Может, и хотела, — я пожала плечами. — Только не так сильно.

— А ты, значит… сильно?

— По-моему, зеркало ответило лучше меня.

Качнув головой, Криста всё же отвернулась. Ушла, наконец оставив меня одну — и я, забравшись в кресло с ногами, подвинула к себе ту же книгу, что помогла мне увидеть Сашку.

Добавив в мой план последний недостающий штришок.

Конечно, для полного эффекта лучше было провести ритуал с Лодом. Однако я не могла знать, что зеркало не останется пустым — после всего, что произошло… зато теперь, если колдуну не хватит одних моих слов, можно будет повторить. Как доказательство.

Если, конечно, Акке вдруг за нами не шпионил, в чём я сильно сомневалась.

Впрочем, пока мне в первую очередь требовались декорации, убедительно показывающие, чем я занималась в отсутствие колдуна. Декорации, среди которых Лод должен застать меня, когда вернётся. Поэтому, поджав ноги под себя, перевязав раненый палец заблаговременно приготовленным шёлковым лоскутом, я устремила взгляд в книгу.

И стала ждать.

Ждать пришлось на удивление долго. Время, на которое я рассчитывала, давно миновало, а Лода всё не было — что заставляло меня листать страницы с некоторой нервозностью. Нет, ничего страшного случиться не могло, лепреконы им с Восхтом не противники, к тому же у Восхта кольцо… но доводы разума не помогали унять волнение.

Шаги на лестнице послышались тогда, когда я уже грызла губы: мигом напомнив о том, зачем я сижу здесь. Выдохнув, я принялась считать степени девятки, чувствуя, как выравниваются удары сердца, вдруг сбившегося на почти чечёточный ритм.

Когда Лод вошёл в гостиную, я была спокойна.

Зато он, к моему удивлению — нет.

— Привет, — сказала я. Подняв голову, но не поднявшись с кресла. — Как всё прошло?

Он остановился. Поглядел на меня долгим, странным, сумрачным взглядом: словно не знал, что делать, что говорить, как себя вести. После вчерашнего — немудрено… я и сама этого не знала.

Вернее, не знала бы, если б решила оставить всё, как есть.

Лод перевёл взгляд на гексаграмму на столе — похоже, только сейчас её заметил, — и переносицу его прочертила хмурая морщинка.

— Всё в порядке. Жемчужины у нас. — Он всё же подошёл ближе. — Ты проводила ритуал?

— Значит, план сработал, — я кивнула. — Хорошо.

Откровенно говоря, новость меня даже не обрадовала. Может, потому что я не сомневалась в успехе. Или потому, что все мысли были о другом.

О степенях девятки, уже переваливших в сотни миллиардов, помогавших мне удерживать бесстрастие на лице.

— Ты проводила ритуал? — повторил Лод.

— Да. Проводила, — я устало захлопнула книгу. — И… нам надо поговорить.

Лод смотрел на меня. Выжидающе. А я гнала трусливые мысли о том, что ничего у меня не выйдет, что мне никогда не обмануть своё отражение из зазеркалья, что я не могу…

Нет, Белоснежка. Ты обязана это сделать. Потому что так будет правильно.

Ты и так слишком долго гналась за несбыточным: занимая чужое место, мучая себя и других.

— Давай лучше не здесь, — я кинула быстрый взгляд на дверь в покои светлых. — Я бы предпочла это озвучить… в приватной обстановке.

— Неужели оно настолько страшно?

Что ж, как хочет.

Мне же лучше.

— Просто тебе будет не слишком приятно это слышать. И я хотела бы тебе солгать, наверное… да только всё равно не получится. А точки над «и» лучше расставлять сразу. — Я сцепила руки в замок, отчаянным усилием воли заставляя себя не опускать глаза. — Вчера… это был чудесный день. Вернее, чудесная ночь. И спасибо тебе за неё. Но то, что произошло потом… это помогло мне понять одну вещь. — Я вздохнула. — То, что на самом деле я хочу совсем не этого.

Лод разомкнул губы. Сомкнул, так ничего и не сказав. Его мучительный, недоверчивый прищур вызвал во мне отчаянное желание замолчать, повернуть назад, перестать говорить то, что…

Но я знала, что не имею на это права.

И поэтому продолжила.

— Что поделаешь… надеюсь, когда-нибудь я перестану наступать на одни и те же грабли, — наконец позволив себе отвести взгляд, я уставилась на собственные переплетённые пальцы. — Когда я попала в Риджию, я поняла, что путала любовь с дружбой. А вчера поняла, что путала с ней восхищение… и выплески аманта, чего уж там скрывать. Но теперь я наконец разобралась в себе. В том, что чувствую. В том, чего хочу на самом деле. Задумывалась об этом давно, но поняла вчера. — И снова подняла взгляд. — Я хочу домой.

На этом месте он улыбнулся.

— Хватит, Сноуи, — голос его был усталым. — Это ведь игра, я знаю. И знаю, почему ты говоришь это, но…

— Игра? — я поднялась на ноги: позволив прозвучать в голосе отзвуку той пустоты, что холодела во мне. — Нет, Лод. В этом мне тебя не обыграть. Я никогда не притворялась перед тобой, ты же знаешь. Всё равно ведь бесполезно.

Я знала — не было ничего, что могло бы опровергнуть мои слова. Всё моё поведение, все мои поступки после возвращения из Айвентирри не противоречили тому, что я говорила. А многие из тех, что было до, подтверждали.

— Ну же. — Я шагнула вперёд, подступив к колдуну вплотную. Глядя на него прямо, спокойно. — Посмотри мне в глаза и скажи, что я лгу.

Он посмотрел. Уже без улыбки. Пока я стояла, не отводя взгляд, периодически заставляя себя моргать, по третьему кругу высчитывая степени девятки.

Глаза — зеркало души? Ха. Глаза — белые шарики с цветными кружками посередине. В них самих нет никаких эмоций, эмоции проявляются в том, что их окружает. Веки, брови, морщины в уголках. Можно делать выводы по сужению или расширению зрачков, но лишь в некоторых случаях, и это явно не он.

А я не позволю ничему другому выдать мою игру.

Я должна отыграть эту роль безупречно. Я должна отыграть её так, чтобы поверил Лод: который знает меня лучше, чем я сама. Потому что больше не собиралась вставать между ним — и той, что действительно достойна владеть им.

Безраздельно.

— Там мой дом. Там мой друг. Всё, что я любила, всё, к чему я привыкла. Понимаешь? — когда молчание затянулось, я скрестила руки на груди. Всё ещё не опуская взгляд. — Я сделала для этого мира, что могла. Но там… там мне будет лучше. И там я нужна больше, чем здесь.

— А если ты нужна здесь? Если нужна мне?

Тихий, мягкий вопрос сбил и дыхание, и счёт. Я знала, что он будет задан, но всё равно сбилась.

Вновь перемножая девять на девять, глубоко вздохнула — заставляя себя снова дышать, унимая лихорадочное сердцебиение.

В конце концов, перед теми словами, что я собиралась сказать, этот вздох был вполне уместен.

— Спасибо, что дал мне поверить в себя. Спасибо за всё, через что мы вместе прошли. Что помог поверить — я достойна любви. Теперь я найду свой путь. Не упаду в пустоту и не потеряюсь. — Я наконец отвела глаза. Знала, что теперь это сделать можно — и нужно. — Да, я… у меня было… чувство к тебе. И есть. Но это чувство не перевесит остального. Не настолько сильно, чтобы я выбрала тебя. Особенно после того, как в силу некоторых обстоятельств перегорело почти вконец. И я ни в чём тебя не виню, но факт остаётся фактом. — Я помолчала. — Прости.

Какое-то время мы просто стояли в шаге друг от друга. Не двигаясь, не пересекаясь взглядами, ничего не говоря.

А потом Лод рассмеялся.

Это был даже не смех — хохот. Громкий, раскатистый, с горькими, какими-то слегка сумасшедшими нотками; заставивший меня недоумённо посмотреть на колдуна.

И на миг растеряться.

Только на миг.

— Не вижу ничего смешного, — сказала я холодно. На сей раз — искренне.

Он хохотал, запрокинув голову, однако после моих слов смех резко оборвался.

— Зато я — очень даже. — Лод вновь посмотрел на меня: голос его был странно весел. — Молодец, наследник рода Миркрихэйр. Доигрался. И заслужил.

Что он несёт?

— О чём…

— Значит, прореха. — Он отступил на шаг. — Так это твой выбор? То, чего ты хочешь?

Он улыбался, и улыбка эта была почти безумной.

Странная реакция. Не такой я ждала. Не такой.

С другой стороны, странно судить, как ведут себя люди в подобных ситуациях, до того ни разу в них не бывав. А Лод уже не раз обманывал мои ожидания.

— Да, — мои пальцы, которыми я всё ещё сжимала предплечья, не дрожали. — Этого.

Он отступил ещё на шаг.

— Что ж, как пожелаешь, — слова сопроводил ироничный поклон. — Снезжана.

Круто повернулся — и, взметнув полами мантии, стремительно удалился. Туда, откуда недавно пришёл, ясно дав понять, что мой спектакль удался. А я направилась к лестнице наверх.

И пустота внутри поглотила удовлетворение, горечь и даже простое желание заплакать.

Вот и всё.

В оставшиеся до появления прорехи дни у меня было много времени, чтобы понять: в существовании без сердца, выжженном пустотой, определённо есть свои преимущества.

Башню и свою постель у камина я не покинула. А потому мы виделись с Лодом каждый день — ровно на то время, что необходимо для приветствия и вежливых вопросов, как обстоят дела у каждого из нас. И выслушивания неизменных ответов, что всё в полном порядке, а план по предотвращению войны благополучно воплощается в действие.

Через пару дней от дежурных улыбок — и его, и моей — начало немного тошнить.

Конечно, вместе мы больше не ели. И сказок друг другу не рассказывали. Мы вообще почти не разговаривали, если уж на то пошло. И он убегал по делам — в конце концов, в эти дни у него действительно было много дел, — а я медитировала на разноцветные отблески, игравшие на горлышках больших медных горшков, сменивших реторты на его столе. Писала новые заклятия, потихоньку усложняя формулы. Играла в шахматы с Фаником. Читала книги заклинаний, наблюдала за вознёй Бульдога.

Наверное, я бы радовалась, что боль так и не вернулась… если б могла чувствовать хоть что-то.

Хорошо хоть светлые после похищения жемчужин заметно приободрились. Их общество немного скрашивало мне обратный отсчёт. Так что канун того дня, когда нам с Лодом предстояло снова отправиться в Хьярту, я встречала с ними.

И, подкрепляя практикой очередную порцию изложенной Фанику шахматной теории, на сей раз о минусах и преимуществах закрытой игры — рассеянно наблюдала за остальными, сидевшими за круглым столом вместе с нами.

— Как ты можешь это читать? — возмутилась Криста, глядя на Восхта. Колдун светлых листал толстый том, позаимствованный из библиотеки Лода. — Ты же вроде не ободряешь тёмную магию!

Облизнув палец, Восхт аккуратно перевернул очередную страницу «Заклятий на крови»:

— Мои взгляды в связи с последними событиями несколько изменились.

— Только не говори, что окончательно в тёмные решил податься, — хмуро заметил Дэнимон.

Эльфийский принц все эти дни был неизменно хмур. Пусть похищение жемчужин смогло поправить прискорбную ситуацию, возникшую после смерти Авэндилль, но гордый наследник эльфийского престола явно не склонен был так просто прощать собственные промахи.

Не говоря уж о том, что с момента побега Кристы произошло слишком много всего, чтобы сейчас его душевное состояние могло быть безмятежным.

— Я просто понял, что бежать от тьмы глупо. Лучше заглянуть в неё, познать её… и не падать в неё, но взять лучшее, что она может тебе дать. — Восхт слегка пожал плечами. — Врага надо знать в лицо, однако мы никогда не познаем того, чего боимся и что слепо себе запрещаем. А чтобы перестать бояться, для начала нужно это принять.

— Не говоря уже о том, что, если у нас всё получится, само понятие «тёмные» исчезнет, — заметил Фаник, забрав ладьёй моего слона. — Дэн, это глупо: всё ещё разделять их и нас. После всего, что мы видели и узнали. После всего, что случилось.

Дэнимон промолчал. Лишь проследил за моей рукой, двигающей чёрного ферзя.

А я, делая ход, покосилась на Кристу.

— Можешь уже спросить, — устало заметила я.

Сокамерница изумлённо вскинула идеальные брови:

— Что?

— Можешь уже спросить то, что хочешь спросить. — Я скучающе подперла подбородок рукой. — Мы третий день тут собираемся, и ты третий день собираешься задать мне какой-то вопрос, который в последний момент так и не решаешься озвучить.

В тишине, вдруг воцарившейся вокруг, девушка отвела глаза. Наблюдать за её нерешительным смущением было почти весело.

Особенно учитывая, что я и так прекрасно знала, о чём будет её вопрос.

— Я… просто хотела уточнить, — не глядя на меня, наконец пробормотала Криста. — Ты что, правда… решила уйти?

Ну да, как я и думала. Представление для Лода не обошлось без других зрителей.

И все эти зрители — к моему огромному удивлению — ждали моего ответа как будто даже напряжённо.

— Да. Правда. — Я перевела взгляд на Фаника. — Вам подсказать, принц?

Тот, качнув головой, потянулся к белому коню.

Всё-таки попался в мою ловушку. Жаль.

— Но… неужели ты действительно готова оставить Риджию? Всё это? — проговорила Криста, так и не поворачиваясь ко мне. — Навсегда?

Жалоба в её голосе меня тоже удивила.

— Только не говори, что тебе будет меня не хватать, — колко заметила я, забирая коня, которого Фаник так неосторожно подставил. — Всё равно не поверю.

— Просто ты не сможешь нормально жить дальше, когда вернёшься, — буркнула девушка. — Не после всего, что тут увидела. Да ты там свихнёшься! От всей этой рутины и серых будней, от…

— Сомневаюсь. В отличие от некоторых, мне есть, чем заняться в любом из миров, — дождавшись следующего ответа Фаника, я разочарованно забрала его ферзя. — В крайнем случае… вдруг когда-нибудь я наткнусь на ещё одну прореху. Кто знает.

— Но это же почти без шансов! Ты ведь понимаешь! А даже если так, ты говорила, что время в наших мирах идёт по-разному! К тому времени, как ты вернёшься, в Риджии пройдут годы, может, века, и мы…

— А, боишься, что когда я вернусь, ты будешь уже дряхлой старухой, и тогда даже моя сомнительная краса затмит твою?

Напоминать Кристе, что вообще-то это в нашем мире время идёт быстрее, я не стала. Перепутала, бывает. Сути дела это всё равно не меняет.

Как и того, чего я добиваюсь всем этим.

— Нет, с тобой совершенно невозможно разговаривать! — Криста раздражённо сцепила ладони в замок. — Вот хочешь по-хорошему, а в ответ…

— Это ты назвала меня ведьмой, не я. И, к слову, была совершенно права. — Я сделала последний ход. — Шах и мат, принц.

Фаник отреагировал на проигрыш довольно странно: никак. Даже не посмотрел на доску, когда я двинула свою ладью в финальном броске. Вместо этого он изучал моё лицо из-под задумчивого прищура тёмных ресниц.

Внезапно поднялся на ноги.

— Не удостоишь ли меня недолгой прогулкой, Белая Ведьма?

И правда внезапно.

— С чего вдруг такая честь, принц? — подозрительно уточнила я.

— Просто хочу ещё разок посидеть с тобой у дворцового пруда. Напоследок. — Фаник протянул мне руку. — Мы вместе коротали там минувшие невесёлые дни, но теперь, когда у нас появилась надежда… пусть последняя прогулка загладит печальные воспоминания о предыдущих.

Я сильно сомневалась, что всё обстоит так, как он говорит. И была почти уверена: у пруда я удостоюсь душещипательной проповеди, целью которой будет убедить меня, насколько фатально моё заблуждение касательно возвращения домой.

Но руку всё-таки приняла. А почему нет?

Тем более что доля истины в его словах определённо была.

Дорогой мы разбирали его ошибки в последней партии и обсуждали, как следовало их избежать. Впрочем, Фаник отвечал рассеянно, явно думая о другом. Встречные дроу удостаивали нас приветливыми кивками, на которые мы не забывали отвечать.

Лишь сейчас, покинув башню впервые после возвращения из Айвентирри, я поняла, что успела соскучиться по прогулкам.

— Ладно, принц, — сказала я, когда мы наконец сели на чёрный мраморный бортик: я — поджав ноги под себя, Фаник — опустив их в воду. — Будьте великодушны и скажите наконец, зачем вы действительно вытащили меня сюда.

Он не стал отпираться. Лишь помолчал, глядя на светящиеся кувшинки.

Потом, скользнув взглядом по своим сброшенным туфлям, повернулся ко мне.

— Ты действительно так хочешь сбежать от него, что готова уйти даже в другой мир?

Я не удивилась, что он знает. Это было ожидаемо. И уже хотела ответить, что это не его дело, или что я не понимаю, о чём речь… но, глядя в его глаза — цвета чая с корицей — вдруг поняла, как сильно я устала.

Устала быть с пустотой один на один.

Помедлив, я скрутила с пальца кольцо. Сунула его в карман. Огляделась: вдруг где-то во тьме притаился Акке? С другой стороны, все эти дни я видела его, лишь когда мне приносили еду. Иллюранди не говорил со мной, не являлся во снах… и никак не комментировал ситуацию. То ли не знал о ней, в чём я сильно сомневалась, то ли не считал нужным.

У тёмных сейчас слишком много дел, чтобы Акке возился ещё и со мной. Разговаривал или шпионил, неважно. Думаю, по той же причине после возвращения из Айвентирри я не видела ни Морти, ни Алью; лишь Эсфориэль ненадолго заглядывал каждый день, рассказать светлым, как идут дела… хотя, быть может, на самом деле Повелитель дроу и его сестра узнали обо всём, что произошло в Айвентирри, и теперь не желали моего общества. Я не исключала и такой возможности.

Учитывая, что даже благодарность за помощь с жемчужинами мне передали через Лода.

— Дело даже не в том, чего я хочу. Дело в том, чтобы он поверил в то, что я этого хочу, — наконец ответила я. На всякий случай тихим, шелестящим шёпотом: зная, что острый эльфийский слух различит мои слова. — Я не думаю, что у меня получится уйти. Я не могу бросить всех вас. Все эти дни пытаюсь себя убедить, что мне нет до вас дела… но, думаю, Риджия меня не отпустит.

— Однако ты видела своего друга, — Фаник тоже понизил голос. — Что, если ты всё же сумеешь пройти сквозь прореху?

Я пожала плечами.

Этот вариант я тоже предусматривала.

— Тогда всем будет ещё лучше.

— Кому «всем»? — уточнил принц. — Лоду — точно нет.

— Ему-то в первую очередь. Он любит свою принцессу. Они должны быть вместе. И будут, и я не собираюсь больше им мешать.

— Если б это действительно было так, он бы на тебя даже не посмотрел.

Я покачала головой.

Я тоже искала себе подобные оправдания. Так трусливо, так низко. Но факты оставались фактами — и говорили сами за себя.

— Я понимаю, что тобой движет, — заговорил Фаник, когда молчание затянулось. Он больше не шептал. — Однако для этого вовсе не обязательно идти к прорехе. Если всё пройдёт благополучно… а я искренне надеюсь, что всё пройдёт благополучно… ты можешь уйти с нами. Со мной, Восхтом, дядей Эсфором. Будешь жить в Солэне, вдали от него.

— Рядом с невестой тэльи Фрайндина? — я усмехнулась. — При её-то действительно пламенной любви ко мне?

— Зато если она всё же спалит дворец дотла, будет прекрасный повод выслать её с глаз долой. И спасти дядю Фрайна от самой ужасной ошибки за всю его трёхвековую жизнь.

Я тихо рассмеялась.

— Не знаю. Наверное, если с прорехой ничего не получится, я так и сделаю. Но… — я смотрела на рябь, кругами ползущую по чёрной воде, — проблема в том, что какая-то часть меня и правда хочет домой.

Я не лгала. Это и в самом деле было так. Часть меня всё ещё пребывала в восторге от того, что творится вокруг: от игр, полных риска, где на кону — судьбы государств, твоя жизнь, жизни других… только вот другая часть давно уже поняла, что это не игра. Та часть, которая устала видеть смерти, кровь, пытки и чужую боль.

А что-то мне подсказывало, что при текущем уровне развития этого мира, да с учётом запущенности дел с внешней политикой — война светлых и тёмных будет не последней бедой Риджии, которую придётся предотвращать.

Да, часть меня хотела вернуться. Хотела прожить тихую, мирную, обычную жизнь. Ту, где войну — или то, что ей предшествует — я вновь буду видеть лишь на экране компа и телевизора.

Малодушное желание? Да. Пожалуй.

Я никогда не отрицала, что рыцарь во мне умер с концами.

— Этот мир… тут было здорово. То, что я здесь пережила, было страшно, но я ни о чём жалею. Только я… наигралась. — Я устало прикрыла глаза. — Я родилась там, я должна была прожить свою жизнь там. И если я смогу уйти, значит, так тому и быть.

— Мне казалось, ты не веришь в богов. Откуда же эта покорность предначертанию?

Насмешка в голосе Фаника была едва уловима, но я всё же её уловила.

— Просто я никогда не умела понимать себя, — не открывая глаз, сказала я. — А прореха — прекрасная возможность дать третьей стороне бесстрастно рассудить, чего я действительно хочу.

Это тоже было малодушно. И я это понимала.

Но если когда-то я была уверена, что прекрасно умею анализировать свои мысли и чувства — сейчас я знала, что ни черта этого не умею.

— Я не уверена, во что я верю, — зачем-то добавила я. — Если боги и есть, я никогда их не пойму. Но в то, что человек может провалиться в другой мир, я тоже когда-то не верила. И в магию. И в эльфов. И в благородство… и то, что я на него способна. — Наконец открыв глаза, я уставилась на белые лепестки, мерцающие в чёрной ряби отражённым светом. — Зачем-то нас привели сюда, верно? Меня, Кристу, Машку… тогда, когда наше вмешательство было необходимо. Случайность? Или за этим миром кто-то присматривает? Или у него есть собственная воля, и он пытается защитить себя от новой катастрофы… потому и призывает попаданцев, как помощь извне. А если своя воля есть у Риджии, то почему бы ей не быть у других… хотя ладно, это действительно может быть простой случайностью. И дело даже не в этом. — Рассеянно поправив очки, я сложила руки на коленях, сплетя пальцы в замок. — Я была уверена: раз нет никаких доказательств существования загробного мира, значит, он не существует. Но есть много вещей, которые человеку пока постигнуть не суждено. И если существует этот мир, о котором наши ничего не знают, откуда никто ещё не возвращался… почему бы не существовать тому, куда мы уходим после смерти?

Фаник молчал.

Долго молчал.

А потом вдруг произнёс:

— Жаль.

Неожиданная реплика заставила меня повернуть голову, недоумённо взглянув на него.

Фаник понял мой вопрос без слов.

— Мне правда жаль, что я не влюбился в самую невероятную девушку из всех, что я встречал, — молвил эльфийский принц. — Тогда сейчас я имел бы полное право никуда её не отпустить.

Слова, полные искреннего сожаления, на мгновение заставили меня расширить глаза.

После — негромко, коротко рассмеяться.

— Как трогательно, — сказала я потом. — Вероятно, не зря Криста сватала мне вас. Я-то считала это верхом глупости, свойственной ей.

— Весьма великодушно с её стороны, — губы Фаника тронула усмешка. — Я этого недостоин.

— Скромность, принц — ещё одно ваше достоинство. — Я улыбнулась. — Но, если это вас утешит, мне тоже жаль.

— Что я в тебя не влюбился?

— Что я не влюбилась в вас. Вернее, что я влюбилась не в вас, — и вздохнула. — Тогда всё было бы намного проще.

Невероятно, как просто было говорить с ним о таких вещах. Так же просто, как обо всём остальном. А кто бы мне месяц назад сказал, что такой разговор между юношей и девушкой вообще возможен, особенно если в роли девушки выступаю я — я бы, наверное, только фыркнула снисходительно.

Впрочем, события последнего месяца уже научили меня, что ничего возможного действительно не бывает.

Фаник задумчиво склонил голову.

— У тебя нет на примете причины, по которой нам было бы очень выгодно прямо сегодня пожениться по расчёту? — серьёзно вопросил он. — Служителя Солэна здесь вряд ли отыщешь, но служитель Тунгх тоже сойдёт. Без всяких пышных церемоний, простой обмен клятвами… однако вряд ли эти церемонии тебе нужны. И пусть некоторые рвут на себе волосы в запоздалой досаде, что такая замечательная жена досталась мне.

Лукавство в его прищуре тоже была едва уловимо. Но я уловила и его.

Это заставило меня уже не смеяться, а хохотать: чтобы парой мгновений спустя Фаник присоединился ко мне.

— Вы эльфийский принц, — кое-как выдавила я, когда мы смолкли. — А я человечка из другого мира без роду без племени.

— Я опальный младший принц, — весело заметил Фаник. — А Альянэл вообще дроу. Однако хотел бы я посмотреть на того безумца, который попробует помешать Вини выйти за него замуж.

— Да, я бы тоже не отказалась. Только, боюсь, задачку с нашим браком не решить даже мне. — Склонив голову, я постаралась убрать смешинки из голоса. — Ваше предложение — высочайшая честь, принц… но я считаю, вы заслужили того, чтобы ваши дети родились в союзе по любви.

— Человечка без роду без племени отвергает руку прекрасного эльфийского принца?

— Боюсь, что так.

— Куда катится мир.

Огорчение в голосе Фаника можно было даже счесть искренним, если б не тщетно подавляемая улыбка, подрагивавшая в углах губ.

— Хотя, если отставить шутки, — помолчал, добавил он, — из нас и правда могла бы выйти хорошая пара.

— Думаю, да, — легко согласилась я. — У нас замечательное взаимопонимание.

— И со временем мы полюбили бы друг друга. Построили отношения на дружбе и уважении. Я знаю много пар, которые вырастили на этом любовь, и их чувства были крепче и нежнее, чем те, что могут вырасти из страсти.

Я кивнула. На миг почти увидев это будущее: наши беседы, прогулки и шахматные партии, в одной из которых, быть может, Фанику однажды даже удастся победить…

Будущее, которого никогда не будет и не могло быть.

— Да, — после паузы сказал принц. — Всё же жаль, что сердце не поддаётся доводам разума.

— Жаль. С другой стороны, если б мы влюблялись во всех, с кем можно просто дружить — каким скучным и приторным был бы мир.

— Тоже верно. — Глаза Фаника сделались серьёзными. — Можешь дать мне одно обещание, Белая Ведьма?

— Какое?

— Когда приготовишься сделать шаг, вспомни, что здесь найти другую прореху можно будет в любое время. А там — уже никогда.

В этих его словах тоже был резон. Я сама думала об этом… только вот рвать с тем, с чем хочется порвать, лучше сразу. Пока не успел пустить корни: помимо ростков, и так уже успевших привязать тебя к слишком многим вещам.

Но этого я ему говорить не стала.

— Хорошо. Вспомню.

На сей раз его улыбка тоже была серьёзной. И какое-то время мы ещё сидели, разговаривая о пустяках и не только; а когда вернулись в башню и разошлись по своим покоям, отзвуки моего обещания ещё звучали в ушах.

Я подошла к медным горшкам на столе. Заглянув в один, уже наполнившийся почти до краёв, аккуратно зачерпнула горсть сверкающей пыли. Позволила ей ссыпаться обратно меж моими пальцами.

Отряхнув руки, отвернулась от стола — и нос к носу столкнулась с Лодом.

— Добрый вечер, — спокойно сказал колдун.

— Добрый, — я мгновенно взяла себя в руки. — Всё в порядке?

— Всё по плану. Как обычно, — Лод чуть склонил голову. — Завтра отправляемся в Хьярту довольно рано, так что времени на долгие прощания не будет.

Он произнёс это так же обыденно, как всё до этого.

— Ничего страшного, — равнодушно откликнулась я. — Мне… передай Алье, Морти и тэлье Эсфориэлю любые тёплые слова на твой выбор. Думаю, не ошибёшься.

— А лично попрощаться не хочешь?

— Нет. Не хочу.

Он кивнул: как будто даже удовлетворённо.

— Как скажешь.

И, обойдя меня, направился к двери в спальню.

Я подошла к окну. Какое-то время смотрела на дроу, выполнявших какие-то военные маневры на площади перед дворцом. Потом села в кресло, где меня уже ждал мой ужин.

Чувствуя, что мне всё-таки стало немножко больно — от того, с каким спокойствием Лод говорил о моём уходе.

Посчитала степени двойки, пока боль снова не утонула в пустоте; и, взяв вилку, приступила к последней своей трапезе в Риджии.

Да, Фаник. Я исполню своё обещание.

Только вот сомневаюсь, что это хоть как-то повлияет на моё решение.

Спала крепко и без снов. К своему удивлению. Я-то думала, что перед таким знаменательным событием глаз сомкнуть не смогу, но нет. Возможно, дело было в том, что свой уход я осознавала исключительно умом — ведь когда, проснувшись, я оглядела лабораторию и подумала, что сегодня вижу её, возможно, в последний раз…

Я поняла, что совершенно в это не верю.

Лод застал меня сидящей над тарелкой с нетронутым завтраком.

— Нет аппетита?

— Нет. К тому же не хочу рисковать. Кто знает, какие у перемещения… побочные эффекты, — подняв глаза на колдуна, я без особого удивления заметила у него в руках мои джинсы и футболку. — Пора?

Он кивнул.

Отобрав у него одежду, я удалилась в спальню, чтобы переодеться. Аккуратно складывая одежду Литы, снова думала о том, что будет, если всё получится. Придётся убедительно симулировать амнезию с того момента, как я упала в реку… Ни с квартирой, ни с Дэвидом случиться ничего не могло: если учесть разницу в беге времени, с момента моего исчезновения в нашем мире едва ли прошло полгода, а смерть при пропаже в подобных обстоятельствах устанавливают как раз через шесть месяцев. Добавим время на беготню по инстанциям и суд, который должен признать меня погибшей… наверняка пока моё имущество всё ещё остаётся моим.

Ещё один довод в пользу того, что если возвращаться, то сейчас.

Итак, проблем с жильём не возникнет. Надеюсь только, прореха выкинет меня в Россию, а не на другой континент; хотя, судя по предыдущим попаданцам, по каким-то причинам чаще всего по ту сторону оказывается именно Россия. О том, что я сразу окажусь в Москве, мечтать не приходится, конечно, но…

Я уже думала, что по ту сторону прорехи может оказаться глухой лес. Или ещё одна река. Или горная вершина. Но Лод упоминал, что, когда он прочитает заклинание, та сторона станет видна. Значит, неприятные сюрпризы исключены, а в неблагоприятную обстановку я, конечно, не полезу — так что придётся ждать следующей прорехи.

Я до сих пор не могла сказать, чего эта мысль вызывает во мне больше: досады или облегчения.

И это уже начинало немного злить.

Поскольку кроссовки безнадёжно расклеились сразу по прибытии в Риджию, на ногах пришлось оставить туфли. Впрочем, они вполне могли сойти за современные, так что это не являлось проблемой. Положив стопку с одеждой Литы на кровать, я оглядела комнату. Выйдя в библиотеку, скользнула ладонью по корешкам магических трактатов, с которыми так часто коротала досуг. Посмотрела на светящиеся цветы, грустно мерцавшие в полумраке.

Последний раз. Может случиться так, что ты видишь всё это в последний раз, Белоснежка. Смотри. Запоминай.

Если думать об этом я могла спокойно, то прочувствовать — никак.

Я вернулась в лабораторию. Стянув кольцо с пальца, положила на стол. Посмотрела на свою сумку, лежавшую рядом; для достоверности легенды её придётся оставить тут, вместе со всем содержимым. Под взглядом Лода, ждавшего поодаль, присела на корточки перед постелью.

Коротко потрепала за ухом Бульдога, лениво приоткрывшего глаза.

Рывком поднявшись, повернулась к колдуну:

— Идём.

И первой направилась к лестнице, ведущей вниз.

— Если хочешь попрощаться со светлыми, — произнёс Лод, когда мы спустились в пустую гостиную, — я…

— Нет, — отрезала я, прямиком устремляясь к следующей лестнице. — Не хочу.

К чёрту прощания и проводы. Если у меня ничего не получится, они просто ни к чему. А если получится — они всё равно не помогут умерить грядущую тоску.

Да, я буду скучать по тем, с кем сейчас не желала прощаться. Не только по Фанику: по Восхту, по Дэну, даже по овечке-Кристе.

Но это тоже не могло повлиять на моё решение. И поэтому я просто продолжила идти.

За всю дорогу до ворот дворца Лод так и не произнёс ни слова, хоть и шёл рядом. Его полная отстранённость от происходящего уже начинала удивлять. Неужели настолько заела гордость? Или пришёл к мысли, что невелика потеря? Или угадал, что я лгала, и знает, что в таком случае прореха меня не отпустит — а раз так, то и бороться смысла нет? Ведь это было бы весьма… разумным решением. Какое и следовало от него ожидать.

Однако в этом случае его может ждать небольшой сюрприз.

На сей раз обнимать меня Лод не стал: просто взял за руку. Даже не за пальцы — за запястье. Это я уже подметила без обиды, без боли, просто констатируя факт. И отпустил он меня сразу, как мы перенеслись на один из зелёных островков Хьярты.

Ночь была тихой, ясной, звёздной. Серебристый свет листвы деревьев ньотт бликами мерцал в чёрных водах озера, очерчивал во тьме мраморные развалины столицы дроу, погребённые под плющом.

— Придётся немного подождать, — сказал Лод, прислонившись спиной к белому стволу ближайшего дерева.

— Ага.

Я присела чуть поодаль, прямо на траву: земля оказалась холодной, трава — влажной, но мне было всё равно. Обняв колени руками, зябшими в осенней прохладе, покосилась на колдуна.

Почему ты бездействуешь, Лод?..

Впрочем, неважно. Уже нет.

Тем более что долгого времени на размышления мне не оставили.

Вначале я увидела, как воздух неподалёку треснул. В самом прямом смысле: по хрустальному сумраку пролегли узкие извилистые полосы прозрачного марева, искривляющего пространство — словно по стеклу ударили молотком. Потом расширились, сливаясь в единый неровный овал, дрожащий сантиметрах в десяти над травой, в человеческий рост высотой. Лод оказался подле него ещё раньше, чем я вскочила, и под кончиками пальцев колдуна в воздухе засияла бледным сапфиром рунная вязь.

Неуверенно приблизившись, делая шаги в такт неровному ритму колотящегося сердца, я смотрела на зелёные обломки колонн, видневшиеся по ту сторону прорехи; а синие линии рунных цепочек загорались и таяли, впитываясь в воздух, сплетаясь в нечто большее…

В следующий миг прозрачность прорехи обернулась голубым сиянием. Не ярким, но после мягкого полумрака Хьярты всё равно слепившим, заставив ненадолго прикрыть глаза рукой.

А когда я отняла ладонь от лица — увидела уже совсем другие колонны.

В другом мире тоже была ночь. В этой ночи заснеженный город по ту сторону сиял неоном, от которого я успела отвыкнуть. Невский проспект вдали я узнала сразу: по стеклянному глобусу, венчавшему питерский Дом Книги… и тут же сообразила, что ребристые серо-бежевые колонны, которые я вижу прямо перед собой — колоннада Казанского собора. Похоже, прореха выводила к его парадному северному входу.

Питер. Прекрасно — была там не раз. Проще всё вышло бы лишь с Москвой. И место, и время чрезвычайно удачные, свидетелей моего появления из ниоткуда не будет. Значит, по прибытии бегу на Невский и слёзно умоляю редких прохожих одолжить телефон на один звонок; после того, как один из них сдаётся, набираю номер отца; сообщаю ему, что блудная дочь вернулась из небытия; когда он отказывается верить своим ушам, повторяю то же самое, только более убедительно. Затем коротаю несколько часов на вокзале или в ближайшем маке — и жду, пока за мной приедут, чтобы с почестями сопроводить домой. Может, даже удастся выпросить у кого-нибудь рублей сто, чтобы не голодать до отцовского приезда. Учитывая, как я одета, хотя на улице зима — версия о побеге от злобного психопата, державшего меня в плену, которая наверняка возникнет у окружающих, будет выглядеть весьма правдоподобно… только вот я, конечно, благополучно «забуду» всё, что происходило со мной после купания в Москве-реке и до моего появления у колонн Казанского. Посттравматический синдром, обычная вещь.

Я смотрела на пустующую площадь с оградами, лавочками и кустами сирени, выбеленными снегом. Мир по ту сторону был застывшим, неподвижным, словно картинка на экране монитора. Я вспомнила слова Лода о забавном парадоксе, в связи с которым в нашем мире прореха работает куда меньше, чем здесь, хотя время там идёт быстрее — и поняла, что вижу всё сквозь многократное замедление. Неудивительно, что на той стороне никто не замечает прорех: если весь процесс появления, который я наблюдала только что, там укладывается в пару секунд, да ещё без колдовского сияния, явно вызванным заклятием Лода…

Я вгляделась в машины, остановившиеся на дороге, в яркую подсветку домов, в далёких прохожих в пуховиках, замерших, будто не в силах сделать следующий шаг. С изумлением ощутила, как ностальгически щемит в груди. Остро осознала: ещё чуть-чуть — и я смогу вернуться к прежней жизни. К Сашке, Дэвиду, инету, компу, кино, игрушкам. К бежевому замку МГУ, витражам в метро и улочкам родной столицы. К созданию искусственного интеллекта. К отцу, которого простила даже мама — и, пожалуй, теперь смогла бы простить и я…

Только теперь, после всего, что я пережила в Риджии, одиночество пустой квартиры больше не будет так меня пугать.

А следом я осознала, что и правда смогу это сделать. Этот шаг.

Потому что я действительно скучала по дому.

— Проход открыт. Дело за тобой, — Лод протянул мне руку. — Спасибо за всё, Снезжана.

Пора прощаться.

Рукопожатие вышло коротким и сухим.

— И тебе, — я облизнула пересохшие губы. — Надеюсь, у вас всё получится.

— Надеюсь, — глаза колдуна оставались бесстрастными. — Иди. Времени мало.

Почти выдернув ладонь, отошёл в сторону, выжидающе скрестив руки на груди, спокойно сложив пальцы на предплечье; и, отвернувшись от него, я ступила вперёд. К самой границе цветного марева, притормозив в шаге от прорехи.

Всего шаг…

…одно обещание, Белая Ведьма…

Я вспомнила слова Фаника. Честно вспомнила.

Наконец поняла — всем сердцем, всей душой — что, если сделаю этот шаг, то навсегда оставлю всё это. Обращу просто ещё одним сном. Книги заклинаний, колдовские цветы, волшебные города. Эльфов, дроу, магию. Всех, кого здесь повстречала, и того, кто ждёт за моей спиной — тоже.

Но если не сделаю, искать другую прореху необходимости не возникнет. Потому что, отложив возвращение на потом, я попрощаюсь с ним. По многим причинам.

Включая ту, что таких благоприятных обстоятельств, как сейчас, у меня больше не будет.

Я смотрела на неоновые огни по ту сторону, почти чувствуя, как их отблески играют на моём лице. Пауза между двумя ударами сердца, отсчитывавшими секунды, тянулась бесконечно.

Давай, Белоснежка. Ты ничего не теряешь. Если ты не готова оставить всё это, твой шаг закончится не у колонны Казанского, а на этой же зелёной травке этого же островка. Только и всего.

Я сжала кулаки.

Я напрягла мышцы, готовясь оторвать ногу от земли.

И не смогла.

Навсегда…

…давай. Давай! Ну же, тряпка! Собираешься всю свою недолгую жизнь коротать в мирке, полном распрей, грязи и крови, вдали от цивилизации и всех её благ? Выберешь мужчину, которому ты не нужна, компашку нелюдей, которые прекрасно обойдутся без тебя, и какую-то псину? Выберешь чудеса, на которые сможешь любоваться только со стороны, и магию, которой у тебя всё равно нет? Выберешь мифическую роль серого кардинала, на которую так мало шансов, полную риска, политики и неоднозначных решений — вместо гарантии тихой и сытой жизни в работе с твоими любимыми прогами, цифрами, кодом и железом?

Давай…

Мгновения растягивались в бесконечность. Ногти до боли вонзались в кожу.

…давай…

Я смотрела на дверь в зимний Питер, ждавший меня. На дверь домой.

Потом всё же оторвала ногу от бархатной зелени густой травы.

Всего один шаг. Всего один шанс. Всего один выбор.

Всего один.

Всего…

…ДАВАЙ.

Я зажмурилась.

И, отшатнувшись от прорехи, рухнула на траву. Упав на колени, зажав рот рукой — в судорожной попытке не рассмеяться.

Прикусила костяшку указательного пальца, считая степени девятки — в судорожной попытке не зарыдать.

За свою слабость. За плевок на свою гордость. За то, что в последний миг порушила всю игру, которую так тщательно выстраивала. За то, что даже не попыталась вернуться к тому, к чему хотела вернуться; за то, что не смогла отказаться от всего, к чему так быстро, так бессмысленно привязалась.

Когда я открыла глаза, прореха уже исчезла. Оставив мне любоваться мраморными развалинами трёхсотлетней давности.

И отчаяние, заставившее вновь зажмуриться.

Прощай, дом, милый дом. Прощай, Сашка. Прощай, Дэвид.

Прости, что твоя мама оказалась слабовольной, сентиментальной, безнадёжной кретинкой…

Но истерика, готовая прорваться слезами или хохотом, растворилась в удивлении: в тот момент, когда тёплые руки заставили меня уткнуться носом в чужое плечо, пахнущее снегом, книгами и полынью.

— Прости, — шёпот Лода согрел кожу на виске. — Прости, что заставил тебя пройти через это.

Он обнимал меня, опустившись на колени рядом со мной — и я моргнула, пытаясь понять, что происходит.

Заставил? Пройти? О чём он?

Зачем?

— Идём, Сноуи. — Подхватив меня на руки, Лод встал. — Пора домой.

Я не сопротивлялась. И ничего не сказала. Лишь обвила его шею руками, держась крепче.

Мне было ясно только одно: судя по лёгкой дрожи, которую я ощущала в его пальцах, моя потеря всё же не была бы для него невелика. А остальное вскоре выяснится. Либо расскажет он, либо догадаюсь я.

Как всегда.

По возвращении мы долго молча лежали в его постели. Просто лежали рядом, обнявшись. Я ничего не спрашивала, он ничего не объяснял; но пока он, касаясь губами моей макушки, легко и нежно перебирал мои волосы, ко мне потихоньку, понемножку возвращалось душевное равновесие. Даже мысли, что мы не имеем права на эти объятия, не могли его поколебать.

Не после всего, что я пережила у прорехи — и в предшествующие этому дни.

— И всё-таки, — проговорила я, ощутив, что наконец успокоилась. — Когда всё закончится, придётся как-то решать… вопрос с Морти. Может, Навиния и не против тройственных союзов, но я отношусь немножко к другому типу.

— Уже, — тихо откликнулся Лод.

— Что «уже»?

— Вопрос уже решён. Она разорвала отношения со мной. Устроила спектакль для Альи, объявив, что разлюбила меня и любит Лу.

Приподнявшись на локте, я уставилась в его лицо.

Он это серьёзно?..

— А тебя не удивило, что за все эти дни она ни разу не заглянула в мою башню? — угадав вопрос, добавил Лод.

— Я думала… думала, она не хочет видеть меня.

— Это ещё одна причина, но не первая.

Информация разом расставила всё по местам. Ходить в башню к своему хальдсу после того, как ты объявила о разрыве отношений с ним — лишнее. Смотреть на ту, что послужила причиной этого разрыва — мучение.

Морти, Морти… прекрасная, восхитительная, самоотверженная Морти.

Я не достойна того, чтобы занимать твоё место. Не достойна.

— А Алья почему не приходил?

— Просто было не до того. У него в эти дни слишком мало свободного времени, чтобы делить его между Навинией и чем-то ещё.

Справедливо. Повелитель дроу, конечно, относится ко мне тепло — но не настолько, чтобы прыгать вокруг. Особенно при наличии семидесятитысячной вражеской армии, подступающей к горам, и капризной возлюбленной.

Я снова попыталась осмыслить то, что услышала.

Вернее, поверить в то, что осмыслила.

— Морти разорвала… сама?

— Она взяла на себя смелость сделать это самой, и я бесконечно благодарен ей за это. Не вини себя. — Конечно, он снова угадал мои мысли. — Если б этот шаг не сделала она, после заключения мира его бы сделал я. Она это прекрасно понимала, так что просто ускорила неизбежное. Не могу сказать, что она выбрала для этого удачное время, но, учитывая все обстоятельства — я был бы последним… нехорошим человеком, если б поставил это ей в упрёк.

Ну да. Я и сама понимала, что сейчас явно не самая подходящая ситуация для выяснения отношений и распутывания любовных треугольников. Что не помешало мне тоже попытаться разрубить этот гордиев узел поскорее.

Только вот…

— Но… почему ты… не сказал мне?

Лод не ответил. Лишь смотрел на меня прямо в глаза: без смущения, без заискивания.

— Почему ты не пытался меня удержать? Почему не сделал ничего? Почему… это ведь ты сказал Акке не вмешиваться, да? — воспоминания о последних днях, которые я коротала в тумане пустоты, всплывали всё отчётливее, окрашиваясь новыми интересными подробностями. — И Морти с Альей наверняка не сказал, что я хочу уйти?

Конечно. Одно дело — передать свою благодарность через кого-то, если знаешь, что всегда успеешь ещё раз передать её лично. Другое — даже не попрощаться. А учитывая, как Акке пёкся о том, чтобы я доверяла Лоду…

Я сообразила бы это, если б все мои мысли не были о том, чтобы держать маску. И о том, что мне в принципе плевать, как ко мне относится вся эта «компашка нелюдей».

А если Морти уже сделала свой выбор, она не могла не отреагировать на мой уход, сводивший её жертву на нет.

— Я дал тебе возможность решить, чего ты действительно хочешь.

Когда колдун наконец ответил, в голосе его скользнула печаль.

А вот в моём, когда я задала следующий вопрос — возмущение.

— И при этом не облегчил мне выбор известием, что ты свободен? Знаешь, это жестоко.

— Это честно. — Лод по-прежнему не отводил взгляд. — Ты юная неопытная девочка. Ты знаешь меня меньше месяца. В такой ситуации говорить что-то о твоей вечной любви трудно, а обмануться, приняв за любовь нечто иное, легко. И безрассудно отречься от всего ради этого обмана — тоже. Я не хотел для тебя такой судьбы. — Он говорил спокойно, чуть устало; в глазах стыла тёмная серость. — Любовь — прекрасная вещь, но далеко не всегда и не для всех — главная. Она может умерить боль потери всего остального в жизни, но не возместить эту потерю. И ты захотела домой, а я решил… не подогревать твоё увлечение мной. Чтобы ты могла взглянуть на вещи и взвесить всё достаточно трезво. Чтобы не я служил решающим фактором. Потому что это слишком серьёзное решение, чтобы принимать его, руководствуясь одной лишь страстью.

— То есть ты допустил мысль, что мои слова… что это правда?

— Разве хотя бы часть их не была правдой?

Я сжала губы, не найдя, что ответить.

Как я была глупа, если думала, что сумею его обыграть. И ещё глупее, если думала, что он не угадает моих сомнений и тоски по дому.

Он угадал их — и их правдивость — ещё раньше меня самой.

— А насчёт другой части узнаем со временем, — добавил Лод.

Не выдержав, я легонько, раздражённо ткнула его пальцем в предплечье, и колдун поморщился.

Моё чёртово отражение из зазеркалья, не боящееся взглянуть в лицо жестокой истине. Или хотя бы предположить, что это может быть истиной. Ничего, когда-нибудь я напомню ему об этом… и безжалостно посмеюсь.

Лет эдак через пятнадцать нашей счастливой совместной жизни.

— Ты знаешь, что крупно рисковал?

Он пожал плечами:

— Я редко играю по-другому.

Фраза, наверное, могла бы меня задеть, но в этот миг я вспомнила кое-что. Его слова, прозвучавшие только что — и слова, прозвучавшие несколько раньше.

Сопоставление этих слов заставило меня сощуриться.

…обещания ранят, что это всерьёз…

— Моей вечной любви… а твоей? Ты позволил мне сомневаться и выбирать, ты подыграл мне… но ты-то свой выбор давно уже сделал. И Морти сделала. — Я пристально всматривалась в его глаза. — Что бы ты делал, если б я действительно ушла? Если бы сделала шаг и исчезла в прорехе?

Молчание, предшествовавшее его ответу, было долгим.

— Смирился бы с тем, что значил для тебя так мало, что не имел никакого права удерживать тебя здесь. Что я этого заслужил. И что там тебе будет лучше. — Когда Лод наконец заговорил, голос его был так же тих, как и до того. — Я сделал всё… и был уверен в тебе достаточно, чтобы знать: какое бы решение ты ни приняла, для тебя оно будет верным.

Я снова не нашлась, что ответить. Лишь вспомнила, как спокойно он отступил в сторону, скрестив руки на груди, освобождая мне путь к прорехе… а ещё — как минуту назад поморщился от моего тычка. Так, словно не сдержал боль.

Хотя тычок этот явно не был такой силы, чтобы причинить боль, которую Лод не смог бы сдержать.

Бесцеремонно ухватив его за рукав рубашки, я задрала его вверх. Лод не пытался меня остановить. Наверное, знал, что всё равно не выйдет.

Поэтому я беспрепятственно воззрилась на четыре свежих синяка, выступивших на его бледной коже там, где колдун впивался пальцами в собственное предплечье.

Пока я, стоя в паре шагов от него, принимала решение, которое могло навсегда нас разлучить — право на которое он сам же мне подарил.

— Значит, свобода выбора? — наконец отпустив его рубашку, я отстранилась, кусая губы. — И честная игра?

— Она самая. — Лод опустил задранный рукав на место. — Я не Ильхт и не Тэйрант, чтобы не давать выбора тем, кого люблю. И решать, что для них будет лучше.

— Правда?

— Во всяком случае, не когда ставки настолько высоки. Ты не тот человек, который уходит лишь затем, чтобы его удержали. Для тебя свобода выбора значит действительно много.

Я понимала, что он прав. Может, кого-то брутальные книжные красавчики, которые в ответ на все попытки уйти безапелляционно возражали «не пущу», а то и вовсе с рычанием заваливали героиню в кровать, заставляли млеть — но у меня вызывали исключительно раздражение. Когда с твоими желаниями никто не намерен считаться, это эгоизм и собственничество, и ничего более. А ещё взрослой девочке действительно пора уметь разбираться в себе без подсказок со стороны: как от прорех, так и от кого-то почеловечнее. Не говоря уже о том, что при других обстоятельствах я бы действительно не задумалась всерьёз о возвращении домой… сейчас.

Чтобы начать жалеть — потом.

И всё равно я злилась. Потому что была всего в одном шаге от того, чтобы больше никогда его не увидеть. Чтобы оставить тепло его рук, глаз и улыбки за точкой невозврата, так и не узнав всего, что знаю теперь. Чтобы так и не понять, как сильно он меня любит.

Злилась на себя — но наорать самым нелогичным образом хотелось на него.

Какой же ты дурак, Лод. Правая рука Повелителя дроу, великий наследник рода Миркрихэйр, гениальный дурак, великодушный идиот…

— Знаешь, — досадливо сказала я, желая хоть как-то выплеснуть эмоции; от злости даже угрызения совести отступили на второй план, — наверное, другая девушка на моём месте врезала бы тебе как следует.

Он улыбнулся. Коротко, едва заметно. Впервые за весь день.

Впервые за все последние дни — тепло.

— Другая не была бы на твоём месте.

И, несмотря на то, что мне правда очень хотелось его стукнуть, я сделала совсем другое.

На этот раз я сама потянулась к его губам. И наш третий поцелуй был далёк от совершенства: если он целовался восхитительно — на мой неискушённый взгляд уж точно, — то я по неопытности своей — ужасно. Но, надеюсь, сотню поцелуев спустя эта разница сгладится.

В конце концов, мне достался чудесный учитель. Во всех смыслах.

А уж в своей способности хорошо учиться я была уверена целиком и полностью.

Чуть позже я спустилась в гостиную. В компании Бульдога, радостно цокавшего следом. Обнаружив внизу компанию светлых в почти полном составе: Фаник пытался играть в шахматы с Восхтом, Криста пробовала робко напоминать правила, в которых и сама путалась, а Дэн снисходительно следил за их потугами.

Однако когда я как ни в чём ни бывало прошла к круглому столу, все повернулись ко мне. Разом, как один.

— Претендую на следующую партию, — просто сказала я, присаживаясь в одно из кресел. — И нет, это не скаук и не шашки. Здесь через другие фигуры перепрыгивает только конь, но никак не слон.

Бульдог, устроившись у ножки кресла, блаженно положил морду на мою туфлю. Восхт усмехнулся, Дэнимон лишь хмыкнул как-то странно; и если причина широкой улыбки Фаника была мне ясна, то вот Кристы — не совсем.

Хотя, если подумать, я в первый же день нашего знакомства поставила ей диагноз. Опознав болезнь, которую довольно трудно вылечить: ведь «добрая девочка» — это очень серьёзно.

И пусть я, как бы мне ни хотелось этого не признавать, явно подцепила эту заразу — я искренне надеялась, что переболею ею лишь в лёгкой форме.