Глава 20

Сознание возвращалось медленно, словно нехотя. Какое-то время я балансировал на грани между сном и явью, но потом вспомнил, что сегодня суббота, и рано вставать не требуется. А раз так, то почему бы не перевернуться на другой бок и не поспать еще хотя бы полчасика. Я попробовал перекатиться, но у меня ничего не вышло. И вот тогда мне пришлось открыть глаза.

На меня сразу же накатил сильный приступ головокружения, и я даже невольно охнул, поскольку мне показалось, что я вишу вниз головой. Но, осмотревшись, я сообразил, что попросту нахожусь в невесомости, а перевернуться не мог потому, что прижат к постели эластичным спальным мешком.

Словно спохватившись, на меня нахлынули воспоминания. Драка с Малгером, прыжок с транспортера, темнота… Я лихорадочно завертел головой, пытаясь определить, где же я теперь оказался, и с удивлением разглядел уже знакомые изогнутые стены и большое окно, через которое лился яркий белый свет.

Никаких сомнений не оставалось — я находился на «Ньютоне». Но вот как я здесь очутился, и что вообще происходило после того, как мой разум отключился, оставалось загадкой. Загадкой, настойчиво требующей ответа.

Я выпростал руку из мешка и, ослабив ремни, выбрался на волю. Беглый осмотр показал, что меня, судя по всему, поместили в местный госпиталь, что из одежды на мне только трусы, и что входная дверь отказывается открываться. Последний момент меня несколько озадачил, но я решил отложить выяснение подробностей на потом и поплыл в душевую.

При взгляде в зеркало у меня непроизвольно вырвалось подслушанное однажды у Бориса крепкое ругательство. Красные глаза делали меня похожим на вампира, а физиономия, покрывшаяся разводами всех цветов побежалости, намекала, что я провалялся в могиле чуть дольше, чем следовало. Я обеспокоенно ощупал свое лицо, но, к счастью, никакой боли не почувствовал. Оставалось надеяться, что за внешними проявлениями не крылось более серьезных последствий полученной мною баротравмы. Я немного поморгал, чтобы убедиться, что глаза в порядке, и что зрение не пострадало, и принялся умываться.

В одном из шкафчиков я отыскал стандартный комбинезон и решил его примерить, но успел влезть только в одну штанину (в невесомости этот процесс занимает существенно больше времени), когда услышал, как за спиной у меня открылась входная дверь.

— Олежка! — услышал я радостный визг Кадесты, — слава Богу, ты в порядке! А то я так волновалась!...

Девчонка врезалась в меня, и мы вместе, кувыркаясь, отлетели к окну.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — она отстранилась, внимательно меня рассматривая, в то время как я лихорадочно засовывал в комбинезон вторую ногу. Не будь мое лицо и так разноцветным как радуга, я бы точно покраснел, — о-о-о! «Поцелуй Космоса»! Тебе несказанно повезло, что ты остался жив после такого.

— Ничего, надеюсь, до свадьбы заживет, — я, наконец, победил непослушный комбинезон и теперь смог толком рассмотреть Кадесту.

Я сказал «девчонка»? Извините, это я по привычке. За прошедшие полтора года Кади сильно изменилась. Мы время от времени общались, но все ограничивалось перепиской и редкими разговорами по видеосвязи, что, конечно же, не давало никакого представления о том, насколько она повзрослела и посерьезнела. Дядя Оскар включил ее в состав группы, занимающейся переговорами с земными властями, и легший на ее плечи груз ответственности сделал Кадесту сильнее и… жестче, что ли. Пружинки кудрей больше не топорщились в стороны, а были собраны в тугой хвост на затылке, да и гардероб стал более строгим и официальным. От былой легкости и легкомысленности не осталось и следа. Мой язык то и дело порывался обратиться к ней на «Вы».

— Как же ты повзрослел, Олежка! — Кадеста немного отстранилась, рассматривая меня, — груз забот не тяготит?

— Не больше, чем тебя, я полагаю, — вот черт! Она что, мои мысли читает? — и вообще, это все из-за синяков. Обычно я белый и пушистый.

— Как же я рада тебя видеть! — она рассмеялась, но выглядело это слегка натянуто, — я рада, что с тобой все в порядке.

— Честно говоря, я тоже. Вот только у меня образовалось несколько вопросов.

— Да?

— Я вижу, что снова у вас в гостях, но как, черт подери, я здесь оказался?

— Мы подобрали отключившийся корабль Аннэйва и переправили сюда, — Кадеста подплыла к небольшому столику и пристроилась на табурете, — ты, болтающийся без сознания в шлюзе, оказался для нас настоящим сюрпризом. Перепугал людей до полусмерти.

— Мы уж думали, что привезли труп, — заговорил сопровождавший Кадесту лысеющий мужчина в комбинезоне с красным крестом на рукаве, — но ты оказался крепче, чем мы думали.

— Это доктор Косс, — пояснила девушка, — именно он вернул тебя к жизни.

— Спасибо! — я оседлал табурет напротив, — но что там произошло?

— А вот это ты должен нам рассказать. Все с самого начала.

— Я не все помню, — почесал я затылок, — Малгер хотел взорвать «Ожерелье», и мы с ним сцепились…

— Малгер!? — Нахмурилась Кадеста и переглянулась с доктором, — ты хочешь сказать, что это он пронес туда бомбу?

— Да. А кто же еще?

Обмен непонимающими взглядами дал понять, что либо я сказал что-то не то, либо наши точки зрения на произошедшее отличались самым кардинальным образом. Я был совершенно сбит с толку, поскольку какие-то иные варианты интерпретации событий мне и в голову не приходили. То, что мне представлялось совершенно очевидным, для Кадесты стало откровением, а потому нам потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и двинуться дальше.

— Давай-ка все с самого начала, — Кадеста провела рукой по лбу, — понимаешь, все, и я в том числе, считали, что вы с Малгером пытались предотвратить диверсию, задуманную кем-то третьим, и надеялись, что ты сможешь назвать нам имя мерзавца, но ты говоришь, что злоумышленником являлся он сам. Я правильно тебя поняла?

— Именно так.

— Вот дерьмо! — в ее устах подобное ругательство прозвучало не намного слабее ядерного взрыва.

— Абсурд! — заметил доктор Косс, — зачем это ему?

— Ну, я-то как раз прекрасно понимаю, что Малгер вполне был способен на подобное, — девушка обхватила лицо ладонями и уставилась в пространство, — но вот остальным такой поворот вряд ли понравится. Для многих он был почти что идолом.

— Да абсурд это! — повторил доктор, — Малгер активно участвовал в процессе проектирования и строительства «Ожерелья»! Зачем ему уничтожать плоды своих же трудов?

— Чтобы стать новым мессией, который поведет свой народ к светлому будущему, — Кадеста посмотрела на наши озадаченные физиономии и пояснила, — он сам так говорил.

— Вот незадача, — Косс почесал лысину, — еще одного удара Ваш дядя может и не пережить.

— Когда дядя Оскар узнал о смерти Малгера, у него случился сердечный приступ, — девушка повернулась ко мне. Она так разволновалась, что даже начала грызть ноготь, но тут же спохватилась, — если он узнает, что диверсию его сын сам и организовал, то это вполне может его убить.

— Пф! Не его одного, я думаю, — доктор недовольно сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что моя интерпретация событий ему категорически не нравится.

— И что теперь? — я не очень хорошо понимал, о чем идет речь, и куда дует ветер.

— Придумай какую-нибудь легенду, Олежка. Пусть бомбу пронес кто-то другой, а вы с Малгером и Кубертом пытались ему помешать. Выведи Малгера за скобки.

— С какой это стати!? — предложение Кадесты вызвало у меня вполне ожидаемое возмущение. Мои воспоминания были еще свежи, — зачем мне выгораживать гада, который чуть меня на тот свет не отправил!?

— Не ради Малгера, — девушка положила мне руку на плечо, — он уже мертв, и более сурового наказания мы ему не придумаем. Ради моего дяди. Я очень тебя прошу.

Когда девушка просит, мне очень трудно устоять. А тем более, когда просит Кади.

— Не знаю, не знаю. Неудачная идея, по-моему. Я никогда не умел складно врать, меня в два счета раскусят.

— Не будет никто тебя допрашивать! Кроме того, ты всегда можешь сказать, что подробностей не помнишь, да и вообще, после того, что тебе пришлось пережить, ты имеешь полное право вообще память потерять.

— Скажи спасибо, что еще жив остался, — поддакнул Косс.

— Ну, хорошо, допустим, я что-то там наплету. Но ведь я не один там был. Вы с Аннэйвом говорили на эту тему? — я посмотрел на своих собеседников, — он-то что скажет?

— Мне очень жаль, — Кадеста потупила взгляд, — но, боюсь, он уже ничего не скажет.

— Что с ним? — я подался вперед и чуть не слетел с табурета, — он погиб?

— Нет, но… в общем… — девушка замялась и, словно ища поддержки, повернулась к доктору.

— Да что с ним такое-то!?

— Он выжил, но находится в коме, — ответил Косс, — можешь навестить его, если хочешь.

— Да, конечно! — я выплыл из-за стола, — прямо сейчас?

— Пожалуйста.

— Вот это уж точно, неудачная идея, — пробормотала Кадеста, поднимаясь следом за нами.

Я пропустил ее замечание мимо ушей, и смысл его дошел до меня чуть позже, когда мы добрались до отсека, где находился Аннэйв. Кадеста опередила нас с доктором и зависла перед закрытой дверью.

— Что такое. Кади? — нахмурился Косс.

— Олег никогда не видел симбионтов вживую, — девушка кивнула на дверь, — думаю, человека стоит хотя бы немного подготовить к тому, что его там ждет.

— Черт! А я и не подумал, — доктор взял меня за локоть и доверительно зашептал мне на ухо, — мы перенесли его кокон к нам в медицинский отсек, но пока от систем не отключали, поскольку санкцию на окончательное отключение дает только Совет. У Аннэйва врожденные дефекты, так что красавцем он никогда не был, а еще и со всеми этими шлангами… Это зрелище мало кому понравится.

— Олежка, быть может, лучше не заходить? — предложила Кадеста, — ты все равно ничем ему не поможешь.

— Он спас мне жизнь, — я сделал глубокий вдох, — и хочу поблагодарить его лично.

— Ну, коли это так важно для тебя…

— Да, важно.

— Как скажешь, — Косс пожал плечами и открыл дверь.

Я не сразу сообразил, что к чему, но потом, сориентировавшись, разглядел среди переплетения шлангов и проводов продолговатый металлический бак. Одна из его стенок была сделана прозрачной, но отсюда, от входа, разглядеть, что же там внутри, не получалось. Я медленно подплыл ближе, внутренне приготовившись увидеть нечто неприятное, но все равно, когда внутренности кокона открылись передо мной, у меня вырвался судорожный вдох, и к горлу подкатила тошнота.

Мне здесь затруднительно предложить какую-то аналогию, которая могла бы дать представление о том, что я увидел. То ли щуплый синюшный комочек плоти с безвольно висящими в растворе худенькими ручками и скрюченными атрофированными ножками извергал из себя жгуты шлангов, которые, подобно черным червям, расползались прочь из проеденного ими насквозь тела, то ли наоборот, хищная машина запустила плотоядные щупальца в несчастную жертву, что угодила в ее ловушку. Человек и Машина срослись здесь настолько тесно, что стали уже неотделимы друг от друга, стали единым целым. Стали симбионтом.

Положив руку на корпус кокона, я почувствовал тепло, и это было не побочным продуктом работы некоего бездушного механизма, а естественным теплом живого существа. Я всматривался в мешанину проводов и никак не мог уложить в голове то, что я видел, с образом веселого, общительного и отзывчивого Аннэйва, которого я знал. Контраст оказался слишком разительным.

— Он… жив? — спросил я, не поворачивая головы.

— С точки зрения физиологии — да, — отозвался Косс, — но его мозг, боюсь, угас навсегда.

— Но что с ним случилось? Почему взрыв так фатально на него повлиял? Я же находился рядом с Аннэйвом, но сам не пострадал.

— Ты — человек, а он — наполовину машина. Нейтронный импульс от взрыва вывел из строя реактор его корабля и серьезно повредил целый ряд систем, в том числе почти все сенсоры, через которые Аннэйв получал информацию об окружающем мире. Его органы чувств, если можно так сказать.

— Но ведь датчики и прочие приборы можно заменить! Разве нет?

— Степень интеграции электронных и биологических систем столь высока, что сенсорная перегрузка вызвала что-то наподобие болевого шока и повлекла за собой отказ целых отделов головного мозга. Это уже необратимо.

— Что же будет с Аннэйвом дальше?

— Технически, мы можем сколь угодно долго поддерживать функции его организма, но без мозга это будет растительное существование, а не жизнь. Причем процесс этот требует весьма значительных ресурсов, а мы не можем себе позволить подобной расточительности. Думаю, в ближайшие дни Совет примет решение об Отключении, — Косс положил руку на мое плечо, — мне очень жаль.

— И ничего нельзя сделать!? — в моем голосе звенело отчаяние, — Он ведь спас мою жизнь… да черт с ней! Аннэйв уберег от уничтожения весь проект «Ожерелье», а, следовательно, спас миллиарды жизней! Неужели для вас это ничего не значит!?

— Я прекрасно тебя понимаю, Олежка, — Кадеста зависла с другого бока от меня, — мне тоже тяжело, ведь мы с Анни дружили с самого детства, но существуют вещи, над которыми мы не властны. Иногда, вопреки тому, что тебе хочется, приходится делать то, что необходимо.

— Я знаю, но… — на самом деле, мне нечего было сказать, все и так предельно ясно. Я в последний раз провел рукой по стеклу кокона, — прощай, Анни, и… спасибо.

Вернувшись в коридор, мы с Кадестой попрощались с доктором Коссом и направились назад к моей палате.

— Кроме нас с Аннэйвом кто-нибудь еще пострадал? — поинтересовался я, — «Ожерелье» хоть в порядке?

— Не знаю, — она покачала головой, — оттуда вывезли только ваш корабль и тело Куберта. О других пострадавших и повреждениях комплекса мне ничего неизвестно.

— Как это? — подобный ответ человека, который по долгу службы должен был находиться в курсе всех новостей, немало меня удивил, — ты рапортов с Земли не читаешь? Или… или ты все это время рядом с моей койкой просидела?

— Ну да, заглядывала время от времени, но причина в другом. После данного инцидента мы сразу отключили связь с Землей, так что рапорты нам больше не поступают.

— Как отключили!? Почему!? — я так обалдел, что застыл с открытым ртом посреди коридора, — и там даже не знают, где я и что со мной!?

— Да. Совет принял решение о замораживании любых контактов до выяснения всех обстоятельств случившегося. Они опасаются, что подобная диверсия может произойти и на «Ньютоне», и тогда последствия будут ужасны.

— Что за бред! Малгер уже мертв и ничего больше не взорвет. Да и смысл его затеи состоял в другом. Он, хотел чтобы именно ваша станция стала новой колыбелью человечества и собирался избавиться от Земли.

— Многие члены Совета придерживаются иного мнения об организаторах диверсии и ее целях.

— Вот как? И каково же их видение ситуации? — начал я распаляться.

— Этого я не могу тебе сказать, — уклонилась Кадеста от ответа.

— Не можешь или не хочешь?

— Через пару часов состоится очередное заседание, и там ты сможешь все выяснить сам. Я не хочу перевирать чужие слова.

— Как пожелаешь, тем более, что и у меня накопилось к твоим коллегам немало вопросов.

— У тебя будет возможность их задать, — девушка подплыла ко мне и взяла за руку, — только прошу, не забудь, о чем я тебе говорила, не вмешивай в это дело Малгера, пожалей его отца.

— Кто бы мою мать пожалел! Она-то вообще не знает, жив ли ее сын или нет. Так ведь и умом тронуться недолго.

— Я сожалею.

— Ты лучше не сожалей, а помоги. Организуй мне сеанс связи с Землей. Должен же я хоть какую-то весточку о себе послать. Да и нам бы не помешало быть в курсе того, что происходит на «Ожерелье».

— Но связь отключена, я же говорила тебе!

— Ой, не надо мне сказки рассказывать. С твоими-то возможностями это не должно представлять серьезной проблемы. Чтобы член координационной комиссии и не мог связаться с Землей, когда ему это потребуется? Не смеши!

— Ничего смешного не вижу, — Кадеста тоже начала огрызаться, — ты просишь невозможного.

— Что ж, как скажешь, — мне ничего не оставалось, как пустить в дело болевые приемы, — в таком случае мне придется рассказать на Совете все как есть. Если ты хочешь, чтобы неприглядная правда рано или поздно не вылезла наружу, то нашу легенду необходимо согласовать с другой стороной. Но раз такой возможности нет, то мне придется говорить начистоту, чтобы не нарваться потом на обвинения в даче ложных показаний. Это хоть тебе понятно?

Девчонка долго сопела, глядя на меня хмурым взглядом исподлобья и, наконец, процедила:

— Олег, ты исключительный засранец.

И я не мог с ней не согласиться.

Разумеется, задача оказалась вполне решаемой. Да, пришлось немного повозиться, перенастраивая один из телеметрических каналов ретранслятора на голосовую связь, но то были трудности чисто технического характера. Издеваться над оборудованием бесконечно долго мы не могли, нас бы непременно засекли, а потому мне пришлось ограничиться всего одним звонком. Я набрал номер приемной Луцкого.

Мне ответила его секретарша, которая сперва никак не могла сообразить, почему нет изображения, и кто это, вообще, звонит. Но как только она поняла, что это я, тут же охнула и дрожащим от возбуждения голосом что-то заверещала в интерком.

— Олег, это ты? — послышался взволнованный бас ее босса, — ты где?

— Да, генерал, это я, и я сейчас на «Ньютоне».

— У никаров!? Но как ты там оказался? Что произошло? Как ты сам, в порядке?

— Жив-здоров, спасибо, — я оглянулся на нетерпеливо ерзающую Кадесту, — Вы извините, но времени у нас крайне мало, а моя история слишком длинна, так что давайте отложим ее на потом. Если вкратце, то на «Ожерелье» была организована диверсия. При попытке ее предотвратить погибли Куберт Стейдж, Малгер Фельц и Аннэйв, мой пилот. Мне повезло, и я отделался легким испугом и… синяками. В целом ситуация здесь, на «Ньютоне» довольно неприятная, но меня сейчас в первую очередь интересует положение дел на стройке, и какие повреждения получило наше детище.

Общаться с военными — одно удовольствие, когда разберешься, как правильно с ними разговаривать. Главное — четко поставить задачу, внятно сформулировать вопрос, и тогда ты в лучшем виде получишь то, что тебе нужно. Луцкий сразу понял, что к чему, и стал докладывать сжато и по делу.

— Что касается повреждений, взорвись заряд непосредственно на транспортере, на всем проекте можно было бы ставить крест. А так сама конструкция не пострадала, но на этом хорошие новости и заканчиваются. Нейтронный импульс вывел из строя реактор четвертого Узла и привел в негодность часть излучателей на прилегающем сегменте. Скорее всего, нам придется заменить их все, чтобы потом не нарваться на неприятные сюрпризы. Все эти задачи, конечно решаемы, хоть и отбрасывают нас назад как минимум на месяц.

Однако беда в том, что после теракта все никары покинули стройку, и работа попросту встала. Своими силами нам с таким объемом работ никак не управиться, так что строительство «Ожерелья» фактически заморожено. А ведь время не ждет! Слепнев с каждым днем нервничает все больше, поскольку по его оценкам до начала активной фазы взрыва осталось уже недолго. Еще немного и все наши потуги окажутся напрасными.

— Плохо дело, — констатировал я.

— Да, — согласился Луцкий, — так что сейчас, Олег, вся надежда на тебя. У тебя полный карт-бланш. Делай что хочешь, договаривайся с кем надо, соглашайся даже на самые грабительские условия, но любой ценой добейся возобновления работ на «Ожерелье». Если этого не сделать, то… да ты и сам все прекрасно понимаешь.

— Черт! Ну почему все крутится именно на мне!? Что за напасть такая!?

— Это Судьба, сынок. От нее не спрячешься.

— Как же я ненавижу эту суку!