Глава 11

Последующая неделя стала самой безумной неделей всей моей жизни, и я сам не знаю, как не подвинулся умом за эти несколько дней. Подобно тому, как тысячетонное усилие, развиваемое мощным прессом, концентрируется на крохотном наконечнике пуансона, все надежды и опасения, амбиции и подозрения десятков исключительно высокопоставленных людей оказались сфокусированы на моей скромной персоне.

А началось все в первый же день со «смотрин», как окрестил это мероприятие Луцкий, где они со Слепневым представили меня Совету Безопасности и еще целому ряду больших шишек. Заранее зная, что ничегошеньки путного из такой затеи не выйдет, генерал сразу настроил меня на нужный лад.

— Скажу сразу, — он по-отечески положил мне руку на плечо, — ты им не понравишься. Это факт, смирись ним и даже не пытайся произвести на аудиторию благоприятное впечатление. Всем не угодишь.

— Что же мне тогда делать?

— Расслабиться и не придавать происходящему большого значения. Если тебя будут о чем-то спрашивать — отвечай. Говори то, что думаешь, не изобретай ничего сверх необходимого. Не хочешь отвечать — так и скажи, перебьются.

— Вам легко говорить, — хмыкнул я, — а я вот не уверен, что у меня получится сказать «нет», когда меня сам Президент расспрашивать будет.

— Помни, парень, сейчас ты им нужен, а не наоборот. Если будут слишком сильно наседать, ты вообще можешь послать их вдоль по улице. И они проглотят, никуда не денутся. Слишком многое на тебя завязано, и им придется с тобой считаться. Быть может, даже заигрывать начнут.

— С какой стати?

— Все они — профессиональные политики, интриганы и жулики, — Луцкий криво усмехнулся, — в тебе они видят очередное окно возможностей… эдакую узенькую форточку, в которую всем не пролезть. Так что каждый из них всеми способами будет пытаться отстоять свой интерес и интересы людей, стоящих за его спиной. И, боюсь, сегодня будет только начало.

— А дальше что? — быть порванным на кусочки фанатичной толпой мне совсем не хотелось.

— Не бери в голову, я их все равно к тебе не подпущу. Потом пусть увольняют к чертовой матери, но сейчас здесь я буду правила устанавливать. Если невтерпеж — пускай между собой грызутся, а нам с тобой надо делом заниматься.

— Хм, — я недоверчиво прищурился, — а у Вас-то здесь какой интерес?

— Все очень просто, — генерал развел руками, — я человек военный. Передо мной поставлена задача, и я должен ее выполнить. А для этого мне нужно, чтобы ты оставался в здравом уме и твердой памяти. И я использую все доступные мне силы и средства, чтобы оградить тебя от излишне надоедливых клиентов. В данный момент твоя безопасность важнее их частных претензий.

— Наивысший приоритет? — уточнил я.

Судя по всему, толика ехидства в моем голосе не укрылась от внимания Луцкого. Он нахмурился и задумчиво покосился на дверь, за которой скрылся доставивший меня накануне майор.

— Что, были какие-то проблемы? — неторопливо произнес он.

— Не у меня, — я предпочел не вдаваться в подробности, чтобы не навлечь неприятностей на головы своих коллег.

— Боря верен себе, не так ли?

— Вы знакомы с нашим капитаном!? — я был настолько удивлен, что, похоже, даже малость проговорился.

— Мне известно все обо всех членах вашего экипажа. Я никогда не действую вслепую. А с Борей я и вправду имел возможность поработать вместе, но это было давно.

— Но…

— Не отвлекайся! — генерал поднял руку, останавливая меня, — это все несущественные детали. А тебе сейчас необходимо сосредоточиться на главном. У нас «смотрины» сегодня!

Мероприятие сие, и вправду, получилось на редкость неприятным. С одной стороны, я чувствовал себя породистым жеребцом на ярмарке — меня настолько неприкрыто рассматривали и оценивали, шушукаясь меж собой, что порой возникало желание пройтись и повертеться перед аудиторией, точно на подиуме. С другой — мои интерьвьюеры сами стремились привлечь мое внимание, чтобы попытаться перевести общение в личную плоскость и выцарапать в перспективе какие-либо преференции для себя. Выглядело все это несколько дико.

Президент, Премьер, министры, несколько послов… Они, соль земли, люди, вершащие судьбы мира, были вынуждены чуть ли не лебезить передо мной, каким-то сопляком с улицы, сущим ничтожеством. С учетом того, что подобное поведение являлось для них… непривычным, получалось это крайне коряво.

Неприглядное зрелище.

Пару раз их расспросы заходили настолько далеко, что у меня и впрямь появлялось желание послать их всех к чертовой матери, но я сдержался. Сам не знаю почему. Быть может из жалости?

В общем, когда меня, наконец, отпустили, я не стал сдерживать вздох облегчения. За своей спиной я чувствовал неудовольствие аудитории, но мне уже было все равно. Конечно, они предпочли бы вверить свои судьбы в более надежные руки, но моей вины тут не было. Все так сложилось по воле Его Величества Случая, вот ему-то свои претензии и предъявляйте.

Передохнуть мне не дали. Не успел я покинуть зал совещаний, как меня тут же затащили в выделенный для моей подготовки кабинет, и на меня насели собранные Луцким специалисты. И потом они не слезали с меня всю неделю до самого отлета.

В Университете столько времени отводилось на подготовку к одному экзамену, но тут в меня за несколько дней накачали столько информации, что вполне хватило бы на весь институтский курс! Занятия начинались в восемь утра и заканчивались далеко за полночь. В целях экономии времени, я жил, спал и ел прямо здесь, в кабинете, благо к нему прилагалась комната отдыха с туалетом и душевой. Идиллию, правда, слегка портили наглухо запечатанные окна (бронированные, судя по всему) и дежурящие в коридоре у моих дверей пара дюжих спецназовцев. Трудно сказать, охраняли они меня или сторожили, но особо задумываться мне было некогда. Когда на сон остается всего пять-шесть часов, поневоле начинаешь ценить каждую секунду. А для того, чтобы моя голова не взорвалась от перенапряжения, меня регулярно отпаивали какими-то тонизирующими снадобьями, должными поддерживать меня в форме. Но все равно, к концу дня мой мозг буквально гудел и звенел, как накачанный до предела футбольный мяч.

И чего только в меня не заталкивали! Тут была и экономика, и политика, и психология, и технологии… сам черт руки-ноги бы себе переломал!

Я прошел ускоренный курс ораторского искусства и коммуникации. Меня натаскивали на умение вести переговоры, на способность правильно оценить собеседника и расположить его к себе, подобрав соответствующие слова и интонации. Меня учили выстраивать логические связки таким образом, чтобы обосновать буквально любое умозаключение. Тренировали убедительно и правдоподобно врать, в конце концов.

В меня загрузили подробнейшие инструкции насчет того, что Земля может предложить никарам в обмен на их услуги. Долго и нудно втолковывали, как следует вести деловые переговоры, до какого предела можно и нужно торговаться, а когда следует уступить и насколько.

Слепнев лично прочитал мне серию лекций по современной астрофизике, чтобы я ощущал хоть какую-то почву под ногами, когда мне придется рассказывать о неладах с Солнцем.

Я узнал массу нового об истории конфликта никаров и землян, увидев те события под совершенно иным углом. При этом, чуть ли не каждый второй документ, с которым мне приходилось иметь дело, нес на себе гриф «секретно». Так что подробностями делиться не стану, уж извините.

В перерывах ко мне подсаживались психологи и начинали нашептывать всякую белиберду, призванную хоть как-то примирить мое убогое эго с навалившейся на него ответственностью. Спасало лишь то, что к этому моменту я был уже настолько одуревший, что все их бормотания навылет проскакивали сквозь мою гудящую голову, не оставляя после себя никаких следов.

Я бы непременно свихнулся от такой нагрузки, если бы моя накачка не перемежалась отдельными светлыми моментами.

Во-первых, со мной провели несколько занятий по пилотированию космических кораблей. Разумеется, все ограничивалось «полетами» на тренажере, но на каком тренажере! Он позволял имитировать практически любой аппарат — от одноместной спасательной капсулы до тысячетонного лихтера — с учетом всех присущих ему особенностей и нюансов. Мы отрабатывали все штатные процедуры: выход на орбиту, сближение, стыковку-расстыковку и орбитальные маневры, а также вкратце прошлись по некоторым нештатным ситуациям. Меня обучили работе с портальным генератором, тем более что принцип работы с ним не сильно отличался от настройки канала дальней связи. Только теперь, задним числом, я начал понимать, насколько филигранно пилотировал Борис нашу неповоротливую драгу, когда вывел ее на низкую орбиту вокруг «Вишенки» с первого скачка.

Понятно, что стать первоклассным асом за несколько занятий невозможно, но после них пульт управления кораблем хотя бы не казался мне бессмысленным набором огоньков.

Во-вторых, мне по заказу подготовили новенький персональный скафандр «Дельфин-СТ3» от StarSuit. Скафандр был замечательный — светло-серебристый с синими вставками, с полным комплектом оснастки и аксессуаров и с портативной станцией зарядки и заправки. Вот только если раньше я от одной только мысли о таком костюме весь слюной бы изошел, то сейчас отнесся к своей обновке более сдержанно, поскольку перед моими глазами неотвязно стояло воспоминание о куда более совершенном комбинезоне Кадесты.

Во время одного из выездов на тренажер скафандр мне подогнали по размеру, настроили, и я испытал его в бассейне. Что говорить, в такой одежке работать было бы несравненно легче и удобней, чем в тех балахонах, что я примерял раньше, и которыми мы с Борисом пользовались на «Берте». Мне стало даже немного совестно, что десятки специалистов вынуждены регулярно выходить за борт и кряхтеть, ворочаясь в тяжеленных негнущихся доспехах, а мне ни за что ни про что досталось такое счастье, которым я, вполне возможно, так ни разу и не воспользуюсь.

В-третьих, я получил новый планшет, по сравнению с которым мой старый выглядел не более чем игрушечным калькулятором. И дело даже не в его вычислительной мощности или объеме памяти, а том, чем эта самая память была заполнена. Тут уместились все уроки, которыми меня терзали целую неделю, подробнейшие справочники и базы данных по любым темам, любым наукам, экспертные системы по медицине, пилотированию и ремонту космических аппаратов и многое, многое другое. Помимо перечисленного, планшет был обучен некоторым интересным фокусам, наподобие свободного подключения к защищенным сетям или взлома чужих учетных записей в различных системах. Только пальцем ткни — и готово!

По правде говоря, мне не очень нравилась идея лезть без спроса в компьютерные сети никаров, находясь у них в гостях, о чем я прямо и сказал. Меня тут же заверили, что это все «на крайний случай» и пользоваться всеми этими отмычками без острой необходимости, разумеется, не следует. Но я подозреваю, что в моем новом планшете помимо того, о чем мне было известно, имелась еще масса интересных штучек, о которых мне предпочли не говорить. И с этим я ничего поделать не мог, разве что «забыть» планшет где-нибудь по дороге.

Пока меня поочередно обрабатывали разные специалисты, Луцкий, как и обещал, держал круговую оборону от тех, кому не терпелось пообщаться со мной персонально, с глазу на глаз. Из-за неплотно прикрытой двери моих апартаментов изредка доносились его препирательства. Я мог слышать только его ответные реплики, но и этого хватало с лихвой, чтобы осознать степень напряженности, царящей вокруг моей скромной персоны. Это сильно напоминало переговоры Бориса с Гершиным, только с чуть пониженным содержанием ненормативной лексики.

Говорильня отнимала у генерала почти все время, а потому он вместо себя приставил ко мне свою секретаршу… или адьютантшу Лизу. По-деловому строгая и немногословная она, конечно, не собиралась меня как-то развлекать, но уже одним своим присутствием привносила нотку оптимизма в мои серые трудовые будни. И это, пожалуй, можно считать еще одним светлым пятном посреди бушующего вокруг безумия.

А градус сумасшествия нарастал с каждым днем. От Луцкого требовали противоречащих друг другу вещей — подготовить меня по максимуму и, одновременно, заслать меня к никарам как можно скорее. Четкого срока никто не называл, но было очевидно, что слишком долго тянуть не следует. Будучи поставленными в жесткие временные рамки, спецы начинали грызться между собой, считая свою часть подготовки наиболее важной. В итоге в проигрыше оказывались все, в том числе и я, поскольку от общения со взвинченными инструкторами мое настроение отнюдь не улучшалось.

Желание предусмотреть любую мелочь, учесть все мыслимые и немыслимые варианты доводило порой до откровенно комичных ситуаций. Точнее, комичными они кажутся сейчас, когда эмоции уже подзабылись, а тогда мне было совсем не до смеха. Наиболее ярко общая параноидальность проявилась, когда пришла пора сочинять письмо для Кадесты.

Ко мне, помнится, подсела парочка «спичрайтеров», которые принялись объяснять мне, как должно выглядеть мое послание. Чтобы текст его, мол, излучал непринужденность и искренность, и, прочитав его, девушка сразу бы помчалась к дядюшке выбивать для меня разрешение и так далее. Я уже по горло был сыт общением с ними, поскольку они готовили для меня текст речи перед руководством колонии никаров. Сочинили аж шесть вариантов, из которых я по обстоятельствам должен был выбрать наиболее подходящий. Но тогда они оперировали абстрактными психологическими портретами, а сейчас эти двое взялись за меня лично и с фанатичным усердием вытягивали из моих воспоминаний малейшие подробности нашей с Кадестой встречи — слова и выражения, которые я использовал, сопутствующие жесты и интонации, ее реакции на мои реплики. Они хотели составить письмо таким образом, чтобы у нее не возникло даже тени сомнения в том, что его написал именно я, а не кто-то иной. Вплоть до отдельных опечаток и грамматических ошибок.

Паноптикум этот продолжался почти два часа, и то, как горе-писатели подолгу обсасывали каждое словечко и знак препинания, вслух обсуждая мой собственный психологический портрет, в конце концов меня взбесило. Я выгнал их из своего кабинета, язвительно заметив им на прощание, что письмо более всего будет походить на написанное мной, если я и в самом деле напишу его самостоятельно.

Что я и сделал.

Выглядело мое творение следующим образом:

«Привет, Кадеста!

В среду истекает моя вахта, и до начала учебного года у меня остается еще целая неделя, так что я вполне мог бы нанести тебе ответный визит. Если это возможно, конечно. С ребятами на нашей драге я договорился, и ее можно использовать как место встречи.

Если визит состоится, то сообщи, когда тебя ждать, и что мне следует прихватить с собой. Есть ли какие-то особые требования или пожелания?

Жду не дождусь ответа!

Олег.»

Не особо изысканно, зато от души. Луцкий признал текст удовлетворительным, а ни с кем другим я советоваться и не стал. И в понедельник вечером, в присутствии генерала, Лизы и Слепнева я, внутренне помолясь, нажал на кнопку отправки.

Теперь нам оставалось только ждать, причем мы понятия не имели, сколько именно. Обычно никары отвечали на письма в течение суток, но нынешний вопрос заметно отличался от тех, по которым обычно велась переписка. Так что все мы оказались в подвешенном состоянии и даже не знали, как долго будем в нем находиться.

И тут меня вдруг разобрал смех.

Я трясся словно в припадке, едва не задыхаясь от хохота, на глаза мои наворачивались слезы, и никак не мог остановиться. Быть может, таким образом вырвалось наружу копившееся все эти дни внутреннее напряжение, не знаю, но я смеялся от всей души и мне становилось как-то легче. Остальная троица наблюдала за мной с нескрываемым беспокойством, но ничего не предпринимала.

— Я… просто… — мне пришлось умолкнуть, чтобы посмеяться еще немного и попробовать все же набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы закончить фразу, — я подумал… что будет, если мы не дождемся ответа. Значит, вся наша суета не имела никакого смысла, все надежды и планы — пшик! Почему-то мне это показалось смешным, — я протер влажные от слез щеки, — куча серьезных людей сделала ставку на тонюсенький волосок, на котором теперь все и висит. Со стороны это, наверное, должно выглядеть невероятно глупо.

— Глупо, не глупо, но если других вариантов нет, приходится хвататься за ту соломинку, что подвернулась, — поняв, что я еще не совсем рехнулся, Луцкий заметно расслабился, — у нас нет выбора, вот и все.

— Ну, хорошо, — я окончательно успокоился, — письмо мы отослали. Что дальше?

— Теперь ждем ответ.

— И сколько времени должно пройти, прежде чем мы решим, что ответа уже не будет?

— На мой взгляд, одних суток вполне достаточно, но на всякий случай дадим твоей подруге три дня. Вдруг она отлучилась куда.

— И мы все это время будем тут сидеть и таращиться на экран? — я покосился на монитор, который невозмутимо докладывал, что новых сообщений для меня нет.

— Мы можем дежурить по очереди, — предложил Слепнев.

— Делайте что хотите, а я пойду спать, — мой рот перекосило от могучего зевка, — если ответ так и не придет, можете меня не будить. Никогда.

Я прекрасно понимал, что в ближайшие несколько часов вполне могла решиться судьба всей цивилизации, но за последние дни я так жутко устал, что даже на этом фоне перспектива уснуть и более не просыпаться выглядела куда более привлекательной. Я пожелал остальным спокойной ночи и поковылял в душевую.

Сон мой никто не тревожил, и я проснулся сам. Солнце поднялось уже высоко, но из кабинета не доносилось никаких звуков, так что я вполне мог поваляться еще часок-другой. Однако любопытство все-таки выгнало меня из-под одеяла. В кабинете я обнаружил Лизу, сообщившую, что ответа пока нет. Где пропадали Луцкий и Слепнев, она не знала, зато была в курсе сегодняшнего меню. И эта информация в тот момент представлялась более важной и актуальной.

После завтрака я нос к носу столкнулся с вопросом «что делать?». Никаких занятий на сегодня запланировано не было, а пока мы не получили ответа от Кадесты, предпринимать что-либо не имело смысла. За то время, пока меня накачивали самой разнообразной информацией, я успел соскучиться по элементарному безделью, но сейчас, получив возможность поплевать в потолок, внезапно обнаружил, что почти забыл, как это делается.

С одной стороны, тупо сидеть перед монитором и ждать ответного письма явно глупо, но такое подвешенное состояние не позволяло мне сосредоточиться на чем-либо другом. Я попробовал и поковыряться со скафандром и изучить свой новый планшет и продумать свою речь перед дядей Оскаром, но что бы я ни делал, мой ум постоянно возвращался к мыслям о письме. Каждые пять минут я вскакивал и бежал в приемную, чтобы взглянуть на монитор. Вскоре появился и Луцкий, оккупировав кресло перед терминалом, но я все так же продолжал челноком курсировать между своей комнатой и приемной. Страшно подумать, что со мной станет, если в таком режиме мне предстоит провести все три дня!

И все же, несмотря на состояние непрерывного ожидания, громкий возглас генерала заставил меня вздрогнуть.

— Олег! Скорей сюда! — он помахал мне рукой и указал на экран монитора, — письмо пришло!

Я подбежал к нему, и мы дружно уставились на мигающее на экране извещение.

— Тебе письмо — ты и открывай, — генерал толкнул меня в бок.

— Ох ты черт! — я провел руками по лицу, чтобы хоть как-то унять охватившую меня дрожь, — боязно что-то.

— Не дрейфь! Если бы ответ был отрицательным, то мы, скорее всего, вообще никакого письма не получили бы.

В словах Луцкого присутствовала определенная логика. Никары никогда не отвлекались на переписку с теми, кто их не интересовал, и полученное от них сообщение подразумевало продолжение диалога. Я сделал глубокий вдох и, протянув палец, ткнул в мигающее извещение.

«Привет, Олег!

Я безумно рада, что ты все-таки принял мое приглашение. Я уж и не чаяла. Дядя Оскар дал свое согласие, и в четверг утром я отправлю за тобой Аннэйва. Он же потом вернет тебя обратно, когда будет нужно.

Из вещей достаточно прихватить все то, что ты обычно берешь с собой в недельную командировку — зубную щетку и тому подобное. Все остальное у нас есть.

О твоем визите никто из посторонних не знает, так что чрезмерного внимания к своей персоне можешь не опасаться.

До встречи на «Ньютоне»!

Кадеста Свирко».