Глава 6

В конечном итоге я не стал особо мудрить и просто-напросто заблокировал доступ к сигналу с камер для всех терминалов, кроме своего собственного и кроме системы регистрации. Если и случится что-нибудь из ряда вон выходящее или хотя бы интересное, то можно будет посмотреть попозже. Борис, конечно, неистовствовал, но недолго и не очень сильно — челнок с нашей гостьей уже причалил к стыковочному узлу, и махать кулаками было поздно. Куда больше страданий доставлял скулеж Жана, из-за которого мне, в конце концов, пришлось вообще отключить рацию.

Теперь я, вымытый, выбритый и надевший свою лучшую рубашку, висел перед закрытым внутренним люком, за которым кто-то копошился и лязгал замками, чувствуя, как во мне потихоньку нарастает паника. Приближение встречи с загадочной незнакомкой пугало меня куда сильнее, чем приближение лихтера никаров, несмотря на то, что тот выглядел куда более устрашающе.

Для капитана это зрелище, быть может, являлось вполне привычным, но у меня при виде надвигающейся на нас махины, заслонившей собой полнеба, даже свело судорогой желудок. Огромный, черный, утыканный вспыхивающими сигнальными огнями, которые ни черта не освещали, а только подчеркивали исполинские размеры лихтера. Борис включил прожекторы, но их лучи смогли высветить лишь небольшой пятачок вокруг стыковочных кронштейнов, да край разинутой пасти заборного раструба, отчего вид стал еще более жутким.

Шутка ли — состыковать две махины, каждая из которых весит несколько тысяч тонн, и которые при этом несутся по орбите с сумасшедшей скоростью. Наша «Берта» с развернутыми штангами была практически лишена возможности для маневрирования, а потому вся ответственность ложилась на плечи пилота лихтера. И я, наблюдая за тем, как Борис нет-нет, да и потянется к джойстикам, прекрасно его понимал. Это как ехать на переднем сиденье в машине с автопилотом и рефлекторно давить ногой в пол, когда у тебя перед носом выскакивает какой-нибудь шустрик. Нервничаешь иногда даже сильнее, чем когда сам за рулем.

Но, к счастью, волновались мы напрасно. Кто бы ни сидел за штурвалом лихтера, дело свое он знал отлично. Кронштейны медленно и мягко вошли в стыковочные захваты, и те, захлопнувшись, надежно скрепили два корабля воедино. Мы здесь, на жилом уровне, даже ничего не почувствовали.

— С приездом! — Борис хлопнул в ладоши и нажал кнопку на интеркоме, — Гильгамеш, теперь они твои!

Дальше начиналось колдовство нашего техника, связанное с согласованием режимов погрузки, забросом пробной партии для анализа и прочая и прочая, а нас с капитаном теперь больше занимал другой пункт программы.

— Ну что, юнга, готов проявить себя в роли экскурсовода?

— Никак нет!

— Тогда я даю им зеленый свет. Пусть высылают свой челнок, — старик пробежал пальцами по панели, и почти сразу же получил ответ с лихтера, — вот, смотри-ка, какие нетерпеливые. Ориентировочное время — минус двадцать минут, — он повернулся ко мне, — а почему ты еще здесь?

Мне ничего не оставалось, кроме как обреченно вздохнуть и поковылять к лифту…

Огонек на панели управления шлюза сменил гнев на милость и загорелся зеленым, сигнализируя о выравнивании давления. Я перекрестился, провел рукой по взъерошенной после мытья шевелюре и повернул запорный рычаг. Люк распахнулся, и мне в глаза ударил яркий свет, в котором, словно в мистическом ореоле виднелась человеческая фигура.

— Здрасьте! — сказала фигура озорным девичьим голоском.

— Привет! — отозвался я, прикрывая глаза ладонью.

— А почему у вас тут так темно? Экономите, что ли?

— Нет, просто я, э-э-э, — вот тебе и прокол номер раз. Я же специально приглушил свет, памятуя о нашем вчерашнем обсуждении. И обманулся, — сейчас поправим!

Я подплыл к панели управления и крутанул регулятор на максимум, заставив все лампы ярко вспыхнуть. Обычно мы никогда не включали освещение на полную модность, но мне не хотелось ударить в грязь лицом. Развернувшись, я насчитал еще несколько прорех в своих логических построениях, которые возводил накануне.

Девчушка, действительно, выглядела довольно высокой, но отнюдь не тощей. Не поймите меня неправильно, я не хочу сказать, что она была толстушкой, но вот слово «тощая» к ней совершенно не клеилось. На ней был надет светло-голубой облегающий комбинезон, позволявший оценить пропорции ее фигуры, и пропорции эти выглядели весьма… пропорционально. Вторым, что отпечаталось у меня в памяти, были ее любопытные глаза, посаженные так широко, что я, пожелай поймать ее взгляд в более интимной обстановке, вполне мог заработать себе косоглазие. Правильно очерченное лицо оказалось на удивление смуглым, что не очень вязалось с прямым, почти греческим носом, а жесткие волосы, темные, но с явным рыжим отливом, топорщились в стороны озорными пружинками, подрагивающими при каждом движении.

Я запоздало сообразил, что в числе поселенцев «Джордано» присутствовали и чернокожие и азиаты, а потому мне не стоило так безапелляционно судить о цвете кожи никаров. И да, очков на ней также не оказалось.

— Я — Кадеста, а тебя как величать?

— Олег, — ответил я машинально.

— Щелк! — сказала девчонка и почему-то хихикнула.

— Что такое? — очнулся я от раздумий.

— На память, — улыбнулась она, — потом дяде Оскару покажу. Уж больно у тебя вид был озадаченный. Ты кого ожидал встретить-то?

Только сейчас я разглядел у нее за правым ухом дужку гарнитуры с поблескивающим глазком объектива. Ох, как же я не люблю, когда меня фотографируют! У меня постоянно физиономия какая-то кривая получается, что с ней ни делай.

— Просто ребята вчера дурака валяли, — объяснил я, — придумывали вам всякие антенны на головах и прочую ерунду. Я-то понимал, что увижу вполне обыкновенного человека, только, быть может, более изможденного, что ли.

— Отчего же изможденного? — удивилась Кадеста, — на мой взгляд, так это ты какой-то замученный.

— Да, есть немного. Не выспался, — я плюнул на все и решил не изобретать тем для разговора, покорно следуя за его естественным течением, — вчера у нас выход был, и у меня после него к вечеру руки и плечи разболелись. Никак заснуть не мог.

— Что же вы там такое тяжелое таскали?

— Стыковочный адаптер для твоего челнока.

— О! Извини, если это по моей прихоти вам пришлось так мучиться! Что-то не заладилось?

— Не бери в голову, все нормально. Просто в этих скафандрах в любом случае устаешь, а я к таким вещам пока не успел привыкнуть.

— Что же у вас за скафандры такие? — удивилась Кадеста, — почему ты в них устаешь?

— Какие? — не понял я, — самые обычные.

— Покажи.

Пожав плечами, я развернулся и поплыл по коридору в сторону выходного шлюза. Мне было совершенно безразлично, чем развлекать нашу гостью, лишь бы отведенное на экскурсию время поскорее закончилось.

Наши с Борисом «костюмчики» висели на своих обычных местах, притянутые к стенам резиновыми жгутами.

— Вот, — я вплыл внутрь отсека и, остановившись посередине, не без гордости заметил, — тот, что справа — мой.

— Какие чудны́е! — хихикнула Кадеста, — точь-в-точь два медвежонка.

Я даже немного оскорбился столь легкомысленным комментарием. На медвежат наши скафандры совершенно не походили. Девчонка, по-видимому, в своей жизни имела дело исключительно с плюшевыми вариантами упомянутых животных.

Кадеста, не обращая внимания на мой насупленный вид, проскользнула мимо и прижалась носом к стеклу одного из шлемов, загораживаясь ладонями от постороннего света.

— Эй! Есть кто дома? — она снова хихикнула и повернулась ко мне, — как же вы в них забираетесь?

— Со спины, — угрюмо проворчал я.

— Неудивительно, что вы устаете. Целый дом на себе таскаете, словно улитка. И впрямь чудно́!

— А какие скафандры у вас? — мне стало любопытно, — разве другие?

Да, я помнил, что существуют костюмы индивидуального пошива, но соответствующая технология покинула стены лабораторий относительно недавно и до сих пор не получила широкого распространения. Вряд ли никары имели к ней доступ. Вполне возможно, что они разработали какие-то собственные варианты и конструкции, и мне показалось разумным с ними ознакомиться.

Я предполагал всякое, однако оказался совершенно не готов к тому, что произошло в следующее мгновение. Кадеста повернулась кругом, расставив руки в стороны, и сказала:

— Вот такие. Ужели не видишь?

Я открыл рот, собираясь что-то ответить, но потом закрыл его, так и не найдя подходящих слов. То, что я принял поначалу за обыкновенный комбинезон, оказалось на самом деле полноценным скафандром, только без шлема. Ободок вокруг шеи, принятый мной за декоративный элемент, являлся замком для его присоединения, а поблескивающие манжеты на рукавах служили для фиксации перчаток. Теперь, задним числом, я разглядел еще целый ряд подробностей — непонятные металлические клипсы на плечах и бедрах, крепеж для ранца на спине, жесткий корсет, выглядывающие из-за воротника разъемы — которые указывали на отнюдь не простую природу костюма. Но, черт меня подери, насколько же изящно он сидел на девушке, насколько легки и естественны были все ее движения! В таком наряде вполне можно было выступать на соревнованиях по художественной гимнастике.

— Ничего себе! — выдавил я в конце концов, — и тебе не страшно выходить за борт в такой вот… фуфаечке?

— Ничуть, — Кадеста удивленно взмахнула ресницами, — что тут страшного-то?

— Ну как же! Вакуум, радиация, холод… лично я вряд ли бы доверил свою жизнь столь тоненькой одежке.

— На моей памяти не было ни единого серьезного инцидента, зря беспокоишься.

— Но он такой тонкий! Его, наверное, легко порвать.

— И что? — продолжала недоумевать девушка, — ну будет кровоподтек на этом месте, так не смертельно же. Через неделю пройдет. Экстремалы, вон, вообще выходят в негерметичных костюмах. Берут в каждую руку по омни-джету и такое вытворяют! Даже я один разок попробовала, хотя дядя Оскар мне потом чуть голову не открутил.

— И… как оно? — я был настолько обескуражен, что даже начал забывать отдельные слова.

— Холодно, и кожа потом шелушится от пересыхания, — Кадеста покрутила головой по сторонам в поисках еще чего-нибудь любопытного, — а что у вас тут еще есть?

— Здесь причальный уровень, — я вынырнул обратно в коридор, — склад, шлюзы, технические помещения. Так что смотреть особо не на что.

— А где же вы живете?

— На жилом уровне, где же еще?

— Покажи, — Кадеста явно не привыкла, чтобы ей отказывали. Ее дяденька, похоже, не упускал случая побаловать любимую племянницу и имел для этого богатые возможности. Я же не горел желанием потакать всем ее капризам, самоуверенность девчонки меня раздражала. Так почему бы не осадить ее немного.

— Там гравитация один «Же», — развел я руками, — не думаю, что тебе стоит туда соваться.

— Я что, стеклянная, по-твоему? — снова засмеялась Кадеста, — не бойся, я не разобьюсь. Я регулярно в гравизоне тренируюсь, а перед тем, как лететь сюда, провела там почти два дня. Покажи.

— Тебе, быть может, и все равно, а с меня потом шкуру спустят, если с тобой что-нибудь стрясется!

— Ладно, тогда давай по-другому, — девушка прокашлялась, — запись! Я, Кадеста Свирко, пребывая в здравом уме и трезвой памяти, не находясь под принуждением, осознавая все риски, по собственной воле прошу препроводить меня на жилой уровень орбитальной драги «Берта-358» и беру на себя всю ответственность за возможные последствия. Стоп! — она снова посмотрела на меня, — так тебя устроит?

— Я так понимаю, что ты привыкла всегда добиваться желаемого?

— Разумеется! До тебя только сейчас дошло?

— Как скажешь, — я неопределенно хмыкнул и направился к лифту, — поплыли.

Нырнув в кабину, я сориентировался, сообразил, куда мы поедем, и приткнулся к той стороне, которой предстояло стать «полом» во время разгона. Кадеста, впорхнув в дверь следом за мной, зависла посередине, ожидая продолжения шоу.

— Тебе лучше прилечь, — указал я ей на пол, — а то у нас тут здорово трясет.

На мое счастье, пустая бравада Кадесте не была свойственна, и она послушно растянулась по стенке, держась за крепежные ремни. Я вздохнул и нажал кнопку. Девчонка весело взвизгнула, когда ускорение навалилось на наши плечи. Ну-ну, посмотрим, как ты перенесешь торможение, которое будет плющить вдвое сильнее. Да и терпеть перегрузки лежа — невелика премудрость.

Ну наконец, хоть в чем-то я оказался прав. После того, как мы, воспользовавшись непродолжительной невесомостью, перебрались на противоположную сторону кабины, и она начала замедляться, Кадеста уже не пищала от восторга, а только тихонько покряхтывала. Двукратная перегрузка явилась для нее уже более серьезным испытанием.

Лифт остановился, над головой глухо лязгнул закрывшийся гермоклапан, и двери распахнулись.

— Добро пожаловать! — я протянул девушке руку, — как прошла поездка?

— Уф! — только и смогла выдавить она в ответ.

Кадеста перекатилась на живот и сначала встала на четвереньки, чтобы немного пообвыкнуть. Потом, схватившись одной рукой за крепежный ремень на стене, а другой опершись на меня, она поднялась на ноги. Ее слегка пошатывало, а лицо из-за оттока крови приобрело пепельно-серый цвет. Озорные кудри больше не торчали в стороны, а понуро свисали по бокам, что лишало Кадесту некоторой толики очарования и делало ее похожей на тысячи самых обыкновенных земных девчонок. Она часто и тяжело дышала, как при высокогорном восхождении. Блуждающий взгляд свидетельствовал о том, что глаза ей застилает темная пелена. Напрасно она так бахвалилась.

При упоминании о перегрузках, первым, что приходит на ум, оказывается образ еще одного-двух человек, усевшихся Вам на шею. Да, это тяжко, но терпимо. Главное подняться, а потом следить за тем, чтобы ненароком не споткнуться, иначе будет плохо. Но нельзя забывать и о другой, куда более серьезной проблеме. Неприспособленное к подобным условиям сердце попросту отказывается качать кровь до Вашей головы, и мозг, лишившийся кислорода, начинает отключаться. Попробуйте утром резко вскочить с постели — так то будут еще цветочки. А теперь еще представьте, что этот миг легкой дезориентации все длится, длится и длится…

— Быть может нам лучше вернуться? — предложил я.

— Нет-нет! Мне уже лучше! — поспешно заверила меня Кадеста, стараясь справиться с недомоганием.

— А у вас в этой… как ее… гравизоне так же?

— Не-е, там полегче. Есть, конечно, еще экстремальный сектор для совсем уж упертых гравиманов, но я туда не спускалась. И, по-видимому, напрасно. Имела бы хоть какое-то представление…

Она все же отпустила стену и сделала осторожный шаг. Поскольку в таком состоянии вести ее на полноценную экскурсию по уровню не имело смысла, я решил проводить Кадесту в свою каюту, где она смогла бы прилечь. Благо, идти совсем недалеко.

Двигалась девушка медленно, тщательно обдумывая каждое движение. Она опускала ногу на всю стопу, потом плавно переносила на нее вес тела, и только удостоверившись в устойчивости своего положения, отрывала от пола другую. Так бы ходил обычный человек, если из его головы вынуть все связанные с этим процессом рефлексы.

Чего-чего, а упрямства Кадесте было не занимать. Несмотря на полуобморочное состояние, она все же доковыляла до каюты.

— А где все остальные? — поинтересовалась она, остановившись в дверном проеме и оглянувшись в коридор.

— На рабочих местах, где же еще! — постарался я ответить как можно непринужденней, — у нас же сейчас лихтер под погрузкой.

— И слава Богу, — вздохнула девушка и опустилась на краешек койки, — не хотелось бы, чтобы они глазели на меня в таком виде.

А я подумал, что у Бориса, помимо телепатического, похоже, имеются еще и некоторые зачатки пророческого дара.

Кадеста растянулась на моей кровати и закрыла глаза. У нее ушло около минуты, чтобы немного прийти в себя. Постепенно ее лицо приобрело обычный цвет, а дыхание снова стало ровным.

— В голове не укладывается, как вы умудряетесь жить с такой ношей на плечах, — пробормотала она.

— Привычка, — пожал я плечами, — все живые существа на Земле, и человек в том числе, формировались на протяжении миллионов лет как раз с тем, чтобы нормально существовать в таких условиях. Мне тоже, например, непонятно, как можно провести всю жизнь в невесомости, ни разу не ступив ногами на твердую землю.

— Не вижу никаких проблем, мы тоже привыкли, — она улыбнулась, похлопала ресницами и осмотрелась по сторонам, — ты здесь обитаешь?

— Ага.

— Скромно, — критически констатировала девчонка и вдруг замерла, разглядывая стену, — о!

О, Господи! Я даже зажмурился то ли от стыда, то ли от ужаса. Это надо же было так опростоволоситься! Как я мог забыть!?

— Здесь все твои подруги? — спросила Кадеста, удивленно вскинув брови.

— Это не мои, — отозвался я неожиданно севшим голосом, — тут так уже было, когда я заселился.

— Да ладно тебе прибедняться! Не скромничай, — и она посмотрела на меня с какой-то неожиданной примесью восхищения.

— Честно тебе говорю! Это все осталось от моего предшественника.

— Откуда он набрал столько девчонок? — Кадеста вновь перевела взгляд на стену.

— Вообще-то, я сильно сомневаюсь, чтобы он был лично знаком хотя бы с одной из них. Он вырезал эти картинки из журналов.

— Из журналов? Но зачем? Если он не знаком с этими особами, то какой смысл держать рядом с собой их фотографии?

— Ну… так… — я чувствовал себя чертовски неловко. Того и гляди, еще придется объяснять ей, что детей не аист приносит, — просто красиво.

— Считаешь? — скептически хмыкнула моя гостья, но, на мое счастье, развивать тему дальше не стала, вернувшись к рассматриванию каюты, — как ты тут жить можешь? У тебя даже окон нет!

— Как это нет!? — оскорбился я и, протянув руку, открыл шторку на иллюминаторе, — вот, пожалуйста!

— И это ты называешь окном!? — фыркнула Кадеста, чем окончательно испортила мне настроение, — прям амбразура какая-то!

— Окна — самые уязвимые места конструкции, — проворчал я, — да и стоят недешево. Особо не разгуляешься.

— М-да, — задумчиво проговорила девушка, — теперь я понимаю, какой смысл вкладывает в свои слова Малгер, когда называет вас «Земляными червями». Без обид.

— Ладно, проехали…

— Ваша главная проблема в том, что вы боитесь Космоса.

Здрасьте, приплыли! Только вчера мне казалось, что я сумел свой страх перебороть. Но сейчас все вдруг вернулось на круги своя, и я, слушая Кадесту, неожиданно понял, что по большому счету ничего так и не изменилось. Достаточно было лишь посмотреть на ее скафандр, чтобы осознать, насколько долгий путь лежит на самом деле у меня впереди.

— Вы видите в Космосе врага, — продолжала Кадеста, — врага жестокого, беспощадного и не прощающего ни одной ошибки. Отсюда и ваше желание защититься от него как можно надежней. Отгородиться толстыми стенами с крохотными окошками-бойницами, забраться в громоздкие и неповоротливые, точно бронекостюмы, скафандры. Вы не живете в Космосе, вы обороняетесь от Него, сидите как в осаде. Практикуя подобный подход, вы ничего не добьетесь, ваши страхи будут удерживать вас крепче любого якоря. У вас не будет никаких перспектив, пока вы их не поборете. Невозможно строить нормальные отношения с партнером, которого ты боишься, согласен?

— Согласен, — кивнул я, — но не надо валить в одну кучу иррациональный страх чего-то неизвестного и разумную осторожность.

— И что ты называешь «разумной осторожностью»? — усмехнулась девушка, — надевать водолазный костюм каждый раз, когда собираешься искупаться? Ведь вы ведете себя именно так.

— Хорошо, — я предпочел с ней не препираться, — что ты предлагаешь?

— Мы могли бы помочь друг другу.

— Помочь? — мой мозг явно не поспевал за лихими виражами, выписываемыми ходом мыслей Кадесты, — помочь в чем?

— Вам нужно, наконец, осознать, что Космос — не враг, а партнер. Огромный дом, в котором нам суждено жить, и бояться которого — глупо. У нас имеется колоссальный опыт жизни в этом доме, есть соответствующие технологии, и всем этим мы могли бы с вами поделиться. Вам давно пора уже избавиться от детских страхов и двигаться дальше.

— Я это… ну да, конечно, но… — я был совершенно выбит из колеи и поспешно ухватился за первую же подвернувшуюся соломинку, — звучит заманчиво, но вам-то с того какая радость? Чего вы хотите взамен?

— Подвох ищешь? — Кадеста, прищурившись, посмотрела на меня, и у меня начали зарождаться первые подозрения, что она не так проста, как мне казалось поначалу, — это логично. Но его нет.

Она снова опустила голову на подушку, поскольку держать ее на весу ей было тяжело, и прикрыла веки.

— Мнения, конечно, разнятся, — заговорила она после небольшой паузы, — но многие, и я в том числе, считают, что тот разрыв был ошибкой. Мы слишком рано, слишком торопливо оборвали все связи с родной планетой, а это не могло не повлечь за собой определенные негативные последствия.

— Какого рода?

— Ты был прав, когда говорил о том, что человек создавался для жизни на Земле. Только после достаточно длительной изоляции становится понятно, сколь многое в нас оказалось замкнуто на привычную среду обитания. И дело не только в физиологии, с ней еще можно как-то договориться, а вот в том, что творится в головах, навести порядок гораздо труднее.

Быть может, если бы отцы-основатели проявили больше бескомпромиссности и избавились от всего, что только могло напоминать о Земле, как предлагали некоторые, то жилось бы легче, ведь сложно тосковать о чем-то, чего никогда не знал. Но такое решение лежало далеко за рамками возможного. Они хотели построить гармоничное общество — образованное и высокоинтеллектуальное, а это нельзя сделать на пустом месте. Необходим фундамент. А потому мы поволокли с собой весь накопленный багаж человеческой культуры, который в итоге стал обузой, не позволяющей двигаться дальше.

— Почему? — мне стало действительно интересно.

— Сам посуди: вся художественная литература, музыка, фильмы… все так или иначе связано с Землей. И ты, читая очередной роман, постоянно ощущаешь себя ущербным, поскольку понятия не имеешь, как пахнет свежескошенная трава, что ты чувствуешь, когда морской ветер бросает тебе в лицо соленые брызги, как поют жаворонки в знойной выси. Это, как минимум, крайне неприятно. А с фильмами еще хуже.

— Но можно изъять из библиотеки все художественные произведения, — предположил я, — оставить только учебники, справочники, все, что касается естественных наук. Тогда и соблазна не будет.

— А как ты думаешь, можно ли построить гармоничное общество, воспитать полноценного человека, опираясь только на науку и отбросив Культуру. Я вот сильно сомневаюсь, — Кадеста отрицательно помотала головой по подушке, — а даже если и так, то сделать это следовало с самого начала. А потом, когда промашка стала очевидной, такое решение выглядело бы исключительно волюнтаристическим и могло привести к самому натуральному бунту.

— И что теперь?

— Мы фактически застряли где-то на полпути. Невозможно идти вперед, если будешь то и дело оглядываться, а людей с вывернутыми шеями день ото дня становится все больше. Они снова и снова перечитывают старые книги, кинозалы забиваются под завязку, энтузиасты целыми днями копаются на грядках в гравизоне, снова в моде земная одежда, которую воссоздают по старым фотографиям. Все, что связано с прошлой жизнью, активно романтизируется и идеализируется. До того, чтобы считать Землю потерянным раем дело пока еще не дошло, но тенденция налицо.

— Но что в таком случае мешает вам вернуться? — недоуменно нахмурился я.

— Гордость, — на лице девушки промелькнула тень досады, — это означало бы, что все, что делалось последние пятьдесят лет, оказалось напрасно. Что все принятые основателями решения — ошибочны. Что все мы — дураки, выгнавшие сами себя на задворки человеческой цивилизации. Нужно обладать немалым мужеством, чтобы признать такое. И я уверена, что подобное решение Совет никогда не примет, вне зависимости от того, какого мнения придерживаются отдельные его члены.

— А ты, как я понимаю, решила действовать «снизу», налаживая контакты между никарами и остальным человечеством при помощи, так сказать, «народной дипломатии»?

— Как-как ты нас назвал? — Кадеста даже приподнялась на локте.

— Никары, то есть «Новые Икары», — разъяснил я, — ты что, никогда раньше не слышала?

— Ни разу, — она снова легла, — удивительно! Насколько я знаю, во времена разрыва ваш брат именовал нас несколько иначе.

— С тех пор много воды утекло. Распри забылись, романтика осталась. Точно так же, как и у вас.

— У нас ничего не забылось, — девчонка недовольно надула губки, — Малгер и ему подобные постоянно напоминают остальным, какими словами нас провожали в изгнание. Они ту старую обиду холят и лелеют, буквально питаются ею.

— Зачем? — искренне удивился я, — и кто он такой, этот Малгер?

— Мой двоюродный брат, сын дяди Оскара. Он весьма влиятельный член Совета. Молодой и невероятно энергичный, вот только энергию свою он тратит не на то, на что следовало бы. Он свято уверен, что пятьдесят лет назад было принято единственно верное решение, и лишь окончательно порвав с «Земляными червями», человечество сможет достичь новых высот своей эволюции. Убежденный изоляционист, в общем. Я же считаю любую изоляцию вернейшим способом зайти в тупик, и что на старых обидах нормального будущего не построить, — Кадеста вопросительно взглянула на меня, — а ты что думаешь?

— Хорошо, общая диспозиция теперь более-менее ясна, и ход твоих мыслей мне понятен, — я поерзал на стуле, поскольку ощущал себя крайне неловко. Мне постоянно казалось, что меня спутали с кем-то другим, а когда ошибка вскроется, меня ожидают серьезные неприятности, — вот только объясни мне одну простую вещь — при чем здесь я?

— Но надо же хоть с чего-то начинать, — Кадеста рассмеялась, но я так и не понял, шутит она или говорит серьезно.

— Если мы говорим о налаживании контактов между нашими народами, то я — определенно не тот человек, который тебе нужен.

— Отчего так?

— Сама посуди! Я всего лишь студент, который на эту драгу-то попал совершенно случайно. При всем желании, мне ни за что не изменить сложившегося положения вещей. Что я могу сделать? Что, вообще, может сделать один-единственный тщедушный и слабовольный человечек?

— Очень многое, — Кадеста определенно не разделяла моего пессимизма, — судьбы целых государств, подчас, зависит от одного верного слова, от одного решительного поступка.

— Да брось ты! — фыркнул я, — ни одно судьбоносное решение не принимается кем-то единолично. В таких случаях все делается коллегиально, а тот человек, который озвучивает конечный результат, ни на что, по большому счету, повлиять не может. Он всего лишь рупор властного большинства, и только.

— Ну почему же? Мой дядя Оскар, прекрасно понимая, что идея разрешить мне посетить вашу драгу с визитом будет встречена Советом в штыки…

— Почему? Откуда такая уверенность?

— У изоляционистов стандартный набор аргументов. Они опасаются, что в случае контакта, земляне смогут получить доступ к информации о наших связях и финансовых интересах на родной планете. Тем самым мы подставим под удар людей, рискнувших сотрудничать с нами, и в дальнейшем возможности заключения совместных контрактов будут сильно ограничены, если вообще возможны. И это было бы крайне неприятно, как в материальном, так и в моральном плане. Возможная выгода же от такого визита представляется им слишком умозрительной, чтобы идти на подобный риск.

— Чушь! По тем искам давно уже истек срок давности, никто больше не держит на вас зла.

— И, тем не менее, Совет моего замысла бы не одобрил, — Кадеста покачала головой, — поэтому, давая согласие на этот визит, мой дядя ни с кем не советовался, и если моя затея позволит хоть что-то изменить в наших отношениях, то, получается, его личное решение смогло повлиять на ход истории.

— Да-да, я все понимаю, но все-таки, почему именно я? Почему не кто-нибудь более влиятельный? Известный политик или популярный актер хотя бы.

— Я должна была убедиться.

— В чем?

— Ну, Малгер порой бывает чертовски убедителен, и когда он рассказывает о том, какими грязными, грубыми и дикими являются все те люди, что остались на Земле, невольно начинаешь ему верить, — Кадеста виновато улыбнулась, — я всегда сомневалась, но была обязана убедиться лично. Именно поэтому мой визит носит столь спонтанный характер, я хотела лишить вас возможности подготовиться. Мне нужен был самый обыкновенный человек, типичный представитель своего народа, и на этом месте оказался ты.

Ох, Борис, Борис! Как в воду глядел, ей-богу!

— Что ж отлично! — выступать в роли говорящего манекена мне нравилось еще меньше, чем быть экскурсоводом, — мне встать и пройтись? Может, сплясать или спеть что-нибудь? Чтобы ты могла лучше меня рассмотреть.

— Извини, я не хотела тебя обидеть, — девушка протянула руку и коснулась моей коленки, — я пытаюсь исправить ситуацию, но и сама толком не знаю, с какого боку к ней подступиться. Если ты мне поможешь, то вместе мы могли бы добиться результата намного быстрее.

— Я же говорю, не тот я человек, что может тебе хоть в чем-то помочь! Что я могу сделать?

— Ты мог бы посетить нашу станцию, чтобы своими глазами увидеть, как мы живем.

— Ага! И заодно устроить показ мод для всех желающих! Чтобы любой мог посмеяться над моим неуклюжим скафандром. Спасибо большое!

— Ты что, не хочешь слетать к нам, на «Ньютон»!? — Кадеста была настолько потрясена, что даже села на кровати.

— Хочу, конечно, но… постой, ваша станция вроде бы «Джордано Бруно» называлась? Или я что-то путаю?

— Так то давно было! Мы уже лет тридцать как переехали на новую квартиру, гораздо просторней и совершенней, чем прежняя, — девушка продолжала пристально на меня смотреть, — ну так что?

— Хотеть то я, конечно, хочу, но меня совершенно не воодушевляет перспектива работать наглядным пособием, — я с детства терпеть не мог публичные мероприятия. Необходимость выходить на сцену и что-то говорить перед полным залом пугала меня до икоты, — я ведь прекрасно понимаю, зачем ты меня приглашаешь. Ты хочешь, чтобы и остальные убедились, что мы, «Земляные черви», вовсе не такие страшные, как нас представляет этот твой Малгер и ему подобные. Разве я не прав?

— Ты чересчур сгущаешь краски. Публичные смотрины я тебе устраивать не намерена, но вот некоторым из моих соотечественников пообщаться с тобой было бы полезно.

В ее устах это прозвучало так, словно я был лекарством, горькой пилюлей, требуемой для излечения капризного больного. Идея оказаться вовлеченным в какие-то личные разборки Кадесты меня также не прельщала.

Даже странно немного. Почему-то я, вместо того, чтобы немедленно и с радостью согласиться на ее предложение, упрямо выискивал причины для недовольства. Или же то был естественный страх неведомого? Кто знает, что может ожидать меня в гостях у никаров? Я ведь могу и не вернуться, и никакой возможности найти меня или как-то помочь ни у кого не будет. Так и сгину в безвестности. В сети ходили истории о людях, похищенных никарами, но издания, публиковавшие подобные басни, особого доверия не вызывали, так что я и не обращал на них внимания. Другое дело, когда подобная перспектива замаячила передо мной лично…

Поскольку в разговоре с девчонкой я изначально решил не увиливать и говорить все, что думаю, то не стал изменять этому принципу и на сей раз.

— Предложение твое, конечно, заманчивое, — заговорил я, задумчиво потирая ухо, — но ведь и рискованное одновременно.

— Где же тут риск? — удивилась Кадеста.

— Я же фактически окажусь у тебя в заложниках. Никто не будет знать, где я и что со мной, и вы сможете распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Неуютно как-то, согласись.

— Чушь какая! — девушка возмущенно фыркнула, — к чему нам лишние неприятности?

— Почем мне знать? Ведь мне известно лишь то, что я услышал от тебя. Быть может, вы лелеете некий коварный план, в котором мне уготована роль жертвенного ягненка. Всякое бывает.

— Ты — параноик, — недовольно сжав губы, заключила Кадеста после недолгого раздумья, — но, увы, ничего более убедительного я тебе предложить не могу. Ты либо веришь моим словам, либо нет. И если бы ты знал, каких усилий стоило мне добиться разрешения на это посещение, а, тем более, на то, чтобы пригласить тебя с ответным визитом, то подобных глупостей бы не говорил.

— Извини, конечно, но ты сама попробуй встать на мое место, — беспомощно развел я руками, — если хочешь выжить в этом жестоком мире, волей-неволей приходится быть подозрительным.

— Я понимаю, просто… — девчушка была явно раздосадована и не особо скрывала этого, — я была готова к тому, что моя затея столкнется с теми или иными проблемами, но не предполагала, что они возникнут буквально на ровном месте, там, где я их совершенно не ожидала.

— Теперь ты сама сгущаешь краски, — улыбнулся я, — я же не отказываюсь, а всего лишь сомневаюсь. Мне требуется время, чтобы как следует обдумать твое предложение. Не могу же я прямо сейчас сорваться и полететь за тобой на край света!

— А почему? — голос Кадесты понемногу обрел прежнюю игривость.

— Да хотя бы потому, что моя месячная вахта только началась. Когда освобожусь — тогда и посмотрим, а раньше никак.

— Ладно, я согласна немного и подождать, — вздохнула она, — а на тот случай, если все-таки надумаешь, запиши-ка адресок…

Девушка продиктовала мне адрес почты, и я аккуратно занес его в свой планшет.

— Адрес — одноразовый, — пояснила она, — и только для того, чтобы ты мог сообщить о своем согласии и назвать место и время встречи. Никому его не отдавай и ничего другого на него не присылай! С этим у нас строго. Место выбери подальше от оживленных трасс, чтобы не привлекать внимания. Если получится подхватить тебя прямо здесь — это был бы идеальный вариант. Я пришлю за тобой Аннэйва, моего пилота, и сюда же он тебя потом и вернет. Ждать буду ровно месяц.

— Но меня могут подрядить и на вторую вахту подряд…

— Хорошо, два месяца, потом мое предложение аннулируется, — Кадеста снова вздохнула, — буду искать другие пути.

— Я все понял, — кивнул я, — ничего пока не обещаю, но кто знает…

— Какой же ты нерешительный! Только представь — оказаться человеком, положившим начало воссоединению наших народов! Мне кажется, что подобный результат все же стоит некоторого риска, а?

— Что-то я не ощущаю себя героем, созданным для подобных свершений.

— А я что, по-твоему, похожа на великого революционера? Дело не в масштабе конкретной личности, а в готовности самого общества к переменам.

— А оно готово?

— Если судить по тому, что я вижу дома на «Ньютоне», то да, — Кадеста ткнула в меня пальцем, — да и твои рассказы говорят о том же. Подумать только, «Никары»! Еще лет двадцать назад о таком и помыслить было смешно! А коли теперь ситуация созрела, то и малой искры достаточно.

— От шальных искр обычно ничего хорошего не случается, — проворчал я.

— Какой же ты зануда! — девчонка в притворном отчаянии закрыла лицо руками, — у меня от твоего пессимизма аж голова разболелась.

— Дать чего-нибудь?

— Нет, не надо, — Кадеста приподнялась на локте и протянула мне руку, — лучше помоги подняться. Аннэйв, небось, заждался уже.