Глава 8

— Ну что, пошли ноль искать? — неожиданно спросил он меня, и я даже растерялся.

— Чего-чего?

— Будем потихоньку заборный портал опускать, пока не нащупаем границу атмосферы — это будет у нас нулевой уровень. В дальнейшем глубина забора отсчитывается именно отсюда. Понятно?

— Да-да, вполне, — доброжелательность Слепнева выглядела столь неожиданной, что я боялся ее спугнуть, — но только…

— Что? — он выжидающе на меня посмотрел и даже убрал руки от терминала.

— Насчет границы атмосферы, — заговорил я, осторожно подбирая слова, — это, все-таки, понятие довольно растяжимое. Как можно точно сказать, где именно она проходит?

— Ты, брат, не забывай, что мы сейчас не дома, и под нами не обычная планета, а мертвая звезда. Тут все по-другому. Атмосфера тут почти из чистого гелия, и она очень тонкая — несколько сот метров, не больше. Так что граница у нее достаточно четкая, и мы ее сейчас поймаем, — Слепнев кивнул на экран, где красовался обруч портала, и снова коснулся веньеров, — вот, смотри.

— Я ничего не вижу, — изображение портала на экране ничуть не изменилось, хоть я и таращил на него глаза изо всех сил.

— Водород пошел, самый верхний слой атмосферы, — профессор указал на колонки цифр, — глазами ты ничего и не увидишь, хотя если сменить диапазон на инфракрасный…

Он потыкал пальцем в клавиатуру, и картинка мигнула, ярко освещенный обруч померк, сменившись еле различимым контуром, зато в самом его центре стало видно тонкую светящуюся струйку, возникавшую словно из ниоткуда и устремляющуюся в пустоту.

— Вот он, горяченький.

— Теперь вижу, — кивнул я, — что дальше?

— Дальше все просто — запускаем систему на постепенное погружение, и она нам рисует карту распределения химических элементов по глубинам.

— Так Гильгамеш это уже делал. Зачем тратить время, если можно…

— Ха! Гильгамеш! — Слепнев отрывисто хохотнул, — что он делал-то? Искал, на какой глубине угольный пласт начинается? И только?

— М-м-м, не могу точно сказать.

— Зато я могу. Ваше оборудование все равно ничего большего сделать не позволяет. А у меня задача совсем другого масштаба, — он указал на свой планшет, закрепленный за одним из резиновых жгутов на стене, — и я использую спектральный анализатор, установленный на моем корабле. А он на пару-тройку знаков точнее вашего будет. Мне же важен не только химический состав, но и изотопный, да и распределение температур имеет значение. Так что придется сканировать весь ваш шарик по новой.

— И что даст нам ковыряние в остывшем звездном трупе?

— Ха-ха! «В трупе!» — Слепнев смахнул очередную слезу, — что даст? Лучшее понимание внутреннего устройства и эволюции звезд. Еще один пятачок в копилку знаний человечества.

— Так от живых звезд толку, наверное, больше было бы.

— А ты попробуй к ней подобраться сначала! Там же тысячи, десятки тысяч градусов, да и электромагнитные поля такой силы, что никакой портал не устоит — тут же дестабилизируется и схлопывается. Так что за живыми звездами мы только со стороны наблюдать можем, да еще зонды забрасывать.

— Как же зонды такие температуры выдерживают?

— От них требуется продержаться лишь несколько секунд, пока идет сбор данных, а потом они прямо внутри своего кокона, который к этому времени уже начинает плавиться, открывают портал и выныривают обратно.

— Ишь ты! — я аж присвистнул, — занятно.

— Ты что, о таймдайвинге никогда не слышал? — удивился Слепнев, — люди из этой технологии уже вид экстремального спорта сделали, а ты и знать не знаешь?

— Не знаю, — честно признался я, — чужими безумствами никогда особо не интересовался. А что это такое?

— Пф-ф-ф! Если и есть на свете что-нибудь более безумное, то мне о таком неведомо, — профессор развернулся ко мне, чтобы консоль не мешала ему жестикулировать, — берется маленький одноместный кораблик, засовывается в защитный кокон, а потом зашвыривается под бок нейтронной звезде или даже черной дырке. Он делает вокруг нее пол-витка, а потом выпрыгивает обратно. На борту устанавливают высокоточные часы, и после возвращения смотрят, на сколько они отстали. У кого отставание больше — тот и победил.

— И в чем здесь сложность?

— Ха! Нырнешь чуть глубже — и уже не вынырнешь, затянет внутрь или приливные силы порвут. Чуть-чуть замешкаешься с обратным прыжком — впечатаешься в аккреционный диск. Неверно рассчитаешь точку входа — смотри предыдущий пункт. Спорт на грани самоубийства, как, впрочем, все экстремальные развлечения, — Слепнев покачал головой, — слыхал, на прошлой неделе сын Джерарда Кайонга погиб?

— А что с ним случилось?

— А Бог его знает. Может в диск впилися или в джет или еще куда-то. Нырнул и уже не вынырнул.

— И никаких обломков не нашли?

— Обломков!? Ха-ха! Ты что, совсем темный? Там такие поля, такой рентген шпарит, что защитный кокон даже не плавится, не успевает — он сразу испаряется. Хороший джет может запросто испепелить средних размеров планетную систему, а ты — обломки! Если что — от корабля даже пшика не останется.

— Психи, — резюмировал я.

— Это точно, — согласился со мной Слепнев, — так что видишь, даже не со всякой мертвой звезды скальп снять можно, не говоря уже о живой, а тут у вас такой удобный случай подвернулся! Чертовски необычный экземпляр!

— Что же в нем такого необычного?

— Ну, для ответа на твой вопрос мне придется углубиться в тонкости звездной эволюции, — профессор посмотрел на меня с некоторым сочувствием во взгляде, — а это достаточно обширная тема, на погружение в которую у нас нет времени.

— Вообще-то я в следующем году НГУ заканчиваю, — я даже немного оскорбился таким снисходительным отношением к моим умственным способностям, — так что о термоядерном синтезе имею некоторое представление, да и о диаграмме Как-Его-Там-Рассела наслышан.

— Герцшпрунга-Рассела, — новый взрыв смеха, — извини, у меня совсем из головы вылетело, что ты не из этих… — он кивнул куда-то за спину, а мне стало даже немного неловко.

— Я буду краток, — Слепнев покосился на экран, где продолжали бежать цифры, — шарик, вокруг которого мы сейчас болтаемся, является остывшим Белым Карликом — останками выгоревшей звезды наподобие Солнца. Такие звезды живут довольно долго, от десяти миллиардов лет и более. Белый Карлик, образовавшийся после их выгорания, первоначально имеет чрезвычайно высокую температуру, которая может составлять десятки тысяч градусов. Впоследствии он постепенно остывает и превращается в Черного Карлика. Этот процесс также занимает массу времени, никто даже приблизительно не знает, сколько именно. По некоторым оценкам, до той температуры, какую мы здесь и сейчас имеем, этот шарик остывал также никак не менее десяти миллиардов лет. Что мы получаем в итоге: сложив время жизни этой звезды со временем, потребовавшемся для остывания ее останков, мы получаем величину, которая заведомо превышает предполагаемый возраст Вселенной, что нелепо.

— Космологические теории сложно отнести к точным наукам, — осторожно заметил я, — неизбежны погрешности и неточности.

— Но не в таком объеме, — парировал Слепнев, — ты еще учти, что наша звезда сформировалась никак не раньше второго, а то и третьего поколения, так что накинь сверху еще пару-тройку миллиардов лет.

— Почему Вы так в этом уверены?

— Да потому, что первое поколение состояло сплошь из гигантов, и маленькие звезды тогда сформироваться не могли в принципе, а данная звезда определенно родилась сильно позже, когда вокруг болталось уже достаточно пыли, чтобы могла возникнуть и она сама и ее планетная система. В общем, полный абсурд получается.

— Планетная система!? — вытаращился я, — у нашей «Вишенки» есть спутники!?

— Не знал? Ха-ха! Надо почаще по сторонам смотреть, — профессор подтянул к себе планшет и пробежался по экрану пальцами, вызвав схему с несколькими концентрическими кольцами, — вот, гляди. К данному моменту в живых остались только внешние планеты. Те, что были ближе к звезде, разрушились при ее взрыве, только небольшой астероидный пояс остался. Да и с дальних основную часть атмосферы взрывом сдуло так, что от газовых гигантов только ядра уцелели.

— Когда Вы все это выяснить успели?

— Так наша станция уже почти неделю у вас над головой болтается. Мы уже выяснили все, что хотели, нам осталось только вот эти заборы сделать и собрать зонды, которые по планетам разбрелись. И все, домой, разбираться со всей этой информацией.

— А что зонды на планетах ищут?

— Собирают образцы. Мы хотим собрать как можно больше данных, чтобы выяснить, что именно произошло с этой звездой, и почему она умерла так рано. Анализ скальных пород может сказать нам, какому облучению они подвергались, какова была его интенсивность и длительность, как давно произошел взрыв, и что ему предшествовало, и еще многое другое. Слишком уж серьезную брешь пробила ваша, как ее, «Вишенка» в общепризнанной теории эволюции звезд. Необходимо разобраться, а там, глядишь, и что-нибудь новое выплывет. И, быть может, мы станем лучше понимать свое собственное Солнце…

Рассказ Слепнева прервал писк вызывного зуммера. Я протянул руку и нажал кнопку ответа на интеркоме.

— Четвертый на связи!

— А где Гильгамеш? — немного сварливо осведомился капитан.

— На реакторном уровне.

— Понятно. Вам там долго еще?

— Около часа, — отозвался профессор.

— Не засиживайтесь особо. Я не хочу, чтобы мой юнга с голоду помер, он мне еще пригодится. Отбой.

— Тьфу ты! — вырвалось у меня невольно.

— В чем дело? — Слепнев вопросительно изогнул одну бровь.

— Обед… — я запнулся, соображая, не сболтнул ли лишнего, и запоздало добавил, — ну да ничего, потом себе разогрею.

— Нет-нет, так не пойдет! — он быстро потыкал пальцами в клавиши, останавливая работу портала, — нельзя нарушать режим питания, это же святое! Скажешь еще — разогреть!

Профессор вынырнул из-за терминала и подхватил свою сумку.

— Пошли!

— Но я… э-э-э… — его столь решительный подход к делу поверг меня в замешательство. Я чисто рефлекторно попытался перегородить Слепневу путь к выходу из комнаты, — не беспокойтесь, мне это не впервой. Ваша работа важнее моего пайка. Наблюдать за ней, во всяком случае, гораздо интересней, чем жевать консервированный картон с куриным вкусом. Да и для здоровья полезней, пожалуй.

— Консервированный картон? Ха-ха! — он подплыл ближе и почти по-отечески положил мне руку на плечо, — слушай, дорогой, кончай мне тут заливать. Думаешь, я не знаю, что стюардом у вас Женька Драгунов работает?

— Женька? — переспросил я, — Жан? Вы его знаете?

— Еще бы! Пропустить обед в его исполнении — самое настоящее преступление! А мы с тобой — законопослушные граждане, верно? — Слепнев мягко развернул меня лицом к двери и подтолкнул вперед, — так что давай, полетели!

Всю короткую дорогу до лифта я лихорадочно соображал, пытаясь найти приемлемый выход из сложившейся ситуации, но так ничего и не придумал. В голову лезли сплошь различные кары, которые обрушит на меня Борис, когда мы заявимся в столовую, да и Жан вряд ли обрадуется. Более того, прибыв к шахте, мы обнаружили, что лифт только-только отчалил от реакторного уровня и движется в нашем направлении. С Гильгамешем на борту, естественно. Передо мной вновь замаячила перспектива оказаться свидетелем кровавого побоища.

К счастью, обошлось, и до жилого уровня мы доехали без эксцессов. Наш техник, хоть и выглядел мрачнее тучи, но вспышками неконтролируемой ярости все же не страдал. Слепнев не преминул заметить, как ему понравилось работать на его буровом портале, и в сколь хорошем состоянии пребывает все оборудование, однако на Гильгамеша все эти комплименты произвели впечатления не больше, чем восторги туристов на египетские пирамиды.

В столовую я входил с тяжелым сердцем. Свое задание я провалил, и милости от капитана ждать не приходилось. Однако, Борис успел наградить меня лишь угрюмым взглядом из-под кустистых бровей, поскольку ввалившийся следом за мной Слепнев тут же замкнул все внимание на себя.

— Привет честной компании…! Ба! Кого я вижу! — он весьма убедительно изобразил удивление, словно не ожидал встретить здесь Жана, — Женька! Ты ли это!? Сколько лет, сколько зим!

В ответ Жан, взглянув на капитана, лишь беспомощно развел руками, словно говоря: «я же предупреждал».

— Как у вас тут все солидно обставлено, — продолжал тем временем Слепнев, по-хозяйски усевшись за стол, — тарелочки, салфеточки… все дела! Чем потчевать-то нас будешь сегодня? У вас тут после его кормежки проблем с пищеварением не случается, а? — он окинул нас быстрым взглядом, — а что вы такие хмурые? Или не знали? Женька как-то раз у нас в РАН кучу академиков потравил. Ну, прям как Сальери Моцартов, честное слово. Ха-ха! Мне-то не досталось, а вот прочий народ там с такими зелеными лицами ходил — вылитые огурцы с ножками! Тоже зеленые и прыщавые.

Слепнев протянул руку к Жану, но тот поспешно увернулся.

— Признавайся, что ты там в суп подмешал? Некоторым, как мне кажется, не помешала бы вторая порция.

— Тебя я могу обслужить персонально, — процедил повар, выразительно покачивая половником.

— Ха-ха! Почту за честь! — наш неугомонный гость словно не заметил сарказма, — как говорится, если уж попадать под машину, то под «Роллс-Ройс», если уж тонуть, то в ванне с «Дом Периньон», а если отравиться, то твоей стряпней. Ну, что у тебя сегодня на обед?

— Суп, — ответ Жана едва не потонул в скрежете его зубов.

— Просто суп? Ха-ха! Скромность украшает человека, это факт, — Слепнев запустил руку в сумку, — а я тут вам, кстати, еще одно украшеньице для стола припас.

Он извлек из глубин сумки увесистый сверток, театральным жестом сорвал с него бумажную обертку и водрузил на стол бутылку золотистого вина.

— Вот. «Токай-Асу», четыре путтони. Лично из Будапешта привез, специально для вас, — профессор снова посмотрел на Жана, выражение лица которого претерпевало в данный момент весьма непростые трансформации, — ну как, найдется у тебя достойная оправа для этого самоцвета?

Повар аж красными пятнами пошел от напряжения. Бушующая в нем внутренняя борьба с самим собой без труда читалась по его физиономии. Борис тем временем, буркнув «Хм», взял бутылку в руки и придирчиво ее осмотрел.

— Ну что, Жан, — произнес он, рассматривая искрящееся вино на просвет, — удиви нас чем-нибудь.

— Да чтоб вас всех! — выдохнул тот, крякнул и поковылял к буфету с посудой, откуда вернулся, держа в руках несколько изящных бокалов, невесть откуда взявшихся за двести световых лет от Земли, — с потрохами за бутылку продаться готовы!

— За такую — да, — заметил капитан, вкручивая штопор в пробку, — но ты, если не согласен, можешь не участвовать.

— Вот еще! — фыркнул Жан, — не дождетесь!

При этих словах Слепнев снова громогласно расхохотался, хлопая себя по коленям и утирая слезы…

В конце концов, предложенная профессором взятка возымела действие, и мы пусть и не воспылали к нему жаркой любовью, но, по крайней мере, согласились его терпеть. Он все так же без умолку тараторил, а все остальные попросту не обращали на него внимания. Я, правда, не особо большой ценитель вин, поскольку в студенческой среде более популярны иные, менее изысканные и утонченные напитки, но, тем не менее, мне понравилось.

Ароматное, сладкое и, кажется, даже густое как сироп, вино неспешно стекало вниз по горлу, собираясь в желудке в теплый комочек, от которого волны приятного умиротворения разбегались по всему телу. После двух недель сухого закона один-единственный бокал выпитого натощак вина был способен творить чудеса. Я откровенно «поплыл», рассеянно слушая треп профессора и клюя носом.

После такого замечательного обеда вставать из-за стола совершенно не хотелось, но рабочий график был неумолим, и мы со Слепневым вновь отправились на причальный уровень, чтобы закончить работу. Наша беседа, посвященная вопросам космологии и звездной эволюции, также продолжилась, плавно перетекая с одной темы на другую по мере того, как заборный портал углублялся в недра «Вишенки».

— М-да, неплохой участочек вы себе застолбили, — заключил Слепнев, поглядывая на данные спектроанализатора, — вряд ли где на Земле отыщется угольный пласт в сотню километров толщиной. Да и чистота-то какая! Это даже не антрацит, не кокс, а самый натуральный, рафинированный углерод в первозданном виде. Неудивительно, что к вам такая очередь клиентов выстроилась. Если из производственного цикла по изготовлению строительных конструкций выкинуть этапы, связанные с добычей метана, его транспортировкой, хранением и пиролизом для получения чистого углерода, то экономия выходит сумасшедшая. Недостатка в заказчиках у вас точно не будет. Да и наши блудные космические братья наверняка заинтересуются.

— Вы о никарах, что ли? — сообразил я.

— О них, родимых. Так что ждите, они наверняка скоро постучатся в вашу дверь.

— Так они это… уже, — пожал я плечами, — их лихтер был у нас первым.

— Да ну!? — удивился Слепнев, — какие шустрые! Но оно и понятно, изголодались, небось. У них же там наверняка со стройматериалами туго, равно как и со всем прочим. Солнца нет, жрать нечего, каждый киловатт электроэнергии на учете — не позавидуешь. Болтаются в своей пустоте, тощие и бледные, что твои привидения. Да так им и надо — за что боролись, на то и напоролись, меньше будут независимых из себя корчить.

— Ну, я бы не сказал, что они очень уж бледные, — с сомнением заметил я, — да и какой-то особой худобой также не отличаются. Так что не думаю, что у них там, на «Ньютоне» все так уж плохо, как Вы нарисовали.

— На «Ньютоне»? — профессор недоверчиво нахмурился, — а откуда ты знаешь? Гостил у них, что ли?

— Увы, нет. Меня приглашали, но пока возможности не представилось.

— Приглашали!? Тебя!? Кто!?

— Да забегала к нам в гости одни никарочка, пока лихтер под погрузкой стоял, и мы пообщались немного. Она мне даже свой адресок оставила на тот случай, если я захочу нанести ей ответный визит, но я еще не решил, принимать ли ее приглашение…

Да, да, знаю, я совсем позабыл об осторожности. Алкоголь вообще делает меня болтливым, а тут мне представилась редкая возможность блеснуть перед Слепневым, который до сих пор сам слепил меня своим авторитетом, и я не удержался. Надо сказать, что вид его потрясенной физиономии стоил многого. Возможно, даже всех тех последствий, которые повлекла в дальнейшем моя несдержанная болтовня.

Но тогда я ни о чем таком не задумывался, а просто наслаждался произведенным эффектом.

Мне казалось, что такое только в кино бывает, но Слепнев меня переубедил. Он вытаращился на меня и где-то с минуту молча двигал губами вперед-назад, словно лишился дара речи или просто позабыл все слова.

— К… к вам на драгу… на борт поднимался кто-то из этих бродяг!? Ты часом не заливаешь?

— Ну, Вы же понимаете, что никаких официальных документов я предоставить не в состоянии, — миг триумфа опьянил меня даже сильнее, чем вино, — хотя, если обещаете не болтать, могу показать пару фотографий.

— Разумеется!

Я выудил из-за пазухи свой планшет и вывел на экран несколько кадров из записи, оставшейся после нашей с Кадестой экскурсии. Профессор буквально вырвал его у меня из рук и впился глазами в изображение, как голодный вампир в девичью шею. Но он удивительно быстро обуздал свое возбуждение, переключившись на всесторонний анализ новой информации, причем выводы, последовавшие почти мгновенно, оказались на удивление точными.

— Хм, хм, — Слепнев приблизил картинку, повертел ее так и эдак, — теперь понятно, откуда «StarSuit» черпает идеи при создании своих скафандров. Я подозревал, что они не сами все это придумывают, слишком уж проработанная конструкция для такой молодой и неопытной компании, но теперь все очевидно.

Профессор отставил планшет на вытянутой руке, к чему-то примеряясь.

— Интересно, интересно. Твоя подруга явно родилась и выросла вдали от гравитации, что заметно по непропорционально длинному туловищу — видишь, ее руки только до пояса достают. Позвоночник без нагрузки и у обычного-то человека на пару-тройку сантиметров вытягивается, а тут ему было вольготно с самого рождения, — он снова поднес планшет к глазам, — однако со всеми прочими неурядицами, сопровождающими жизнь в невесомости, они сумели как-то договориться. Голодной и тощей она и вправду отнюдь не выглядит, а лицо — так даже слегка загорелое! Удивительно! Чертовски интересно было бы поближе познакомиться с их вольной жизнью… Говоришь, она тебе адрес оставила?

— Это личное, — запоздало ударил я по тормозам, — только для меня и только на тот случай, если я приму ее приглашение.

— Космодранцы в своем репертуаре, — Слепнев был явно разочарован, — они натуральные параноики, тебе не кажется?

— Жизнь научила их осторожности.

— Знает кошка, чье сало съела! — он презрительно фыркнул, — и с чего же они вдруг решились на такое гостеприимство?

— Понятия не имею, — я окончательно закрутил гайки своему словоблудию и теперь прикидывал, насколько серьезными могут оказаться последствия моего неосмотрительного желания покрасоваться.

— И что ты надумал? Ответишь на приглашение?

— Еще не знаю, — пожал я плечами, — сперва надо вахту закончить, а там видно будет.

— Брось! — Слепнев аж возмутился, — не болтай глупостей! Я бы на твоем месте побросал все к чертовой матери и немедленно согласился. Другой возможности более не представится, уж это точно. Как можно ставить такой уникальный шанс в зависимость от банальной вахты на орбитальной драге! Что ты тут вообще интересного нашел?

— А что? Работа, как работа. Мне нравится.

Данная реплика оказалась явно опрометчивой. Профессорская физиономия сморщилась, словно он зараз съел целый лимон, и я приготовился получить в свой адрес порцию нравоучений, которые незамедлительно последовали.

— Что тут может нравиться!? Изо дня в день одно и то же, одно и то же. Ты же вроде бы толковый парень, голова у тебя варит, вопросы всякие задаешь, интересуешься… А если останешься здесь, то сам не заметишь, как начнешь тупеть, постепенно превращаясь в придаток системы связи. Твой мозг, лишившись пищи для активной работы, закостенеет и деградирует. Попробовал и хватит, вали отсюда как можно скорее, твое место не здесь!

— И где же?

— Да где угодно! Специалист с твоей квалификацией без проблем найдет себе хорошую работу, соответствующую его уровню. Взять хотя бы наш Исследовательский Флот — или ты думаешь, что ученые только по кабинетам сидят, да в микроскопы пялятся? — он снисходительно усмехнулся, — э-э-э, брат, у нас корабли в такие дебри порой забираются, что дух захватывает! И вот там обеспечение связи превращается в задачу вполне достойную такого мастера, как ты. Что скажешь? Если хочешь, я могу замолвить за тебя словечко, и уже через недельку ты сможешь заступить на куда более интересную «вахту». А?

— Я так не могу. У меня есть определенные обязательства…

— Обязательства!? — Слепнев неожиданно расхохотался, — перед кем!?

— Перед остальной командой, — нахмурившись, ответил я, — перед боссом… у меня же контракт, в конце концов.

— «Командой»!? — буквально выплюнул он, — да ты посмотри, из кого она состоит! Отставной полковник, вышвырнутый с работы повар, да беглый заключенный — ты этих людей называешь своей командой? Ты хочешь стать частью этой бригады неудачников? Не губи свою карьеру на самом старте! Ты — не из них, все их упущенные возможности уже в прошлом, а у тебя, напротив, еще все впереди. Не упускай свой шанс!

Профессор отбыл восвояси, а я остался. С головой, полной сомнений и тяжелых мыслей. Нельзя сказать, чтобы его слова подвигли меня на какие-то решительные действия, но пищу для размышлений он мне подбросил, это точно. Я все так же продолжал просиживать зад в кресле перед терминалом, принимая депеши и оформляя различные документы, против собственной воли снова и снова возвращаясь к нашему со Слепневым разговору и прокручивая в голове его фразу о «бригаде неудачников». Мои отношения с остальными обитателями «Берты» не претерпели каких-либо изменений, по крайней мере, мне так казалось, но я не мог просто так выбросить из головы поставленное на них клеймо. Розовая дымка, висевшая перед моим взором последнее время, начала постепенно рассасываться. Мой первоначальный энтузиазм заметно поугас, и даже тройной оклад уже не радовал душу. Второй месяц моей вахты подходил к концу, и я все больше склонялся к мысли, что он будет и последним.

Эх, планы, планы…