Глава 15. Принуждение к миру

Пока ссарацастрская армия бестолково толклась под Кулитраном, объединённый флот дошел до небольшого участка побережья, принадлежавшего Ссарацастру. На нём располагались три прибрежных вольных города, правители которых имели на Совете царей равные права, за исключением того, что не могли быть избраны царями царей. Эти места традиционно служили прибежищем пиратам. Так что агашцы и старки были вдвойне заинтересованы в их взятии и очистке.

Флот, продефилировав перед двумя городами и сымитировав высадку, тем самым оттянул жалкую прибрежную охрану к одному месту, а затем вдруг поднял паруса и помчался к третьему. Там десантироваться удалось без проблем. Корабли охраны и пираты либо не смели носа высунуть из гавани, трясясь в ожидании своей участи, либо при приближении флота попытались побыстрее удрать дальше на запад. Некоторым это не удалось, агашские и старкские шлюпы перехватили их.

Принц первым делом велел разбить и укрепить лагерь. Для этой цели пришлось разобрать дома в близлежащих деревушках, поскольку лесов поблизости почти не было. Крестьяне в большинстве своём сбежали в город. Командующий строго запретил трогать тех крестьян, кто остался и добровольно выставил угощение его воинам. В этих дворах в дальнейшем продукты и скот покупали, а не отбирали. Правда, дома тоже разобрали, оставив по одному строению, чтобы пока что жить. Но это была военная необходимость.

Через день появились ещё яхта и катамаран. На них прибыл брат изгнанного Чанильтосинда Чанильштолот. Он упал в ноги к принцу и, заливаясь слезами, стал просить разрешить ему искупить позор брата, обещая служить верно, как пёс (добавив в уме мысленную оговорку: пока не придёт час вцепиться тебе в горло). Царевич милостиво разрешил, предупредив, что будет с ним обходиться строго. Член рода Косатки от радости поцеловал сапог принца. Тлирангогашт насторожился, но вроде бы радость была искренней, ауры измены и фальши он не почувствовал. Советник Кутранглот наедине тихонько сказал принцу, что надо бы, пока не поздно, снести голову братцу. Принц возразил, что не чувствует в нем фальши и предательства, а при малейшем подозрении так и поступит, не повторяя ошибки с Чанильтосиндом.

Город Цмукстош ожидал своей участи как кролик, окружённый кольцами питона. Поскольку большинство войска составляли дисциплинированные агашцы, удалось организовать правильную осаду. Город окружали укреплениями и собирали привезенные осадные машины. Флот блокировал его с моря. Аникарцам и логимцам разрешили сделать несколько рейдов по соседним предгорьям, дав в каждый отряд по офицеру-агашцу с тем, чтобы проследить: сдающихся без боя и добровольно, до требования, дающих еду, не трогать. А тех, кто сдаётся, но не соображает угостить победителей сам и обеспечить их продовольствием, того не убивать и не грабить дочиста. Взять выкуп, забрать понравившееся и пусть живёт дальше со своей семьёй (может быть, уменьшившейся на одну женщину). Потеря двадцати человек была компенсирована добычей и захваченными женщинами. Горцы были довольны.

Тлирангогашт хотел бы обойтись без штурма, заранее решив, что придётся, если всё-таки штурмовать город, всех жителей убить либо продать в рабство, чтобы очистить его для заселения колонистами-агашцами и чтобы показать пример другим, что сопротивляться не стоит. На войне иногда нет места жалости. Именно по этой причине он тщательно и на глазах у горожан готовил штурм. Но горожане решили сопротивляться, приняв неторопливость подготовки за нерешительность и ожидая помощи от царя царей.

Принцу пришлось несколько переломить себя, когда он отдал приказ идти на штурм после краткого обстрела, понимая, что защитники ещё не полностью прогнаны со стен и что будут достаточно большие потери. Но он знал, что армия потеряет боевой дух, если заставить её ждать ещё, и что людей у него хватает. Ведь двадцать человек, потерянных в рейдах, были ничто по сравнению с парой сотен скорбных животом, из которых полсотни уже отправились или пришлось отправить на тот свет. Тлирангогашту кое-как удалось заставить всех больных собрать в одно место и тем уменьшить распространение заразы.

Как только ворота были захвачены, принц с друзьями въехал в город и направился к цитадели. Она ещё сопротивлялась. Царевич предложил её защитникам сдаться в обмен на сохранение жизни и свободы и получил в ответ стрелы и ругательства. Тем самым участь тех, кто там заперся, была решена. Три дня цитадель громили метательными снарядами, снеся дома, мешавшие установить катапульты и стрелять из них, а затем штурмовали. Защитники дрались до последнего, но шансов у них не было.

А отряд принца получил первое боевое крещение: на них неожиданно выскочили из боковой улицы затаившиеся воины. Но безжалостные тренировки сказались: ценой двух лёгких ран нападающие были частично перебиты, частично обезоружены и взяты в плен.

***

В первый же день воины в знак почтения преподнесли принцу дюжину девственниц. Принц вынужден был устроить распределение женщин среди высшей знати. Девушки стояли нагие, трясясь от страха и стыда, поскольку совершенно не привыкли обнажать хоть кусочки тела, кроме лица, кистей и ступней. Эти перепуганные существа не вызывали у принца никакого желания (честное слово, грубоватые и бесстыдные охранницы были лучше: они отдавались ему с душой!) Особенно противно и неприлично с точки зрения старков было, что девушки пытались прикрыть срам руками. Старки считали: если уж ты нагой или нагая, нужно вести себя естественно, как будто ты в подходящих тебе одеждах. Ведь твоё тело является главной одеждой твоей души. Но по рангу царевичу необходимо начинать заводить гарем, как предупредил приёмный отец. И пришлось, расспросив девушек, выбрать двух наиболее знатных (поскольку в остальном принцу все они были безразличны) и отправить их в свой шатер. Хорошо ещё, что евнуха пока что не надо было заводить: охранницы берегли честь принца (как её понимали агашцы, да и прочие южане) так же неуклонно, как и его жизнь.

В этот вечер принц возвращался в шатер полупьяный и унылый, думая о необходимости лишения девственности существа, не вызывающего никаких положительных чувств и эмоций (правда, и особенных отрицательных тоже).

Забившаяся в угол голая девушка слушала наставления Акрунти, старшей из охранниц. Акрунти поклонилась принцу, бросила на него и на девушку иронический взгляд и вышла, больше никак не проявляя своего отношения к будущему событию. Ведь принцу полагалось по статусу иметь наложниц из знатных семей, и не охраннице мешаться в дела гарема принца, кроме как следить за тем, чтобы женщины принца не опозорили. А здесь она постаралась хоть немного рассказать этой наивной и глупой курице, как себя вести с мужчиной. Но, судя по всему, эти наставления девушку лишь ещё больше перепугали.

Дрожащая девушка (принц вспомнил, что её зовут по-агашски Шактитот, и что она дочь самого родовитого патриция города) стала раздевать принца. Обнажив отличия мужского тела от женского, она так удивилась, что принц понял: никогда в жизни она не видела даже нагого мальчика, не то, что нагого мужчину.

У старков всё было не так. Девочки и мальчики во время совместных занятий бегом и плаванием были нагими. И девочек, и мальчиков обучали обращению с противоположным полом.

Это обучение лишь на малую долю состояло из того, что у нас впихивают в подобных курсах. Ведь половой акт занимает на самом деле не решающее место. Мужчине придётся в жизни иметь дело в большинстве случаев не с любовницами или потенциальными любовницами, и даже с ними отнюдь не только как с половыми партнерами.

Прежде всего, обращалось внимание на сильные и слабые стороны полов в сравнении. Мужчина более склонен к применению силы и разума во всех их проявлениях. А женщина — интуиции и чувств. Мужчина строит и разрушает, женщина порождает и убивает. Мужчина, прежде всего, приказывает и подчиняется, женщина, прежде всего, любит или ненавидит. Мужчина убеждает и может быть убеждён, женщина внушает и может поддаваться внушению. Мужчина поднимается до героя, творца или мученика; женщина до феи, матроны либо благородной жертвы. Мужчина легко становится тираном и разбойником, а женщина — стервой и ведьмой.

Поэтому мужчина может и лучше защитить своей силой, и быть опасен ею. Точно так же женщина может защитить мужчину в области эмоций и в значительной степени духа, и убить его в этой области. И мужчине не зазорно, пока он настоящий мужчина и смело встречает вызовы Судьбы, получить утешение и защиту от встреченных им эмоциональных и духовных проблем на женской груди, так же как женщине припасть к мужской груди для защиты от внешних опасностей.

Женщина воспринимает, прежде всего, чувства, и любое дело может быть сорвано, если ты на минуту забудешь о чувствах женщины. И воздействует она, прежде всего, на чувства мужчины. Такое воздействие может быть и положительным, и отрицательным, и невообразимой смесью того и другого. А у мужчины всё гораздо более чётко и однозначно, он всё старается делить на хорошее и плохое.

Когда нация или цивилизация вырождается, мужчины чаще всего становятся женоподобными, а женщины — мужеподобными.

Всё это промелькнуло в голове Тлирангогашта, и он горько улыбнулся внутри себя: ему ведь придётся своим женщинам преподавать самые основы обращения с мужчинами. Впрочем, многие вещи некоторые женщины познают интуитивно и очень глубоко, но без заложенной с раннего детства доброй основы такие чаще всего становятся именно стервами и ведьмами, может быть, недоразвитыми.

Тлирангогашт улыбнулся, посмотрев на девушку, которая в страхе перед его мощным телом и мужскими органами отодвинулась к дальней стенке шатра, правда, глядя на него испуганно-покорными глазами и будучи готова по первому его приказу подползти и принять мучения. Но приказывать не хотелось. И молодой мужчина (юноша по нашим понятиям), саркастически пошутив внутри себя, решил потратить силы и время, но добиться, чтобы Шакитот сама и с радостью приняла его в своё лоно и объятия.

— Боишься? А ведь стоит мне разрезать стенку шатра и разрешить тебе отползти ещё на вершок подальше, как тебя растерзают воины. Так что хочешь ещё подальше отойти? — с улыбкой сказал принц. Ласковый тон его контрастировал с жестокими словами.

— Нет, не надо! — перепугалась девушка и передвинулась чуть поближе и подальше от стенки. — Я твоя раба, приказывай, хозяин.

— Да, ты теперь моя раба и моя наложница. А, значит, я тебя должен беречь от всех остальных и около меня ты можешь всегда найти защиту и утешение.

Девушка была поражена таким пониманием «рабыни». А для старков это было основой: за раба отвечает хозяин, причем во всех отношениях. Поэтому он обязан защищать своего раба, а тем более рабыню. Она придвинулась ещё немного.

— Почувствуй, около меня ты будешь в безопасности от всех ужасов, что ты видела сегодня. И будешь жить в радости и довольстве, если не заставишь меня тебя прогнать или продать. А мы, старки, продаём своих рабов, лишь если они провинились.

Царевич мысленно схватил себя за язык. Ведь теперь он агашец! А девушка придвинулась еще поближе.

— Я уже слышала, что вы сильные, жестокие и благородные. Хозяин, ты всегда будешь меня любить и охранять?

Принц усмехнулся внутри себя. Какая наивность! Старкская женщина никогда бы так не сказала, зная, что этот приём женского воздействия все мужчины знают заранее. А если бы сказала, то в момент самой бурной страсти, когда почти никто из мужчин ни на какие слова своей возлюбленной не может ответить «нет». В ответ на такую глупость и немножко солгать не грех.

— Конечно, я всегда буду тебя любить, пока ты меня будешь любить. И всегда буду тебя охранять. А ты постарайся родить мне сыновей или, в крайнем случае, дочерей. И будь достойной героя, а не такой запуганной маленькой девочкой.

Последние слова оказались лишними, такие понятия в головке Шакитот просто отсутствовали, но ласковый и убедительный тон привёл к тому, что она придвинулась ещё чуть поближе.

— Хозяин, я рожу тебе наследника, если Судьбе будет угодно, — дрожащим голосом, но с искренним желанием сказала она, глядя со страхом на увеличивающееся достоинство царевича. — Я готова принять тебя.

Ведь стать матерью наследника престола, а затем царя — какая участь может быть выше для женщины таких народов?

— Ты ещё не готова. Вот когда ты заплачешь у меня на груди, а я тебя обниму и защищу от всего жестокого мира, тогда ты сможешь раскрыться для меня и зачать прекрасного ребенка. А недоноска от себя я не желаю.

— А разве можно у тебя на груди заплакать? Ты не побьёшь меня и не прогонишь к этим ужасным солдатам? — удивлённо спросила девушка, на глазах которой уже появились слёзы.

— А что же тебе ещё делать после такого страшного дня? И где ты ещё сможешь поплакать под защитой от всех опасностей? — рассмеялся юноша и привлёк к себе ещё приблизившуюся и уже готовую броситься в его объятия девушку.

Шакитот разрыдалась, припав к его груди, и, вспомнив наставления охранницы, обвила ногами его бедра. А принц не спешил начать соитие. Он стал её утешать, гладить, затем легонько целовать сначала в солёные от слез глаза, затем в щёки, затем в грудь, и девушка, рыдая, все теснее прижималась к нему, пока не слилась с ним естественно.

Против всех ожиданий, она не ощутила боли, которой пугали, поскольку лёгонькая боль от нарушенной девственности была смыта захватившим желанием как можно сильнее слиться со своим господином и защитником, с покровителем, рядом с которым она оживала душой. Так что ночь оказалась отнюдь не худшей в жизни обоих. Конечно, чувство Шакитот было не любовь, а благодарность, смешанная со страхом перед всем, что творилось снаружи и желанием укрыться в надёжных и сильных объятиях от окружающего ужаса. Но этого вполне хватило, чтобы испытать полное наслаждение от соития. Она перестала плакать и стала отвечать на поцелуи мужа всё более и более страстно, пока сама не впилась ему в губы и не приняла его семя как раз в такой момент, когда это благоприятнее всего для зачатия богатыря или красавицы.

После разъединения Шакитот, опять плача, стала ласкать и целовать принца, а затем уснула у него на груди. Утром она вновь расплакалась, когда принц стал уходить, а ей охранницы принесли одежды из дорогой ткани и велели переходить в шатёр, где собирается гарем принца.

***

Царь царей получил ожидаемые вести о прибытии агашского войска раньше, чем рассчитывал, и не с той стороны. Получается, что он оставил всё государство без защиты. А ведь даже осадные орудия были пока не готовы. Войско Ссарацастра пошло ещё на один отчаянный штурм и вновь откатилось. Правда, один убитый гражданин среди старков всё-таки оказался: в вылазке, где старки уничтожили все наспех подготовленные осадные орудия, без потерь обойтись не удалось.

Урсу очень хотелось самому возглавить вылазку, но нельзя было бросать общее командование, и он смотрел на действия отряда Краторуса с надвратной башни крепости.

На следующий день большинство ссарацастрцев стало уходить. Урс уже знал, что флот вышел в поход, но всё-таки побоялся хитрости горцев и сразу впёред не двинулся, выслав лишь лёгкие разведывательные отряды. А через два дня он уже помчался в рейд на деревню Долины Кувшинов, выбрав не самую ближнюю, куда, судя по всему, отступил заслон и где ему готовили тёплый приём, а другую, подальше. Заслон действительно вылез из деревни, но в бой вступить не решился, построившись и прикрывая деревню, но не мешая Урсу двигаться дальше на добычу. На обратном пути заслон повёл себя точно так же, только пара джигитов подскакала, требуя поединка, но получили вместо него стрелы. Их коней забрали, и, не обращая внимания на ругательства со стороны ссарацастрцев, обвинявших старков в трусости, спокойно прошли мимо них, везя добычу и угоняя пленных.

Будучи уверены, что старки в этот вечер перепьются, ссарацастрцы ночью попытались напасть на крепость и отбить пленных, но, поняв, что врасплох застать не удалось, откатились, оставив несколько трупов, несколько раненых и несколько невезучих, которые не успели вовремя сбежать и теперь становились рабами.

Такими вылазками Урс пробавлялся пару месяцев. Были и более серьёзные дела. В частности, ему удалось сильно пощипать дружину царя Кратавело, которая возвращалась из очередного набега и напоролась на Однорукого, идущего в очередной набег. Словом, на партизанскую войну ссарацастрцев Ликарин ответил спецназовской войной на разграбление и разорение. Опыт Жёлтых и войны с шжи ему очень и очень пригодились.

***

Рабовладение имеет одно преимущество. Без специального приказа всех не убивали. Выгоднее было взять в плен и продать. Поэтому большинство населения Цмукстоша выжило, несмотря на то, что он был отдан войску на полное разграбление. Новоиспечённые рабы расчищали развалины собственных домов и хоронили своих близких. Через неделю, сочтя, что город уже очищен от скверны и заразы, армия перебазировалась в город. Лагерь сохранили как карантин для больных воинов и рабов.

Среди рабов выделили крестьян из соседних деревень, держали их отдельно и старались не доводить до смерти или болезни: получше кормили, выдали одежду и не так сильно гоняли на работах. Планировалось освободить их, обложить помимо повинностей ещё и обязанностью выплатить в рассрочку плату за выкуп из рабства и расселить как смердов на их собственные участки. Но делать это стоило попозже, чтобы два соседние города получили достоверную информацию, что все убиты или порабощены.

На следующий день после занятия города с востока подошёл ещё один небольшой флот. Тлиринташат, князь Лангишта, пожелал присоединиться к союзу. С ним вместе приплыл побратим Тлирангогашта в прошлой жизни наследный княжич Аркоглош. Царевич возобновил побратимство с ним. Принц узнал мнение двух горских князей. Поскольку Лангишт — не близкий сосед, они были лишь «за». После этого он отправил князя в Дилосар к царю Атару с тем, чтобы цари его официально приняли в союз и заключили союзный договор, а войско Лангишта и его флот присоединил к своей армии.

Оставив в городе агашский гарнизон, союзники двинулись на два других города. Вести о том, что Куструк с войском государства приближается с севера, их не волновали. Как сказал Тлирангогашт: «Если он сунется в бой, мы будем только рады».

Вторая из отобранных принцем девушек только плакала и ничего не воспринимала, видимо, в полубезумии от случившегося. Он не стал, конечно, овладевать ею в таком состоянии. Охранницы и даже Шакитот, которая уже входила в роль любимой наложницы, советовали царевичу хорошенько выпороть её, чтобы образумить. Но Тлирангогашт предпочел подарить её одному из сотников в награду за храбрость.

Позже он узнал, что история закончилась трагично. Девушка и здесь всё время плакала, сотник грубо взял её, она ещё больше перепугалась и зажалась в комок. Порка не помогала. Через пару дней сотнику всё это надоело, и он отдал её на растерзание солдатам. Шакитот, которая от охранниц узнала эту историю, и, в отличие от них, была достаточно глупа, чтобы рассказать её принцу, прибавила:

— Ты был прав, мой возлюбленный муж и повелитель, что такая участь может быть у той, которая отворачивается от своего счастья. И я с дрожью вспоминаю, как я была в вершке от подобной смерти и с благодарностью о том, как ты меня вразумил, мой повелитель!

Принц печально поцеловал наложницу, ещё раз подивившись, какой у неё слабенький умишко.

***

Когда Тлиринташат Лангиштский явился к Атару, никаких сложностей с принятием в союз не возникло. Но он сказал несколько слов, которые насторожили царя.

— Сотня наших семейств уже переселилась на Агоратан. Сколько я слышал, туда направилась ещё пара сотен семейств агашских колонистов. Так что мы помогаем, друг, поднять отдаленную провинцию твоего царства. Этот опорный пункт и нам тоже очень важен.

Царь понял, что отказать у Атарингса никаких оснований не было: лучшие друзья и союзники. Но остров для старков потерян. Что такое тридцать старков по сравнению с тремястами семействами агашцев! Тем более что слабые отголоски агашской культуры туда уже доходили.

***

Более богатый из двух оставшихся приморских городов, купеческий Кронд, сдался на условиях выкупа и сохранения жизни и свободы всех горожан. Купцы даже выдали союзникам гарнизон Совета Царей: это не наши горожане, на них условия сдачи не распространяются… Третий город Порорль пришлось буквально сносить с лица земли. Это было пиратское гнездо, пираты и так люди отчаянные, да ещё они поняли, что уж им-то ждать пощады не придется. Либо смерть, либо участь хуже смерти. И они выбрали смерть в бою, что почти всем удалось.

В Порорле отряду Тлирангогашта пришлось подраться как следует. Воины могли бы пасть духом в бою с отчаянно сопротивлявшимися пиратами, если бы рядом с ними не дрались лично князья и царевич. Перед этим царевич начал тренировать свой отряд без раздумий и всеми средствами атаковать цель, на которую он указал дымовой или ночью огненной стрелой, рукой или голосом. Это умение очень пригодилось в битве. Принц сразу определял главного пирата, показывал на него или стрелял в его сторону, и его моментально убивали. Конечно, пираты после такого не разбегались, но сражались намного хуже.

Правда, принц во время битвы снёс две головы своих «друзей», которые замешкались с атакой указанной цели. Ещё один погиб в такой отчаянной атаке. Но число друзей уже достигло шестнадцати, и чтобы оно осталось счастливым после потерь, пришлось набрать трёх знатных юношей. А все остальные (и друзья, и знать, и воины) сочли действия царевича абсолютно правильными. Как ему сказал советник наедине:

— Наконец-то ты становишься настоящим агашским царевичем!

Чанильштолот с восхищением смотрел на принца. На занятиях он всё время стремился быть одним из первых, так что Тлирангогашту приходилось даже немного сдерживать юношу. А про себя Чанильштолот экзальтированно думал: «Как всё-таки мудро поступил отец, велев мне учиться у Тлирангогашта! Это великий человек, несравненный воин! Я восхищён им и, если бы я был девушкой, я бы сейчас был бы влюблён в него больше, чем в свою жизнь и свою честь! Высокой честью будет его убить, и даже если я после этого погибну, то заслужу бессмертную славу!»

Уцелевших пиратов кастрировали и посадили гребцами на галеры. Пираты, конечно, предпочли бы казнь. Остальных жителей города продали в рабство. Принц отказался выбирать себе и знати наложниц или служанок из захваченных женщин, заявив:

— Высокородных оскверняет даже приближение к пиратским шлюхам!

Тем самым он отвратил всю знать от оргии с захваченными женщинами, и, как оказалось, не зря: через некоторое время пришлось казнить несколько десятков воинов, подхвативших дурные болезни.

Словом, за месяц побережье оказалось в руках союзников, а армия царя царей не осмелилась вступить в открытый бой. Но она заняла горные перевалы и надеялась удержать страну от дальнейшего разграбления. Правда, ссарацастрцам было тяжело, потому что, уйдя сдерживать союзников, они вынуждены были оставить лишь заслон на пути в Долину Кувшинов из Ицка и Кратавело, и теперь на эту долину всё время совершал набеги бешеный Однорукий.

Мирные переговоры принц отверг, заявив, что договариваться он будет лишь в столице Ссарацастра Вьенбанге, и лишь как тот, кто ею владеет.

***

Через пару недель после обескураживающего ответа от отца на Чанильтосинда ночью напал грабитель. Но, когда изгнанник, который трусом-то не был, выхватил меч, грабитель убежал, обронив тяжелый кошелек. В нём было пятьсот золотых. Чанильтосинд понял, что это от отца и что отец на самом деле не совсем от него отказался. Открыто помогать он никогда не будет, пока Чанильтосинд не смоет свой позор. Но как его смыть? К принцу теперь даже подступиться будет нельзя, так что убить его нереально. Значит, остаётся добиться чести и славы где-то в других царствах. А деньги были к месту: средства агашца стремительно таяли.

***

Через месяц после занятия столицы Кратавело и полной капитуляции Рачало Атар начал призадумываться. Если со степняками и агашцами он сыграл на полной ломке всех их военных канонов, то здесь с ним «играли не по правилам». Вроде бы совершенно неэффективные, но постоянные и неожиданные вылазки маленьких отрядов начинали производить впечатление укусов докучливых кровососов, от которых всё тело покрывается язвами и могут начаться самые страшные болезни. Некоторые отряды уходили затем во внутренние районы Ссарацастра, а некоторые буквально растворялись в воздухе. В соседних деревнях жители хмурые, но якобы мирные, и никогда не узнаешь, кто же из них ночью садится на коня и мчится к месту сбора, чтобы утром опять быть у себя на участке. В одной из деревень он перенял опыт шжи: будучи полностью уверен, что напавший на его бойцов отряд в значительной степени вышел из неё, он собрал суд и приговорил деревню к децимации. Отобрали одну десятую дворов (правда, не по жребию, а по впечатлению, кто наиболее зло смотрит или наиболее хитро себя ведёт, стремясь очищать дворы не поодиночке, а по нескольку рядом лежащих). Всех мужчин убили, дворы заселили, какие побогаче, старками, остальные ихланами. Но другие деревни это не остановило, а людей на заселение всех деревень у Атара просто не было. Он уже подумывал о том, чтобы попросить у Урса столь удачно замирённых им лазанцев в качестве военных поселенцев. Но это было как-то стыдно, да и лазанцы ещё не прошли проверку временем.

***

В Ссарацастре дальше всё пошло по классическим военным канонам. Заняв узкие и на первый взгляд наилучшие для обороны места, армия Ссарацастра лишила себя подвижности. Две недели Тлирангогашт готовился к прорыву обороны. Прежде всего, он повсюду разослал разведчиков и велел соблазнять местных жителей большой наградой, если они покажут пригодные для коней обходные тропы. А чтобы не завели в засаду, у таких приказал сразу же арестовывать семьи и предупреждать, что все от мала до велика будут распяты при попытке обмана.

Проводник нашёлся, и Тлирангогашт, вспомнив действия отца по крови в огненном сражении с Ляном Жугэ, лично повёл отряд конников в тыл врага. За ними двинулась пехота, а часть её осталась по другую сторону перевала под началом княжича Тикотона, побратима принца, с наказом ударить, как только ссарацастрцы начнут уходить. Конники наскочили на ничего не ожидавший разъезд, рутинно патрулировавший дорогу, по которой должны были доставить провиант, и захватили обоз, шедший к защитникам. Кое-кому дали убежать на перевал. С перевала помчались горцы отбивать обоз и уничтожать наглых захватчиков, влезших в тыл. Первый натиск отбили конники, второй уже конники вместе с пехотой, а затем всё войско горцев стало разбегаться. Остатки его сдались: с фронта на них шла вторая группа пехоты, немедленно выбившая слабый заслон с перевала и теперь настигавшая горцев.

На два дня раньше другой из перевалов стали громить из катапульт, в день вылазки Тлирангогашта подбавили греческого огня, а затем пошли на штурм под руководством Линтиронта Логимского. Вторая группа тоже откатилась, и третьей осталось лишь спешно отступить со своего перевала, чтобы не быть отрезанной и принуждённой к гибели или позорной сдаче.

После этого основная часть армии царя царей рассеялась по своим уделам. И принц подступил к столице.

Вьенбангу был предъявлен ультиматум: три дня на размышление, чтобы сдаться. В случае сдачи всю казну нужно отдать, всё имущество поступает на три дня в распоряжение победителей, но жизнь, свободу и недвижимое имущество все жители сохранят, кроме сотни женщин, которые будут иметь право забрать победители. А иначе всех ждет смерть или рабство. На глазах у столицы начали изготавливать осадные орудия, ещё несколько сумели доставить через перевалы в разобранном виде.

Через три дня столица не сдалась, но затеяла переговоры, стремясь хоть чуть-чуть смягчить условия сдачи. Тогда в город полетели первые огненные снаряды, и на следующий день послы столицы подползли на коленях с верёвками на шее, моля принца повесить их за упрямство и промедление, но пощадить город. Принц, уже немного освоившийся с агашскими нравами, собственноручно прошёлся по их спинам плетью, после чего простил и принял сдачу на заранее высказанных условиях. Сотню девственниц и красавиц, достающихся победителям в собственность, он разрешил отобрать самим жителям города, предупредив, что, если будут утаиваться самые красивые, то заберёт по своему выбору ещё сотню. Правитель города нижайше попросил Тлирангогашта принять свою дочь в наложницы, а самую красивую из его жён в служанки, и пришлось на это согласиться.

***

Барон Таррисань на границе степи подвергал тораканов ужасам той войны, которую они привыкли вести сами. Он набегал на их стойбища, угонял скот, слуг, рабов, женщин, детей. А крестьяне просто перебегали к нему либо присоединялись к его отряду. Обессилевшие тораканы ответить как следует не могли, тем более что у них начались внутренние раздоры.

Партия мира становилась постепенно всё более сильной. Дополнительными аргументами для неё стало то, что соседи, пока ещё не начиная полномасштабной войны, активизировали свои набеги. Единичные набеги ватаг молодежи были в обычае у степняков, такие инциденты обычно решались затем ответным набегом и личной встречей ханов. Но сейчас сил на ответные набеги практически не было, и соседи начинали всё более наглеть. Скоро тораканов начнут терзать со всех сторон и просто порвут на клочки.

Но сторонники войны просто не слушали никаких резонов. Они кричали, что на них долг крови, что не может быть, чтобы горожане долго продержались против степняков, а трусость стариков, желающих мира, мешает победить. Они вспоминали подлое нападение старков на отпущенных пленных, кастрированных беков. Их ещё больше возмущал уход крестьян, но обходиться с оставшимися крестьянами лучше они не желали. Начались стычки между сторонниками двух партий и кровная месть внутри племени. Старейшины со всего племени сочли за благо поставить батыров лицом к лицу, заставить их поклясться в том, что ни у кого нет долга крови по отношению к своим соплеменникам, а кто восстанет против этого, станет кровником всех батыров племени. Из-за раздоров долго не могли собрать курултай и поднять нового хана.

Но курултай начался с драки, в результате которой сторонники войны, пользуясь своей физической силой (в основном это были молодые батыры) просто выгнали с курултая всех сторонников мира и подняли своего хана. После этого все оставшиеся напились кумыса и араки, как полагалось по обычаю, и легли спать. Храбрости у военной партии было много, да ума мало.

Таррисань, прослышав от бека Тёрикиня, который возглавил мирную партию среди тораканов, что сторонники войны до конца прогнали «трусов» с курултая, взял его проводников и ночью напал на стойбище, где происходил курултай. Выскочившего из своей юрты голым, но с мечом в руке, вновь избранного хана он зарубил лично. Так что теперь на счету барона оказались три убитых хана. Батыров, беков и нойонов, которые не успели сбежать, всех перебили. Простых нукеров и людей угнали в плен.

Лишь после этого на новом курултае тораканы подняли ханом сторонника мира, молодого батыра Улугая. Он был одним из немногих спасшихся после разгрома в битве, несколько раз доблестно отбивался, а потом столь же доблестно бежал при набегах старков. (В этом предложении нет иронии. У степняков умение вовремя бежать весьма ценилось, если сочеталось с несомненной храбростью в битве.) Тот немедленно отправился с десятком отличных коней и десятком красивых девушек просить мира у царя Атара.

***

Царь царей Куструк попытался было ещё некоторое время вести партизанскую войну. Принц лично со своими друзьями и небольшим отрядом частенько ходил на перехват отрядов горцев. Любимой наложницей его оставалась Шакитот, которая постепенно стала вводить новые обычаи: появлялась с открытым лицом, без шаровар и в платье без рукавов и длиной выше щиколоток. Принцу это было, в общем-то, приятно. Плохо было лишь то, что Шакитот никак не могла забеременеть.

Через три недели после падения столицы принц уходил со своим отрядом в очередной рейд. Шакитот, пользуясь своим положением, выбежала к нему в своем красивом широком розовом платье, обняла его при всех голыми руками и пожелала:

— Пусть тебе всегда сопутствуют удача и победа!

Принц неожиданно для друзей показал на неё пальцем. Двое из них заколебались: все знали, что это любимая женщина царевича. Чанильштолот первым пустил в девушку стрелу. Остальные сразу же сделали то же, а затем один из друзей снес ей голову. А двух заколебавшихся принц немедленно обезглавил, после чего объяснил свои действия:

— Двое друзей казнены за плохое исполнение приказа, их похороните с почётом. Наложница в последнее время стала наглеть, злоупотребляя своим положением, а сегодня дважды скрыто прокляла меня. Ведь Судьба не допустит, чтобы человеку всегда везло. А победимы даже Победители, так что и непобедимости желать нельзя: это оскорбление высших сил и высших принципов. Поэтому сожгите её труп как ведьму.

Друзья и остальные призадумались. Ведь подобные пожелания частенько употреблялись, считаясь безвредными преувеличениями, а тут чётко было показано, что это страшное кощунство.

Через месяц, глядя, как стремительно разоряется Долина Кувшинов, и убедившись, что старки тем временем полностью овладели четырьмя царствами восточных предгорий, а пятое им само сдалось, выйдя из состава Ссарацастра, что агашцы заселяют Цмукстош и Порорль своими колонистами, царь царей предпочёл подписать мир. К Лиговайе отошли четыре царства, Агаш получил право заселить своими людьми два приморских города, которые формально стали независимыми, после чего их новые агашские правители принесли вассальную присягу царю Агаша. У Ссарацастра остался всего один порт.

***

Улугай явился к барону, получил от него свиту и пропуск и, прихватив лучших аргамаков и самых красивых девушек в подарок царю, поехал сдаваться Атару, который замирял и делил между своими людьми Кратавело, где шла партизанская война, менее интенсивная, чем в Алазани и в Ицке, но тоже неприятная.

Встретившись с царем, Улугай заявил, что старки дерутся не по правилам:

— Вы всё делаете неправильно. На войне кочевники должны быть хитрее горожан, а в торговле и в переговорах — вы. Так не годится.

— После того, как мы появились на Юге, мир здесь переменился. Придётся вам учиться многому новому, — ответил Атар и призадумался: он ведь высказал то, что, кажется, на самом деле произошло.

Горстка людей иной культуры сыграла роль закваски, и теперь по всему Югу должно было пойти брожение. Его первые признаки уже заметил Атар. Хан пуников лично явился к нему заключить союз и попросить хоть немного старков себе на службу. Атар дал ему одного.

Хан Улугай хотел было принести вассальную присягу, но Атар отказался.

— Вы смелые и благородные бойцы. Вы честно и доблестно сражались, и не ваша вина, что вы проиграли. Мы относимся к вам как к независимым соседям, и будем торговать и договариваться. А на любую военную выходку ответим беспощадно. Вы нас уже знаете.

На самом деле царь не хотел брать на себя ответственность за оборону племени, которое, как он прекрасно понимал, будет искать случая отомстить за разгром. Однако когда хан попросил разрешения наниматься на службу к старкам, Атар не мог отказать. Но царь внёс уточнение:

— Мы вас слишком уважаем, чтобы использовать как дешёвых наймитов. Идите к нам добровольцами. Достойное содержание и уважение вам будут, а дальше дело вашей доблести захватить богатую добычу в одной из наших войн.

И хан сам вызвался вместе с сотней знатных тораканов идти добровольцем на службу царю. При этом хан подумал:

«Царь прав. С приходом старков всё переменилось. Нам надо учиться у них многому. Я готов пойти и учиться. Я пошёл бы даже как низший, как вассал. Даже как наймит! А теперь это случится без ущерба для моей чести. Тем лучше».

Так что царь, рассчитав, что тораканы теперь будут перенимать военное искусство у старков, не рассчитал, что быть добровольцами для них действительно почётней, чем наймитами. Но он чувствовал, что пока что добровольцы-тораканы будут честно и доблестно сражаться на его стороне.

Буквально через день Атару пришлось ехать в Долину Кувшинов подписывать мир со Ссарацастром. Так что наконец-то старки получили возможность, не расслабляясь, поскольку партизанская война в захваченных районах Ссарацастра тлела, заняться мирным строительством.

Словом,

Новые земли

Быстро меняют людей.

Мужик — правитель,

Юноша — деспот,

Верный — предатель в душе.