Глава 4. Прощай, столица!
Итак, вопрос о разрешении основать колонию и разрешении набирать колонистов по всему королевству был наконец-то решён положительно. Теперь принц направлялся к себе в лен, чтобы сдать дела новому губернатору и произвести оценку всего остающегося имущества. Посмотрев на Тритуна, личного раба короля, заместителя казначея королевства, Атар почувствовал нечто типа дурного предчувствия. Холодные глаза, максимально богатая для раба одежда, золотой рабский ошейник и тонкие крепко сжатые губы сразу наводили на мысль, что этот казначей будет придираться ко всему, стремиться выгадать каждый медяк и, главное, улестить его будет невозможно ничем: ни деньгами, ни подарками, ни женщиной.
Предчувствия принца не обманули. От пира по прибытии Тритун вежливо и твёрдо отказался:
— Великолепный и высокородный принц! Не соизволите ли вы выслушать ничтожного раба? Рабу невместно принимать участие в пиршестве свободных людей, кроме как в качестве слуги. Мой господин-царь не приказывал прислуживать, твоя светлость. А пировать в каморке для твоих слуг и рабов будет оскорблением моего хозяина. Поэтому я просто не могу принять твоё великодушное приглашение.
Тритун не поселился в замке принца, а снял (правда, роскошную) комнату в городской таверне. Принц Атар, естественно, организовал слежку за Тритуном и выяснил следующее. Обеды он заказывал исключительно скудные и дешёвые, раз в неделю нанимал на ночь одну из рабынь таверны, на женщин не заглядывался, по лавкам на базаре не ходил, свои три роскошных платья надевал поочерёдно, не скупясь только на стирку и на ремонт. У него были ещё шесть костюмов откровенно рабского вида, один из которых он ежедневно брал с собой. Осматривая очередное здание, он делал заметки, по старинке на бамбуковой дощечке. После этого ещё раз обходил дом и скрупулёзно перечислял самые тёмные углы и пропущенные комнаты, переодевался в рабский костюм и сам чуть ли не лазил внутрь нужников, чтобы проверить, по всем ли правилам сделаны выгребные ямы. После этого он требовал воды, обмывался, вновь надевал роскошное платье, чтобы не наносить ущерб репутации своего господина, и в таком виде возвращался в таверну. В таверне он ещё раз мылся, переодевался в чистый рабский костюм, отдавал два своих костюма в мытьё, чистку и ремонт, заказывал чай и финики на ужин и садился переносить данные в свои тетради, сверяя их с другими. Утром начинались высказывания типа:
— В господском доме два чулана, наверно, десяток лет не ремонтировались и не чистились. Нужник для рабов и слуг сделан не по требованиям храмов. Штукатурка сзади на северо-западном углу облетела. Земля в саду плохо обработана, а на лужайке, где не следует по требованиям храмов трогать, года три назад перепахивалась.
Высказав массу подобных замечаний, он начинал споро сбивать цену на дом и участок. Надо отдать ему должное, как исходную он всегда называл настоящую рыночную цену, правда, наинизшую, но затем после всех сбавок цена падала в полтора-два раза. Естественно, представитель принца тоже бешено торговался, а нейтральному купцу, командированному в комиссию Советом Королевства, это сначала нравилось. Он бросал свой голос то на одну, то на другую чашу весов, забавляясь ситуацией. Но скоро ему осточертело, он начал выпивать и гулять, голосовал лишь бы побыстрее закончить торг и поэтому обычно поддерживал более упрямого Тритуна, изредка меняя сторону ради сохранения «объективность». Так что постепенно оценки всё снижались и снижались.
Принц Атар, не желая видеть комедию на справедливость, отправился в Хирру, набрал там тысячу колонистов и послал их сразу в Карлинор, купив для этой цели два старых корабля. После присоединения Каменщиков из Зоора набор пошел бойко. Видно, Тайное общество имело много тайных рычагов воздействия повсюду, а в Хирре принц убедился, что она, наряду с Карлинором, один из центров Тайного общества каменщиков. Там его сразу пригласили в местный схрон и за две недели подняли ещё на две степени.
Единственным светлым пятном во всей этой дурной комедии было, что представитель Атара в комиссии управляющий его главным имением Чир Стригонсор, ни в коем случае не собиравшийся в колонию, так наелся обществом королевского слуги, что записался со всей семьёй в число колонистов, лишь бы не оставаться с такими цепкими клещами.
Почти три месяца ушло на оценку и споры при подписании окончательного протокола, выглядевшего просто грабительским. За это время жена успела родить принцу четвёртого сына (второго своего). Чтобы чуть-чуть оттянуть момент окончательного и явно несправедливого расчёта, а заодно заказать необходимое оружие для себя, двух старших сыновей, которым уже было восемнадцать и шестнадцать лет, и ближайших приближённых, Атар решил сначала заехать в Колинстринну. Там же он надеялся соблазнить несколько хороших оружейников и рудознатцев из числа выходящих в мастера подмастерьев Великих Мастеров из Колинстринны.
***
Вернёмся теперь на некоторое время назад в Колинстринну, владение Великого Мастера и Имперского Рыцаря оружейника Тора Кристрорса, по упорным слухам, отца по крови наследника престола принца Картора. Примерно когда Атар принял решение уехать в колонию, в Колинстринне состоялись торжества по случаю возвращения Хоя Аюлонга уже в ранге Великого Мастера-рудознатца. Аюлонг мог бы уехать куда угодно, но предпочёл вернуться к Тору. С Медведем он уже сработался, и надеялся совместно открыть ещё что-нибудь интересное. Конечно же, Великому Мастеру-рудознатцу не предстояло сидеть на одном месте. Если к оружейнику приезжали, чтобы он сделал оружие в своей мастерской, к рудознатцу приезжали, чтобы пригласить его разведать подозрительные на минеральные богатства места либо дать советы по улучшению добычи минералов или производства металлов. Аюлонг привёз с собой жену.
Эсса встретила Ингриссу Хитонар из Зоора очень настороженно. Во-первых, она росла в развратной и порочной столице. Во-вторых, она (вот скандал!) была разведённой. Да и красотой особенной не блистала. Не мог, что ли, Великий Мастер найти себе честную девушку! Их всё-таки немного больше, чем Великих Мастеров. А эта … соблазнила и приворожила его к себе.
Яра, дочь Тора от рабыни, потихоньку подрастала. Уже было видно, что из девочки может вырасти редкая красавица, и что умом она тоже отнюдь не обделена. Как и Лир, в четыре года она уже свободно говорила на трёх языках и могла читать настоящие знаки. Она завидовала братцу, что тот ходит на занятия, и радовалась, когда у мальчика была свободная минутка, чтобы провести с ней. Но девочке объяснили, что до пяти лет на занятия не берут. И она с нетерпением ждала момента, когда будет учиться вместе с любимым братцем.
Ангтун, мать Яры, видела, что дочка пошла совершенно другим путём, но как раз тогда, когда дочь переселили к братцу, мать отвлекло рождение второй дочери, а затем её болезнь и смерть. Доктор признал нецелесообразным лечить младенца, но эвтаназии тоже не потребовалось, поскольку болезнь не была эпидемической либо мучительной и калечащей. На самом деле это оказалась коревая краснуха, которая у подавляющего большинства детей проходит бесследно, но некоторых калечит либо убивает.
Одним из любимых поместий Тора была Ломолинна, деревня на берегу горного кратерного озера Ломо. Он сумел проложить в неё практически прямую и удобную дорогу через горы, а недавно на въезде по другой дороге построил башню. В деревне теперь был господский дом, появились также таверна и церковь, где служил свой постоянный священник. Из глухого рыбацкого хуторка Ломолинна превратилась в процветающее местечко, куда приезжали заказчики из Колинстринны и гости Великого Мастера. Конечно же, такое благоденствие — палка о двух концах, многие рыбаки и старые рыбачки горевали о тех временах, когда девушки были скромные, а в деревне тихо. Тор до некоторой степени сглаживал отрицательные последствия, настаивая на том, чтобы слугами и служанками в таверне были приезжие, которых можно выставить в три шеи, как только они начинают развращаться и наглеть. С крестьян деревни он снял практически все денежные поборы (денег сама Колинстринна давала вполне достаточно), но частично заменил их натуральными поставками и урочными работами, выполнения которых жёстко требовал. Тем самым владетель не давал крестьянам отрываться от участков и сетей и переходить на более прибыльное в ближайшей перспективе, зато в итоге ведущее в тупик и к вырождению, «обслуживание туристов».
Башня в Ломолинне была любимым детищем Мастера и его архитектора Кунса Истристранга. Строение возвели на отвесной скале, наверху которой была симпатичная лужайка с родничком. В одну сторону открывался прекрасный вид на озеро, острова и дальние горы, с другой виднелись ещё более высокие скалы. Собственно башенка небольшая, зато в камне были вырублены просторные комнаты. Потом башня стала любимым местом отдыха семейства Тора: скальные помещения оказались сухими, тёплыми в холод и прохладными в жару. В башенке наверху скалы помещались несколько луков и арбалетов, а заодно часовенка. Туда соблазнили отправиться служить монаха брата Крура, до пострига охотника и воина. Для его арбалета специально были сделаны вольфрамовые шарики в качестве снарядов, чтобы брат не использовал в случае чего острого оружия, но тем не менее оно было бы сильным. Так что монах молился, заодно был дозорным, да ещё, как полагалось, учил детей крестьян священным текстам и грамоте. А поскольку брат Крур вдобавок был военным, он обучал мальчиков-граждан стрельбе и рукопашному бою.
Строительство башни затянулось дольше, чем два года, которые первоначально обещал архитектор, но наконец-то она была готова. Тор собрал на её открытие всех мастеров и дворян своего владения, так что гости не уместились в двух нижних залах, и пиршественные столы были расставлены прямо под весенним солнцем. На почётных местах сидели с жёнами Тор и четыре знатных особы: губернатор провинции Ломо герцог Сур Аристэу, соседи Тора граф Ар Лукинтойрас (бывший владелец этой деревни), барон Жан Ирсанвир и, наконец, Великий Мастер (по законам равный баронам) рудознатец Хой Аюлонг. Эсса была рада, что сидит далеко от презираемой ею жены Аюлонга.
Дети, по обычаю, праздновали отдельно, со священником, монахом, военным наставником и деревенскими детьми. Считалось, что такие праздники укрепляют узы между дворянами и обычными гражданами. Сын Мастера Тора Лир Клинагор (фамилия у него была другая, поскольку он, как сын по крови князя Клингора, был сделан основателем нового рода) в свои восемь лет уже проявлял лучшие качества будущего властителя, ставил каждого на своё место, усмирял конфликты либо переводил их в честные драки (поединки детям ещё не полагались), и сам разок как следует подрался. Когда деревенские дети, хвастаясь своей закалкой, отправились купаться в холодную весеннюю воду озера, Лир показал, что и здесь он один из первых. Правда, он был вынужден быстро вернуться, поскольку за ним увязалась в озеро его сестрёнка-рабыня Яра, которая не хотела быть в компании девочек-служанок и все время стремилась к братцу. Сын барона Часс хотел было выставить её в три шеи, как не подходящую к обществу, но Лир грозно на него посмотрел, и Часс сразу вспомнил, что на счету мальчика уже есть кровь обидчика сестрёнки. А Лир, как и полагается властителю, обнял Часса, пошутил с ним и выпил по чаше шербета, чтобы у того не оставалось недовольства.
Второй сын Мастера, шестилетний Линс, был несколько в тени брата, но многие вторые сыновья ему откровенно завидовали: ведь у него были большие шансы стать наследником, если принц Клингор заберёт себе сына по крови. Линс, по примеру Лира, уже получил от отца настоящий кинжал, и гордо ходил с оружием.
Когда пошли светские разговоры, Эсса решила проверить гостью на образованность и сказала:
— Как прекрасно! «День дозрел до утра» — намекнув на классическое стихотворение:
Год добрался до весны,
День дозрел до утра.
Травы влажны от росы —
Капли перламутра.
На колючие кусты
Льются трели сладки.
Бог взирает с высоты —
В мире всё в порядке.
(Р. Браунинг, перевёл Я. А. Фельдман)
— Уже давно перезрел. Скорее он ещё не дозрел до вечера, — понимая, что ей брошен вызов, ответила Ингрисса.
Такой ответ сразу же уронил её в глазах Эссы. Она попыталась отговориться простой шуткой, по образцу простолюдинов, значит, наверняка не обладает достаточным образованием, чтобы поддерживать беседу на уровне светского общества. Но унижать через жену лучшего соратника мужа было неразумно, и Эсса подождала минут двадцать, прежде чем вставила очередной намёк, заметив, что граф начал немного ухаживать за Ингриссой.
— Кажется, нашего соседа «цветок кувшинки поразил», — намекнув на широко известное стихотворение:
Цветок кувшинки
В сердце орла поразил.
Но не коснуться
Глади прохладной
Вихрей небесных царю.
Ингрисса приняла это за комплимент, и ответила:
— В этом изысканном обществе я действительно чувствую себя раскрывающимся цветком.
Граф, оценив ситуацию, незаметно забил последний гвоздь в гроб светской репутации Ингриссы, поскольку превратить ухаживание в серьёзный флирт всё равно был не намерен:
— «В самое сердце».
Увидев, что и здесь Ингрисса намека не расшифровала, а лишь раскраснелась от смущения, баронесса и графиня принялись осыпать Ингриссу поэтическими намёками, уже тонко издеваясь над ней. Например, графиня сказала: «Клоун пляшет — мы рыдаем», намекая на общеизвестное стихотворение
Время ничего не скажет
Я сказал тебе об этом
Время знает только цену
Мы должны ему платить
Если я чего узнаю —
Я тебе об этом свистну
Клоун пляшет — мы рыдаем,
Флейта плачет — мы танцуем
Время ничего не скажет —
Я об этом говорил.
Будущее не предскажешь
Но поскольку я не знаю
Как любовь сказать словами
(Я люблю тебя сильнее
Чем могу сказать словами)
Если я чего узнаю
Я об этом расскажу.
Но откуда дуют ветры,
И зачем уносят листья,
Время ничего не скажет
Как сказал я в прошлый раз
Вероятно, розы знают,
Для чего им распускаться,
Если я чего узнаю,
Сразу же тебе скажу.
Предположим, львы в пустыне
Неожиданно проснулись
Все солдаты побежали,
Пересохли все ручьи.
Время ничего не скажет —
Я сказал об этом раньше,
Если я чего узнаю,
Я об этом расскажу
(У. Х. Оден, перевод Я. А. Фельдмана)
— Такие уж мы странные люди, — обречённо выдавила из себя Ингрисса.
Тут присоединилась и герцогиня: тоже захотелось поразвлечься.
— Да, странные. «Флейта плачет — мы танцуем».
Когда Ингрисса и в этот раз не расшифровала уж очень толстый намёк, герцог, граф и барон, слегка посмеиваясь, стали тоже иногда вставлять шпильки в самые болезненные места Ингриссы. Герцог промолвил:
— «Я сказал об этом раньше».
— Я виновата, я, наверно, прослушала, твоя светлость, — уже почти со слезами на глазах сказала Ингрисса, чувствуя, что опять говорит не то.
— «Если я чего узнаю, Я об этом расскажу», вставил ещё одну шпильку граф. — Но, впрочем, давайте сменим тему.
Как видите, все высокородные строго держались в рамках светских приличий, не желая опозорить хозяина через жену его вассала. А несчастная Ингрисса, которая тоже изо всех сил старалась не выходить из рамок приличий, к её чести всё-таки удержалась в них. Под конец бедная испытуемая чувствовала себя, как будто её обнажённую посадили на муравейник, угощают при этом изысканным обедом, а встать или даже отряхнуться просто невозможно. Довольная Эсса отошла в разговоре в сторону и иногда немного заступалась за жену вассала. Аюлонг, почувствовав, что его жена не выдерживает испытания светских дам, изо всех сил стремился сдержаться, и хозяйка его немного подбадривала. В итоге Аюлонг на следующий день чуть не на колени упал перед Эссой, благодаря её за заступничество за жену и за поддержку, чтобы он не нарушил светские приличия. Жена его тоже благодарила хозяйку. Так что владетельница выиграла вдвойне.
Издевательство было прервано лишь торжественной церемонией вассальной присяги Аюлонга Тору. Её принимали герцог и граф, и состоялась она в присутствии всех дворян на улице. После присяги высокородная пятёрка с жёнами гуляла вдоль берега озера, мужчины занялись мужскими разговорами, а Ингриссу дамы продолжали изредка подкалывать, чтобы прогулка отдыхом не казалась.
На следующее утро большинство дворян разъехалось, знатные гости отбыли на охоту, а дамы остались в деревне. Сидя на третьем этаже башни, они пили чай и вино и продолжали вести светский разговор через голову Ингриссы. Словом, к вечеру Ингрисса была окончательно раздавлена и буквально цеплялась за руку Эссы. Сославшись на усталость, хозяйка ушла с незадачливой кандидаткой в дамы на берег и стала выспрашивать подробности развода. Ингрисса доверчиво рассказывала всё подряд. Она была не столь уж наивна, но эта ледяная атмосфера буквально толкнула её в объятия Эссы.
Вообще говоря, разводы у старков были нетрудными. Если обе стороны согласны на развод, оставалось лишь обменяться разводными письмами на глазах у священника и либо сюзерена, либо трёх почтенных граждан и публично объявить, кому что достается из имущества, какие имущественные обязанности у мужа перед бывшей женой, на какое время и при каких условиях. Единственное ограничение: такая пара ни при каких обстоятельствах не могла вступить в повторный брак между собой, чтобы не разводились по пустякам, а потом опять мирились. Развод по односторонней инициативе был потруднее. Жена имела право безусловного развода, если муж брал вторую жену без её согласия, даже по прямому разрешению короля или Патриарха. А если без такого — она имела право не впустить соперницу в дом и потребовать признать недействительным второй брак. Муж имел право развода, если жена две ночи подряд ночевала в доме другого мужчины. Поскольку обычаями и законами было установлено, что жена, муж которой оказался неспособен дать здоровое потомство, имеет право зачать от почтенного человека не ниже по положению, в этом случае на ночлеги у другого мужчины полагался месяц. Аналогично, жена могла потребовать развода, если муж больше месяца жил у другой женщины. В остальных случаях разбирательство тоже было коротким и неформальным. Обращались к суду равных либо к сюзерену.
Ингриссу, дочь цехового мастера, отец отдал пьянице-коллеге, по пьянке произнеся во время цехового праздника клятву выдать за него свою дочь. В принципе Ингрисса могла бы попросить развода, но она предпочла уйти ночевать к Аюлонгу и тем самым вынудила мужа дать ей развод. Поскольку из дома мужа она не желала ничего брать, а приданое уже было пропито, для неё это был самый быстрый путь. Выждав три месяца, полагавшихся по закону, чтобы убедиться, что Ингрисса не носит ничего в чреве, Аюлонг женился на ней. Так что предчувствие Эссы было правильно: в некотором смысле Ингрисса опозорена своим разводом.
Ингрисса даже не подозревала, что она дала Эссе страшное оружие против себя и привела Эссу к решению добиться развода опозоренной, низкой по происхождению, вульгарной (то есть ведущей себя как простолюдинка) женщины с новым мужем и удаления её из Колинстринны. Сама Эсса уже давно считала себя прирождённой утончённой дамой. А что касается Аюлонга, то, по её мнению, он вполне заслужил в жёны непорочную дворянскую дочь. Стратегический план Эсса стала неуклонно проводить в жизнь, стараясь действовать незаметно. Спешить было некуда, если даже Аюлонг сейчас по уши втюрился, через год-полтора он несколько придет в себя. А два года здесь почти ничего не решают. Ведь эта селёдка не родила, когда была первый раз замужем, значит, и сейчас не станет, а если уж родит, не обязательно сына.
После того, как Аюлонг принёс вассальную присягу Тору, троица открывателей торовского булата возобновила работу. Тору никак не удавалось понять, почему же сплав оказался необычным? Впрочем, все три соавтора в этом незнании были солидарны. И вдруг в бдении над результатами очередного неудачного опыта, как увеличить выход качественного сплава либо повысить его стойкость, неизвестно кто из нашей троицы закричал: «Давайте сделаем наоборот!» «Да!» — сказали практически синхронно все трое. — «Если есть такой ударный металл, то должна быть и броня от него».
— Но ведь я же оружейник! — возмутился Тор, опомнившись. — Я не бронник и не должен вторгаться на их территорию.
— Ты прежде всего Великий Мастер и открыватель, — ответил благоухающий последствиями очередного неудачного опыта алхимик Урристир. — Да вдобавок, наш булат совсем не подходит для молотов и палиц. А как противодействие твоим мечам они были бы на месте.
— Попробуем, — пробурчал Тор. — А если начнёт что-то получаться, то возьмем в нашу компанию ещё и Сунга.
Сунг Тахиркин был старшим подмастерьем мастера-бронника Луня Акритранса, пару лет назад обосновавшегося в Колинстринне.
Шесть дней друзья-мастера безуспешно ломали головы, пытаясь найти структуру нового сплава или же идеи по его составу. Чувствовалось, что решение рядом, но оно никак не давалось. На седьмой день в ходе обсуждения Тор в изнеможении повалился на кушетку, пока другие продолжали спорить. Он закрыл глаза и вдруг унёсся в уже знакомые ему высшие сферы. Увидев структуру нового сплава, он вернулся и почувствовал два отличия. Он был просто переполнен силами и радостью, а отнюдь не висел на краю смерти. Он понимал, что находку необходимо как можно быстрее зафиксировать, иначе она забудется (а ведь та, первая, сразу же намертво впечаталась в его разум). Набрасывая на бумаге схемы под комментарии друзей, Тор подумал, что, честным трудом прорвавшись в высшие сферы, он, наверно, получил часть энергии, накопленной теми, кто прорывался в них при помощи женщин либо другими «лёгкими» путями. Но даже сомнения, не является ли это вампиризмом, у него не было. Энергия была чистая и шла сверху, а не из бренного мира. А заодно, поняв структуру нового сплава, он вдруг до конца понял и структуру своего булата, что в дальнейшем помогло ему и друзьям улучшить качество изделий из торовского булата. Но хрупкость и нестойкость была его неотъемлемым свойством.
Эсса продолжала тихо и систематично изводить Ингриссу. Она относилась к ней со всем внешним уважением и приглашала на все сборища знати столь настойчиво, что отказаться не было возможности. А там уже знали о необразованности Ингриссы. В разговоре она чувствовала, что над нею издеваются, но не могла понять, как и почему. Эсса порою за неё заступалась и утешала:
— Знаешь, мне тоже первое время было очень тяжело в светском обществе. Но ничего не поделаешь: теперь твой муж равен баронам, а по обычаям нашего лена даже простые мастера приравнены к благородным. Так что тебе надо крепиться и держаться.
Но слово «учиться», которое многое бы проясняло, Эсса никогда не употребляла. А сама Ингрисса до такого “нетривиального решения” додуматься не смогла. Эссе, когда одна из служанок повздорила с Ингриссой, пришла в голову очередная великолепная мысль. Рассуживать мелкие конфликты, особенно с участием женщин, было обязанностью владетельницы. Эсса полностью стала на сторону Ингриссы, а затем втайне навестила наказанную служанку, приласкала её, оставила ей подарок и сказала:
— Не обижайся. Мой муж так ценит Аюлонга. Поэтому я должна всегда поддерживать его жену, какая бы та ни была.
После такого разъяснения конфликты Ингриссы с простонародьем стали повторяться всё чаще и чаще. Эсса вела ту же линию, одновременно выигрывая в двух направлениях: простые люди всё больше её любили, а Ингриссу уже откровенно ненавидели.
Сам Аюлонг даже не думал, как к его жене относятся простые люди. Он не замечал, что её образование оказалось совершенно не соответствующим положению в обществе. Его мысли были заняты новым сплавом, идея которого уже была, но реализация её никак не получалась. Он видел, с каким уважением относится к его жене Эсса, и жалобы Ингриссы, что она чужая в этом обществе, что здесь её никто не любит, пролетали мимо ушей мужа. А через пару месяцев лично явился князь Ликангса и позвал Великого Мастера-рудознатца обследовать горы княжества. Было договорено, что осенью Аюлонг отправится месяца на три в Ликангс. Все эти дела, да ещё устройство своей лаборатории, которая теперь разрослась из-за большого количества учеников и подмастерий, занимали ум и время Аюлонга. К жене он чувствовал искреннюю любовь, но её женские дрязги с местными дамочками и слугами его совершенно не интересовали.
***
А Мастера ждало ещё одно неприятное событие. В Колинстринну явился некий нищий и двинулся прямиком к замку Эссы, как теперь называли бывший баронский замок. Баронесса, жившая в пожалованном ей домике недалеко от замка, увидев оборванца в окно, отшатнулась и сказала:
— Не может быть! Мне кажется.
Нищий подошёл к воротам замка и демонстративно без спроса попытался в них войти.
— Ты что это? — остановил его страж. — Наша владетельница всегда накормит и оденет нищего, но ты должен ждать часа, когда она выйдет на прогулку. Рядом с воротами есть хибарка для просителей, отдохни. Кажется, туда уже принесли хлеба, овощей и вина.
— Я, согласно приговору Имперского Суда, должен войти в этот замок. А не спрашиваю разрешения потому, что я — законный и наследственный его владелец, барон Тринь Таррисань.
Часовой остолбенел. А подошедшие на шум пререканий челядинцы, служившие ещё при бароне, подтвердили: это действительно барон. Помчались немедленно доложить Эссе и Мастеру. Эсса вышла и сказала:
— Твоя жена подписала отказ от всех прав на владение. Ты, формально говоря, самозванец, а не хозяин. Можешь идти в дом к жене, если она сама захочет тебя принять. Можешь подождать Мастера. Тогда я велю вынести тебе кресло, чтобы ты, как искупивший свою вину, сидел с почётом. Но в замок тебя может пустить лишь Владетель.
Баронесса, слышавшая весь этот разговор из-за спин зевак, сочла удобным выскочить вперёд, обнять мужа и заплакать:
— Наконец-то вернулся, мой дорогой! Я тебя ждала столько лет!
Барон тоже обнял жену, стал её гладить и приговаривать:
— Успокойся, моя дорогая! Самые страшные испытания позади. Мы опять вместе, и мы живы.
А про себя он думал: «Эх ты, моя жена! Я ведь услышал, пока шёл, что ты успела родить ребенка, и даже знаю, от кого. Но сейчас мне невыгодно упрекать тебя, а сына я признаю».
— Как наши сыновья и дочери?
— Ингс погиб во время войны с Зинтриссой. Арс служит в войсках на севере, чтобы добыть право на поместье. Собирается пойти на службу королю Колины. Лурс отправился в Айвайю, там воюет. Сказал, умру или завоюю себе поместье. Уже полгода от него не было вестей, по слухам, погиб или попал в плен. Синь после падения канцлера сбежал, его хотели привлечь к суду. С тех пор он как сгинул. Аньиссе дал развод её муж, и она вышла замуж за Тустарлона, командующего войском Владетеля Тора. Линьисса по рекомендации Эссы уехала в Зоор, в фрейлины к королеве, и там вроде бы вышла замуж. Она мне ничего не писала, а слухи разноречивые.
— Значит, только второй сын даёт о себе знать. Впрочем, теперь он первый… Только двое оказались настоящей моей кровью. И один из них мёртв. Ну что ж, такова жизнь. Впрочем, вот и сам новый владелец нашего замка скачет.
Тор подскакал к замку, бросив все дела. Он знал приговор барона, но как-то забыл о нём, тем более что рассчитанные когда-то три года и девять месяцев на покаяние и дорогу уже прошли. Решения у владетеля ещё не было, но, увидев лицо барона, вроде бы ставшее гораздо чище и не выглядевшее сломленным, Тор соскочил с коня, обнял барона и торжественно ввёл его в замок. Таррисань достал из сумы и поднял, показывая всем, пергамент Великого Монастыря Шжи, что он достойно вынес покаяние и духовно очищен. Официал брат Барс, подоспевший на своём осле, тоже обнял барона и поздравил его с очищением. А Тор поздравил Таррисаня с возвращением чести и достоинства. Баронесса бросилась в ноги к мужу, и стала, по обычаю, просить у него прощения за все грехи, что она совершила за время его отсутствия (не перечисляя их). Считалось, что прощение духовно очищенного и пострадавшего их сразу искупает. Барон поднял её и простил.
Тор прервал трогательную сцену ещё одной трогательной. Эсса догадалась вынести барону платье знатного человека. Таррисань торжественно скинул рубище нищего, одел богатый костюм и мягкие сапоги. Прибежала старшая дочь и представила барону своего нового мужа и ребёнка от него. Словом, все плакали от умиления. А Тор доброжелательным голосом сказал:
— Если твоё баронское достоинство соизволит остаться здесь, то я буду платить тебе десять золотых в месяц. Но в мои замки ты допущен не будешь, чтобы не было недоразумений. Если же ты соизволишь отправиться в другие места, то будешь неделю моим гостем, а затем я дам тебе на первоочередные расходы тысячу золотых, достойное тебя оружие, коня, повозку и двух рабов.
Таким образом, Тор недвусмысленно показал, что, если барон попытается жить здесь, чести и довольства ему не будет. Его жене до сих пор Эсса давала по двадцать золотых в месяц. Барон понял: остаться и попытаться затем завести судебный процесс или поднять мини-рокош не удастся. Тем более, все говорили: Тор в любимчиках у короля и королевы Толтиссы и вроде бы даже отец наследника престола.
— Прекрасно. Я выбираю дальний путь, он мне привычен.
— Тогда войди вместе с женой, её сыном и её служанками в мои гостевые комнаты. Ты мой почетный гость.
Барон оценил яд слов Тора и торжественно заявил:
— Я подтверждаю, что младенец Кай мой законный сын.
— Прекрасно! Значит, ты вместе с женой и младшим сыном будешь моим гостем.
И барон произнёс стихотворение, в котором выразил разрывавшие его на куски противоречивые чувства в форме, приличествующей знатному:
Были родными
Нашему роду всегда
Стены твердыни.
Многие годы
Предки мои жили здесь.
Тор сразу же ответил:
Сменён Судьбою
Ныне, навек, навсегда
Стен сих владелец.
Не огорчайся:
В мире меняется всё.
Эсса добавила:
Вижу птицу я, что села на вершину башни,
И запела: «Всё проходит, словно день вчерашний.
Не печалься, спас ты душу в тяжком покаянье,
Это больше, и намного, чем все достоянье».
Баронесса, на которую теперь были устремлены все глаза и уши, выдавила из себя:
Рада я, что ты вернулся, муж любимый мой.
Положение и славу возвратим с тобой.
— Достойный ответ! — воскликнул Тор. — Гости и вассалы, сегодня вечером пир в честь спасения души барона Триня Таррисаня! А завтра я налагаю на себя пост и буду весь день молиться, чтобы он нашёл достойное его место и восстановил своё положение.
***
Атар после двух недель утомительного пути в жаре и пыли, под атаками кровососов, добрался до Колинстринны через два дня после барона. Стоял летний зной: шестой месяц года, начинавшегося у старков приблизительно с весеннего равноденствия, а в сезонах было по четыре месяца. Естественно, Тор, после того, как работа была распределена и до того, как понадобится вмешательство Мастера и заказчика, повёз гостя в Ломолинну, чтобы отдохнуть от жары и немного похвастаться своими владениями. Атар резко возражал против большого празднества, Тор его понимал, и они поехали маленькой группой из владетелей, их детей и жён, ближних слуг.
Уже горная дорога была лучше, чем тракты королевства. А купание в озере и прохлада помещений в башне окончательно освежили Атара. Тор и Атар вдвоем поднялись в одну из верхних зал башни, чтобы поговорить наедине за чашею вина. Любуясь вечерним видом на озеро, принц сложил стихи:
Я кем-то властвую, кого-то разделяю, кому-то душу без сомнения дарю.
Куда-то в небо беззастенчиво ныряю и в ком-то памятным безмолвием горю.
Я дрянью глупые надежды разбавляю и где-то странствую в беспамятном плену.
Зачем-то мыслями причины истязаю и после выводы ненужные кляну.
Я как-то чувствую, что что-то понимаю! Я что-то знаю, но не всё осознаю.
Открыто радуюсь, когда в себя ныряю и как-то честно многоточия… люблю.
(И. Кривчиков)
Тору ничего не оставалось, как ответить своим стихом:
Я знаю то, что ничего не знаю,
И понимаю то, что не постичь.
Я собственных надежд не разделяю,
Иду лишь на небес беззвучный клич.
Кто любит истину, тот исказит её же,
Кто верит в женщину — любви не сохранит.
Кто победил — теряет, что дороже,
Кто милосерд — тот кровью весь облит.
Мудрец ребёнку уступает в споре,
Военачальник мужиком убит,
Крепчайший дуб нуждается в опоре,
И от ударов не спасает щит.
На том стою, и не могу иначе,
И глас народа ничего не значит.
— В этом-то мы с тобой и с Клингором сходимся, — рассмеялся Атар. — Мы действуем по внутреннему убеждению, невзирая на то, идём ли мы в ногу со всеми или в одиночку против всех.
— Если ты случайно идёшь в ногу со всеми, это ещё не повод менять ногу, — улыбнулся Тор.
— Здесь прекрасный вид. Такому человеку, как ты или я, необходимо вырываться из суеты городов. Я мечтаю: когда немного обустрою свою колонию, тоже построю башню на берегу моря и буду в ней наслаждаться тишиной и прекрасными видами за чашею вина в обществе либо моей милой супруги, либо близких друзей.
— Для этого не нужно было уезжать в колонию. В Сахирре прекрасные места на побережье есть, как я видел на гравюрах.
— Уезжаю я по другой причине. Противоборство с великим Жугэ (пусть всё то злое, что он вынужден был сделать, будучи полководцем и князем, простится ему: делал он это ради великих целей и никогда не отступал от чести) показало, что во мне остались нераскрытые силы. А здесь их прикладывать некуда. Не думаю, что в ближайшие годы Старквайе понадобится второй главнокомандующий. Идти командовать армией какого-то окраинного князька в войне против варваров или в междоусобице… Зачем? Если не удаётся командовать армией королевства или империи, надо вести свою армию. Если я недоволен устройством нашей вайи, нужно брать власть или создавать свою. Вот я и выбрал свой путь.
— А глас народа ославил тебя сумасшедшим, — улыбнулся Тор.
— Вот и хорошо. На юге ищущие спокойной жизни не пригодятся. Я надеюсь, что ты посоветуешь мне тех из своих подмастерий и подмастерий твоих мастеров, кто готов к испытаниям и дерзаниям. Обычных людей я беру всех: там, где борьба постоянная, тяжкая, где необходимо сплотиться, даже бывший бандит часто становится хорошим человеком. А вот мастеров стараюсь приглашать с разбором. Какие будут основатели цеха, таков и цех будет. Поэтому мне предстоит в Зооре и Линье очень трудная и неприятная задача: соблазнять гетер, чтобы уговорить ехать с собой достойных. Без цехов гетер, художников и музыкантов новое королевство не может появиться.
Атар не заметил, что оговорился, сказав вместо «княжество» — «королевство». Зато это отметили Тор и Лир, который принёс ещё кувшин вина и закуски. Ни в коем случае нельзя было позволить прислуживать чужому человеку при мужском разговоре друзей, поэтому Лир, как и полагалось, исполнял обязанности пажа.
— Я думаю, что ты бы и империю там мог создать, если Судьба тебе чуть-чуть поможет, — улыбнулся Тор. — Другое дело, пожелаешь ли ты стать императором варварской империи?
Атара передёрнуло. Уже второй раз у его собеседников вырвались эти слова: империя и варварский император. Причём оба были отнюдь не глупейшими людьми в этой Империи. «Не хватает теперь лишь, чтобы король или королева Толтисса предсказали мне то же самое. А то ещё вдруг Император благословит на захват короны Южной Империи. А мне прежде всего укрепиться бы там, создать крепкое и здоровое общество» — подумал он.
И тут Лир неожиданно спросил отца, который не ожидал такого вопроса от восьмилетнего мальчика:
— Отец, а почему мы не отправляемся на новые земли?
— Сын, что нам там делать? У меня владение здесь, у меня здесь дела, да ещё одна новая идея пришла.
— Там бы мы могли создать себе княжество или другую вайю с самого начала и не зависели бы от королей. Ты что, считаешь себя менее способным, чем князь Клингор или принц Атар?
— Сын мой! Запомни, что у каждого есть главная способность, и если увлечься побочной, то Судьба и Всевышний с него строго спросят. Моя — металл, а не люди. То, что ты предлагаешь, это всё равно, как если бы принц Атар, который, как я знаю, иногда любит помахать молотом, вдруг решил бы стать Великим Мастером-кузнецом. Иди занимайся, а то мы зря теряем время, — только и ответил ошеломлённый и озадаченный Тор.
Лир, чуть раздосадованный, вежливо поклонился и удалился.
Принц рассмеялся. Действительно, поработать в кузнице было одним из его увлечений с юности. Ему нравился запах раскалённого металла, как он обретает форму под ударами тяжкого молота или маленького молоточка, сильные и здоровые люди, составляющие мощные цехи. У них были и пороки, но нормальные для мужчины. Кто-то выпивал, кто-то любил подраться, кто-то слишком азартно играл в кости или карты, кто-то изо всей силы влюблялся, кто-то чередовал эти увлечения. Потом люди искренне каялись и возвращались к работе до нового выхода за рамки, что бывало не так часто. Поэтому у мастеров не водилось мелкого изысканного разврата, пронизывающего светское общество. Там всё было естественно.
В колонию свою принц набирал прежде всего воинов, крестьян и мастеров по металлу, считая, что остальное приложится. Если люди увидят тех, кто способен их защитить и повести на великие дела, они сами потянутся. Во всяком случае, желающие большего, чем спокойное гниение.
Лишь теперь у Тора дошли руки ещё до одной вещи, которая его поразила в высказывании принца.
— Твоё высочество, давай выпьем за нас с тобой. Только мы, являясь настоящими мужчинами, тем не менее можем рассматривать задачу соблазнения гетер как нечто неприятное.
— Мастер, ты ошибся, — улыбнулся Атар. — Таковы же могут быть и отшельники-аскеты. Но к ним гетеры сами прибегают. Знать бы, почему?
Тор подумал: «Ты, принц, счастлив, что не знаешь этого. Потом тебя всю жизнь настигали бы воспоминания о неповторимом и безвозвратном». А вслух он сказал:
— Давай выпьем за наших жён, которые своим очарованием и любовью отвращают нас даже от великолепных красавиц-гетер.
И (теперь можно сказать прямо) друзья вновь сдвинули чаши.
Вернувшись в Колинстринну, принц занялся обработкой подмастерий, указанных Тором. Он преуспел: пара оружейников, три кузнеца, рудознатец и бронник пополнили список колонистов.
А барон, поговорив с принцем, срочно послал за счёт Тора гонца к своему старшему сыну, чтобы тот направлялся в Карлинор. Туда же направился и барон с семейством. Так в числе колонистов появился первый знатный род.
***
Зоор встретил принца раскалённым небом и пышущими жаром улицами. Лето выдалось в Зоорине и Сахирре очень жарким и засушливым. Правда, неурожаем это не грозило, поскольку прекрасно обработанные крестьянские наделы хозяева теперь изо всех сил старались поливать, используя для этого рабов, домашних слуг и наймитов. Ведь полив в засуху — не благородная обработка земли, особенно если непосредственно на поле воду выливают члены семьи хозяина. Для доставки воды и других возникающих тяжёлых и неквалифицированных работ типа расчистки подготовленных на подобный случай временных водоёмов и колодцев, можно воспользоваться и трудом презренных личностей. Единственное, что было плохо: пожары в лесах, степях и на болотах, которые порой перекидывались на деревни. Участки при этом из-за их тщательного увлажнения страдали меньше, а вот крестьянские дома горели, как солома. Дымная мгла нависла над Зоором и Линьёй. Жару она не облегчала, а страдания от неё делала ещё тяжелее.
Мажордом немедленно пригласил принца и его семью в гостевые покои королевского дворца. Он сообщил, что король примет дядю с женой наедине через два дня, завтра он приглашается в тронный зал на королевский выход, а сегодня монарх милостиво разрешает семейству принца отдохнуть с дороги. Атар и жена вежливо поблагодарили и заняли прохладные покои. Первым делом Атар отправился с сыновьями в баню, а жена с дочерью — в бассейн. Неожиданно для принца, старший банщик показал ему знак Каменщиков и намёком сообщил, что через четыре дня его ждут в схроне:
— Твоё высочество, всегда рад тебе служить, но через четыре дня придут каменщики ремонтировать мой жалкий дом, так что я не смогу быть тебе полезен.
Атар ответил таким же знаком и показал, что он понял намёк:
— Милейший друг, через четыре дня я в бане не смогу быть. Так что успокойся.
Этот эпизод сразу же вызвал неприятные воспоминания у принца. Он был по-прежнему не уверен, правильно ли он сделал, что вступил в Тайное Общество. Но теперь он пока что не видел выхода.
Утренний выход короля, как всегда, был обставлен пышной церемонией. Сначала шли герольды, выкликавшие имена предков короля, начиная с Энгуэу Эу, затем несли королевский штандарт, венец и пурпурные сапоги. Король выходил в сандалиях, на троне ему торжественно надевали венец и пурпурные сапоги. Сегодня, предупредил церемониймейстер, честь надеть венец предоставлена принцу Атару.
Атар стоял справа от трона в пурпурных сапогах, летнем парадном облачении и с венцом в руках. Он знал, что по крайней мере ещё один раз ему придётся пройти подобную церемонию. Вновь поднятый Принц Империи должен был на следующее утро надеть венец Императору.
После завершения церемонии король, как и полагалось, первым обменялся словами с тем, кто надевал ему венец.
— Очень рад тебя видеть в добром здравии и в хорошем расположении духа, принц.
— Очень рад видеть тебя в добром здравии и отличном расположении духа, мой повелитель и мой племянник.
Король поднялся с места и произнёс громким голосом, чтобы слышали многие.
— Дядюшка-принц, я просмотрел отчёт комиссии по оценке и вижу, что она уж очень строго подошла к оценке твоей недвижимости и владений. Я, в признание твоих заслуг перед королевством и военных подвигов, приказываю увеличить выплату в два с половиной раза. Доволен ли ты?
— Я благодарен тебе, мой король! Твоё величество, это истинно королевское благородство и щедрость. В моём сердце навсегда сохранится воспоминание о твоих благодеяниях.
— Очень рад, принц, надеюсь, очень скоро принц Империи и князь. Я приглашаю тебя послезавтра вместе с женой на приватную аудиенцию сразу после утреннего выхода.
— Благодарен и польщён, твоё величество. Твёрдо надеюсь, что, когда я стану независимым властителем, отношения между нашими владениями будут наилучшими. Мы всегда будем помнить, что наша родина — Старквайя.
Принц, поклонившись, отошёл в первые ряды придворных, понимая, что необходимый публичный разговор с королем завершён. Конечно же, король эффектно проявил щедрость. Теперь и на самом деле принц не мог не признать цену выкупа справедливой и благородной. Как племянник виртуозно разыграл дипломатическую партию со своим казначеем! Всем кажется, что король без меры облагодетельствовал принца, а он с минимальными затратами достиг сразу нескольких целей. И самое главное, теперь Атар, как человек чести, обязан будет признать старшинство короля по отношению ко вновь образованному владению и поддерживать наилучшие отношения со Старквайей. Король перехватил инициативу у князя Клингора.
На следующий день принц посетил одну из самых многообещающих высокородных гетер Ириньиссу. Жена уже знала о намерениях принца, и заранее простила ему возможные любовные отношения с гетерой, понимая, насколько важно привлечь ещё двух Высокородных гетер, чтобы они могли поднимать новых Высокородных в новом государстве. Жена, как и муж, понимала ещё одно: эти гетеры будут мощнейшим оружием в обращении с варварами, средством их приручения и замирения. Одна такая женщина стоит целой армии, как показала королева Толтисса, вернув Линью в одиночку. А ведь линьинцы славились своим цинизмом и хитростью.
Ириньисса была русоволосая и светлокожая женщина изящного телосложения, высокая, с очень благородным лицом и светло-серыми глазами. Из-за страшной жары она приняла принца нагой. Гетера возлежала у фонтанчика и наслаждалась прохладой, царящей в зале. Принц искренне любовался её телом и манерами, и даже прекрасное вино он пил малюсенькими глотками, чтобы не смешивать тонкий вкус вина с манящим тонким запахом благовоний гетеры и с её опьяняющей прелестью.
Атар произнёс стихотворный экспромт для Ириньиссы.
Город раздавлен под солнечной тяжестью,
Он задохнулся в дыму и в пыли,
И с раскалённым туманом не вяжутся
Тонкий твой облик и плечи твои.
Веет от них мне весенней прохладою:
Маленьким чудом в сожжённые дни.
И, хоть влюбляться в тебя и не надо бы,
Но загораются в сердце огни.
Ириньисса ласково и довольно улыбнулась, и, как полагается, ответила экспромтом на экспромт:
Забилось, словно в клетке птица, моё сердечко. Я люблю.
И в тишине своих признаний моя душа себя огню
Предаст безропотно и смело… Я так боялась. Так ждала.
Самой себе в глаза смотрела и честно зеркалу лгала,
Что будет легче… Что забуду, когда в ответ услышу: «… Нет!»,
Когда пойму, что без возврата к наивным мыслям юных лет
Жить суждено… Прости за правду… Прости, что «Я» и «Ты» — не «Мы»...
Давай исчезнем в разных «Завтра», где тайны памяти полны.
(И. Кривчиков)
Обменявшись поэтическими экспромтами, принц и Ириньисса улыбнулись друг другу, и принц почувствовал, что первый шаг к завоеванию её сердца сделан. Он попросил слугу принести подарки. Тот, войдя, просто разинул рот от впечатления, произведённого открытой красотой Ириньиссы. Принц выбрал колье и браслеты, подходящие к коже, глазам и волосам гетеры. Гетера ещё более ласково посмотрела на него и ответила экспромтом:
С небес светила зрелая луна...
Окутан свет её дождями листопада...
Ты был один тогда, и я была одна...
И в кутерьме осенних маскарадов
Я одиночеству дарила вечера
Сквозь тишину неразделённой милой грусти...
Ты был один тогда… И я была одна...
Ты был ничей тогда… (Подробности опустим!)
Меня колола прошлого игла...
Среди смятений я была в плену мечтаний!
Ждала ответов и жила я как могла...
И уставала от бездарности скитаний!
Тик-так...
Не замедляло время бег...
Глотал остаток дня случайный вечер...
Тогда любимым стал случайный человек
После недолгой и простой случайной встречи...
(И. Кривчиков)
Принц сразу же отреагировал:
Случайности в любви нет места вовсе:
Ведёт Судьба.
Открыты страсти мы, блаженства просим,
Как дождь — листва.
За суетой разгульных маскарадов
Где ты — ничей,
Забыли: свет не стоит взгляда
Одной — своей!
Развеялось очарованье
Пустых страстей,
Связал двоих в одно созданье
Любовный клей.
Принц почувствовал, как взгляды и незаметные движения гетеры пленяют его чувства и взоры, так что он теряет разум. Было всем известно, насколько тонко и сильно гетеры, прошедшие обучение в Школах Гетер, умеют пленять мужчин, буквально сводя с ума от любви и страсти тех, у кого духовная тренировка недостаточна. Принц мог бы ещё разорвать путы чар, но почувствовал, что лучше им отдаться. Ведь, соблазнив его, Ириньисса будет в некотором смысле привязана к нему. Атар начал говорить комплименты, продолжая улещать гетеру подарками. Когда она, наконец, после нескольких часов ухаживаний мило согласилась принять его в свои объятья, он в буквальном смысле осыпал её золотом.
Но принц не был бы полностью подготовленным аристократом, если бы, потеряв голову, он потерял бы и разум. Он помнил, что основная его цель не быть соблазнённым и не получить действительно высочайшее наслаждение от объятий гетеры, а соблазнить соблазнительницу. Он осторожно подступил к этому, демонстрируя покорность женским капризам Ириньиссы, а тем временем незаметно склоняя её стать основательницей нового цеха гетер и королевой гетер нового царства. Когда Ириньисса наконец-то, сама не понимая, что сейчас обольстили её, потребовала от принца взять её с собой в колонию, чтобы она там царей покоряла, принцу оставалось лишь упасть к её ногам с благодарностью.
Через семь лет, когда Ириньисса действительно стала считаться королевой гетер Юга, принц (теперь уже царь и глава союза царей) вспомнил с ней вместе этот эпизод. Ириньисса с высоты прожитых лет и опыта почувствовала, кто на самом деле тогда кого обольстил, и в восторге так обняла своего повелителя, что тот вновь на несколько дней оказался прикован к её объятьям. На сей раз Ириньисса взяла реванш, на самом деле соблазнив царя.
На следующий день после первого успеха с Ириньиссой принц, отстояв приём (вернее, отсидев; король продолжал демонстрировать наилучшее отношение, и принцу было приготовлено кресло, будто полноправному князю), прошёл вместе с женой в личные покои короля. Как он и ожидал, жену сразу же увели Толтисса и равноправная ей жена, тоже валлинка, Икторасса. Король же, после необходимых церемоний, предложил принцу выкупить двадцать старых военных кораблей. Цена, названная королём, видимо, была справедливой, а торговаться в данной ситуации было совершенно неуместно. И принц согласился. Теперь у него было место для десяти тысяч человек, если на вёсла посадить тоже колонистов. Оставалось набрать эти десять тысяч.
Более того, король предложил, чтобы корабли стояли пока что в гавани Зоора, и сказал, что он отдал распоряжение королевским военным верфям чинить эти корабли по усмотрению принца. Тем самым метрополией новой колонии становился Зоор. Здесь также было невозможно отказаться. Таким образом, принц почувствовал, что его постепенно удушают в объятьях, не оставляя ему никакого выбора, кроме как подчиняться.
До отъезда на Сейм принцу удалось сделать лишь ещё одно важное дело: он сумел уговорить заканчивающую карьеру Высокородную гетеру Акариссу присоединиться к колонистам, соблазнив её перспективой обольщения простоватых варварских царьков и ханов. За двумя гетерами потянулись ещё пара Высокородных художников и пара Высокородных музыкантов, а также несколько гетер и артистов рангом пониже: полноправных. Оставалось совсем чуть-чуть, чтобы укомплектовать начальным составом художественные цеха нового государства.
***
Через пару недель после всех этих событий делегация Старквайи направилась на Имперский Сейм. В неё, конечно же, входили Тор и Атар. Делегация Карлинора уже была отдельной, поскольку княжество признано четырьмя королевствами. На остров Киальс большинство ехало с радостью, поскольку столица Империи славилась большим набором развлечений самого разного пошиба. Только Тор, пришедший в гости к Атару, как только прибыл в Зоор, ворчал, что эти дурацкие заседания Совета королевства и Сейма отнимают время у настоящей работы. По нему было видно, что одна мысль встать на землю Киальса, где он пережил и тяжкие испытания, и любовь, и потерю любви, неприятна. Но, как говорится, достоинство обязывает.
На Сейме всё прошло быстро и гладко. Атару дали фамилию Тронэу и сделали его основателем нового рода Принца Империи. После этого его освободили от обязанности присутствовать на Сейме, поскольку он должен был собирать войско и колонистов, чтобы занять свои новые владения. Не приглядываясь и не прислушиваясь к дрязгам Империи, которые уже не волновали, Атар стал собираться обратно в Зоор. Но новоиспечённому Принцу Империи сразу же передали, что на послезавтра Патриарх пригласил его, чтобы проверить и, если сочтёт возможным, благословить. Этот вызов не мог не встревожить Атара. Ведь он понимал, что Каменщики поставили ему ментальный блок и что обнаружить этот блок Патриарху и его приближённым не составит труда. С другой стороны, он вновь благодарил Судьбу за то, что в свое время настолько увлекался духовной тренировкой, что его даже упрекали отец и старшие братья, поскольку он из-за неё несколько пренебрегал другими искусствами. Так, например, в стихосложении он уступал даже Тору. В боевом искусстве ему, безусловно, было далеко не только до Клингора, но и до ныне спивающегося Крангора. Правда, в карьере полководца это ему не повредило: единственным боем, который можно было с натяжкой считать поединком, стало нападение на Жугэ и царя Шжи. И в этом бою Атар уничтожил врагов без единой царапины на себе. А вот высокая духовная тренировка позволила ему пробить трещины в ментальном блоке и, более того, сохранить их незаметными для Каменщиков. В частности, теперь Атар стал напряжённо думать, как же обойти клятвы, взятые с него Каменщиками, чтобы не оказаться вынужденным лгать Патриарху. Ведь ложь будет моментально выявлена.
И тут Атара осенила блестящая идея. Тайное Общество может стать в некоторый момент очень опасным для обеих религий и для государств. Но, с другой стороны, оно обеспечивает ещё один вид контроля. Важно лишь, чтобы и оно не оставалось вне перекрёстного контроля. Решение принято. Он, действительно, не будет говорить ни одного слова и не сообщит ни одного слова из того, что делалось на Обществе. Атар сел за стол, пододвинул к себе листы бумаги, обмакнул кисть в тушь и начал писать.
«Недостоверные сведения об Открытой Толпе Кровельщиков»
«Эта Открытая Толпа собирается прежде всего не в столицах княжеств, особенно вновь образованных. Сходка их в одном из таких захолустных городишек происходит на кровле дома нищего Ратракила Ниса».
В таком духе он исписал двадцать листов, после чего почувствовал себя подготовленным.
***
Князь Клингор, в отличие от вновь испечённого Принца Империи Атара Тронэу, активно участвовал в работе Сейма. Сейм сам по себе был почти бессилен, но это было отличное место для разведки общей ситуации в Империи, улаживания конфликтов и разыгрывания интриг. Он обратил внимание на нездоровый вид Императора (к слову, Атар даже не заметил этого и потом себя ругал). Он осторожно подошёл к Императору с пожеланиями здоровья и был немедленно приглашён на личную аудиенцию. Поскольку приглашение делалось при свидетелях и не замаскированно, ясно было, что обсуждающийся вопрос будет либо совершенно незначительным и личным, либо исключительно важным и публичным. Так что князь направился во дворец Императора, будучи готов к любому повороту событий.
Император после кратких церемоний перешёл к делу.
— Князь, я скоро умру. Вижу: моей основной ошибкой было, что я всю жизнь играл по правилам. Империя нуждается в настоящем императоре: властном, воинственном и авторитетном. Если ты согласен, я завтра объявлю о предстоящем отречении и предложу срочно созвать Большой Имперский Сейм для выборов. Одновременно предложу тебя в качестве нового Императора. Уверен, что короли, не желая уступить эту честь друг другу, согласятся на тебя. А ты возродишь единство и могущество Империи.
«Вот и наступил тот момент, о котором меня давно уже предупреждали предсказатели. Если взять общее из их предсказаний, они предвещали, что я смогу стать Императором, если только сам захочу. Остается один лишь вопрос: захотеть ли? Сейчас в Империи слишком стабильное положение. Если потихоньку усиливаться, то всё равно на меня обратят внимание задолго до того, как я сравняюсь по силе со Старквайей и Валлиной. А там почти наверняка раздавят, объявив законный рокош против ущемления прав уделов. Я чувствую, что мой род может стать императорским, но сначала нужно дождаться, чтобы это принесло ему славу и процветание, а не упадок и разгром».
— Ваше Величество Император старков! Я обдумал твоё благородное предложение и вынужден отказаться. Сейчас в империи всё слишком хорошо завязано друг на друга, особенно после брака Красгора с Икторассой Валлинской. Два королевства вместе будут делать с Императором что захотят. Я знаю своего брата, он искусный дипломат и не допустит, чтобы этот союз разорвался по мелочи. Так что мне придётся сидеть на троне раззолоченной куклой. Я и мои потомки будут ждать своего часа, чтобы взойти на престол и править. Я уверен: час настанет, и мы удержим престол надолго.
Император был чрезвычайно раздосадован. Ведь он хотел убить двух зайцев: дать Империи достойного нового императора и оградить свой маленький лен, поскольку после такого благодеяния Клингор был бы вынужден защищать всеми силами герцогство Куктинга, вернее, уже его сына. Что сын удержится сам, Куктинг весьма сомневался, зная средненькие способности наследника и в дипломатии, и в военном деле. А самое главное, что даже понизить его и сделать наследником другого бессмысленно: взрослых сыновей четверо, но все они средненькие, ни рыба, ни мясо. И Куктинг совсем приуныл.
Примечание. Конечно, в романах герой исключительно редко отказывается от короны, которая плывёт к нему в руки. Но даже в нашем мире были ситуации, когда слишком раннее взятие короны отбрасывало сильный и славный род далеко назад. Последним таким примером являются Люксембурги, взявшие корону Священной Римской Империи не в тот момент, когда это было выгодно. А до них были швабские императоры, и другие…
Подумайте, неужели же с самого детства натренированные и обученные на владетелей, да и по природе исключительно способные люди не смогут сообразить, когда нужно брать, а когда лучше не хапать? Ведь заповедь силы: хватай столько, сколько можешь удержать. Поэтому, вообще говоря, господство аристократии лучше господства денежных мешков, поскольку золото меры не знает и на своих детей не рассчитывает, ограничиваясь лишь ближайшим будущим.
***
Принц Атар с трепетом в сердце переступил порог внутренних покоев Имперского Храма Двенадцати Победителей. Монахи-эмпаты отметили его волнение и ещё что-то, не сумев сразу идентифицировать, но тем не менее сочли возможным провести его к Патриарху. Поклонившись и пробормотав ритуальные слова приветствия:
— Пресветлый отец, я отягощён грехами и недостоин, но не посмел не явиться по твоему зову, — принц поцеловал перстень Патриарха, как полагалось делать независимым правителям, которым он уже считался, правда, пока без реального княжества.
Выслушав первый вопрос Патриарха, принц вместо ответа молча передал ему тетрадку с записями. Патриарх просмотрел их, быстро понял, в чём дело, спрятал тетрадку в складках своего одеяния и велел позвать братьев Сита и Крира. Тут у принца прорезался голос:
— Пресветлый отец, а не лучше ли сделать это через несколько дней, чтобы если, не дай Судьба, в твоем ближнем окружении есть кто-то неверный, он не смог бы понять, в чём дело?
Патриарх отменил приказ и отослал своих людей, которые, к счастью, не услышали слов принца. И пока дверь не закрылась, он сурово отчитывал принца за недостатки в духовной подготовке и за грехи. Так что все могли бы подумать, что сначала Патриарх очень разгневался на принца, а затем немного смягчился. Когда Патриарх почувствовал, что никто не слышит и не видит, он вновь достал листки, быстро просмотрел их все и подытожил:
— Насколько я понимаю, рассказывать ты ничего не имеешь права в силу клятвы. Я присмотрелся к тебе и вижу, что ты сумел повредить их мощный ментальный щит, причём тонко, так, что заметить утечки трудно. Приходи через несколько дней, мы поможем тебе великим благословением всех монастырей и духовной защитой.
— Ещё один щит? — обречённо спросил Атар, только сейчас окончательно поняв, в какие опасные дела он влез.
— Сын мой, надо слушать внимательно. Я сказал: защита, а не щит. Тебе придётся противоборствовать сильнейшим духовным и психическим атакам. Тебя будут пытаться подчинить Единобожники, поскольку территория, куда ты отправляешься, не является канонической ни для одной религии. Тебя будут атаковать Проклятые. Да и Южный Монастырь не так-то прост. А тут ещё одна мощная сила, и ведь они поставили на тебя и твоё новое царство… или, может, на всю Южную Империю?
Принц содрогнулся. В третий раз упоминается про императорство. Неужели ему придется принять на себя тяжесть короны Юга?
После всего происшедшего принц остаток разговора помнил как в тумане, но по косвенным признакам установил, насколько детально его исследовали. Вернувшись к себе, он проспал до следующего утра. А поскольку теперь отплытие в Зоор откладывалось, он занялся рутинными делами Сейма и подбора специалистов. На Имперском острове ему удалось соблазнить несколько архитекторов и дошедшую до критического по меркам гетер возраста (сорок лет) Высокородную Иолиссу. Теперь основные направления были более или менее укомплектованы. Принц почувствовал, что выигрывает год из двух лет, первоначально отпущенных на подготовку. Плохо, что ни одного Великого Мастера. Но Мастеров каждой специальности было раз в десять меньше, чем Высокородных художников или гетер.
Великое благословение всех монастырей и постановка защиты оказались столь трудными и даже мучительными процедурами, что принц на неделю слёг в постель и лишь затем отбыл в Зоор.
В Зооре буквально через несколько дней после возвращения принца поджидал сюрприз, вновь изменивший его намерения и вызвавший немедленные действия. Хитрые планы короля насчет Атара и колонии были сорваны простоватым и прямолинейным воякой. Верховный адмирал Крис Эритайя возмутился, услышав, что чужой флот будет ещё год стоять в гавани Зоора и ремонтироваться на королевских верфях. Флотоводец поднял громадный скандал при поддержке многих других военных и целой своры советников и знати, теперь уже завидовавших славе Атара и потоку людей. Этим воспользовались демагоги и начали подбивать народ на бунт против колонистов, мешающих жить коренным зоорцам и нагло объедающих их, пользуясь покровительством короля. Такие неприятности заставили принца убраться с флотом в Карлинор, где его ждали (впрочем, его звала к себе и Хирра). Король был недоволен, но делать было нечего: он сам видел, что слишком много влиятельных людей будут всячески мешать Атару, и рассчитал, что лучше пусть он будет обижаться на них, чем потом переносить отрицательные чувства на короля. Всё равно дерзкое решение ехать в дальние страны, чтобы начинать там заново, означало: принц разочарован настроениями и образом жизни большинством знати и народа в Империи. Так что возмущение действиями Атара лишь подтверждало мнение принца о массах. Поскольку с принцем отбыли и набранные им колонисты, можно считать, что дальний путь начался, пока что с короткого морского перехода.
Словом,
Хоть самый сильный,
Если меж сил попадёшь,
Будешь раздавлен,
Как жерновами
Будет размолот червяк.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.