Глава 8. Поворот пути

Остров Смиптах, к которому нёс корабли попутный ветер, возник на горизонте вечером 9 дня 4 месяца. Уже более четырёх месяцев длилось плавание. Необходима была очередная передышка. По данным Монастырей и купцов, остров был самым спокойным местом на раздираемом конфликтами западном побережье. Издали остров производил тоже хорошее впечатление: длинный невысокий горный хребет проходил через весь остров, а берега казались приветливыми и спокойными. Подойти настолько близко, чтобы стать на якорь засветло, переселенцы не успевали, но погода становилась подозрительной, ветер крепчал и капитаны предвидели по крайней мере шторм. Поэтому решили рискнуть и подойти к берегу при луне, благо облаков было пока что немного. Один из кораблей при этом сел на мель, а остальные благополучно бросили якоря. Принц сразу же с несколькими воинами высадился на берег, где его встретили перепуганные, но почему-то невооружённые старики и старухи.

— Каллич-тро сушшангир-ли аст крисп ишнокан э, — заговорил один из них.

— Чего тебе нужно, почтенный? — спросил принц по-валлински.

— Выкуп дать. Ты не трогать. Женщин дать. Еда дать. Водка дать. Всё дать. Ты уходить, — затараторил старик на ломаном валлинском.

Принц внутренне рассмеялся. Старик принял их за пиратов. Но какие же трусы островитяне! Даже оружия не взяли! Небось, все смылись в лесок и теперь рассуждают, каких из своих женщин отдадут на потеху разбойникам, чтобы те убрались и не сожгли деревню. Да, это уже совсем не граждане! Их только в рабы или в смерды брать. И такими же могут стать жители Империи, если разучатся защищать себя. А ведь к этому дело идет. Всё больше граждан кричат: «Зачем нам учиться военному делу? Мы платим налоги, и пусть воины нас защищают! А мы будем веселиться да деньги зарабатывать».

— Успокойся. Мы не тронем. Мы заплатим. Золота не возьмём, — опять по-валлински ответил принц. — А за продовольствие и водку спасибо. И за женщин тоже, если по доброй воле.

И он подал сигнал высаживаться на берег, куда ободрённые сельчане стали стаскивать еду и выпивку. Они совсем обрадовались, когда принц в ответ стал им раздавать золотые монеты. Откуда-то вынырнули местные женщины и девушки и стали готовить еду и заигрывать с ободрёнными таким приёмом мужчинами-колонистами. Принц предупредил своих людей, чтобы они вели себя с местными как со слугами, но не обижали их, если те не станут наглеть.

Как выяснилось, это была деревня Чимринт. Столичный город Киракс всего верстах в сорока по прямой, но на противоположном побережье острова. Поскольку шторм неумолимо приближался, принц, после совета с капитанами, велел вытащить все малые корабли на берег, а большие и средние поставить каждый на четыре якоря. На кораблях оставить лишь минимальные команды. В этих трудах прошёл весь день.

Окрестные крестьяне, услышав, что пришельцы не грабят, за всё платят золотом, вовсю приносили свежую еду, а их женщины прямо рвались в лагерь. Золотом, конечно, больше не платили, но рассчитывались по справедливости. Как потом рассказали, крестьяне из Чимринта, по мужицкой хитрости, сказали другим: дескать, с радости приврали, что золотом заплатили. Так что даже зависти среди местных крестьян не было. Колонисты поставили палатки, и как раз вовремя. На следующий день разразился шторм и бушевал пять дней. Всего один корабль сорвало с якорей, да и тот выбросило на песчаный берег. Он, конечно, был повреждён, но можно было починить.

Бывший личный раб и казначей принца Китир, а ныне свободный колонист Кирс Атарингс, проскользнул к принцу в шатёр, когда все уже разошлись.

— Князь, я вспоминаю здешний язык. Меня увезли пираты ещё мальчиком, и я не знал, откуда родом. Я только помнил, что моя семья была знатная, какой-то красивый город и море…

— Не показывай этого. Правильно, Кирс, что ты пришел тайно. Вспоминай язык, ты многое нам сможешь рассказать. Разве сердце твоё не радуется возвращению в родные места?

— Князь, я теперь душою старк. Мои родные или давно или умерли, или считают меня мёртвым. И что-то подсказывает мне: теперь уже нельзя будет вернуться в тот народ, из которого я когда-то был похищен. Я даже сложил стишок, если будет позволено его произнести.

— Кирс, после первых битв ты станешь по меньшей мере полноправным гражданином. Хорошо, что ты начинаешь вести себя как свободный. Я чувствовал, что душою ты не был рабом, хотя верно служил. Но лишь потому, что считал хозяина достойным службы, не так ли?

— Князь, я в вашей семье с детства. Путь с родной земли до Старквайи мне запомнился лишь как вонючие трюмы кораблей и площади невольничьих рынков. Хорошо, что меня быстро довезли до вас, хорошо, что меня купили достойные люди. И хорошо, что меня сразу подарили тебе, хозяин.

— Я тебе больше не хозяин. Хочешь почтить, называй «повелитель».

— Оговорился, повелитель. Я буду твоими ушами на острове.

— Прекрасно, Кирс! Выпей чашу вина и ступай. Я рад. Нет, сначала произнеси свой стих. Расстанемся по обычаям знати, — улыбнулся принц.

— Спасибо, твоя светлость!

Шумит вокруг бескрайний океан,

Песок в себя вбирает мощь прилива,

Под буйным ветром гнёт свой стройный стан

Лишь пальма, одинока и стыдлива.

Мне кажется, что всё это — обман:

Туда, где мой язык, родные нивы.

Принёс меня событий ураган.

Вновь так же мирно всё здесь и красиво.

И детство вспомнилось. Пришёл пират вонючий,

Горел мой дом, кричала страшно мать,

Никто не мог отпор подонкам дать,

И вмиг исчезло всё благополучье.

И снова придёт ужас в те края,

Где силы духа лишена земля.

— Да, в тебе есть сила духа. А видом ты действительно похож на местных жителей, — задумчиво сказал принц. — Ты достоин ответа:

Бессильны руки, если сил нет в душах,

Оружье тупо, если страх в сердцах.

В ком воли нет, тому рабом быть лучше,

А в ком дух смел — свободен до конца.

***

Лишь через день после шторма появился отряд военных, по виду наёмников, в сопровождении местного наследного принца Штыкчанта. Сын царя был худым красивым юношей, которого портили потухшие и равнодушные глаза. Валлинским и старкским, а также средним языком он не владел, на древнем знал лишь молитвы и стандартные формулы, по-валлински, и то очень плохо, говорил лишь один человек из его свиты. Хорошо ещё, в свите был священник, и с ним можно было объясняться на Древнем языке. После мучительного диалога царевич тоже убедился, что гости не питают злых намерений, и предложил им перейти на стоянку под Киракс.

— Пришельцы, мы не будем брать с вас лишнего. Поставьте лагерь под стенами столицы, приходите в город когда хотите, а знатных персон мы будем считать почётными гостями, — милостиво сказал царевич, или же так передал речь Штыкчанта священник.

— Переведи наследнику, пусть ждёт. Я подумаю и решу, — твердо сказал принц и отправился в свой шатёр, демонстративно оставив наследника ждать на коне.

Кирс, ухо принца, внимательно слушал разговоры местных.

— Наступила весна, и скоро приплывет царь Ихилара брать дань и грабить. Он почти каждый год приходит с войском. На столицу он не нападает, если дать ему выкуп. Тогда он мирно пограбит пару деревень и уйдет. Примерно это говорили местные крестьяне, и были рады, что в их деревни ихлане не сунутся, раз мы стоим здесь. У них самих нет оружия, они боятся сопротивляться. Всё так же, как было в моем детстве: пираты напали, и все мужчины сразу разбежались, за исключением тех, кого похватали и увели в рабство. А женщин и детей бросили без защиты.

Принц твёрдым шагом вышел к обескураженному царевичу.

— До нас дошли сведения, что чуть не каждую весну вас грабят ихлане. Вы, значит, хотите, чтобы мы защищали вашу столицу. Какую вы дань им даёте? Учти, что мне Монастыри очень многое сообщили, когда благословляли нас в дальний путь, и я сразу почувствую ложь.

Царевич окончательно сник.

— Тысячу золотых. Провиант. Женщин. Вино. А вот когда мой дед попытался не дать, ихлане чуть не весь остров разорили.

— Тогда пусть ваш царь готовит еду и достойную плату за охрану, — жёстко ответил принц. — А иначе мы сами возьмём, что пожелаем. Захотим, и вашу корону тоже, хоть она мне и не нужна: не хочу править народом таких трусов.

— Дадим тебе такую же дань, как ихланскому Чричунту даём, — ответил принц. — И провиант дадим. И лес для починки дадим. Только не грабь, не убивай и не насилуй наших людей.

— Если дадите, не будем. А за всё остальное будем честно платить, пока вы будете торговать по справедливости, — сурово ответил принц.

Атар уже понял, что с этими жалкими людишками нужно вести себя несколько заносчиво и угрожающе. Иначе они, как и обычные подлые трусы, осмелев, станут садиться на шею. Корабли спустили на воду и через два дня разбили новый лагерь, под стенами Киракса. Принц велел укрепить лагерь по всем правилам: ров и частокол.

Царь Лыкомор прибыл поприветствовать неожиданных союзников в первый же день. Царь на первый взгляд понравился всем. Он был примерно пятидесяти лет, стройным, с рыжей бородой и чуть седеющими волосами. Правитель появился в вооружении, как и полагалось при первой встрече с другим властителем. Кольчуга на нём сидела как влитая, меч был старинной работы. Сам царь казался олицетворением аристократического достоинства и величавости. Он практически не знал известных принцу языков, на древнем он знал, как и его сын, только молитвы и несколько стандартных выражений, валлинский и средний были ему совсем чужды, кроме нескольких фраз приветствий на валлинском. Приходилось говорить через переводчика. Хорошо ещё, что Атар знал древний в совершенстве, и было всего одно передаточное звено: местный священник, настоятель столичного храма. Конечно же, «ухо князя» вилось в толпе неподалеку, подслушивая разговоры царя со своими людьми.

Царь, как и полагалось, пригласил на пир всех союзников. Знать должна была пировать у него во дворце, дворяне и именитые в сенате, остальные на базарной площади. Такая неосторожность насторожила принца. Впустить всё неизвестное войско в город было неразумно. Сам принц устроил бы пир для основной массы под стенами. Поразило принца и то, что царь обиделся, когда принц велел двум сотням людей остаться и сторожить лагерь, и запретил царю прислать им выпивки больше, чем по литру слабого вина на человека.

— Неужели ты мне не доверяешь? — с обидой спросил царь.

— Тебе я, конечно, доверяю. Но ведь в любой момент могут появиться ихлане либо пираты.

— Но ведь все были бы в городе, закрыли бы ворота и всё.

— Ну ладно, у тебя одни обычаи, у нас другие военные обычаи. Мы друзья, и давай по пустякам друг на друга не обижаться, — ласково сказал принц.

Проконсультировавшись с Кирсом, Атар понял, что даже намёков на возможность предательского нападения не было, но на всякий случай отдал своим людям приказ надеть под платье лёгкие доспехи и взять кинжалы, если их вдруг попытаются перебить во время пира.

***

Пир по сравнению с праздниками в Империи казался скучноватым, в частности, потому, что практически не было общего языка. Единственное что было интересно: во всём чувствовалась старинная культура и утонченность. Фрески на стенах дворца напоминали древние фрески в музеях Линьи, единственного города в Империи и вокруг неё, за последние три тысячелетия не испытавшего ужасов варварского (или, ещё хуже, цивилизованного) разрушения и геноцида. Сюда, видимо, тоже не докатывались переселения народов и крушения больших империй.

Дворец казался слишком пышным для ничтожного царства. Городу явно было слишком просторно в циклопических городских стенах. Словом, всё вокруг навевало дух последнего прибежища старинной культуры, столичного острова какой-то древней империи либо огромного царства, ныне оставшегося единственным хранителем ее традиций и ее коренного народа. Принц подумал, что надо будет в Великом Монастыре или Великом Храме узнать об истории этого народа. Наверняка она очень поучительна. Но затем он мысленно схватил себя за волосы. На Юге единственный Великий Монастырь, и он далеко от намеченного места поселения. Это не то, что Империя, где два Великих Монастыря, Великие Храмы на Киальсе и в Линье, да ещё Монастырь Шжи недалеко.

В отличие даже от старков, где женщины и мужчины у знати пировали в разных залах, правда, имея право друг друга навещать и танцуя в общей зале, здесь все собрались вместе, и это несколько скрашивало скучный приём. Местные женщины тоже производили впечатление древней, утончённой и какой-то уже неземной красоты. Красноватый оттенок кожи, широкие длинные искусно подведённые глаза, тонкие губы, маленькая грудь и изящное сложение, тонкий запах дорогих благовоний. Но Высокородные гетеры и даже художницы их затмевали, вызывая восхищённые взгляды мужчин и неприязненно-завистливые — женщин. А дамы старков явно превосходили их по силе духа и не уступали по аристократизму поведения, хотя их раздражала эта древняя красота местных женщин, от которой веяло тонкой чувственностью. Но они с удовольствием смотрели на то, как местные мужчины полностью переключились на гетер, как загипнотизированные ими.

Первоначально царь Лыкомор был удивлён, когда ему объяснили, что в Империи Высокородные гетеры и художники, а также Великие Мастера, считаются наравне с высшей знатью. Но эти люди, собравшись за пиршественным столом царя, показывали себя едва ли не достойнее знати древнего островного народа. А уровень самодисциплины и культуры простых колонистов удивлял жителей города. Словом, план Атара, чтобы всех старков признали знатью, имел шансы на осуществление, как следовало из первой пробы.

Царь не мог оторвать взор от Высокородных женщин.

— Я слышал легенды, что у вас на Севере Победители забирают себе в учёбу и для наслаждения ваших лучших женщин и возвращают вам их как небесных гурий. Я думал, это сказки, а теперь вижу, что это правда, — передал принцу речь царя священник, изображая при этом на лице все признаки явного неодобрения, что царь так очарован этими грешницами.

— Не совсем так. Эта профессия одобрена и благословлена нашими Монастырями. Да и вашим Южным тоже, поскольку здесь любой Монастырь мог бы воспротивится. Она признана даже Единобожниками как терпимая. Эти женщины учатся на земле, долго и жестоко. Чтобы стать Высокородной, нужно не меньше двенадцати лет тяжелейшей учебы и труднейших испытаний. Тех, кто не выдерживает, продают в рабство.

— Может быть, это так, а может быть, эти двенадцать лет они проводят у Победителей. Я не верю, что на нашей грешной Родине можно вырастить такую совершенную красоту и такое очарование. Хотя у нас записано в старинных книгах, что некогда у нас даже царей учили по двенадцать лет, и не выдержавших продавали в рабство, если те выживали. Но за века такого обучения мы стали совершенными, и теперь нам не требуется столь жестокое обхождение с детьми.

На принца ещё более явно дохнуло тленом вырождения, который он чувствовал везде на этом мирном и симпатичном острове. Теперь он был уверен, что его колонистов местные женщины осмеют за кольчуги и кинжалы, что никаких попыток покушения не будет. Решиться на такое у этих людей уже не хватит духовных сил. Но и как союзники такой народ крайне ненадёжен. В любой момент они могут пасть духом и сдаться, даже в шаге от победы.

Чувствуя, что приём идет не так, как надо, и, видимо, по подсказке дам, король сказал несколько слов, и священник, поморщившись, перевёл:

— Мы здесь сохранили древние добрые обычаи и древние танцы. Сейчас наши дамы станцуют перед вами, и вы выберете себе тех, кто будет иметь честь разделить с вами ложе.

— А затем наши гетеры станцуют перед вами, и вы сможете, если они примут ваши ухаживания, получить с ними величайшее счастье, которое только бывает на земле. Наши жёны для вас недоступны, потому что мы выше по положению, по духу и по происхождению, — сказал принц, и священник, ещё сильнее поморщившись, передал эти слова.

Атмосфера накалилась. Чтобы её разрядить, царь подал сигнал, музыканты заиграли танцевальную мелодию, дамы сбросили одежды и начали танцевать действительно красивый и привлекательный древний танец. Проходя мимо принца, Ириньисса сказала ему на Древнем Языке, чтобы не показалось невежливостью:

— Мы вызвали наших сестёр и наших музыкантов, не являющихся Высокородными. А этот танец девочки в школе гетер разучивают первым.

Священник с ещё большим неудовольствием перевёл эти слова царю и царевичам. Видно было: он шокирован, что какая-то артистка знает Древний едва ли не лучше его. Женщины и девушки, закончив танец, подошли к гостям. Принц понимал, что сейчас отказать им — одновременно оскорбление и местному обществу, и Монастырям. Ведь для этих симпатичных реликтов единственный шанс выжить — обновить свою кровь и получить заряд пассионарности, чтобы народ возродился заново. И царь, наверно, это тоже прекрасно понимает. А обычаи, само собой, необходимо соблюдать всегда, когда возможно. Принц выбрал девушку, она покорно села рядом с ним, весьма пристойно соблазняя его. Но принц отметил примитивность древнего искусства соблазна, донесённого народом иклич, по сравнению с искушениями гетер Империи. «Видимо, линьинцы улучшили древнее женское искусство, а в Империи довели его до нынешнего совершенства», подумал принц. Другие тоже выбрали себе подруг.

Тут подготовившиеся старкские музыканты заиграли сначала медленную, а потом все убыстряющуюся мелодию. Гетеры и художницы сбросили платья и начали танец. Это был любовный танец гетер, против которого духовно неподготовленному мужчине было устоять практически невозможно. Танцовщицы запели на Древнем языке гимн:

И проникаю я в тебя…

Меня на мачте корабля,

Взмывает страстно вверх и вниз

Моей любви ночной каприз.

И потом жарким обливаясь,

Я в танце бешеном сливаюсь

С тобой одним, а ты со мной!

Любимый, долгожданный мой!

Вот-вот рассудка я лишусь,

Но своей страсти не боюсь,

Нагого тела не стыжусь

И в танце чувственном кружусь,

И улетаю… И сдаюсь…

(Несущая Мир, по мотивам Сапфо)

Музыка убыстрилась, размеренное пение уже было невозможно, танцовщицы только по временам издавали крики, сначала мелодичные, потом жалобные и под конец страстные. И вдруг музыка остановилась, и прекрасные женские фигуры застыли, как скульптуры, в естественных и очаровательных позах.

— Прикажите слугам принести воды с благовониями. Наши женщины окатятся после такого танца, и вы сможете поухаживать за ними. Священник, скажи громко всем: они не служанки и не низкородные. Они окажут вам честь, если согласятся принять вас в свои объятия, и это может быть лишь по обоюдной доброй воле, — повелительно сказал принц, увидев, как потрясены все собравшиеся мужчины народа иклич.

Но, честно говоря, такой танец и старков привел в состояние, близкое к неудержимой страсти. Принц по-старкски сказал своим:

— Страсть излейте на местных женщин. Этот симпатичный народ нуждается в обновлении крови.

Конечно же, гетеры понимали, что оставить ухаживания безответными сейчас было бы неприлично и вредно для всех. Царь не знал, кого пытаться улестить. Кисса неприметно приблизилась к нему и дала возможность себя уговорить и задарить. Ириньисса полностью овладела чувствами наследника. Остальные тоже выбрали себе ухажёров посимпатичнее. Правда, надо сказать, что этот древний народ вообще отличался красотой. Если бы к ней ещё и дух!

Теперь царю, рядом с которым сидела обнажённая Кисса и демонстрировала превосходство старкского искусства обольщения, уже не терпелось закончить приём. Впрочем, остальным тоже. Принц понял, что царь морально раздавлен, и неожиданно для всех заставил его (одним своим повелительным тоном и взглядом) дать вассальную присягу. Стандартную формулу её на Древнем Языке царь помнил. Сил возражать у него просто не было.

А на следующее утро принц сумел передать Киссе, чтобы та не выпускала царя из тенет её чар, и полностью лишённый своей воли царь публично повторил вассальную присягу.

— Прекрасно! — сказал принц, обнимая царя. — Теперь мы обязаны защищать вас. Пусть ихлане только сунутся!

— Они очень сильны и воинственны. И их войско раза в два больше, чем вы все.

— Отлично! Значит, мы получим крепких рабов, — улыбнулся принц, уверенный в выучке и боевом духе своих людей.

***

Неделя прошла незаметно. Многие из старков теперь, как хозяева острова, поселились в домах горожан, особенно семейные и те, кто уже завел себе наложницу из местных. На рынке торговцы стали чуть-чуть объясняться по-старкски, хотя бы умея сказать цену и слова типа:

— Тавар харош, дарагой.

Принц понимал, что перед ним стоит первый соблазн. Так хочется остаться на этом острове, среди дружелюбного народа, который готов признать пришельцев своими господами. И надо посмотреть, что лучше всего сделать. Атар начал разбирать три возможности.

Можно было бросить остров. Двинуться к намеченному месту поселения, передохнув и запасшись провиантом, забрав тех из местных женщин, кто пожелает быть наложницами у старков, и тех из мужчин, кто пожелает стать их слугами либо смердами. Это, конечно, выглядит подло по отношению к царю и к оставшимся, но нужно иметь в виду, что, после того, как старки укрепятся на новом месте, они вполне смогут послать сюда гарнизон наёмников под командой своих граждан. Так что обязательства будут соблюдаться и в данном случае.

Второе решение — оставить гарнизон сразу. Но даже двести человек хороших воинов сейчас будут большой потерей. Кроме того, есть большая опасность, что они просто растворятся в местных, поддавшись их дружелюбию и чарам их женщин. Этого совсем бы не хотелось.

Третье, самое привлекательное сейчас решение: просто остаться на острове и взять власть в свои руки. Но самые привлекательные решения слишком часто таят в себе скрытую опасность. Так что нужно сначала всё изучить. Во всяком случае, месяц провести здесь стоит. И если ихлане почуют опасность и не заявятся, придется самому наведаться к ним в незваные гости и показать, каково тем, кого грабят сильнейшие. Заодно надо будет взять с собой местных, чтобы они почувствовали вкус победы.

Принц спросил у гетер, которых царь и местная знать просто осаждали и осыпали подарками, мнение о местной знати. Кисса, улыбнувшись, сказала:

— Из царя я сейчас могу веревки вить и узлом завязывать. Добрый, симпатичный, ласковый и такой слабый душой.

Ириньисса добавила:

— А его наследник лишь в моих объятиях как будто проснулся. Очень симпатичный мальчик, но по-другому его и не назовёшь. Мало что знает и мало что умеет. Сейчас он изо всей силы учится старкскому и среднему, но ведь в детстве его учили так плохо… А теперь время упущено. Хорошо, хоть глаза у него стали живые.

Принц съездил на охоту с царём и наследником, и заметил, что они пытаются говорить хотя бы несколько слов по-старкски. «Ну, эти уже очарованы. Если бы так же было со всеми соседними царями» — подумал принц. Но Атара слегка обеспокоило, что в живых теперь глазах наследника проскальзывало какое-то недоброжелательство и настороженность.

Наследник вместе с несколькими приближенными заехал на военные тренировки старков. Как раз отрабатывались методы битвы с превосходящими силами варваров, у которых очень высокий боевой дух. Принц Штыкчант увидел, как часть колонистов набросилась на красиво выстроенный строй второй половины, и те, напуганные натиском, бросились бежать и исчезли за холмом, куда отправились их нагонять остальные. Через некоторое время колонисты вернулись, изрядно побитые и довольные, подкрепили силы вином и поменялись ролями. И опять строй разбежался. Наследник покачал головой и сказал несколько слов одному из своих приближённых. В тот же вечер этот человек на маленькой лодке направился к берегам Ихилара.

***

Через две недели в море показался ихланский флот. Он состоял из галер: судя по всему, далеко ихлане не плавали. Но кораблей было много. Принц приказал всем своим людям перебраться из города в лагерь. Что его толкнуло на это приказание, он не знал, наверно, интуиция. Царь и особенно наследник уговаривали, наоборот, женщин и детей спрятать в городе. Но чем-то не нравились принцу наёмники, составлявшие гарнизон.

Сначала старки мешали высадке врагов, но, когда стало ясно, что из-за большей быстроходности кораблей по сравнению с пехотой и удобного для высадки пляжа почти по всему южному побережью острова, предотвратить высадку все равно не удастся, они отошли к лагерю и выстроились в боевой порядок. Тысячу человек: двести дворян, хорошо владевших кавалерийским искусством, пятьсот искусных лучников и триста тяжеловооруженных пехотинцев — принц отправил в засаду, посадив их на коней. Это были почти все кони с острова.

Вечером ихлане бой не приняли, разбили свой достаточно беспорядочный и неукреплённый лагерь. Ночью несколько раз небольшие отряды колонистов налетали на лагерь, не давая ихланам выспаться, а подобные же попытки ихлан натыкались на ров с частоколом и охрану.

Наутро обе армии выстроились друг против друга. Численное превосходство безусловно было на стороне ихлан. У старков стояло в строю 4817 человек (это было подсчитано точно). К ним добавилось ещё двенадцать добровольцев из числа островитян. Ещё пятеро конных добровольцев, среди них младший сын царя Хритнос, отправились вместе с конниками и были в засаде. Старков в засаде было 1001. Все остальные мужчины оставались в лагере для его охраны. Там, в частности, были практически все освобождённые рабы, поскольку они были плохо вооружены и не обучены бою. А несколько бывших охранников встали в общий строй, поскольку теперь они были свободными людьми. Так что почти никто из островитян не встал на защиту собственных людей и собственного острова. Как потом подсчитали трупы и пленных, ихлан было более шестнадцати тысяч. Правда, конников у них было всего два десятка.

Вначале ихлане с пением и дикими воплями помчались на строй старков, стремясь раздавить их. Железный строй устоял, и они отхлынули, оставив несколько сотен убитых. Принц остановил своих людей, которые пытались преследовать варваров. Ведь серьёзное численное преимущество все ещё оставалось за врагом, и нельзя было ломать несокрушимый строй. У старков был убит один человек, и один островитянин. Словом, первый раунд битвы остался целиком за старками.

Не ожидавший такого ихланский царь Чирчунт, который вообще был весьма низкого мнения о храбрости и боевой подготовке цивилизованных людей, а вдобавок ещё обнадежен своим агентом, который рассказал ему, что старки не выдерживают первого же натиска, стал вовсю ругать своих воинов за трусость:

— Вы не справились с этими слабаками! Вы струсили! Ещё бы чуть-чуть, и они бы бросились со всех ног бежать, и вам бы осталось лишь хватать добычу и убивать тех, кто не годится в рабы. Но вы дрались даже не как женщины! Вы слабые девушки! Но сейчас старки поимели вас и вы стали хотя бы женщинами! Давайте, атакуйте ещё раз! Видите, они боятся вас преследовать, боятся сдвинуться с места. Раздавите этих трусов! Я сам пойду впереди войска!

И царь встал в строй вместе со своими сыновьями и охраной.

Но атака несколько задержалась. Над городом взвился столб дыма, и царь ликующе закричал:

— Видите? Эти трусы-иклич впустили наших людей в город! Наёмники перешли на нашу сторону! Остров наш! Все островитяне теперь наши рабы и слуги! А теперь раздавите этих подлых пришельцев!

Варварам тоже не чужда военная хитрость. Город был захвачен потихоньку высадившимся на другой стороне острова отрядом ихлан под руководством племянника царя Кутранта. Кутранту открыли ворота наёмники, которые решили перейти на сторону ихлан и принять участие в грабеже города. А призвал их в город наследник престола Штыкчант. Наследник был обижен тем, как старки опутали его отца, заставили признать себя высшей знатью и практически отдать им управление царством. Он решил договориться с царем Чирчунтом, что тот поставит его на царство, отрешив слабодушного царя-отца, при условии уплаты удвоенной дани. «Лучше платить дань, чем потерять царство совсем», — думал наследник. — «А Ириньиссу я выговорил в качестве добычи себе и сделаю её любимой наложницей».

Но ворвавшиеся в город варвары и только этого и ждавшие «защитники-наёмники» начали убивать, грабить, насиловать и пытать. Царя Лыкомора, который вышел к грабителям, пытаясь усовестить, Кутрант лично зарубил, и, показав окровавленный меч Штыкчанту, потребовал от него беспрекословно повиноваться, иначе его постигнет та же участь. После этого Кутрант занялся грабежом царского дворца, а Штыкчант, быстро оседлав лошадь, решил попытаться вырваться из города. По дороге его пыталась остановить пара пьяных наёмников, и он их то ли зарубил, то ли поранил и напугал. Не будь они пьяными вдрызг, ему, пренебрегавшему военной подготовкой, пришлось бы туго.

Кутрант, конечно же, не грабил дворец лично, а организовал грабёж. Ему оставалось сделать ещё одно важное дело. Он с несколькими ближними воинами двинулся к храму Двенадцати Победителей, который стоял в городе с незапамятных времен. Подойдя к священному месту, он увидел, что его люди не осмеливаются войти в храм, а пьяные наёмники уже собираются туда ворваться. Кутрант ударами оружия (порою плашмя, а порою и лезвием) утихомирил беспредельщиков, некоторых из них навсегда. Он громко объявил: «Храм неприкосновенен. Всем, кто в нем спасается, будет сохранена жизнь. Они могут выходить». Сам вождь отдал оружие своим джигитам и, почтительно склонив голову, вошел в храм. Навстречу ему вышел митрополит.

— Светлый владыко, я каюсь в тех жестокостях, что сотворили и творят мои люди. Но такова война.

— Ты — не более чем орудие Судьбы, сын мой. Прошу тебя утихомирить твоих людей и пощадить жизни.

— Я немедленно отдам приказ не убивать никого, кроме тех, кто сопротивляется. Я сообщаю, что мой царь назначил меня наместником острова. Благослови меня на правление, светлый отец. Я обещаю править по справедливости.

— Благословение на правление — светлый и торжественный обряд. Его нельзя совершать в городе, который грабят и жгут.

— Я понимаю, светлый владыко. Три дня по обычаям дается на разграбление. Три дня на наведение порядка. На седьмой день я вернусь к тебе.

Кутрант понял, что священники уже решили, что старый царь заслужил низложение, и готовы благословить передачу власти. Он немедленно отдал тайный приказ убить наследника и остальных сыновей царя. Сделать это нужно было как можно быстрее, чтобы потом сослаться на ужасы штурма и разграбления. Но наследник успел ускакать.

***

Принц получил известие о взятии города от стражников восточных ворот, которые со всех ног бросились бежать к старкам. Он обратился к своему войску:

«Воины! Граждане и те, кто после этой битвы ими станет! Вы видите, что эти милые и добрые люди оказались трусами и предателями. Что наёмники при первой же возможности переменили сторону. Вы видите, как вы победили варваров в первой схватке. Но теперь нам предстоит либо разгромить их полностью, либо погибнуть. И мы их разгромим, потому что мы свободные люди, потому что мы — граждане, потому что мы дисциплинированнее их и на самом деле намного смелее».

«Эти варвары сильны лишь своим натиском. Они плохо держат строй, они побегут при первой неудаче. Они разбегутся, стоит нам убить или пленить их царя. Я объявляю, что тот, кто убьёт или пленит царя, получит пятьдесят золотых и золотую пластину на панцирь. Кто убьёт или пленит царского сына или одного из пяти вождей, тридцать золотых и серебряную пластину. Видите, вон украшенные шлемы вождей торчат в первых рядах строя? Убивайте всех и не отвлекайтесь на захват пленных, кроме вождей и членов царской семьи! Нам нужно победить. А если враги побегут, я дам сигнал, что можно начинать их хватать».

«Если меня убьют, командовать будет полковник Асретин. За ним барон Таррисань. За ним мой сын Кринсор. За ним тысячник Чусс Тронаран. За ним тысячник Лин Элитайя».

«Лагерь наш хорошо укреплён, и гарнизон там оставлен достаточный. Если из города попытаются на него напасть, они получат по зубам. Наши женщины, дети и рабы в безопасности. А нам остаётся только победить. С честью умереть сейчас глупо. И, более того, у нас пока всего один убитый, а у них уже сотни. Мы должны не просто победить, мы должны потерять как можно меньше людей и перебить как можно больше врагов. Мы должны показать этим варварам, что их коварство, наглость и натиск ничего не значат по сравнению с нашей культурой, стойкостью, выучкой и организованностью. Они храбры, но мы ещё храбрее. Они глупы, а мы умны. И поэтому мы победим».

«Мы преодолели долгий путь. Мы побеждали по дороге. Мы с честью выдержали морской переход. А сейчас нам предстоит завершить дело. Предательство развязало нам руки. Весь остров теперь в нашем распоряжении. А когда мы победим этих ихлан, мы сможем, если пожелаем, отдать им визит непрошеных гостей и показать им на их собственной шкуре, каково, когда вас грабят и убивают, как они делали много лет с этими симпатичными трусами. Сейчас они сильно ошиблись. Они полагались на свою репутацию. Мы их не боимся. Они полагались на предательство. Мы увели всех своих из города, и нам оно не страшно. Они полагались на удачу. Они её уже израсходовали. Они полагались на своё оружие. У нас оно лучше. Они полагались на своё боевое искусство. Оно ничто перед нашим. У них остаётся лишь свирепость и натиск. Свирепость легко переходит в панику, а натиск разобьется о наши железные ряды, как он уже разбился однажды».

«А сейчас они собираются напасть. Я приказываю разыграть защиту от варваров. Надеюсь, все этому хорошо обучились? Запоём гимн нашей колонии, а как только они приблизятся на сто шагов, бежим! И потом раздавим их между нашими ежами!»

Увидев, что строй старков побежал, те варвары, что были оставлены охранять лагерь, бросились в бой, чтобы не потерять свою долю добычи. Второй сын принца Лассор, которому было приказано командовать защитниками лагеря, послал младшего из братьев Тронаранов Сира захватить лагерь варваров. Сам он, оставив в лагере всего двести бывших рабов, кинулся к воротам города, поскольку стража ворот тоже отвлеклась на битву. Царь Чирчунт уже ничего не замечал, поскольку сам ринулся в схватку, но он оставил небольшой резерв под командованием своего младшего брата Острикгонта. Острикгонт слишком поздно заметил атаку на свой беззащитный лагерь, но решил в отместку захватить лагерь старков, уверенный, что он легко падёт, а также зная, что в нем есть много чего пограбить и много кого изнасиловать. Но бывшим рабам было что терять. Тысяча Острикгонта застряла под стенами лагеря. Долго бы рабы не удержались, но со всех сторон разворачивались другие события.

Ихланам, хотя физически они были тренированы хуже старков, которых с детства учили бегать, уже казалось, что они вот-вот нагонят и начнут резать. Правда, небольшие группки якобы отставших сразу же становились в строй и ощетинивались копьями во все стороны, так что несколько десятков человек уже пали на иголках этих ежей, но на эти кучки и эти потери внимания в азарте битвы не обращали, преследуя основное войско. Вдруг раздался вой трубы, и неожиданно перед полностью потерявшими боевой порядок варварами вырос строй старков. Первый натиск завершился горой трупов почти без ущерба для защищавшихся. Но царь вместе со своей охраной уже вплотную приблизился к принцу и кричал на своем варварском наречии, явно вызывая того на поединок. И тут сбоку на шлем царя обрушилась палица старкского крестьянина. Принц глянул на него.

— Урс Ликарин, сколько я понимаю?

— Я, князь.

— Поздравляю тебя! Теперь ты дворянин! Награда твоя. Дерись дальше.

А невдалеке свирепствовал Крис Колорин. Хищно зарычав, он точным движением меча вспорол живот врагу и выдрал из него кишки. Следующему он вырвал мужские органы. Ещё несколько человек он хладнокровно смертельно ранил столь же ужасно и отвратительно, издавая людоедские кличи. И враги дрогнули. Строй старков начал неуклонно надвигаться на дрогнувших варваров.

Крис задержался и добил всех раненых им врагов. После этого он присоединился к общему строю и продолжил драться, по-прежнему издавая дикие вопли и вращая глазом, но теперь уже разя экономными, точными, смертельными ударами.

По тому же сигналу трубы вылетел резерв конников. Они сначала быстро растоптали тех варваров, кто мчался из лагеря, затем кинулись на остальных. Часть всадников спешилась, а некоторые рубили попытавшихся бежать.

Вопль: «Окружили!» раздался среди ихлан. Их войско, всё ещё значительно превосходившее в численности старков, бросилось бежать. Но куда было отступать? И варвары стали бросать оружие. А принц дал команду брать пленных.

Атар велел спросить у Колорина, почему он так поступал с врагами? Крис преспокойно ответил:

— Знаю, что ихлане смерти не боятся, а их дух необходимо было сломать. Вот и продемонстрировал им нечто хуже смерти.

За такой ответ и за полтора десятка убитых врагов Крис тоже, как и Урс, получил золотую пластину.

Конники помчались выручать лагерь, который отчаянно штурмовали люди Острикгонта. Острикгонт был тяжело ранен и попал в плен. Остальные тоже были убиты или сдались.

К лагерю старков подскакал одинокий всадник. Это был наследник местного царя Штыкчант. Мешая формулы Древнего языка с отдельными старкскими словами, он пытался что-то объяснить. С трудом поняли, что он винится, что призвал ихлан, желая лучше подчиняться местным, чем чужакам. Они убили его отца, грабят город, убивают и насилуют. Принц, тоже подскакавший к лагерю, велел разоружить Штыкчанта и поместить под стражу в палатку. Штыкчант, полностью сломленный случившимся, покорно отдал оружие.

Теперь настала очередь города. Увлёкшись грабежом, насилиями и убийствами, варвары и перешедшие на их сторону наёмники даже не заметили, что одни из ворот захвачены. А когда они это обнаружили, было уже поздно. В город врывались разъярённые старки. Картина, представшая их глазам, ещё добавила им ярости. Мстя за своих полурастерзанных возлюбленных и за своих хозяев домов, они убивали всех варваров и наёмников. Принцу с трудом удалось их утихомирить, объявив повсюду, что на корабли нужны гребцы. Несостоявшийся наместник Кутрант предпочитал погибнуть в бою, но, покорённый его мужеством, принц напустил на него своих стражников с палицами, они оглушили и взяли в плен Кутранта.

Победители подсчитали свои потери. Один старк был убит при первой атаке, ещё трое при второй, все семнадцать добровольцев с острова погибли, не будучи готовыми сражаться столь искусно. Двадцать три бывших раба погибло при штурме лагеря. Семь старков нашли смерть при взятии города. Было тридцать тяжелораненых, положение десяти из которых было почти безнадёжным. Пятерым из них, после того, как вручили награды, сделали эвтаназию. Ещё пять попытались лечить. Двое из них выжило. Таким образом, потери колонистов были ничтожны. Они взяли более пяти тысяч рабов. Это была великолепная победа, которая должна была продемонстрировать всему Югу, что пришла новая сила. И слава о ней, раздутая дополнительно слухами, действительно бежала теперь впереди колонистов.

Бывшего (теперь уже можно сказать) наследника Штыкчанта провели по городу. Жители проклинали его за то, что, не желая отдавать власть гуманным пришельцам, впустил в город кровожадных убийц. Всех оставшихся в живых наёмников оскопили, сказав, что они заслуживали худшей казни, но пусть пока поработают веслом. А что они не мужчины, они уже доказали своим предательством. Одного из захваченных старейшин вместе с двумя людьми отпустили на лодке, сказав, что у ихлан есть семь дней на выкуп родственников. Затем они будут обращены в рабов и продавать их своим уже не будут. Наместником острова принц пока что сел сам.

На следующий день в храме острова состоялась мрачная и торжественная церемония, на которую привели Штыкчанта. Оказывается, уже несколько лет назад все Монастыри согласились объявить знать острова выродившейся. Но решение не оглашалось, поскольку править после этого было просто некому. Стало понятно, почему даже ихланского правителя священники готовы были немедленно признать. А теперь митрополит вместе со священниками пришёл в разграбленный дворец и покорно просил принца возложить на себя царскую корону. Принц сказал, что неприлично это делать, пока не прошла неделя траура по погибшим, но пока что он возьмёт корону в руки, воссядет на царский трон и будет править, чтобы государство не оставалось без власти.

Взяв в руки корону, принц прочитал по-старкски иероглифическую надпись на ней: «Королевство Лиговайя».

— Когда было такое королевство? Я в истории о нём не слышал. Это времён расцвета Южной Империи?

— Нет. Это была имперская столица Морской империи. Корона императора утонула вместе с последним императором в морской битве, а эту уже более трёх тысяч лет передают друг другу властители этих земель.

— Эта корона достойна быть возложенной на достойного правителя, — признал принц.

— Вот и попроси митрополита возложить её на тебя.

— Я это сделаю, когда пройдёт семь дней, — решился принц.

***

Принца раздирали сомнения. Первая корона свалилась ему в руки чуть ли не сама, если, конечно, пренебречь тем, что для этого пришлось наголову разбить втрое превосходящее численностью войско, да ещё и покарать изменников в столице. Но оставаться и править не хотелось, поскольку местный язык знал лишь один человек, а местный народ был слишком труслив и ненадёжен. Но и бросать их на произвол судьбы было тоже плохо. Атару были в общем-то симпатичен этот народ и хотелось дать им шанс вновь стать настоящими людьми. Решения пока не было.

На шестой день после битвы появилась одна галера ихлан. Высадившиеся с неё ихланские старейшины прежде всего вернули в рабство тех, кто был послан за выкупом. Затем они обходили пленных, разговаривали с ними о том, кто как проявил себя в битве. И, к удивлению принца, они отказались выкупать царя и многих из старейшин, зато освободили их сыновей и десяток простых воинов, отличившихся в битве. А из царской семьи они взяли лишь Кутранта, который захватил город и доблестно сражался.

— Нам не нужен такой царь, который привел войско к разгрому. Нам не нужны трусы, которые не смогли достойно биться. Приходите к нам в горы и изведаете нашего оружия. А с этими делайте что хотите, они больше не ихлане, — жёстко сказал главный старейшина.

Такой непреклонный дух соседнего народа внёс ещё больше сомнений в душу принца. Они отказались от тех, кого сочли трусами. Одолеть их будет очень нелегко. Но в глубине души принц признал, что предпочёл бы править ихланами, чем островитянами.

Сомнения принца разрешил Кирс Атарингс.

— Князь, я больше не скрываю своего знания языка. Я выяснил, что происхожу из царской семьи, сын царевича. И даже царевич трусливо сбежал от пиратов! Как хорошо, что я вовремя попал в рабство и не оказался теперь под проклятием выродившихся!

— Я всегда чувствовал в тебе силу духа, Кирс. Как твоя рана?

— Проходит, твоё величество.

— Чуть рано называть меня так.

— Все уже знают, что ты коронуешься древней короной.

— Но ещё не короновался. А ты вот на коронации будешь награждён бронзовой пластиной за храбрость и возведён в достоинство полноправного свободнорождённого знатного гражданина.

— Твоя светлость, я рад! — от всей глубины души воскликнул Атарингс.

— Это лишь признание, кем ты достоин быть.

— И ты, повелитель, достоин быть не царьком этого жалкого народца. Возьми корону с собой, а здесь оставь надёжного наместника и двести бывших ихлан. Они теперь ненавидят своих бывших сородичей и будут верно защищать остров от них. За двадцать лет они породят много хороших детей, и остров сможет защищаться. Ихлане теперь лет десять не сунутся. На них полезут все их соседи, когда узнают, что их лучшие воины перебиты. Да и ты мог бы наведаться по дороге к ним в гости и ещё раз показать, кто есть кто. Пока что те же полтысячи наёмников наместник смог бы нанять, а двести верных воинов сдерживали бы их.

— Прекрасное решение! И я знаю, кого я сделаю наместником. Тебя.

— Я недостоин! Я ведь бывший раб.

— В душе ты никогда рабом не был. Ты достоин. Отбирай двести бывших ихлан в своё войско.

Бывший царь Чирчунт повесил голову, когда его отказались выкупать. Принц попросил перевести ему, что теперь он обычный раб. Тогда Чирчунт неожиданно выпрямился и сказал:

— Если мне это суждено, я буду твоим рабом. А иначе я убью себя. Но я хочу жить и показать этим моим соплеменникам, что не недостаток духа и смелости меня подвел. Ты оказался умней меня. Твои воины оказались смелее и лучше обучены, чем мои. Ты победил, а не я проиграл. Я готов служить тебе, ты этого достоин.

— Ладно, — улыбнулся принц. — Но тебе придется научиться повиноваться.

— От тебя я согласен учиться всему, чему угодно. Я вижу, что ты человек чести, и надеюсь заслужить твоё уважение и свободу.

— Это будет нелегко.

— Я готов.

Так принц получил в рабы бывшего царя. Ему дали имя Чиринг, созвучное его бывшему имени, из уважения к его смелости и чувству чести.

Бывший царевич Штыкчант не знал, куда деваться. Ему разрешили ютиться в одной из дворцовых лачужек. Он был полностью раздавлен морально. Он предпочёл бы, чтобы его судили и казнили, но на него просто не обращали внимания. Однажды он осмелился спросить наместника Атарингса:

— Что мне делать?

— Я бы на твоем месте покончил с собой. Старк так бы и сделал. Но ты вырожденец.

— А ты старк?

— Я теперь старк.

Штыкчант поплёлся, никак не решаясь, какую же смерть избрать. Ничего не видя перед собой, он уткнулся в экипаж Киссы. Она даже не посмотрела на него. Вырожденец понял, что и Ириньисса теперь его презирает. Да, видимо, она его презирала и раньше. Но в душе у бывшего царевича всё время была именно она. И вдруг она выходит из соседнего переулка. Из горла Штыкчанта вырвались слова на Древнем Языке, из древней легенды, которую учили наизусть:

— Ириан! Я проиграл себя тебе в рабство. Я признаю себя твоим рабом, Ириан!

Он перевёл дух и добавил опять заученными словами, к которым он добавлял лишь имя теперь недосягаемой возлюбленной.

— Ириан, мой дух пленён твоим духом! Ириан, моя жизнь стала платой за право быть рядом с тобой.

Ириньисса посмотрела на этого отчаявшегося юношу и решила, что красивый раб ей пригодится. Штыкчант не ожидал, что его фразы, произнесённые как романтические метафоры, она воспримет как точные юридические формулы самопродажи в позорное рабство, призовёт трёх свидетелей-граждан, которые их слышали, и даст ему серебряную монету. Из чувства юмора Ириньисса дала ему своё усеченное имя, чтобы подчеркнуть, что он полностью потерял свою личность. Так бывший царевич стал позорным рабом Ири. Конечно же, единственное право, которое он приобрёл: видеть свою госпожу поблизости. Никогда она не позволяла ему даже прикоснуться к себе. Так что влюбляться в гетер бывает очень опасно.

***

Вернёмся теперь ненадолго в покинутую нашими главными героями Империю.

Новый Император начал моральную подготовку к вассализации либо завоеванию княжества Лингаст. Он направил туда своих посланников с предложением войти в состав Империи на правах имперского княжества, и гарантией, что он будет лично ходатайствовать перед Советом Королей и Сеймом о принятии нового владения. Князь Лингаста Инсор разгадал уловку Императора, который после этого имел бы полное право потребовать от нового князя вассальной присяги не только Императору как суверену, но и себе лично, как королю Линны. Он понимал, что прямой отказ может привести к Имперскому Походу, тем более что поход казался лёгким и прибыльным. Поэтому он поблагодарил за приглашение, заявил, что для него и его княжества оно является громадной честью. Но одновременно он попросил о единственном: пригласить его на следующий Великий Сейм, чтобы не за него ходатайствовали, а он мог лично попросить Совет Королей и Сейм о таком почетном акте, как вхождение в знаменитую Старкскую Империю. Тем самым он откладывал решение вопроса на шесть лет, а формального отказа не давал.

В Колинстринну вернулся Мастер Аюлонг. Его опозоренная жена Ингрисса ожидала мужа, твёрдо надеясь вымолить у него прощение. Ведь он так любит её и так тает под её ласками. Но Аюлонга сразу же зазвали к себе Тор и Эсса, а народ собрался у их замка и требовал:

— Мастер, выгони шлюху и стерву!

По обычаю, провинившемуся супругу давались сутки на то, чтобы попытаться вымолить прощение. Отказывать в выслушивании его или её просьб другой супруг не имел права. Но по мере того, как жена просила мужа, он всё больше кипел и наконец, едва дождавшись суток, выставил её и попросил высказаться всех тех, кто был ею обижен. Таких нашлось много. Осознав, что его честь и репутация под страшной угрозой и вне себя от всего случившегося, Мастер Аюлонг пришел к лачуге Ингриссы в сопровождении Тора и ещё шести мастеров и дворян.

— Та, кто была моей женой Ингриссой, а ныне проявила себя как последняя позорная блудница! Ты заслужила самый позорный развод, который бывает на свете. Я объявляю, что ты опозорила себя, меня, весь мой цех и весь наш город своим поведением. Согласны ли вы, почтенные равные мне граждане и мой Владетель?

— Мы согласны, — единогласно сказали все.

— Есть ли здесь кто-то, кто готов взят хоть часть её вины на себя?

— Есть! — раздался голос Эссы. — Я доверила ей управление, как второй по рангу женщине во владении, не приняв во внимание, что она слишком глупа, нечестна, необразована и развратна для этого. Я готова понести наказание за это.

— Есть! — раздался голос молодого дворянина Дира Инистона. — Я ухаживал за ней, и когда она стала отвечать на мои ухаживания, поддался её обольщениям и отправился заниматься с ней любодейством в дом Мастера Аюлонга, где мягкие постели и сладкое вино. Я не подумал, что я позорю себя, Мастера Аюлонга и весь наш город. Я готов понести наказание за это.

Тор спросил шестерых судей:

— Смягчают ли вину этой женщины высказанные признания?

— Нет! — единогласно ответили они.

— Как нужно наказать за допущенные ошибки этих благородных граждан: женщину и мужчину?

Посовещавшись, судьи решили, что Владетельница Эсса, если желает очиститься от вины, должна принять десять ударов плетью. Дворянин Дир Инистон должен принять вызов на поединок от любого гражданина, который чувствует себя оскорблённым его поведением, буде же такого не найдётся, а он всё же желает очиститься — тридцать ударов плетью.

Мастер Аюлонг заявил, что он не станет вызывать Инистона, поскольку тот был соблазнён развратницей и смерть была бы слишком большим наказанием за естественный грех. После этого никто другой не стал бросать вызов. Чтобы сохранить честь и лицо, Инистону пришлось обнажиться до пояса и ему нанесли тридцать ударов плетью. После этого друзья стали его обнимать и поздравлять с полным очищением.

Эсса тоже спустила верхнюю часть платья, обнажив туловище, и ей нанесли десять ударов. Её также стали поздравлять.

Наблюдая всю эту процедуру, Ингрисса заранее трепетала от ужаса. Она поняла, что ей надо было бежать, как только её выставили из дома мужа. Это был бы позор, но сейчас она будет присуждена к неизмеримо большему позору.

— Женщина! — обратился к ней Тор от имени судей. — Мы посовещались и решили, что муж действительно имеет право выгнать тебя на все четыре стороны нагую, как позорную блудницу. А мы изгоняем тебя навсегда из Колинстринны и её владения. Мы не имеем право поставить тебе то клеймо, которого ты заслуживаешь, но мы имеем право написать на тебе, откуда ты изгнана и как ты изгнана. Мастер Хой Аюлонг, желаешь ли ты простить эту женщину? Спрашиваем в последний раз?

— Я желаю, чтобы она как можно быстрее убралась во исполнение вашего приговора и винюсь перед вами, что я женился на недостойной, — держась из последних сил гордо и с достоинством, произнес Мастер-рудознатец.

Ингрисса с плачем стала раздеваться и снимать украшения. К ней подошел подмастерье её мужа с ведёрком синей краски и кистью и написал на спине знаки: «Изгнана из Колинстринны», а на животе «Как позорная блудница». И бывшая почтенная гражданка Ингрисса, которая вплоть до выхода из владений Колинстринны потеряла имя, а честь навсегда, шатаясь и рыдая, пошла по направлению к заходящему солнцу. Больше её в этих местах не видели, и что с нею случилось, никто не знает. Краска, конечно, должна была сойти через неделю, и, может быть, она, переменив имя, нашла себе нового мужа. Может быть, её, как временно лишённую защиты законов и обесчещенную, поймали и продали в публичный дом. А может быть, где-то в лесу или в овраге белеет её скелет.

***

Любимый сын по духу и наследник короля Картор уже начал жестокий курс обучения знатных персон. Военный наставник Строн Элитайя заметил в нём одну странность: вроде бы реакция была не слишком высокой, но королевич очень хорошо уклонялся от ударов. Как-то раз (потом Строн Элитайя очень хвалил себя, что это случилось наедине) у наставника вырвался вопрос:

— Ты что, заранее чувствуешь, куда я собираюсь бить?

— Конечно, наставник! Это очень легко. Я знаю все твои намерения.

— Знаешь, нельзя говорить про такой дар и тебе нужно учиться драться, не пользуясь им. Он пригодится в самых важных битвах.

В книжной учёбе наследный принц Картор тоже больше чем преуспевал. А своих товарищей из знатных семейств и мальчиков-слуг он буквально полностью подчинял своей воле. Король-отец даже встревожился и сказал ему наедине примерно такие же слова, как военный наставник:

— Я вижу, сын мой, что ты обладаешь даром подчинять своей воле идущих рядом с тобой. Это очень важно для полководца и властителя. Но старайся своим даром пользоваться пореже и незаметно. Он тебе пригодится в самые важные моменты жизни, так что не показывай его зря.

Монах, который обследовал ауру и психику принца, отметил исключительно грубо, но прочнейшим образом поставленные ментальные щиты со следами выдержанных ими страшных духовных атак либо попыток прорваться. Он наедине сказал матери:

— Избранная Толтисса! Твой старший сын под страшными духовными ударами. Он не жалуется и держится сам. Но мне страшно за него. Это либо сам Кришна, сдержанный Победителями, либо…

Монах замолк, боясь высказать вторую страшную гипотезу. Но Толтисса внутри себя её поняла: Победители. И неожиданно она увидела страшное видение: ласково и победно улыбающегося Кришну. Быстрее спрятавшись за ментальным щитом, она убедила себя, что раз Отец Лжи делает вид, что доволен, на самом деле он очень недоволен.

А Картор чувствовал одно: какие-то мощнейшие духовные силы атакуют его с разных сторон, и он бы не выдержал, если бы одни из них всё время не мешали другим. Но стороны в этой борьбе непредсказуемо чередовались: те, кто атаковал, в другой раз неожиданно начинали мешать атакующим, а то и прямо защищать.

***

После коронации принц сказал, что он не может пока называться королём, поскольку считает, что на Земле есть лишь один Император, от которого он может принять этот титул, и будет царем Лиговайи. Новое царство получило имя. На царицу Арлиссу тоже возложили древний драгоценный венец и короновали её как царицу Лиговайи. Тем самым царь Атар закрепил за ней положение первой жены на будущие времена, независимо от возможных династических браков.

На следующий день царь официально назначил наместником дворянина Кирса Атарингса, потомка здешних царей, избежавшего проклятия вырождения, первого в своем благородном роде. Неделя была дана местным жителям на то, чтобы решить, кто из них отправится вместе со старками в качестве слуг, смердов или наложниц. Таких нашлось более двух тысяч.

Неожиданно для всех, барон Таррисань попросил у царя разрешения остаться на острове. Царь взвесил возможности и решил, что этого лучше не делать. Поэтому он мягко отговорил барона, объяснив опасности, подстерегающие его семейство в среде вырожденцев. А для себя царь подумал, что, если где-то ещё придется оставлять наместника либо вассала, кандидатура уже есть. Ну и понятно, что, вероятнее всего, случилось бы, если бы на этом острове остались два медведя.

Двенадцать дворян Атар оставил в качестве помощников наместника и владетелей. Один из купцов, Син Киринор, с двадцатью своими людьми тоже пожелал остаться. Так на острове появилось маленькое старкское сообщество. Остров назвали теперь по-старкски: Агоратан. Это имя у него осталось и впоследствии.

Перед отплытием царь построил всех гребцов, кроме опозоренных, и сказал им:

— Если на нас нападут пираты, мы отомкнём замки ваших цепей. И помните, что, если пираты победят, вы останетесь рабами, а те, кто будет сражаться в битве, сразу же получат свободу.

И значительно увеличившийся флот двинулся в путь на восток, подгоняемый западным ветром.

Словом,

Древнее царство

Пало от слабости душ.

Его корону

И самых лучших

Новый властитель забрал.