Глава 6. Поднимаем паруса

Корабль Атара вошёл в гавань Карлинора. Никто не встречал, так как принц заранее не объявил о дне своего возвращения (всё равно, как он и предвидел, в Имперской Столице всегда найдётся что-то неожиданное, ломающее все расчеты). Но на подходе к городу корабль заметили, так что в лагере колонистов уже ожидали выступления основателя с рассказом, что произошло в столице. Атар не имел права разглашать бывшее на Совете Королей, он говорил о кандидатуре нового Императора и что короли чем-то серьёзно обеспокоены. Он передал привет от князя Клингора, который остался на Сейме.

Положительно сказалось на облике лагеря, что колонисты не имели времени бездельничать. Общая собранность и подтянутость заставляла людей поддерживать порядок в своём временном городке. Переселенцы втянулись в жёсткий ритм упражнений, который помог им отделаться от мыслей о навсегда оставленном родном доме или о чём-то другом, бывшем до решения отъехать. Принц слегка поощрял колонистов покупать новых рабов, но не вещи, за исключением необходимых или имевших хороший шанс быть распроданными на новом месте. А почему он лишь слегка содействовал приобретению невольников, догадалась жена.

— Мой милый муж, я так рада, что пока что у нас всё в порядке. Это хорошее предзнаменование для успеха всего дела.

— И я рад, моя любимая Арлисса!

— Есть у меня чувство, что сразу после отплытия у нас начнутся большие приключения.

— Может, не сразу. Знаю, что без передряг добраться до новой колонии нам не удастся. Но я не боюсь. Корабли мы отремонтировали, люди натренированы в военном деле, если кто сунется, получит по зубам. Да и опытных моряков с нами достаточно вызвалось.

— Я слышала, что ты их в основном направляешь на суда, а тренируются наземному бою они меньше всех.

— Именно так! Они нам будут ценнее, если кто-то нас будет пытаться взять на абордаж или, наоборот, мы будем брать какого-нибудь глупого наглеца.

— Все мужчины у нас теперь будут заодно. Только рабам может быть всё равно, кто у них будет новый хозяин. Но я, муженёк, чую, что и здесь ты кое-что продумал.

— Правильно, моя мудрая жёнушка! — И принц поцеловал свою любимую супругу. — И рабы должны быть заинтересованы в победе.

— Они станут свободными, как только вступят на землю новой колонии?

— Нет, как только мы выйдем из вод Империи. Во всяком случае, те, кто говорит по-старкски.

— А как же мы будем в колонии без рабов?

— Захватим новых по дороге. Ведь всё равно воевать придется, и противники гражданами не будут.

— Но люди будут недовольны, что их рабов освободили.

— Ничего. И не с такими проблемами справлялся. Но ты понимаешь, что говорить об этом не стоит ни слова.

— Мог бы и не напоминать, мой принц! — И жена ласково погладила супруга по слегка седеющей голове.

В дверь вошел слуга, перед этим позвонив и дождавшись ответного звонка (принц жёстко вышколил слуг и рабов, что его уединение с женой нельзя нарушать без явного дозволения; а в случае срочных дел либо вестей было принято звонить три раза).

— Господин, внизу есть ещё один проситель, который хочет присоединиться к колонии вместе со своим семейством.

— Передай ему, что через четверть часа я выйду в общую залу.

— Он настаивает на разговоре наедине.

Арлиссу посетило неясное предчувствие.

— Принц, женское чутьё подсказывает, что ты можешь сделать очень большую ошибку, если будешь говорить с ним один на один.

— Я позову своего казначея.

Казначеем был личный раб принца Китир. Он уже знал, что его по приезде в колонию отпустят и сделают гражданином. На самом деле это его не слишком радовало, служить принцу было приятно, с должностью Китир свыкся, а делать казначеем чужого человека было очень опасно, так что, выйдя на свободу, он должен будет оставить своё место. Но Китир понимал, что принц потеряет лицо, если не отпустит своего верного раба.

— И здесь мне что-то подсказывает, что главными будут не деньги и не имущество. А безусловную тайну придётся сохранить, как ты почувствовал сам, мой мудрый муж, предложив Китира.

— Тогда остаётся лишь принять его наедине с тобой. Утренний приём нельзя отложить, пожертвую инспекцией военной подготовки, а ты школой женщин.

— Ничего, мы уже их вышколили, они пару часов и без нас справятся, — улыбнулась Арлисса.

У принца стало светло на душе, он взял жену под руку, слуги вынесли двух его младших сыновей, двое старших и дочь присоединились к ним, и начался торжественный утренний приём, уже проходивший почти по ритуалу независимого государя. Но лишь почти: начиналась церемония с молитвы за Императора, короля Старквайи и князя-хозяина. За Императора молились и короли, и князья, а вот два других молебна означали, что пока ещё принц признает над собой власть королевства и княжества.

После необходимых ритуалов младших сыновей унесли, начался собственно приём. Новый кандидат в колонисты был поставлен церемониймейстером согласно его происхождению и положению, на одно из первых мест в ряду просителей и тех, кто представляется принцу. Впереди него был только барон Тринь Таррисань со своим сыном, который вчера присоединился к отцу. Принц уже понял, что этот необычный человек не ниже потомственного мастера цеха, а скорей всего и выше.

— Твоё высочество, я Сур Хирристрин, из семьи потомственных и многократно отмеченных наградами Империи и королевства Старквайи учёных. Я, если мы с тобой договоримся, записался бы в колонию вместе со своей семьёй и домочадцами.

Принца передёрнуло от такого начала разговора. Этот учёный явно не страдал недостатком самомнения. Сразу же завести разговор об условиях. Полагалось бы сначала получить принципиальное согласие принца, а уже затем, и не прилюдно, что-то просить.

— Если ты начал с требований, выскажи их при всех!

— Не могу, твоё высочество, — с лёгким оттенком презрения продолжал учёный. — Я всё должен рассказать тебе наедине, а уж затем, если ты окажешься достоин, и показать тоже в обществе лишь самых доверенных лиц.

Принца передёрнуло ещё сильнее. Жена сзади тихо, но так, чтобы слышало ближайшее окружение и сам проситель (скорее, требователь), сказала:

— Учёные всегда славились скверным характером и гордыней. Но иногда владетелю и даже государю было мудрее стерпеть их гордость, почти доходящую до наглости.

— Это были люди, слава о мудрости и учёности которых разносилась по всей Империи, если даже они демонстративно вели отшельнический образ жизни или уклонялись от дел. А о семье Хирристринов я что-то не слышал.

— Мы уже три поколения отряжаем самого неспособного из сыновей на службу, лишь чтобы не потерять учёный статус, — гордо заявил учёный.

— Что же вы так пренебрежительно относитесь к службе на благо всех граждан и Империи? — в тон учёному, грубо ответил принц.

— Некоторые дела не терпят суеты и болтовни. Мне говорили о тебе как о достойном и мудром правителе, но сейчас я начал в этом сомневаться.

— Прекратим этот бесполезный разговор. Я тебя приму не наедине, а вместе с женой после обеда. Придёшь к окончанию обеда.

Тем самым принц демонстративно отказал учёному даже в приглашении на открытый стол обеда. Учёный дико сверкнул глазами, слегка поклонился и демонстративно вышел, не дожидаясь конца приёма. Он даже не сказал, придёт ли он, но и не отказался. Поэтому принц опять-таки демонстративно назначил одному из своих капитанов свидание на то же время, предупредив, что если учёный все-таки придёт, то разговор будет коротким.

Перед тем, как отправиться на смотр военной подготовки колонистов, принц отправил в Храм Сира Тронарана, брата своей жены, с наказом узнать как можно больше о семье Хирристринов, если она действительно там известна.

Тут прискакал галопом Сир Тронаран, вернувшийся из храма. Лицо у него было радостное. Наконец-то пришёл ответ из Великого Монастыря. Они советовали отплыть в первый день нового года. Эта новость взбудоражила всех. По традиции за две недели до отплытия или отправления в дальний и опасный поход люди распускались, чтобы они могли попрощаться с родными, друзьями и любимыми. В гаме радостного сообщения принц чуть не позабыл о поручении, данном Сиру. Но сам Сир не забыл, и мягко намекнул принцу:

— Твоё высочество! Две последних недели ещё не наступили.

— Ты прав. Воины! Стройся! Продолжай тренировку… Впрочем, до конца осталось меньше часа. Разойтись, сегодня вечером будет праздничный ужин, но до него, после обеда, занятия, как обычно!

Колонисты с радостью бросились к лавчонкам образовавшегося возле их городка временного рынка, наперебой покупая пиво, вино, а кто и водку. Принц понял, что после обеда занятия будут неэффективными, и решил что-нибудь придумать по этому поводу.

«Перед обедом посоветуюсь с женой», решил он, поскольку у него самого голова тоже не очень работала.

Сир остался около принца, и тут принц вспомнил о поручении. Он, как ни в чём ни бывало, обернулся к Сиру, велел пажу срочно принести им по доброй кружке лучшего пива, и спросил:

— Какие ещё новости из Храма?

— Семья Хирристринов век назад считалась одной из самых заслуженных семей учёных. Затем их глава попал в опалу, обиделся на государя, сочинил оду с упрёками в адрес невежественных придворных и простоватого короля, который слушает глупые советы. Во избежание дальнейших неприятностей, он сам удалился из столицы и купил деревушку Клиррастини в лесах Центральной Провинции, недалеко от Ликангса. Чтобы семья не потеряла статус, один из сыновей шёл на службу, но этот сын никогда не женился и больших высот не достигал. Другие же оставались в своей захолустной деревушке среди лесов и вокруг шли слухи о магии, которой они занимаются. Но просвещённые священники и чиновники лишь смеются над этими слухами. Не могут заниматься богомерзостью люди, славящиеся в окрестных храмах своим благочестием. А что они исследуют там, их дела. Единственно, что известно, что их проверили на предмет, не вырождается ли их род, не далее как дюжину лет назад. Инспекция показала, что они соблюдают традиции учёного сословия начала Империи лучше, чем столичные учёные.

— Тогда понятно, почему этот Хирристрин такой хам. Он гордится своим семейством, и думает, что традиции заменят поиск. Скорее всего, это либо начётчик, либо они там в деревне увлеклись какой-то сверхценной идеей и уже почти век готовят большой сюрприз для всего мира, только почему-то этот сюрприз никак не получается. А тут у них появился соблазн всё проверить на нашей колонии, — неожиданно разболтался принц (наверно, под влиянием отличного прохладного пива).

Принц осёкся. Много говорить не следовало, хоть Сир Тронаран и был одним из лучших и вернейших его дворян. Практически всё семейство Тронаранов отправилось в колонию. Они даже по специальному разрешению продали свой майорат, чему очень был рад второй сын соседнего графа, сменивший скучный и бесперспективный удел запасного наследника на хлопоты самостоятельного владельца. При продаже майората его должен был принять член семьи покупателя, официально отказывавшийся при этом от наследства своего семейства. Это делалось во избежание неконтролируемого укрупнения поместий.

— Ну что же. Пора отправляться на обед. Следуй за мной. Сегодня ты будешь сидеть за главным столом рядом со мною или напротив меня, если вдруг появится знатный гость, — улыбнулся принц Сиру, показав, что полностью доволен им.

Сир тоже улыбнулся и понял, что можно достаточно рискованно пошутить.

— Принц, сегодня это не награда. Все остальные в лагере будут пить, петь и плясать, а я буду сидеть и очередной раз тренироваться в светской беседе.

— Ничего, Сир! В колонии твой род будет вторым по знатности, даже если кто-то из обедневшей знати в последний момент присоединится к нам. Так что там тебе всё время придется страдать подобным образом, — весело ответил принц. — Вот и привыкай к новому высокому достоинству. Чусс, конечно, твой старший брат, но там хватит владений и для него, и для тебя.

***

После обеда весёлые принц и Арлисса дали задание Сиру, которое тоже повеселило его: привести дам и девушек, а также всех карлинорских гетер, кто захочет, в лагерь колонистов и устроить там светский вечер.

— А шлюшек я буду гнать в три шеи… — проговорил Сир свои мысли, как лучше исполнить поручение. — Нет, я поступлю ещё хитрее. Я их всех спроважу к слугам и рабам. Посмотрим, соблазнится ли кто-то из новой знати скатиться туда, вместо того, чтобы галантно ухаживать за дамами и гетерами без всякой уверенности в успехе, и насколько наши слуги сумеют себя прилично вести.

— Правильно, посмотрим, сумеет ли наша новоиспечённая знать сохранить манеры и куртуазность в пьяном виде, — ухмыльнулся принц, проговоривший эту задумку с женой, — И скажи всем, что я тоже пирую у себя, меня не будет.

Сир-то, на практически трезвую голову, понял, что на самом деле принц с женой заявятся в самый неподходящий момент проверить, как колонисты выдерживают этот экзамен: на культуру праздника, разгула и выпивки. Одновременно он почувствовал, что остальные, уже крепко выпив, такого не будут ожидать и поймут слова принца буквально. Это окончательно подняло настроение Сиру, и он ушёл, посмеиваясь. Арлисса и принц тоже улыбнулись ему вслед и пошли в малую приёмную комнату, позвав в неё капитана одного из кораблей на глазах всё-таки пришедшего и ожидающего учёного. Правда, через пять минут капитан вышел, и скрежещущего зубами от унижения Хирристрина пригласили на приём к принцу и принцессе.

— Приветствую тебя, твоё высочество! Я знаю, что ты дерзаешь основать совершенно новое царство. Там тебе понадобятся и новые идеи тоже. Здесь, в Империи, мы боялись показать итоги своих изысканий, зная из истории нашей семьи завистливость и косность научного мира и железную хватку Монастырей.

— Приветствую тебя, почтенный учёный муж. Не знаю твоей степени, и поэтому не могу к тебе обратиться по всем правилам, — холодно ответил принц, намекнув, что сам учёный муж уже нарушил правила этикета.

— Я получил степень бакалавра в Шжи.

— Неужели надо было ехать в такие опасные края и в такую даль за такой ничтожной степенью? — равнодушно подцепил учёного принц.

— У нас в семье образование поставлено лучше, чем в монастырских университетах. Мне нужно было лишь получить формальную учёную степень. А в Шжи потому, что там хоть есть пара светлых голов, у которых можно поучиться и с которыми можно пообщаться. В нашем Ломо сплошные начётчики.

Ход разговора всё более настораживал принца. Скорее всего, сверхценная идея, которую изо всех сил секретят в своей семье, как бы из опасений, чтобы алчные и нечестные учёные мужи её не своровали или Монастыри из зависти не забрали к себе в тайные хранилища и не похоронили там. А на самом деле такие вещи практически всегда оказываются либо пустышками, другой обёрткой на уже давно известное, либо результатом когда-то сделанной ошибки, от которой распространился целый веер ошибочных выводов.

— Надеюсь, что учение в Шжи дало тебе желаемое.

— Кое-что дало, но я почувствовал, что полезнее было бы поучиться у Древних Проклятых, если бы это было возможно.

— Ты готов взять знания у самого Князя? Но ведь когда Кришна что-то даёт, он всегда обманет.

— Проклятые и Князь — не одно и то же, твоё высочество. Наша семья всегда славилась своим благочестием, и от этого мы не отступим. А вот Монастыри уже зажирели, начали его терять.

Принц почувствовал, что в разговоре произошли сразу два сбоя. Он допустил ошибку, сославшись на Кришну и тем самым впав в демагогию, а то и в аргументы от насилия. «Да! Оставалось только пригрозить ему Имперским Судом!» — мысленно беспощадно высек себя за эту ошибку принц. Но моментально ошибкой ответил и учёный, начав облыжно обвинять Монастыри и показав бесовскую гордыню своей семьи.

— Перейдём к делу. Что же такого … ценного изобрела ваша семья, что развивает в дремучих лесах уже почти век?

Учёный почувствовал паузу перед словом «ценное». Он понял, что принц намекает на известный вид сумасшествия среди учёных: сверхценные идеи. Бакалавра это ещё больше взбесило.

— А вот погляди.

Учёный снял полог с принесённой клетки. Там сидела сова.

Принца передёрнуло. Эти птицы служили символом мудрости и одновременно тёмных сил. У Каменщиков в схронах в комнатах Высших Мастеров стояли клетки с совами, а в общем зале несколько чучел сов, как олицетворений Чистого Разума и острых глаз, которые видят в темноте. Принц сделал Хирристрину тайный знак Каменщиков. Хирристрин ничего не понял, и у принца чуть отлегло от сердца. Но пережитый им страх перед тем, что его волю уже начали насиловать Каменщики, сказался на дальнейшем разговоре. Маятник качнулся в обратную сторону: так этих сумасшедших даже Каменщики не поддерживают! Уже практически все ясно.

— Чем же эта сова необычна? — раздался голос Арлиссы, почувствовавшей, что принц на грани неподобающего приступа гнева и решившей дать ему передышку, взяв разговор в свои руки.

— А женского ли ума это дело? — высокомерно ответил также стоящий на грани взрыва Хирристрин.

— Если Я и князь Клингор не стыдимся с ней советоваться по самым сложным вопросам, если королева Толтисса признала её мудрой женой, то уж не тебе, ничтожество, унижать её ум! — процедил принц, не удержавшись от презрительного эпитета.

— Мудрейшая из жён! — демонстративно-смиренно ответил учёный, практически не скрывая ехидства. — Совы так же относятся к птицам, как ты к другим женщинам. Это самые умные из птиц.

— А я слышала, что самые умные из них — вóроны, — задумчиво сказала Арлисса, практически не обидевшись.

— Может быть, сто лет назад так и было. Теперь это наши совы.

— Чем же мне помогут умные совы в тяжёлых битвах и в управлении государством? Я буду держать их при себе в качестве советников? — уже прямо издеваясь, спросил принц.

— Умных советников всегда мало, — дерзко отпарировал учёный. — А мои совы действительно помогут тебе и в том, и другом. И не только в этом.

— Сколько я знаю, там, на Юге, лесов мало, все больше горы, степи и море, так что твои лесные совы мне мало понадобятся. А для охоты я беру с собой своих соколов, — продолжил принц, которого эта ситуация уже стала веселить.

Арлисса с облегчением поняла, что опасность взрыва со стороны мужа прошла. Но её грызло некоторое сомнение: она чувствовала, что принц уже принял решение выставить учёного вон с позором, если только тот в последний момент не покажет нечто совершенно необычное. А ей ещё не было ясно до конца, нет ли под всем этим чего-то действительно неординарного и полезного.

— У тебя есть соколы, умеющие только хватать дичь. У тебя есть глупые голуби, которые знают только свою родную голубятню. А эта птица может многое. Возьми, принц, этот свисток и кусочек сырого мяса, что я принёс, и отойди в другой конец комнаты.

Принц, внутренне улыбаясь, взял свисток и кусочек мяса и отошёл. Хирристрин достал из клетки сову, погладил её по голове и дал ей кусочек мяса. Сова доверчиво уселась у него на плече.

— Помани её мясом, твоё высочество.

Принц, уже развеселившись внутренне, поманил её. Естественно, сова не двинулась с места.

— А теперь посвисти.

Свисток издал тихое противное шипение. Сова насторожила уши и полетела к принцу.

— Дай ей кусочек мяса, похвали и погладь по голове, — велел Хирристрин.

Принц, уже окончательно придя в хорошее настроение, проделал всё это, затем подошёл к учёному, отдал ему сову и твёрдо сказал:

— Ты этими фокусами хотел привлечь моё внимание да ещё, наверно, выпросить золото? Любая собака может больше и тоже не польстится на угощение, пока не дадут сигнала. Сова заслужила ласку, а ты — порку за дерзость и глупость. Но я тебя сечь не стану из уважения к учёному званию. Убирайся вон и больше не приходи.

Учёный этого не ожидал. Он как-то осел, опять закрыл клетку с совой покрывалом и, шатаясь, вышел.

— Очень уж строго ты с ним обошёлся, муженёк! — вздохнула Арлисса. — Может быть, в этом и есть что-то.

— Нам не до того, чтобы заниматься глупыми фокусами, — поцеловал её принц. — Забудем об этом. Пойдём посмотрим, как наши люди справляются с испытанием праздником.

Проблема с голубиной почтой всем известна: связь односторонняя. Голуби, действительно, исключительно тупые существа с одной извилиной в мозгу, которая ведёт их обратно к родной голубятне. В этом мире за несколько десятков тысяч лет вывели догоподобных собак, чувствовавших издали хозяина. Они могли его найти вёрст за двадцать в горах или в лесах. Но они тоже были почти односторонней связью: тесный психический контакт они могли установить чаще всего с одним человеком, в самом лучшем случае с парой людей, и для двусторонней связи нужно было иметь этих двух людей на двух противоположных концах, да, вдобавок, требовалась высокая психическая дисциплина от обоих. Собака была обучена, а не выдрессирована. Она жила одними чувствами с хозяевами. Если отославший её давал волю дурным чувствам, она возвращалась к нему утешать любимого хозяина. Другие способности собак и коней за десятки тысяч лет отбора и обучения также были сильно усовершенствованы. Принц говорил о собаках как об умных и любящих существах, которых и животными-то называть уже было стыдновато. Свободные люди цинично шутили, что собаки выше рабов.

Развитие собак привело и к проблемам. Большинство высших пород собак можно было передать другому хозяину лишь в щенячьем возрасте поиска хозяина (от одного до двух месяцев). Привыкнув к хозяину, они уже не могли перейти к другому человеку: слишком тесная связь устанавливалась у собаки с хозяином. Часто эта связь была двусторонней, и порою человек переживал смерть любимой собаки сильнее, чем смерть детей. По причине такой тесной связи, почти никогда человек не мог иметь более двух психически связанных с ним собак.

***

Принц с женой направились в лагерь колонистов. Там они застали картину всеобщего праздника. Пришла в лагерь даже великолепная Кисса со своей свитой. После этого другим Высокородным было стыдно не явиться. Пели прекрасные певцы, играли лучшие музыканты. Колонисты, которые раньше и не смели подумать о том, чтобы поухаживать за такими знаменитыми и красивыми женщинами, опьянели уже не столько от вина, сколько от очарования. К их чести, пьяных, как заметил принц, быстренько убирали в палатки, а тех, кто пытался вылезти из них в неприличном состоянии, просто отправляли обратно хорошим нокаутирующим ударом (других аргументов упившиеся часто не понимают). Когда принца, наконец, заметили, раздались здравицы и все хотели выпить с ним. Его жену пытались утащить с собой женщины, но мужчины не дали. Они, наоборот, подвели к принцу Киссу, других Высокородных гетер, и красивейших из клиенток и учениц Киссы. Принц оказался в окружении красивых женщин, а музыканты заиграли новую песню, которую сложил только сегодня певец и поэт, Высокородный художник Чар Куссокар. Он сам её запел, а припев повторяли все.

Друг другу посмотрев в глаза, поднимем чашу,

Ты скоро будешь вдалеке, отчизна наша.

Пройдём сквозь бури, сквозь бои и сквозь препоны,

Чтоб всем на свете показать, на что способны.

Стремимся мы достойны быть великих предков,

И не желаем стать в роду сухою веткой.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Нас ждут там дикие поля, большие войны,

Но знаем все, чем мы сильны, на что достойны.

Ты зря, родимая земля, нас не ценила,

Нам не давала развернуть дерзанья, силы.

Путем свершений и побед пройти готовы,

Ты нам поможешь, Южный Мир, начать жизнь снова.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Ведёт нас линия судьбы к реальной жизни,

К тому, чего лишила нас ты, Мать-отчизна.

С собой захватим только то, в чём чести проблеск:

Отвагу, женскую красу, мужскую доблесть.

Мы поднимаем гордо флаг Свободы, Братства,

Чтоб развевался он всегда над государством.

Попутный ветер нас уносит в Новый Свет,

На зов Судьбы.

Прими, Империя, прощальный наш привет,

Уходим мы.

Принц про себя отметил, что слово «царство» в конце звучало бы лучше, но его не использовали. Выражая общий дух праздника, к принцу подскочил подвыпивший крестьянин и запел известные слова, раскрыв объятья:

При всём при том, при всём при том

Могу вам предсказать я,

Настанет день, когда кругом

Все люди будут братья!

Принц уклонился от объятий, пожал его руку и сказал:

— Дорогой, мне очень не хочется, чтобы все люди были братья. Ведь тогда моя ненаглядная жена станет моей сестрой. Да и твоя супруга тоже твоей сестрой.

Все вокруг рассмеялись, и принц тем самым пресёк попытки пьяного братания. А про себя он отметил, что демократические и республиканские идеи проникли в среду колонистов. «Ну ничего, реальная жизнь быстро развеет эти иллюзии. Люди поймут, что лучше повиноваться умному вождю, чем свободно попадаться на аркан степнякам либо в рабство к горцам». Кисса, стоявшая рядом, саркастически улыбнулась при словах о сестре. Мужик, получив рукопожатие от принца, кинулся к ней и завопил:

— Признаю свою ошибку! Я не хочу, чтобы ты была моей сестрой!

— В этом-то случае ты только выиграл бы, — ехидно пригвоздила его Кисса. — Ведь всё равно тебе меня завоевать невозможно.

Неожиданно для всех крестьянин выдал остроумный ответ и даже со стихами:

— Прекрасная, сейчас, глядя на тебя, я могу хотя бы мечтать о твоей любви. А будь ты моей сестрой, не мог бы даже этого. Послушай, что я тут попытался сложить:

Яркой красою

Я наслаждаюсь сейчас.

Это сиянье

Слепит глаза мне,

Но я свободен мечтать.

Кисса и принц были поражены. Люди уже переходили в другое состояние. Кисса вдруг обняла мужика и крепко его поцеловала. У того дух захватило, и он буквально остолбенел. А принц предпочёл использовать ситуацию как можно полнее:

— Граждане! Видите, как вы изменились всего за три месяца! Мог ли этот крестьянин, кстати, как, почтенный, тебя звать?

— Урс Ликарин, твоё высочество.

— Так вот, мог ли полгода назад Урс Ликарин мечтать о таком поцелуе самой Киссы? А сегодня он честно его заслужил. И теперь вы хотите, чтобы все люди были братья, чтобы вы, оказавшись в новом государстве, сравнялись с тамошними варварами! Замените в песне последние две строчки на

И станем мы одним большим свободным братством,

Чтоб править честно нам всегда всем нашим царством.

Люди взревели от восторга и спели песню в новой редакции. Кисса подумала: «Да, братья-радикалы перестарались. Правильно, в новом мире нужна будет крепкая власть. Царство, в основе которого лежит братство благородных граждан. А не абстрактные свобода, равенство и братство». А вслух она сказала всё ещё стоящему и смотрящему на неё заворожённо Урсу:

— Ты сейчас можешь мечтать о большем, чем мой поцелуй. Но берегись. Правду говорят об удостоившихся любви Высокородной, будучи не подготовлен духовно, и сошедших с ума или, ещё хуже, ставших полностью раздавленными добровольными позорными рабами. Я поцелую тебя ещё раз и обещаю: если будешь и дальше развиваться и станешь настоящим Высокородным, благосклонно приму твои ухаживания. Так что учись, управляй будущими своими людьми, храбро воюй и люби тех, чью любовь сможешь выдержать. А сейчас подойди к моим ученицам. Вижу, что пара их с любопытством поглядывают на тебя, и лишь от тебя теперь зависит, сумеешь ли завоевать ночь, что будет тебе вспоминаться много лет.

И Кисса ещё раз поцеловала крестьянина. Клин клином вышибают. Он пришёл в себя, встряхнулся, с восхищением посмотрел на Киссу, но нашёл в себе силы с достоинством поклониться и шатающейся походкой (явно пьяным не от вина) направился к женщинам.

Вечером жена сказала мужу со вздохом:

— Знала я, что нелегка доля властительницы, но не представляла, насколько. И ещё я не представляла, насколько гениальное изобретение наши гетеры и насколько важную роль они играют в нашем обществе. Ведь, кажется, они есть лишь в Империи?

— Да, дорогая. Изобретение это на самом деле линьинское. Но наши предки-старки создали Высокородных, добавив ещё духовности и многого другого, что является секретом наших школ и их цеха. А Император-основатель гениально сообразил, что этим женщинам нужно предоставить гормадную свободу при условии, что они полностью лишены прав участвовать в политической деятельности. Так что на празднике мне нужно было тщательно выбирать слова, чтобы не оказалось, что я говорю о политике в присутствии гетер.

— Знаешь, дорогой мой повелитель. Чем дальше, тем больше я тебя люблю, но почему-то абсолютно не ревную. Я вижу, что ты любишь меня одну, а государственные обязанности — совсем другое дело. Но понимаю, что их тебе приходится исполнять всей душой, иначе будет только хуже. Как ты правильно сказал, главное для нас: линии судьбы, и они сплетаются всё теснее и теснее. Не бойся, муж мой, я уже знаю, что никакой клеветник не заставит меня сойти с ума и начать тебе вредить.

— Не гордись, моя жёнушка. Злые языки страшнее отравленных торовских кинжалов, особенно когда за владельцем такого языка стоит сам Кришна. Ты, я уверен, распознаешь ложь, но ведь Князь Мира Сего способен лгать и правдой. И я, честно тебе скажу, больше боюсь такой лжи, чем примитивной клеветы.

***

Следующим утром к дверям дворца, занимаемого принцем, подошёл изгнанный вчера бакалавр Хирристрин. Он попросил мажордома передать, что просит извинения за своё вчерашнее поведение и разрешения вновь повидаться с принцем. Затем он уселся на землю немного в стороне, чтобы никому не мешать, и стал ждать. Как только как мажордом появился вновь, он спросил его об ответе.

— Никакого ответа не было, — презрительно сказал мажордом.

Домашние принца уже знали о том, что учёный с позором изгнан из дворца, и весть об этом разнеслась по всему городу. Собрались любопытные, но зрелища не было: выслушав ответ мажордома, ученый не стал что-то доказывать, а продолжал сидеть в той же позе. Он так сидел до вечера, только пахнуть от него стало хуже, поскольку он не вставал даже для отправления надобностей. Точно так же, без еды и питья, он просидел всю ночь. Может быть, ему было чуть полегче в смысле питья, потому что ночью шёл дождь, а учёный не укрывался от его струй. Утром эта мокрая и зловонная фигура всё так же продолжала сидеть, ничего не говоря и не двигаясь. Охраниики и колонисты хотели его утащить, но принц запретил:

— Если он решил покончить с собой таким способом — его дело. Это почётный выход после того, как он полностью потерял лицо: он восстановит свою честь и заслужит торжественные похороны. Купите дорогой гроб, пронесите через парадный вход, а этому Хирристрину мельком скажите, что гроб заказан для него.

Слуги, посмеиваясь в душе, устроили целое представление, объясняя всем, что учёный решил покончить с собой от позора, и что принц готовится его похоронить как человека чести. Хирристрин не промолвил ни слова. Прошёл весь день и ещё одна ночь.

Арлисса не выдержала и подошла к учёному:

— Ты видишь, что мой муж непреклонен. Чего же ты ждешь?

— Я жду возможности извиниться перед ним и перед тобой за своё недостойное поведение и вновь поговорить с вами.

— Я принимаю твои извинения.

— Нет, высокородная, я их ещё не принёс. Отойди и не мешай мне ждать прощения или смерти.

К вечеру принц не выдержал и, проходя мимо учёного, сказал во всеуслышание:

— Я прощаю тебя и объявляю, что ты восстановил свою честь.

— Я ещё не просил прощения по всей форме, — только и сказал учёный, не шелохнувшись.

На третье утро принц сдался. Он велел поднять учёного, искупать, переодеть в чистое, накормить и объявить ему, что вечером он будет иметь возможность публично извиниться, после чего будет принят принцем и принцессой. Церемония извинения прошла без эксцессов, принц тоже попросил прощения за свой гнев, после чего учёный вместе со своим сыном, который принес клетку с совой (по-прежнему укрытую от посторонних взоров) и несколько толстых рукописей, удалился для разговора с принцем и его женой. Принц через час позвонил и велел объявить, что к ужину он не выйдет, принимать гостей будет Арлисса, а себе и учёному велел принести еды прямо в комнату. Кроме того, он заказал мелко нарезанного лучшего сырого мяса. Разошлись после переговоров их участники только в полночь. Придя к жене, принц пробурчал:

— Завтра же начнём испытывать в лесах и на море. Если бакалавр приврал, то ему останется лишь покончить с собой. А если нет, это может действительно стать ещё одним нашим тайным оружием.

— Успокойся, муж! Ты возбуждён больше, чем после трудных дипломатических переговоров, — сказала жена, ласково его гладя.

— Но всё-таки поменьше, чем перед битвой! — улыбнулся Атар.

А Хирристрин, возвращаясь домой в карете принца, сказал сыну:

— Ещё во время прошлого разговора я начал чувствовать, что эти люди достойны знания, но не поверил внутреннему чутью. Это урок и для тебя тоже, сын.

— Отец, наверно, тебе было бы легче, если бы ты чуть подольше побыл в Шжи и вернулся бы доктором, — сказал задумчиво сын.

— Сынок, ты действительно сын учёного. Я просто боялся, что при защите вынужден буду раскрыть наши семейные тайны, Но ведь и правда так было бы лучше. Великим Монастырям их всё равно придётся раскрыть. Утром мы переезжаем во дворец принца. Мы либо выйдем с честью, либо выйдешь лишь ты один, чтобы продолжить наше дело, а я покончу с собой, чтобы смыть позор с семьи.

Князь Клингор как раз дня на три заехал в Карлинор. Дискуссии на Сейме перешли в рутину славословий по поводу нового Императора, и поэтому многие, ссылаясь на неотложные дела, мчались в другие места. У князя действительно были срочные нужды, но он о них Атару не очень рассказывал. Карлинорец начал подготовку к моменту, когда ему неожиданно придется взять корону Императора. Он почему-то был уже почти уверен, что из рук этого короля Линны она скоро так или иначе выпадет. Принца, конечно же, он принял немедленно. Просьба дядюшки его порадовала и позабавила.

— Племянник! Не соизволишь ли ты разрешить мне поохотиться недельку в заповедных лесах на западе княжества? Голова уже трещит от забот, нужно развеяться.

— Наконец-то тебе осточертели твои дела! Я уже думал, что передо мной не человек, а легендарный железный голем. Я-то знаю, что даже с гетерами ты не отводил душу, а политику проводил. Одним лишь я расстроен. Через пару дней вновь отплывать, а то с удовольствием поохотился бы вместе с тобой. Тогдашняя охота на льва до сих пор вспоминается как один из лучших дней моей жизни. Кстати, пойдём в зверинец, навестим зверя.

Отказаться было нельзя, и Атар пошёл с князем навещать льва, беззаботно болтая и при этом думая: «Хорошо, и что ты есть, и что тебя скоро не будет. Раз ты дал разрешение, никто из челяди не попытается совать нос в мои дела в лесу. А ты сам, хитроумный племянник, ведь ничего не заподозрил».

И на следующий день принц, захватив пару верных людей и учёного с сыном, отправился охотиться в леса. Вернувшись, он при всех публично похвалил Хирристрина за прекрасное знание лесных растений и животных и велел купить для него, его семьи и слуг отдельный маленький корабль. Это была неслыханная привилегия. Хирристрин немедленно послал за семьёй и совами.

Открытие семейства Хирристринов было в том, что они вывели породу ручных сов, обученных лететь на сигналы ультразвуковым свистком и огнём. Более того, имелась возможность просто послать их в определённом направлении, пока они не услышат или не увидят сигнала. Если они так его и не получат, вернутся назад. Ультразвук они слышали за десять вёрст даже в горах. А люди его не воспринимали. Правда, собаки начинали беспокоиться, но быстро затихали. Совы, как очень умные птицы, могли сориентироваться в неожиданной обстановке. Как ночные животные, они практически были незаметны в полёте, да и никто на них внимания не обращал, в отличие от вестовых псов. Летели они по воздуху, так что препятствий для них было меньше, чем для собак. Хищные птицы были для них не столь страшны, как для голубей. А на крайний случай они за сотни вёрст возвращались в свой дом, как умные и преданные птицы, потерявшие своих хозяев и ищущие их. Но они не были столь связаны с одним человеком, как собаки. Их можно было передавать из рук в руки, и они служили некоторое время другим людям, если те умели с ними обращаться. Правда, через несколько месяцев они начинали скучать по хозяевам и улетали к ним. То же самое, если их хоть раз обидеть. Отдохнув дома несколько месяцев, они вновь были готовы к службе. Такие вестовые птицы были великолепной находкой для армии. Но лучше всего было постараться удержать эту находку в секрете как можно дольше, в этом принц с Хирристрином был согласен. Во всяком случае, в Империи они решили её не разглашать.

***

Вернёмся на четыре месяца назад. Приняв авантюристичное решение ехать на Юг, Ириньисса уже не могла от него отступить без потери лица. Да ей и самой было жутко и одновременно интересно, как будет на новых землях. Ведь такие приключения могут случиться! И люди там никогда не видели настоящих гетер, их можно будет действительно поражать одним выстрелом глаз и одним движением бёдер. Словом, это была возможность пойти на настоящую и увлекательную авантюру и стать героиней легенд. Перед отъездом она решила побывать в Валлине, куда её давно уже звал погостить один из высокородных любовников, а заодно на Киальсе, где по случаю выборов Императора собирался весь цвет высшего общества. Ведь в Валлине она ещё не бывала ни разу, хоть уже несколько раз посещала Имперский остров, с которого видны её берега. Как же уехать, так и не повидав это знаменитое королевство?

Даже на побережье Валлины замки стояли лишь к западу, поскольку восточная часть Внутреннего моря была давно очищена от больших пиратских банд. Это королевство наслаждалось бòльшим покоем, чем Старквайя. Южные варвары вели в основном мелкую пограничную войну, да и на самом деле не такими уж варварами они были. Эти народы подверглись сильному влиянию линьинской, а затем и старкской в её валлинском варианте, культуры. Мастраг, большое царство к югу от Валлины, которому принадлежало южное течение Великой Реки, давно уже мог бы стать королевством, но мешали и внутренние неурядицы, и что часть его земель не являлась каноническими территориями веры Победителей.

Две соперничающие, но и сотрудничающие в важнейших вопросах религии, каждая из которых называла представителей другой не погаными или кяфирами, а всего лишь заблуждающимися, давно уже поделили земли. На канонической территории другой религии иноверцы могли свободно исповедовать, но не проповедовать, свою веру. Храмы строить не позволялось, но точно так же не позволялось разрушать уже существующие. А вот часовни могли быть построены везде, где есть иноверческая община. Часть земель не считалась каноническими ни для одной религии, и там они вели борьбу за прихожан. С этих территорий чаще всего распространялись тоталитарные секты или фанатические течения, стремившиеся развязать религиозные войны. Иногда канонические территории несколько изменялись, чаще всего в результате больших войн и переселений народов. Именно после таких потрясений и появлялись ничейные территории. Постепенно на них брала верх одна из религий, и они наконец-то признавались каноническими территориями той веры, которая заняла там практически монопольное положение.

Больше половины Мастрага были ничейными территориями в смысле религий, а некоторые из его ленов даже считались канонической территорией Единобожников. Такое разделение только поощряло междоусобицы.

До Мастрага Ириньисса добираться не собиралась. Немного посмотреть его земли она надеялась в ходе плавания в колонии. Она была уверена, что флот на некоторое время причалит поблизости от устья Великой. Да и само по себе посещение Мастрага и Великой не было бы столь уж из ряда вон выходящим подвигом. Там регулярно бывали Высокородные гетеры и художники. Даже Единобожники там кропили носительниц соблазна святой водой, но не изгоняли. Практически там действовали те же свободы для художников и гетер, что и в Империи.

Герцог Актусский Син Вактинор, пригласивший в свои владения Ириньиссу, обитал в неукреплённом имении среди живописных холмов верстах в шестидесяти от моря. Конечно же, посещение Высокородной гетеры не было в этих местах исключительным событием, но не столь уж частым. Ириньиссу со свитой из учениц, рабынь и охранниц (клиенток она уже всех распустила либо рекомендовала на Высокородных) встретил хозяин с сыновьями. Герцог был высоким, стройным, тёмноглазым и смуглолицым мужчиной с военной выправкой и командирским голосом. Он любил военное дело и в последние годы дослужился до генерала. Но сейчас всё было так скучно и тихо, что ему оставалось, как он говорил, заниматься хозяйственными делами. Правда, под ними он подразумевал большей частью охоту, вылавливание изредка появлявшихся разбойников да председательство на поединках.

Старший сын его и наследник Дан, напротив, был на голову ниже отца. Он больше любил жить в своем поместье, а если выезжать, то заниматься искусствами, поэзией и музыкой. Конечно же, воевать ему тоже пришлось, но это занятие было не очень сыну по душе. Такие пристрастия Дана не очень радовали отца, хотя он видел, что признаков вырождения рода нет: герцог со своей любовью к подвигам и военной службе запустил и запутал дела владения, а наследник успешно их распутал и добился того, что люди выглядели довольными, деревни и города — чистыми и зажиточными. Военной подготовкой сын не пренебрегал, а что душа у него к этому не лежала, герцог мог простить. Он уже надеялся, что его внуки, с удовольствием сражавшиеся на учебных боях, возродят его славу, а сын оставит им богатые и процветающие владения, как в своё время блаженной памяти отец оставил ему, так что он мог не думать о хозяйстве, а заниматься лишь военной службой и политикой.

Естественно, в первую очередь за гетерой стал ухаживать отец семейства, и бравому генералу не составляло большого труда взять эту слабо оборонявшуюся крепость. Сын его с удовольствием участвовал с гетерой в музыкальных вечерах, танцевал, обменивался поэтическими намёками и экспромтами, но серьёзно за ней не ухаживал, что даже вызвало у Ириньиссы некоторое желание самой его соблазнить и растопить этот ледок. Может быть, она бы принялась очаровывать Дана Вактинора, но, дав хозяину чуть больше недели насладиться обществом гетеры одному, в поместье съехались все соседи.

Граф Динг Зактолмиль любил своего второго сына, Ола, гораздо больше, чем наследника. Наследник Кул был нормальным отпрыском знатного рода: в меру образованным, в меру мужественным и в меру утончённым, в меру смелым и в меру интриганом. Словом, ничего слишком и достойный продолжатель рода. Он изо всех сил делал карьеру при дворе, а для повышения престижа с удовольствием участвовал в военных походах. Он походил видом на отца, кряжистого низкорослого мужчину с довольно грубыми чертами лица, которые, конечно же, смягчало его воспитание и образование.

Ол больше походил на мать. Он был высоким, стройным, ловким, озорным, весёлым, черноволосым и голубоглазым. Второй сын отнюдь не был трусом, и уже имел честно заработанный на поединке боевой шрам (правда, не на лице). Но гораздо больше он любил музыку, танцы, поэзию, сам иногда сочинял песни, неплохо рисовал. Отец считал, что для такого человека участь запасного наследника богатого и знатного рода самое лучшее. Не нужно связывать себя семьёй, не нужно делать карьеру, средств достаточно, чтобы жить в свое удовольствие, заботясь лишь о поддержании чести. Такое положение устраивало и Ола, который вовсю ухаживал за дамами и гетерами, часто посещал столицу королевства: формально с поручениями отца, фактически поразвлечься в компании художников и других молодых знатных юношей. Именно там он дрался на поединках, именно там он чаще всего смертельно влюблялся, но обычно через полгода остывал. Отец не оказывал ему в деньгах: дела семьи шли неплохо. А вот старшему сыну он напоминал о необходимости экономить, не теряя престижа знатного рода: ведь у того была семья, в дальнейшем он должен был управлять всем имуществом и леном.

Пир проходил в павильоне на вершине небольшой горы. Когда закончился пир, Ириньисса предложила всем молодым дворянам, ухаживавшим за ней, отослать повозки и спуститься пешком. Отказаться было признанием собственной изнеженности и слабости. Да, честно говоря, хотелось по дороге поухаживать за гетерой. Пара полноправных гетер и музыкантш и несколько дам тоже решили присоединиться к компании. По дороге поднялся ветер и стал накрапывать дождь, но теперь тем более было стыдно признаваться в слабости, и компания продолжала шутить и идти дальше.

Ол сразу же, как только позволили приличия, атаковал Ириньиссу. В этом он был не одинок: практически все свободные на данный момент от любовных обязательств знатные гости осадили её, естественно, не нарушая при этом правил этикета и хорошего тона. Такая ситуация ещё прибавила боевого азарта Олу, и, когда Ириньисса шутя поцеловала его, он сложил песню.

Окончен пир. Разбросанные стулья,

Витают в воздухе нелепые мечты.

Кругом пары безверья и безумья,

А на столах — остатки от жратвы.

Зачем с тобой сейчас нас жизнь столкнула?

Грязнятся похотью и подлостью умы,

Всё лучшее изнанкой обернулось.

Окончен пир. Остались только мы.

Окончен пир, и кончились сомненья,

С горы идём под ветром и дождём.

Ну что же, ты не хочешь искушенья,

А без него друг друга не поймём.

Душа прорвалась в щёлку поцелуя,

Как узник, вдруг бежавший из тюрьмы.

Ты беглецу послала в спину пулю.

Окончен пир. Остались только мы.

Ириньисса почувствовала, что этот немного циничный и очень симпатичный легкомысленный второй наследник ей все больше нравится. Она ответила ему экспромтом:

Зря ты боишься

Женской коварной души.

Яд там не спрятан,

Нет арбалета,

Только живая в ней страсть.

Ол почувствовал, что ему нельзя ударить в грязь лицом и что он уже опередил почти всех соперников. Он моментально ответил:

Ты обманула.

Страстной своею душой

Разишь вернее

Стрелка лесного,

Или чем ядом злодей.

Ириньисса расхохоталась и повернулась к Олу. Тот понял сигнал, обнял её и поцеловал. Ириньисса выскользнула из его объятий и многообещающе улыбнулась. Ол почувствовал, что он вновь влюбляется, причем не на шутку. Осталось ему лишь мечтать, чтобы в душе у Ириньиссы было то же самое. Ну не только мечтать, а завершать столь успешно начатое наступление.

Другие молодые отпрыски недовольно бурчали, но затевать ссору из-за предпочтений гетеры было просто позорно. Гетера была свободна выбрать кого угодно, и единственное ограничение для возлюбленного было: чтобы он не мешал ей выбрать другого, если она пожелает сама. Так что оставалось лишь улыбнуться, признать своё поражение и искать другую дичь для любовной охоты, а самые азартные стали даже подбадривать Ола и заключать пари, через сколько времени он завоюет сердце Ириньиссы (или она его).

Ириньисса сама чувствовала, что может серьёзно влюбиться, и поэтому не спешила, чтобы перепроверить себя, и, если всё окажется на самом деле так, то отдаться полностью и безусловно. Весь следующий день Ол ухаживал за нею, преподносил мелкие подарки: цветущие веточки, фрукты в меду из своего поместья, каких больше нигде не делали, а под конец скромненькую платиновую брошку. Влюблённые обменивались стихами, вместе пели песни, несколько раз повторили новую. Под вечер Ол решился намекнуть прямо:

В огне желаний

Медленно жарюсь душой.

И твой взгляд каждый —

Угли под ноги.

Так неужели сгорю?

Ириньисса улыбнулась и ласково ответила:

Я разгораюсь

Страсти ответной огнём

Под твоей лаской.

Но моё сердце

Ярко ещё не зажглось.

Так что этот вечер закончился лишь обменом поцелуями, правда, уже исключительно горячими. На мгновение Ириньисса прижалась всем телом к влюбленному, сразу же отпрянула от него и пожелала спокойного сна. Ол выдал стихотворение.

Не насмехайся,

Дева мечтаний моих.

Разве усну я,

Если меж ласок

Всю тебя вдруг ощутил?

Ириньиссе пришлось чуть задержаться и ответить:

Ночью бессонной

Я тоже буду гореть.

В этом горниле

Станет булатом

Страсти обычной чугун.

— Такое стихотворение пристало бы больше какому-нибудь Тору, а не тебе! — удивлённо сказал Ол.

— За восемь лет жестокой учёбы наши души становятся булатом, — улыбнулась Ириньисса. — И поэтому мне хотелось бы такой любви, которая была бы достойна моей и твоей души.

Как вы догадываетесь, на следующий день все уже видели, что Ириньисса отвечает на ухаживания Ола, и после этого их ждала ещё одна бессонная ночь, но уже по совсем другой причине.

Когда утром влюблённые вышли на завтрак, все шумно приветствовали их и поздравляли с любовной победой. Они выглядели такими счастливыми и сияющими… Олу было не очень приятно, что всё происходит на глазах у многочисленной публики. Он действительно полюбил, и для него это не было спектаклем. Он видел, что и Ириньисса тоже не очень довольна, но воспринимает всё происходящее как неизбежные издержки положения Высокородной. В итоге после обеда Ол совершил проступок против обычаев и чести: он похитил Ириньиссу, и неделю они наслаждались обществом друг друга в хижине в лесах поместья одного из соседних баронов. Ол захватил с собой лишь одного верного слугу, который потихоньку доставлял влюбленным еду.

Поступок Ола, лишившего всё общество знаменитой гетеры и вдобавок права через пару дней попытаться её отбить у любовника, вызвал возмущение знатной молодёжи. Гетера в данном случае не считалась виновной, а вот Ол оскорбил их и должен был поплатиться поединком. Они стали искать влюблённых, но разыскивали их в поместьях отца Ола и обнаружить не успели.

— Мой любимый! — сказала Ириньисса Олу на третий день, когда они уже чуть-чуть устали от бурных ласок, которыми занимались почти все дни и ночи. — Теперь слишком многие чувствуют себя обиженными на тебя. Почему бы нам не уехать в колонию, которую создает принц Атар?

— Прекрасная идея! — восхитился Ол. — Но как же твои люди и твои вещи?

— Я вернусь, а ты пробирайся прямо в Карлинор. Я ещё заеду на Киальс, мне нужно успеть побывать на Имперском острове.

— Я тогда тоже отправлюсь на Киальс! Я не смогу без тебя.

— Хорошо, мой милый. Но там тебя может встретить кто-то из оскорблённых.

— Неужели ты хочешь любить труса? Трусом я никогда не был! — обиделся Ол.

— Я хочу любить живого. Но ты прав: потерявший честь хуже мертвеца. Побудем здесь ещё дня четыре, больше недели неприлично, а неделю можно считать моим вызовом тебе.

— Не согласен! Мы оба вызвали друг друга!

— Ладно, милый! Прогуляемся по лесу, а потом опять займемся любовью. Я никак не могу насытиться твоими ласками.

— Милая, я только о твоих объятиях и мечтаю! Сейчас ты права, лучше нам пройтись. Или ещё лучше, сыграем в любовную охоту.

Эта галантная игра влюблённых состояла в том, что нагая возлюбленная пряталась в лесу, запутывая след, а её любовник, подождав полчаса, выслеживал её как дичь, чтобы овладеть ею посреди лесной чащи. Чем влюблённые и занялись с полным увлечением и радостью.

Через неделю Ириньисса с глазами, утомлёнными от дней почти беспрерывной страсти, появилась у обиженного на неё герцога. Герцог простил её, когда она пару раз нежно поцеловала и попросила прощения, что покинула его не по правилам этикета. Все остальные не имели права на неё обижаться, и показывали свое недовольство, почти перестав за ней ухаживать. А вечером вдруг прискакал Ол. Всё общество было взбудоражено. Ол соскочил с коня, извинился перед отцом и герцогом и заявил:

— Я не могу без возлюбленной Ириньиссы! Я готов принять вызов любого, кто посчитал себя оскорблённым моим поведением.

Молодежь чуть не передралась на поединках за право драться с Олом. Ведь в любом случае после первого поединка вина считалась смытой, так что вызвать его мог лишь один. Герцог почувствовал себя в своей тарелке, сделал жестокий выговор Олу, потом отправил его получать взбучку от отца, а сам организовал турнир в кости за право драться с Олом. Он сразу оговорил, что, поскольку Ол — запасной наследник, имеют право бросить вызов ему равные по положению, то есть вторые сыновья знати. Выиграл право на вызов Крит Кулитгон, сын барона.

Поскольку Ол не избегал вызова, никто не мог возразить, когда Ириньисса увела его к себе, отложив отъезд на день, чтобы присутствовать на поединке. Ириньисса в эту ночь старалась удержать свою страсть, чтобы утром Олу хватило сил достойно сражаться.

Герцог решил, что по правилам полагается дуэль на шпагах до невозможности продолжать бой. До первой крови была бы недостаточным удовлетворением, а до смерти драться из-за гетеры было неприлично. Крит и Ол приветствовали друг друга. У обоих в руках были шпаги из арсенала герцога, одеты они были в простые кожаные доспехи. В глазах у Крита была холодная решимость если не убить, то покалечить Ола. Ол солнечно улыбался и сказал во всеуслышание:

— За такую любовь и трижды умереть не жалко.

Крит ещё больше посуровел. Поединщики по сигналу герцога сошлись. Несколько минут Крит яростно наступал, а Ол искусно оборонялся. Оба получили лишь по паре царапин. После этого герцог приказал ударить в гонг, объявил перерыв, соперники разошлись по своим углам ристалища. На зависть Криту, Олу обмывала раны и поила его водой сама Ириньисса. Надев вновь доспехи, соперники схватились ещё раз. Ол ранил Крита в левую руку и попал в вену. Кровь хлестала ручьем. Рана была не опасной, если вовремя остановить бой. Но поединок должен был продолжаться до сдачи или невозможности драться дальше. Крит отказался сдаваться, и, понимая, что силы его сейчас будут быстро убывать, отчаянно атаковал Ола и поразил его в грудь. Оба соперника упали, и бой был прекращен.

Рана Крита была своевременно обработана, а рана Ола оказалась серьёзной, но не смертельной. Когда Ириньисса пришла к постели возлюбленного, её ждал отец Ола.

Граф твёрдо сказал:

— Сын мой, колония старквайская. Там не будет, наверно, ни одного валлинца, кроме тебя. Король не разрешал нашим людям отправляться в колонию. Но я могу лишить тебя наследства, выдать сто золотых и сделать основателем нового дворянского рода. Так что если ты решишь плыть, можешь, но не как знатный гражданин, а как обычный дворянин без рыцарского достоинства и почти без денег.

Ол думал целый день, и на следующий день принял решение, что он не может отказаться от своего рода и своей родины. Отец в благодарность высказал намерение понизить его до третьего сына, при первой же возможности купить ему майорат в Валлине и дал ему разрешение жениться на Ириньиссе. Но гетера гордо выпрямилась, последний раз поцеловала возлюбленного и ушла, не оглядываясь. В тот же день, поблагодарив хозяина и его гостей, она хотела отправиться на Киальс. Но герцог не пожелал отпустить её без прощального пира. На этом пиру Ириньисса демонстративно приняла ухаживания одного из гостей, но не из молодёжи. Облагодетельствованный барон одарил её, и на следующее утро красавица с печалью в душе отправилась на Имперский остров, а оттуда через неделю в Карлинор. За ней последовали четыре её ученицы, тоже решившие искать приключений, любви и счастья в Новом Мире.

Словом,

Все оставляют

Сердца частицу родным.

Но путь свершений,

Жажда дерзаний

Их в дальний путь увлекли.